Идти на Мытную

                ИДТИ НА МЫТНУЮ
                (рассказ)
     Письменный стол – столешница, зелёное сукно. Василий Николаевич пьёт из горлышка бутылки «Московской», одновременно поглядывает на меня так, будто меня тут и нет вовсе.
    Я, разинув рот, наблюдаю, как вливается в горло начальника горючая жидкость, без глотательных движений, как в бензобак. В бутылке - булькает, в горле – нет глотания. Потрясённый зрелищем, я замер. Когда бутылка ока-залась наполовину пуста или наполовину выпита, он заткнул её пробкой и положил в ящик письменного стола. Недовольный, сказал, выпалил: -
 - Иди на Мытную! - показалось, он меня посылает… после полбутылки. Я и пошёл. По дороге к двери он остановил меня: -
 - Зайди в кадры, скажи, чтоб приготовили на тебя приказ… - тут я слегка опешил, провалился в яму на дороге, подумав об увольнении. В эти секунды я успел прокрутить в голове все прегрешения, какие мог совершить.
Он продолжил: - Ты прораб на 1200 рэ, зайди к Главному.
Я потоптался в приёмной. Секретарша Людмила, как всегда, затачивала цветные карандаши для начальника. Ломал их, Василий Николаевич, нещадно, когда подписывал ими внутренние бумаги. Широк душой, щедр на поступки и эмоции, он выпивал каждый день, но никогда не бывал пьян. Людмила едва поспевала за ним, затачивая карандаши, особенно - красный и зелёный. Цвет имел значение в его подписи, которая была проста, как его имя. Рядом стукала на допотопной машинке машинистка Женя, с любопыт-ством поглядывая на происходящее.
     В кабинете Главного полно людей. Он мастерски расправился со всеми: кого-то отругал, кому-то отказал, кому-то пообещал – всем нужны были люди, в смысле рабочие, особенно сварщики, иногда технические вопросы решались тут же. Только спросил: -
 - Приказ получил? - Сам же и ответил: - «Получишь потом… Будешь рабо-тать на Мытной. Иди в ПТО».
Что-то стало проясняться по поводу непонятного слова. Про улицу Мытную я не знал, как человек, мало проживший на этом материке, который называ-ется Москва. Осваивать такой материк мне, молодому провинциалу, дава-лось нелегко. В ПТО на инженерной должности (производственно – техниче-ский отдел) я успел недолго поработать, как понадобился на линии – т.е. на производстве. Меня перевели на должность прораба и дали первый само-стоятельный объект. Теперь - Мытная, стало быть, улица. Что там - я не знал, но 1200 рэ грело больше, чем 1000.
   Начальник отдела Александр Иванович Девятов - всегда и ко всем распо-ложенный человек. Я не был исключением, скорее – наоборот. Он разгова-ривал по телефону, который у него постоянно звонил, и показал мне жестом к кому обратиться. Его заместитель Мирон Михайлович, к сожалению, забыл фамилию – человек лет пятидесяти, еврей в тонких очках, относился ко мне с явной предвзятостью, до самого своего ухода на пенсию. Я больше года проработал в его отделе, но он так и не принял того факта, что я неплохо справлялся со своими обязанностями, связанными с сугубо техническими вопросами. К тому же ещё учился в вечернем институте, сначала в МИИГСе, потом в МИСИ, когда наши два института объединили в один. К тому же ещё и злился, когда меня из отдела забрали. Мирон Михайлович, как всегда, вежливый, объяснил, что мой новый объект монтажа - Гознак на Мытной улице.   
   - Вы должны там появиться завтра. Они уже звонили. Где они были столько лет? Вам повезло, молодой человек – вы, наверное, смонтируете последний в Союзе котёл «Шухов-Берлин». Эти котлы перестали выпускать в пятидеся-тых. Он у них провалялся на складе лет восемь, не меньше.
В конце разговора вмешался Александр Иванович: -
  - Покури в коридоре, — это значило, что он хочет что-то сказать. Я ещё свою «Приму» не докурил, как проходя мимо, видимо, по вызову к начальству, он сказал: - Что не так – звони сразу мне! Народ там жутко серьёзный.
С этим мне ещё предстояло столкнуться. Вспоминая, я горжусь, что ни разу не побеспокоил уважаемого и занятого выше головы, человека. Приходи-лось справляться.
    История взаимоотношений начальства нашего управления и Гознака, как я потом узнал, была недолгой, но бурной. Наши не хотели браться за этот объект монтажа. Причин для этого было много – абсолютная закрытость объекта, устаревший проект с устаревшим котлом, который только старожи-лы монтажники помнят. Монтировать его – себе в убыток. Бодались недол-го. Команда, как я узнал потом, прошла из строительного отдела ЦК партии в министерство, оттуда в главк и ниже – к нашему управлению. Команда бы-ла – немедленно! Никого из московских прорабов туда и палкой не заго-нишь – ежедневное переодевание, рабочему в магазин за бутылкой не сбе-гать, да и самому выпить нельзя, с этим там строго. Сплошной головняк и большие неприятности впереди.
    Тут Василий Николаевич вспомнил обо мне. Он, вполне справедливо, ре-шил, что я подходящая жертва. Пока я там буду кувыркаться, тонуть и бул-тыхаться пред очами грозного директора Печатной фабрики, первый удар пройдёт – меня показательно уберут, дав понять, что решительные меры принимаются. Что касается меня, то я ничего не знал о тактике и стратегии начальников всех уровней Тем более о себе, как о показательной жертве.   
    Старинную Мытную нашёл быстро, вернее приехал на троллейбусе по перпендикулярной ей улице. На углу с Мытной - солидное здание из красно-го кирпича парфюмерной фабрики, построенное ещё французами.  Далее такое же здание, чуть поодаль от улицы и небольшая пристройка с выходом на улицу - ГОЗНАК. В этот выход я и вошёл. В кадрах меня явно ждали. Тща-тельно просмотрели документы, выписали пропуск с фоткой. С пропуском прошёл проходную, попал промежуточное помещение, где мне показали мой шкафчик для одежды и сказали: -
 - Раздевайся.
 - Зачем? - крайне наивно спросил я. На меня странно посмотрели. В ко-мандном стиле сказали: -
 - Взять с собой пропуск и курево! Обратно не выносить!    
Я понял — это команда, это строго – нужно раздеваться. Остался только в трусах, носках и в майке. С пропуском в одной руке, с пачкой сигарет в дру-гой, я было двинулся дальше. Наблюдавший за мной охранник жёстко оста-новил мою поступь в никуда: -
  - Ты, видать, глухая тетеря! Сказано тебе – скидывай всё! 
  - Так я – всё скинул!   
Он оттянул резинку от трусов: -
  - И это, и это, - оттянув слегка майку: - носки тож!
  - До гола, что ли, - удивился я, как нашкодивший школьник.
  - В чём мама тебя, простуженного, родила! Шевелись и голяком в проход-ную!
На внутренней стороне проходной был другой мой шкафчик, где я облачал-ся в спецодежду. Так я прошёл вовнутрь такого серьёзного предприятия. Думаю, что не выдаю никакой гостайны, да и подписки никакой не было – на одной территории находились два совершенно самостоятельных гос-предприятия. Монетный двор и Печатная фабрика, каждая со своим дирек-тором, своими службами и служащими. У каждого директора свой прибам-бас на столе – правительственный телефон на столе, так называемая вертуш-ка. Выход из предприятия был в обратном порядке, но сильно отличался. На выходе стояла монументальная, как скульптура, женщины с серпом, очень привычная к мужским голым тушам, вахтёрша. Кроме пропуска у меня в ру-ках ничего не было – как положено. Она стояла одна и это было так, будто их много, загородивших мне выход наружу, на свободу.  Я хотел побыстрей преодолеть препятствие, но уткнулся в её густой и пыльный басок: -
 - Стоять! Повернуться спиной!
От неожиданности, меня голого перед незнакомой женщиной, передёрну-ло. Опытная, она примирительно успокоила: -
 - Стал в наклонном положении!
 - Как это? – по - моему я вспотел.
 - Раком! Не беспокойся – здесь тебя жарить не будут! Только посмотрим. Своими руками раздвинь задницу, да пошире. Так положено!
Сколько раз в жизни мне доводилось слушать – «так положено» или «так не положено», что это – такое привычное от государства, успокоило. Заведе-ние-то сверх-государственное. На следующий день я принёс договор, кото-рый должен был подписать директор Печатной фабрики. Он меня не при-нял, договор подписал – вернула его секретарша. В этом я увидел важность места, в котором оказался. Не помню, чтобы меня это смутило. Охрана была серьёзная – военизированная, солдаты с винтовками, погоны, если мне па-мять не изменяет, зелёные, как у пограничников, дирекциям не подчиняет-ся.
    Проект был старый – пятидесятых годов. Мы старались справляться с из-держками проекта самостоятельно. Иногда продвигались медленно. Так случалось, и тогда я впервые увидел директора – видимо настучали через голову главного механика. Теперь не вспомню его внешность – помню толь-ко, очень важный, очень серьёзный, полный человек. Первое, что он спро-сил – член ли я партии. Я не был им. Это вызвало разочарование – как это могли направить сюда беспартийного? Пытался понять - не саботаж ли эта задержка. Я долго объяснял, что следует не забывать и другие работы, а не только монтаж котла. Видимо его настропалили против начальства управле-ния. Я скрывал причину – под этот котёл не было инструментов – вальцовок для труб данного диаметра и шарнира «Гука». Их заказали на каком-то за-воде, но кого волнуют чужие проблемы – тот завод не спешил выполнить заказ, а директор за это ухватился.   
    Сколько не стараюсь избегать профессионализмов, не удаётся. Я всегда пишу о людях, которых встречал в своей жизни и о себе. Приходиться и про-фессию упоминать!
    Почуяв запах крови, директор зачастил в котельную. Нужных инструмен-тов не было, работа по котлу остановилась. Можно было жаловаться наверх. За день до того, как инструменты пришли, он резко плюнул в моего началь-ника:   - Я этого Гука твоему начальнику в задницу вставлю!
     Как ни странно, но даже тогда я заметил – на меня не наезжали, только на начальство. Видать, их отношения с моим начальством были – хуже некуда!   
     Инструменты пришли – пошла работа. Директор больше не появлялся, видимо, стучал наверх и удовлетворение получил.
     Работы закончили, всё выполнили и за проектировщиков постарались. Инспектору Госгортехнадзора сдали. За несколько дней до подписания акта о вводе котла в эксплуатацию, ещё наивный и довольный собой, я заявился к начальнику с докладом. Он терпеливо послушал, потом вытащил из ящика стола бутылку «Московской», откупорил и налил полстакана. Удивительно – он всегда из бутылки, а тут в стакан. Подвинул стакан к краю стола: -
 - Присядь-ка. Выпей за сдачу, как положено!      
 - Василий Николаевич, я на работе не…
 - Да знаю я! Выпей говорю – разрешаю…
Тут в меня какой-то бес вселился: -
 - У меня норма – сто пятьдесят.
 - Валяй, - долил, поднял стакан толстыми пальцами, посмотрел уровень: - «норма для тебя?». Я кивнул своей тыквой и медленно выпил. Он сказал: -
 -Закуси нет. Молодца ты. Сашка тоже хорош выпить. Я взял тебя от Сашки задёшево, цену тебе дал - 750 рэ. Он брат тебе?
 - Троюродный по отцу.   
 - Понятно, фамилия ваша одна. Торчала у меня эта единица в штатном рас-писании. Кого за такие деньги возьмёшь? Бабу в бухгалтерию, так эта едини-ца техническая. Сашка говорит:
 - Возьми парня – у него десять классов, грамотный, учится. Вот как бывает – взял, чтоб заполнить штатное расписание, а тут - наливаю тебе в своём каби-нете. Встань-ка! Коли ты в норме, так иди, - я и пошёл. В догон слышу: - «Сашка болеет! Знаешь?».   
К своему стыду, я не знал и навестить его не успел. Всегда нужно торопиться отблагодарить - можно и не успеть. Он думал, что пристроил меня, а оказа-лось поставил на колёса, по которым я поехал в профессию на всю жизнь.
      Мытная, Печатная фабрика, Монетный двор – тяжёлые, как камни и гроз-ные, как судьба, государственные имена. Мне казалось, что я прощаюсь с этим заведением навсегда – акт подписан!  Гуд бай, суровая женщина на вы-ходе, обшаривающая меня сзади - ниже пояса.    
      Под утро я проснулся с мыслью – заказать в управлении машину, по-быстрей вывезти из Гознака наши сварочные аппараты, кислородные и про-пановые баллоны и, вообще - всё наше. С тем я и заявился в управление с утречка. Машины распределяет начальник отдела снабжения Анатолий Пав-лович – человек штучной выделки. Бывший моряк, лет сорока пяти – худо-щавый, подтянутый, седовласый красавец. Синий однобортный костюм из ткани для морских офицеров тщательно выглажен, на брюках всегда стрел-ка, туфли вычищены – блестят. Анатолий Павлович рад бы: -
 - Машины на три дня вперёд распределены.
У него на столе протяжно зазвонил телефон, вроде колокола, который все-гда звонит по тебе. Часто я предчувствую свои неприятности – но не всегда.
 - Тебя к Василию Николаевичу, немедленно!
Стало быть – угадал. Начальник сидел в позе нетерпеливого ожидания, с лицом багровым от злости. Я встал у двери этого большого кабинета в пол-ном непонимании своего положения. Мне казалось, что я хорошо справился с трудным объектом монтажа.
 - Чего торчишь, как пень. Садись!
 - Чего ты там, чудила, натворил, что они нас не отпускают?
 - Ничего. Мы все работы выполнили – акты все подписали.
 - Не ты ли подсказал им поменять теплообменники.
 - Подсказал… Какой был смысл всей реконструкции, если их не поменять?
 - Милок! Это дело проектантов! А чего ты влез. Ты им очень понравился…
 - При чём тут я? Не понимаю.
 - А то, что там есть ещё Монетный двор, ты понимаешь?
 - Знаю, - тут у меня сильно кольнуло в боку. Я каждый день ходил мимо красной кирпичной глыбы в четыре этажа – сумрачной и зловещей в своей молчаливости. Я стал догадываться, что западня захлопнулась. Ещё не до конца.
 - С Печаткой ты разделался, а у Монетки есть проект перевода отопления с пара на воду. Они заявили на верх, что им достаточно одной монтажной ор-ганизации и больше никого в своё тело пускать не будут. Только мы их устраиваем, раз уж там обретаемся. Стало быть, ты будешь там пахать.
Тут-то я понял ужас своего положения:
 - Василий Николаевич!.. Но это же сантехника. Для этого есть сантехнические управления, я вообще в этом деле ни бельмеса, разве что на унитазе сидел, да в душе мылся!
Моё заявление рассмешило начальника. Он весело ржал и приложился к бу-тылке.
После этого стёр всё, что было на лице, став суровым и строгим начальни-ком. Посмотрел на часы: -
 - Хватит тут мне байки плести. Иди на Мытную и займись делом! Завтра-послезавтра – договор и всё, что понадобиться для работ! Будешь, твою мать, сантехником!   
Тут я и вспомнил, как он меня послал на Мытную, а я тогда подумал, что он меня просто… послал. А сейчас он действительно меня послал!
    Посланный, я до глубокой осени ходил на улицу Мытную. Монетный двор впустил нас в своё нутро отдельно, с отдельным пропуском, как казалось мне тогда, на казнь. Казнь, это – не что-то отдельное от людей, как раз от людей она и не случилась. Они сами, монетчики, придумали эту игру в невинность территории. Могли бы впустить профессионалов, а захотели нас. Я постоянно просил добавить людей, ну хотя бы пару сантехников. Василий Николаевич, помню раз - сильно побагровел: -
 - Ты чё всё просишь? Котельщики всю эту хреновину могут, а сантехники промышленную котельню не смогут, если даже прораб толковый.
 - Так прораба по этой части нет.
 - А ты на что там? – озлился мой начальник, впервые накричал: -
 - Сам туда впарился, теперя расхлёбывай! Ходи сюда только по делу! Давай свою бумагу? Вскользь посмотрел, подписал зелёным – выдать! Это обна-дёживало. Но и научило кое чему – начальство не любит часто просящих.
      Начальство на Монетном встретило меня виновато – сами ж захотели. Разбираться пришлось вместе – помогали, но взыскивали. Несколько пожа-ров наши работяги устроили при демонтаже старых труб. Резали их автоге-ном, правила соблюдать не желали. Потушили местные мастеровые – их ра-бочие места ненароком подпалили. Как в библии – «после сих происше-ствий» - предстал я пред очи директора Кольцова, человека худощавого, нет – сухощавого, с аскетическим лицом и светлыми глазами. Он, исподлобья, показав пальцем на вертушку: -
 - Сейчас сниму трубку и слетит голова твоего начальника!
От директора Печатки я и похлеще слыхал в адрес своего начальника. Поче-му-то всегда виновен был он. Я у него – вроде показательной жертвы, спер-ва был, а он у меня – вроде козла отпущения. И в том, и в другом случае – несправедливо. Не заступаться же за начальника? Смешно и слишком оче-видно. За меня заступался главный инженер Разгильдеев – толковый, высо-ченный, светловолосый и лысоватый: -
 - Его люди не привыкли работать в таких условиях. Наши внимательны. Всё обойдётся. Потом – он не может быть на четырёх этажах и в подвале одно-временно. И мы не прекращаем свои работы, и они работают.
Мы не заставляли себя ждать. Работали. Небольшая комнатка – склад гото-вой продукции. Наши ребята перепутали трубу, начали резать – хлынула во-допроводная вода, пока её перекрыли, почти вся готовая продукция, осо-бенно из серебра, оказалась подмочена. Отшлифованное серебро блестит, а подмоченное водой, теряет первозданный блеск. Женщинам выдали спирт (мужикам не доверили) и гладенькую   ткань – они два или три дня проти-рали каждую штуковину отдельно. «После сих происшествий», я опять предстал пред очи Кольцова. Он был не на шутку свиреп. Мне показалось, что сейчас встанет и влепит мне оплеуху, как нашкодившему школьнику. Негодуя, он даже заикаться стал: -
 -Т-ы-ы будешь пла-а-тить нашим ра-аботницам? И-или из кармана тво-оего начальника у-удержим? – он сделал паузу, успокоился: - «черти, все сво-бодны!». Директор Кольцов понял бесперспективность своего гнева.
     Лето, не останавливаясь, катило к осени, а там – отопительный сезон – финиш для работы и для меня. Времени на разборки не было. Я сразу по-нял, что проектанты тут не были. Мы прошли с начальником цеха по этажам – это было очевидно.
Отопительные приборы расставлены не там, где они привычно стоят много лет. Трубы проложены, где попало и как попало. Пошли к Разгильдееву. Он посмотрел чертежи и подтвердил – заказывал проект он сам. Проектанты посчитали, что им достаточно поэтажных планов и некоторых других техни-ческих данных, чтобы составить проект. Мы решили всё сами, по своему по-ниманию. Я сказал тогда: –«у нас будет лучше».
    Работа шла, дёргалась - нервничал я, нервничало моё начальство и начальство Монетного. Много ещё чего случалось в этих стенах до меня, при мне и после. В этих стенах полуметровой кирпичной толщины при мне, когда пришлось нам пробивать её вручную скарпелем – о компрессоре с пневмо-молотами мне и думать запретили. Я тоже прикладывался к этой скарпели. Одной дырки хватило на всех. И впрямь, французы строили на века.
   Закончили дней на пятнадцать-двадцать позднее начала отопительного се-зона. Я, может впервые, обратил внимание, что работники Монетного смот-рят на меня с ожиданием и надеждой. В цехах становилось всё прохладнее. Финиш состоялся – систему запустили, но меня на самом финише чуть было не подстрелили. Кто бы тогда написал эти воспоминания?
    По технической причине необходимо было вылезть через старинный чер-дак на крышу. Туда хотел вылезть бригадир, но я сказал: - «сам полезу!». Не успел я вылезти из чердака, как услыхал откуда-то снизу: -
 -  Стой, стрелять буду!
Та же команда повторилось и справа, и слева. С трёх сторон на меня были наставлены винтовки! Бойцы в зелёных погонах были решительны. Видел я только двух – третьего - слыхал. От неожиданности я просто сел на крышу. Как потом я узнал – это было правильное решение. Если бы я попытался убраться с крыши они, стали бы стрелять. Пришёл начальник цеха, с кото-рым я уже успел подружиться, и вызволил меня с этого опасного места, бывшего под постоянным наблюдением. И всё же, всё же - я сказал гуд бай этим стенам и генералам Гознака. После этого я работал в управлении ещё лет пятнадцать, но о Гознаке – его Монетном дворе и Печатной фабрике ни-чего не слыхал. Стало быть, всё было нормально.
      Я очень благодарен Монетному двору – там я обогатился, очень обога-тился духовно. Я видел воочию, как работают настоящие мастера – ювели-ры, эмальеры, гравёры, мастера по золоту. Мне было всё интересно, и мне никто не запрещал разговаривать с ними, спрашивать о их профессии. Они охотно отвечали на мои вопросы и сами о чём-то говорили. Может быть впервые в их работе появился человек со стороны, который ходит по этажам и разговаривает с ними.
    Я видел, как делаются эмали на известных советских орденах. Видел, как работают с золотом – собирают и обрабатывают корпуса для золотых часов. Всё строго и нормативно. Благодаря хорошим отношениям с начальником цеха (он меня оповестил о времени, когда это произойдёт) я увидел, стро-гою до ужаса, церемонию вывоза из склада маленького слитка золота для дальнейшей работы мастерам золотых дел. Это была настоящая церемония. Комиссия в составе, кажется, четырёх человек – кладовщик, начальник цеха, секретарь партийной организации, председатель месткома собралась у ме-таллической двери склада. Кладовщик вставил ключ в дверь, она слегка пискнула и открылась. С этого момента за точность не ручаюсь. Мне кажет-ся, один человек остался с тележкой снаружи, а трое вошли. Кладовщик в перчатках, в сопровождении двух других торжественно вынес маленький слиток и положил его на тележку. На тележке слиток казался ещё меньше. После этого кладовщик закрыл дверь. На этаже было тихо, как на похоронах. Кладовщик, в сопровождении комиссии, торжественно покатил золотой сли-ток на казнь, где его разрубят, раскатают, расштампуют на золотые звёзды и корпуса для золотых часов. Такое постороннему человеку, каковым был я, вряд ли, когда покажут.         
      Мытная, Мытная – меня на тебя послали… я там был, я помню тебя, какой ты тогда была – строгая и неулыбчивая в своей серьёзности.   
                02.2022г.