За линией фронта. Часть третья -2

  Группа майора Деева отправилась в свой очередной рейд по вражеским тылам. В этот раз целью этой акции было не допустить создания коридора между Новгородской группировкой противника и 18 армией генерала Линдемана. Район его армии был сильно укреплён но на момент повторного прорыва блокады Ленинграда и начала действия наших трёх фронтов, ему потребовалась бы дополнительная помощь в виде подготовленных резервов на северо-востоке, тогда и нужен был этот коридор через лесисто-болотистую местность, чтобы не лишиться подпитки боевыми средствами в самый ответственный момент. И вот после боевых учений на местности и спецподготовки, пополнившись свежими кадрами - батальон, как разведывательно-диверсионная спец.единица - отправился в свой очередной поход. На данный момент по заданию штаба объединённых партизанских отрядов и штабов Ленинградского и Волховского фронтов к месту дислокации стягивалось и серьёзное партизанское пополнение. Это отряды Старостина и Дрозда, Свиридова и Дмитриева, то есть все те, кто мог оказать активную подмогу, как боевая единица. Линия фронта по-прежнему тянулась через чащобы и болота, проходила через лесистые овраги и холмистые островки. Перейти границу вражеских позиций и нашей линии обороны помогли сохранившиеся с лета сухие выемки и проплешины, образовавшиеся в результате высыхания торфяной почвы. Для противника с той стороны - это были непроходимые болота, пугающие своими топкими местами с глубокими омутами, а для наших солдат, знающих местность, это была дорога через линию фронта, которую они, несмотря на некоторые трудности, без труда преодолели. Теперь впереди был многокилометровый переход лесом в позднеосенний период, когда короткий день быстро сменяла холодная тёмная ночь и, низкие, по-ноябрьски тёмные тучи, постоянно висели над головой и накрывали моросящей мелочью нудных дождей. А в это время Военные советы фронтов вели активную подготовку очередной операции по прорыву блокады осаждённого Ленинграда.

  Синявинская операция оставила в душе Мерецкова глубокий след. С одной стороны - это горечь провала и неудачи, что ему не удалось прорвать блокаду в этот раз, а с другой, он был доволен тем, что расчёты гитлеровского командования "взять Ленинград и стереть его с лица земли" потерпели полный крах. Не без чувства удовлетворения позднее Мерецков отмечал в своих воспоминаниях, что соединения армий Манштейна, имевшие, по мнению гитлеровских лидеров, боевой опыт по захвату приморских городов, "были разгромлены ещё до ввода их в бой непосредственно за Ленинград, на Синявинских высотах и в ближайших лесах. Как признавался генерал-фельдмаршал Манштейн в своей книге "Утерянные победы", о наступлении на Ленинград не могло быть и речи".
  Эта операция потребовала от самого Мерецкова быстрой реакции в ходе сражения, смелых и отчаянных решений, особенно в те моменты, когда Манштейну удавалось сдерживать натиск наших войск, а порой и оттеснять их.
В чём счастье полководца? Лев Толстой понимал его так: счастье есть удовольствие без раскаяния. Но можно ли выигранное сражение считать удовольствием военачальника?
- Это слишком дорогое удовольствие, - безапелляционно заявил Кирилл Афанасьевич, когда об этом зашёл разговор с известным артистом театра и кино Николаем Черкасовым.
  Встретились они в Ленинграде в октябре, когда Мерецков приезжал к генералу Говорову согласовать действия Ленинградского и Волховского фронтов по подготовке операции с целью прорыва блокады города. В 1942 году в условиях блокады и героической обороны Ленинграда Черкасов возглавил фронтовой филиал Театра драмы имени Пушкина, где играл с 1933 года, был участником фронтовых бригад. Мерецков любил этого, как он выразился, "воинственного артиста", создавшего на сцене и в кино образ русского богатыря Александра Невского. Кто в России не знает волнующие слова князя, произнесённые Черкасовым: "Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет Русская земля". Сейчас слушая Мерецкова, Черкасов заразительно улыбнулся, заметив, что в эти слова князя он внёс бы поправку с учётом нашего времени:
- Фашисты пришли к нам с оружием, от оружия и погибнут. На том стояла и стоять будет Ленинградская земля!
- Звучит как набат! - промолвил Кирилл Афанасьевич одобрительно. - Ну, а в твоего героя в кино, Александра Невского, я влюбился по самые уши. Пожалуй, в нашем киноискусстве, это лучший образ воина-героя, я бы сравнил его с образом Василия Чапаева.
- Чапаева блестяще сыграл мой коллега Бабочкин, - улыбнулся Черкасов и самокритично добавил: - Я бы, наверное, так не сыграл...

  За окном висело хмурое московское небо. Казалось, сам воздух был пропитан войной, городские пейзажи уже были другими, как будто бы улицы резко приземлились и сузились, окрасившись в тускло-серые тона. Ольга сидела у окна в своей комнате и читала письмо Насти Ляпуновой, которая теперь после их близкого знакомства, когда Ольга посетила её в Мытищинском госпитале, где Настя работала санитаркой в одной из школ города приспособленных под лечебное заведение, писала ей очень часто. Тихонова познакомилась с Ляпуновой ещё при штабе полка у Стрельникова, когда была там радисткой. Она прекрасно помнит тот день, когда к ним в полковой госпиталь стали прибывать на лечение жители села Жмеринки, которые испытали немало лишений и трудностей при переходе лесов и болот фронтовой полосы. И вот теперь, оказавшись в Москве на лечении, Ольга из писем Алексея Деева узнала, что эта самая героическая Настя находится совсем недалеко, она сама попросилась ближе к фронту в госпиталь на работу и её устроили в Подмосковье. Ольга выпросила у Алексея адрес этого госпиталя и поехала туда.
В Мытищинском районе в посёлке при фабрике "Пролетарская Победа" жили мамины дальние родственники и поэтому сам город и его окрестности Ольга знала хорошо. Она приехала в бывшую школу на Ярославском шоссе (теперь это был военный госпиталь) и нашла там Ляпунову.
  Встреча была тёплой, Настя очень обрадовалась, что Ольга её посетила.
- Ну, а сама то, ты как?! - заботливо спросила она, после того, как в полдень всё угомонилось и можно было немного передохнуть во время тихого часа.
Девушки вышли на бывший школьный дворик и сели под раскидистым клёном на низенькую лавочку. Ольга пожала плечами и глубоко вздохнула.
- Я не знаю, как определить моё сегодняшнее состояние. Чисто внешне - я здорова, а там внутри... лучше не рассказывать, - ответила Тихонова.
- Понятно!.. А нашим пишешь?
  Ольга кивнула утвердительно в ответ.
  Речь к ней возвращалась долго и затруднительно, с ней работали хорошие специалисты и фронтовые врачи ставили утешительные прогнозы, но ей требовалось более глубокое лечение и Ольгу, по настоянию самого Алексея, направили в Москву. Всё-таки там и родной дом, и мама - а это серьёзный козырь в борьбе за её психическое здоровье. Наконец она заговорила, будто её прорвало, быстро и скороговоркой. Она захлёбывалась словами и фразами, произносила их невпопад и неразборчиво, а потом всё постепенно пришло в норму. Речь замедлилась, потекла ровно и плавно, но всё-таки приобрела в сравнении с прежней - немного растянутый характер, что могло в любой момент исправиться, нужны были только усилия с Ольгиной стороны. И она прилежно тренировалась, читала вслух книги, пересказывала отдельные небольшие рассказы и учила много стихов.
- Теперь всё более или менее восстановилось, - говорила она Насте, - я готова и дальше работать в армии, но пока меня держат в резерве. Но я продолжаю ждать вызова.
- Снова хочешь на фронт? - спросила Ляпунова и поправила свои чёрные косы, которые тугими змейками упали ей на грудь.
Ольга невольно залюбовалась этой красивой девушкой, понятно, почему Геллер ею так увлёкся.
- Да, хочу, там Алексей... и я должна быть рядом.
- Ничего ты не должна, просто ты его любишь, вот и всё!.. И я своему Юргену тоже пишу письма, а он мне отвечает, так жарко иногда отвечает... Сижу и думаю на это, а зачем? Может больше ничего и не будет у нас с ним после войны, хотя и теперь-то, ничего серьёзного и не было, вопреки сплетням, которые очень быстро у нас умеют разносить.
- Вы не были с ним близки? - полюбопытствовала Тихонова, присев поближе.
- Нет. Представь себе, никогда!.. Странно, да, что он так на меня запал... Но я то никогда к нему серьёзно не относилась, вот до того момента, пока нас обоих как обухом накрыло это несчастье - возможность ликвидации всего села из-за моей родственницы. Мы вместе с ним прошли эти болота, вывели людей и, конечно, теперь имеем много общего, но - война всё расставит на свои места. К тому же, у меня был до войны жених!.. Да-да! - и она с улыбкой утвердительно кивнула на Ольгин удивлённый взгляд.
- И, как же ты? Он на фронте? - спросила Ольга, подняв брови.
- Нет, он погиб ещё до войны. Провалился в прорубь зимой - ужасная трагедия... Сразу после школы, а он семилетку закончил, пошёл работать на трактор, а я тогда в Пригорье ещё училась, там десятилетняя школа была. Он встречал меня всякий раз, когда были выходные и я приходила обратно домой в Жмеринки. Славный был парень... Володей звали. И приятель его, красивый, чернявый такой, на цыгана похож, Волков Сергей - за мной одно время ухаживал. Он сам из Старой Руссы, часто к Володьке моему приходил, а я ещё шутила, мол, не знаю кого выбрать из вас обоих - оба хороши. Только тот меня отталкивал своим цыганским видом, Потом узналось, что дед его по отцовской линии и правда - был цыган. И братик его, тоже чернявенький такой же, но только малось уже не такой смуглый... Ну, так вот, а перед самой войной в 1940 году на Крещение пошли наши мужики в проруби купаться - традиция. Зима была не очень морозная в тот год, ледок на реке тоненький, а тётка моего Володьки, уж дюже верующая была, и она тоже туда в ту прорубь-то и полезла. Раз окунулась, второй, а потом её под ледок-то этот и утянуло - ноги, видно, свело в холодной воде. Вот мой Вовка за ней и прыгнул туда, тётку на берег выбросил, а сам ушёл на дно. Пока мужики наши местные туда и сюда бегали за подмогой, лазили в прорубь эту - парень мой и утоп... Вот так вот, Оленька! - сказала она и похлопала Тихонову ладонью по коленке.
- Страшно! Как ты пережила только? Настенька, а ты про братьев ещё говорила, как они воюют, на каких фронтах?
- Оба брата сейчас под Краснодаром. Как война началась их в школу сапёров направили. Оба сейчас в сапёрном батальоне служат. Писем нет давно, но ты же слышала, какая сейчас там обстановка под Краснодаром. Так что... Отец пропал без вести, ещё осенью сорок первого под Москвой. Есть ещё двоюродный брат, который воспитывался в нашей семье, после того, как его папа умер, мамин родной брат, дядя Демьян, а мать его, став вдовой, спилась. Он жил с нами, учился потом в училище погранвойск, ему туда мой отец помог поступить, связи были, ну а потом, его перед войной направили в Прибалтику, он служил там в комендатуре 12-го пограничного отряда в Вентспилсе, там и войну встретил. И всё, больше мы о нём ничего не знаем, тоже пропал без вести... Оленька, а может быть, ты по своим каналам, там, как-нибудь узнаешь, ведь Деев твой, он же разведка... Может, что-то можно выяснить про моих без вести пропавших отца и брата, а? Попробуй!
- Да-да, я спрошу его, можно ли что узнать.
- Спасибо! Брата зовут удивительно, Мокий Демьянович Никулин...
- И правда, какое необычное сочетание в имени, как у классиков в литературе.
- Вот-вот, только жизнь - это далеко не литература, я уж поняла на своём примере, - и Настя стёрла с глаз слезинку.
- Да, а моя мама на оборонном заводе работает, домой сутками не приходит, пока я сижу и немецкий язык штудирую.
- Но ты, тоже важным делом занимаешься, а не картинки ради удовольствия рисуешь... А, что Деев-то пишет? - и Настя внимательно посмотрела Ольге в глаза. Та чуть смутилась, но решила продолжить начатый разговор.
- Писать ему лишнее нельзя, но я чувствую, что пока всё идёт не плохо. Я очень хорошо его чувствую, как никого другого... Он, однажды, серпом руку порезал, когда мы с ним в колхозе работали, ещё там, в Сибири, а я сидела в это время в конторе, далеко от того места и почувствовала резкую боль в запястье и на ладони, будто меня током пронзило, а потом вся ладонь загорелась, как после ожога. Я сперва не поняла, что это было, а после вдруг вся напряглась и нутром почувствовала, что это у Алексея беда какая-то приключилась. Выскочила и побежала к нему в поле... И точно, сидит он у стога сена, а мой брательник Борька ему руку перевязывает.
- Бывает же!.. - удивилась Настя и обняла Ольгу за плечи. - Ну, а то, что старше-то он на много, как ты к этому? Смотри - а то будет тебе сорок лет, вполне ещё молодая и зрелая женщина, а он уже старик, а?
- Всё-равно, Настенька, люблю я его и такого... Для меня он никогда не будет стариком, никогда!... - и Ольга, прикрыв лицо ладонями, залилась горькими слезами.

  Батальон Деева в это время был на марше и подходил к партизанскому лагерю, который расположился в селе Песчанки. Село находилось на взгорке и со всех сторон было окружено лесами и болотами, немцы боялись сунуться туда, опасаясь встречи с "неласковыми" партизанами. Раньше до войны это неприметное местечко использовали для добычи торфа и временные рабочие с торфоразработок на зиму уходили домой. Потом некоторые стали там селиться на постоянной основе, поставили мельницу и развели пчёл. Пасечники, не довольные своим домашним бытом, уходили сюда на вольные хлеба - вот так и образовался этот небольшой лесной посёлок. А к началу войны тут уже была и своя молочная ферма и даже пахотные угодья в долине реки. С большим районным центром село соединяла дорога, идущая вдоль лесополосы мимо кукурузных полей, потом она шла к мосту через неглубокую лесную речушку и дальше бежала уже в глубь лесного массива. Теперь дорогу охраняли партизанские посты и дозоры.
- Вот и мосток, вроде дошли, - выдохнул Алексей, когда первые подводы, гружёные оружием и продовольствием, загремели по деревянному настилу.
Под вечер было тихо, в домах горели керосиновые коптилки и Деев, размещая своих людей на ночлег, забеспокоился о боевом охранении. Уж очень люди устали в дороге и хотели отдохнуть, но бдительность, особенно на марше, требовала упорства, и не смотря на некоторую расслабленность, по батальону пронеслась команда : "Заступить на боевое дежурство!" И взводные, стали отбирать для этого дела людей, которые покрепче.
  Дежурные солдаты из разведывательного батальона сменили дозорных из партизанского отряда и заступили на боевые посты на самых уязвимых участках.

  Мерецков размышлял над картой Волховского фронта, когда в штаб вошёл генерал Стельмах.
- Вы уже вернулись из штаба 2-й ударной армии? - спросил он.
- Да, а что?
- Вам звонил генерал армии Жуков. Я сказал, где вы, он перезвонит вам вечером. Он ведь теперь заместитель Верховного Главнокомандующего!
- Сталин знает, кого брать себе в заместители, - улыбнулся Мерецков.
  Жуков позвонил Мерецкову поздно ночью, но Кирилл Афанасьевич ещё работал над документами. Георгий Константинович поинтересовался делами на Волховском фронте: не решились ли немцы вновь наступать?
- Пока тихо, - ответил Мерецков, прижимая трубку к уху, чтобы лучше было слышно. - Тебя, Георгий, я хочу поздравить с ответственной должностью.
- А я думал, ты совсем забыл обо мне, - глуховатым голосом отозвался Жуков. - Ты что-нибудь делаешь по проблеме Ленинграда? Верховный мне сказал, что вы с Говоровым занимаетесь подготовкой операции по прорыву блокады города.
- Верно, Георгий. Едва утихли бои на Синявинском выступе, я сразу же переключился на это самое дело. Ты желаешь мне что-то посоветовать?
- Не сейчас, Кирилл. Скоро приеду к тебе и тогда подключусь к твоей проблеме. - Жуков помолчал, о чём-то вспоминая. - Да, ты держи связь со своим соседом, генералом Говоровым. Подумай, может, есть смысл съездить к нему в Ленинград?.. Чем я занимаюсь? У меня на плечах проблема Сталинграда. Мы с Василевским из окопов там не вылезаем... Ну, до встречи!..
  Все последующие октябрьские дни Мерецков вместе со штабом работал над планом операции. Теперь он был убеждён, что прорывать блокаду надо где-то неподалёку от Ладоги. Об этом он сказал и Сталину, когда зашёл разговор, и был рад, что тот согласился. И нужно съездить в Ленинград, как посоветовал Георгий Константинович, к генералу Говорову, чтобы согласовать свои действия с ним. Надо только взять разрешение у начальника Генштаба. Поздно вечером, когда связь не так загружена, он по ВЧ позвонил генералу Василевскому, доложил о ситуации на фронте, о работе над планом операции, ответил на некоторые вопросы и высказал свою просьбу.
  На другой день утром, когда Мерецков и начальник штаба Стельмах работали, позвонил Василевский.
- Кирилл Афанасьевич, можете ехать в Ленинград к Говорову, Верховный разрешил, но к концу дня вы должны вернуться. А с планом операции не затягивайте, об этом скажите и генералу Говорову.

  Прилетел в Ленинград Мерецков в одиннадцатом часу. На дворе стоял конец октября. Уныло накрапывал дождь. Тихо вокруг, город словно вымер. Вдоль улицы чернели трубы сгоревших домов, здания наполовину разрушены. Всё то, чем жил в этом замечательном городе Мерецков, будучи командующим округом, что было дорого его сердцу, куда-то в миг исчезло, и Ленинград после жестокого вражеского обстрела и сильных бомбёжек - казался призраком. Горький комок подкатывал к горлу, когда Кирилл Афанасьевич смотрел на всё это.
- Товарищ генерал армии! - прервал его раздумья чей-то звонкий голос.
  Мерецков обернулся. У обочины дороги стояла чёрная "эмка", из неё выскочил капитан и подбежал к нему.
- Извините, товарищ командующий, я опоздал к самолёту. "Юнкерсы" бомбили город, пришлось в дороге нам остановиться...

  Генерал Говоров, высокий, плечистый, с открытым лицом, встал из-за стола и шагнул навстречу Мерецкову. Пожатие его руки было тёплым и крепким.
- Ещё вчера ожидал вас, Кирилл Афанасьевич, но вы не смели прибыть, - не без шутки промолвил он. - Что, ваше сиятельство, испугались вьюги?
- Лучше пусть будет снежная буря, чем свинцовая, - сострил Мерецков. - Я к тебе, Леонид Александрович, собирался, но позвонил Василевскому, и тот заявил, что "добро" на поездку в Ленинград, мне нужно брать у Верховного. Потому и задержался. Кстати, - продолжал он, - начальник Генштаба потребовал не затягивать с разработкой плана операции, то же самое он поручил мне передать тебе. - Мерецков снял шинель, присел к столу. - Какие силы можешь задействовать?
Говоров сказал, что его войска нанесут встречный удар в том месте, где войска Волховского фронта находятся ближе всего к Ленинграду. Он предложил своему гостю подойти к карте, которая висела на противоположной стене.
- Я думаю, что это надо сделать, как ты и говорил, севернее Ладоги. - Это место, обведённое красным кружочком, он показал на карте. - Ну, а мой план будет готов к середине ноября, и мы пошлём его в Ставку.
  (Историческая справка: - 17 ноября ленинградцы представили в Ставку свои соображения по плану совместной операции обоих фронтов, а также Балтийского флота; большое участие в его разработке принимал Жуков Г.К.)
- Где нам обозначить рубеж встречи двух фронтов? - спросил Мерецков. - Может быть, в районе железной дороги, что идёт через Рабочие посёлки номер один и номер пять, вот здесь? - и он обозначил это место на карте.
- Согласен! - отозвался Говоров с неким задором. - Здесь самое узкое место между нашими фронтами. Да, а как там Сталинград? Ведь, как я полагаю, здесь под Ленинградом, и там на Волге сейчас и развернуться основные военные события этого года, это два основных серьёзных участка.
  - Пока на улицах города идут ожесточённые бои, - подчеркнул Мерецков. - чтобы помочь защитникам Сталинграда, 19 октября в наступление перешли войска Донского фронта, немцам тут же пришлось снять со штурма города большую часть авиации, артиллерии и танков и бросить всё это против Донского фронта. По словам Василевского, там идёт упорная и кровавая битва. Но у Александра Михайловича был бодрый голос, и я понял, что назревают события не в пользу врага.
- Что конкретно? - насторожился Говоров, разглаживая ладонью колючие усы.
- Василевский об этом не сказал, лишь намекнул, - Мерецков выдержал паузу. - По его словам, сейчас главная задача сталинградцев - измотать немцев до предела, а уж потом ударить по ним... Да, не будь этих тяжёлых боёв под Сталинградом, мы бы с вами, Леонид Александрович, получили для фронтов солидные резервы, пока же всё идёт в Сталинград.

  Работалось обоим командующим быстро и хорошо, они с полуслова понимали друг друга. В шестом часу вечера перекусили, и Мерецков уехал в свой штаб. Провожая его, генерал Говоров был задумчив.
- Чего вдруг притих? - спросил его Кирилл Афанасьевич.
- Задумался. Всё-таки войск и боевой техники у меня маловато, на глубокую операцию сил не хватит. А хотелось бы крепко по немчуре ударить. Как бы обратно не оплошать.
- Конечно, перед серьёзным делом такой расклад будет волновать. Но, не горюй, дружище! - ободрил его Мерецков. - Мы и с теми силами, что есть, дадим фрица прикурить.
- А ты, видимо, по жизни оптимист! - отозвался на это Говоров.
- Считаю, что при большом желании - всё возможно!.. Ну, будь здоров, Леонид Александрович! - Они обнялись на ледяном ветру, и Кирилл Афанасьевич поднялся в кабину "дугласа".

  План, который разработали командующие, предусматривал встречный удар двух фронтов, разгром группировки немцев к югу от Ладоги и прорыв блокады Ленинграда в самом узком месте. Мерецков, учитывая трудности Ленинградского фронта, пошёл на то, чтобы в операции участвовало больше дивизий его фронта, нежели Ленинградского. Кирилл Афанасьевич боялся, что Ставка не утвердит его план, но она утвердила его без каких-либо замечаний. Мерецков не смог сдержать своих чувств.
- Пока всё идёт без сучка, без задоринки - сказал он, потирая руки и весело глядя на генерала Стельмаха. - Декабрь Ставка нам отводит на подвоз боеприпасов и новой техники, ремонт танков и прочее. Начнём мы боевые действия в начале января сорок третьего. Знаешь, как в Ставке назвали нашу операцию?
- Не слыхал, - смутился генерал Стельмах.
- "Искра"! - весело изрёк Кирилл Афанасьевич.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.