Колькино утро

Коленька любит спускаться ранним утром на лифте со своего четырнадцатого этажа и танцевать. Звуки троса в глубине шахты напоминают ему о жизни, которая казалась уже сном и сказочной нереальностью. Корабельная палуба, причал, романтические особы, которые вздыхали и чуть ли не падали в обморок от одного вида бравых морячков. А уж если происходил обмен взглядами, то пиши «пропало» – сердце взлетало выше мачты и уносилось чайкой. И как чайка кричало, если любовь разбивалась.  Хорошие были времена. Молодость.  Да, что уж вспоминать, теперь только и остаётся, что слушать скрип такого же древнего лифта, как и он сам, и наслаждаться остатками жизни. Именно четырнадцатый этаж и «старая рухлядь, которая того и гляди сорвётся в шахту» стали причиной переезда в этот дом. Да, ещё окна с видом на широкую реку, где иногда видны белые паруса маленьких судёнышек.

Но Коленька стремился вниз не только, чтобы прокатиться на лифте, как это делают бабушки в автобусах. Им никуда не надо, но так хочется с кем-то поговорить, людей посмотреть, вырваться из одиночества, – и они забиваются в железный автобус, делая его резиновым. А он скрипит и растягивается. И эта жалобная песня стоном льётся по всему маршруту, отзываясь в сердце каждого прохожего.

Да, вернёмся. Коленька. Как довольный кот, он садится на скамейку около двери, опирается на свою трость и с наслаждаясь звуком скрипящих петель двигает стопами то в стороны, то к центру. Проходящим мимо, если кто-то бы захотел обратить на это внимание, могло показаться, что это новая техника для занятий хореографией. Но куда там. Об этом никто и подумать не мог. Мужику семьдесят три. Какая хореография? А петли «скрип – раз, два, три, скрип – четыре, пять, шесть». А Коленька коленочки в стороны – раз, два, три. И снова к трости – четыре, пять, шесть.

Жители подъезда уже привыкли к странностям деда. После концерта на флейте к нему стали относиться с уважением, но не без доли усмешки. Если в разговоре кто-то упоминал деда с чудинкой, все знали – речь о Коленьке.

Всеми любимый дед сидит на своём месте в самый час пик, когда дверь практически не закрывается и уходит после восьми часов.

– Здрасьте, дядь Коль! – Говорят женщины  предпенсионницы.

– Привет, Николаич. – Вторят их мужья, на ходу отключая сигнализацию на машинах.

А Николай Николаич сидит, кивает всем головой, не открывая глаз, улыбается и крутит стопы и колени в разные стороны. Сидит и наслаждается песней петель, звуком открывающихся дверей в машинах, как будто там поселились сверчки. Особенное наслаждение, когда раздаётся характерный стук колодок при начале движения – все лошади бьют копытом, готовые проявить свою силу и довезти хозяев до пункта назначения.

– Лёх, машину на осмотр отправь! – кричит дед  вдогонку,

Но, куда там! Резвый москвич уже скрылся за поворотом.

А самый безопасный звук – это скрежет железного транспорта, двигающегося на верёвочке по асфальту в руках детей.

– Дедушка, здравствуйте! – кричит малышня, которую за руку тащат опаздывающие на работу родители.

– Привет, милок. Что, колёса сдулись?

– Угу!

– Загляни вечерком, поправим, а мамка отдохнёт пока. – С улыбкой приглашает Коленька малыша.

– Спасибо, дед Коль. Я его приведу к семи. Нормально? – Не оборачиваясь, кричит мамашка.

– Нормально, нормально, милая. Приводи.

В восемь, как обычно выскакивает Катенька – внучка брата. На ходу застёгивает куртку. Присаживается рядом, чмокает деда в щёку.

– Привет, дедуля. Опять суставы разрабатываешь? Я всё не перестаю удивляться твоей смекалке.

Коленька хитро приоткрыл один глаз и сквозь ресницы и морщинки посмотрел на внучку.

– Как ты меня раскрутил, чтобы я тебе штаны-клёш купила! Я-то думала, что в память о морской службе, а ты…  – Катенька кивнула на края брюк, которые полностью скрывали стопу деда, наклонилась к его уху и зашептала, – прячешься и танцуешь, чтобы никто не догадался.

Коленька шикнул, Катенька вскочила испуганной птичкой, подыгрывая деду.

– Люблю тебя, дедуля!

– Беги, озорница. Сегодня на флейте играю, не опаздывай! Танцую… – дед потёр колени, слегка поморщившись от боли. – Если бы. Эх, молодость!

Коленька посмотрел на дверь. Тяжело поднялся. Подошёл и погладил обшарпанную краску, словно это его собственная кожа.

– Надо позвонить в ЖКО, чтобы тебя покрасили и смазали. Хватит петь жалобные песни. А то скрипишь хуже, чем мои суставы. Да и самому к врачу сходить, а то всем советы даю, а о себе не думаю.

Дверь нежно и протяжно пропела «соглааас-на-я – поз-во-ниии» и приняла Коленьку в объятия прохладного подъезда.

И кто сказал, что петь могут только живые существа? Спросите у Николай Николаича, о вам стоооолько расскажет! Ему с восьмого десятка и четырнадцатого этажа жизнь виднее.