Свадьба

Беспокойство витало в воздухе с самого утра. Оно коротким резким криком соскакивало с острых крыльев стрижей. Ржавыми кистями сирени заглядывало в окна изб. Брызгало звонкими фонтанами воробьиного гвалта. Шуршало прелой соломой на крыше сарая. Оседало серой пылью на листьях лебеды. Переполняло колодезное ведро и звучной тугой струёй падало в пустые вёдра у сруба. Неуловимо тревожное чувство сбегало прозрачной каплей росы в палисаднике. Прилипало солнечным пятном к щеке. Медленно сползало на плечо. Поселялось лёгкой завертью у сердца. Заставляя всех вокруг бесцельно спешить и суетиться.
Впервые за три года войны признаки мирной жизни на улицах деревни обрели реальные черты. В трудной обыденности появилась светлая нота нечаянной радости. Тёплой надежды, что самое плохое осталось позади.
Ребятня сбивалась в стайки, кружила у стен хаты, стоящей в самом центре деревни. Самые бесшабашные и любопытные рисковали заглянуть в окна. Из проёма тут же показывалась женская рука с полотенцем. Полотенце хлопало громко, сурово прогоняя бесцеремонных представителей молодого поколения. Дети ненадолго откатывались от стен избы. Выжидали, когда занавеска в окне задёрнется, и затевали новое поползновение. Это была игра, доставлявшая удовольствие и малым, и взрослым. Она позволяла отвлечься и скоротать ожидание самого главного события.
Его ждали со вчерашнего вечера. С того самого момента, когда баба Таня вышла в палисадник и прислонилась к стене, вытаращив глаза и прикрыв рот ладошкой. Вид у неё был растерянный и глубоко несчастный. В небольших серых глазах блестели слёзы, на круглом лице застыло недоумение, грудь тяжело вздымалась. Соседка из хаты напротив, выглянула в окно, спросила тревожно:
- Сердце прихватило? Аль случилось что?
Баба Таня жалобно посмотрела на неё, слёзно протянула:
- Ох, Сергевна, не спрашивай…Ольгу мою замуж берут.
- Что ж, хорошо, она и так перестарок… Постой, а кто? …Из наших мужиков только дед Андрей в деревне. И тот женат. Неуж, вернулся кто? - Сергевна всплеснула руками, - а я не знала!
- Не то…Парфёнов сватает.
- Мати мои! Так он солдат, - изумилась Сергевна.
- То-то и оно, что солдат. Сегодня женится, завтра дале пойдёт. Сколь полк стоять будет? Кто знает? Я напрямки ему сказала, ни к чему это. Что за блажь в голову стукнула, - баба Таня перешла улицу, переместилась к соседскому окну, стала говорить тише, - тебе баловство. Об Ольге подумал?
- Ага! А он что? – с удовольствием выспрашивала Сергевна.
- Говорит, только об Ольге и думаю. Война семье не помеха. Сколь отмерено, всё наше. Меня убьют, она законной солдатской вдовой будет. Жив останусь, вернусь сюда. Слово даю, никуда отсель дочку вашу не увезу. Я с сорок первого человек бездомный и бессемейный. Командира про меня спросите. Я человек серьёзный. Ольга ваша мне по сердцу пришлась. Да и она ко мне благосклонна.
- Так и правда, сходи к командиру. Если что, хоть приструнит его.
Баба Таня в отчаянии махнула рукой:
- Позавчера у политрука была. Как он около моей Ольги в первый раз возник, сразу побежала. Спортит девку или сманит с собой, тогда поздно будет. Куда кидаться?
- А политрук что? - из соседней калитки высунулась худая старуха с тяпкой в руках. Она сдвинула с одного уха край косынки, чтоб лучше расслышать ответ соседки.
- Ой, Филипповна! Я тебя не видала.
- А я и не казалась. Огород полола. На страдания твои отвлеклась. Так что политрук?
- Что…сказал человек серьёзный, положительный, надёжный…мастеровой, - рассказчица горестно развела руками.
- Смотри ты…никаких шрамов в биографии. Так что ты голосишь?
- А жить как? Он дале пойдёт. Ольга тут останется.
- И останется. Он замуж берёт, по-чести. Другой бы иначе решил. Ты бы и не знала…
- Так хоть ребёнка родит, - согласилась Сергевна, выйдя на крыльцо.
Баба Таня даже подпрыгнула:
- Сговорились вы с Ольгой, что ли? Проваленна сила! Какой ребёнок?
- А ты хочешь, чтоб она в перестарках засохла?
- Чужой он…
Соседки понимающе переглянусь. Сергевна подмигнула Татьяне и насмешливо сказала:
- Вооон что! Пашкина однорядка из головы нейдёт…Как ты его обхаживала! Песня на три куплета, да и только.
Татьяна задохнулась от возмущения:
- Нейдёт! Жених, всем на зависть. Кабы не война…
- Только нравился он тебе, а не Ольге…
- Может из наших вернётся кто…, - неуверенно произнесла баба Таня.
- Может вернётся… Может не взять. Она что одна в деревне незамужняя? Тут, если кто вернётся, пальба будет почище пушечной. Точно тебе говорю.
- Так что, давай, Татьяна, согласие, - подвела итог Филипповна.
- Ой, бабы…Боюсь я…
- Иди-иди, - ускорила процесс Филипповна лёгким толчком в спину.
Баба Таня зашла в хату. Соседки замерли в ожидании у калитки. Сергевна заметила пробегавшего по улице пятилетнего мальца, окликнула его:
- Сёмка, мать дома-то?
- Скоро будет, - важно ответил мальчик, - а чиво надо?
- Мать нужна. Скоро и быстро, - видимо, Сергевна решила взять Ольгино счастье в добрые соседские руки.
- Помер кто? - поинтересовался малец.
- Ольга замуж идёт, - поделилась информацией Филипповна.
- За кого?
- За солдата. Аль сам хотел на ней жениться? Так мы быстро от ворот поворот ему организуем.
- Нееет, Ольга старая. Я на Надьке женюсь. У них изба большая и малины много.
- Видала, Сергевна?
- Мы с тобой по всем фронтам проигрываем, - усмехнулась в ответ соседка, - так что сам, понимаешь, мать твоя нужна, как лицо официальное.
- Так к нам идите, коль дело срочное.
- Я-то пойду. А ты мамку, если, что придержи.
- Лааадно… тётя Зина, можно я лопушок сорву?
- Сорви. Только по огороду не гарцуй. Вдоль забора иди.
- Знаю-знаю, я тишком.
Не успел он войти в калитку, как из хаты бабы Тани вышел солдат. Солдат, как солдат. Ничего особенного. Невысокий, лет сорока. По загорелому лицу белые лучики морщинок разбежались. Волосы с проседью. Надел пилотку, поправил ремень. Достал синий потёртый кисет. Скрутил плотную козью ножку. Прикурил, задумчиво прищурился.
- Здравия желаю, - обратился к стоящим у калитки.
- Доброго здоровьичка, - отозвались они.
- Уважаемые, не подскажете, как мне председательшу найти? Гляжу, правление на замке с утра.
- Коли дело срочное, домой к ней иди.
Из огорода показался Сёмка. Он держал в руках два толстых черенка ревеня. Длинные стебли у основания были тронуты яркой белизной, резко переходящей в густой розовый цвет. На верхушке стеблей красовались большие, темно-зелёные листья.
- Я два сорвал, - доложил мальчик.
- Ладно, - отозвалась Сергевна и повернулась к солдату, - Младший её, Сёмка. Проводи товарища бойца к матери.
Мальчик кивнул, махнул «лопушками»:
- Вы, дяденька, за мной идите, - и припустился по улице резвой трусцой.
Сухая дорожная пыль серыми облачками поднималась от его босых пяток. Листья ревеня зелеными опахалами мотались над белобрысой макушкой. Солдат в две затяжки докурил самокрутку. Широким шагом отправился вслед за мальчиком.
Он догнал Сёмку у самой калитки. Тот успел почистить ревень и с видимым удовольствием жевал сочный стебель. Щурился от нежной кислинки сока. Большие листья валялись у забора, демонстрируя пушистую светлую изнанку.
- Мамка дома уже, ступайте в хату. Я побёг, а то домой загонит.
Мужчина кивнул коротко, шагнул за порог. Прошёл тёмные сени, постучал:
- Хозяйка, войти можно?
- Заходь, - отозвался усталый женский голос.
Открыл дверь. Остановился на пороге, не решаясь идти дальше.
У печи, вполоборота к нему, суетилась невысокая женщина в длинной юбке и мужском пиджаке поверх рубахи. Платок был повязан по-бабьи, закрывая лоб, большую часть щёк и подбородок. Женщина достала из печи миску с картошкой, поставила её на стол. Спросила резко:
- Надо что? Постоя нет. Некуда мне вас селить.
Солдат ответил спокойно:
- Я не за этим.
- А зачем? - женщина, нахмурилась.
Скинула пиджак. Начала разматывать платок. Высоко подняла руки. Острые локти вскинулись, выставились торчком. Захватила завязанные сзади концы, потянула в разные стороны. Платок сполз на спину, обнажив затянутые на затылке волосы, белый, как слоновая кость, лоб, загорелые щёки, припорошенные густой пудрой пыли. Слой дорожной пыли скрыл даже брови и ресницы. Отчего лицо казалось невыразительно-глуповатым. Женщина облегчённо вздохнула, переспросила:
- Так, зачем пришёл-то?
- Может, вы после поля умоетесь? А то неудобно как-то.
- А я тебе не немка, два раза в день умываться, - голос зазвучал жёстко, - говори, что надо. Устала я, с рассвета на ногах.
- Жениться хочу.
- Я при чём?
- На Ольге Семенеевой.
- Бабы Тани дочке, что ли? Вот это новости, - женщина оживилась, - так что?
- Распишите нас. Завтра.
- Расписываться зачем? Война. Можно попросту. Свадьбу сыграть и всё.
- Война. Потому и хочу, как надо. Чтоб она законной женой была. Чтоб, если ребёнок родится, папка в метрике был. Байстрюком не звали.
- Погоди. Я всё же умоюсь.
Председательша вышла в сени. Загремела жесть, послышался звук льющейся воды. Из сеней она вышла с влажным лицом и посветлевшими глазами. Вода смыла пыль и усталость. Тёмные брови выгнулись над густыми ресницами. Казались нарисованными.
- Теперь ещё раз давай. Ты в жёны Ольгу берёшь.
Солдат утвердительно кивнул.
- Расписаться завтра хочешь, - очередной кивок.
- Документы предъявите, товарищ боец.
- С удовольствием.
Короткое, точное движение правой руки. На стол легла книжка красноармейца.
- Так. Парфёнов Евгений Викторович…тысяча девятьсот третьего года рождения…Староват для Ольги. Ладно, не моё это дело. Разрешение командования есть?
Кивок, снова короткое движение.
- Завтра в пять вечера приходите в правление.
Солдат отдал честь:
- Благодарю. До завтра.
На крыльце дожёвывал второй черенок Сёмка.
- Сговорились…, - скорее утвердительно спросил он.
- Сговорились.
- Тогда я пошёл, - босые пятки замелькали по улице снова поднимая серые бурунчики пыли.
К четырём часам следующего дня у дома бабы Тани собралась вся деревня. Люди изголодались по радостным событиям и приятным новостям. К тому же, всем было любопытно, какой спектакль устроит Татьяна. Что он будет, не сомневались даже дети. Потому и кружили с утра под окнами хаты.
У бабы Тани был врождённый слух, красивый голос и уникальная память. Она с первого раза запоминала любую мелодию. Знала все старинные напевы. Потому, любое событие без неё не обходилось. Лучше всего ей удавались прощальные напевы. Могла вышибить слезу даже из камня. Если на похоронах была баба Таня, рыдали все. Самые чувствительные сознание теряли. Она была лучшей плакальщицей в округе.
В пятом часу в начале улицы показался жених в сопровождении нескольких военных. Шли неторопливо. Звёзды и пуговицы до солнечного блеска натёрты. Сапоги, как лаковые блестят. Подошли к калитке, остановились. Собрались закурить в ожидании невесты.
Край белой занавески на окне приподнялся и упал. Народ подтянулся к забору, затаил дыхание.
Дверь отворилась. На крыльцо вышла баба Таня. На голове шаль яркая, брови подведены, выражение лица торжественное. Остановилась на крыльце. Всех обвела взглядом. Руки на уровень груди подняла. В разные стороны развела. И запела высоким, протяжным голосом:
Вьётся селезень вкруг утицы моей,
Разгоняет прочь всех сизых голубей.
Машет крыльями, зовет вслед за собой.
Улететь в свод неба сине-голубой.
Ой, утица-утя моя. Снежно-белая пуховая.
Военные кисеты и портсигары спрятали. Как по команде, у калитки в одну линию выстроились. Баба Таня улыбнулась уголками губ. К зрителям повернулась. Голос зазвучал громче и протяжнее.
Ходит гоголем у самого плетня.
Криком утицу на улицу маня.
Шею тянет, словно хочет увидать.
Себе пару подходящу подобрать.
Ой, утица-утя моя. Снежно-белая пуховая.
В толпе шепоток пошёл. Этот напев все слышали впервые. Новизна песни добавила эмоций. Певунья медленно сошла с крыльца. Пошла к военным.
Ходи гоголем в другие ворота.
На засов дверь наша прочно заперта.
Мою уточку растила-берегла.
Никого чужого в хату не ждала.
Ой, утица-утя моя. Снежно-белая пуховая.
Подошла к жениху. Поклонилась в пояс. Протянула платочек небольшой,
уголком свёрнутый. В лицо жениху не отрываясь смотрела. Мотив набирал нерв и
полётность. У многих мурашки по спине побежали. Понимали, что последний шанс баба Таня солдату даёт от дочери её отказаться.
Я тебе насыплю корма и зерна.
Не зови, оставь ты утю у меня.
Ключевой водой тебя я напою.
Улетай, сама дорогу покажу.
Ой, утица-утя моя. Снежно-белая пуховая.
Жених в ответ поклон отвесил. Платок не взял. Руку с ним в сторону отвел, отказываясь от подношения. От коллективного вздоха облечения дрогнули листья берёзы, росшей у калитки. Баба Таня, жалея дочь, смирялась с судьбой.
Ты на зорьке почто крылья распустил.
Моей утице сердечко всполошил.
Светлу ноченьку она всё не спала.
Свою радость на тоску перевела.
Ой, утица-утя моя. Снежно-белая пуховая.
Голос звучал в полную силу. Мотив проникал в самое сердце. Слова трогали душу. Ребятишки затихли в восхищении. У баб слёзы стояли в глазах. Дед Андрей восхищённо цокал языком, подмигивал зазывно своей второй половине.
Мне её порывов нежных не сдержать.
Её думы от тебя не оторвать.
Сердце рвётся к дорогому мил-дружку.
Чтобы выбрала она себе судьбу.
Ой, утица-утя моя. Снежно-белая пуховая.
Певица вернулась на крыльцо. Распахнула дверь. Из сеней показалась Ольга. Невысокая, круглолицая, с прозрачной кожей, льняными волосами, бледная от волнения. Невеста, казалось, вышла не из хаты, а из прежней, довоенной жизни. Счастливой, будничной и благополучной. Светлое платье, длинная фата, туфли на небольшом каблучке, серьги жемчужные в ушах. Народ ахнул. Красавишна!
На свет белый из светлицы выходи.
К мил-дружку смелее, утица, иди.
Под своё крыло подругу ты бери
Как зеницу ока утю береги.
Ой, утица-утя моя. Снежно-белая пуховая.
Татьяна взяла дочку за руку, подвела к жениху. Соединила их руки, связала платочком и повела в сторону правления. Люди следовали за ними в отдалении. Дед Андрей тихо сказал ни к кому не обращаясь:
- Теперь Татьяна-то из плакальщицы свадебщицей стала.
В правлении не задержались. Всё прошло быстро и официально. Председательша тянуть не стала, речи не толкала. Отдала молодым официальную бумагу, поздравила.
В саду, под яблоней, стоял длинный стол. Скромные горки варёной в мундирах картошки. Перья лука зелёными пучками лежали рядом. Главное угощение, простокваша, поблёскивала гладкими белыми озерцами в глубоких мисках. Она переваливалась в деревянные ложки плотной горкой. Нежно дрожала и пахла свежестью. Прохладная кислинка щекотала нёбо. От этой свежей щекотки хотелось улыбаться. Вести лёгкие, ничего не значащие разговоры. Глядеть в глаза собеседнику и думать, что каждый день дарит маленькие радости. Главное, не пробежать мимо них. Успеть заметить, насладиться и впитать в себя лёгкую искру мимолётного счастья.
Татьяна глядела на дочку, утирала слёзы умиления. Сергевна с Филипповной, перебивая друг друга, рассказывали, как по всей деревне собирали наряд для невесты.
- Фата-то председательши. Сама принесла. В ней ещё бабка её венчалась.
- Сохранила, - уважительно поддакивали слушатели, - А платье чьё? Ткань- то какая тонкая.
- Марья Ленке своей ещё до войны покупала. В город ездила с Михалычем. На ярмарку.
- А туфли мои подошли, - похвалилась Филипповна, - она ещё девчонкой всё на них поглядывала.
- Серьги-то, говорят, жених сам подарил? - показывали свою осведомлённость соседи.
- Да разуй глаза! Серьги ихи! Татьяна в них замуж ходила!
- Ох, не признала.
- Не признала. Скажи, память отшибло.
- Ладно вам, бабы. Немцев погнали. Свадьбы играть начали. Дай, Бог, наши парни вертаться начнут. Не последняя будет.
Дед Андрей вёл вежливый разговор с военными.
- Может у вас ещё кто жениться хочет? У нас невесты есть. Пособим.
Военные вежливо отшучивались. Дед Андрей не настаивал.
- Вы свою фортификацию разбирать будете? - перевёл разговор на другую тему, - а то скот негде пасти.
- Дед Андрей, какой скот? На всю деревню коза и корова. - вмешалась в разговор соседка по столу.
- И три курицы в довесок, - подхватили с другого конца стола.
Дед Андрей горячо возразил:
- Ты не встревай. Что понимаешь? Корова хоть и приблудная, а с телёнком. Малое стадо значит.
Гости затянули застольную. Соседка рассмеялась словам деда. Махнула рукой. С полуслова подхватила знакомый мотив.
Свадьба завершилась быстро. Молодые весь непродолжительный свадебный ужин тихо просидели во главе стола. Жених из вежливости зачерпнул пару ложек холодной простокваши. Картошка невесты осталась нечищеной. Так и лежала рядом с ложкой жениха, выпятив круглый бок с синими глазками.
Светлые летние сумерки ласково поторапливали гостей. Пора было оставить молодых наедине. Последней уходила председательша. Она обняла Ольгу. Крепко, по-мужски, сжала руку молодожёну, сказала:
- Будь жив, солдат. Всей деревней ждать будем.