3. Тахтым. Легенда о Тахтыме и Пышме. Цынга. Рыбал

ТАХТЫМ

Тахтым - курья, часть старого русла Пышмы. Его еще называют старицей или заливом. Тахтым в переводе с татарского означает придаток. Он протянулся на два километра, одним концом соединяясь с рекой. Воды его пополняются ключами, которые и зимой тихо текут под слоем наплывающего желтого льда. Самый видный ключ впадает в Тахтым через крутую ложбину и называется Винокуркой. Течет он с Мешкова болота через Винокуренный лог.

В Винокуренном логу в царское время, когда преследовалось самогоноварение, мужики варили самогон, отправляясь туда на лошаденках - подальше от властей. До революции там стояла избушка, оборудование для выгонки самогона. Правда, урядник их и там навещал - сам угощался и… молчал о самовольстве мужичков. Но и в советское время мужички наведывались туда с этой же целью.

Возвышенный левый берег Тахтыма украшен раскидистыми соснами, березами, за которыми простираютася на север боры. По натоптанным тропинкам можно спуститься к берегу. Пересекая Винокуренный ручей возле Тахтыма, попадаешь в царство высоких, стройных сосен, вершины которых упираются в небо. И все пространство вокруг, кажется, светится и трепещет бронзовым свечением от легких шелушинок на коре сосен. Сосны лениво соприкасаются в вышине стволами, роняют шишки, которые с глухим стуком ударяются о покрытую хвойным ковром землю.

Вершины сосен о чем-то перешептываются, шурша иголками. И вдруг неожиданно, громко заговорит сосна голосом веселого ребенка: "Тр-р-р-р-р!". И от звонкости и ясности этого звука вздрагивает душа, холодеет в груди. А то вдруг запоет высоким звуком пионерского горна, будто кто-то, случайно оставленный рядом, на пустой туристической стоянке, решил побаловаться, неумело выводя мелодию. То заворчит сосна рассерженной старухой или застонет горько да жалобно.
       
А Тахтым рядом спокоен. У него свои думы - древние, вечные. Ему не до капризов высоких моделей-сосен. Красив Тахтым зимой. Иду по его середине, по вездесущему следу снегохода. И хочется, чтобы эта зимняя дорога не кончалась. А она и не кончается: уходят следы снегоходов и лыж в бор, вьются вдоль берега, пересекаются, расходятся, сливаются. Это рыбаки и охотники, спортсмены и просто любители природы оставляют дорожки, по которым удобно прогуляться и пешему путнику. Дорожки эти при солнечной погоде блестят алмазными огоньками на льдистом наросте. Ведут неизвестно куда - к неведомому чуду. И усталыми ногами я отсчитываю и отсчитываю километры пути.
      
Впереди, от берега к берегу, петляет по сугробам любознательный пес Джек. Он хочет разузнать этот мир ближе, любопытствует. И черной, устремленной стрелой пролетает пространства. Он торопится жить! А рядом степенно вышагивает рыжая собака Трёха – дама в возрасте. Но и она порой начинает возбужденно бегать, грузно и неуклюже выражая свою радость. Собаки часто принюхиваются к малейшему дуновению ветерка, прислушиваются к малому дальнему звуку. Часто останавливаются и зачарованно, неотрывно смотрят в даль. И в этот момент я понимаю, что они едины с природой, они глубоко чувствуют ее неуловимое дыхание и движение. Они и есть природа.
      
Такая тишина зимой на Тахтыме, что он кажется бескрайним, затерянным в лесах, хотя до села напрямую, через Пышму, всего-то километр, не более. Но не покидает среди холодной зимы ощущение одиночества, оставленности. И вместе с тем ничтожности – как мал человек в этом мире, где километры тайги и километры степей. Берега настороженно наблюдают, будто грозя невидимой опасностью. А Тахтым, кажется, любовно бережет путника, подставляя и подставляя под ноги проторенную тропу. И иду по снегу, чувствуя радостное удивление и вдохновение.
      
Так дохожу до слияния Тахтыма с Пышмой. Среди зимы здесь часто можно увидеть рыбаков, которых по выходным собирается несметно. Они будто вершат какое-то тихое мужичье празднество: на берегу множество машин различных марок, под берегом развернуты разноцветные палатки, весь снег истоптан. Рыбаки тихо и коротко переговариваются между собой, колдуя возле лунок. И кажутся неподвижными их темные фигуры на белом, чуть синеющем утреннем снегу. А утренний мороз под минус 30° парит в их дыхании и над открытыми лунками. Морозный туман стелется по заснеженному льду, окутывает серебряной изморозью застывшие деревья. И неспешно встает из-за деревьев замерзшее, красное солнце.   

ЛЕГЕНДА О ТАХТЫМЕ И ПЫШМЕ
      
Тимофей Никифорович Евдокимов, много лет трудившийся в лесу на сборе живицы и очарованный красотой природы, сочинил красивую легенду о Тахтыме и Пышме. Вот как рассказывает об этом его дочь Зоя Тимофеевна Евдокимова: 
      
- Примерно до 1969 – 70 годов недалеко от села, на расстоянии 300-500 метров, были два древних кургана. Сейчас там улица Полевая. Впервые я увидела эти курганы, когда была школьницей, нас тогда на экскурсию к курганам привела учительница. Это было где-то в середине 50-х годов. Учительница рассказывала, что два первопоселенца основали нашу деревню. Татары, живущие в соседних деревнях, звали их Онохиными, по названию кургана. Курганы эти были раскопаны еще в старину. Скорее всего это были захоронения. Позднее, годах в 60-х, агроном приказал их разровнять, чтобы не мешали трактористам при пахоте. Дома я поделилась впечатлениями от увиденного с папой, и он мне рассказал легенду, которую услышал от своего деда:             
      
"В далекие-дальние времена на месте села располагалось стойбище угорского хана Оноха. Хан был богатейшим человеком, имел много работников. Среди них выделялся красавец Тахтамыш. А у самого хана подросла любимица – красавица дочь Пышма.  Пришло время, и молодые полюбили друг друга. Но хан не мог допустить такого, он решил убить работника. Пышма узнала об этом, и решили они с любимым бежать от отца. Долго бежали Пышма и Тахтым от воинов Оноха, но силы кончались. Взялись они крепко-крепко за руки и взмолились своим богам о помощи. Превратили их боги в реку и большой залив Тахтым. Мелеет Пышма, подсыхает Тахтым, но так и держат друг друга за руки. А на месте стойбища раскинулось русское село Онохино."
       
Легенда эта волнует сердце, когда иду по берегу Тахтыма! Горькая, красивая, не доступная, вечная любовь Тахтамыша и Пышмы, слившаяся когда-то в единое. Течет и течет по руслу та любовь, уходит на зарю, к восходящему солнцу. И утренний свет желтыми бликами бережно растекается по макушкам сосен и берез. Медленно-медленно, задумчиво встает зимнее солнце. Тихо пробирается в чащу леса, чтобы потом разом подняться над сверкающими вершинами деревьев и оттуда светло выдохнуть: «Эгей, земля!»

РЕКА ЦЫНГА
      
А там, на восходе солнца, к Тахтыму и Пышме присоединяется малая речушка Цынга. Берет она начало из болота на границе с Исетским районом. На своем пути она трижды разливается в болота, снова собираясь в русло. Когда-то давно люди пили ее чистую, ключевую воду, умывались ею и свято верили, что она излечивает от цынги, потому и дали ей название – Цынга.
      
Еще в 1747 году посадский Федор Головков построил на Цынге винокуренный завод на 11 казанов с необходимыми помещениями: амбарами, солодовой избой, солодовым сушилом, мельницей и избой для работных людей. В пойме Цынги Тюменский завод «Электрон», при строительстве в деревне Головиной в 1982 году подсобного хозяйства, осушил часть огромного болота. И на этом месте стали выращивать кормовые культуры. Там же добывался торф.
      
Люди приходят, что-то делают важное для себя, для жизни. И уходят. А речка течет себе тихо, не вникая в суть происходящих перемен. У нее своя суть – питать малой водой большие реки. Немного далее впадает в Пышму Малая Цынга (Куруцынга).

РЫБАЛКА
      
- На Окуне когда-то Боровское торфопредприятие начало добывать торф, - рассказывает Виталий Иванович Петров, еще мальчишкой в 1945 году привезенный в Онохино родителями, - и был прорыт канал, который назывался водопоем. В системе озер - Большой Тараскуль, Малый Тараскуль, Лебяжье, Тулубаево, сюда же входит Окунь - торфопредприятие сильно понизило уровень воды. А раньше онохинские мужики ездили туда, ловили рыбу.               
      
Виталий Иванович вспоминает, как с отцом ловили в былые времена рыбу на мыске, в тупике Тахтым:
      
- Неводок дали ребятам, а они его и утопили вместе с сапогами. Ну, Бог с ним, надо че-то ловить. У отца была лоскутина, мы с Леонидом Евдокимовым сшили невод из двух кусков лоскутины - в два раза длиннее прежнего стал, где-то метров 25. Думаем: раз невод в два раза больше, так давай больше рыбы зацепим. Затянули невод, и он у нас застрял - вытащить не можем. А Юра Евдокимов бежит по берегу, кричит: "О, рыба! Рыба!" А Лёнька: "Иди ты!.."  Идет по берегу Александр Семенович Торопов и тоже свое кричит: "Ребята! У вас невод неправильно сшит. Он поверху идет, дак как там рыба будет?" Лёнька и его послал. Советчики-то шли по берегу, ближе к Лёньке были, а мне-то тут не с кем материться. Ушли они. А мы вытащили невод, а там - полная матня карася желтого!!! До этого и после этого столько не лавливали. Полную лодку нагрузили, а самим и сесть некуда! Вкусный карась, золотистый.      
      
- Местных рыбаков всегда выручал залив Заталка, - рассказывает Сергей Дмитриевич Евдокимов, местный рыбак и охотник, с детства исследовавший все окружающие леса и водоемы. - В реке глубоко, рыбу ничем не поймаешь, а Заталка помельче, течения нет, можно было и фитили поставить, и завески городить. И сейчас там баталят, окуней ловят, чебаков. Раньше боты были деревянные, делались они, как бочки, из деревянных пластин, стягивались обручами. Потом уже железные стали делать. С этих ботов и баталили. Зимой сеть под лед ставили. За Левушкиной заводью, в Мотовых кустах, были хорошие рыбные ловы по весне, когда на луга заходила вода, еще до первого половодья. Рыбаки там городили деревянные заездки из ивового прута, ставили морды, сделанные тоже из ивового прута. Иногда вода поднималась выше заездка и затапливала его. А там, где ставились морды, еще ставили длинные жерди, которые назывались белоногами, они торчали выше воды.
      
Сергей Дмитриевич Евдокимов рассказывает, что для ловли рыбы плели два вида морд - на крупную рыбу и на мелкую. Морда для мелкой рыбы называлась попрошайкой. Формой она похожа на корзину с горловиной, с наружной стороны ее обмазывали круто замешенным тестом. Морды на более крупную рыбу ставили в основном на реке. Мордой-попрошайкой ловили на озерах гальянов, которых было когда-то много.
      
- Были они, как мойва, мелкие, только короче, - делится воспоминаниями Сергей Дмитриевич, - их можно было есть вместе с костями. Жирненькие, желтенькие гальянчики были очень вкусными, особенно жаренные в яйце.
      
Острогой ловили рыбу по осени, когда вода уже не цветет, и весь планктон оседает на дне. В это время года через чистую воду хорошо видно дно. На лодке закрепляли ручку козы, а на лапе козы разжигали костер из смолевого дерева, чтобы ночью лучше видеть толщу воды. Рыба не боялась этого огня. Рыбак острогой, как вилкой, подцеплял стоящую в воде щуку. Для этого на конце остроги был сделан обратный ус, чтобы рыба не соскочила. Сейчас на острогу не ловят. Но по осени можно слышать, как хрюкает на Тахтыме бот, которым загоняют рыбу в расставленную сеть.
      
Зимой на Тахтыме ловили щуку у бьющих ключей. Лед возле ключей долбили, образуя выемку в виде корыта. До дна не продалбливали, а пробивали только отверстие, чтобы в выемку заходила вода. Вместе с водой в «корыто» заходила рыба, чтобы подышать, а уйти обратно уже не могла.

Полная статья "Все это - вечно. Онохино. О природе и ее использовании" с множеством фотографий находится здесь: https://vera-lynx.ru/все-это-вечно/