4. Лестранхоз. Химлесхоз

ЛЕСТРАНСХОЗ
      
Самое большое богатство – это лес, раскинувшийся почти на половине земель онохинских. Жители села собирали ягоды, грибы, охотились в лесу. Из крепкого соснового леса делали дома, крыши, телеги, сани. Из смолевых сосновых пней изготавливали смолу для промазки инвентаря и тесовых крыш. Были в Онохино и лесные хозяйства.
      
С 1936 по 1945 годы лестрансхоз Наркомата путей сообщения, переведенный сюда из п. Тугулым, занимался заготовкой леса в Левашевской лесной даче. Правление колхоза также выделяло людей на лесозаготовки. На заготовке леса трудились мужчины, которых по состоянию здоровья не брали на фронт. Но в основном работали девушки и мальчишки, что были постарше. По лежневке через заболоченные места перебирались на лесозаготовительные деляны. Деляны эти были в лесах, которые находятся за нынешней птицефабрикой, в сторону Левашей. В царское время эти леса были казенными и назывались попросту «казной».
      
Начинали заготовку леса поздней осенью - после листопада. Летом лес не трогали, так как в это время дерево наливается соком, идет в рост. Древесина становится сырой и теряет строительные качества. По осени, когда движение сока в дереве замирало, до установки холодов занимались распиловкой. Сучки отрубали, жгли. Заготовленный лес складировали. Зимой его вывозили на конях по лежневке, которую специально обливали водой. Облитая и застывшая лежневка называлась ледянкой. По такой дороге даже худенькая лошаденка могла везти большой воз заготовленного леса.

Лес всю зиму перевозили на высокий берег Пышмы – на Плотбище, которое находилось где-то посередине между Онохино и Червишево. Здесь оставляли его до весны. И когда Пышма и Цынга разливались, болота раскисали, тогда связанные плоты леса сплавляли по высокой воде на Винзилинский шпалорезный завод. Бывало и летом, не смотря на незрелость древесины, занимались заготовкой леса. Но делали это по срочной необходимости - война сокращала сроки заготовки.
      
По руслу Пышмы устанавливали боны – сооружения из бревен, которые направляли движение леса по реке и предотвращали вынос бревен на поворотах на мель. Таких сооружений было много, и стояли они основательно. Со временем река изменяла русло, боны подмывало водой, и они падали.
      
На «казне» росли такие прямые и мощные сосны, что и вдвоем не обхватить. На этой фотографии - одно из тех здоровенных бревен, из которых делались боны. Сергей Дмитриевич Евдокимов помнит себя десятилетним мальчишкой, когда это бревно привезли его отцу с "казны". Отец тогда хотел сделать из него ботик - долбленую лодку
      
Татьяна Ивановна Евдокимова, в девичестве Буторина, и ее сестра Августа Ивановна, когда были молоденькими, работали в лестрансхозе на лесозаготовках. Тяжело доставался лес, особенно во второй половине зимы, когда приходилось сначала раскапывать навалившийся снег. Но с ежедневной нормой выработки справлялись. Жили там же, в лесу, в мало-мальски срубленных избушках, в землянках. За день работы скудные одежонки и обувь сильно намокали. Для их сушки была выкопана отдельная землянка – сушилка, в которой сложили печку.  На установленных жердочках работники развешивали мокрую одежонку - фуфайки, рукавицы, носки, тулупы, овчинные шубенки самодельной выделки.
      
Овчинные шубы шили из шкур овец, которые для выделки квасили, намазывая мездру тестом из муки грубого помола. Поэтому сшитая из такой овчины одежда, намокнув, пахла кислым тестом. Да и пропитанные трудовым потом вещи давали крепкий дух в землянке. Но в избушках, где работники спали, от запаха избавлялись душистой хвоей, только что нарубленными и свежо пахнущими дровами, которые складывали под нары и во все свободные места. От натопленных сосновыми чурками печей запах сырости развеивался.
      
Вспоминая рассказы матери о той поре, Сергей Дмитриевич отмечает, что, не смотря на тяжелый труд, было весело, радостно работать - молодость брала свое. Когда валил снег или задувала метель, по вечерам плясали, пели песни под гармонь. Питались в общей столовой скромно, в основном без мяса, а больше картошечкой да теми солениями, которые приносили из дому - салом, капустой, огурцами. Запивали чаем из чаги.   
      
Татьяна Ивановна вспоминала, что по дороге от Червишево на Исетск, где-то перед Горошинкой, находился в то время лагерь военнопленных. Военнопленные выращивали скот, держали коров, поросят. А червишевские девчонки меняли у них выращенный и нарубленный табак на мыло. Охрана не запрещала делать маленький взаимовыгодный обмен.      
    
- Много леса тогда выпилили – огромной стране для железных дорог требовались шпалы, - рассказывает Виталий Иванович Петров. - Леса больше не было здесь. И часть лесоучастков переместилась в Свердловскую область – в Лугино, Костылево, Мичурино. Они сплавляли лес по речке Балде, которая опять же несла его на Пышму. Сейчас вырос новый лес.

ХИМЛЕСХОЗ
      
Наш лес также использовал трест «Тюменьхимлес» для сбора сосновой смолы - живицы. Участки химлесхоза были кочевыми и перебрасывались с одного места на другое. Так, из Ярковского района, когда закончилась в тех лесах сырьевая база, в 1945 году в Онохино был передислоцирован Ярковский химлесхоз, контора которого находилась в Покровке.
      
Прибыл к нам химлесхоз со своими опытными работниками, с семьями. На санях везли оборудование, строения, жилье в разобранном виде, возы сена, кормов. За санями шли коровы на привязи. Вновь прибывшие работники ставили из промаркированных бревен временное жилье, бараки, сараи для производственных нужд. В лесах вдоль Пышмы организовались не только Онохинский лесоучасток, но и участки Заречный, Головино, Лодочка, Анемийное, Кировский, Леваши, Успенский, Железный Перебор.
       
Местное хозяйство возглавил Иван Алексеевич Петров, переведенный сюда из Покровки. Выпускник Ленинградской лесотехнической академии, окончивший ее с отличием, он всю свою трудовую деятельность отдал лесной промышленности.
      
Его сын, Виталий Иванович Петров, мальчишкой привезенный сюда родителями в 1945 году, после армии трудился на заводе строительных машин в г. Тюмени, но от отца знал многое о труде работников химлесхоза, да и жизнь в селе всегда была связана с лесом, куда ни пойди по лесу – везде следы сбора живицы. Жена Виталия Ивановича, Галина Андреевна, работала сборщицей живицы.
      
- Эта организация имела оборонное значение, - рассказывает Виталий Иванович, -Живица имела большое значение для обороны страны, как говорили тогда, без нее ни одна пушка не выстрелит, ни один самолет не взлетит, да и скрипка не заиграет – смычок нечем будет канифолить. Живица использовалась в огромном количестве отраслей – от строительства и легкой промышленности до фармакологии. Россия – огромная страна, занятая хвойными лесами, и живица добывалась в лесах от Ленинграда вплоть до Владивостока. Но стране ее не хватало, поэтому ее закупали еще в Канаде. Шла война, но людей, имеющих лесопромышленное образование, в то время было не так уж и много, поэтому их берегли и на фронт не брали, как бы трудно ни было стране. Такие люди на своем месте делали много для обороны страны. И отца, призванного в военное время в ряды Армии, вскоре отправили на лесной трудовой фронт.
      
Химлесхоз, довольно мощная в то время организация, имел свои конные дворы, потому что из леса никаким транспортом не вывезешь заготовленную продукцию, кроме как лошадкой. Имелись в хозяйстве лодки для перевоза. Рабочие сами изготавливали в бондарной мастерской тару – деревянные бочки. Имелась и своя кузница для изготовления инструмента. Инструмент для оснастки приобретали в Белоярке. Была у химлесхозовцев и своя газогенераторная электростанция финского производства. Станция хотя и небольшая, но ее хватало для освещения всей заречной стороны села, домов работников лесхоза, школы, клуба. Позднее, когда появилась птицефабрика, село было электризовано.
      
Снабжение рабочих химлесхоза было централизованным – одежда и продукты поставлялись государством в отделы рабочего снабжения (ОРСы). Рабочие получали зарплату и карточки для отоваривания в ОРСах. На этой почве между рабочими хемлесхоза и колхозниками складывались довольно прохладные отношения, потому что колхозники имели вместо зарплаты трудодни, а от продажи выданной колхозом за год работы пшеницы могли купить разве что одно шерстяное платье.
      
- До сих пор это немножко задевает, - говорит Виталий Иванович Петров при встрече с другими старожилами села, - местное население недолюбливало рабочих этого хозяйства. А это и на нас, ребятишках, отражалось. В основном местные работали в колхозе. А колхозник жил собственным трудом: что вырастил, то и его. От государства помощи никакой не было. Если много собрали, добавляли еще план. Рабочие лесхоза зарплату получали, товар из ОРСа, а колхозники палочку получали.
      
- Химлесхозовцы хлеб ели, а мы дранки, - сказала по этому поводу Алевтина Яковлевна Кононова, бывшая колхозница.
      
Некоторые бывшие колхозники, возвращаясь с фронта, устраивались в химлесхоз - вопреки уговорам председателя колхоза уходили на нелегкий, но более доходный труд. Своих работников правление колхоза старалось не отпускать, потому что на полях и фермах не хватало трудовых рук. И приходилось привлекать помощников – химлесхозовцев – для уборки хлеба и ремонта животноводческих помещений.
      
Виталий Иванович Петров вспоминает, как в конце 50-х годов познакомился после возвращения из армии с молоденькой дояркой Галиной, а в 1960 году они поженились.
      
- Работа на ферме за трудодни была тяжелой,- рассказывает Виталий Иванович, - никакой механизации не было, дойка ручная, воду для питья коровам носили ведрами. Только одна коровушка ведра два – три выпьет за раз, а их в группе шестнадцать. Сколько воды перетаскать надо! Вот она заработала на трудодни пшеницу и говорит: «Витька, помоги пшеницу продать». А я тогда только из армии пришел, у родителей тут околачивался, мы еще не женаты были. «Как, - говорю, - продать? Стоять что ли с ней на базаре?» - «Нет, - говорит, - перегрузить надо да снять на базаре с машины, вот и все». В то время для меня мешок пшеницы ничего не стоило закинуть на машину, хотя он 80 килограммов весил. Выручила Галина денег, а на них сумела купить только одно платье, шерстяное, красное, как сейчас помню. Стоило ли год работать? Я ее с колхоза-то еле уволил, Иван Павлович Суворов не подписывал бумагу. Все равно я ее забрал оттуда.
      
Пошла Галина Андреевна в химлесхоз работать сборщицей. Трудились в этой профессии в основном девчонки - собирали смолу в ведра. Труд не из легких, как и в колхозе, но все же - не за трудодни. Смола была гораздо тяжелее воды – 10-ти литровое ведро со смолой весило килограммов 20. Итого 40 килограммов на коромысле тащит молоденькая девчонка по тайге от места сбора до хранилища или хранилки, как называли попросту сооружения для хранения живицы.
      
- Бывало, по 4 километра носили ведра, - рассказывает Галина Андреевна, - идешь, идешь и бросишь ведра. Отдохнешь. Десять шагов пройдешь и снова бросишь. Пока светло, так и работали.
       
Вздымщиками в основном трудились мужчины. С ранней весны, когда еще снег лежит, они начинали скобелем окорять деревья. Потом, когда становилось теплее, делали хаком на окоренных стволах сосен желоба и гнали ус, то есть делали на стволе насечку в виде елочки. Смола стекала по желобу в установленную на вбитых в ствол кранпонах (стержнях) воронку. Заполненные воронки сборщицы снимали со стержней, ножом выскребали из них смолу в ведра и уносили в специально оборудованные в лесу хранилки.

Одна сосна эксплуатировалась в течение нескольких лет. Желоба по стволу делались все выше и выше, поэтому сборщицам приходилось таскать за собой еще и лесенку. Хранилки были расположены по всему участку: в земле выкапывались ямы, в них установливались деревянные бочки, сверху из бревен сооружали шалаш, закладывали его дерном. Живицу сливали в бочки, затыкали их пробкой. Затем эти бочки увозили. И сейчас в лесах остались на земле углубления – следы тех нехитрых сооружений.
         
На краю леса, на горке находилась смолокурка, сделанная еще в дореволюционное время. Это место, называемое Смолянухой, и сейчас каждый знает, а дети любят зимой здесь кататься с горки на санках. Смолу гнали из старых сосновых пеньков, которые прежде взрывали. Это называлось заготовкой асмол, сох. Затем в смолокурке гнали из них смолу, скипидар. Смолой смазывали телеги, сани, колеса, а скипидар использовался в медицине.
      
- Гужевой транспорт – телеги, сани – всегда нужны в хозяйстве, - рассказывает Виталий Иванович Петров, - а для того, чтобы они не портились от коррозии, чтобы не гнили, их обрабатывали смолой, смолой мазали и колеса у телег, чтобы легче было лошадке тащить. Для этого и были сделаны смолокурки в лесу. Вырывали яму, устанавливали в нее оборудование, похожее на самогонный аппарат. Сверху яму закрывали, чтобы пары скипидара не улетучивались. Смола текла вниз, в бочки, а через змеевик тек скипидар.
      
Годы шли, организация меняла названия по мере дислоцирования. В 1945 году прибывшие с Ярковского района работники химлесхоза здесь вступили в Тюменский химлесхоз, в 1957 году химлесхоз передислоцировался в Успенский, а в 1958 году – в Исетский.
      
- Заречный лес для подсочки не годился, и он заболел, – рассказывает Виталий Иванович Петров. - Отец этого не учел, ошибся. Леса уже изработались. Срочно пришлось прекратить это дело. И в 1958 году химлесхоз из Онохино передислоцировался в Станичное Исетского района. Много испортили тогда леса. Отец в Станичное уже не поехал –пенсионный возраст уже был.
      
Здесь остался еще участок в бору у Карасевского болота, на котором продолжали работать трое или четверо вздымщиков и сборщики. Еще работали бондарная мастерская и кузница, да старая лошадка Гнедко. В 1965 году Иван Алексеевич вышел на пенсию. С тех пор прошло более полувека, и в настоящее время подсочный промысел исчез из-за появления новых, более современных технологий. А наш лес до сих пор хранит следы той лесопромышленной деятельности. И до сих пор вытекает янтарными каплями по зарастающим желобам живительная смола– живица.
      
Старожилы села вспоминают имена работников химлесхоза и одним из первых называют Тимофея Никифоровича Евдокимова, который трудился и шорником, и заведующим обозом, и бондарем, и вздымщиком. Называют имена других вздымщиков - Александра Степановича Аржиловского, Якова Ивановича Фугаева, Андрея Суворова, Лидию Пфайф, Федора Попадейкина, сборщиков - Маргариту Попадейкину, Леонида Евдокимова, вздымщика и кузнеца Владимира Широкова, бондаря Григория Петровича Вальковского и других. Отмечают и то, что на самые дальние участки в основном направлялись немцы, высланные из г. Энгельса Саратовской области: Моор, Бастрон, Штро, Лебзак, Штапп, Грин, Гейн, Пфайф…
      
Те далекие годы, когда вся семья трудилась в лесу, помогая друг другу, вспоминает дочь Тимофея Никифоровича Евдокимова – Зоя Тимофеевна:
      
- Папа ходил пешком в борок Карась, это километров семь. С ним вместе работал мой брат Леонид, он на десять лет старше меня. Работать Лёня начал лет с десяти.  Тогда мама очень болела, папа на работе, а со мной водиться надо было. В детский садик меня не брали, потому он был колхозный, лесхозовских детей в него не принимали. Как я помню, сидела у Лени под партой в классе, рисовала. Учительница увидела меня и выгнала Лёню из школы. Мама вспоминала, как учительница сказала Лёне, что ему пора жениться, раз любит возиться с детьми. Так больше в школу он не пошел. А пошел папе помогать. Папа был вздымщиком – делал насечки на соснах, а Лёня был сборщиком. В десять лет ему приходилось на коромысле носить живицу. Ведра тяжелые. Но заработки хорошие были. Когда мама могла, то она помогала ему немножко, но в основном ходила в борок, чтобы набрать ягод, грибов. И меня с собой брали в лес.
      
До войны мама тоже была колхозницей, а потом заболела. В колхозе она была телятницей. Телята болели бруцеллезом, и тех из них, которые сдыхали, приходилось носить на себе от фермы до Железы, которая находилась за Цынгой, напротив Редки, немного в сторону. А ферма была там, где сейчас улица Центральная (рядом с нынешним спорткомплексом). На Железах был скотомогильник, там телят закапывали в золу. И мама заболела бруцеллезом. Потому и брали меня с собой в лес.
      
Я маленькая была и очень уставала. И мне делали качели. Сгибали две тоненькие березки друг к дружке, завязывали их вершинки вместе, а меня усаживали в серединку. Помню, мне лет шесть или семь, я качалась, качалась, а потом взглянула на землю, а там столько ящериц ползает! А я тогда не знала, что это ящерицы, и как закричу: «Змеи! Змеи!». Все кинулись ко мне: «Где змеи?» - «Да вон!» - «Так это не змеи, а ящерицы. Они тебе ничего не сделают». Вот так вместе и работали. Я все время в лесу была.
      
Лёне всегда помогали папа и мама, раз он еще мальчишкой был. И план Лёня выполнял и даже перевыполнял. Ему платили, как взрослому. Но помню, что взрослые вздымщики возмущались тем, что ему много платят, хотя труд он делал тот же самый.
      
Землянки для хранения живицы делались из столбиков, составленных в виде шалаша, засыпались дерном, землю внутри сначала углубляли. Внутри землянки в углубление ставились бочки для живицы. Таких землянок было три – четыре на Карасе. Мост через Цынгу там был, чтобы лошадь могла проехать с телегой. Хотя и не по одной бочке, но понемножку все-таки возили через этот мосток. Папа говорил, что за Пышмой есть ямки, канавки, в которых делали уголь для Демидовых и еще для каких-то заводчиков в царское время. Эти места можно и сейчас узнать, там земля чуть-чуть завышена, а посередине ямка, в которой жгли уголь.
      
И немцы были привезены сюда во время войны. Много их здесь было. Мы уже росли с их детьми, и у нас были хорошие отношения. Папа дружил с дедом Федором Моор. Они часто о чем-то рассуждали. Федор был черноволосым, и усы у него были, как у Сталина. А у нас под стеклом был портрет Сталина, вырезанный из газеты. Я была совсем маленькая, и когда дед Федор приходил, я вся сжималась, сидела тихонько. Как-то мама спросила: «Чё ты так сидишь?» - «А, Сталин приходил». Я считала дедушку Федора Сталиным.

Полная статья "Все это - вечно. Онохино. О природе и ее использовании" с множеством фотографий находится здесь: https://vera-lynx.ru/все-это-вечно/