Необъявленная война

 Отрывок из романа "Короли грязи"

Под штаб приехавший сразу выбрал санаторскую столовую, как наиболее сохранившееся здание. Другие здания уже были повреждены пулями, осколками и снарядами. Свой командный пункт он временно развернул прямо на кухне, потеснив поварих. Разместились очень удачно, как раз между кастрюлями и бачками. Карту расстелили прямо на плите, которая еще не успела остыть после варки супа. Таким образом, обычная кухня превратилась в кухню войны и конкретной военной операции. Здесь прекратили готовить первое, второе и третье и начали готовить военные операции.
- Докладывайте обстановку, - приказал Драчев-Воробьищев.
И генералы, один за другим тыкая карандашами, ручками и указками в карту, стали докладывать о том, какие силы задействованы и что было предпринято обеими сторонами в военных маневрах.
- Какие будут предложения? – спросил генерал Драчек-Воробьищев.
И тут оживился полковник Пздун. Он поднял голову и сказал:
- Нужно кинуться на противника в наступление и сразу начать отступать, заманиваая его в грязь и дать ему там завязнуть.
- И завязнуть в грязи вместе с ним? Нет, нам нужна только победа.
Драчев-Воробьищев сам оценил обстановку и сразу предложил провести молниеносный танковый удар.  Видимо, ему с курсантских времен снились лавры маршала Жукова, который с успехом провел подобную танковую атаку еще в 1939 году в битве при Халхин-Голе.
- Да, но у нас нету оперативного пространства для использования танков, - возразил ему   генерал Плешков.
- Будем маневрировать на том пространстве, которое есть, - поставил жирную точку в обсуждении Драчев-Воробьищев, осмотрев всех наполеоновским взглядом, и принялся наносить на карту яркую красную стрелу, определяющую направление главного удара. – Прошу всех обдумать намеченный план действий. Завтра утром прошу мне представить оперативный план со всеми деталями.
На следующий день утром все снова собрались на кухне. Детали наступательной операции обсуждали до обеда. В обед на кухню вошли Павел Григорьевич Семизадов и Альберт Вольфрамович Ширековский.
- А вот и наши политики, - широко и браво заулыбался вошедшим Драчев-Воробьищев, который разрешил доложившему адъютанту пропустить гостей.
- Не помешаем? – спросил деликатно Семизадов.
- Проходите, мы как раз закончили обсуждение плана наступления, - солидно произнес Драчев-Воробьищев.
- Мы по поручению наших партий и всего депутатского корпуса, - четко сказал Ширековский. – Приехали ознакомиться с ситуацией.
- Когда прилетели? – поинтересовался Министр Войны.
- Только что, - ответил Павел Григорьевич.
- Прямо с аэродрома, - вставил Ширековский.
- Вы знакомы с военными картами? – спросил Министр Войны.
- Кхе... Я знаком, - солидно заявил Павел Григорьевич.
- А я тем более, - ответил Ширековский. – У меня ведь папа юрист, я сам полковник.
-  Если кратко, то можно сказать так. Сначала пойдут танки, потом пехота. Танки все разрушат, а пехота подчистит, - сказал с довольной улыбкой Драчев-Воробьищев и посмотрел на соратников.
Все генералы и полковники тоже заулыбались.
- Как, одобряете? – спросил с явной иронией и превосходством Драчев-Воробьещиев.
- Одобряем, - солидно заявил Семизадов.
- Да, да, это будет то, что нужно. Танками их задавить, а потом пехотой потоптать, - сказал Ширековский. – Одобряем.
В это время на кухню вошли поварихи во главе с главной поварихой Софой и взмолились вернуть им кухню или по крайней мере одну плиту.
- Готовить не на чем, - сказала главная повариха, пышная и статная толстуха. – А люди кушать хотят…
Драчев-Воробьищев сразу оценил ее формы и сказал:
- Сейчас освободим. – И объявил. - Я переношу свой командный пункт на одну из вершин.

Едва военные и политики вышли из столовой к ним устремился с микрофоном в руках Аркадий Вездесущев.
- Я попрошу вас дать интервью для НЕТВ. Зрителям интересно знать, как будут развиваться события и чего им ждать в ближайшее время, - начал он говорить на подходе к военным.
Драчев-Воробьищев со своей свитой, его не замечая, прошли мимо.
- Может быть вы что-нибудь скажете? – обратился Вездесущев к следующим за военными политикам.
Семизадов и Ширековский остановились около Аркаши.
- Мы ознакомились с планом военных… - начал говорить Семизадов.
- И одобрили его, - вставил Ширековский. – Сначала танки, потом пехота подчистит все.
Семизадов посмотрел на Ширековского и ничего не сказал. Тот выдавал план операции, который сразу пошел в эфир.
- А сейчас мы идем на командный пункт, который будет находиться… - Ширековский посмотрел на Семизадова, который толкнул его незаметно локтем и сделал кислое лицо. - На одной из вершин. И оттуда мы будем наблюдать за происходящим, - продолжил Ширековский, не обращая на него внимание.  – Я лично буду руководить операцией.
- Это слишком сказано, - заявил  Семизадов.
- Мы будем руководить, - щедро согласился с ним Ширековский. 
- Сначала нам нужно пообедать, - сказал весомо Семизадов, недовольно посмотрев на Ширековского, который прилепился к нему, напросившись в поездку и все время его опережал и перехватывал инициативу.
- Да, сначала нам нужно пообедать, - согласился с ним Ширековский. – И потом мы отправимся на командный пункт.
- Спасибо, - поблагодарил политиков на интервью Аркаша и обратился к зрителям. - Сейчас мы отправимся с вами посмотреть на то, как идет подготовка к наступлению.
Через несколько минут Аркаша с экранов СИЧ уже рассказывал зрителям о подготовке к наступлению. Он показывал танки и брал интервью у танкистов.
По стечению обстоятельств телевидение получило такое развитие, что оно опережало время, события и даже предопределяло их ход. Вольно или невольно, давая информацию в эфир, оно выдавало информацию и тем, кто не должен был ее получать. Полевые командиры кавгорян тоже сидели перед СИЧ и смотрели НЕТВ. Они поняли, к чему нужно готовиться и уже устанавливали пушки на высотках, чтобы встретить танковую атаку.
  Аркаша уже ходил между пехотинцами, которые знали о наступлении и тоже готовились.
- А сейчас я хочу взять интервью у одного из командиров, - сказал Аркаша, Вездесущев, увидев лейтенанта Алексея Редутова. – Здравствуйте, Алексей! Зрители нашего канала рады вас снова увидеть. И они хотят знать настроение ваше и ваших солдат перед завтрашним днем.
- Настроение хорошее. Вчера у меня во взводе оставалось семь человек. Сегодня мы получили подкрепление.  И сейчас у меня, можно сказать, взвод в полном составе. 
- Вы надеетесь все-таки победить? Я правильно вас понял?
- Да, - ответил Алексей Редутов и улыбнулся так, что ямочки на его щеках счастливо засверкали.
Едва  телезрители увидели ямочки на щеках Алексея Редутова и наполнились оптимизмом, по каналу НЕТВ пошла новая реклама противозачаточных средств.   

Танковому корпусу предписывалось молниеносным марш-броском преодолеть грязи и неожиданным мощным ударом в лоб захватить село Кав-Ардак. Быстрая и легкая победа требовалась всем. И Драчеву-Воробьищеву и его помощникам, и   политикам, которые думали больше о предстоящих выборах, чем о военных действиях.
Командный пункт министра временно перенесли на соседнюю сопку, потеснив оттуда нагло захватившее высотку телевидение. Семизадов и Ширековский стояли чуть поодаль от Драчева-Воробьищева и, так же, как и министр, внимательно рассматривали через бинокли поле сражения.  Драчев-Воробьищев не отрывал глаз от бинокля.  Больше всего его волновали кочки, рытвины, канавы и меньше всего гладкая поверхность грязей. Танковая армия замерла на подступах к грязям и напоминала пасущееся в долине прудов стадо возбужденных диких быков. Механическое, стальное стадо, готовое броситься вперед по команде, ревело моторами, рыло гусеницами землю, пыхтело выхлопными газами. Все ждали зеленой ракеты.
Наконец, Драчев выслушал доклады о готовности подразделений и решительно дал команду к атаке. В воздух тут же взмыла зеленая ракета. И за ней еще две. Как только в воздухе озарился зеленым светом ракеты, стальное стадо сорвалось с места и ринулось в сторону прудов. Через двадцать минут по расчетам военных все должно было кончиться. Рык моторов и лязг гусениц перекрывал все остальные звуки. Страшная мощь устремилась к гладкой поверхности грязей. Казалось, ничто не могло устоять перед такой чудовищной силой.  Ни горы, ни люди, ни постройки, ни деревья. Происходящее действо завораживало.  Павел Григорьевич лишь на мгновение оторвался от бинокля и с восхищением посмотрел на военачальников.  Те гордо и чуть снисходительно улыбались, и обменивались незначительными репликами.
- Скорость хорошая... - вздохнул полковник Табуретов, пытаясь заглянуть в рот самому Министру Войны.
- Через двадцать минут будут в селе, - сказал генерал Оглоблин и, восстанавливая субординацию, рукой отодвинул рьяного полковника от Министра Войны подальше. Он не мог допустить, чтобы в рот начальству заглядывал кто-то другой, кроме него, и при том еще минуя его собственный. 
- Да, - согласился с ним генерал Плешков.
Павел Григорьевич снова поднес бинокль к глазам и будто прилип к нему, гордясь тем, свидетелем чего он являлся. Танки приближались к грязи на огромной скорости. Ошметки грязи летели из-под гусениц победным салютом. Оставались какие-то пустяки. Наехать на противника и заставить его бежать. Но вдруг начало происходить что-то невероятное и странное. Никому и ничему не хотелось верить: ни биноклю, ни своим глазам, ни тому, что в действительности происходило. Павел Григорьевич в растерянности и недоумении опустил бинокль. Потом снова и быстро поднес его к глазам. Картинка не изменялась, а наоборот стала еще горше.  Он посмотрел на генералов, потом снова глянул в бинокль. Нет, глаза не обманывали его. Но поверить в происходящее он никак не мог. Первый танк, достигнув грязи, исчез в ней почти молниеносно, как и приближался, совсем неожиданно не оставив и следа. Его засосала невидимая трясина, точно также как пирожок в булькнувшем унитазе, когда нажимаешь на кнопочку спуска. Таким же образом за ним исчез второй танк и третий. Подъехавший четвертый ринулся чуть в сторону, ближе к горам и завяз. Танки, не останавливаясь, на большой скорости все исчезали и исчезали в трясине. Павел Григорьевич растерянно посмотрел на Драчева-Вробьищева. Лицо того излучало уверенность и стальную непоколебимость. Танки же тем временем продолжали вязнуть, тонуть и исчезать в трясине. По башням ушедших в грязь танков ехали уже следующие машины и тонули, вязли чуть дальше.
- Маневрировать надо, маневрировать, - в сердцах, не выдержав, закричал Драчев-Воробьищев.
И, словно услышав его, несколько танков рванули к зарослям ежевики у самых гор. Давя, круша кустистую зелень, они исчезли в ней, но напоролись на мины. Больше их никто, никогда не видел. После нескольких мощных взрывов, кусты перестали шевелиться. И ничто не говорило о том, что там только что скрылись танки.  Еще несколько танков рванули в объезд по горам. Но перевернулись на крутизне. Два танка каким-то чудом все-таки прорвались через трясину и тут же оказались сожжены засевшими за камнями кавгорянами. Танковый корпус буксовал в трясине, теряя в ней машину за машинной. Танки бросались в грязь с упрямством и настойчивостью одуревших буйволов, барахтаясь в ней и не имея возможности выбраться.  Еще пять машин прорвались сквозь трясину. И были расстреляны расставленными пушками на высотках. Драчев-Воробьищев отдал команду подавить огневые точки противника. Их подавили. Но поздно. Десяток танков уже горели факелами, освещая вечерний ландшафт. Три танка, прорвавшись, мощно и обречено, рванулись к селу Кав-Ардак.
- Теперь  пехота! – крикнул Драчев-Воробьищев.
По его команде в воздух взлетели две зеленые ракеты. И в атаку пошла пехота.
- Сейчас пехота сделает то, что нужно, - сказал генерал Оглоблин не слишком уверенно.
Семизадов и Ширековский переглянулись. Кажется, легкой победы не получалось.

Аркадия Вездесущего смерть обходила стороной, хотя он находился в центре сражения, в самом пекле. Она пока не брала его, потому что он ей казался не вкусным. Пули и снаряды, словно заговоренные, облетали его стороной. Он работал и старался, как мог, передавал объективную информацию прямо с поля брани. Неутомимо брал интервью то у одной противоборствующей стороны, то у другой. Его здесь все уже знали. Солдаты и кавгоряне днем видели, как он бегает под огнем. Поздним вечером смотрели его репортажи. Аркадий работал, не покладая рук, работал, как одержимый.
Сегодня он снимал особо тяжелый бой и вел прямой репортаж. Танковая атака провалилась, наступление явно захлебывалось. Снова лился пот, брызгала кровь, дрожали тела, капали сопли, выпадал из прямой кишки кал, и сама по себе вытекала из мочевых пузырей моча. Страх, злость господствовали на поле брани. Аркадий, как сумасшедший, бегал в дыму по самому пеклу и кричал сквозь грохот взрывов и выстрелов своему оператору Геннадию Безудержному:
- Камеру на меня! На меня! Итак, с вами снова мы! Это я Аркадий Вездесущев и Геннадий Безудежный. Солдаты пошли в наступление, но были встречены отчаянным огнем. Несколько танков прорвалось к селу Кав-Ардак и оттуда тоже доносится грохот сражения. Я вижу, как сражается взвод Алексея Редутова. Он находится в первых рядах наступающих. Но сильный мощный огонь с сопок, сметает все на своем пути. И нашим придется нелегко. Небо потемнело от дыма и взрывов. Дым заволакивает все. Кругом все в грязи. Грязь взлетает вверх от разрывов, падает на солдат и технику. Грязи хватает всем. Мы все в грязи…
В это время зрители вместо Аркаши увидели на экране СИЧ чистое белоснежное белье. Это пошла реклама стирального порошка. И затем пошла реклама французского мыла.  Случилась какая-то накладка у режиссера и в эфир случайно пошла реклама презервативов. Как только она кончилась, на экране снова появился грязный Аркаша, который продолжал вести репортаж с поля сражения.
-  Да, это я, Аркадий Вездесущев. Я весь в грязи. Надеюсь, вы меня узнаете… Я не знаю, где верх, а где низ. Кругом грязь. Одна грязь! Идет самая настоящая война... Вот вы слышите взрывы и выстрелы. Они не смолкают. Много убитых и раненых...  Вы сами видите это. На поле битвы появляются груды убитых, раненых и полуживых с изуродованными телами.  Можете сами во всем этом убедиться… Вот оно лицо войны. Смотрите… Мой оператор Геннадий Безудержнов испытывает сильный стресс, поэтому так дрожат его руки, поэтому так дрожит телекамера и картинка на вашем экране. Мы просим у вас извинения за такое изображение...  Но что это?.. Я слышу стоны… Это раненые… Мы бежим к ним, чтобы оказать первую помощь, пока не подоспели санитары. В этой грязи нельзя понять, где солдаты, где кавгоряне. Мы все в грязи и поэтому можно подумать, что все, кто ранен, это наши. Им нужно оказать помощь. Сейчас, сейчас мы постараемся оказать первую медицинскую помощь… На меня камеру! На меня!.. Конечно, это не наше дело оказывать помощь раненым. Но мы прежде всего люди. Да, мы люди и поэтому должны поступать как люди. - Только Аркаша мог себе это позволить и ломать рамки дозволенного в репортажах. Он сам изменял свой жанр, придавая ему гуманность. – Я сдвигаю в сторону несколько трупов и вижу, стонущего. Он жив… Сейчас я достану пакет первой медицинской помощи. Такой пакет есть у каждого солдата и такие пакеты получили мы с Геннадием Безудержным….  Сейчас… Сейчас… - говорит Аркадий. - Его надо перевязать. Раненый весь в грязи и невозможно понять кавгорянин это или солдат. Это сейчас и не важно. По стонам этого понять нельзя. Все люди стонут одинаково. Кажется, он ранен в грудь. Вот я разрываю одежду у него на груди. Да ранение в верхнюю часть груди.  Я стараюсь очистить рану от грязи... Вата и бинт в моих руках моментально становится красным от крови… Черт возьми! У меня ничего не получается. Кровь хлещет, как из водопроводного крана. Надо зажать артерию, остановить кровь… Черт! Простите, я ругаюсь, Черт!.. Но у меня ничего не получается. Слышатся взрывы, выстрелы. Я надеюсь, что мне все-таки удастся спасти этого человека. Я должен его спасти… Я должен хоть что-то сделать… Его может спасти только тугая повязка… Вот, мне кажется, что-то удалось… Рана перевязана. Я оказал первую медицинскую помощь… - Голос у Аркаши дрогнул. - Санитары! Я вижу санитаров. Сюда!.. Сюда!.. Здесь нужна ваша помощь… Берите его! Вот он!.. Я оказал ему первую медицинскую помощь… Итак я продолжаю наш репортаж. Снова раздается взрыв совсем рядом. Я инстинктивно пригибаюсь…
Аркаша не успел договорить, как на НЕТВ снова пошла сладкая реклама.
 По экрану СИЧ полетели заграничные шоколадные конфеты, аппетитные, приятные, загорелые. Шоколад лился рекой. За шоколадом пошла реклама презервативов, женского белья и после снова пошла сладкая реклама.
После рекламы на экране СИЧ появился Дмитрий Компотов, который раздумчиво посопев сообщил:
- Извините за накладку. Только что вам была показана реклама. А сейчас вы увидите продолжение репортажа Аркадия Вездесущева.
На экране СИЧ появился Аркаша Вездесущий такой, как будто он был весь в шоколаде. Но на самом деле он был весь в грязи.
- Камеру на меня...  На меня давай... Я здесь… Мы снова работаем… Итак, с вами снова мы - я и мой оператор Геннадий Безудержный. Я веду свой репортаж с поля брани… Вы видите... Идет небывалое сражение... Не выдерживают люди, техника. Мертвые лежат грудами, живые падают от усталости. Горит земля, плавится железо... Живых нельзя отличить от мертвых… Сейчас мы попробуем взять интервью у того, кто еще остался жив… Взрывы стихли и снова начали раздаваться… Я вижу солдата, который издает странные звуки. Я вижу его спину…И слышу стоны… Нет, это даже не стоны. Это скорее вой… Что же произошло?.. Может быть ему нужна помощь?.. Я бегу к нему… Извините...  Извините...  Мне надо... Мне очень надо... Пожалуйста, простите... Простите... - В пылу работы Аркадий бежал с микрофоном к солдату, наступая на чьи-то ноги, руки и другие части тела. Он уже не замечал, что бегает по трупам и извиняется перед ними, как перед живыми. Усталый он плохо соображал, что делает. И все-таки продолжал вести репортаж на подсознании, на пределе возможного, отдавая всего себя профессии. – Сейчас… Сейчас мы все узнаем… - Аркадий подбегает к солдату, который сидит непонятно на чем, не то на трупах, не то на обломках, и плачет…. - Что с вами? Что случилось?.. Он не слышит… Он контужен... Я повторяю свой вопрос… Почему вы плачете? Что с вами?.. – Аркадий рукой дотрагивается до плеча. Солдат поворачивается, и Аркаша видит, что перед ним на трупах сидит и плачет лейтенант Редутов. – Алексей это вы?  Что с вами? Что случилось? Пожалуйста, не нужно…Отвечайте мне на вопрос.
Аркаша подносит микрофон к лицу Редутова. Тот рыдает.
- Я остался…
- Так…
- Я остался живым…
- Я это понял…
- А они все… Все…
- Мы вас внимательно слушаем.
- Они все погибли… Все… Все мои солдаты… Они лежат здесь… Вот здесь… В этой грязи… И я ничего не могу с этим сделать…
Редутов схватил обеими руками свое лицо и зарыдал.
- Ничего Алексей… Ничего… Вот они солдатские слезы… Их нельзя сдержать… Успокойтесь, Алексей, успокойтесь… Перестаньте…
- Я не могу… Не… Могу… - говорит Редутов.
- Обстрел снова усилился… - говорит Аркаша и пригибается от взрыва, который раздается за его спиной. 
Аркадий пригибается еще ниже сам и пригибает Редутова, который сидит, как будто никого не слышит. Зрители видят, как на экране над ним пролетает чья-то нога в сапоге с оборванной штаниной. За ней пролетело что-то еще. Вездесущев разгибается и видит, как чья-то оторванная рука с неба падает ему под ноги. Она дымится и истекает кровью… В это мгновение на лице Аркаши отразился весь ужас, с которым он едва справился.
- Да слышатся взрывы… Они разрывают людей на части… Они все ближе и ближе… - Говорит Аркаша. Руки и ноги падают с неба. Они принадлежат людям, которые полумертвы или мертвы… И мы сейчас тоже находимся между жизнью и смертью… И это не война. Это настоящая бойня. Мы прекращаем репортаж… А война продолжается…   
Аркаша обнимает рукой за плечо Редутова и вытирает рукавом пот с грязного лица. Он устал. Он невыносимо устал…

В это время Туча сидел перед экраном СИЧ с отрытым ртом, забыв о еде, выпивке и обо всем на свете.
Веня с Людой и Ниной Ивановной замерли у экрана СИЧ, как неживые…
Многие миллионы людей сидели, замерев у экранов СИЧ и не хотели расходиться.

После окончания сражения военные немного посовещались и пошли писать победную реляцию. Она получилась короткая и содержательная: «Прорыв к селу обеспечен. Потери незначительные.  Требуется некоторая перегруппировка сил и значительное пополнение живой силой и техникой».
Быстрой победы не получалось. Молниеносного удара тоже. И гениальный план Министра Войны потерпел явный крах. Понимая это Семизадов и Ширековский поспешили убраться с места боевых действий восвояси. Они полетели в Москву, давать интервью, мелькать по телеканалам и ходить по кабинетам. Политические очки можно было набирать в любой ситуации.
Тем временем военные основательно засели за оперативные карты. Война принимала свои нудные и растяжимые формы. Вследствие чего военные постепенно стали привыкать к перманентности военных действий. Солдаты, офицеры и высшие чины узнали от медицинского персонала санатория, что грязи очень целебные. И уже вскоре грязевые процедуры военачальники и подчиненные начали принимать регулярно и каждый день. В свободное от основной работы время, то есть в свободное время от военных действий, а иной раз прямо во время боев они садились в грязь и расслаблялись. С дальней стороны прудов кавгоряне также садились в грязь и расслаблялись. В это время наступали часы негласного перемирия. Посидев немного в грязи, все снова брались за оружие, и война продолжалась. В результате военных действий появлялись все новые и новые жертвы и с одной и другой стороны. Война питалась людьми, техникой и деньгами. И люди войны продолжали тянуть свою лямку тяжелой, беспощадной и изнурительной работы. Солдаты стреляли. Генералы разрабатывали планы наступления. Журналисты писали, передавали репортажи. Тыловики подвозили провиант, припасы и необходимое. И все гибли.
Граждане, сидя перед телевизорами, привыкли смотреть войну. Они по-прежнему ходили на работу, ходили в кино, на танцы, в магазины и в гости друг к другу. Жизнь продолжалась.
Кто-то на войне терял родных, близких. А кто-то наживался.