Waltzing through the lion s den

Waltzing through the lion's den.
(Grand Fantasy on Penza Airs)               



Растяни меха гармошка
Эх, играй-наяривай
Пой частушки, бабка Ёжка
Пой, не разговаривай!



     Роман-эссе               
               
     Есть нечто завораживающее в самом виде ундервуда — неодушевленного подобия человеческого артикуляционного аппарата — и в отдающей сакрально-символическим привкусом работе печатной машинки: животворящий дух витает над водою, вызывая струнные колебания на ее поверхности. То мыслишка, облаченная в первоосновно-жизненную одежонку, бежит расходящейся кругами магнитною дорожкою по Морю-Океану мимо острова Буяна. Ударная капель едва уловимых нот низпадающей мелодии через эфирный диапазон частот  барабанной дробью морзянки докатывается до овеществленной части плоти — мозга — и преобразуется  в электрический сигнал.  Требуемые команды в виде  силовых импульсов поступают из мозга в соответствующие части тела. Рычаги машинки, подобно застывшим, казалось бы на миг, в предартикуляционном положении  огромным языкам,  при нажатии клавиш ударяют по пропитанной чернилами ленте , оставляя отпечаток литеры на подводимом листе бумаги: так оживают и рождаются первые звуки и слова. Так рождаются  их графические символы — буквы, представляющие собой плоские голографические срезы, воспринимаемые природой. Материальная часть  есть производное мысли и является несущей  конструкцией, посредством которой  мысль проявляет себя в низкочастотном, материальном мире.  Так был соткан и сотворен весь Мир конструктивным замыслом Творца — Господа Бога. Слово — реализованная в форме мысль.  Язык — Дар Божий.
***
     Металлический наконечник перьевой ручки разводом благоуханных чернил выписывает на фарси арабскую загагулину. Из под радужного свода подковообразной графемы,  суженной и притиснутой с обеих сторон основания строчнопараллельными ножками,  открывается уходящий в даль просвет замочной скважины. По мере продвижения вглубь секретного механизма, чье внутреннее  устройство напоминает корабельный остов с поперечными ребрами, отчетливо нарастает звук скользящего по волнам кодовых штифтов ключа: щелчок язычка от совпадения комбинаций приводит в движение цилиндр, поворот которого отворяет дверь навстречу тянущейся от нее  к дальним перспективам тропинке. По обе стороны  от вымощенного полыми кубиками черного хрусталя и зависшего в невесомости над пропастью мосточка наливаются живыми красками и голосами формирующиеся объемнопанорамные полотна. Их предыханный трепет  будоражит акварельную зыбь и сыпет многозвучьем самоцветных ароматов. Легковесное колыхание ткани надувает паруса варяжской ладьи плывущей по реке времени к алому горизонту вдоль тропических берегов — вот доносится причудливая вокализация пёстрохохлого какаду, перекликающаяся с таинственными перестуками шамана выбеленной нижнечелюстной костью  реликтового животного о каменный алтарь. Загадочно сплетенный узор, от которого веет первобытным страхом. В недрах  пещеры — сердце палеолитической стоянки — теплится, играя тусклыми бликами, огонёк. Он освещает косматый силуэт Гейдельбергского человека, припавшего к одной из стен, чтобы отобразить в наскальном рисунке первый образец древней письменности  — архаичную пиктограмму.
     Пронзительный рёв динозавра внезапно оглушает окрестности джунглей, вызывая испуганный обезьяньий крик. Чудовищная пасть ящера бесцеремонно вторгается в пределы  аллеи: дрожит, вибрирует и трясется от визита непрошенного гостя стеклянная дорожка, поспешно плавятся и тают бутафорские декорации вокруг смотровой площадки, издалека накатывет шум прибойной волны. От плавной перемены фокусного расстояния расплывается и затягивается туманной дымкой изображение, транслируемое вариообъективом из одиноко лежащего каменным хребтом мола посреди морской пучины. Доносятся характерные для натяжения шкотов и прочей оснастки звуки, слышатся скрипы уключин и вёсельный плеск воды. Поворот рулевого штурвала сопровождается хрустом, издаваемым деревянным гигантом во время крена при  резкой смене курса. Сквозь кратковременное просветление, образовавшееся в отверстии подобия подзорной трубы, показался корпус норманского драккара. Повторной, нарастающей усыплением, приливной волной смывается резкость видимых очертаний, за плотной завесой которых мелькают образы скандинавских Норн и славянских Судиц. Расходится треском остриё утяжелённого пряслицем веретена, наматывающего пряжу с куделя. Пение дев чудной красоты с очаровательным голосом — сирен — сопровождает прохождение летучего корабля викингов по молчаливым водам   пространства,  сквозь  которое  бежит челнок ткацкого утка, укладывая в единицы планковского времени кварковые нити основы. Из под искусных рук выходят вышитые Рожаницами на переплетенной, пространственно-временной ткани  слова: Ладога, Urdh, Урочище, Vertmen, Волхвы..
     Набирает высокие обороты ротационная печатная машина, усиливается запах типографской краски, обретают резкость и контрастность оттиски напечатанного материала на рулонной ленте: "Чёрный вечер. Белый снег... Ветер, ветер — на всем Божьем свете!..  Протянут канат. На канате — плакат: «Вся власть Учредительному Собранию!»..  Революцьонный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг! — Ох, большевики загонят в гроб!"... 1917.. Где-то рядом. 1937-ой  — Учительский Институт на Садовой.. 1964-ый — Лермонт..Рифмач.. Михаил.. Томас.. что-то неразборчивое.. в сырой ноябрьской..нет.. февральской мгле  волочит за собою тощая лошадёнка телегу с подвязанным  к ней снизу ведёрком. На телеге примостился усатый мужичок в просаленной фуфаечке — молочишко везёт в алюминиевых фляжках в больничные, стало быть, палатки-то.. По той же по Садовой ведь едуть то! Постой..ээ...погоди-ка.. Не, не Садовая это, братец — Лермонтова!  Но это ведь определенно там же, то есть тут же... 1978.. 1995.. 2000— совсем близко.. 2024-ый — Тпррр.. Ух, ты, как вперёд забежал то! 2021-ый — чуть смазал назад.. возьми-ка немного вперёд, чуть вперёд тронь, самую малость.. Цилиндрические валы предельно замедляют ход, получая последний вращательный импульс.  Обесточенный агрегат издает при выключении измождённый рёв, по инерции устало преодолевая финишный отрезок дистанции через сопротивление уже начавших лёгкий скрежет стопорящих механизмов. Конечная накатка — в момент остановки колеса стрелка гирокомпаса замирает на отметке 2022.. Стоп-кран! Приехали: город Пенза, улица Лермонтова, Педагогический Институт им. В. Г. Белинского, Дурашный Домик напротив улицы, по  которой вдоль институтской ограды идёт человек — Аксентий Смуров.
***
     Более двух десятков лет будто кануло в воду, с тех пор как выпускник историко-филологического факультета Смуров по обстоятельствам личного характера вновь очутился в родных стенах своего второго дома. Миновав деревянный вазон с пальмою перед последним лестничным пролётом в преддверии холла, он едва не потерял сознание: вид знакомой доски с учебным планом и расписанием занятий настолько оживил запах дорогих и близких сердцу воспоминаний, что Аксентия так загерундило, что ему буквально захотелось оседлать видо-временную парадигму и прокатиться параллельноконструктивным имперфектом по коридорам и кабинетам  аориста..
     В институте Смуров встретил свою давнюю факультетскую подругу.  Любаша со времён студенческой скамьи проявляла особое рвение к учёбе. Её трудолюбивое, местами даже ревностное отношение к знаниям предопределило её будущее: Любаша пошла по науке, а нынче возглавляла заботливо выпестовавшую когда-то её саму колыбель — языковедческую кафедру.
     "Как же похорошела, — увлёкся единственною этою мыслию Аксентий, рассеянно внимая приглашению Любаши отпраздновать заодно их воссоединительную после долгого перерыва встречу. — Аки ягодка". Тем более, что и повод на сей счёт имелся веский: на будущей неделе Любаша отмечает день рождения в кругу знакомых Смурову по учёбе институтских подруг.
     "Да.. — не унимала Аксентия всё та же мысль, вызванная столь разительной переменой в облике Любаши,  когда он пригожим июньским деньком, распрощавшись с именинницей, уже шагал излюбленною тропою вниз по улице Лермонтова мимо белокаменных колонн, связывающих в единую цепь кованую орнаментом, высокую, металлическую, окрашенною чёрною краскою изгородь, сквозь которую проступал живительный изумруд парка. — Не разглядел я как-то тебя по молодости, недооценил, не принял что-ли как-то даже всерьёз.. А она, вишь, вон как расцвела, заиграла вся переливами."
     Всё пело в Смурове: романтический настрой передался его членам, подхватившим молодые, лёгкие и задорные поэтические нотки — и вот уже он выбрасывает в стороны правую кисть руки, пальчики которой издают звонкие щелчки в такт его приплясывающей, вальяжной походки. Даже парк с его зеленью казалось бы подыгрывал Смурову. Из его тенистых, прохладных глубин точно повеяло чем-то мифическим: пушкинским лукоморьем со злащёными цепями и русалками; казалось, ещё мгновение и расступятся перед его взором стволы могучих древ, и выедет из лесной сторонки на своём коне — старом чертухинском лосе — леший Антютик, который подрядился сосватать Петру Кирилычу дубенскую девку Дубравну, и поведает про то, как лешие от молоньи в пнях родятся, да о том,  как они целой артелью ведут азартную игру и побежденная сторона гонит проигрыш - лесную живность во владения счастливого соперника.
     Промелькнуший слева от Смурова первый корпус медицинского колледжа возвещал  о приближении к перекрёстку с улицей Красной. Если мысленно свернуть в её текущее налево от Смурова русло, то с левой же её стороны скользишь вдоль тротуара мимо гимназии по направлению к полузабытому, крошечному, сказочному скверику с фонтаном и бассейном — танком, наполняемым естественными осадками, дно которого устлано коричневым ковром опавшей листвы, просматриваемой сквозь холодную черноту вод поздней осени. Скверик этот с покосившимися каменными ступеньками подножия, лавочкою с облупленною на ней краскою и несколькими декоративными элементами по его периметру в виде традиционного для города геральдического символа — ласточки, приютился аккурат в уголочке на пересечении улиц Красной и Карла Маркса. В диагональном относительно сквера углу расположилось здание местного краеведческого музея перед входом в которое на постаментах сооружены изваянные в камне  статуи с изображением гоминид: представителей срубной культуры или даже древних обитателей мезолитического Примокшанья, а, возможно, неких человекоподобных по внешности существ. На этом самом уличном перекрестии, вблизи которого находится ещё  и образец резного зодчества в виде жилого, деревянного дома с соотносимой к девятнадцатому веку постройкой, кажется символически переплелись и наложились друг на друга слоями красочные складки времён, срезы культур и эпохальных событий. Глянет яркое, летнее солнышко и запустит свои лучики сквозь зелёные кудри костлявых ветвей, сошедшихся с противоположных сторон улицы аркою над росстанью. Затрепещут, зарезвятся проснувшиеся от оцепенелой спячки таинственные тени и побегут зыбким мраком холодных испарений. Споёт былинная флейта на переделанный индийский лад журчащий ручейком первозданной памяти  завораживающий пастуший наигрыш о вещей птице Гамаюне из райских чертог и о ряженом пересмешнике, балаганном фокуснике, ярмарочном зазывале  Петрушке, весёлом человеке — на дуде игреце, о "соловье времён давно минувших" — Бояне-гудце, об Алалее с Лейлой, что мышиными норами и змеиными тропами к Морю-Океану тронулись — в волшебную страну Арьяварту: зычно ухает на  неведомых дорожках филин,  отзывается ему крещёная на Николин день Кукушечье-Горюшечье, лезут  с дерева стратилатовские нимфы, выходят  "святые отцы, праотцы, великомученики, преподобные, великие чудотворцы из огненных срубов и тихих келий с медведем и благословляют его".  А по красивой, бишь, Красной улице так и чудится теперь, словно через волшебное зеркальце,  что ступает один из руководителей  революционного рабочего кружка Лёша Ремизов,  арестованный и сосланный на два года в Пензу за активное участие в столкновении студентов с полицией на демонстрации в память о событиях на Ходынском поле.
     Ах, какая же ты дремучая, косматая и непролазная, Русь моя любимая!  Даже сама не догадываешься, какая же ты, матушка, древняя.. Архаика моей Души! Любимый мой Град. Ах, городочек ты мой любимый. Любимый ты мой городок!
***
     Но вернёмся, вернёмся же мы к нашему герою. Покуда увлеклися мы нашими отвлечёнными изысканиями, Смуров, преодолев еще один квартал, вплотную подобрался к большой развилке в понизовье Лермонтовской улицы. Не доходя нескольких метров до очередного перекрёстка, со Смуровым, практически абсолютно незаметно для него самого, произошла какая-то весьма странная метаморфоза: совершенно не уловив межпограничного момента перехода, он внезапно обнаружил себя зависшим в воздухе на высоте приблизительно между вторым и третьим этажом  первой женской гимназии в безтелесном виде. Лермонтовский сквер и здание художественного училища им. К.А. Савицкого предстали его парящему взору пространством, которое было воспринято им подобием гигантского аквариума. Прозрачными волнами колыхалось в нём потревоженное неуклюжей рукой реквизитора живое полотно матерчатой ткани — складки её липкой реки с искривлёнными фасадами строений, изогнутыми стволами деревьев и вздымавшейся вспять проезжей части дороги наливались вязкой ртутью, пока Смуров слышал, как томно дышит иссушенный и скрученный жарким солнцем огромный, красно-коричневый лист.
     Столь же неожиданным было и возвращение Смурова к телесному виду, когда  подошва его ног ощутила под собою устойчивый асфальт, а ухо уловило в привычном звуковом диапазоне  характерный свист от жёсткого сцепления с плавящейся, раскалённой дорогой шины автомобиля, промчавшегося в сторону улицы Советской. 
     Смуров перевёл взгляд направо и оттуда со стороны улицы Куйбышева наезжал сквозь огненно-красное марево огромный, катящийся на некоторой высоте шар, продавливая массой своего тела глазированную, воздушную подушку.
     Приблизившись к Смурову на расстояние нескольких десятков метров, словно застывший в вязкой болотной топи, тягучий шар начал сливаться с деформированною плоскостью транспарентной скатерти. Дымящаяся каёмка шара разделительною плевою обозначила границы высветившегося внутри его окружности зеркального блюдечка, сквозь которое Смуров разглядел трясущуюся по степному бездорожью кибитку. Над кривыми дугами крытой повозки развевалась выцветшая и потрёпанная парусина. С пыльных языков её лохмотьев  бездыханным зноем скитальческих мытарств слетали, смешиваясь с выбиваемыми из под колёс клубами праха, обрывки стелящейся за обозом печальным шлейфом песни: "..клан ведунов стан тронул кочевой..."
     И затягивалось небо тучами, и исчезала телега в дорожной дали. И появлялась вновь у Карлова моста. И выходил ей навстречу одетый в шутовской костюм Кашпарек. А под сводом кибитки  смрадный вертеп творился: лязгали клинки по запечённым бараньим ляжкам, карта металась и вино рекою лилося, а в углу клеть с заточённым в ней ребенком стояла. И летал туз червонный. И кидался король той же масти, у которого усики будто на живом шевелились. И передёрнул баламут карточку. Окрутил пажа бубнового. И перевернулся паж бубённый наизнанку, сменив секиру в руке на колдовской марот. А в зеркальном отражении вышел наружу из вод Чудского озера и двинулся через Серёдку в сторону Пскова очарованный странник в белой сорочице.
     Добрёл путник до Завеличского монастыря на Мирожи близ Крома. Странствующим монашком Лукою сказался и приютить попросился.  Поселён был в братском корпусе Стефановской церкви, и вместе с остальным причтом стал посещать церковные богослужения. В течение утомительных церковных служб развлекался Лука шутливыми рисунками на полях Часослова и других литургических книг: на инициале "Е"  Псалтири нарисовал  Лука прожорливого пьяницу-шута, сидящего верхом на поперечной перекладине буквицы с кубком в одной руке и виолой в другой..
     А однажды, когда пожаловал в Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря псковский боярин, решил Лука подшутить над Довмонтом - монастырским клириком из литвинов, при крещении Варнавою наречённым. Варнава при всей его истовости и набожности слыл малосведущим в грамоте. Церковнославянским владел слабо, но при этом глаголицу худо-бедно читать мог.  Желая выставить на смех его малограмотность, дал Лука перед богослужением Варнаве книгу, в которой несколько букв были подтёрты и переправлены на другие. И вот, когда Варнава должен был торжественно прочесть из неё по глаголическому обряду молитву о здравии боярина, вместо того чтобы назвать его слугой Божьим, он назвал боярина обиралою и выпивохою, вызвав тем самым насмешки присутствующих, потешавшихся над невежественностью чтеца.
     В монашеских же кельях продолжилась праздником кабацких ярыжек гульба, которою верховодил Лука. Сдвинув  вверх полати, веселилась братия голянская: Лука, взобравшись на "хоры",  служил  Литургию пьяниц, в то время как играли в гудки, плясали и глумились кощунами переодетые в рогожу с мочалой мнимые бражники.
     Положил же сему лицедейству конец игумен Аввакум. Вошед в кельи, громоподобно ударил посохом оземь и  сквозь нахмуренные, переросшие чёрными с проседью космами брови сурово вопрошал: " Кто сие беззаконие с книгою учинил, "ненастоящие"? — застывшее гробовою тишиною оцепенение, за которым монахи пугливо потупили взоры и отводили в стороны взгляды, разрубил будто лёд  снова властный, игуменский глас, — Отныне же ввожу строжайший запрет на все ваши поганства и дьявольские лести. Запрещаю бесовские пляски и богомерзкие игры: ни пети,  ни играти, ни плясати, ни маскарады творити, "но ниже в обличие игрецев и ликственников или козлогласовая ходити" , аки скомраси! А ослушается ежели кто и не подчинится, —  занеся над собою жезл и гневно размахивая им в такт сотрясающейся бороде, брызгал в ярости слюною и исходил в уголках рта бешеною пеною Аввакум, — прикажу посадить еретиков на лошадей лицом к хвосту в вывороченном платье, в берестяных шлемах с мочальными хвостами, в венцах из сена и соломы, с надписями: “Се есть сатанино воинство!”
     Испужался от сиих слов игуменских Лука шибко, забился в угол под полатями будто птица на крыло, аль на ногу перебитая, и до утра там просидел, покуда братия его оттуда не вытащила: продолжая сидеть на полу, обхватив трясущимися руками колени, не в силах разжать пружиною закостенелое тело, обезумевшими от ужаса глазами разглядывал Лука толпящуюся вокруг него братию.  Поочерёдно заглядывая  вопрошающим взглядом в их глаза, как будто бы стараясь найти что-то знакомое, и не находя, начинал исступлённо раскачиваться, исходя нарастающими приступами жалостных стенаний.
     — Да что с тобою, Лука? Что стонешь-то как кутёк? А, ну давай вставай оттедова, — протянул Луке свою руку недоумевающий Киприян.
     — Лл.. Л. Луука? — очумело вылупившись суженными зрачками зачирикал на своём птичьем языке Лука.
     — Ну, Лука ты и есть Лука. Чтой-то сёдни, чудной ты какой, монашек? Ну, подымайся, же, — вновь молвил Киприян.
     — Монашек? Да, не был же я никогда монахом, — содрогаясь, словно от стужи, выпалил  Лука, — величать же меня Михайлою. Мастеровой я новгородский, бронник — рубахи кольчужные делаю с рукавицами и латаю. А день сегодня какой? Где же я теперь? Который же теперича год?
     — Вот.. И  у нас в деревеньке, на моей родной стороне случай был такой, — подобострастно сказывал брат Фома, — Максях, подмастерье в нашей кузне, трёх недель как ушед из дому где-то пропадал. Вернулся весь такой чудной из себя, растрёпанный, одичалый. А как стали его расспрашивать, куда де запропастился — так выяснилось, что не помнит он ничегошеньки о тех  денёчках, совсем ничего..
     Благо, Максях, хоть родных  своих признал-то.  Помнил, что в кузне работал и, что домой воротившись, на Нежке женился, а что было в промежутке напрочь забыл. 
     И вот  спустя пару лет, работая как-то в кузне, подворотил второпях Максях ногу-то свою. А перед тем как упасть, задел плечом подбитый гвоздочками к стене клинок. Замер Максях, как заворожённый, покуда лёжа на спине, с ужасом в глазах наблюдал, как опускалось на него остриё падающего вниз клинка. Мерцали холодными бликами грани стального клинка, который, словно по чьей-то воле,  застыл в отяжелевшем свинцом воздухе и, приостановив ход, завис в неподвижности над грудью подмастерья, по телу которого волною прошёлся ураган, окативший его по уши ледяным огнём: услышал Максях мерное биение собственного сердца и увидел изнутри, как проходя через трахею по глотке, стелется шипящим туманом наружу приглушённый испугом выдох. Маятник сердечного метронома, отмечая всё более  длинные  промежутки времени между тактовыми ударами, начал вязнуть в металлизированном эфире, сливаясь с зеркальной гущей его плавящегося и растягивающегося в разные стороны стекловидного волокна. Когда померкли до того чётко различимые звуки комариного писка и колебаний, вызываемых взмахами перепончатых крылышек, а дождевая капелька, соскользнув с паутины в углу дверного проёма, вросла стылой смолью в воздушные струи перед  остановившейся  на лету мушкой —  сверхточной доводкой достиг активного уровня в момент переключения на высокую тактовую частоту синхросигнал. За яркой вспышкой света и щелчком рубильника, отключившего критическую нагрузку, последовал кратковременный провал в черноту мрака. Из глубинных подвалов его тугой бездны рикошетным выстрелом из пращи взвились ввысь выбитые пробки. Забрезжила на горизонте  взрывными сияниями ослепительно белая зарница, осветив выброшенный высоко в небо и раскрывшийся над полями и лугами парашют. Воспарил Максях птицею незримою, разглядывая самого себя с верхотуры полёта и наблюдая, как над его бездыханным телом гарцует скованный льдом клинок. Сизым дымом просочился он через печную трубу, и вознёсся ещё выше над крышею кузни, и помчался  по верхушкам елового бора, над кленовыми и ясеневыми рощами, поплыл над дубравами, развевая пенные барашки белёсой бороды над чернично-зеленомошным сосняком. Спустившись ниже в подлесок, стал пробираться через чащу ольшаника, обволакивая пеленою стволы черёмухи и ветви рябины.  Прошёлся тревожным шелестом по листьям крушины, робко раздвигая невидимою дланью непокорный частокол кустарника на пути вглубь лесных  чертогов, мимо заболоченных пойм и низинных болот. Окутал и затянул туманной хмарью торфянистую зыбь, покрытую мхом и лишайником, трепетно-придыханным шёпотом растекаясь по густому ярусу багульника, пока не проник к урочищу у озера. Склонился Максях низко над гладью воднаго зерцала и увидел под его поверхностью, обращенный к нему лицом похожий человеческий образ: глаза были подёрнуты извивающимися от лёкого течения и струящимися вдоль них озёрными водорослями, а вокруг его тела вились стаями сонмы водяниц с купалками. Норовили шутовки стянуть с него одежонку — метили озорные щекотихи запустить под исподнее шаловливые ручки, а злобные мавки рвали в клочья ткань рубахи — уцепившись за рукава, тащили пленника на коряжное дно, в котором перевёрнутой короной отражались острые зубья языческого святилища.
     Показалось Максяху, что разверзлось у него на макушке отверстие, чрез которое грязным ручьём  забил прорвавшийся наружу родник:  помутилась внезапно голова, будто треснуло что-то в ней и раскололось надвое от удара топора. И вспомнил Максях всё, что с ним тогда два года назад приключилось: как завидел он у боровой мельницы лесную деву, как показавшись возле речной запруды,  едва заметно вышла она из под плотины, прошмыгнула мимо водяного колеса, как прячась за амбарами и  убегая в сторону леса, поманила его за собою вслед. Как потащился он присказкою  в самый разгар знойного дня за стройной девушкой в белых одеждах с серпом в руках: "Полудница во ржи, покажи рубежи, куда хочешь побежи". Как морочила его шалая девчонка, заставляя блуждать по цветущему льну. То красавицей явится в домотканной рубахе из конопли, с распущенными пшеничными копнами и зайдёт плясавицей над ячменными и овсянными полями, то выскочит вдруг из межи уродливой мумией, обёрнутой в лохмотья рваного савана, обнажающего длинные иссохшие груди — кожей да костью яко змора предстанет с длинным красным языком и увядшей травой на голове вместо волос. То вихрем по злакам с косою-горбушею за Максяхом погонится, рассыпаясь медвяной плесенью живых мощей, то обольстительной девицей с наливными персями заплывёт на небесной струге в хлеба и травы. Пустится собирать васильки во ржи в отдалённом обрамлении предзакатного, малиново-фиолетового багрянца. Прошуршит голыми бёдрами через густую рожь, укутывая отяжелённую избытком спелых соков грудь в колышущихся волнах зрелых колосьев. Соберёт налипающую на разгорячённое, влажное тело золотистую ржаную пыль, в отблесках пунцовых зорь переливающуюся от охристо-песочных  до коричнево-бражных тонов. Призрачным фантомом исчезая в лиловых тенях, увлечёт прельщённого юношу в синий сумрак лесного приюта.
     Тронули белы рученьки крылышко, прищипнули звончату струнку и пустили по морю лебёдушку: Зашевелился исполинский лес, заходили ходуном могучие пограничные великаны.
     От пролитых живых звуков зажурчала реченька, потекли водичкою акварельные красочки. Всколыхнулось прозрачное одеялко, нарождаясь блестящей сферой на взбудораженных покровах. Гигантское перекати-поле, отображая на зеркальной поверхности изогнутые дугами кроны древ, по воздушному руслу сплавило подмастерье в околдованные дебри. Ступила нога Максяха в потусторонние владения лесной паночки, открывшиеся ему поляной из тысяч колокольчиков, звеневших мириадами осколков звонкого смеха. Из  бриллиантовых капелек и кристальной чистоты слёзок выглядывали крошечные феечки  с кудрявыми голубыми волосами. Закрутили, закружили Фионы с Мальвинами подмастерье, повязали на глаза повязочку и пустились в пляс, напевая смешные песенки: "Три очень милых феечки сидели на скамеечке и, съев по булке с маслицем, успели так замаслиться, что мыли этих феечек из трёх садовых леечек." Вдоволь натанцевавшись, легонько подтолкнули Максяха в заросли пышной лещины и скрылись в трущобах, раскатившись бусинками голубики с брусникою по мшистым болотам и верещатникам.
     Долго ж ещё бродил в безмолвии очухавшийся от наваждения Максях, пока не узрел за шорохом камыша юркнувшую в траве осоке пяточку татранской богинки. Раздвинул Максях  высокие стебли тростника и обомлел: прямо подле него меж прибрежных кувшинок в тихой заводи сидела на плоском валуне очаровательная ундина с зелёными огоньками в каштановых прядях длинных волос. Нагой девичий стан облегала сотканная из ряски на манер рыбацкого невода сетчатая свитка, а упругие грудки прикрывали прилипшие к ним клочки болотного мха. 
     Повела его чарая нимфа по ручьям и полянкам.
     "Он ей цветы в венок собирает на луговинах зеленых. Дева малиной его угощает, знать, это пара влюбленных".
     На лужайках пёстрыми светлячками мерцали шляпки цвергов и пыхтящих старичков-моховичков. Высыпались перстнями драгоценных каменьев людки в колпаках — карлы трепястки. Из отверстия прогнившего дерева курилась наружу струйка дыма от зардевшейся огоньком трухи — Кикимора болотная варила Лесовику зелье: "Вот старая Гертруда ставит кофий горячий и весь светлый, как янтарь. Старик любил на воздухе пить кофий, держа во рту черешневый чубук".
     Уселась прелестная ундиночка на траву и стала расчёсывать  гребешком волосы. Потянулся было Максях к её устам, хотел к ней поближе прильнуть, а она не даётся: "Побудь часок со мной вдвоем, да не робей, вставай с колен, но не целуй меня, мой Том, иль попадешь надолго в плен". 
     В хладный омут дева ныряет: крутит пальчиком локоны, глазками зазывает искусительница, соблазняет подмастерье дивным пением, разит баловница молодым смехом. Увлечённый красою, склонил Максях головушку над затоном и болтыхнулся в воду.  Опускаясь на дно, распугал русалкиных дочек. Криксы-Вараксы заплясали воздушными пузырьками, запрягли зелёными водорослями в упряжку жуков плавунцов с водомерками, понеслись на санях к Водяному. Взбаламутили ему огород:  выгнали из под коряг тритонов с пиявками, подняли со дна залежную тину и стали дёргать деда за усы. Осерчал растревоженный старый хрен, возьмёт да и как чокнется о болотное днище, рассыпавшись полчищами болтающих лягушек-квакушек.  От возмущения возьми да и перевернись вверх тормашками болото, из которого вышел подмастерье на незнакомый брег другого водоёма.
     Совсем недалеко горели, отражаясь на водной глади, купальские огни. На дубе-колдуне, на ветвях сорокавца уселась безобразная старая женщина — бледная косматая русалка с зелёными волосами, длинными руками и большими-большими цыцками.
     А впереди перед ним горел яркий костёр, вокруг которого хороводники тянули обрядовую песню: " Купалiнка-купалiнка, Цёмная ночка...Цёмная ночка, дзе ж твая дочка? — Мая дочка у садочку Ружу, ружу полiць, Ружу, ружу полiць, Белы ручкi колiць. Кветачкi рвець, кветачкi рвець, Вяночкi звiвае, Вяночкi звiвае, Слёзкi пралiвае."
     Подмигнула Максяху приглянувшаяся ему красна девица в сарафане, вышла незаметно из круга и  двинулась в тёмную гущу лесную к дикой тропинке — "бежит, петляя, меж болот дорожка третья, как змея, она в Эльфландию ведет, где скоро будем ты да я.."
     Максях за девою — думал чужую жiнку умыкнул, ан нет — то водяная красавица-русалка  любовника себе выбрала.  Заплутался в лесу Максях, увязавшись вытарашкой за нагой, дикой бабой. Шёл вслепую на пугающий и притягивающий говорливый женский смех: "что б ни увидел ты вокруг, молчать ты должен, как немой, а проболтаешься, мой друг, так не воротишься домой!".  А потом будто кто его голосом близкого человека окликнул. Испугался Максях, что ежели он на сей глас отзовётся и повернётся к призраку, то лишится он жизни: то нечистая сила шумела и ревела, стараясь скрыть от его взора дорогой цвет.
     "Гуш-гуш, хай-хай, обломи тебя облом" — отмахиваясь и отгоняя беса, восклицал  Максях.
     Расцвёл ровно в полночь купальский цветок, показавшись красной почкой из куста папоротника. Сорвал Максях сверкающий и сияющий звёздочкой в темноте алый цветок и стал понимать язык животных , видеть клады, проникать к замкам и запорам. Овладел нечистыми духами, повелевать стал землёю и водою, научился становиться невидимым и принимать любое обличье. Предстала тотчас перед Максяхом его давешняя подруга — красавица-русалка, на которую он теперь мог смотреть не поддаваясь её очарованию. Заручился подмастерье её помощью, обратился в зверя Китовраса и помчался за любезной, "великому Хорсови волком путь прерыскаше". Лёгкою серною лесною привела она Максяха к урочищу у озера:  "К морю лишь подходит он, Вот и слышит будто стон…Видно, на море не тихо: Смотрит – видит дело лихо: Бьется лебедь средь зыбей, Коршун носится над ней."
     На берегу озера в капище с ваянными кумирами и деревянными идолами  верховный жрец — Старейший-Мудрейший старец яростно выплясывая землю, воздевал руки к небу. В ритме творимых заклятий, исходя предсудорожными конвульсиями волнообразно подступающего экстаза, восхвалял истукана бога Яровита: "Я бог твой, я тот, который одевает поля муравою и листвием леса; в моей власти плоды нив и дерев, приплод стад и все, что служит в пользу человека: все это даю чтущим меня и отнимаю от отвергающих меня."
     На жертвеннике, избранная стать заступницей племени перед богом, подёргивалась в агонии молодая девушка. Когда рука жреца занесла над великою жертвою заточенный кусок каменного минерала — обсидиана, ринувшись с диким рёвом спасать девушку, Максях  грохнулся обземь в полушаге от алтаря, сражённый сзади могучим ударом дубины по голове. В миг обмякшее тело было точас подхвачено и брошено в озеро. Уносимое в сторону слабым течением, оно медленно  проседало вниз через водные толщи, до тех пор пока чьи-то сильные женские руки не подцепили Максяха за туловище и не потащили его наверх. Вынесли на берег, аккуратно укрыв от посторонних глаз в затишье высокого хвоща.
     Искорка пробежала по бездыханному телу и отдалась глухим единичным стуком сократившейся сердечной мышцы. Перед тем как рефлекторный дыхательный импульс  выбьет из лёгких пробку, освободив воздухоносные пути от застоявшейся в них воды, расширились у Максяха ноздри и зашевелились губы в преддверие первого вдоха.
     В то же мгновение раздался резкий лязг металла, будто кто-то с силой вогнал меч в ножны: сизый дым стрелою ворвался обратно через дымоход в кузницу. Молниеносно прокатился по полу Максях, увернувшись от стремительно падающего сквозь растаявшие ледяные оковы клинка. Едва не облизав холодной сталью ткань рубахи, вонзился  звенящий булат в прощелину каменного пола. Поднял Максях спину от булыжного настила и, остервенело глотая воздух, жадно вдохнул, словно освободившись от удушья подводного плена.
     Разбилась о пол дождевая капля, завибрировали перепонки жужжащей мушки, раздался назойливый писк вылетевшего из кузни комарика..
     — Ну, а дальше-то? Что дальше-то было?— спросил Фому кто-то из братии
     — Ну а что дальше.. что дальше, — заторможенно отвечал Фома, закатывая  глаза и растекаясь рассеянным взглядом, — как вспомнил он, что в промежутке-то было, так всё остальное и забыл. Всё, что до этого было и всё, что потом сталось. Нежку будто навной укусил — сама не своя ходила, от того, что благоверный её не признавал.
     Один из монахов по имени Парфений, хоронившийся всё это время в углу кельи, поодаль от остальной братии, издал  похожий на мычание рёв, когда телеса его стали сотрясать усиливающиеся скачки зачинающегося приступа падучей. Закатились глаза на откинутой назад голове с хаотично разбросанными по плечам и спине длинными космами. Подался вперёд  и двинулся вслепую  Парфений, вскинутыми руками прокладывая наощупь себе путь, как тянутся в чарую купальскую ночь на чертов зов с речного дна косматые русалки. Пока начавший кривиться подёрнутый к шее складками рот не исказила сковывающая судорогой гримаса, успел  Парфений проверещать: "Вижу! Ступают в одеждах из шкур, на головах рога козлиные, зеркальца с перьями на масках..  сабли деревянные в руках, у иных же ветви метлою прилажены — яко древа ходячие.. То кукери идуць — Морану изгоняют! В бубны ударяют, в тазы со сковородами, в доски чугунные. Вижу — кудесники с окрутниками сим заправляют, колокольцами бряцают, звонки с бубенцами на одежды нацепляют!"
     Угасали последние слова Парфения, становились все тише. Растягиваясь закруглёнными хвостами букв в вязкой субстанции, тонули и растворялись в ней блёклыми очертаниями. Смывалось изображение и на зеркальном блюдечке: затягивался темнотою стремительно теряющий свою массу катящийся шар, сливался с окружающим пространством, исчезая в слоях прозрачного воздуха. Приходил в себя и Аксентий, перед отдалённым взором которого ещё проплывали изображения фресок скоморохов на стенах лестничных башен Софийского собора в Киеве,  арконского «Камня Свантевита» в церкви Альтенкирхен на острове Рюген, а с колокольни Спасского кафедрального собора, мимо которого движется наш герой с мухой в носу, казалось, слетает из прошлого поучительный глас московского митрополита Даниила : «Ныне же суть нецыи от священных, яже суть сии пресвитеры и диакони, иподиакони, и чтеци, и певци, глумяся, играют в гусли, в домры, в смыки».
***
     Понимая, что в запасе имеется ещё целая неделя, чтобы основательно подготовиться к Любашиному дню рождения, Смуров, однакож, решил проявить предусмотрительность: загодя пройдясь по магазинам и лавчонкам торговых центров, прикупил  для именинницы подарочек, и пользуясь случаем, обновил свой гардероб. Размышляя над поздравительной речью, предпочёл отдаться воле импровизации — живым, нежным лебёдушкам, быть может, щедро сдобренным по случаю щепотками лиричных четверостиший.
     И вот утром назначенного дня, когда до послеполудничной встречи оставалось предостаточно времени для неспешных сборов, квартира Смурова полнилась задорной поступью шопеновского Рондо а-ля Краковяк, в сложном стечении линий памятного узора ассоциировавшегося у Аксентия с серебристым дождём из мелконарезанной тончайшей фольги, высокими бумажными колпаками украшенными приклеенною к ним канителью, морозной хвоёй и новогодней метелью, завывающим аккомпаниментом ветра примешивающейся к забавным оговоркам малышей на праздничном представлении в детском саду — "Трубан трубит в трубу.."
     Приняв ванну, Аксентий голышом разгуливал по комнатам, то и дело заходя вращательными кружевами русальего балета, поддавшись пришедшим на смену польскому фа мажору жёстким нотам трансцедентных этюдов Листа, струящихся кудрявым волосом водно-фортепьянных каскадов.
     Аккуратно выбрившись, Аксентий сполоснул руки лавандовым мылом и освежился опрокинутым над собою кувшином с цветочной водой крымской розы. 
     Укутался в пушистый халат, и заварив зелёного чаю с земляникою, предался в уютном кресле ременесценциям студенческих лет.
     Пообсохнув, стал собираться: одел белые брюки и тончайший хлопковый лонгслив, поверх которого сел синий льняной пиджак. Сунул ступни ног в мягкие кожаные туфли.
     Расчесал и уложил волосы. Пшикнул на себя два раза парфюм из распылителя. Перед тем как  выйти из дому, посмотрелся в зеркало: удовлетворившись увиденным, приподнял верхнюю губу, обнажив кристально сияющие зубы, цыкнул языком и одобрительно кивнул головою — "Да".
     Хлопнул дверью и по-франтовски— враскачку неспешно двинулся к ресторану, попутно заскочив в близлежащий к нему цветочный салон, чтобы забрать заказанный им загодя букет.
     Ну так что-ли? Или не так?
     Да, ну нет же..
     Закрутилось, завертелось креселко. Заходил ходуном столик. Заплясал на подносе чайный заварник с земляникою.
     Накатила дрожь звенящей о фарфоровое блюдечко десертной ложечки.
     Закружилось хороводом убранство квартиры, штопорным вихрем вырываясь в пространство обнажённого неба.
     Щёлкнул в обратном направлении замочный ключ.
     Открылась дверь в смуровскую квартиру, в которой реверсивным рулоном сворачивались к польскому рефрену листовские этюды.
     Радужная струя парфюма застыла мельчайшими капельками повисшей в воздушном пространстве хрустально-одеколонной росы.
     Парили в невесомости сорванные фугой капустные листья — поочерёдно, начиная с туфель, слетала с Аксентия щёгольская одёжа.
     Cтруя цветочно-розовой воды потекла вспять, наполняя взмытый над головою Смурова кувшин.
     Тикали стрелки часов, отсчитывая обратный ход.
     Ступали по полу ходули задом-наперёд..
     Ускоренно отматывалась  плёнка, издавая свист от сцепления с магнитной головкой в затёртых и искажённых фрагментах, за которыми сквозь булькающие звуки водных пузырьков раздался едкий смешок баламута. Ускользая от взора, стремительно исчез проскочивший было в меховом колпаке образ волочебника. Заметая следы, терялся в саду осьминога озороватый проказник.
     Откатившись к недельной давности точке, потекло в привычном, размеренном темпе потревоженное времечко.
     Успокаивалось взбудораженное море.
     Рваные ритмы бушующего урагана исподволь сменялись мерным  колыханием беспечных волн.
     Осаждалась шипящая пена.
     Издавал последние стоны неистовствовавший доселе  гигант.
     Расстанавливались по местам предметы  и картины.
     В привычном ключе  потекли события..
     Заметно поутих и романтический пыл нашего героя после встречи с Любашей в институте. Едва зайдя в квартиру и кое-как, поспешно скинув башмаки, утомлённый длительной прогулкой Аксентий немедля распластался в кресле. Вытянул в разные стороны ноги и закряхтел от удовольствия, блаженно закатывая глаза. В то же мгновение Аксентию почудилось, будто тронулось с места кресло и стало опускаться ко дну сквозь богатую растительность морского мира. Аксентий тут же  вздёрнул веки в надежде избавиться от нахлынувшего на него наваждения. Взгляд его переметнулся к лежавшей на круглом столике брошюре: то был небольшой набоковский роман в мягком переплёте.  Аксентий лениво протянул руку к книге,  и глаза произвольно побежали по строкам раскрытых страниц,  выхватывая  отдельные предложения:"Тонкий защитный слой промежуточной реальности раскинут поверх искусственной и естественной материи, и если вам угодно остаться в настоящем, при настоящем, на настоящем, — то уж постарайтесь не прорывать этой напряжённой плевы. Иначе неопытный чародей может вдруг обнаружить, что он уже не ступает больше по водам, а стойком утопает в окружении удивленно глазеющих рыб."
     Закончив абзац, Аксентий вдруг резко схлопнул книгу, словно учуяв, как что-то едва приметное выплывает из-за затылочной части зрительных бугров. Пытаясь уловить опускающиеся смутные образы, Аксентий стал озираться вверх своими шарящими локаторами. Спустя миг разглядел знакомый рисунок репинской картины на сюжет новгородской былины о Садко: попавший в  морской плен гусляр действует по совету святого Миколы Можайского, который научил его как обойтись с морским царём. Репродукцию этой работы совсем недавно Аксентий рассматривал в одном из залов областной картинной галереи: на требование царя жениться на морской девице выбирает Садко из множества претенденток и заморских красавиц самую последнюю — "девицу Чернавушку".
     Взор Аксентия стал постепенно туманиться. Плавно рассеивались визуальные очертания, сливаясь с тонущими в них звуками. Медленно склонялась на бок головушка нашего героя, которого стылой рекой сносило в царство Морфея.
     За последующие дни, казалось, Смуров окончательно охладел к былым амурным веяниям. Представлявшаяся ему ранее весьма многообещающей перспектива (не очередной любовной интрижки, о нет!) приударить и красиво поухаживать за Любашей, сменилась унылым состоянием, вселённым в него рикошетной дробью развенчанных завышенных ожиданий (она, по его расчётам, должна была позвонить ему уже не менее трёх раз с момента последней их встречи, а этого и вовсе не произошло).  Оборотная сторона предвосхищённой радости обросла вялой инертностью и повергла Смурова в аппатичное настроение. И хотя здравый смысл, прорываясь через хмурые тучи преждевременных выводов о тщетности его чаяний, подсказывал, что стоит всё же попробовать и неспешными шажочками тактично прощупать ситуацию, Смуров всё ж захандрил.
     Захандрил до того, что в самый ответственный день, решил и вовсе не являться на празднество, не удосужив себя даже  оповестить об этом именинницу.
     И лишь брякнувшее в последний момент на его телефон сообщение от Любаши с текущими относительно времени сбора корректировками и пожеланиями скорейшей встречи, возбудили в Смурове мятущийся настрой:  буквально за полтора часа до начала торжества Аксентий хаотично напенивал заросшее щетиной лицо и носился с бритвою в руке по квартире, раздумывая о том, чтобы эдакое можно было б провернуть за такое короткое время с подарком. Не найдя ничего лучше, чем купить впопыхах  в киоске с печатной продукцией близ подъезда собственного дома пёстро-вычурную открытку, наспех подписал её содранными строчками поздравительной речи, написанной некогда в его адрес одной влюблённой в него особой.
     Нацепив брюки с рубашкою, Смуров налил в ладоши изрядную порцию одеколона и похлопал ими по щёкам израненного во время бритья лица, зияющего  красными от порезов пятнами. Выскочив на улицу, прыгнул в первый попавшийся экипаж, двигающийся в сторону центра.
     Благополучно высадившийся в Градчанах Смуров, не  располагая запасом времени для покупки цветов, прямиком направился в сторону улицы Московской, на которой под сенью уютного скверика располагался ресторан "Черешневый сад" с зарезервированным в нём ко дню рождения  столиком.
     Аксентий, как он сам и предполагал, был последним из пришедших гостей — все уже были на месте. Слегка опоздав, Аксентий, впрочем, гармонично влился в общую поздравительную канву мероприятия. Поймав на себе несколько раз взгляд радостной Любаши, понемногу успокоился и расслабился в присутствии знакомой ему компании, по большей части состоящей из родственной Смурову институтской среды.
     Да.. Матрёна.. В числе приглашённых была теперь и она. Ну, конечно, же. Её присутствие было вполне уместно. Сие обстоятельство не то чтобы как-то удручало  Аксентия, нет, но придавало некую долю лёгкого дискомфорта: за последнее время, ещё до недавней встречи с Любашей, он заметно сблизился с Матрёною после стольких безмолвных лет. Но ещё более занятным, чего Смуров пока ещё не мог  сам себе внятно объяснить, было то, что в былые студенческие времена  он,  при всём внешнем приличии выказываемом им Матрёне, находился  на полярном относительно какого-бы то ни было, маломальски значимого личного интереса к ней полюсе. И  если не брать в расчёт каких-либо общеинститутских мероприятий, двигались они, собственно говоря, удалённо параллельным по отношению к друг другу курсом. И вот пути их нежданно пересеклись. Идущие поначалу с прогорклым скрежетом недолговременные притирочные заходы постепенно, подобно смазанным машинным маслом деталям аггрегата, разговелись ширью,  обретая зачатки благолепной стройности.  А тут возьми, да и случись Любаша...
     И тогда Смуров  весьма чётко осознал, кем была для него Матрёна. Определённо, она стала на время той ниточкой, которая связывала Смурова со столь любимой им институтской средой. Благоговейной памятью окутанными временами. С берегами его студенческой молодости. Песнью, живых строк которой ему так сейчас на хватало.
     Она была той бусинкой, которую он хотел нанизать на разорванное, столь милое сердцу Смурова ожерелье.
     Он вновь обрёл способность видеть в человеке человека. Он разглядел и увидел  в Матрёне женщину, столь бесцеремонно ею же в себе подавляемой искажёнными представлениями о целомудрии и приверженностью к мнению авторитетов, прозябающих в аналогичных заблуждениях (моя ж ты пуританочка!). O tempora! O mores!
     Он ценил  её общество, заботливое с ним обхождение и, наконец, её  общечеловеческую порядочность. Ему стали дороги эти повеявшие свежими красками отношения, к которым он питал намерения приятельского общения. Отныне он будет стараться их беречь. Он разглядел в ней друга. Кто скажет, что этого мало?
     Возможно, Матрёне просто хотелось иного..

     Осаживалась игристая пена на гранях бокалов. Звенело богемское стекло.
     В череде поздравительных тостов воодушевлённый Смуров засыпал Любашу тонкими и пышными комплиментами.
     И вот среди развеселённой смуровским красноречием и выпитым шампанским, гогочущей компании Аксентий искоса зацепил вперенный на него двумя неподвижными точками недовольный взгляд Матрёны.
     "Вот ведь, — подумал Смуров, быстро сообразив, в чём дело, — вот же надо? Не было  ж ничего такого между нами, а уже так смотрит."
     Меж тем преимущественно женская компания, по зачинанию Палашки, подхватила непонятно зачем предложенное ею, как оно часто не к месту случается, обсуждение педагогических сентенций в разрезе приобретаемого опыта, переведя веселье на рельсы научного симпозиума в неформальном междусобойчике с отстаиванием новомодных теорий охолившихся классных дам и учителей.
     Смуров счёл сие событие благоприятным моментом, чтобы основательно взяться, наконец, за жареного на вертеле каплуна.
     Вдоволь насытившись, Смуров щедро заправился фруктовым крюшоном и сладко затянул набитую душистым табаком люльку.
     Лился негой малинового послевкусия подходящий к развяке великолепный вечер, когда после танцев компания перебралась чаёвничать на открытую веранду ресторана. Дул освежающий ветерок, разнося благоуханье липового цвета и тянущую с ночной Суры влагу.
     Постепенно разбредались с умиротворённой блажью гости.
     Смуров намеренно выжидал завершения нескончаемо тянущейся вереницы прощальных речей и лобызаний, пока не ушла, вновь наградив Аксентия нелицеприятным взглядом обиженных оттенков, Матрёна. Смуров, отведя взгляд в сторону,  дал ясно понять, что он собирается проводить именинницу.
     Очень медленно, словно впитывая в себя остатки медового сусла роскошно-карамельного дня, молча шли рука об руку Любаша с Аксентием. Городские фонари в ночной синеве  напоминали предрассветное небо вангоговской "Звёздной ночи".
     Когда они, словно гуси-лебеди, плыли по Златой уличке, Смуров всё ж решил завести с Любашей разговор, прервав  божественно текущее молчание.
     "Как  живёшь-то, Люба? Что на работе?" —   не зная с чего начать, неуклюже выстрелил  Аксентий  дуплетом шаблонных вопросов. —  "Да, ничего так поживаю, Аксюш. Всё слава Богу. Работу одну вот задумала написать на тему истории индоевропейских языков", — кокетливо поправляя пальчиками локоны от глаз и ниже вдоль персиково-бархатистой кожи щёк, нежно журчащей речушкой расходился воркующий Любашин голосок, покладистыми  излучинами речи словно повторяя изгибы её волнующихся при ходьбе бёдер: узенькие лодыжки, посаженные в красные изящные туфельки на высоком каблучке, с жеманной робостью переступали симметрично эманирующим сверху  вращательным движениям уклончиво переливающейся по собственной оси тонкой талии. —  "Так, так, так.. Очень интересно, расскажешь?" — "Ничего конкретного ещё нет, понимаешь... Занимаюсь постановкой целей и задач. Изучаю необходимый для работы материал, попутно соизмеряя будущий объём. Названия пока тоже не придумала". — " Ну, а направление-то хотя бы есть, есть понимание куда зайти хочешь?" — "Хотелось бы на примере индоарийских и иранских языковых групп проследить зачатки и формирование письменности индоиранской ветви, её точечные модификации и вариации через призму исторических событий.  На фоне макроисторических процессов миграционного характера и лингвистического анализа арийского субстрата постараться всё-таки понять что это за единым народом были праиндоиранцы как предки всех индоарийских и иранских народов, о чём свидетельствует изучение древних индоиранских языков и архаичных индоиранских культур, таких как авестийская и ведийская. Почему так схожи и чрезвычайно близки по языку тексты Ригведы и Авесты? И если разделение индоиранской языковой ветви на индоарийскую и иранскую группы датируется началом II тыс. до н. э, то существование праиндоиранцев как одной из ветвей, выделившейся из праиндоевропейской общности можно определить в хронологических рамках III—II тысячелетий до н. э. Хотелось бы также определить индоиранскую прародину. Если под ней понимать не только область разветвления индоиранской общности на индоарийскую и иранскую группы, а также продвигаться в сторону региона к тому моменту, когда произошло выделение индоиранцев из индоевропейской семьи, и пойти по восходящей линии к праиндоиранцам, выделившимся из праиндоевропейской общности, то мы выйдем на прародину индоевропейцев — предположительный регион, где первоначально использовался общий предок, праиндоевропейский язык. По одной из современных теорий, это степи между Чёрным и Каспийским морями.  Регион, в котором жили праиндоевропейцы — носители праиндоевропейского языка, реконструированного лингвистами предка языков индоевропейской семьи. Опять таки, по одной из распространённых на сегодняшний день версий, носители праиндоевропейского языка населяли волжские и причерноморские степи. Возникает вопрос — а для самих праиндоевропейцев этот предположительный ареал обитания является исходной родиной или имеется иное географическое место в качестве прародины для праиндоевропейцев? И если окажется правильным последний вариант, то что это за место, где оно располагается, как называется народ его населявший и его язык, из которого выкристализовалась впоследствии вся индоевропейская семья? Другими словами, было ли Северное Причерноморье отправной точкой, откуда праиндоевропейская общность распространялась в разные стороны: на запад, восток  и в направлении северных регионов современной России? Или всё же, предположим, тот же самый русский Север - удивительный, сказочный край, воспетый в наших древних песнях, былинах, легендах и преданиях, стал за суровым ветром Бореем у берегов Белого моря  тою землёю, откуда берут истоки искомого этноса и языка, которые полноводной рекой потекли к южнорусским степям, перемешиваясь на всём своём  протяжении с аборигенскими племенами и расходясь многочисленными притоками на запад и восток, порождая побочные языковые ветви и субэтносы?  Или, быть может, мы имеем дело с каким-то другим, третьим вариантом?  В любом случае, выделение  праиндоиранцев и позже индоиранцев из  праиндоевропейской и индоевропейской общности соответственно с последующим разделением на индоарийскую и иранскую группы происходило по какому принципу: этническому, языковому, географическому или религиозному? И какое собственно место во всём этом отводилось славянам и скифам? И кто же такие, всё-таки, эти арии? Как видишь, Аксюш, вопросов пока больше, чем ответов". — "Да, глубоко же ты копнула, Люба. Что у нас на сей счёт говорит лингвистика? А она заявляет нам, что  под ариями имеет ввиду только две группы индоевропейцев: все народы, говорящие на языках индоарийской группы, и все ираноязычные народы. И хотя языковая и культурная близость народов Древнего Ирана и Древней Индии аппелирует к гипотезе о существовании изначальной праарийской общности— древних ариев, потомками которой являются исторические и современные иранские и индоарийские народы, но, знаешь, меня тоже никогда не удовлетворяло, впрочем, такое определение ариев как название народов, говорящих на арийских языках. Или, что  индоиранцы это народ, говорящий на индоиранском языке. Как-то уж это слишком плосковато. Да, в настоящее время к этому обычно ещё добавляют, что речь идёт о языках наиболее восточной ветви индоевропейской семьи языков, восходящей к единому предку — праиндоиранскому языку и связанной происхождением с миграциями древних индоиранцев. Но, даже с учётом этого дополнения, всё равно создаётся впечатление, что тут как будто бы чего-то не хватает. Как будто бы что-то должно быть ещё. Что мы хотим понять? Что мы желаем в итоге найти? Генетически родственные народности в рамках конкретной гаплогруппы, имеющие общего предка и говорящие на родственных языках?  Родственные народы, говорящие на фактически разных языках, схожесть которых по наличию в них общих черт может быть установлена и доказана только скрупулёзным лингвистическим анализом? Есть ли такие исторические прецеденты? Если да, то в силу каких факторов: миграции, смены религии, ассимиляции? Стоит признать, что даже смешанного типа семьи стараются сохранять языковую и культурную идентификацию. Неродственные друг другу народности, объединённые  общим языком или религией?  Ведь на одном и том же языке могут разговарить как родственные, так и совершенно разные по рассовым характеристикам народы, которые к тому же могут иметь отличные друг от друга географические границы их расселения и религиозные воззрения. Вдобавок ко всему, сам язык может иметь существенные различия по наличию в глубине языковых подгрупп арийского субстрата. С другой стороны, всю индоевропейскую семью несомненно объединяет общий по совокупности всех вышеперечисленных факторов предок. Всё-таки этнос определяется как исторически сложившаяся устойчивая совокупность людей, объединённых такими признаками как: происхождение, единый язык, культура, хозяйство, территория проживания, идейная самоидентификация и самобытность. Стало быть, поиск в итоге должен скорее всего увенчаться нахождением единого во всех отношениях прапредка или даже прапредков. При определении индоиранской прародины первостепенным становится вопрос о соотнесении первых сведений об исторических индоиранцах с данными генетики, лингвистики и археологии, чтобы воссоздав картину миграций древних индоиранцев, постараться полноценно проследить их происхождение. А вот здесь, насколько я понимаю, существуют определённые сложности: отсутствие прямых свидетельств существования праиндоиранцев в тех или иных регионах и недостаточность косвенных пока не позволяют  исследователям сделать полноправные итоговые выводы о доисторических миграциях индоиранцев и их этногенезе. А вполне возможно, что требуемая информация или значимая её часть уже давно добыта и по вполне понятным соображениям политэкономического диктата и идей расово-националистического превосходства утаивается или искажается  в пользу меркантильно настроенных конъюнктурных масс.  Версий в настоящее время существует предостаточно. Их обилие и различие между собой лишь подогревают интерес к данной тематике. И не гордости ради, а правды для требуются дополнительные и фундаментальные исследования, чтобы оперируя научно подтверждёнными фактами и знаниями, шаг за шагом продвигаться в этом направлении.   Вообще, с  ранними индоиранцами и их миграциями обычно связывают Андроновскую культурно-историческую общность — близкие археологические культуры бронзового века, занимавшие в  XXVI-XXII веках до н.э. территорию Южного Зауралья, юга Западно-Сибирской равнины, Казахстана, Алтайского Приобья, Кузнецкой и Хакасско-Минусинской котловин, — Бактриано-Маргианский археологический комплекс — одна из цивилизаций бронзового века, которая существовала на территории восточного Туркменистана, южного Узбекистана, северного Афганистана и западного Таджикистана с XXIII по XVIII вв. до н. э.  в одно время с Индской цивилизацией в Пакистане и Древневавилонским царством в Месопотамии, —  и Язскую культуру — культура раннего железного века, существовавшая на территории Бактрии, Маргианы и предгорьях Копетдага. Появление индоиранцев на территории древнехурритского государства Митанни в Северной Месопотамии в районе 1600 года до н.э., в Гандхаре-Пенджаб около 1700-1500 лет до н.э.,  мидийцев и древних персов приблизительно в 900 году до н.э., скифов и киммерийцев в 600 г. до н.э. указывает на среднеазиатский регион как исходный для индоиранских миграций. При этом проследить влияние обширной степной Андроновской культуры, соотносимой с преимущественно скотоводческими традициями индоиранцев, с коневодством и колесницами, на оседлую культуру юга Средней Азии, Индии и Западного Ирана не удаётся в те сроки, которые соотносятся с индоиранскими миграциями в эти регионы. В них, наоборот, наблюдается влияние Бактро-Маргианской культуры. Отсюда рождается, хоть и требующее проверки, но вполне себе логичное предположение о том, что протоиндоиранские племена проникали с севера из ареала Андроновской культуры на территорию среднеазиатского юга, покоряя и ассимилируя доиндоиранское население, которое в дальнейшем начало экспансию на юго-восток в Индию и юго-запад — в Митанни. Вторая волна экспансии связана с распространением иранцев в Западный Иран и Северное Причерноморье. Если же взять для сравнения сохранившиеся в южносреднеазиатском регионе иранские языки, то можно обнаружить, что они демонстрируют отсутствие специфического субстрата, в отличие от иранских языков Западного Ирана и индоарийских языков Индии. Вычленяемый во всех индоиранских языках общий субстрат предположительно соотносится именно с доарийской культурой Бактро-Маргианы. Большую бы пользу могло принести изучение древних письменных памятников, но у тех же скифов не было письменности". — "Совершенно верно, Ксюня! Как не было её в 549 г. до н.э. у персов, которые под предводительством Кира Великого из рода Ахеменидов основали первую Персидскую державу, и продолжая завоевания, захватили Малую Азию и Вавилонию. Несмотря на почтенный возраст зороастризма, Авеста продолжала бытовать в устной передаче на протяжении всего периода правления Ахеменидов. Одной из причин почему Авеста не была записана в то время стала та, что мидяне и персы, встретившиеся в Западном Иране с несколькими системами письма, приписывали дьяволу изобретение чуждого для них искусства". — "Получается, что в те времена, когда все религиозные произведения ранних зороастрийцев передавались устно, кто-то брал на себя функцию хранителя знаний. Понятно, что любой зороастриец в той или иной мере владел определённым набором религиозных знаний и соответсвующими мировоззренческими представлениями, хотя бы в силу вовлечённости в обрядовую жизнь зороастрийских общин. Но, видимо, всё-таки жрецы по сути являли собой ходячий источник религиозных текстов, сводов и канонов, то есть были носителями и накопителями огромного объёма информации — живыми флешками, если хочешь!" —" Вот именно! Именно жрецы вмещали в себе каталогизированную библиотеку исторически ценных знаний, становились, символически выражаясь, живыми книгами религии. И всё это при том, что вставки в устный текст проникают, конечно, легче, чем в письменный. Понимаешь, о чём это может говорить, Ксюня?" — "Полагаю, что мидяне и персы приняли зороастризм, возникновение которого датируется по разным данным приблизительно от 1000 до 3500 лет до н.э., как давно сформировавшуюся религию, со свойственными ей доктринами, устоявшимися обрядами, незыблемыми канонами священного писания на авестийском языке, попадание в которое каких-либо западноиранских вкраплений, вполне вероятно, исключалось как возможное по их ошибочному мнению". — "Умница, Ксюня.  Вставки эти, конечно, хоть и в виде исключений,  встречаются, но их редкость свидетельствует об уважительном, порою щепетильно-педантичном отношении, с которым последователи зороастризма относились к тому, во что верили как в божественное откровение.  С массовым же убийством жрецов многие древние произведения могли быть утраченными или дойти до наших дней в неполном виде. Значительная часть текстов, включая сочинённые непосредственно Зороастром Гаты, всё же сохранилась по той причине, что их знал наизусть вместе с другими частями Ясны каждый служащий жрец. Со временем иранцы начнут использовать письменность на первых порах для разных практических нужд, но на тот момент ученые жрецы отвергли письмо, сочтя его неподходящим для записывания священных слов". — "В итоге они обретут письменность, обзаведясь собственным алфавитом. А до этого не была ли ими заимствована чья-то чужая графика?" — "Не только графика, но и язык, вошедший в их обиход наряду с иранским: общеупотребительным языком на всём Ближнем Востоке становится язык, слывших великими торговцами, арамеев. В период правления династии Ахеменидов главным языком письменности остётся арамейский, семитский язык со своим собственным алфавитом. Первые Ахемениды повелели, однако, использовать для царских надписей родной им древнеперсидский язык — один из двух наряду с авестийским древнейших древнеиранских языков. Самая ранняя известная запись древнеперсидского языка была сделана персидской клинописью. Таким образом, древнеперсидский язык был впервые документально зафиксирован и представлен  монументальными надписями, бюрократическими документами на глиняных табличках, печатями эпохи Ахеменидов — около 600-300  до н. э." — "Ну а какие изменения будет претерпевать иранский язык в послеахаменидскую эпоху, что станется с письменностью, что за события будут происходить?" — " А очень даже интересные события, Ксюнь.. Посмотри сам. В конце парфянского периода арамейский язык не только постепенно перестаёт быть общим письменным языком, но и начинает медленно уступать место во всех главных провинциях местным языкам, использовавшим местные же разновидности арамейского письма. Начальные корни данного процесса прослеживаются по документам на черепках из Нисы, датированным II в. до н.э..  В записях на этих черепках наряду с арамейскими словами фигурируют отдельные парфянские, и имеется, по мнению некоторых исследователей, достаточно оснований, чтобы говорить о том, что сами арамейские слова используются как идеограммы: они больше не произносятся как семитские слова по арамейски, превратившись в привычные начертания, написанные для передачи соответствующих равнозначных иранских слов. Другими словами, если раньше иранцы либо говорили на родном им языке и пользовались гетерографической разновидностью арамейской графики при письме, записывая слова на одном языке - здесь на арамейском, а читали на другом - иранском ( и попрошу заметить, что речь в данном случае идёт не о транслитерации, а именно о гетерографии, при которой иранский язык трансформировался в письменный арамейский и обратным манером из последнего извлекался переводом на иранский, что само по себе предполагает знание обоих языков), либо использовали в речи устный арамейский с применением при письме одноимённой графики, то теперь ситуация кардинально изменилась:  прекратился  практиковавшийся ранее перевод иранской речи на арамейское письмо, и теперь писать и читать стали только по ирански. Те арамейские слова, которые чаще всего употреблялись в официальных письмах и деловых документах сохранились в качестве идеограмм, будучи отфиксированными именно в тех формах, в которых встречались наиболее часто. Таким образом арамейские формы с буквальным значением — «этот царь», «мой отец», «его сын», стали употребляться как идеограммы для иранских слов— «царь», «отец», «сын».  Постепенно выработалась система дополнения этих идеограмм буквами — «фонетическими комплементами», предназначенными для передачи истинно иранских окончаний с целью определения лица и времени (если речь идёт о глагольных  идеограммах) соответствующей формы. Стало принятым также отмечать множественное число имен существительных и местоимений, приписывая идеограммам иранские окончания множественного числа. К примеру, если предположим, русский язык не имел бы собственного алфавита и обслуживался основанным на латинице английским алфавитом, с учётом подобных вышеизложенным условиям, в которых сосуществовал иранский и арамейский языки с заимствованной письменностью последнего, то какую картину мы могли бы наблюдать на схожем этапе лингвистической эволюции? Если бы мы раньше пользуясь гетерографической графикой говорили по-русски, скажем, «мой отец», «его сын», то мы бы записали это в соответствии с письменным английским в следующем виде: "my father" и "his son". Наблюдая же в письменном варианте те же самые английские "my father" и "his son", мы, владея само собой разумеется английским, трансформировали бы это в обратном направлении в звучащую по-русски речь как «мой отец», «его сын».  По сути происходил бы перевод русского устного языка в письменный английский и обратный данному процесс, при котором графические символы английского письменного преобразовывались бы синхронно в русскую речь. Пока всё понятно. Идём дальше.  В новых же условиях, приняв решение, читать и писать только по-русски, при этом не имея собственного алфавита, мы либо изобрели бы собственный алфавит, основанный на принципиально ином типе письма, либо пользовались бы модифицированным вариантом английского алфавита, приспособленного к нуждам и характерным особенностям звучания русского языка. Собственно говоря, иранцы и пошли по последнему сценарию, создав собственный алфавит на базе арамейского, когда  среднеперсидский язык, вытеснивший парфянский, обзавёлся, с унаследованными от канцелярского имперского арамейского письма  многочисленными логограммами и идеограммами семитских языков, абджадом — пехлевийским консонантным письмом, в котором огласовка в тексте могла быть обозначена диакритическими знаками, в том числе для гласных не выражаемых матрес лекционис.  Возвращаясь к приводимым мной параллелям,  пользуясь видоизменённой моделью английского алфавита мы теперь, сместившись в сторону употребления родного для нас русского языка и уйдя от всяких переводов, стали бы просто использовать похожую на английскую алфавитную графику для записи русских слов. Так вот теперь вместо привычной для нас записи на английском письменном языке русских «машина» или «трава» мы напишем нечто вроде: "mashina" и "trava".  Возникает впечатление подобия транслитерации? Возможно, отчасти. Не совсем уместно об этом говорить, так как за некоторым возможным графическим сходством будут стоять всё же видоизменённые символы, которые я сейчас для данного примера видоизменять не стану, и которые позже пополнялись бы новыми алфавитными графемами, отсутствующими в английском языке.  В таких реалиях видится маловероятным пересечение слов двух разных языков схожих по звуковой и графической форме, имеющих при этом совершенное разное  значение. Хотя исключать такие варианты пока тоже не готова. Далее встречая в письменных документах уцелевшие английские слова, как некую дань бывшему в длительном обороте, наряду с родным, языку, сохранившихся в наиболее употребительных формах, возьмём всё те же "my father" и "his son", мы не только не станем их читать и произносить по английски, но мы будем воспринимать их визуально-идеографическим способом, соответсвующим в устной речи русским словам, теперь уже не "мой отец" и "его сын", а просто "отец" и сын". Желая придать этим реликтовым английским формам исконно русские флективные окончания  для определения категорий рода, числа или падежа и намереваясь записать слово "отцами" в творительном падеже множественного числа, получим на бумаге следующее гибридное сочетание: "myfatherami". Или же, предположим, увидим в  письменном тексте предложение : "Ja lublju thisdogak" , мы непременно признесём по русски — "Я люблю собак" (опять таки, к вопросу о транслитерации — заметь используется не вариант "sobak", а именно идеографический гибрид "thisdogak", первая часть которого состоит из английских "this dog" - означающее дословное "эта собака", а вторая из русского окончания "ak", записанного английским алфавитом и указывающего на существительное мужского рода, употреблённого во множественном числе винительного падежа). Если бы мы имели дело с двумя флективными языками и принципиально разными алфавитными системами мы бы могли получить ещё более изощрённые модели. Примерно такого рода события и происходили с иранским языком того времени. Вдобавок  к этому, есть у меня предположение, что эти самые идеограммы арамейских слов с добавленными к ним иранскими флективными окончаниями произносились в соответствии с составными двуязычными компонентами на разных языках. Перевожу это на снова на гипотетическое скрещевание русского и английского языков: если слова  "отцами" и "собак" мы записывали в форме "myfatherami" и "thisdogak", но при чтении  произносили именно как "отцами" и "собак" , то здесь эти же самые симбиозно-комплементированные идеограммы будучи записанными аналогичным образом в форме "myfatherami" и "thisdogak", в обыденной речи приобретали бы иное фонетическое обрамление, а именно — "майфазерами" в значении "отцами" и "зисдогак" в значении "собак". Таким образом, переводя разговор снова на иранские рельсы, в конце парфянского и пришедшего ему на смену периоду хождения пехлеви возникла такая ситуация, при которой в стремлении говорить, читать и писать исключительно по ирански в предложениях встречался бы специфический гибридный субстрат, нашедший отражение в системе письма  и разговорной речи. И мы бы то же самое предложение записанное в том же самом виде  "Ja lublju thisdogak"  произнесли бы не "Я люблю собак", но как "Я люблю зисдогак" с сохраненим смысла  предыдущего варианта. Кто бы мог во всём этом разобраться? Ну, как минимум, люди владеющие обоими языками. Люди, которые были в тренде текущих языковых слияний определённой исторической эпохи. Что могли обнаружить люди, владеющие только иранским или арамейским, при попытке прочесть подобного рода гибридные сочленения записанных на в чём-то схожих графических символах или идентифицировать на слух смысловой контент таких симбиотических вкраплений?" — "Я кажется, понимаю к чему ты клонишь, Люба. По меньшей мере они могли или  значительно искажать смысл идеографических гибридов, придавая им нелепые коннотации, или даже приделывать значения, не имеющие ничего общего с первоначальным смыслом. И последующие попытки проникнуть за этот занавес не научно осмысленным способом, а на ощупь по форме могут привести к абсолютнейшей абракадабре. Ты знаешь, Любава, мне почему-то сейчас в этой связи вспоминается ситуация одного набоковского персонажа, который будучи одержимым невралгическими корчами, как последствиями некой преследовавшей его ментальной проблемы, просыпаясь среди ночи обнаруживал себя в необходимости моментального решения вычислительной задачи по нахождению спасительного числа при замере определённых отношений между мигающими точками призрачного света, просочившегося сквозь щель занавешенных шторок: "Ошибка влекла мгновенную кару – отсечение головы великаном, а то и похуже; напротив, правильная угадка позволяла мне ускользнуть в волшебную область, лежавшую прямо за скважинкой, в которую приходилось протискиваться сквозь тернистые тайны, – в область, схожую в ее идиллической отвлеченности с теми ландшафтиками, что некогда гравировались в виде вразумляющих виньеток – бухта, боскет – близ буквиц рокового, коварного облика, скажем, рядом с готической Б , открывавшей главку в книжке для пугливых детей. Но откуда было мне знать в моем онеменьи и страхе, что в этом-то  и состояло простое решение, что и бухта, и боль, и блаженство Безвременья, – все они открываются первой буквою Бытия?" — "Да, Ксюня, да! Неподготовленный человек мог впасть в дебри смысловых девиаций, а значительно отклонившись,  вполне мог стать участником такой ситуации, при которой происходящие с ним последующие события были бы в тайне для него самого. В руках же обученных писцов данная система письма, о которой мы стобой толкуем, несмотря на её некоторую громоздкость,  сносным образом адаптировалась к передаче живой речи. Но будучи  лишь частично основанной на произношении  иранских слов, бытовавшем в тот временной отрезок, оказалась совсем не пригодной для записи текстов на таком мёртвом языке,  как изначально бесписьменный авестийский. Сам понимаешь, в случае записи текстов подобной системой письма правильное произнесение священных слов было бы утрачено". — "Как известно, проблема адекватной записи авестийских текстов оказалась решенной?" — "Да, но гораздо позже, когда в эпоху Сасанидов в районе V—VI в. н.э. был  изобретён, возможно неизвестным гением  из зороастрийских жрецов, авестийский фонетический алфавит — левостороннее буквенное письмо, происходящее из арамейского письма иранской канцелярии пехлеви и обслуживающее ныне мертвый авестийский язык. Разработка авестийского алфавита была вызвана необходимостью правильно записывать тексты на авестийском языке с составленным  во время правления Шапура II каноном, чтобы учитывать малейшие нюансы литургического чтения текстов и успешно конкурировать с буддистами, христианами и манихейцами, догматы веры которых были зафиксированы в письменном виде, ведь последние два вероучения  придавали огромное значение ценности письменного слова для сохранения истины. Это побудило зороастрийских жрецов предпринять серьезные усилия для того, чтобы зафиксировать их собственные священные тексты на письме. Авестийское письмо, в отличие от своего предка — абджадного пехлеви, относилось к консонантно-вокалическому типу, способному наряду с согласными фиксировать  и изображать многообразие гласных. Вместо двадцати в нем стало по разным данным от сорока шести до пятидесяти трёх букв — 37 согласных и 16 гласных, причём новые буквы были, в том числе, созданы как путём модификации книжных и псалтирьских пехлевийских знаков, так и некоторых заимствований из греческого минускула. Таким образом, возражения  против записи Авесты, которые заключались в невозможности чистой передачи священных звуков, было в итоге  преодолено при появлении обладавшего изумительной точностью авестийского алфавита.  Используя великолепное новое изобретение, персидские жрецы принялись фиксировать все сохранившиеся авестийские тексты. Но, видишь-ли,какая возникла незадачка? Поскольку к тому времени авестийский язык был уже давно мёртв и практически непонятен иранцам, вместе с записью канона начал составляться так называемый зенд — толкование текстов древнеиранской священной книги «Авесты», а также её адаптированные переводы на современные комментаторам иранские языки. На тот момент таким языком был среднеперсидский, который обслуживался вплоть до арабского нашествия  потомком арамейского письма — левосторонним алфавитом пехлеви, на основе которого, в свою очередь, был разработан авестийский фонетический алфавит для передачи священного, давно вымершего языка зороастрийского культа. Последовавшие тексты комментариев на эти толкования получили название «пазенд». На среднеперсидском языке шрифтом пехлеви в III-IX вв. писались переводы с древнеиранского языка Авесты и комментарии к ней зенд. Поэтому письмо пехлеви называлось также пазенд. Авестийский алфавит, помимо своих непосредственных задач по записи авестийского языка, побочно был применён в пазенде в качестве способа записи среднеперсидского языка, использовавшемся преимущественно для зенда — толкований на текст Авесты. Поэтому практически все сохранившиеся до наших дней рукописи имеют зенд на среднеперсидском, но записанный именно авестийским алфавитом. Такой путь становления предстояло пройти иранской письменности от её бесписьменного состояния и считавшейся пригодной лишь для практических целей, для которых она использовалась писцами на протяжении столетий, до того, как зороастрийские жрецы все более и более привыкали к тому, чтобы объединять письменность с религиозной и научной деятельностью, заимствуя не относящиеся и не противоречащие их вере  чужеземные знания, проникавшие в религиозные предания". — "Ну а что же с фарси, Люба?" — " Ну а что с ним? Возник как продолжение среднеперсидского в эпоху исламизации Ирана после арабского завоевания и испытал сильное воздействие арабского языка. И все многочисленные языковые процессы, происходившие доселе с иранским языком, накрыло ещё одной трансформационной волной. Язык приобрёл персидскую письменность — модифицированный вариант арабской, восходящей через сирийскую снова к арамейской. Такие вот дела, Ксюнь. Что скажешь?" — "Речь и реки. Большая река разливается множеством средних и малых притоков, устремляется через них к огромным просторам: бегут повсюду мелкие и толстые жилки, играют, плещутся, кувыркаются, сливаются, перемежёвываются и вновь разливаются, несут перерождённую новыми красками жизненную субстанцию к истокам главного русла, вливаются в него, пополняя кладовые памяти добытыми в долгих странствиях плодами, сливаются с основным потоком, уносятся в моря и океаны, а оттуда обратно через реки убегают к дальним берегам, радуются встрече с изведанными уголками и  пускаются в ещё более длительные путешествия радужными капельками маленьких капитошек. Речки, речушки, реченьки. Грамматические скелеты, формулы синтаксических конструкций, генетические коды, транскрипции ДНК.. Мысль, оживляемая словом. Слово, рождающее речь. Речь живая. Живая гуляет среди мыслью живущих. Мысль  течёт в реке времени. За рекой свет Души. У Сиверных Гор Древо Жизни. Реки, проистекающие из Древа Жизни. Орды кочевников, подобно воздушным массам, заполоняют земли. Грохот лошадиных копыт. Вихри вздымаемой пыли. Зардеваются звенящей пляской акинаки. Мнётся трава. Стонет степь. Мешаются народы и наречия. Рождаются новые роды. Язык — хранитель первозданной памяти. Язык — многоярусный слепок истории. В его сложных узорах, слоях и срезах зашифрован генезис всех родов, наречий и народов. Вселенные и Галлактики, Словом Божьим творимые, встречаются, сталкиваются, крошатся на карликовые, объединяются в гигантские, варятся в космическом бульоне, разлетаются по безконечности кварками, бозонами, атомами. Древо Великое". — "Чудесно, Ксюнечка!"
     Подгулявшая парочка с первыми отблесками рассвета приблизилась к Любашиному дому, и Смуров, несколько часов назад твёрдо намеревавшийся если не вывалить перед Любой из закромов своей души весь его сердечно-любовный пыл, то хотя бы по-настоящему, всерьёз поцеловать её, в очередной для себя раз самым нелепейшим образом сник и растёкся. Стиснув Любину ручку, на секунду стушевался в раздумьях по поводу того, стоит ли ему эту ручку нечаянно облобызать, и наскоро распрощавшись, развернулся восвояси.
     Покуда Смуров шёл от Любаши, что-то весьма настойчиво прорывалось к его ушам, какие-то знакомые строчки: "Да, так любить, как любит наша кровь, никто из вас давно не любит!" Он поначалу тщетно силился вспомнить автора. О чём эти строчки. Что-то о любви? Нет.. Он попробовал нащупать ритм и напеть. Показались разрозненные верхушки предтечных слов. Аксентия вдруг охватило животное желание поймать и зауздать их. Зажать  и рассмотреть заарканенных в кулаке бабочек. Оконфуженные свободолюбивые строчки вырвались на волю и  ускользнули вдаль, уносимые пропитавшимся солью зелёно-голубых черноморских волн ветром через Дон и Кубань к цветущим просторам Таврики. Вдоволь нагулявшись по полям алым маковым, хлынули табуном в атаку. Сотрясая галопом землю и чеканя её рисунками своих подков, обрушили на Аксентия своё четверостишное тавро: "Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами! Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, С раскосыми и жадными очами!"
     Отойдя несколько десятков шагов от Любашиного дома, Смурову явственно почудилось чьё-то незримое присутствие.
     В воздухе запахло собаками.
***
     Смуров отсыпался весь последующий день  и, проснувшись, ещё долго валялся в постели в преддверии грядущего похода на службу. Да, да, вы не ослышались — именно в ночное время надлежало ему явиться на работу в свой департамент. Это ведь для всех остальных кроме узкого круга посвящённых он был ценителем поэзии и словесности, сборщиком образцов устного народного и музыкального творчества, коллекционером проявления  культурно-исторического наследия народов — языка, верований, обрядов и ремёсел.  Собирал и записывал предания и легенды, старинные былины и песни. Деятельность сия, хоть и удовлетворяла нравственному суслу души его и значилась как единственно основная, будучи зафиксированной в оффициале в качестве должности младшего научного сотрудника литературно-музейной номенклатуры под крылом местного Министерства культуры, была всё -таки работой под прикрытием. В самом же деле Аксентий работал действительным тайным советником в глубоко законспирированном отделе секретного ящика, нашедшим приют в корпусах  бывшей Линии Присутсвенных мест, а ныне улицы Белинской. Той самой уличной линии внутри бывшего крепостного квартала исторического центра города Пензы, на которой некогда размещались городские учреждения, первые из которых были построены в конце 18 века.
     Здания домов №№2 и 4, №8 — соответствующего первому корпусу присутственных мест и построенного по проекту архитектора А. Я. Ананьина, №10  после их возведния, начиная с 1791 года, в разное время отводились сначала под суды, типографии губернского правления, градскую думу, магистрат, врачебную управу, печатное издательство «Пензенских губернских ведомостей», гарнизонную гауптвахту, Пензенскую губернскую ученую архивную комиссию, редакцию газет: «Известия рабочих, крестьянских и военных депутатов» — органа Пензенского губернского Совета и «Голоса правды» — органа Пензенской группы РСДРП(б), губернское правление, казенную палату и казначейство, приказ общественного призрения, рекрутское присутствие,  редакцию литературного журнала «Сура»,  информационный центр  «Пензенской правды» — редакцию старейшей областной газеты Пензенской области,  совсем ещё недавно квартировавшую здесь с отделом литературы на иностранных языках для студентов местного филфака Пензенскую областную научную библиотеку им. М. Ю. Лермонтова.
     У восточного входа в библиотеку установлен в уютном закутке памятник Михаилу Юрьевичу Лермонтову. Фасад Лермонтовки, выходящий на ул. Кирова — бывшую Троицкую, 1-ую Спасскую, Нижне -Посадскую — соседствует по данной стороне вдоль внешней линии строений присутственных мест с  земляным валом, окружавшим маленькую деревянную крепость Пензу, на остатках которого в 1980 году был сооружён мемориальный комплекс — историческая композиция «Оборонительный вал Пензы XVII века», в которую входит фрагмент крепостной стены из остро заточенных брёвен, с набатной башней, возле которой установлена чугунная пушка-мортира, а напротив вала — памятник Первопоселенцу.
     Все эти корпуса бывшей линии Присутственных мест, в чьих кабинетах трудились русский поэт, драматург и мемуарист из рода Долгоруковых — князь Иван Михайлович Долгоруков, служивший в 1791-1796 гг. вице-губернатором Пензенской губернии, и знаменитый  русский писатель Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин,  назначенный в  ноябре 1864 года управляющим Пензенской казённой палатой, а ныне же в которых расположились Железнодорожный районный суд города Пензы, Пенсионный отдел военкомата Ленинского и Первомайского районов Пензы, и  в настоящее время отведённый под архив Пензенского Литературного музея бывший отдел библиотечных иноязычных фондов, были теперича не более чем ширмой, за которой скрывались периферические филиалы современных потомков Посольского Приказа и Тайной канцелярии. Именно здесь, в недрах старых корпусов бывшей Линии присутственных мест — сердце Ставки дешифровочного Центра,  объединённого с  подконтрольными ему структурными подразделениями мощнейшей сетью подземных ходов и разветвлений, многочисленные развязки которых соединяют центральный аппарат с  радиальными ветками, имеющими выход, помимо Пензенской областной картинной галереи им. К.А. Савицкого, к цепи пензенских музеев:  краеведческому, литературному, народного творчества и музею В.О. Ключевского, бурно, особливо ночью, кипит работа, связанная с криптографической деятельностью. Создаются шифры и рекомендации по их использованию, передаются и посылаются ключи, зашифровываются и расшифровываются документы. Ведётся контроль за действиями постоянных русских дипломатических представителей за границей, прослушиваются разговоры представителей иностранных дипмиссий в России, перехватываются заморские радиосигналы. Народу стало быть трудится немало: тут тебе и подьячие, и переводчики, и послы-толмачи. Кого тут только нет. Агенты, спецагенты, двойные агенты, разведчики, контразведчики, шпионы, завербованные, перевербованные, контролёры, гастролёры, контролёры за контролёрами.. Но все настолько внедрённые, законспирированные, запароленные и зашифрованные, что поди разбери, кто тут свой, а кто чужой. Вдобавок ко всему, несмотря на обилие сотрудников, в помещениях практически абсолютнейшим образом никого не наблюдается. И тишина. Ни людей, ни голосов. Видимо, по секретным кабинетам все прячутся.  Бывало заслышишь, что какая-то речёнка на лестнице загуляла, сунешь туды нос, а её и след простыл.  Может только мерещилось?
     По правде говоря, я уж вам доложу, Смуров за его двадцать лет службы, встречал тут некоторых деятелей и даже разговаривал с ними. Очень даже занятные личности оказались. Встречал он тут и желавшего "такую кашу заварить" Лестока и узника Шлиссельбургского Орешка — фаворита русской императрицы Анны Иоанновны, герцога Курляндии и Семигалии Бирона.
     Довелось однажды встретить в казематах присутственных мест и Михаила Евграфовича. Вот тут -то Смуров обрадовался, ах разошёлся ласками, да любезностями: " Ну как же, как же! Дорогой вы мой, Михаил Евграфович! Можно я вас Мишенькой кликать буду? Мне было б приятно. Впрочем, из особого уважения к вашей персоне, Михаил Евграфович будет всё-таки пристойней.  Так я вот о чём сказать-то хотел, родимый вы мой. Мишенька.. То есть, Михаил Евграфович, простите. Наслышан, наслышен-де о прокурорстве вашем  на земле нашей Пензенской. Как лихо-то вы прошлись по нашим помещикам-неплательщикам, да по казнокрадцам! Показали злодеям кузькину мать, показали ужо им как надоть-то. Как круто-то вы с волокитчиками, да с бюрократами! И о дворянах местных как вы метко заметили-то: "Впрочем, Пензенская губерния вообще в то время страною волшебств была. Куда бывало ни повернись – везде либо Арапов, либо Сабуров, а для разнообразия на каждой версте по Загоскину да по Бекетову. И ссорятся и мирятся – все про между себя. Араповы на Сабуровых женятся, Сабуровы на Араповых, а Бекетовы и Загоскины сами по себе плодятся. Чужой человек попадется – загрызут…». Ах, Михаил Евграфович, тверской вы мой мужичок, почти что как землячок родной-то вы мне! И  обжор-то вы наших стороною не обошли: "В Пензе вас сразу ошибает запах еды, и вы делаетесь невольно поборником какой-то особенной религии, которую можно назвать религией еды». С утра до ночи, мол, в Пензе «все ест или отдыхает от еды, или вновь о еде помышляет".  Для мужика хлеб всегда деликатес, хоть бы даже и в урожайный год, «купцы и мещане пристрастны к пирогам, дворяне насыщаются говядиной, телятиной и поросятами, пьют квас, водку и наливки, духовные лица находят утешение в рыбе, чиновники ко всему изложенному выше прибавляют трюфли и тонкие французские вина». Заправляется, дескать, пензяк с утра чаем с булками, маслом и вчерашним жарким, хоть умывается при этом не каждодневно. Потом по комнатам прогуливаться начинает,  ходит себе, да посвистывает, хлопает себя по бёдрам. Чуть позже завтракает с водкой жарким или дичью. Затем визиты и непрерывное закусывание в каждых домах. Потом опять водка с наливкой в обед, в прикуску к мясу, рыбе или птице. Осовение в четыре дня. Шестичасовая вечерняя тоска, излечиваемая рюмкой водки. Далее чай с булками, давешним жарким, игра в карты под закуску. И  ближе к полночи перед сном - ужин..Какие уж тут результаты такого устройства?...  И с литературой я вашей, Михаил Евграфович, тоже, честь имел ознакомиться. Шибче других и пуще всего мне ваши "Господа Головлёвы" понравились. Как-то всё по русски, натурально так, без фальши. И слог какой дивной лёгкости. И словеса какие чудесные: "жарковцы" с "трюх-трюхами".  И персонажи, как на подбор, колоритные. Настоящие. Что  балбес Степан —"Постылый" , во флигельке в одиночестве одичавший, что Арина Петровна, "выбрасывающая кость" и проклятие, что Иудушка, смерть нашедший в окоченении, отправившись к погосту, чтобы навестить могилу матери. И позёмка на осеннем пустыре с одиноко торчащим сухим ковылём и подкосившийся крест-голубец на отдалённом фоне деревянной церквушки..И мартовская мокрая метелица и Никола на Капельках... И знамо мне, не зря ж ведь сынок ваш Костя, в  Пензе тоже живший, вспоминал, что когда его отец «покинул Пензу, служащие устроили ему самые теплые проводы. Многие плакали, расставаясь со взыскательным, но, вместе с тем, справедливым начальником». Благодарю же вас, Михаил Евграфович!"
     Но всех этих клиентов Смуров встретил гораздо позже. Первым же из сослуживцев, кто ему повстречался был гренобльский французик Бейль. Смуров тогда спешил с какой то срочною депешею на доклад, зажав в зубах кусок болтающейся изо рта до колен телеграфной ленты с выбитым на ней сообщением, когда в полумраке тускло освещённого  коридора за скрипом одиноко подвешенной к потолку лампы расслышал мерное шарканье замшевых тапок по сыроватому каменному полу. Из тёмных глубин подземелья показался смутный силуэт человека, облачённого в широкую длинную до пола рубаху с манжетами на рукавах и воротнике. Мари-Анри поднёс дрожащим кулачком зажжённую керосинку поближе к глазам, осветив на своей голове высокий спальный колпак с махровым помпоном на кисточке. Смуров второпях обомлел, разинув от удивления рот: "Стендаль Стендалем.. Вылитый." Стендаль, в ответ, заскрежетал старческими зубами, будто перемалывая и пережёвывая мелкую треску. Смуров заспешил подать Стендалю руку, чтобы пожать ему пятерню, но сам же отказался от этой идеи по причине древности попаданца и боязни, что старик с его немощными костями может посыпаться. " Как, и вы тоже здесь? Вы на кого же работаете, папаша? Вы за наших или за ихних? Отчего же я вас раньше тут не встречал?" — затарахтел просиявший от радости встречи с живым человеком в безлюдных закоулках многоуровневой шарады Смуров. Старик приблизился вплотную к нему, вылупился, словно через волчок, изумлённо-изучающим взглядом в смуровское лицо и обречённо изрёк: "Put thousands together-less bad. But the cage less gay". Зашаркал снова мягкими туфлями с загнутыми  носами по полу, отдаляясь от Смурова, и перед тем, как спина старика окончательно  растворилась в коридорной тьме, исчезнув за лязгающими засовами стальных застенок, он вдруг остановился, и повернувшись в пол-оборота к Смурову, бросил ему на прощание из-за открывшегося решётчатого окошка камеры едва слышный безнадёжный вздох: "Все мы тут немного несвободны..."
     Вот и в сегодняшнюю рабочую смену Смуров, вылезший из под кипы бумаг на рабочем столе и вышедший из кабинета глубоко заполночь  в коридор размять свои косточки, нежданно натолкнулся на того, кого он так давно жаждал встретить, но столь безрезультатно, что аж  перестал и чаять. Шутка ли сказать? Лик директора "Цирка", снизойдя по лучу линии секретной связи, воплотился рельефными очертаниями высветившейся головы, которая в отсутствии остальных частей тела заняла удобную для общения со Смуровым высоту над уровнем пола. Опешивший Смуров, гася в себя зачатки желания дотронуться до головы пальцем, испробовав её реальность,  только и смог, что ошарашенно выдать по слогам казавшийся ему самому нелепейшим вопрос: "Вова, эт..т.то ты? " Лицо  помолчало с минуту, пока Смуров осознавая  вздорность своей догадки, не зарделся алою от ушей краскою — "Ой, как неловко то вышло.." Масляное лицо Вовы, подвязанное белым в красный горошек платочком, самодовольно лоснилось, переливаясь сытыми сметанными оттенками. Заиграло в преддверии улыбки уголками шевелящихся губ, как-будто намекая, что, мол, конечно Вова, кто же ещё, неужто не признал, старина? Потом подпершись о подбородок непонятно чьим и откуда взявшимся кулачком, лицо свесилось набок. Растекаясь в милой улыбке, добродушно ответило Смурову: "Ох, и дурачок же вы, агент Карла! Ну какой же я Вова? Ну сами посудите — откуда ж мне тут быть? И я это вообще не я. Ну, уразумели вы, наконец?"
     В тот самый миг, когда на штатный сеанс с Центром выходила Пензенская Кукушка — засекреченный узел связи на Фонтанной площади, незаметно исчезло неопознанное лицо. Из открывшейся дверки часового теремка показалась кукушка, пропев свою часть позывного пароля: "Tinker Tailor Soldier Spy!"
     В ответ на принятый сигнал из под князька фронтона одного из зданий линии Присутственных мест отворилось окошко невидимого для посторонних глаз часового шкафа: "Кальсонер выскочил из часов, превратился в белого петушка с надписью «исходящий» и юркнул" наружу.
     Через распахнутую дверь в сторону ул. Кировой с наклювом к смотровой площадке развернулась изогнутым над дорогою мостом выдвижная лестница. Пройдя по ней половину дистанции, Смуров остановился  посерёдке над улицею. Развёл руки и потянул спину. Окинув взором ночную Пензу, умилился в восхищении: "До чего ж ты хороша, подруга моя! Отдыхаешь. И дети твои спят вместе с тобою. Мало кому токмо ведомо, что бодрствуют ночами некоторые сыны твои, чтобы оберегать твой покой. Ах, кто бы только знал! Хороша ж, невестушка моя, куды ни глянь".
     Сколько памятных мест собралось на одном пятачке! Тут тебе и областное Законодательное собрание и Музей одной картины. Взять, к примеру, Заксобр. Это сейчас на ул. Кирова, 13 располагается высший законодательный орган области. А ведь имеющее более чем двухсотлетнюю историю здание затевалось изначально в качестве дома для общения и развлечения представителей дворянства, когда в 1794 году оно приобрело себе под застройку свободный участок земли между Тихвинской церковью Спасо-Преображенского монастыря и усадьбой Враскова на ул. Кирова, 15. Отсюда и название дома — Дворянское собрание. Дом, в котором бывали практически все представители пензенской аристократии, и чьими знаменитыми гостями были поэты — князь Пётр Андреевич Вяземский и герой Отечественной войны 1812 года Денис Васильевич Давыдов. Дом, бывший центром общественной и культурной жизни Пензы: здесь в 1898 году состоялось  выступление хора Александра Андреевича Архангельского — русского хорового дирижёра и духовного композитора, учредившего в Пензе Церковно-певческое благотворительное общество, с большим восторгом были  приняты основатель русской скрипичной школы, венгр по национальности, Леопольд Семёнович Ауэр и чешский скрипач-виртуоз Ян Кубелик. Во время Первой мировой войны 1914-1918 годов парадная зала Дворянского собрания стала палатой лазарета. В Советский период истории здесь открывались Дом Труда, Дом пионеров и школьников, здание передавалось управлению культуры Пензенского облисполкома для размещения в нём молодёжного театра — городского ТЮЗа.
     Дворянское собрание, к торцу которого прибоченилась  "Лавка странника" — загадочный магазин подарков и сувениров! Заглянешь через обветшало-старинные двери, ступишь в таинственный полумрак и, кажется, столкнёшься нос к носу с бродящим после убийства антикварщика в раздвоенческом бреду стивенсоновским Маркхеймом или внучкой разорившегося владельца антикварной "Лавки древностей" —  диккенсоновской Нелли Трент, сомнамбулой шатающейся в ночном чепчике с вяло тлеющим фитильком свечи в детской ручонке. Вот, вот обнаружит она в сурской каморке вход в таинственное подземелье и спустится, несмотря на увещевания Говорящего Сверчка не соваться в ведущую за бутафорским очагом мрачную пустошь,  в туннель по металлическим ступенькам винтовой лестницы...
     Тут же и военный госпиталь, в котором с 1800 по 1899 год располагалась Пензенская духовная семинария, одним из известнейших учеников которой был выдающийся русский историк Василий Осипович Ключевский, — учреждение, специализировавшееся на подготовке священнослужителей для многочисленных храмов Пензенской епархии.
     В сентябре 1786 года открывается, в соответствии с указом императрицы Екатерины II от апреля того же года об учреждении в двадцати пяти губерниях народных училищ, получившее по екатерининскому Уставу статус главного, Пензенское народное училище. В начале 19 века, в процессе реформы народного образования Александра I, Главное народное училище  было преобразовано в Мужскую гимназию города Пензы, в то время расположенную  на углу бывших Никольской и Троицкой улиц — северо-восточной границе крепостного квартала. Сейчас в этом здании размещается Литературный музей.  Мужская же гимназия в 1868 году, спустя пять после ликвидации Дворянского института, переезжает в освободившееся здание на одноимённой, а ныне Красной улице. Это та самая гимназия, которая в теперешнем её современном виде носит название губернской классической гимназия № 1 имени Виссариона Григорьевича Белинского.
     Смуров спустился до краю дугообразной мостовой лесенки, свисающей аккурат над чугунной оградой смотровой площадки. Его взору предстали виды на восточную и юго-восточную части города. Странные мысли стали теперь же завладевать им, покуда он стоял над возвышением обрыва: окинув взглядом обширные просторы и осознав их градиозность, ему теперь захотелось вольною птицею воспарить над ними. Поймав расправленными крыльями воздушные потоки, кружить над градом в синеве неба. Услышав где-то вдалеке звуки бряцающих переборов, Смуров снова испытал знакомое ему состояние невесомости от потёкшей водички — будто плотная часть материи при первых отзвуках зажурчавшего ручья начала размягчаться наподобие приобретаемой податливость замше от дубления задеревеневшей кожи. Он поднял голову ввысь. В небе на назначительном от него расстоянии зашевелилось, замахало крылышко: подёрнулось, заморгало ожившее веко, открылся цвета небесной лазури юрко бегающий глазик на крыловидных гусельках, забегали волнышками струнки, затянулась старинка..
     Растопились гусёлышки зерцалом в форме блюдечка, чрез которое перенёсся Смуров соколиным взором во древний град во Москов, "Боян бо вещий аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу, серым волком по земли, шизым орлом под облакы..."
     Побежали белы кораблики плавью ко площадочке красивой, да местечку ко Лобному. У  подножия каменного помоста, припавший коленями к хладной брусчатке, исходил плачем юродивый старец. Первый снег обрамлял патлатые космы и сальную бороду его. По тощей шее и обнажённой груди метался прицепленный на бечеву нательный крест, а  лохматые куски  рубища безмолвно мотались по телу грязными тряпичными бубенцами от непрерывных поклонных стенаний. Посиневшие  на пронизывающих ветрах поздней осени голые пятки старца, едва прикрытые полой тонкого, драного платья,  будто не ведали холода. Старик отчаянно воздевал руки с  зяблыми крючьями перстов своих к небу, попеременно переводя взгляды  с Покровского собора  на башни и стены Кремлёвского детинца, меняя жёсткие ритмы едких обличений и пророческих каверз на вялый темп немощных  воззваний: "По что Русь губите, ироды окаянные?! Поистаскали всю, матушку, поизмучали. Соки все из родной поизжали-то! Пустым жмыхом село запрокинули, пеплом буйных голов города засеяли. Запужали народ, мраком неучным глаз мужику припорошили. А за темью свой блуд сокрываете? Вы по что ему руки крутите? Вы по что же его обижаете? Вы по что заветы нарушили? Вы кому, душегубцы, служите?"
     Качнуло мосточек и дрогнули коленки у Смурова. Ощутив под собою зыбковатую твердь, Аксентий внезапно ужаснулся от  осознания шаткости своего нынешнего положения: стоя на краешке узкой, мотающейся как высотный трамплин, лестничной палубы его залихорадило от того, что  он настолько поддался течению загулявшей мысли своей, увлёкшей его к заоблачным высям, что он  потерял восприятие  реальности и контроль за собственным телом. Когда же просветлело небушко и исчезли все видения, Аксентий утратил состояние полёта, вновь обретя подвижную устойчивость своих членов.
     Справа от Смурова красовалась бронзовая скульптурная композиция из фигуры первопоселенца и его коня. Первопоселенец, являющийся одновременно воином и крестьянином землепашцем в правой руке держит копьё , а ладонью левой касается плуга. У подножия скульптуры, на постаменте памятника начертана, посвящённая основанию города Пензы, надпись:  "лета 7171 — 1663 — на реке Пензе велено город строить". Возведённая  как город-крепость на засечной черте, Пенза призвана была держать оборону юго-восточных границ тогдашней Руси от набегов степных кочевников. С Дикого поля — с юго-востока — вплоть до конца петровского царствования совершали набеги крымские, кубанские и ногайские татары.
     Колоколила звонница, гремели пушечные и мушкетные выстрелы, встречая вражеские орды  выкопанным перед земляным валом рвом: по наполненному водой и утыканному острыми кольями дну его был разбросан чесночек — железные рогульки, ранившие ноги лошадям противника.
     Аксентий же, вспоминая ещё свежие в памяти, давешние молебные плачи юродивого старца во граде Москове, вопрошал  у пахаря-богатыря — пензенского Первопоселенца: "Друже мой, Микула! Испокон веков славен труд твой на земле нашей благословенной. Оберегал ты покой её и защищал от варварских набегов. И поныне мы её защищаем — воюем с ворогом заморским на землю  Русскую посягнувшим, зуб на люд русский  и речь точащим. Скажи же мне, брате, отчего эта тьма на нас покушается? Почему ж и во дни покойные разночтенным броженьем народ наш объят? Отчего у самих шибко ладно не клеится? Не от того ль эти полчища  на нас валятся, друг мой ситный Микулушка, что порядку в самих-то неполно видится? Проснись же, богатырь былинный, взываю сойти тебя! Желаю ж речь  с тобой о "Слове" молвить".
     Сотрясся от призывов сурский пахарь  — Первопоселенец, сбрасывая с себя окаменелые узы бронзовых оков. Шевельнулся, вырываясь из пут вросших в землю корневищ. Расправил богатырские плечи, выбивая вековую пыль. Сошёл исполинским шагом с постамента. Пошатнулася и заходила ходуном землюшка. Ступил богатырь вслед за Смуровым в Музей одной картины, чтоб речь завести о "Слове".
     Согнувшись в три погибели, великан забрался в показавшуюся ему спичечной коробкой музейную залу и уселся в крохотном креселке первого ряда. После чего был учтиво встречен смуровским гостеприимством:
     — Изволите ли чем-нибудь освежиться, так сказать, с дорожки, сударь?
     — Кваску бы мне, друже
     Отхватив залпом сорокалитровую флягу белого нефильтрованного квасу с хреном, Первопоселенец довольно крякнул и, тыча пальцем в сторону выставленной в зале экспозиции врубелевской "Царевны-Лебеди", рёк:
     — Ты вот давеча, земеля, вопрошал отчего жизнь на Руси неспокойная, почему-де никак всё не устаканится и времена жирные не наступают, почему тревожно по прежнему? Так вот, паря, всё дело в ней!
     — В чём, в картине? Ээ, в смысле в царевне, в лебеди?
     — В ней, да не в ней..
     — Позвольте, как же это понимать? Аа, я понял! Вы хотите провести параллель с Девой-Обидой? Вы об этом, уважаемый?
     —  И об этом тоже, друже..
     — "И настала тяжкая година, поглотила русичей чужбина, поднялась Обида от курганов и вступила девой в край Троянов. Крыльями лебяжьими всплеснула, Дон и море оглашая криком, времена довольства пошатнула, возвестив о бедствии великом." Что же это означает?
     — То и означает, друже, что вражда зачалась между братьями на земле русской, в которой не чурались иные князи к помощи половецкой прибегать.
     — Стало быть, в междоусобном пылу сами  ворога на свою землю привели?
     — "Ярослав и правнуки Всеслава! Преклоните стяги! Бросьте меч! Вы из древней выскочили славы, коль решили честью пренебречь.Это вы раздорами и смутой к нам на Русь поганых завели, и с тех пор житья нам нет от лютой половецкой проклятой земли!"
     — Почему же был неудачным поход  храброго полководца Игоря на половцев? Что помешало его смелым с братом Всеволодом помыслам: "Копие хочу я преломить в половецком поле незнакомом, с вами, братья, голову сложить либо Дону зачерпнуть шеломом!"
     — А вот послушай, друже, что об этом сам батюшка Игорев сказал: "О сыны, не ждал я зла такого!Загубили юность вы свою, на врага не вовремя напали, не с великой честию в бою вражью кровь на землю проливали. Ваше сердце в кованой броне закалилось в буйстве самочинном."
     — То есть это был самовольный поход? Но ведь Игорь боролся  с врагами Руси!
     — "Вы ж решили бить наудалую: "Нашу славу силой мы возьмем, а за ней поделим и былую".
     — Кажется, понимаю. Защищая Русь и своё княжество, открытое для набегов из степи, Игорь возжелал личной славы и награбленной добычи?
     — Может и так, друже... Может и так.. Того доподлинно мне не ведомо.
     — Получается, что Дева-Обида символизирует гордый дух , который захлестнул князей в соперничестве за власть над отдельными княжествами и всей Землёй Русской? Разобщил династические ветви и роды настолько, что одни в их корыстных помыслах являлись проводниками вражеских, мародёрских орд  на родные просторы — желавших тут покуражиться, помять, потоптать наш отчий край половецких ханов Кобяков с Кончаками, а другие к стремлению защитить Русь и оттеснить половцев примешивали эгоистичную жажду славы и намерения разграбить приазовские и донские кочевья? Растлил во властных умах понятие о единстве и необходимости объединяться перед лицом общего врага?
     — У Игоря, вишь, своё понимание могло быть о княжеской чести. О своём княжестве он, быть может, радел боле. Защищая которое, он желал и в обороне целой Руси участвовать, границы её до Дона расширить, вернуть Тмутарокань и утвердить независимость земли Северской. Воглавлял ведь он ранее по приказу Святослава Киевского поход на Кончака, громил Кобяка на Орели, устранив угрозу со стороны лукоморских половцев, продолжая ратные подвиги отца своего Святослава Ольговича.  Но потом слышь, паря, когда князь Святослав к вятичам отправился, чтоб армию собрать для решающего боя с Кончаком, Игорь-то втайне от сюзерена самостоятельный поход в степь начал: "Игорь-князь и Всеволод отважный Святослава храбрые сыны -вот ведь кто с дружиною бесстрашной разбудил поганых для войны!"
     — Бой-то, стало быть, дать должно было для отпора кочевников. Утвердить границы земли русской, чтобы держать их под надёжным замком. Только сделать это нужно было сообща и в подходящее  время, когда будет подготовлена для этого необходимая почва. Может быть Игорь посчитал, что не было времени выжидать и действовать надо было немедля. А, может и славу снискать себе  отправился, чтобы все лавры победы на себя возложить. Не знаю, вот только: "И бежит молва про удалого,будто он, на Русь накликав зло. Из седла, несчастный, золотого пересел в кощеево седло..."
     — Дева-Обида, паря, это ещё и подсказка с предупреждением свыше. Подсказкой о  необходимости прекратить княжескую раздробленность и братские крамолы. О необходимости приобретения чести, достойной истинных сынов земли русской. А именно о том, что если будете меж собой собачиться,  если станете ворога в свои пределы родные заводить, чтоб наследство отеческое разделить повыгодней — да не пустит вас в дверь ворчливая. Приведёт вам Яга бранчливая поживиться на вас охотничков, что на добрушко ваше позарятся, каблуком вас на землюшке ж  вашей под себя подоткнуть возжелавшими. Предупреждением о подступающей в железных бронях со львиными зубами монгольской саранче.
     — А край Троянов, Микулушка?
     — "О место свиданья малины с грозой, где, в тучи рогами лишайника тычась, горят, одуряя наш мозг молодой, лиловые топи угасших язычеств!"
     — Аа, Троянова земля это века, объятые языческим идолопоклонством — Тьмою, в отличие от Земли Русской — Света, исходящего от Господа Бога нашего. Полнящегося нашей в него верой.
     — Чёрное небо, в котором запачкала крылышки Дева-Обида — лебедь, лишённая света добра. Тёмное небо, по которому Трояновой тропой по звёздной дороге Млечного пути скакал и прыгал мыслею Боян, перебегал волком путь великого солнца чародей Всеслав Полоцкий — последний языческий князь-оборотень. Действующий напоследок иссякающих сил языческих времён, он имел схожий с царём Китоврасом обычай во дни царствовать над людьми, а в нощи обращаясь зверем китоврасом, царствовать над зверьми: "Тот Всеслав людей судом судил, города Всеслав князьям делил, сам всю ночь, как зверь, блуждал в тумане. Вечер — в Киеве, до зорь — в Тмуторокани, словно волк, напав на верный путь. Мог он Хорсу бег пересягнуть."
     — Ворожил княже, отыскивая нужный путь в пространстве и времени?
     — Да друже, подобно внуку Велесову — Бояну, который заглядывал в будущее, прорицал, состязался песнею с врагами — "И на стадо лебедей чуть свет выпускал он соколов десяток", сочиняя в княжью славу, "О Бояне!соловию стараго времени!", вещие напевы: "Вещие персты он подымал  и на струны возлагал живые. Вздрагивали струны, трепетали, сами князям славу рокотали."
     — Ха, так ведь этот вещий Боян выходит ни кто иной, как древнерусский бродячий поэт -певец и сказитель, нарекаемый в "Задонщине" киевским гудцом — "в городе Кiеве горазда гудца" ! То есть называли тем же самым именем, каким в Стоглаве называются увеселявшие народ и побуждавшие его своей игрой к пляске скоморохи-потешники — они же певцы-гусельники в русских былинах! Осталось прояснить лишь про лебёдушек?
     — Лебеди, лебёдушки, яко же  изначальная суть словес живой речью твердь приобретаемых, есть первоосновные жизненные духи, сиречь мысли магнитною одёжею  обвёрнутые и гогольками по морю пущенными.
     — "У лукоморья дуб зелёный;Златая цепь на дубе том: и днём и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом"..
     — Вот и уразумей, земеля. Царевна-Лебедь символ высокой частоты Души - Искры Божьей. Душа ж земная ежели не грешит пребывает в гармоничном единстве с Господом Богом и всеми его творениями. Ежели ж грешит, то рождает духов нечистых — гордых коршунов, одержимых властью, желающим позаглядывать в потайные двери будущего, вмешиваясь в Божий промысел, помышляющих себя над ним возвысить.
     — Что ж все гусляры, вещие старцы и калики перехожие волховали?
     — Не все, конечно. Но видишь ли одно дело, задавшись тщеславными целями, незаконно проникать к различным сферам, чтобы что-то подглядеть, а потом выдать напрямую добытую информацию без понимания смысла увиденного, и совсем другое быть настроенным на получение и осмысление информационных сигналов, поступающих от Мира Души. А для этого необходимо обладать чистотой помыслов и определёнными знаниями, чтобы принимать, анализировать и правильно интерпретировать поступающие сигналы. Подготовка в этом деле надобна, дабы смысла не исказив, информацию сообразно замыслу Господню довести до человека. Чтоб она его не испужала, чтоб он надлежаще смыслом проникся, заложенным в  предназначенной для него подсказке, что через праведника Вышним транслируется. Такие пожилые праведники, обладавшие духовным видением, встречались и среди гусляров-песнопевцев, дедов-дударей былинных. Некоторые из них, обладали видением  безплотных лебёдушек — суть ясновидением. Осознание же смыслового содержания подобных явлений, в том числе откровений свыше,  — суть яснопонимание или духовное видение.  Последние — праведники, которые были проводниками воли Божьей, становясь зачастую пророками для своего народа. Первые, как Всеслав-чародей, чинили беззаконие.
     — Тратили попусту имеющийся у них дар? Использовали не по назначению, направляя в русло страстей своих?
     — "И хотя в его могучем теле обитала вещая душа, все ж страданья князя одолели,и погиб он, местию дыша.Так свершил он путь свой небывалый.И сказал Боян ему тогда:"Князь Всеслав! Ни мудрый, ни удалый Не минуют божьего суда".
     — Ну благодарствую тебе, друг мой Микулушка. Просвятил ты меня, богатырь.
     — Будь здрав, земляк. И мне же пора возвращаться.
     С последними словами тронулся Первопоселенец и одним шагом встал на постамент подле коня. Взял в руки оставленные копьё с плугом и замер, как влитой,  в привычной для себя позе.
     Смуров снова забрался на край моста и окинул взором долину реки Суры: Подумать только! Всего-то чуть более ста лет назад Пенза была очагом мятежа частей чехословацкого корпуса, когда пятитысячный отряд легионеров под предводительством Чечека и Швеца был брошен на штурм объявленного на осадном положении города, оборонявшегося силами двух тысяч наспехобученных бойцов и привлекавшихся к рытью окопов обывателей и священнослужителей. Грохотали орудия, трещали пулемёты,  раздавалась ружейная стрельба под раскатистые удары грома, сверкание молний и проливной дождь взбунтовавшейся стихии, сопровождавшей жаркий бой, который по замечанию историка Я. Кржижека, "был самым крупным боем чехом против чехов в годы гражданской войны и интервенции в России". Введя крупные силы, белочехи окружили и захватили город. Красноармейцы отстреливались из пулемётов, один из которых был установлен  на колокольне Спасского кафедрального собора. Те из них, которые остались в живых бежали и прятались: одного залезшего под деревянный настил на ул. Московской красноармейца застрелили прямо через него, вытащили и проткнули штыком. Мародёрствующие белочехи выгоняли всех на улицу, грабили дома, продовольственные склады, магазины и находившийся на Соборной площади Совет. Пестрели изрешечённые от пуль здания. Опутанные пучками порванных телеграфных и телефонных проводов,  полнились неубранными трупами улицы: у берега реки Пензы лежит искалеченный матрос, а сестра милосердия Вера большим ножом отрезает болтающуюся у красноармейца на сухожилиях кисть руки. Станция Рязано-Уральской железной дороги, ныне ст. Пенза-III, полна была накидывающихся, как звери, на безоружных людей мешочников. После победы белочешские легионеры безжалостно расправятся с бойцами 1-го Чехословацкого революционного полка — бышими земляками и однополчанами, которые попав в плен, будут избиты и расстреляны. После этого в ночь с 31 мая на 1 июня белочехи покинут Пензу, обстреливая по ходу поезда попадавшиеся им дома, и поедут дальше для взятия Самары. Уже этой же ночью отряды красноармейцев, пополненные по указу В.И. Ленина для подавления мятежа В Пензенской губернии многочисленными армейскими подразделениями, пройдут по городу, производя аресты мародёров и сотрудничавших с чехословаками пособников, многие из которых в первых же числах июня будут расстреляны в городской черте на Песках.
     Светало. Поспешил в свой скворечник и Смуров, когда пропела третья птица — то ли петух, то ли синица, "которая часто ворует пшеницу, которая в темном чулане хранится в доме, который построил Джек."
***
     Бросив в сейф папки с текущими делами, Смуров бодро проскочил через вертушку и оказался на залитой солнечным светом улице. Ласковые лучики раннего солнышка золотистыми свербями пробивались через зелень молодой листвы, заставляя слегка прищуриваться от блаженного удовольствия. Аксентий чуть было не пустился привычном маршрутом в сторону дома, как его неожиданно посетила смелая мысль отправиться прямиком к Любаше. Да, несмотря на раннее утро, взять вот так по драгунски, реваншируясь за свою давешнюю застенчивость и нерешительность,  взять да и с наскока заявиться к ней, избрав для виду приглашение на его лекцию в Музее народного творчества. Решено!
     Смуров перемахнул на  ул. Московскую, минуя старый кинотеатр "Родина".  Спустившись до середины центральной улицы, свернул через арку краснокирпичного дома в Поприщинский переулок, за которым  нырнул в одну из примыкающих к самому его окончанию пешеходных тропок. По ней выбрался к тенистой аллее, ведущей к заросшей клёном и орешником небольшой усадебке. Вот и Любашины хоромы. 
     Слегка оправившись и переведя дух, постучал дверным молотком. Дверь отворила миловидная пожилая дама: "Вероятно, Любашина мама", — подумал ничуть не смутившийся Смуров.
     — А вы, знаете, вы немного с ней размянулись. Любаша совсем недавно ушла.
     Вы точно не повстречали её на пути? — с бархатисто-вельветовой обходительностью отвечала Смурову дама, после того, как он, представившись, попросил позвать Любашу. — Но вы заходите, коли уж пришли столь рано. Стало быть, имеются какие-то важные дела. Могу я вам чем-то служить?
     — Я право не знаю, пани э..
     — пани Графнетрова, к вашим услугам, сударь. Ну проходите же.
     — Благодарю.
     Пани Графнетрова проводила гостя в гостиную, и предложив Аксентию травяного чаю, уселась подле него в кресло-качалку рядом с камином:
     — Ну слушаю вас, сударь?
     — Понимаете, пани Графнетрова, какое дело... Мы давеча с Любой так скоро расстались после дня рождения, что я собственно позабыл одну маленькую вещь. Столь незначительную, что, по правде сказать, я мог бы сделать это и по телефону. Но вот из-за особого уважения к Любе хотел всё-таки при встрече, как говорится, напрямую, ээ...
     — Ну же, смелее.
     — Но, собственно, дело-то в следующем, — отхлебнув душистого с липовым цветом и ромашкой чаю, опять спотыкаясь, промямлил Аксентий.
     — А знаете, что, дружок! А давайте-ка мы с вами вот что!
     С этими слова пани Графнетрова ненадолго скрылась и появилась с вытащенной из погреба  винной бутылью. Приподняв её для Смурова, чтобы он смог разглядеть плотно-насыщенные земляничные тона напитка, от вида которого у Смурова потекли слюнки, восхищённо воскликнула:
     — А?!
     — О... Wodka lasow, wodka jagodowa!
     Выпив по рюмашке-другой, потекла говорливо речушка.
     — А хотите ещё моей наливочки фирменной испробовать? Грушёвой. У меня очень даже имеется в погребке запасы. Не ликёр, а чистый нектар!
     — Dekuji, pani Grafnetrova. Я же вот о чём. У меня в скором времени лекция состоится. Вы же знаете, что Люба сейчас взялась за одну серьёзную работу. А  я лекцию даю на сопричастную к Любиной тему. Думаю, ей было бы интересно. Ну вот и хотел пригласить её.
     — Чем же вы занимаетесь, пан Смуров?
     — А я, пани Графнетрова, собственно, учёный-фольклорист.
     — Простите?
     — Езжу, знаете, по деревням да глубинкам — сказки собираю с частушками. Андрея Белорецкого помните, который по белорусским деревням путешествовал, былины записывал, предания. В Болотные Ялины к Наденьке Яновской заезжал, которая по замку лунатила. Припоминаете, Дикая охота, Малый человек, Голубая женщина, ну?
     — Вы такой интересный, Смуров, — обомлев от изумления и возложив крест накрест руки на грудь, заворожённо пролепетала пани Графнетрова.
     — Ну вот и я в своём роде чем-то похожим занимаюсь.
     Пани Графнетрова, вырвавшись из сковавших её удивлением оков, слегка пообмякла. А спустя мгновение властно распрямившись, ошарашила Смурова неожиданной сменой направления беседы:
     — Любочке нужен муж!
     — Что?
     — Не что, а кто. Мужчина. Вы слушаете меня, Смуров?
     — Да, да, пани Графнетрова.
     — Так вот Любе нужен мужчина. Серьёзный.
     — Ээ...
     — Много ль вы прибавляетесь ваши занятием?
     — Сколько я зарабатываю?
     — Именно.
     — "Сватался за Катиньку из деревни скоморох, сказывал он Катиньке про именье про свое: "Есть у меня, Катинька, скрипка и гудок".
     — Ну а капиталы-то у вас имеются?
     — "Сватался на Дунюшке веселый скоморох, сказывал житья-бытья: свирель да гудок".
     — Да уж, не густо... А вот, знаете, что, Смуров?
     — Что, пани Графнетрова?
     — А вот нравитесь вы мне, Смуров. Нравитесь вот и всё тут! Помогу я вам, милок. Поговорю я с Любавой. Ежели за вас взяться, направить твёрдою рукою.. Ого-го..
     В соседней зале прошуршали по паркету чьи-то балетки и скользнули в сторону Любашиной спальной. Смуров повёл им вслед рукою, как бы указывая на услышанные шорохи. Затем промычав что-то нечленораздельное, рыпнулся было к Любиному будуару, но был перехвачен отрезвляющим замечанием пани Графнетровой:
     — Ну что, вы, Смуров? Ну же! Я же сказала — Любаши нет дома. Экой же вы скорый, голубчик.
     Пока Смуров целовал на прощание пани Графнетровой ручку, через полуоткрытую дверь доносился знакомый и стойкий собачий запах. Выйдя из дому наружу, Аксентий запечатлел промелькнувший хвостик убегающей по аллее Меджи. Ну а  прошмыгнувшая за арку краснокирпичного дома  обутая в старомодную туфлю нога полной женской фигуры, когда Смуров выходил обратно на ул. Московскую,  довершила для Аксентия цельнопикантный образ о даме с поводком в руке: " Опять Матрёшка заревновала. Следит."
***
     Воскресным утречком в  Пензенском музее народного творчества Аксентий Смуров публичным выступлением открывал свой лекционный курс, общий вектор котого был озаглавлен им как "Истоки памяти в преломлении историко-филологических и научно-религиозных изысканий".
     В выставочном зале музея, переоборудованного по таком случаю под небольшой конференц холл, Аксентий читал перед целевой аудиторией первую обзорную лекцию тематического цикла.
     Давайте и мы подключимся к сему действию: подойдём поближе к дому с мезонином и через дверь восстановленного ажурной кружевной резьбой убранства фасада заглянем внутрь терема, в котором уже разговорился и разошёлся вовсю наш замечетельный герой.
     — Арии...Кто вы? Или правильнее кто мы? Предлагаю, друзья мои,  задать критическую отметку, от которой мы будем отталкиваться в наших дальнейших рассуждениях.  Сделать, так сказать, стратегическое определение. Скорее даже разделение. Кого же мы будем иметь ввиду под ариями: пятую по счёту расу человечества в целом, сменившую прешествующую ей атлантическую расу человека умелого или же конкретный этнос внутри единой расы человека разумного, то есть мыслью живущего? Другими словами арии это изначально собирательный термин для всех совокупностей разноэтнических представителей единой пятой расы человека разумного или это одна из наиболее её развитых веток, имеющая отличную от других представителей родственной пятой расы человека разумного этническую самобытность и спецификационную принадлежность. Наиболее перспективным видится последний вариант, хотя при этом стоит отметить, что приоритетным фактором, выделившим арийскую ветку из числа homo sapiens, является не различие на уровне материальных энергий, в частности, строении ДНК, в разной степени отличных друг от друга гаплогрупп итд, а развитие умения мыслить в той мере, которая охарактеризовала ариев  как одного из важнейших забойщиков общемирового развития. В силу наличия в современном мире множества различных наций и говорящих на разных языках народностей — представителей европеоидной, негроидной, монголоидной и прочих рас, версия об ариях как о единственном этносе человека разумного не представляется убедительной.
     Что же значит арии? Этноним арии многие тысячелетия назад означал "пахари", а затем стал названием господствующего народа в древней Индии, где слово " aryia" приобрело значение «благородный», «верный». Владимир Алексеевич Чивилихин — русский советский писатель и журналист в своём публицистическом труде "Память"  высказывает предположение о возможном наличии связи между словом "арии" и общим в своей коренной основе для всех балто-славянских народов словом, означающим это исходное понятие: "Литовская, например, форма слова «пахать» – arti, ariu, в народном говоре «пахарь» – arijas, латышская – art, aru, сербскохорватская – орати, польская – огас, чешская orati, старорусская – орати и т. д."
     В этой же книге Владимир Алексеевич, заинтересовавшись словом "русь",  в перечислении племён, со старейшинами которых Гостомысл согласовал призвание Рюрика, задаётся вопросом о происхождении данного слова, которым впоследствии назвалась наша страна с её великой историей.  Справедливо полагая, что Русь, Россия — исходное имя нашей родины, возможно, исторически сложилось из многих источников, автор перечисляет и исследует несколько версий относительно её этимологии. Выражая отношение к выведению многими исследователями слова "русь" из иностранных источников, он в итоге формирует свою собственную гипотезу касаемо изучаемой проблематики. "Во II-III вв. н. э. меж балтами, славянами и германцами, — пишет Владимир Чивилихин, — жили какие-то руги", зафиксированные в V веке на Среднем Дунае и называемых Тацитом «Reudignii». Учёные возводят это племенное имя к термину "корчеватели леса", делая из этого логичное предположение о ругах как о занимающимся земледелием народе. Один автор предлагает взять за исходное понятие, образовавшее этноним «русь», слово «медведь», основываясь на том, что во многих западноевропейских языках это слово имеет общий корень "urs".  Слово "руотси", которым финны и карелы называли дружинников у варягов, семантическими корнями отсылает к понятиям "вёсельных людей" и "гребных воинов". Но ведь данный термин " в равной степени, — подчёркивает находку автор, — относился к славянам и шведам!"  В этом отношении соглашусь с мнением исследователя русского и славянского фольклора А.С. Фаминцына, который полагает, что вопрос о том кем были варяги до сего времени остаётся неразрешённым. К этому Александр Сергеевич присовокупляет предложение изучить интересную книгу  С. А. Гедеонова "Варяги и Русь", в которой русский историк доказывает, что варягами были не норманны, как привыкли думать, а балтийские славяне.

     Далее, Владимир Алексеевич упоминает об исследованиях, выводящих имя нашей родины от днепровского притока Рось и, наконец, решается, со ссылкой на словацкого лингвиста, диалектолога, этнографа, историка, знатока славянских древностей и языков Павла Шафарика, высказать свою точку зрения на происхождение слова "русь".
     Cлова «реудигнии», «руги», «руты», «руотси» или «роксоланы» фонетически, по мнению Чивилихина, всё же довольно далеки от слова «Русь». «Рос» греческих и арабских авторов или «рус» латинских — от речки Роси или латинского слова «rus», означающего сельскую местность — также  не представляются автору перспективными в силу того, что, несмотря на обилие сельских местностей в Европе, наша родина всё же издревле славилась городами, а разросшееся уже во времена глубокой древности до значительной численности племя наших предков, даже если некоторая его часть в самом деле когда-то обитала в крохотном бассейне Роси, скорее обрело бы этноним, связанный с магистральными причерноморскими реками Доном, Донцом, Днепром, Днестром, Дунаем. Примечательно, что в названиях этих рек повсеместно фигурирует звукосочетание «дн». Все они даны каким-то одним древним народом, жившим на берегах северочерноморских рек пять тысяч лет назад, среди которого обнаруживаются явные следы и наших далеких предков.
     Русские деревни в основном пристраиваются к рекам. Точно так же располагались и наши древнейшие поселения, из которых образовались позже первые русские города.  Все они обосновывались на реках, которые снабжали наших предков рыбой, пернатой дичью,  бобровым мехом, предоставляли возможность охотиться на диких копытных у бродов и звериных водопоев, давали воду для приготовления пищи, мытья, полива угодий, давали корм домашней водоплавающей птице и луговую траву для скота, круглогодично являлись транспортной артерией, создавали условия для доходной международной торговли, открывали выход к морям, а также имели огромное значение в военном ремесле  — служили естественной защитой от конных кочевников для наших предков-пахарей. У водных преград возводились русами феодальные замки, укреплённые города и системы оборонительно-крепостных линий.
     Наши далекие предки обожествляли реку, что отразилось в многочисленных сюжетах устного народного творчества. В языческую эпоху славянами почитались реки, озёра, источники и водяные божества — нимфы. Даже после крещения Руси долго еще свершались у рек языческие народные празднества, чему существует ряд документально зафиксированных подтверждений, как например в Стоглаве: «сходились мужи и жены и девицы на ночное плещеванье и безчинный говор и на бесовские песни и на плясанье и скаканье»; «тогда к реце идут с великим кричанием, аки беси и умываются водою». Или же в  житии преподобного Нифонта, в котором имеются подробности праздника: «бесы в виде человеческом, ови бьяху в бубны, друзии же в козице и в сопели сопяху, инии же возложиша на лица своя скураты и идяху на глумление человеком и, мнози, оставивше церковь, течаху на позоры», то есть на зрелище.
     Павел Шафарик утверждал, что в праславянском языке река называлась «руса» («rusa»).  Автор "Славянских древностей" пишет: «Это коренное славянское слово, как общее существительное имя, уже осталось в употреблении только у одних русских в слове русло, означающем ложбину, русло реки, глубь, вир; но как собственное имя рек, городов и селений, более или менее близ них лежащих, употребляется почти у всех славян».
     Попутно, Владимир Алексеевич указывает на изобилие в Восточной Европе рек, которые носят или когда-то носили именно это название — народное имя "Русь" или "Рось":  называвшийся в старину Росью Неман, в то время как один из его рукавов до сих пор сохранил название Русь, а залив, в который он впадает, имел название Русна; Рось или, Руса, река в Новгородской губернии, Русь, приток Нарева; Рось,  приток Днепра на Украине; Руса, приток Семи; Рось-Эмбах; Рось-Оскол; Порусье и другие. Но главное, имя Рось или Рас принадлежало нашей Волге!
     От того же праславянского корня «рус» образовано слово русалка! Речная нимфа, с древним культом которой связано множество поверий языческих предков славян. Русалки — шаловливые и прекрасные в своей наготе девы, способные соблазнить  и увлечь в реку любопытного мужчину. Они живут в речной глуби или мельничных омутах, в троицу качаются на ветвях деревьев, куда, задабривая их, женщины вешают пряжу и платки. Стоит девушке тайно сплести венок в лесу и бросить его на воду для русалки, та сразу же даст любимого. Миф о русалках значительно изменился в Великороссии. Из веселых созданий западных славян и малороссов русалки в стране дремучих северных лесов превратились в злых и мстительных существ. Мавки и майки - это древние первобытные верования. Русалок, поющих восхитительными голосами веселые песни, заменили угрюмые существа, всегда готовые защекотать до смерти и утопить. 
     А Русалкино заговенье? Ещё относительно недавно, в 19 веке первый день после христианского праздника – апостольского поста, или петровок, введённого для отвлечения людей от купальской обрядности, в селениях Нижней Волги «девки идут все толпою с песнями на Волгу, бросают венки, провожая русалку, чудовище, представляемое несколькими парнями, покрытыми одним парусом; впереди несут на шесте занузданный конский череп, позади идет дико наряженный погонщик». «…На Русалку, или Семик, девки крестят в лесу кукушку, кумятся, завивают венки, а на русальнице, русальной или русальской неделе, следующей за Троицей, с Духова дня более в лес не ходят порознь, тут гуляют русалки». 
     Языческий обряд — весенние песни и пляски у реки, которые осуждали церковники, назывались русалии: «…нарекоша игру ту русалья».
     Насколько же прочно укоренились языческие верования и обряды, связанные с русалками. В сознании нашего народа они переплелись с церковными праздниками и живут на Руси более  тысячи лет после принятия христианства.  Хотя стоит отметить, что пример с русалками это частный случай проявления общего течения: христианство, несмотря на продолжительный период своего господствования в славянских землях не в состоянии было заглушить в народе древние языческие верования — слишком крепка сила живущих в нём языческих преданий и жива сила воображения, чтобы он мог в одночасье отрешиться от прежних языческих убеждений, веками унаследованных им от праотцов. Отчасти подсуропили ситуацию и сами церковники в своём стремлении быстрыми темпами осуществить приобщение языческого славянского населения к христианской вере, в том числе, и насильственным способом: руководствуясь подчас искренними намерениями духовного обогащения народа, использовали настолько неразумные и неподходящие методы, что зачастую это выливалось в оказании медвежьей услуги. Вспоминается пословица о благих намерениях, которыми вымощена дорога в ад.  Любая девиация в иерархически выстроенной паре с приоритетом мысли над формой, а именно правильно поставленные цели с несоответствующими методами её достижения, либо годная форма с изначально неправильно выстроенной целью, не соответствующей требованиям вершины — Души, соотносящей основы целеполагания с Законами Бога, оказывается способна превратить, казалось бы, доброе начинание в ошибку, тем самым вычёркивая её из разряда благих деяний.
     —  Как? — каркнула дама в огромных черепашьих очках, чей вид напоминал бьющую крылом птицу, а безцеремонно прервавший цепь рассуждений лектора короткий возглас скорее походил на отмахивающийся от нечисти "кыш", — Вы что же хотите сказать?
     По залу пополз смрадный душок. Аксентия поворотило от запахших псиной прело-мускусных испарений. Поморщив нос, он пригляделся к полноватой даме с изрядно загримированным лицом: поверх её плеч на тело был посажен, с претензией на некое подобие платья, дерюжий картофельный мешок с прорезью в области шеи, а голову окаймлял патловатого вида красно-коричневый горшок. Сквозь нелепо наложенные загородительные редуты в облике дамы промелькнуло нечто, показавшееся Смурову отдалённо знакомым. Взглянув на неё, он мысленно вопросил: "А мы случаем не знакомы, мадам? —  и, прочитав промчавшийся  в её глазах шквалисто-ураганной грозой ответ —"Неет!",  спокойно ответил ей:
     — Я хочу сказать, мадам, — объясняя, продолжил своё выступление Аксентий, — что вера в Бога является абсолютно естественным состоянием. Противоестественны же человеческие ошибки, будь то стремление искусственно, в том числе силовым способом, навязать человеку какие-либо представления или идеологические концепции. В таком случае даже самые правильные вещи рискуют быть пройденными мимо, остаться незамеченными, невоспринятыми. Виною тому многочисленные извращения, сопровождающие процесс преподнесения истины, либо намеренное желание исказить эту истину в угоду меркантильным соображениям. Такие настроения подобны клину, вбиваемому между человеком и верой. Это те промахи, то есть ошибки, несовершенства сознания, которые могут или оттолкнуть человека от веры, или увести в сторону, исказив истину. Заметьте, насколько уместно мною чуть ранее был употреблён глагол "заглушить". Не предложить знания и предоставить человеку право выбора, а заставить, не раскрыть истинный смысл, тем самым создав предпосылки к переосмыслению, а буквально физическим путём вытеснить, придавить, притоптать, задвинуть принятые когда-то установки, утрамбовать поглубже способного в любой момент вырваться наружу "чёртика из табакерки". Это с одной стороны. А с другой, деятели христианской церкви сами же способствовали сохранению в народе его древнего миросозерцания, исполненного обожествлением природных духов, явлений и стихий. Исходя из практического взгляда, что новое учение не могло быть привитым к народу без представления общих с языческим учением черт, они использовали под эти цели элементы формально-шаблонного наложения друг на друга схожих черт старой и новой религии, заботясь лишь замене в обращаемом в христианство народе понятий языческих на христианские. Поэтому нет ничего удивительного в том , что прежние мировоззренческие концепции народа с водворением христианства полностью не исчезли. Изменяясь под влиянием новых условий жизни, старые языческие представления продолжали, да и в какой-то мере продолжают и по сей день жить в народе. Резюмирую. На начальных этапах распространения христианства, призванного пробудить истоки нового мышления, попутно происходила красочная смена декораций, за полотном которых порою явно не доставало смыслового содержания. Названия богов языческих сменились названием христианского Бога, Богородицы, ангелов и святых. Первые христианские храмы часто воздвигались на местах языческих святилищ, а главнейшие христианские праздники, унаследованные  от греков, назначались в дни прежних праздников языческих славян. Как итог не закономерная коррекция мышления, а дуалистическая ситуация при которой за внешне христианским обличием процветало переложенное на новые рельсы языческое мировоззрение,  либо обращённый в христианство народ параллельно с новой религией продолжал исповедовать и старую языческую. Таким образом, на первых порах христианизации народ не забывал старых стихийных и личных богов своих, которые под старыми именами наряду с новыми или же под новыми именами за прежним семантико-коннотационным наполнением продолжали существовать в его памяти. Происходили пёстрые смешения языческих и христианских воззрений с обоюдовекторным проникновением и влиянием, производя гибридные плоды синкретических мутаций.
     Приведу небольшой пример, проследив кого в простонародном сознании замещал распространённый в христианстве св. Георгий Победоносец.
     У славян он был известен под именем св. Юрия, у русских под названием Егория Храброго. В качестве одного из сирийских мучеников привлёк на себя часть культа персо-римского Митры. Был одним из популярнейших святых в сознании полуязыческого народа, приняв на себя атрибуты нескольких солнечных богов. Оффициальный широкий культ святого слился с языческими верованиями первохристианского народа, который соотнося св. Георгия с солнечными божествами, почитал его богом небес, света, или Белобогом, солнцевым конём Хорсом, богом весны (св. Юрий ключник у мораван), покровителем  земледелия и скотоводства. Чествовали его и как покровителя охотников, оракула и подателя женихов. В лужицко-сербских песнях к нему обращаются как к солнцу - "богу на небе". В обряде болгар в честь св. Георгия жертвенным животным служит белый ягнёнок, так как божественным представителям небесного света приносились у народов в жертву животные белой масти. Накануне дня св. Георгия, как накануне  главнейших праздников солнца: низшего и высшего (Иван Купала или Ярилин день) его стояния и при встрече весны,  в славянском укладе символизировавшей победу солнца над Мареной, ( в христианстве  - дни Рождества Христова, Иоанна Крестителя и Пасхи), в некоторых местах жгут костры, что у гуцулов и подгорян называется  "Юрика палити". Святой Георгий — победитель дракона, Дажьбог и конь Хорс. Почитание бога солнца в виде "солнцева коня", перенесённое на св. Георгия, долгое время  удерживалось в Белоруссии, где девушки в день этого святого пляшут около коня и поют, величая его золотым: "Розыграйся, Юря коник, залаценьки коник" или "Розыграйся, Юрья коник, разбиу камень капыцейком".
     — Аксентий Вольгович, — раздался молодой мужской голос из зала, — вы заговорили о реках, рассказывая об этимологии слова "русь". К чему же вы в конечном счёте клоните и есть ли тут какая-либо взаимосвязь с ариями?
     — Прошу прощения за некоторое отступление. Продолжу. Итак,  в праславянском языке река называлась «руса».  От того же праславянского корня "рус" образовано и слово русалка. Русский этнограф и  лексикограф В.И. Даль собрал немало диалектных русских слов, производных от того же исходного корня "рус": руслень, руси, русленый, то есть цеженый квас, руслина-быстрина, руст, русый. Имеется также в его словаре упоминание об имени собственном Рус, которое объясняется  как «сказочное чудовище днепровских порогов». Вспомним сохранившееся у русских мужское имя Руслан. Ключевым же словом остаётся "русло", которое присуще лишь русскому языку. Образованное от того же корня "рус", оно имеет характерную конечную русскую флексию, весьма распространённую в нашем языке: ветр-и-ло, корм-и-ло, Яр-ило, сус-ло, коромыс-ло итд.
     Как известно, многоие племена и народы назывались по ареалу их преимущественного обитания. Многие отставшие в развитии народы и по сей день сохраняют за собой подобные названия, которые в переводе с их родных языков дословно означают: морские жители, жители сопок, пустынь, степные жители, таёжные люди, великий народ холмов и прочие.
     Если обратиться к восточнославянским раннесредневековым полянам, то это «жители полей», дреговичи — «жители болот», древляне — «жителя дебрей, лесов».  Все они при существующих различиях с незапамятных времен селились вдоль рек.
     И вот тут-то Владимир Чивилихин и высказывает своё предположение, которое, с его точки зрения, выдерживает требования исторической лингвистики и топонимики: "Если «руса» – это «река» – извечное место поселений наших предков, с которой всегда был так тесно связан их образ жизни и верования, «рус» – праславянский корень, образовавший такое большое гнездо слов только в русском языке. Рус – полузабытое мифическое днепровское божество, то обобщенный этноним «русы» или «руссы» – издревле значило «живущие на реках», «жители рек», "речной народ".
     В публикации профессора Ф. И. Кнауэра «О происхождении имени народа Русь» высказана интереснейшая гипотеза. Поскольку речь далее пойдёт в привязке  к текстам Ригведы и Авесты, кратко уточню информацию об этих источниках. Авеста — священная книга древних персов, состоящая из сложенных Зороастром гимнов. Исходя из их языка и содержания, британский учёный-иранист Мэри Бойс соотносит жизнь Зороастра с азиатскими степями к востоку от Волги, где 3500 лет назад и возник зороастризм.  Ригведа это один из четырёх разделов Вед — памятников древнейндийской литературы, написанных ещё до возникновения буддизма. Слово "веды" переводится как «знание». Вспомним русские слова, образованные от того же древнейшего первокорня: «весть», «ведать», «ведомости», «ведун», «ведьма», «ведомство», «известия».
     Так вот Кнауэр пишет, что в древнеиндийских гимнах «Ригведы» упоминается мифическая река Rasa, «великая матерь», текущая на дальнем северо-западе, на старой родине. А в Авесте  говорится о реке Ranha, в привязке к покрытой снегом земле. Позже персы упомянут о реке Raha, отделяющей Европу от Азии. Скрупулезным филологическим анализом исследователь доказывает этимологическое тождество этих названий с древним именем Волги – Ра, которое обрело впоследствии такие формы, как Рос у греков и арабов, Рось, Русь, Роса, Руса у славян. Последними топонимами были названы многочисленные северо-западные реки на новых местах расселения народа, вышедшего в глубокой древности на свои исторические пути с Волги, так же как другие древнеиндоевропейцы, переселившиеся с нее на дальний юго-восток, назвали один из притоков Инда именем той же реки-прародительницы Rasa. Автор считает, что «имя народа „русь“ чисто славяно-русского происхождения» и в точной передаче слова означает не что иное, как «приволжский народ».
     Мы сейчас, прошу заметить, говорим о далёких предках славян, русских, которые  пять тысяч лет назад жили в причерноморских степях. Но и эта временная отсечка не является начальной точкой отсчёта ещё более древней славянской истории. Но об этом чуть позже.  Но даже и эта отметка, откидывающая нас ко II-III тысячелетиям до н.э. даёт представление о тех глубочайших заблуждениях, идущих от первого русского историка Нестора, очевидца возвеличения Киевской Руси, согласно которым многие русские учебники конца 20 века начинали отсчёт славянской истории с V века нашей эры, с постройки на Днепре Киева князем Кием, в то время как  «могучая Киевская держава IX-XIII вв. была только одним из позднейших фактов истории Руси, стародавняя же история и культура ее еще ждут широких исследований» (В. А. Чивилихин "Память").
     Наши отдаленные предки всегда жили на Днепре, они были автохтонами, то есть коренными жителями приволжских и причерноморских степей и прилегающих районов Европы.
     На Киевских холмах археологи находят целые клады римских монет, датированных I-IV вв. нашей эры, что по всей видимости указывает на то, что предки полян производили излишки собственных товаров для международной торговли.  Геродот, побывавший в  южнорусских степях  в V в. до н. э., упоминал о  северных районах, в которых жили скифы-пахари, сеющие хлеб на продажу. Милоградская культура Среднего Поднепровья, как и более поздние зарубинецкая и черняховская содержали в себе множество элементов, указывающих на их славянскую принадлежность. Здесь  на протяжении тысячелетий сохранялась непрерывная земледельческая традиция.
     Возвращаясь к компоненту  «дн»  главных гидронимов Причерноморья — рекам Дон,  Северский Донец, Днепр, Днестр, Дунай, многи учёные приходят к выводу, что названия всех этих рек образовались от одного понятия, принадлежавшего древнейшему народу, что жил в этих местах с незапамятных времен. Это были предки ариев, то есть индоевропейцев, чья прародина локализуется наукой в степном Поволжье и Причерноморье. Слово «дану» обозначает реку вообще в Ригведе — сборнике лирико-мифологических священных песен, созданном в районе Афганистана – Пенджаба в последней четверти II тысячелетия до нашей эры арьями-скотоводами, которые переселялись в Индию на протяжении примерно пяти столетий из степной и лесостепной зоны Восточной Европы, с междуречий Волги-Дона-Днепра-Днестра, где в III тысячелетии до н.э. сложилась индоиранская, или арийская (индоевропейская), языковая и культурная общность. Арьи тесно соседствовали или даже составляли близкородственную общность с протобалто-славянскими племенами.
     Одним из подтверждений данному факту служит поразительное сходство санскрита ведических арьев со славянскими языками по основному лексическому фонду, грамматическому строю и роли формантов.
     Сравните санскритское nabha, nabhaca, обозначающее место обитания богов, пространство, несущее солнце и облака, рождающее зной и дождь, с близким этому понятию по смыслу и лексической форме русским «небо, небеса».  Санскритоведическое «bhaga» (милостивый бог, покровитель, добрая судьба) со славянским словом и понятием «бог». Многозначное санскритское svarga – идущий (пребывающий) в свете, сияние, небо, небесный свет с почитаемым славянами Сварогом: «Огневе молять, зовуще его Сварожичемъ».  Сын Сварога Дажьбог — "Солнце-царь"  это Dah-бог, «сияющий» бог.
     Огромное количество пересечений находим и на уровне сопоставления всевозможных культов и обрядных традиций. Неисчислимое множество гимнов вед посвящено Агни - "богу огня" и его ипостаси. Все жертвенные ритуалы, начиная с ведических времен, проводятся перед огнём. Среди русских язычников, которые "поселились огнищанами на Земле Русской", были широко распространены «моления огневи» под овином и возжигание купальских костров. В бывшей Югославии почти без изменений оставался, как минимум, до конца двадцатого столетия  метод добывания «живого огня», о котором рассказывается в «Ригведе»: «Агни породила счастливая древесина для трения». В мае в этих балканских странах проводили праздник «живого огня», называемый «прогоница». По древнему обычаю, в этот день скот для защиты от болезней прогоняли между двумя кострами, зажженными от «живого огня». В обряде добывания огня имеют право участвовать только мужчины, которые вручную трут один брусок дерева о другой до появления искры, от которой зажигают солому, а от нее обрядовые костры.  Литовцы и уничтоженные немцами пруссы, чьи далекие предки, близкородственные древнейшим балто-славянам, по основному своему языческому верованию были огнепоклонниками.
     Запреты осквернять огонь разными «нечистыми» предметами традиционно соблюдаются многими старыми людьми и в наши дни.
     В этой связи хочу поделиться интересными соображениями.
     Но сначала немного предыстории.
     Вы наверняка слышали о таком празднике как Красная горка, которая была традиционным временем свадеб, что велось от языческих времен. Как известно, у язычников были игрища между сёл, на которые они сходились, чтобы умыкнуть себе жён. В старину в этот день девушки и молодые женщины собирались на излюбленном месте и пели песни-веснянки — обрядовые песни заклинательного характера, "закликали", "заигрывали" весну, водили хороводы, устраивали игры и пляски. В этот день происходили свадьбы, шло усиленное сватовство. 
     И.Забелин объяснял происхождение праздника красной горки следующим образом: "Надо заметить, что в языческое время родители  хоронились обыкновенно на высоких горных местах, или на горах; относительно живущего поселения в Шенкурском и Вольском округах выражение "идти на горы" значит идти на кладбище; на такие же горы язычник выходил и закликал весну; на горах он встречал играющее солнце; на горах и на могильных холмах или курганах, какие язычник ссыпал над умершими, после таяния снегов показывалась первая проталина и затем первая травка. Время появления этой первой зелени и получило наименование Красной, т.е. прекрасной, Горки, как известной высоты весеннего тепла".
     Раскопки славянских курганов в бассейне Дона дают очень ценные сведения о языческих представлениях людей и их этнической истории. После того, как  кто-то умирает начинается подготовка погребального костра. Место сожжения происходило не на месте будущего кургана, в котором совершалось захоронение. На месте  будущего захоронения, где предполагалось насыпать курган,  готовились принять  очищенные останки кремации. Сооружали деревянную камеру размером 1Х2 метра, высотой около полуметра из дубовых плах. Это был ящик с крышей, полом и предусмотренным с восточной стороны входом. По периметру будущего кургана ставилась деревянная столбовая оградка. Собранные с погребального костра останки кремации помещали в глинянный сосуд и ставили в погребальную камеру. Затем насыпали курган, ссыпая землю внутрь столбовой оградки, которая обрамляла курганную насыпь. Погребальная камера частично присыпалась за исключением оставляемого свободным входа, прикрываемого большим камнем. Возведя часть будущего кургана, приносили хворост, поджигали, отдавая дань огню. Вокруг кургана образовывался неширокий ровик, из которого брали землю. По окончании работы в ровике зажигались костры в память о покойниках.
     Белорусским поэтом Янкой Купалой написана поэма "Курган", которая завершается такими строками: "Кажуць, каб хто калі зразумеў голас той,не зазнаў бы ніколі ўжо гора...Можна тут веру даць, толькі слухаць душой...Курганы шмат чаго нам гавораць."
     Действительно, курганы это кладезь информации. И возникает вопрос — а не являются ли эти курганные насыпи в Воронежской и Ростовской областях древним праобразом "башен молчания" у зороастрийских огнепоклонников? Если даже окажется, что это так, то они всё равно превзойдут  языческих славян в части извращённых понятий о ритуальной чистоте. Объясню в чём дело.
     Так называемые обряды очищения материально ориентированных язычников приняли свою уродливую форму ещё в индоиранской эпохе, будучи аналогичными и у зороастрийцев и у брахманов. Это, в первую очередь, относится к использованию мочи коровы в качестве средства очищения. Особые правила составляющие своеобразие зороастрийской веры, касаются воды и огня. Если большинство людей используют воду для мытья, не излишествуя в вопросах её пригодности, то зороастриец, заботясь о чистоте самой воды, считает, что ничто нечистое не должно соприкасаться непосредственно с природным источником воды. Если нужно вымыть что-то ритуально загрязнённое, следует специально для этой цели набрать воду, и лишь после того, как нечистый предмет будет очищен коровьей мочой и осушен на солнце, его можно помыть заготовленной для этого водой.
     Похожая история происходила и с огнём, сжигать на нём мусор считалось немыслимым. В огонь необходимо подкладывать только чистые, сухие дрова, совершать ритуальные возлияния и с особой предосторожностью ставить горшки для варки пищи.
Величайшая скверна заключалась в мёртвых телах праведных людей. С момента смерти с мертвецом обращались как  с чем-то в высшей степени заразным. К нему приближались лишь профессиональные могильщики и носильщики трупов. Со времён средневековья трупы оставляли на особых похоронных башнях, а в авестийское время  их бросали на оголённом горном склоне. Было важно, чтобы мёртвое тело, выброшенное на пожирание птицам и зверям, не соприкасалось с благой землёй, водой и растениями.
     Ритуально нечистым считалось любое кровотечение, в том числе самый что ни на есть естественный процесс менструального цикла у женщин. Во время месячных женщина подвергалась жесточайшим запретам на занятие обычной деятельностью и стоически выполняла жестокие законы очищения, считая их  неизбежными в борьбе с силами зла. Разовые обряды, помогающие восстановить чистоту, включали омовение с ног до головы. Более тщательное очищение, необходимое после серьёзного осквернения, совершали жрецы произнесением священных изречений. Самый действенный из обрядов состоял из последовательного тройного очищения коровьей мочой, песком и водой, причём очищению  осквернённый подвергается, переходя через девять ям, позднее заменённых  на камни для уменьшения риска загрязнения самой земли. Затем для очистившихся  следовали девять дней и ночей уединения с дальнейшими омовениями и молитвами. Этот обряд назывался "очищение девяти ночей".
     Аналогичная картина наблюдается и в среде парсийской общины сынов Зороастра в Индии. «Башня Молчания» — последнее жилище, кладбище парсов. Подобные строения рассеяны повсюду, где только живут и умирают парсы. Никому, даже главному смотрителю и сторожам, не дозволяется подходить ближе как на тридцать шагов расстояния. Одни  носильщики трупов, ремесло коих наследственное и которым закон строго воспрещает заговаривать с живыми, дотрагиваться или даже подходить к ним, входят и выходят из «Башни Молчания».   Кто раз осквернился прикосновением к мёртвым телам и побывал в «башне», тому возвращаться в мир живых уже невозможно: он осквернил бы всё общество. Даже родные следуют за гробом издали и останавливаются в девяноста шагах от «башни».
     И вот теперь я задаю себе тот самый вопрос, к которому я так осторожно подходил: А не являются ли все эти упомянутые ритуалы с их крайне искажёнными представлениями о скверне и чистоте, с насаждёнными культом псевдочистоты комплексами, причиной множества фобий, страхов и панических аномальных состояний, испытываемых в современных реалиях людьми по отношению к предметам и объектам окружающего мира. Такие люди, одержимые  мизофобией, могут испытывать навязчивые страхи, стремясь избегать всяческие контакты и соприкосновения с окружающими предметами по причине боязни заразиться чем-либо или просто загрязниться. Стремятся к состоянию абсолютной стерильности, мысленно облачая себя в скафандры в надежде отгородить себя от  внешней среды, в которой они видят лишь микробы. А вот здесь стоит поискать причины таких состояний. Здесь, друзья мои, могут быть зарыты корешки подобных проявлений и реакций человеческой психики!
     Завершая тему параллелей обрядно-религиозного толка, хотелось бы отметить,  что в Индии одним из древнейших культов, перешедших в индуизм от ариев был и остаётся культ рек и воды. Вспоминаю в данной связи мифическую реку Сарасвати у индусов и имя зороастрийского божества  "Харахвати-Арэдви-Сура", к которому примешался культ иноземной богини Иштар, почитаемой западными иранцами под именем Анахитиш, ассимилированным с авестийским прилагательным анахита. Божество же стало призываться во время богослужения тремя эпитетами  Арэдви-Сура-Анахита (влажная, сильная, незапятнанная), а собственное имя божества (Харахвати) было утрачено.
     Поистине поражают сходства скульптурных изображений  многоглавых индуистских богов, в частности пятиглавого  и позже четырёхглавого Вишну, с культовой скульптурой славян:  каменным четырехликим Збручским идолом, многоглавыми богами у славян, живших на острове Рюген и балтийском побережье, Световитом в Арконе — превосходившим человеческий рост кумиром  с четырьмя головами, с богом Руневитом  о семи лицах и семи мечах в ножнах —  громадных размеров истуканом в одном из храмов другого города острова Руяны – Коренице,  идолом Поревита о пяти головах в другом храме ,  идолом Поренута о четырех лицах с пятым лицом на  груди в третьем храме, важнейшим в Поморском крае  Триглавом, истуканы которого находились в Штетине и Волыне. 
     При это учёные полагают, что именно арьи принесли в Индию основу религиозных  верований, из которых развился индуизм, распространяли ведизм, нормы права и социально-этических установок, привнесли в Индию коневодство и железную металлургию.
     "Может быть, арьи, — подытоживает Чивилихин в посвящённой им главе "Памяти", — то есть «пахари», а позже, несомненно, «скифы-пахари», были земледельческим праславянским населением лесостепной и степной зон Причерноморья".
     В следующий момент возникла короткая пауза, пока  музейная служащая — стройная, в обтягивающей бёдра юбке девушка по имени Марыля, исполнявшая функции секретаря-организатора мероприятия, собрав записки с вопросами находящихся в зале слушателей, принесла их на небольшом подносе к кафедре, за которой Смуров вёл своё выступление. Аксентий, тем временем, пристально вглядывался в  аудиторию зала, чтобы среди собравшихся отыскать глазами Любашу. Но нет. Как ни присматривался он, разглядеть он её так и не смог. Между тем, вяло разворачивая первую попавшуюся под руки записку читал: " В своём докладе вы ссылаетесь на В.А. Чивилихина, который опираясь на мнение передовой науки середины двадцатого века, определяет прародину ариев в Северном Причерноморье. А  существуют ли иные точки зрения на этот счёт?"
     — Да, конечно. Такие мнения существуют, безусловно. Только сразу хочу заметить, что, по-моему,  они не отрицают предыдущих высказываний, а скорее дополняют их, возводя южнорусскую лесостепную зону Северного Причерноморья как к одному из регионов, через который проходила миграционная волна ариев из своей прародины — русского Севера.  В 1903 году в Бомбее вышла книга Бала Гангадхара Тилака "Арктическая Родина  в Ведах". Индийский учёный, тщательно изучая древние предания и легенды, изложенные в священных книгах индийцев "Ведах" и иранцев "Авесте",  пришёл к выводу, что родина предков индоиранцев (арьев, как они сами себя называют) находилась на севере Европы, где-то около Полярного круга.
Об этом уже в своей книге, вышедшей в 2003 в Вологде под названием "Золотая нить", рассказывает советский и российский этнограф, кандидат исторических наук Светлана Васильевна Жарникова. Позвольте мне зачитать маленький фрагмент  из "Золотой нити":  "Не только древние греки в своих преданиях воспели далёкий северный край. Из глубины тысячелетий звучит  этот гимн земле, лежащей у северной границы мира, близ берегов Молочного (Белого) моря: "Над злом возвышается та страна, а потому Вознесённой зовётся! Считается, что она посередине между востоком и западом... Это вознесённого Золотого Ковша дорога... В этом обширном северном крае не живёт человек бесчувственный и беззаконный... Там мурава и чудесное древо богов... Здесь Полярную Звезду укрепил Великий Предок... Северный край "вознесённым" слывёт, ибо он возвышается во всех отношениях". Такими проникновенными словами повествует о далёком приполярном севере древнеиндийский эпос "Махабхарата". Именно здесь, по мнению многих исследователей, сохранились такие архаичные  обряды, ритуалы, традиции, которые древнее не только древнегреческих, но даже и зафиксированных в Ведах, самом древнем памятнике культуры всех индоевропейских народов". 
     Первая интуитивно приходящая при прочтении данного отрывка мысль  отсылает к Библии, тексты которой обладают многослойной структурой.  Читая определённую часть текста сначала приподнимается первый поверхностно-содержательный слой, дающие  общую информативную справку, например историко-географического содержания. За этой же самой частью текста при внимательном изучении вскрывается более глубокий срез эсхатологическо-философского контента, дающего представление о мироустройстве и его законах. За вторым слоем нередко следуют очередной блок плотноупакованной информации на более высокой ступеньке восприятия.  Так вот, встречая в приведённом мною отрывке книги С.В. Жарниковой помимо  топонимических  объектов, названия звёзд и созвездий — Полярная Звезда, Золотой Ковш (Большая Медведица), возникает впечатление, что в тексте заложена не только информация о географической привязке  к месту арийской прародины, некоторых  данных о галактической карте, но и первичные сведения об устройстве семеричных миров.  Провожу параллель с известной былиной, в которой говорится о том, что Святогор ехал три дня и доехал до Сиверных гор. А ведь Сиверные горы здесь не указание на объект топонимики, а намёк на Есмь Человека, вершину Семьи — высокочастотную Душу (Звезду) в семеричном Мире Человека.
     Светлана Васильевна на страницах своей книги  высказывает огромное количество интересных соображений. Остановлюсь на некоторых их них.  По её мнению, Махабхарата сохраняет много географических названий, которых нет на территории Индостана, или нет в таком объёме и комплексе, в каком они описываются в эпосе. Но при этом имеются в топо и гидронимике Волго-Окского междуречья. Здесь примечательны два описываемых автором случая, которые попутно обнаруживают родство русского языка с санскритом.
     Первый эпизод связан с путешествием в 1993 году с индийскими фольклористами по реке Сухоне от Вологды до Великого Устюга.
     Руководитель фольклорного коллектива буквально впала в транс, когда в 80-ти километрах от В. Устюга ей довелось лицезреть полосатые берега, описываемые Махабхаратой как  "размазанные пальцем, сверкали полосы карминно-красные, чёрные, белые, золотистые". Стала бегать , суетиться, а потом схватила за грудки одного из своих коллег  — молодого человека по имени Раджив. При этом  русского языка в группе якобы никто не знал. Затем Раджив подбежал к одному из русских экологов и на чистом русском языке сказал: "Коллеги, посмотрите на эти полосатые берега, они описаны в наших священных книгах!"
     Второй момент связан с приездом в Москву крупнейшего санскритолога Индии Дурги Прасада Шастри, который владея санскритом и английским, не был знаком с русским языком. 
     И вот как-то в сопровождении русской переводчицы он, остановившись у большого рубленого дома в одной подмосковной деревне, спрашивает у бабки: "Чей это дом?" — "Это наш дом", — отвечает ему бабка. — "На каком языке она ответила?" — осведомляется Шастри у переводчицы. — "На русском",— отвечает ему та. — "Как? — удивляется Шастри схожести звучания русского "это наш дом"  с аналогичным по смыслу сансритским "это наш дам", — и задаёт бабке следующий вопрос, показывая на соседний дом, — А это чей дом?" — "Это дом сына", — снова отвечает ему бабушка. — "Ну, — кивая переводчице, осведомляется в очередной раз Шастри, сопоставляя ответ с равнозначным ему санскритским "это дам суну", — а теперь на каком языке ответила бабка?" — "На русском", — разводит плечами переводчица. — "А чей  это дом?" — вновь спрашивает Шастри о третьем доме. — "Это дом снохи" — отвечает старушка, глядя на подкашивающиеся ножки Шастри от сравнения последнего ответа с санскритским "это дам снохи". Когда же Шастри получил  в московской гостинице ключи от номера из рук девушки,  сказавшей — "номер двести тридцать четыре", что на санскрите звучит "двусанта тридашна четвари", Шастри отказался от переводчика, заявив: "Вы говорите на какой-то архаичной форме санскрита. Если бы великий грамматист Панини, живший в пятом веке до нашей эры, оказался бы  в Москве двадцатого века, он услышал бы  язык своего времени, таким чудесным образом сохранившимся." Спустя некоторое время на одной из конференций, на которой Шастри задали вопрос о том, какие языки в мире он считает наиболее схожими, он, не раздумывая, ответил: "Русский и санскрит".
     "Названия вологодских речек, — продолжает Светлана Васильевна, — переводятся исключительно с санскрита. А Архангельская и Олонецкая губернии изобилуют такими гидронимами как "Шива-ручей" и ручей "Ганеш". Если в обыденном выражении "не для твоих пакш приготовлено" под пакшами подразумеваюся руки, то и на санскрите "пакши" это боковые стороны тела, руки, крылья птицы. Если мы говорим "трын-трава", то на санскрите "тринь" и есть трава, если мы произносим карнаухий, то "карна" в санскрите и означает ухо, если мы употребляем словосочетание "дремучий лес" , то на санскрите "друма" и означает лес."
     Махабхарата, как полагает Светлана Жарникова, описывает события, происходившие не в Индии, а на территории России. События же, произошедшие в 3102 году до н.э. на Курукшетре — Курском поле ( Куру  и "кшетра"-поле), в результате противостояния двоюродных братьев Пандавов с Кауравами с применением ядерного оружия, стали, вероятно, причиной миграции ариев, так как территория Центральной России на долгое время стала непригодной для проживания. Эти события, унесшие жизни более полуторамиллиарда человек при оставшихся в живых двадцати четырёх тысячах, произошли гораздо позже описываемого в Авесте, Ригведе и Махабхарате катаклизма. Около двенадцати тысяч лет назад Земля столкнулась с космическим телом, что в вышеупомянутых источниках было отражено как длившаяся тысячелетие битва Вритры с Индрой. В результате раскололся Вритра, что повлекло за собой сильнейшее землетрясение и, отличное по характеру от Скандинавского, таяние Печоро-Беломорского ледника.
     На Курском поле, отсылки к которому имеются и в "Слове о полку Игореве" в виде храбрых воинов курян, кипели ожесточённые бои в годы Второй мировой войны. В районе Прохоровки шло мощнейшее танковое сражение, от которого настолько заволакивало небо, что самолёты не в состоянии были рассмотреть мишень для атаки. И вот в такой ситуации, как позже признавались немецкие асы, описывая похожие на летающие тарелки объекты, кто-то высокоточной наводкой "снимал" фашистские боевые самолёты, а немецкие танки, которые везли на переплавку, горели странным голубым пламенем с расплавленными и перевёрнутыми в обратную сторону орудийными стволами.
     А ведь совсем рядом с этими территориями и в настоящее время идут боевые действия. Птоломей писал, что чярвоны живут на Крайнем Севере по берегам Ледового моря. Геродот ранее писал о чярвонах, которые обитают на Карпатах. Проводя сравнительный анализ, Светлана Жарникова приходит к выводу, что на Русском Севере и Западной Украине существуют  совершенно одинаковые системы домостроительства, системы орнаментики, фольклорные формы и  скотоводческая терминология. Полностью согласен с мнением Светланы Васильевны, которое сейчас процитирую: "Спрашивается, чего вы не поделили? Чего вам такого плохого сделали москали, если вы сами москали? Если вы русины, русняки, чярвоны, такие же, что те, которые живут на Пинеге, Печоре и побережье Белого моря. Вам чего не хватает? Как вы можете называть русский язык собачьим языком, если это родной ваш язык, сохранивший наибольшее количество индоевропейских архаизмов?" А вы нам "никогда мы не будем братьями"... Ну как же так-то, ребята, а? Как же не вспомнить тут  библейский стих : " и будешь ужасом, притчею и посмешищем у всех народов, к которым отведет тебя Господь [Бог]." 
     — Аксентий Вольгович, —  приблизившись к кафедре сказала Марыля, — у нас есть  устный вопрос из зала.
     — Да, прошу, — молвил Смуров.
     Дождавшийся своего череда, солидных лет человек с аккуратно стриженой бородой  и записной книжкой в руках поднялся со своего кресла и, вопросительно взирая на Смурова из под сползших ниже переносицы, не менее  изящных чем его серебряная бородёнка,  линз пенсне, с неторопливой скрупулёзностью, особливо свойственной зрелым и рассудительным лицам, произнёс:
     — Я, — начал он,  — вот на что обратил внимание, Аксентий Вольгович. Владимир Чивилихин, на труд которого вы ссылались в своей лекции, судя по услышанному мной,  говоря об автохтонном населении приволжских и причерноморских степей, пользуется перечислением таких народов как русы, славяне, арии, и скифы. В одном случае он заявляет, что древнейшим народом, с незапамятных времён жившим вблизи причерноморских рек, являются предки ариев, а в другом, подытоживая свои исследования, говорит о том, что, возможно, арии, а позже скифы были земледельческим праславянским населением лесостепной и степной зон Причерноморья, то есть, в отличие от ушедших в Индию ариев — степных  скотоводов, оставшиеся арии-земледельцы — "частично, может быть, предки балто-славян".  Возникает вопрос, а предки ариев это кто? Славяне или праславяне? Если так, то почему арии называются предками славян? Если же нет, то опять-таки возникает вопрос  о том, кем были предки ариев? И уж не поморы это? Не поморы ли положили начало классическому арийскому типу, сложившемуся в северных широтах? Согласны ли вы с локализацией арийской прародины в зоне Северного Причерноморья и следует ли нам ограничиваться сугубо третьим тысячелетием до нашей эры, говоря об образовании арийской языковой и культурной общности на данной территории? И ваше личное отношение к Велесовой книге.. Спасибо.
     — Да, я благодарю вас за этот вопрос. Постараюсь ответить с учётом сложившегося у меня к данному моменту времени понимания на сей счёт. Но сначала, позвольте  мне перевести ваш вопрос и кратко его сформулировать. Суть вопроса сводится к следующему: арии ли предки славян или славяне предки ариев?  Или, быть может, это один и тот же этнос? Кто же, в конце концов, от кого произошёл? Знаете, у меня самого ещё не сложилась настолько достаточное  понимание, чтобы полноценно ответить на этот вопрос. По большому счёту, точно ясно, что если балто-славяне  и арии, между которыми оказалось столько языковой и культурной общности, и не являются одним и тем же народом, то уж, как минимум, самым что ни на есть близкородственным. И где-то между ними затесались ещё  и скандинавы, и ассимилировавшиеся среди славяно-русского населения скифы, исколесившие евразийский континент от Индостана до Скандинавского полуострова. Вы, кстати, в курсе кто такой Будда Шакьямуни? Шакья, сакья, саки или скифы. Муни - мудрец. Шакьямуни - скифский мудрец. На одной из индийских скульптур он изображён обутым в скифские сапоги.
     По своему, возможно, будут правы и скандинавы, заявляющие, что некоторые корни индийской цивилизации стоит поискать на Скандинавском полуострове, и парирующая им Е.П. Блаватская, рекомендующая скандинавам обратиться к Индии в поисках  своих историко-культурных путей: "Что между обычаями древних скандинавов, поклонников Одина (страна коих была действительно занята скифами за 500 лет до Р. Х.), и обычаями раджпутов есть много поразительно общего, это неопровержимо. Только такая тождественность даёт по крайней мере столько же, если не более, права раджпутам указывать на нас, как на «колонию ушедших на запад сурья-вансов», как и нам уверять, что раджпуты – «перекочевавшие в Индию скифы». 
     По своему будет прав и Владимир Алексеевич, который опираясь на последние достижения современной ему науки, говорящей, что индоевропейская общность формировалась в степях юго-восточной Европы,  данные археологии,  относящей это время к периоду так называемой срубной культуры, а также данные сравнительной лингвистики, этнографии, антропологии, истории, делает вывод о несомненной общности того большого этнического массива, в котором будущие ведические арьи-скотоводы соседствовали с праславянами-пахарями. Обратите внимание, ведь говоря о степной и лесостепной зоне Восточной Европы — междуречьях Волги, Дона, Днепра, Днестра, в чём-то перекликаясь с мнением советской  исследовательницы-антрополога Т. И. Алексеевой, считающей, что формирование черт, присущих древним славянам, относится к глубокой древности, во всяком случае к III-II тысячелетиям до нашей эры,  Чивилихин заявляет о третьем тысячелетии до нашей эры как о завершении периода, после которого на вышеуказанной территории к тому моменту времени окончательно сложилась  индоиранская, или арийская (индоевропейская), языковая и культурная общность. Начало же этого этапа, как видно, соотнесено со временем срубной культуры, а это эпоха поздней бронзы — XVIII—XII веков до нашей эры. И уж второй век до нашей эры это время, когда арии окончательно расселились на территории Индостана.
     Но, вы правильно, на мой взгляд заметили, что упоминая о тесно соседствовавших или даже составлявших, как выражается автор, близкородственную общность с протобалто-славянскими племенами ариях, у Чивилихина помимо этих абсолютно логичных предположений и промежуточных выводов, прослеживается на почве, которой ещё не достаёт окончательных зёрен знаний, которые бы позволили увидеть цельное полотно единой картины, некоторая непоследовательность и шарахания в попытке определить конечную степень этно-культурного родства между ариями и славяно-русами, равно как установить историко-иерархическую вертикаль их "пра", сиречь первоначальности,  друг к другу отношений. Отсюда могут произрастать разнородные метания: арии предки  славян, славяне предки ариев, это один и тот же народ итд.. 
     Так вот, задаваться вопросами, делать некие промежуточные выводы строго на научно подтверждённых фактах и строить дальнейшие предположения на их основе, с тем, чтобы их в дальнейшем проверить — норма; попытка на зыбкой почве, которой не хватает фактических знаний сделать окончательный вывод — методическая ошибка, даже если случайно тыкнув пальцем в небо, попадёшь, как, например, позже выяснится,  в точку. В случае с последним — необоснованными утверждениями, такое часто случается при попытке  долепить  цельный образ единой цепи в ситуации отсутствия её  отдельных, недостающих звеньев.
     Владимир Алексеевич совместно с передовой советской научной мыслью середины прошлого века вскрыли огромный историко-информационный, культурно-временной пласт, который же на деле, как ныне выясняется, оказался лишь промежуточным срезом большого слоёного  пирога.
     Даже  беглое, поверхностное ознакомление с текстами Велесовой книги даёт представление о ещё более ранних, чем все вышеупомянутые, временах, которыми можно обозначить начальные этапы древнеарийских миграций, и отсылает нас, как минимум, к двадцатому тысячелетию до нашей эры. И это не говоря о временах, характеризующих непосредственно момент зарождения и появления древних ариев. Быть может, когда-то выяснится, что и эти сроки ещё не предел. Изучая места арийских поселений, маршруты их миграций —  "Праотцы были Яром уведены в Край Русский.. поселились огнищанами на Земле Русской..Мы шли из Края Иньского мимо Земли Фарсийской...Мы — арии, пришли из Земли Арийской в Край Иньский",  и сопутствующие им временные отрезки, которые в текстах книги привязываются к зодиакальным эпохам и полным циклам земной прецессии, приходишь к осознанию, что территория современной России, включая Русский Север, степное Поволжье и Причерноморье, Южный Урал,  а также Семиречье, территории соответствующие Бактро-Маргианскому комплексу, Иран, Китай, Индия были теми реперными точками маршрута, через которые курсировали в разное время, в противоположных направлениях древние арии, движимые ледниками, землетрясениями, прочими природными катаклизмами и войнами. Когда впервые стартовал этот миграционный процесс и  с каким изначальным вектором движения? Велесова книга на сей счёт отправную точку священной истории связывает с исходом ариев с Северной прародины. Лично мне эта версия близка. Но, опять-таки — это версия, требующая основательного научного изучения. Поэтому, обращаясь сейчас к присутствующим в зале лингвистам и филологам, этнографам и историкам, будущим археологам и антропологам, я хотел бы сказать вам друзья, чтобы вы не спешили опровергать друг друга, если при изучении того или иного слоя столкнётесь с разными данными, соответствующими определённой эпохе, будь то изменения в структуре языка при  распаде арийской общности на отдельные диалектные зоны, разновекторная направленность движения мигрирующих ариев, которые, судя по всему, неоднократно бороздили исхоженные их предками тропы, обрастая всё новыми, пёстрыми деталями историко-этнографического багажа при смене курсов, или эффекты, производимые на народы наложениtм друг на друга  разнородных элементов культурно-религиозного характера при смешении этнических групп. Вполне возможно, вы будете видеть отдельные фрагменты растянутой во времени единой исторической мозаики. Соединяя воедино этот пазл, желаю вам непредвзято подойти к решению данного вопроса в ваших будущих исследованиях, целью которых должен стать поиск истины, а не удовлетворение гордых амбиций, ставящих во главу угла нахождение подтверждения своей особой "избранности"  и превосходства над другими народами, и  не гнушающихся такими инструментами как переписывание в угоду себе истории. Как это однажды пробовали делать немецкие фашисты в рамках развиваемой ими националистическо-расовой концепции, которые нарекая себя прямыми потомками ариев, настаивали на исключительной чистоте свое расы, доминирующей над всеми остальными, как они полагали, неполноценными народами,  пробуя оправдать разязываемые ими захватнические войны  "улучшением" человеческой породы. А ведь отголоски этих настроений и в настоящее время в буквальном смысле гремят на территории братского нам народа.
     А взять постоянные истерические нападки русофобски настроенного западного мира, который всячески пробует притоптать нашу историю, выставить её ничтожной, поставить её в исторически зависимое от них положение, развивая теорию, в которой славянам отводится роль находящегося в рабском положении народа на всём историческом протяжении.
     Друзья мои, а не сами ли мы, отчасти, если не стали заложниками такой ситуации, то некоторыми своим отношением к нашей истории стали проводниками в собственное общество идей, принижающих значимость и влияние русского народа и тот вклад, который он внёс в общемировое развитие? Идей, которые зачастую формируют у нас же самих представления о русском народе как о варварах с элементами так называемого "быдлячества" и  "ваньках неумехах", которые восхищённо преклоняются  перед Западом, порою безрассудно слепо копирующих и перенимающих некоторые весьма низкого пошиба европейские ценности?
     Почему в наших собственных учебниках история нашей Родины и славян начинается только с пятого века нашей эры и даже чуть ли не с призвания Рюрика, которого ещё непременно пробуют выставить норманном, положившим начало русской государственности, в то время как в скандинавских сагах Русь зовётся не иначе как Гардарикой  — страной городов?
     Почему один из высших  православных церковных иерархов, выступая по телевидению, пробует выставить славянский народ абсолютнейшими невеждами и дикарями, которые только и делали, что лазали по деревьям, да отсиживались в земляных норах?  Что, мол, не было до крещения на Руси ничего, кроме мрака. Чего не было? Кого не было? Истории не было? Нас не было?
     И это говорится о народе, обладающем воистину величайшей, древней историей и культурной самобытностью. Зачитаю короткие строки российского историка Ю.И. Венелина, взятые эпиграфом к "Повести древних лет" — второму роману исторической трилогии советского писателя Валентина Иванова "Русь изначальная" : "Русский народ всей своей громадной массой не мог вдруг в 862 году размножиться и разлететься сразу, как саранча, его города не могли возникнуть в один день. Это аксиома."
     Распространение христианства, призванное донести до людей знания и укрепить веру в Бога, сыграло огромнейшую роль в развитии культуры, мощнейший импульсный толчок получило заигравшее на новом витке яркими красками искусство, церковь становилась центром просвещения и образования, ядром, формировавшим новый тип религиозного мышления. Но, стоит понимать, что этим процессом, в конечном счёте, заправляли такие как и мы с вами люди, допускавшие попутно уйму всевозможных ошибок и параллельно насаждавшие культ авторитарной власти и идеологию непреложных догматических убеждений. За стремлением как можно быстрей  обратить большее количество людей в христианскую веру отчётливо слышался откровенно осуждающий характер антиязыческой риторики.
     Да, языческие времена изобиловали множеством безумных заблуждений, нашедших своё отражение в первую очередь в разнообразных идолопоклоннических настроениях. И это тоже часть нашей общей истории со всеми её достоинствами — положительными и отрицательными. И наше дело не осуждать, а заниматься по мере нашего понимания исправлением тянущихся из столь далёкого прошлого ошибок и бережно, без искажений относиться к хранению нашей истории в том виде, в котором она на самом деле была. А не идти по пути формального отречения от всего, что связано с языческим этапом русской истории, как это некогда сделали церковники, культивируя открытую завистливую неприязнь к одному только упоминанию о язычестве. То есть вместо того, чтобы осознанно исправиться, при этом сохраняя и приумножая тот огромный положительный багаж древних славянских достижений, взять оттуда что-то положительное, которе несомненно было, решили отмахнуться от всего, что с этим связано, отринув и правильное и неправильное. Но послушайте, господа, это ведь путь к затиранию нашей истории, её искажению, "вырезанию" неудобных мест, зачастую из соображений удержания личного авторитета и власти. А это уже чревато потерей своих самобытных исторических корней. Ну чем не путь к порабощению?
     Системы домостроительства, деревянного зодчества, основы земледельческой и скотоводческой культуры, изготовление оригинальной льняной одежды со сложнейшими узорами славянской орнаментики, зашифрованной древним текстом , первичные представления о мироустройстве, отражённые в уникальных образцах устного народного творчества, самобытного фольклора — ведь всё это льётся первоисточной рекой первозданной памяти. Ужель вы и вправду желаете её иссушить?
     Взять, к примеру, невероятно лиричный древнерусский фольклор, полный нот поэтического очарования. Русский собиратель фольклора, исследователь духовной культуры славянских народов А.Н. Афанасьев так и озаглавил одну из своих книг — "Поэтические воззрения славян на природу". Знаете, древним славянам вообще был присущ такой тип созерцательного мировосприятия на обожествляемую им природу: тучи в образе небесных коров, проливающих дождём своё молоко, облака в виде куделя, из которого облачные жёны и девы прядут нити, облака это и стадо овец, которых пасёт Перун, или другой языческий бог, называемый пастырем.
     Вторит язычнику и индус — прирождённый, по выражению Блаватской, мистик. Она описывает случай высверливания местными факирами различных величин дыр в тростниках. Таким способом они увеличивали выеденные жучками отверстия. Усиливающийся ветер, скользя по тростнику, заставлял играть природную флейту. Как только окрестные жители начинали слышать далёкие голоса "богов", они тотчас сходились на берег, зажигали костры и совершали пуджу - поклонение поющему острову. Если же вы попробуете раскрыть индусу суть происходящих вещей, "на это он вам ответит, что он и без вас знает, что эти дыры просверлены жуком и увеличены факиром. Но что же из этого? То не простой жучок сверлил, а воплотившийся в насекомое с этой целью один из богов , а факир, святой мученик, действовал по приказанию этого бога".
     Поэтому важно прояснять смысл внешне красиво льющейся древнеславянской песенки, так как за аппетитной поэтической формой может скрываться самое обыкновенное  заклинание.
     Но почему же не разгружая отрицательный багаж и избавляясь от пережитков языческой эпохи, не поводить в стародавних традициях хороводы и не попеть понятых по смыслу и наделённых положительной семантикой изумительно нежных славянских песен, звуки и слова которых так милы слуху русского человека, а ладно скроенный язык таит в себе отпечатки древнейших времён, чтобы таким образом отпраздновать, например, окончание посевных работ или сбор урожая, подведя итоги земледельческого года?
     Так и хочется порою спросить у некоторых церковнослужащих: ребята, зачем сеять зависть? Вы хоть понимаете, кого вы в итоге осуждаете? В чьих стенах до сих пор активно насаждается и пропагандируется культ поклонения останкам умерших людей — так называемых "святых мощей"? Не из языческих ли времён тянется этот с "душком" шлейф? Помните эпизод из "Братьев Карамазовых" Достоевского, где описывается смерть иеросхимонаха старца Зосимы? Помните, как стали прибывать из города к гробу усопшего старца люди, прихватив с собою больных,  в надежде на немедленное их исцеление, и о том, какою глупостью  был сочтён вопрос о необходимости отворить окна в комнате с находящимся в ней гробом умершего, ибо "ожидание тления и тлетворного духа от тела такого почившего есть сущая нелепость, достойная даже сожаления (если не усмешки) относительно малой веры и легкомыслия изрекшего вопрос сей. Ибо ждали совершенно противоположного." Каково же было удивление и разочарование, когда от тела стал мало-помалу исходить постепенно усиливающийся тлетворный дух: "Неверующие возрадовались, а что до верующих, то нашлись иные из них возрадовавшиеся даже более самих неверующих, ибо «любят люди падение праведного и позор его», как изрек сам покойный старец в одном из поучений своих. " Ничего не напоминает? Ну чем не переложенное на современный манер,  продолжающее существовать в реалиях современной церкви, языческое идолопоклонничество?
     А если ещё предположить, что в предыдущем воплощении.. Что вы говорите? Реинкарнация спорный вопрос? ... 
     В  Формуле-1 существуют  предваряющие основное соревнование квалификационные заезды перед гонкой, которые определяют положение гонщиков на стартовом поле.  Приехал первым - получи перед следующим заездом "pole-position" — наиболее выгодная позиция автомобиля, занимаемая гонщиком по итогам квалификации; вторым - займи чуть менее выгодное положение перед гонкой, последним - будешь стартовать в хвосте. Подобные расстановки существуют и в биатлоне перед масс- стартом. Логично ведь? На что накатал, с той площадки и продолжишь потом. Все мы в этой жизни стартуем с разных позиций: рождаемся в разное время, в разных странах, разных семьях, с разными физиологическим характеристиками, с индивидуальным набором недоделанной работы и нерешённых проблем. Случайность ли? Как вы думаете откуда всё это?
     Кстати говоря, раннехристианская церковь поддерживала  идею реинкарнации, чуть позже упразднив это воззрение из канонов оффициальной церкви на одном из Никейских Соборов...
     Ну так вот, я продолжу. Если предположить, что в предыдущем воплощении приданный Душе человек был оппозиционным язычником, а в нынешнем  воплощении той же самой Души другой приданный ей человек будучи, скажем, церковнослужащим, в котором живут, с одной стороны, языческие настроения, а с другой проявляется в рамках церковной деятельности осуждающий настрой по отношению к язычникам, вы понимаете что получается на выходе? Коса на камень. Война между двумя воинствующими противоборствующими эгрегорами —церковным и языческим. Поле битвы? Верно, поле сражения сам человек, носитель обоюдовраждебных настроений. Ну, что, будем отменять войну, господа церковники?
     С большим уважением  отношусь ко всем церковным деятелям, которые несут лучину света и добра в этот мир. На мой взгляд, основной функционал церкви как общественной организации должен сводиться к образовательной, информационно-просветительской и миротворческой деятельности. Понятно, что люди избравшие для себя такой путь развития и посвятившие себя изучению священных писаний и изложенных в них Законах Бога, обладают достаточно обширными знаниями. Грамотный и непредвзятый священник вполне может стать помощником нуждающемуся в подсказке человеку, но при этом надо понимать, что церковнослужащие это не истина в последней инстанции. Это люди, которые тоже могут в чём-то ошибаться и заблуждаться. И уж совсем нелепо звучат заявления, что для общения человека с Богом обязательно необходим посредник в виде священника, что без них и церкви, мол, не достичь человеку Царствия Небесного.
     Большую "свинью" нам в своё время подложили именно церковные деятели, через которых  внедрялось  в массы абсолютно ложное, формальное отношение к вере, которое часто облекается в форму "верить сердцем". "Сердце (точнее сердечнососудистая система) символизирует триединое условие для правильного и полноценного функционирования сознания: законопослушание, разумность и почитание (понимание истины) Физики, то есть Матери-Природы". Вера всем сердцем означает озадачивание вопросами — зачем, что и как делать? Для понимания правильности цели разум человека обращается к Душе на предмет соответствия выбранной цели Законам Бога и соотнесения её с теми задачами, которые сама Душа возлагает на человека. И лишь поняв замысел Божий, достигнув полного понимания в конкретном вопросе, найдя положительные ответы на вопросы зачем, что и как делать,  человек предпринимает фактические шаги для достижения этой цели.  В случае же с церковниками произошло искажение смысла выражения "верить сердцем", то есть состоялась подмена смыслового содержания. Подсунутое под эту форму значение сводится к попытке вируса проникнуть внутрь, лишив человека возможности воспользоваться имеющимся у него  функционалом под названием "разум" с тем, чтобы миновав этот естественный фильтр, приспустить человека с уровня мышления на уровень чувств и эмоций: не надо размышлять, не надо думать, не надо задавать вопросов, ты просто "верь сердцем" и всё. Фактически это призыв к тому, чтобы всё кем-либо сказанное безаппеляционно принимать за чистую монету. Речь идёт о призыве к тотальному доверию, сиречь слепой вере. Даже правильнее сказать, такой подход не имеет ничего общего с верой. Пробовали ли вы будучи в церкви поинтересоваться тем, что там происходит и зачем это делается? Очень часто можно услышать следующие фразы: делай так, так надо или не надо спрашивать, ты что не веришь? То есть  взамен естественных вопросов зачем и что, предлагается  шаблонный вариант действий, где присутствует только модель поведения по типу "как делать".  Опять же приведу пример из "Братьев Карамазовых".  Достоевский чётко прорисовал ситуацию,  в которой церковники, не разобравшись в смыcле определённых частей библейских писаний, объявили, что Бог не познаваем, Бог пребывает в тайне и мы тоже будем тут творить таинства.
     Допустим, был ранее какой-то ритуал, наполненный положительным смыслом. Со временем люди, делая акцент лишь на форме, постепенно утрачивают смысл происходящего. Или же изначально занимаются исполнением формально-ритуальных действий, в которых смысл  отсутствует, либо непонят или искажён. В результате происходит действие без понимания происходящего. И получается, что если вино и хлеб, о которых говорится в Библии, это символы закона и знаний, то не осознав смысла или настроившись на сугубо прямое восприятие, можно устроить из поедания хлеба с ложкой кагора некое таинство. И любое исполненного здравого смысла изречение превратить в самое обычное заклинание, если начать самую простенькую и понятную по смыслу молитву гонять изо дня в день по форме строго определённое количество раз: "Самая простейшая технология подготовки будущих зомби заключается в регулярных повторениях каких-либо безсмысленных ритуалов."
     Не о таких ли "мертвецах" говорил Христос, нарекая так людей, отдавшихся во власть безсмысленных  ритуалов?  Ну разве это не тайное воздействие человека на самого себя c непонятным для него результатом? Чем не магия?
     А если вам скажут, что дважды два это пять, возведя это утверждение в догмат? И если вы попробуете, что-либо возразить, вам ответят, мол, ты прими, что так и есть, сердцем, сердцем, не надо думать. Под таким соусом эдак можно любую идею подложить. Одни занимаются подобного рода подкладками либо по недомыслию, сами пребывая в плену подобных иллюзий, либо осознанно в целях удержания власти над кем-либо, а другие попадают в зависимость к распространителям подкладок, согласившись с их догмами.  Как вы думаете, если предложить таким людям вместе научным способом поискать ответ на вопрос — а сколько будет дважды два, что они вам ответят? Захотят ли они вообще это обсуждать? Или просто объявят ваше предложение ересью? Ересь, спешу заметить это инакомыслие, мышление (мнение), отличающееся от другого и(или) общепринятого.  В результате "пастырь" овладевает стадом, а овца не может ступить и шагу без поводыря. Не та ли это брейгелевская картина "Притча о слепых" , на мотив библейского сюжета "Слепой ведёт незрячего?"
     В романе Джеймса Джойса "Улисс" есть герой по имени Стивен. Прототипом этого героя, возможно, был сам автор, который, как известно, был очень успешным учеником в иезуитской школе, которому прочили большое будущее , связанное с церковной деятельностью. Но в какой-то момент  у Джойса состоялся разрыв с Церковью: " И Джойс, и его герой Стивен (в религиозных вопросах неразличимые) являют собою довольно умеренную разновидность этого типа. Правда, отказ от обрядов, неверие в таинства, догматы и все вообще сверхрациональные элементы церковного учения у них решительны и бескомпромиссны." Выходит, Джойс увидел достаточно много неправильных вещей, происходивших в церкви. И, естественно, не согласился с царившими там элементами формализма.  Но при этом, Джойс, похоже, допускает "классическую" ошибку: не разобравшись в достоинстве человека  и Бога, он ставит знак равенства между Богом и церковниками, приняв последних за прямых ставленников Бога, наделённых полнотой власти над людьми. А раз последние, среди которых он замечает столько пагубных несовершенств, и Бог одно и то же, то Джойс, вероятно, делая шаг в сторону от церкви, делает автоматически шаг в сторону и от Бога. А любое отстранение человека от Бога означает программу самоуничтожения. В  лекциях по зарубежной литературе Владимир Набоков приводит интересное замечание, которое высказал по этому поводу Гарри Левин : «Джойс утратил религию, но сохранил категории» . То есть пробовал  системно рассуждать и мыслить, при этом отринув религию и Бога. Советский период истории нашей Родины тоже был ознаменован расцветом подобных настроений, когда искусственно насаждалась атеистическая идеология. Развивавшаяся в этих условиях наука была ограничена сугубо материальным восприятием окружающей действительности, а народ взамен веры получил каменных идолов советских вождей с останками одного из них, до сих пор хранимых в капище язычника новой волны — Мавзолее на Красной площади.
     Наука без религии не выходит за пределы материального, религия без науки путь к магии.
     — У нас ещё один вопрос из зала, — произнесла строившая Аксентию глазки во время его выступления Марыля.
     — Аксентий Вольгович, —  прощебетала молоденькая с брекетами на зубах студентка филологического отделения, — а какую же роль, по вашему, играет язык в развитии человечества?
     — Во времена атлантов, которые можно сравнить с детско-подростковым периодом развития человечества, магия не порицалась Богом, так как для человека умелого это был способ развития, направленный на подчинение себе сил природы. С детства людей учили договариваться с духами природы, вызывая те или иные явления, например падение дождя в определённой местности. На тот момент это был процесс обучения, когда манипулируя формами, человек умелый занимался учебной магией.
     Таинство возникло с появлением гордых и властолюбивых людей, вознамерившихся способ развития превратить в инструмент для достижения своих меркантильных целей. Поэтому они стали держать в тайне то, что они могут. Но, как часто случается, эти люди утратили те знания, которые они получали с помощью магии. Остался только ответ на вопрос "как сделать?", а что при этом происходит и зачем они не знают.
     В рамках возросших требований, предъявляемых человеку разумному на следующем этапе развития, магия перестаёт быть элементом обучения и однозначно является ошибкой.
     Вспомним кратко как развивался язык и письменность. Об этом в очень эпичной форме сказано у Лонгфелло в "Песни о Гайавате". Вот некоторые яркие моменты: "Из мешка он вынул краски, всех цветов он вынул краски и на гладкой на бересте много сделал тайных знаков, дивных и фигур и знаков; все они изображали наши мысли, наши речи...  Для земли нарисовал он краской линию прямую, для небес — дугу над нею, для восхода — точку слева, для заката — точку справа, а для полдня — на вершине. Все пространство под дугою белый день обозначало, звезды в центре — время ночи, а волнистые полоски -тучи, дождь и непогоду." Ну или вот ещё оттуда же: "След, направленный к вигваму, был эмблемой приглашенья, знаком дружеского пира; окровавленные руки, грозно поднятые кверху, - знаком гнева и угрозы."
     Напоминает первобытные комиксы, в которых праобразом будущих букв были наборы символов, сформированных  в определённую ситуативную картинку. Совокупность картинок, в свою очередь, нарисованных на бересте или же отражённых наскальной живописью, составляли подобие книжных страниц. Первые люди, если так можно выразиться, думали картинками, то есть на начальных этапах развития преобладал картинно-представленческий тип восприятия и отображения окружающего мира.
     На заре письменности разными культурам использовалось пиктографическое письмо —  вид письменности,  знаки которой обозначают  изображённый ими объект.
     В силу сложности и ограниченности системы в дальнейшем наблюдается её смещение в сторону идеографической письменности. Идеограммы, в отличие от пиктограммы, могут обозначать не только изображённые объекты, но и косвенно связанные с ними понятия. Движение это сопровождается расширением смысла знаков, а также упрощением и канонизацией начертаний каждого знака.
     Ещё позднее появляются буквы, и параллельно с этим взрослеет и человек, постепенно переходя от картинок к процессу мышления.  В этом ключе теория эмпиризма, последовательно развиваемая такими английскими философами-мыслителями как Ф. Бекон, Д. Локк и Т. Гоббс,  заключающаяся в признании приобретенного человеком при помощи органов чувств личного опыта важнейшим и основным источником истинных и достоверных знаний, где мышлению отводится сугубо второстепенную роль, сводя его функции лишь к комбинированию и обработке полученных благодаря чувственному познанию сведений, представляется  процессом деградации, в котором неправильно расставленные приоритеты рисуют картину скатывания вниз с уровня мыслительных процессов на уровень чувств и эмоций, которые без водительства вышестоящего по иерархии разума превращаются в того самого колобка, убежавшего от дедушки и бабушки.
     Тот долгий эволюционный путь, который  многие годы проходил человек, обретая и развивая умение мыслить, может быть символически представлен переходным промежутком от младенческо-детского периода развития современного человека, с присущим этому этапу развитию ума через чувственно-эмоциональное восприятие окружающей действительности, к ступени его взросления с характерной для неё приоритетностью разумного мышления.
     Язык же я бы охарактеризовал важнейшим инструментом очеловечивания человека за счёт имеющегося у него функционала  под названием разум.
     У представителей животного мира такая функция как разум отсутствует, а имеющийся у них ум преимущественно представлен  безусловными рефлексами.
     Очень легко скатиться вниз, отдавшись сугубо во власть чувств и эмоций. Люди набираются разума от разумных людей. Вспомните Маугли, который жил среди зверей. У него такой возможности не было, как и не было возможности обрести человеческую речь.
     Язык это Божий Дар. Древнего человека учили разговаривать буквально по слогам через несложные напевы, первые из которых имитировали звуки Природы.  Эти же напевы, перерастая в небольшие песни, содержали общие сведения о мироустройстве.
     Долгое время на протяжении многих веков и тысячелетий носителями этой первоисточной информации были бродячие поэты-певцы, сказители, баяны, гусляры, калики перехожие, скальды, барды, менестрели, трубадуры. Все они в разное время были хранителями фольклора историко-религиозного содержания. Это и королевские молельщики — "Голубые плащи", и странствующие ирландские калеки —"беккохи", и  и нищие попрошайки — шотландские "джоки" : "Население, да и они сами называют себя „джоки“ и странствуют, выпрашивая милостыню. Они многое видят и слышат на своем веку и до сих пор помнят и могут воспроизвести «слоггорн»  большинства древнейших шотландских кланов."
     Вполне возможно, что этими напевными слогами стали впоследствии "мантры", которым мистически настроенное сознание придало сакрально-магический характер.
     Да и вторичная деградация может наступить очень быстро.
     Вспомните, что происходило в вымышленном городе Макондо у Маркеса. Жители города начали заболевать бессонницей, от которого наступала забывчивость, стирались из памяти воспоминания детства, названия и назначения предметов, люди переставали узнавать людей, утрачивали сознание собственной личности и, лишённые всякой связи с прошлым, погружались в некое подобие идиотизма. Жители стали записывать слова на бумажке  и приклеивать её к предметам, названия которых они не могли вспомнить. Вскоре "люди поняли, что может наступить такой день, когда они, восстановив в памяти название предмета по надписи, будут не в силах вспомнить его назначение". В итоге стали появляться подобного рода надписи, как например на шее коровы: "Это корова, её нужно доить каждое утро, чтобы получить молоко, а молоко надо кипятить, чтобы смешать с кофе и получить кофе с молоком". У входа в город красовался плакат с напоминанием названия города. А на центральной городской улице  висел плакат, гласивший : "Бог есть".  Благодаря хитроумной выдумке одной из жительниц города,  наловчившейся читать по картам прошлое и будущее,  бессонные жители Макондо погрузились  в созданный картами иллюзорно-неопределённый мир, в котором "с трудом вспоминали вашего отца как темноволосого мужчину, прибывшего в начале апреля, а мать — как смуглую женщину с золотым кольцом на левой руке, дата же вашего рождения представала перед вами как последний вторник, в который на лавре пел жаворонок."
     Многочисленные искажения и по смыслу и по форме, которые присутствуют в языке, пагубным образом влияют на сознание человека. В итоге извращаются понятия о гордости и достоинстве, где гордости, в отличие от гордыни, придаётся положительная коннотация, в то время как гордость и гордыня суть вещей одна и та же. Разница может быть лишь в степени проявления  ошибки.
     Таким неправильным и опасным состояниям как сочувствие и самоуничтожение придаётся "окраска милосердной доброты в венце пропагандируемой самоотрешённой жертвенности", а  словам "страда" , "страдание" — означающим  "работа, труд"  придаётся абсурдное значение "мучение". Отсюда  и взращиваемые, в том числе церковной средой, частичные или полные запреты на естественные половые отношения между женщиной и мужчиной, призывы к затворническо-монашеской жизни под эгидой спасенья. Вопрос — от кого или чего? От самих себя? От жизни? Неужели вы полагаете, что Господу это нужно? Что это именно то, что он от вас ожидает, дав вам жизнь и цели к жизни, чтобы вы "спасались от жизни", забившись по норам? Зачем?
     Пример толстовского "отца Сергия" о чём-то вам говорит? Да, я о том князе, который, оскорбившись "порченностью" невесты — молодой графини, бывшей любовницы Николая I, бросает её накануне свадьбы и подаётся в монахи. Отрубает себе палец, чтобы доказать, собравшейся его на спор соблазнить даме, решимость навсегда отвергнуть общение с женщинами. О том запутавшемся человеке, приобретшем славу целителя и праведника, который, находясь в состоянии длительного полового воздержания, "оприходовал" приведённую к нему для лечения молитвою слабоумную дочь купца Марью, после чего ударился в бега и бродяжничество.
     Язык был создан Господом Богом для того, чтобы мы в сотворчестве с Вышним употребляли его в соответствии с теми ключевыми понятиями, которые были изначально предусмотрены разработчиком.
     Поэтому keep it, как говорится, clean, товарищи. Keep it clean...
     Смуров запустил руку  в поднос с записками, с тем чтобы ответить на очередной письменный вопрос. Достал пахнувшую "аткинсоновою серингою" бумажку  и едва сдержался, чтобы не прочитать вслух содержимое записки. Выведенные аккуратными буковками строчки гласили: "Будь осторожен. За нами следят. Жду тебя дома. Твоя любая милка Г."
     Застывшее на миг лицо Смурова вдруг озарила лучезарная улыбка: "Ну, конечно, же! Это же записка от Любаши! Г - это первая буква её фамилии — Графнетрова! Так, стоп, но кто же за нами наблюдает?"
     Аксентий резко вскинул голову, стремительно рассеивающимся вдаль взором пробуя охватить весь зал, в котором он по прежнему не мог разыскать свою душеньку.
     Избороздив безрезультатно глазами несколько раз весь зал, Смуров хотел было уже отвести взгляд, как предательски тявкнула Меджи. Аксентий быстро соорентировавшись в местоположении собачонки по изошедшему от неё звонкому лаю, увидел как через сидения центрального ряда то всплывала, то опускалась будто поплавок голова убегающей к выходу Матрёшки, которая на бегу избавлялась от маскировочного реквизита: парика и черепашьих очков.
     "Матрёшка снова взялась за старое, — удручённо выдохнул Смуров. — Ревнует. Следит."
     Аксентий знаком подозвал к себе Марылю и что-то шепнул ей на ухо, после чего  ядрёная девица обратилась к аудитории в зале: "Давайте поблагодарим Аксентия Вольговича за выступление, — и лукаво улыбнувшись в сторону Смурова, добавила, — будем надеяться, что он теперь почаще будет к нам наведываться. А теперь же предоставим слово другим докладчикам."
     Ох, как же побежал наш окрылённый герой! Не побежал — полетел! Выскочил с портфелем в руках на ул. Куйбышеву, оттуда бегом до Лермонтова, потом на Московскую. Эх, ма!
     "Прелестна вио- виоло- виолончелистка, глаза блестят — ла ла ла ла, уста горят — ла ла ла ла, она играет — ла ла ла, а я так близко", — распирало Аксентия от радости предстоящей встречи с Любашей. — Моя графнеточка, моя конфеточка!"
     С Московской нырнул в Поприщинский, оттуда через тропочку выбрался на знакомую аллейку. Тихонечко прошмыгнул через оставленную для него приоткрытой дверочку особнячка и попал внутрь.
     Тут-то у них всё и случилося. У нашего героя с его былиночкою, сахарною тростиночкою. С его крошечкою-хаврошечкою.
     И шлейфила бархатными тонами кофейная гуща в оставленных недопитыми чашечках на подносце. И прорезались золотыми косами солнечные лучи через белоснежные занавеси в спаленку. И в нежном умилении качала влюблённых постельная ладья...
***
     Расфуфыренный и одетый с иголочки Смуров, с огромным букетом цветов в руках, по-щёгольски  развалившись на заднем сиденьи таксомотора, слегка небрежно  и зычно бросил водителю: "Краловские винограды!"
     После того как Смуров расплатился с chauffeur, а отъехавший таксомотор скрылся в глубине аллеи, Смуров поправил модный костюм с рубахой и с некоторым волнением постучал дверным молоточком в знакомую дверь.
     — Вам кого, мил человек? — ласково-вельветовым голосом осведомилась пожилая дама.
     — Ээ, ха-ха, — не ожидая такого поворота, несколько обескураженно улыбнулся Аксентий, — оригинальный у вас юмор пани Графнетрова.
     — Пани? Так меня ещё никто не называл. Впрочем, если вам будет угодно.. Так что ж вы хотели?
     — Я, знаете, пани Графнетрова, — продолжил Аксентий, полагая, что пани Графнетрова надумала затеять небольшую игру, — ха.. изволите шутить, барыня. Я, знаете, пани Графнетрова, после всего того, что так стремительно, не без вашего участия случилося.. Ввиду, так сказать, осознания всей полноты произошедшего и серьёзности моих намерений пришёл просить руки вашей дочери!
     — Люба, — позвала свою дочь женщина, — тут к тебе свататься  пришли. И давно это у вас с Любой?
     — Ну, — замялся Смуров, — вы право же.. меня.. ээ.. нет, всё же забавно получается.
     — Вот господин утверждает, что у вас дело уж к свадьбе, а я ни сном ни духом, — улыбнулась пожилая дама, — хоть бы сказала чего, а дочь? А то ж подготовиться ведь надо. Я ведь, за вами-то молодыми не поспеваю уже так быстро.
     — Мама, — ошарашенно глядя на Смурова, предыханно молвила подошедшая Люба, — это мой давний  институтский знакомый - Аксентий Смуров. Но мы не виделись уже более двадцати лет, с момента окончания института. Я не понимаю, что ..
     — Не виделись с момента, — остолбенело перебил Любу Смуров, — Да, я знаю, что лежит на твоей тумбочке в спальне. Сказать?  Учебник сравнительной грамматики кельтских языков и прошлогодний кипсак!
     — Keepsake? — удивлённо переспросила дама, — Люба никогда не читала второсортных изданий.
     Ошеломлённый таким нелепейшим розыгрышем, Смуров ушёл восвояси от Любиного дома, продолжая негодовать по поводу такого досадного подвоха: "Как же так? Нет, ну ладно бы ещё скрывала, что ничего не было, но зачем? От  неловкости, стеснения? Вздор!  Но не виделись с момента окончания, нет уж извольте. Это даже не перебор, а самое натуральное свинство!"
     Аксентий выбрался на Лекарскую, свернул на Карла Маркса и оттуда через боковые ворота, мимо ульяновской обсерватории, забрёл в парк Белинского. Прошёлся немного вперёд в сторону института по аллее Клары Милич и присел на лавочку у оврага.  К подножию его низины лепились уходящие кубиками вдаль строения частных домишек, кое-где в огородах жгли костры. Вдали виднелся Рубин. Смуров заворожённо смотрел на любимые пейзажи, которые сливались с панорамными видами брейгелевских "Охотников на снегу", будто чья-то рука развернула перед ним полотно отдалённо знакомой местности.
     Вечерело.
     Непривычно пустынным был парк.
     Из малинового предзакатья со стороны планетария к Аксентию плыла сногсшибательная моложавая дама в платье из прозрачно-сиреневой, облачной  ткани. Из под шляпы с широкими полями струились золотисто-каштановые кудри.
     Глаза её горели поволокой соблазнительной дымки. Ярко-красные пухлые губы вполголоса шептали слова любви: "Take me high in the sky, get together you and I, see the light of a beautiful day, kiss me once, kiss me twice let's create a paradise 'cause of you I'm livin' every day."
     Её тело играло голографическими блёстками.
     По её лицу бежали меняющиеся образы самых обольстительных красавиц мира.
     Все желанные женщины были ею. Она была всеми ими.
     Она не просила у Аксентия поцелуя. Она истово его требовала.
     Когда их объятые страстью губы соприкоснулись, померк обрушившийся вниз пустотой свет — "Казалось, древность счастья облетает. Казалось, лес закатом снов объят. Счастливые часов не наблюдают, но те, вдвоем, казалось, только спят."
     Утром в низине оврага, у ручья был обнаружен средних лет человек, лежащий с опущенным в воду лицом.
     В туманной купели над его телом кружились хороводом свитезянки.
     Задувал лёгкий ветерок по небу.
     Показались  паруса Скидбладнира, чтобы немного  покружив над земною гаванью, снова зайти на очередной Heimskringla.
     Вьющиеся стайкой над ручьём ундроны заводили песнь: "Я над рекой блуждал всю ночь, милый призрак гнал я прочь. Нет, образ Льюти, не зови, в душе у Льюти нет любви"...


Комментарии и примечения:

Растяни меха гармошка... — ВИА «Добры молодцы», Альбом «Летучий корабль»
               
Waltzing through the lion's den — название шахматной задачи, перекликающейся с английской идиомой "walk into the lion's den"    — To enter into a particularly dangerous, hostile, or oppressive place or situation.

Urdh — прошедшее, одно из имён скандинавских норн

Vertmen (индоевр.) —вертеть

Чёрный вечер. Белый снег... Ветер, ветер — на всем Божьем свете!..  Протянут канат. На канате — плакат: «Вся власть Учредительному Собранию!»..  Революцьонный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг! — Ох, большевики загонят в гроб! — А. Блок, поэма "Двенадцать"

...леший Антютик... дубенскую девку Дубравну.. — Сергей Клычков "Чертухинский балакирь"

..святые отцы, праотцы, великомученики, преподобные, великие чудотворцы из огненных срубов и тихих келий с медведем и благословляют его. — А. Ремизов "Неуёмный бубен"

..клан ведунов стан тронул кочевой.. — Шарль Бодлер "Цыганы"

"ненастоящие"  — "Характерно, что при разоблачении еретиков публично демонстрировалось, что еретики принадлежат к антимиру, к кромешному (адскому) миру, что они “ненастоящие”;   “Се есть сатанино воинство!” ,  Д.С. Лихачёв "Смеховой мир древней Руси"

"но ниже в обличие игрецев и ликственников или козлогласовая ходити"  — А.С. Фаминцын "Божества древних славян"

Полудница во ржи, покажи рубежи, куда хочешь побежи — архангельская присказка

Три очень милых феечки сидели на скамеечке и, съев по булке с маслицем, успели так замаслиться, что мыли этих феечек из трёх садовых леечек — С. Маршак "Маленькие феи", Английские песни, загадки, прибаутки

Он ей цветы в венок собирает на луговинах зеленых. Дева малиной его угощает, знать, это пара влюбленных — А. Мицкевич "Свитезянка"

Вот старая Гертруда ставит кофий горячий и весь светлый, как янтарь. Старик любил на воздухе пить кофий, держа во рту черешневый чубук — Н. Гоголь,  "Ганс Кюхельгартен"

Побудь часок со мной вдвоем, да не робей, вставай с колен, но не целуй меня, мой Том, иль попадешь надолго в плен; бежит, петляя, меж болот дорожка третья, как змея, она в Эльфландию ведет, где скоро будем ты да я; что б ни увидел ты вокруг, молчать ты должен, как немой, а проболтаешься, мой друг, так не воротишься домой — Р. Бёрнс, "Томас Рифмач"

Криксы-Вараксы — мифическое существо, олицетворение детского крика. Если ребенок кричит, надо нести его в курник и, качая, приговаривать: «Криксы-вараксы! идите вы за крутые горы, за темные лесы от младенца такого-то». Крикса — плакса. Варакса — пустомеля. Вараксать — вахлять, валять. — А. Ремизов, "Купальские огни", Посолонь

 Купалiнка-купалiнка, Цёмная ночка...Цёмная ночка, дзе ж твая дочка? — Мая дочка у садочку Ружу, ружу полiць, Ружу, ружу полiць, Белы ручкi колiць. Кветачкi рвець, кветачкi рвець, Вяночкi звiвае, Вяночкi звiвае, Слёзкi пралiвае — белорусская народная песня

вытарашка — олицетворение любовной страсти

Гуш-гуш, хай-хай, обломи тебя облом — восклицание на отогнание беса, "облом" - нечистый, дьявол , А. Ремизов, "Купальские огни", Посолонь

великому Хорсови волком путь прерыскаше ( волком перебегая путь великого солнца) — "Слово о полку Игореве"

К морю лишь подходит он, Вот и слышит будто стон…Видно, на море не тихо: Смотрит – видит дело лихо: Бьется лебедь средь зыбей, Коршун носится над ней. — А.С. Пушкин, "Сказка о царе Салтане"

Я бог твой, я тот, который одевает поля муравою и листвием леса; в моей власти плоды нив и дерев, приплод стад и все, что служит в пользу человека: все это даю чтущим меня и отнимаю от отвергающих меня.  — А.С. Фаминцын "Божества древних славян"

навной — Имеется в виду навной бес, который, согласно народным поверьям, кусал по ночам женщин. Это считалось дурным признаком. Возможно, имеет отношение к созвучному навье,  то есть мертвец. Здесь отразилась древняя связь демонов с тенями умерших. Как считали в старину, болезнь на людей могли напускать и бесы, и мертвецы. В связи с этим интересен факт из "Повести временных лет": эпидемия в Полоцке приписывалась мертвецам, скачущим на невидимых конях по улицам, - "навье бьют полочаны",  Сергей Клычков "Чертухинский балакирь"

с мухой в носу — колдун. В Белоруссии о колдуне говорят: «У него мухи в носе». Нечистая сила охотно превращается в мух. Выражение про человека, что он «с мухой» означает, что тот человек находится в опьянении. Водка — кровь Сатанина, А. Ремизов, "Купальские огни", Посолонь

Ныне же суть нецыи от священных, яже суть сии пресвитеры и диакони, иподиакони, и чтеци, и певци, глумяся, играют в гусли, в домры, в смыки — Владислав Даркевич, "Светская праздничная жизнь Средневековья IX-XVI вв

Тонкий защитный слой ... удивленно глазеющих рыб — роман В. Набокова "Прозрачные вещи"

матрес лекционис — в консонантном письме согласные буквы, используемые для обозначения долгих гласных звуков.

Ошибка влекла мгновенную кару..... все они открываются первой буквою Бытия — роман В. Набокова "Смотри на арлекинов"

Да, так любить, как любит наша кровь, никто из вас давно не любит!; Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами! Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, С раскосыми и жадными очами! — А.Блок "Скифы"

Впрочем, Пензенская губерния вообще в то время страною ... попадется – загрызут… ; В Пензе вас сразу ошибает запах еды ... вновь о еде помышляет; все ест или отдыхает от еды, или вновь о еде помышляет; купцы и мещане пристрастны к пирогам, дворяне насыщаются говядиной, телятиной и поросятами, пьют квас, водку и наливки, духовные лица находят утешение в рыбе, чиновники ко всему изложенному выше прибавляют трюфли и тонкие французские вина; покинул Пензу, служащие ...справедливым начальником  — http://terrybookv.blogspot.com/2021/01/blog-post.html;  https://alexey-matveev.livejournal.com/698510.html

Put thousands together-less bad. But the cage less gay — роман Стендаля "Красное и Чёрное" начинается  эпиграфом из Гоббса (Соберите вместе тысячи людей - оно как будто не плохо. Но  в  клетке им будет не весело.)

Tinker Tailor Soldier Spy — «Шпион, выйди вон!» ( дословно — «Лудильщик, портной, солдат, шпион», детская считалка) — детективный  роман Джона Ле Карре

Кальсонер выскочил из часов, превратился в белого петушка с надписью «исходящий» и юркнул — М. Булгаков "Дьяволиада"

Боян бо вещий аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу, серым волком по земли, шизым орлом под облакы..  — "Слово о полку Игореве" (Тот Боян, исполнен дивных сил, Приступая к вещему напеву, Серым волком по полю кружил,Как орел, под облаком парил, Растекался мыслию по древу).

И настала тяжкая година, поглотила русичей чужбина, поднялась Обида от курганов и вступила девой в край Троянов. Крыльями лебяжьими всплеснула, Дон и море оглашая криком, времена довольства пошатнула, возвестив о бедствии великом... — и далее по тексту в диалоге главного героя с Первопоселенцем цитируется "Слово о полку Игореве"

О место свиданья малины с грозой, где, в тучи рогами лишайника тычась, горят, одуряя наш мозг молодой, лиловые топи угасших язычеств! — Б. Пастернак "Орешник"

У лукоморья дуб зелёный;Златая цепь на дубе том: и днём и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом — А.С. Пушкин "Руслан и Людмила"

"был самым крупным боем чехом против чехов в годы гражданской войны и интервенции в России" — "Пензенский край в истории и культуре России" — монография коллектива авторов Пензенского Государственного Университета

которая часто ворует пшеницу, которая в темном чулане хранится в доме, который построил Джек. —С. Маршак, Английские песни, загадки, прибаутки

Wodka lasow, wodka jagodowa — "Вино лесов, вино земляничное", Я. Гашек

Dekuji, pani Grafnetrova (чешск.) — благодарю, пани Графнетрова

Сватался за Катиньку из деревни скоморох, сказывал он Катиньке про именье про свое: "Есть у меня, Катинька, скрипка и гудок; Сватался на Дунюшке веселый скоморох, сказывал житья-бытья: свирель да гудок — А.С. Фаминцын, "Скоморохи на Руси"

Литовская, например, форма слова «пахать» – arti, ariu, в народном говоре «пахарь» – arijas, латышская – art, aru, сербскохорватская – орати, польская – огас, чешская orati, старорусская – орати и т. д. — В.А. Чивилихин "Память"

«сходились мужи и жены и девицы на ночное плещеванье и безчинный говор и на бесовские песни и на плясанье и скаканье»; «тогда к реце идут с великим кричанием, аки беси и умываются водою». — Стоглав, (В.А. Чивилихин "Память")

«бесы в виде человеческом, ови бьяху в бубны, друзии же в козице и в сопели сопяху, инии же возложиша на лица своя скураты и идяху на глумление человеком и, мнози, оставивше церковь, течаху на позоры», то есть на зрелище. — житие Нифонта, (В.А. Чивилихин "Память")

«девки идут все толпою с песнями на Волгу, бросают венки, провожая русалку, чудовище, представляемое несколькими парнями, покрытыми одним парусом; впереди несут на шесте занузданный конский череп, позади идет дико наряженный погонщик». «…На Русалку, или Семик, девки крестят в лесу кукушку, кумятся, завивают венки, а на русальнице, русальной или русальской неделе, следующей за Троицей, с Духова дня более в лес не ходят порознь, тут гуляют русалки». — В.А. Чивилихин "Память"

…нарекоша игру ту русалья — житие Нифонта, (В.А. Чивилихин "Память")

Розыграйся, Юря коник, залаценьки коник; Розыграйся, Юрья коник, разбиу камень капыцейком — А.С. Фаминцын "Божества древних славян"

Надо заметить, что в языческое время родители  хоронились обыкновенно ... весеннего тепла — Сергей Клычков "Чертухинский балакирь"

и будешь ужасом, притчею и посмешищем у всех народов, к которым отведет тебя Господь [Бог]. —  Второзаконие, глава 28, стих 37.

Праотцы были Яром уведены в Край Русский.. поселились огнищанами на Земле Русской..Мы шли из Края Иньского мимо Земли Фарсийской...Мы — арии, пришли из Земли Арийской в Край Иньский — А. Асов, Свято-Русские Веды. Книга Велеса.

Что между обычаями древних скандинавов... раджпуты – «перекочевавшие в Индию скифы; на это он вам ответит, что он и без вас знает...по приказанию этого бога — Е.П. Блаватская "Письма из  пещер и дебрей Индостана"

ожидание тления и тлетворного духа от тела...  изрек сам покойный старец в одном из поучений своих — Ф.М. Достоевский "Братья Карамазовы"

Сердце (точнее сердечнососудистая система) символизирует триединое условие для правильного и полноценного функционирования сознания: законопослушание, разумность и почитание (понимание истины) Физики, то есть Матери-Природы — П.Н. Кононов "Путь к всеединству"

Самая простейшая технология подготовки будущих зомби заключается в регулярных повторениях каких-либо безсмысленных ритуалов П.Н. Кононов "Критерии выбора"

И Джойс, и его герой Стивен (в религиозных вопросах неразличимые) являют собою довольно умеренную разновидность этого типа. Правда, отказ от обрядов, неверие в таинства, догматы и все вообще сверхрациональные элементы церковного учения у них решительны и бескомпромиссны. — С. Хоружий "Улисс в русском зеркале"

Население, да и они сами называют себя „джоки“ и странствуют, выпрашивая милостыню. Они многое видят и слышат на своем веку и до сих пор помнят и могут воспроизвести «слоггорн»  большинства древнейших шотландских кланов  — Вальтер Скотт "Антикварий"

люди поняли, что может наступить такой день... получить кофе с молоком; с трудом вспоминали вашего отца ...на лавре пел жаворонок — Габриэль Гарсия Маркес "Сто лет одиночества"

"аткинсоновою серингою" — Ф. Сологуб, "Мелкий бес"

Прелестна вио- виоло- виолончелистка, глаза блестят — ла ла ла ла, уста горят — ла ла ла ла, она играет — ла ла ла, а я так близко — песня польской группы "Скальды"

Keepsake — английский литературный ежегодник, выходивший с 1828 по 1857 год.

Take me high in the sky, get together you and I, see the light of a beautiful day, kiss me once, kiss me twice let's create a paradise 'cause of you I'm livin' every day — песня голландской певицы Маришки Вереш

Казалось, древность счастья облетает. Казалось, лес закатом снов объят. Счастливые часов не наблюдают, но те, вдвоем, казалось, только спят — Б. Пастернак, "В лесу"

свитезянки, ундроны — Существует поверье, что на берегах Свитези появляются ундроны, или нимфы, которых в народе называют свитезянками.

Скидбладнир — в скандинавской мифологии парусный корабль, принадлежал богу Фрейру.

Heimskringla — Круг Земной (свод скандинавских саг)

Я над рекой блуждал всю ночь, милый призрак гнал я прочь. Нет, образ Льюти, не зови, в душе у Льюти нет любви —  С. Кольридж, "Льюти, или черкесская любовная песня"