Как я провёл эту жизнь. Часть 6. К новому берегу

Глава восемнадцатая. ПОИСКИ ЖИЛЬЯ.
 
Надо сказать, Москва к этому времени меня порядком утомила, да и поднадоела. Все её возможности я использовал, на работе практически достиг потолка. Толкучка в транспорте, пробки на дорогах, вечные проблемы со стоянкой всё более раздражали. С тоской я вспоминал, как носился на машине по опустевшему городу во время Олимпиады 80-го года. Тогда водителей припугнули, просили поставить свои машины на прикол и пользоваться общественным транспортом. А я не испугался и продолжал ездить как ни в чём не бывало. И никто меня не прищучил, поскольку такого закона не было.
 
Но Олимпиада прошла, и с каждым годом автомобили всё более заполняли город. Часто вблизи института нельзя было припарковаться: всё забито либо машинами, либо крестами «остановка запрещена». Бросишь машину в трёх кварталах, и иди на работу пешком, как безлошадный. Вот радость.
 
А ещё я так соскучился по пению птиц, что даже купил себе магнитофонную катушку с записью их голосов. Короче, приближаясь к пенсии, я стал мечтать о своём доме на природе, на берегу реки или озера, где жизнь спокойна и нетороплива, где люди не толкаются и не злятся друг на друга, где можно заниматься хоть живописью, хоть литературой, хоть музыкой, хоть рыбалкой и не стремиться на отдых в иные края.
 
Нынче модно ругать Горбачёва и Ельцина, как прежде ругали Хрущёва, но благодаря перестройке все стали собственниками своих квартир и могли делать с ними, что угодно. А это, между прочим, большие деньги, которые нам отдали просто так, за здорово живёшь. Моя московская квартира потянула бы неплохой коттедж в Подмосковье, а брат и вовсе остался один в трёхкомнатной квартире, поскольку к этому времени родители умерли: отец от инсульта в 1986 году, в 88 лет, а мать через четыре года от инфаркта, в 82 года.
    
Их квартиру я предлагал обменять на двухкомнатную, а разницу использовать для покупки приличной машины. Потом две двухкомнатные мы легко сможем обменять на хороший дом в Подмосковье. Но Эдгар, обменяв квартиру на двухкомнатную, разницу в размере 15 тысяч долларов вложил в МММ, где она и почила. Впоследствии удалось выцарапать лишь три тысячи, которые наросли сверху.
 
А ещё мы пострадали от грабежа: во время нашего путешествия на Валдайские озёра какие-то то ли знакомые, то ли родственники с помощью ключа, оставленного соседям, вывезли из пустующей Эдгаровой квартиры родительские вещи. Опустошили гардеробы и два платяных шкафа, забрали два громадных чемодана с новой красивой одеждой, постельным бельём, отрезами тканей. В то время всё это легко можно было продать через комиссионный магазин за очень приличные деньги. По моим прикидкам, это тянуло почти на сотню тысяч долларов. Кроме того, в одном из шкафов лежали и упаковки с вещами, которые мама оставила для раздачи друзьям.

А ещё раньше, после смерти мамы, кто-то из сочувствующих посетителей пошарил в шкафу, стоявшем в прихожей, и прихамил кипу облигаций трёхпроцентного займа и кое-какие документы. По сравнению со всеми этими утратами хищение фотоаппаратов и книг из моей квартиры выглядело детской забавой.

Потом брат поселил у себя некую грузинскую княгиню и двух полузнакомых бизнесменов. Княгиня жаловалась мне по телефону, что бизнесмены принимают подозрительных личностей и сговариваются чуть ли не убить Эдгара, чтобы завладеть квартирой. Наконец, они съехали, прихватив кое-что из вещей, в частности, много инструментов. А позже съехала и княгиня, опустошив только банку дефицитного растворимого кофе. После этих гостей пришлось отдраивать кухонный пол, ни разу не помытый ими за три года.

К концу восьмидесятых годов социализм окончательно зашёл в тупик. Хозяйственные связи рушились, кризис ощущался всё сильнее, разочарование росло. Горбачёв пять лет пытался исправить положение с помощью перестройки, проводя реформы и меняя экономические рычаги, но это давало лишь отсрочку. Государству перестало хватать средств на финансирование предприятий, и их сажали на самоокупаемость. А спрос на их продукцию тоже угасал из-за безденежья потребителей. Вдобавок заграничные конкуренты устроили обвал мировых цен на нефть, продажа которой до того исправно пополняла наш бюджет.

Дефицит на товары для населения приобретал неприличные размеры. Хорошо, у нашего института были заключены договора с рядом продуктовых магазинов, в том числе, по-соседству, с «Елисеевским», и кое-чем они нас снабжали по заказам. Как владелец автомобиля, я частенько участвовал в доставке этих товаров. Записывались мы и на приобретение промтоваров. Тогда я приобрёл новый цветной телевизор, а среди прочей мелочи купил полезные и практичные китайские вещи: две пары полуботинок, не знающих сносу, тёплую зимнюю куртку и лёгкое пуховое одеяло, под которым зимой сплю до сих пор.

На курсах повышения квалификации в Уральском филиале ВНИИТЭ нас, руководителей дизайнерских служб, настроили на разработку «отраслевых дизайн-программ», и я, вернувшись в свой институт, подготовил предложение о переводе производства вагонов на модульно-блочные схемы с целью вывода производства из тупика. Это была целая революция, и на научно-техническом совете мой план раскритиковали, а меня назвали фантазёром и велели переделать работу. Однако нашлись и такие, которые после обсуждения выражали солидарность и жали мне руку.
 
Я уже упоминал, что в очередном путешествии нас застигло сообщение по радио о произошедшем в Москве путче группы руководящих товарищей под телеграфной кличкой «ГКЧП». Остановлюсь на этом немного подробнее. Что же там произошло? А это президент Горбачёв, чуя и предотвращая назревающий распад государства, собрался подписать новый союзный договор с послаблениями в пользу самостоятельности республик, а коллеги его не поддержали, считая, что в таком формате Союз уже не будет единым государством.
 
В последние годы Политбюро раскололось. Одни его члены требовали от Горбачёва возврата к старым порядкам, другие – более энергичного движения к новым. А всё почему? Потому что одни довольны, другие недовольны. Раньше недовольными у нас занимался КГБ, а чересчур довольными – ОБХСС. Теперь же, на фоне экономического кризиса, распустились отнюдь не только девушки. Что же, распускать и Политбюро?Тогда Горбачёв махнул рукой: «Делайте, что хотите!» и уехал «к тётке, в глушь, в Саратов», а точнее, в отпуск, в Крым, в Форос. Тут и началось.
 
Воспользовавшись отсутствием президента и объявив его недееспособным, недовольные партийцы устроили переворот, и республики, напуганные танками, разбежались из Союза, как куклы из ненавистного театра Карабаса-Барабаса. По сути-то дела, они рвались не из единой страны, а из социалистической системы, зашедшей в экономический тупик. Лебедь, Рак и Щука потянули в разные стороны и разорвали страну. Некоторых удалось удержать, иные потом вернулись, но уже в новую структуру – Содружество Независимых Государств, наспех сколоченное Ельциным со товарищи. Всем хотелось независимости (будем, дескать, жить, как Голландия или Швейцария), и им бросили кость в виде лакомого словечка «независимость» в названии страны.
 
К моему рассказу это имеет то отношение, что пострадала и наука. С 1992 года централизованное финансирование института прекратилось. Оставшись без государственной поддержки, институт был вынужден сокращать штаты, ликвидировать подразделения, не обеспеченные финансированием со стороны заводов за выполнение для них научно-исследовательских и проектных работ. Теперь они вынуждены были сами искать работу, а поди её найди при голодной-то промышленности. И вообще, что за дела: люди нанялись на работу, а работодатель посылает их искать её самим. Тогда причём тут он? Если они её найдут, то его же будут и кормить?
 
Дизайн стал для заводов особенно обременительным. Никому ты не нужен со своим дизайном: вагоны поедут и без дизайна. Тут уж не до красоты и комфорта, на носу глобальный дефолт. Не до жиру, быть бы живу. В итоге нашу лабораторию расформировали, рядовых сотрудников пристроили для поддержки более необходимых подразделений, а мне досрочно оформили пенсию. По расчёту она получилась приличной, но потом её урезали до кризисной среднестатистической. А когда кризис миновал, возвращать расчётную величину, разумеется, не стали.

После павловской денежной реформы и распада хозяйственных связей товарный дефицит стал принимать катастрофические размеры. Инфляция на глазах пожирала деньги, и люди бегали по магазинам, желая поскорее потратить их на что-нибудь полезное. Как-то, зайдя в военторг, среди пустых полок я увидел только что поступившие в продажу катушечные магнитофоны «Астра-110». Вещь хорошая, купил немедля. В другой раз в ГУМе, не найдя ничего путного, за пять рублей купил мясорубку. Пригодится.
 
Тем временем Таня с Сергеем продолжали жить в Риге, в двухкомнатной квартире, собираясь оттуда делать ноги в Россию по причине разгоравшегося в Латвии националистического угара. Хотели было переехать в Великий Новгород, но не вышло. Тут я нашёл им шикарную однокомнатную квартиру в престижной подмосковной Барвихе, на берегу Москвы-реки. Её хозяевам нужна была не Рига, а Лиепая, где жили их друзья, и Таня прыгнула выше головы: нашла им квартиру не просто в Лиепае, а прямо в доме их друзей. Но, пока суд да дело, эти друзья сами намылились тикать из Латвии, и обмен не состоялся.
 
В конце концов, Таня с Серёжей поменялись на двухкомнатную квартиру в Твери. Туда они не собирались, но их заверили, что на более отдалённые районы Тверь, расположенную между столицами, всегда можно будет обменять. А при этом добавили: «Но Тверь хитрая: приживётесь и не захотите уезжать». Теперь мы могли объединиться, продав свои квартиры и купив приличный загородный коттедж в любом подходящем месте. В совместных походах мы обтесались, авось, уживёмся. А три квартиры на четверых – это капитал, используемый пока весьма непрактично. Можно неплохо развернуться.
 
Тут на одно из моих последних «брачных» объявлений откликнулась совсем юная девчушка Катя. Вообще-то, я уже перестал реагировать на эти письма, но она жила очень близко, на проспекте Мира. Моё объявление, которое её привлекло, гласило: «Благородный старик-разбойник с ружьём, этюдником и гитарой возьмёт в круиз по озёрам, а может, и по жизни прелестную амазонку, предпочитающую палатку на диком бреге отелю на модном пляже. Можно с подругой или собакой».
Наверное, она клюнула даже больше на собаку, чем на старика-разбойника, и на встречу пришла с большим красивым ирландским сеттером, с которым, как и с хозяйкой, мы быстро подружились.

Катя была мила, умна, хороша собой, развита и вовсе не производила впечатления недоделанной школьницы. Мы устраивали посиделки у меня дома или подолгу гуляли втроём. Почему-то её звали не Наташей, и это, очевидно, было к лучшему. Но судьбы наши переплестись так и не успели. Планировали мы вместе поехать в отпуск, но я увлёкся поисками нового жилья и оставил эту затею, хотя и не без сожаления. Конечно, переезжать на загородное жительство, где нет простора для знакомств, лучше уже с женой, но, в отличие от папы, жену к тому времени я не выбрал. Та единственная, которая хоть чем-то напоминала мою маму, – Наташа из Куйбышева – выйти за меня замуж, как вы помните, так и не решилась. А Кате ещё не было и восемнадцати лет. Что ж, без семьи будет больше времени на любимые дела.

Начались поиски подходящего жилья. Каждую субботу мы с братом, а порой и с тверичанами колесили на машине по ближним и дальним окрестностям, выписав из газеты «Из рук в руки» объявления о продаже домов. Таких объявлений становилось всё больше. Коттеджные посёлки росли, как грибы, но нередко в эти нестабильные годы люди, нахапавшие или взявшие в долг деньги и построившие дома, разорялись и были вынуждены их продавать.
 
На этот раз я не воспользовался советом Долматовского – самому подавать объявление, поскольку у нас не было конкретных требований. Мы не ограничивали себя ни районом, ни размерами дома, ни ценой, вообще ничем. Пожалуй, только наличием водоёма: реки, озера, водохранилища, да относительной близостью к Москве. Уезжать совсем далеко как-то не хватало духу, хотя, например, у нас на работе предлагались участки в Абрау-Дюрсо.

Тут оказалось, что наши поиски – занятие не только обременительное, но и весьма увлекательное. Сколько мы пересмотрели готовых и недостроенных домиков и домищ вокруг московских водохранилищ и по берегам ближних рек! Но не так-то просто найти подходящее жильё. Тут, как и в сфере личных отношений, надо действовать наверняка. Кататься, искать и перебирать варианты – это ради Бога. Но найти надо один раз и навсегда, ибо времени впереди остаётся всё меньше, и дёргаться туда-сюда не резон. Поэтому для начала мы искали хорошее место.
 
И вот судьба забросила нас в наукоград Дубну, что стоит в конце Дмитровского шоссе, у истока канала имени Москвы, на берегу Московского моря(Иваньковского водохранилища). Знаменита она расположенным здесь Объединённым институтом ядерных исследований (ОИЯИ). Раньше мы с братом пару раз уже заезжали сюда во время отпусков, а я бывал и с Наташей рижской проездом на Московское море, но теперь неожиданно для себя мы довольно быстро в неё влюбились и уже не хотели ничего иного.
 
Чем же она так привлекла? Да всем. Прежде всего, место уникальное. Рядом – громадное Московское море, Волга и канал. Настоящее водное царство. Кстати, вблизи Москвы моторки давно запрещены, а тут – гоняй на здоровье, лови рыбу, загорай на островах! Доступны и теплоходные прогулки по Волге – хоть вверх, хоть вниз. До Москвы менее двух часов на электричке, которая здесь заезжает прямо в центр города. У платформы – маленькая кафеюшка с горячим кофе и вкуснейшей выпечкой. Утолив аппетит, выходишь в город. Улицы и дома компактные, уютные, словно в курортном городке. Машин мало, нигде никакой толкотни. Снабжение по первому разряду: всё же городок учёных-атомщиков.
 
Но главное – люди, напомнившие мне астраханскую доброжелательность. Они относились к нам, как к родным: обо всём рассказывали, всё показывали, водили по квартирам только для того, чтобы ознакомить с разновидностями планировок. Хозяева квартир встречали незваных гостей с неизменным радушием. Приезжаем в очередной раз, а в квартирном бюро безо всякой просьбы уже приготовили нам варианты обмена или покупки. Поражало их патриотическое желание, чтобы мы непременно поселились в Дубне. После московской суеты с её равнодушием, а то и враждебностью, такое отношение разве не способно было растопить сердца?
 
На другом берегу Волги, напротив центра города, раскинулся большой, но недостроенный коттеджный посёлок «Ла-Кросс», названный по имени американского города-побратима Дубны, где тоже занимались ядерными исследованиями. Ещё он известен тем, что там снимался популярный фильм «Скарамуш».
 
Рядом с коттеджным посёлком возвышалась плотина гидроэлектростанции, сдерживающая громаду Московского моря, зеркало которого замерло в тридцати метрах выше города. С непривычки страшновато: над городом зловеще нависает более миллиарда кубометров воды. А ну как плотину прорвёт? Это будет, пожалуй, похуже цунами. Но когда привыкаешь, только радуешься: такие просторы для лодочных путешествий, рыбалки, охоты, да и просто отдыха!
 
Так значит, Ла-Кросс? Весьма привлекательный вариант, и коттеджи там солидные, хоть и недостроенные. Выбирай, не хочу. Но почему же их продают? Мы заинтересовались, и не напрасно. Оказалось, канализационный сток в Волгу тут неосмотрительно разместили поблизости от водозабора. Получается – что льём, то и пьём. Строительство остановили, и судьба посёлка повисла в воздухе. Не видя перспектив, хозяева стали продавать недостроенные дома, чтобы купить в другом месте. Пришлось нам отказаться от этого варианта.

Неплохие дома были и чуть подальше, в Пекуново, но от Волги их отделял просторный заливной луг, а больше ничего подходящего ни в Дубне, ни поблизости не попалось. То хиловато, то дороговато, то шибко недостроено, то просто не годится.
 
Глава девятнадцатая. ИСКОМЫЙ ДОМ.

Тогда мы обследовали другие берега Московского моря, проехали на юг до Конакова и на север до Перетрусова, но ничего подходящего не нашли. Тут вдруг Татьяне, которая в своей Твери тоже интересовалась вариантами загородного жилья, риэлтор предложил посмотреть некий дом, хоть и в черте города, но на отшибе, в посёлке Власьево, на самом берегу Волги. А она и сама его раньше видела и называла про себя «попов дом», поскольку стоял он вблизи церкви и выглядел солидно. А храмы-то строили на лучших местах. На самом деле хозяином дома был начальник городской службы мелиорации, который смылся от кредиторов за границу, поручив родственнице продать дом для оплаты долгов.

Поехали смотреть. И что же? Мне понравилось. Участок размером 8,5 соток расположен на правом берегу Волги. До воды метров 50 через луговину с отдельными берёзками и кустами, уж ближе к воде строить не разрешается. Дом капитальный, двухэтажный, оштукатуренный и покрашенный в белый цвет. К тому же, практически готов – въезжай и живи. Хотя в эксплуатацию ещё не сдан.
 
Окружающая местность довольно живописна. С севера – Волга шириной метров триста, со сплошным лесом на противоположном берегу. С запада – впадающий в неё ручей, за ним – поселковые домики и большая берёзовая роща с песчаным пляжем вдоль берега. С восточной стороны – липовая роща с прудом, напоминающая о когда-то размещавшейся здесь старинной усадьбе. К югу – церковь Казанской божьей матери и несколько поселковых домиков на небольших участках, а за ними – шоссе Москва-Тверь с редкими троллейбусами, автобусами и маршрутками, по которому в одну сторону – десять километров до центра города, в другую – сто шестьдесят до Москвы.

Волжский берег здесь, хоть и невысокий, в рост человека, но круто обрывается к воде, и только дорога от шоссе, проходя мимо церкви, спускается к реке полого, словно к переправе. Попискивают чайки, потрескивает сорока, мелькают сойки и синички.
   
Так что же, будем жить в Твери? А Таня с Сергеем тоже в Тверь не собирались, но судьба забросила. Вот и меня направляет. А сама как бы и ни при чём, прячется за кустами. Дескать, хозяин – барин, сам выбираешь. Я упрямый, но против судьбы не попрёшь. Почём знать, может, оно и к лучшему. Рассмотрев как следует дом, занёс я его в таблицу, которую составил для сравнения вариантов, а он по сумме показателей вышел на первое место. Ну, значит, так тому и быть.

Три тысячи долларов, которые Эдгару удалось выцарапать из МММ, оставили хозяйке в задаток. Я настоял на устранении недоделок и сдаче дома в эксплуатацию до продажи. А то – кто его знает, насколько он законный. Мне же осталось продать квартиру, выручки от которой хватало на дом с избытком. Поэтому с продажей остальных квартир можно было не торопиться. Хотя я привлекал знакомого риэлтора, бывшего коллегу по работе, выгодно продать квартиру удалось только благодаря расклеенным мной объявлениям. Ай да Долматовский!

Когда все формальности были соблюдены, 28 марта 1998 года мы переехали. Нас сопровождала недавняя подруга Оля К., тоже знакомая по объявлению. Её отклик был своеобразен: в конверте лежала только маленькая газетная фотография девушки с припиской «Я похожа». Жила она ещё ближе Кати – на Олимпийском проспекте, буквально в полусотне метров от меня. («Ну, лентяй! Всё бы ему поближе» – придирчивый читатель). А что? Близость - и в Африке близость.
 
Подъехав к новому дому, вместо кошки мы запустили в него Олю. Дом-то я рассмотрел уже раньше, но тут расскажу подробнее. Всё-таки, здесь в некотором роде отчёт. Кого подробности не интересуют, могут их пропустить. Им просто скажу, что в целом дом компактный, удобный и уютный. А для любознательных попробую описать детально.
 
Планировка дома весьма своеобразна. Хотя я написал, что дом двухэтажный, но по вертикали здесь размещаются не этажи, а так называемые «уровни», расстояние между которыми вдвое меньше, чем между этажами. Дело в том, что в одной половине дома междуэтажные перекрытия расположены на пол-этажа выше, чем в другой, и лестница, проходя между ними, имеет пролёты по пол-этажа. Всего таких уровней восемь, если считать подвал, гараж и двойной чердак. Без них – четыре, которые и образуют «двухэтажный» дом.

На трёх обитаемых уровнях – семь жилых комнат, включая большую кухню-столовую, совмещённую с ней гостиную-каминную и пять небольших комнат под спальни и кабинеты. Два балкона – один на север, другой на юг. С северного балкона открывается вид на Волгу и проплывающие суда. Впечатление такое, что стоишь в штурманской рубке большого корабля, идущего поперёк реки. Помимо жилых помещений, в доме находятся просторная прихожая и два санузла, один из них с ванной. В полуподвале – котельная, две хозяйственные комнаты, кладовка, душевая и помещение для сауны. На первом уровне (вровень с землёй) – гараж с двумя чуланами (наконец-то машина будет в тепле и под боком!) Водопровод и газ подведены, освещение подключено, кухонная плита и водопроводная вода греются электричеством, отопление водяное, от газового котла. Жилая площадь невелика, 77 квадратных метров, меньше чем по 20 на рыло, а вот общая на сотню больше.

По предложению Тани сразу распределили между собой спальни второго жилого этажа: одну для меня, другую для Эдгара, третью для Серёжи с Таней. Верхнюю комнату, «штурманскую рубку», отвели мне для студии живописи. На первом жилом этаже отгородили от большой гостиной спальню для заезжих гостей.
 
Надо сказать, что ещё до нашего пришествия в недооборудованном доме случилось ограбление. Хозяева поселили тут для пригляду пожилую пару. Им то ли не заплатили, то ли что, но они без спросу уехали. А воры приехали. А может, воры их просто выгнали, «пока целы». Что произошло дальше, можно было себе представить, даже не будучи Шерлоком Холмсом. Приподняли садовые ворота, сбросили их с петель на землю, заехали на грузовике, зацепили тросом и выдрали с мясом решётку гаражного окошка. Самый юркий пролез в гараж и открыл изнутри засовы ворот. Завели туда машину и стали не спеша наполнять её заготовленным оборудованием. Вывезли электрощит со счётчиком, одиннадцать внутренних дверей, двадцать упаковок паркета, тринадцать батарей отопления, три раковины, фурнитуру. Большой финский водонагреватель сняли со стены, но не осилили и оставили на полу.
 
Хозяин дома, заготовивший это богатство, к тому времени уже был в бегах, а наследники в ходе подготовки дома к продаже заменили украденное самым дешёвым, частично даже бывшим в употреблении. Но в целом интерьер смотрелся, хоть и не богато, но вполне прилично. Что называется, для скромных покупателей, каковыми мы и являлись. Если бы не этот грабёж, дом наверняка стоил бы заметно дороже. А сейчас он продавался за 65 тысяч долларов, примерно как и большинство просмотренных нами коттеджей в отдалённом Подмосковье.
 
Хотя я написал «въезжай и живи» – это не означало, что ничего не надо делать. Делать надо было очень много, но жить уже было можно. И это важно: не надо ютиться где-то в другом месте и постоянно ездить сюда, как на работу.

Довольно долго мы занимались обустройством нового жилья. Участок, представлявший собой заросший полынью пустырь, превращали в приличный сад. Полынь я несколько дней выкапывал лопатой и выдирал руками. Под ней вместо чернозёма таился слой перемешанного с землёй строительного мусора: обломков кирпича и бетона, проволоки, тряпок и стёкол. Всё это надо было выкапывать и вывозить к мусоросборникам. А уж потом заасфальтировали подъезд, разбили клумбы, посадили деревья.
 
Окрестные безмятежные пейзажи там и сям осквернялись микросвалками и простодушно разбросанным мусором – бутылками, банками, склянками, железками, тряпками, бумагой, вплоть до сломанных газовых плит и холодильников. Непонятны были усилия жителей по загаживанию мест своего отдыха.

Нащёлкав снимков, я написал статью в газету и заехал на местный телеканал, не шибко надеясь на помощь. Однако дело получило огласку. Статью опубликовали, приехали репортёры, сюжет показали по телевизору, а там появились и рабочие Горзеленстроя. Вычистили почти всё, а потом и каждый год приезжали, пока не надоело. С тех пор берега вновь захламляются.

Забегая вперёд, дополню, что про раздолбанную грунтовую дорогу от шоссе до нашей церкви я написал в правительство города. Стыдно, дескать, – всё же, дорога к храму. И тоже не напрасно. Теперь тут прекрасный асфальтированный подъезд. А всё заветы Долматовского: не сетовать, а действовать. Да ещё и Мичурин, помнится, завещал не сидеть сложа руки, ожидая милостей от природы.
 
Из питомника в Клину мы с Таней привезли две голубые ёлочки, из ботанического сада – сибирскую лиственницу, вавилонскую иву (все по двести рублей) и конику, из леса – можжевельник и клён (бесплатно). Ёлочками мы украсили центральный вход на нашу «усадьбу», иву и лиственницу посадили по сторонам, а маленькую конику – вблизи от входа в дом. Две выгородки у входных лестниц хорошо подошли для столбчатого можжевельника и колоновидной туи. Клён посадили за забором, у главных ворот.
 
Все эти деревья, кроме маленькой коники, были примерно моего роста. Одна из голубых ёлочек через пару лет засохла, и ей пришлось привезти замену, поэтому ёлки стали различаться по росту. У продавщицы поинтересовались, как за ними ухаживать, чтобы не сохли. «Лить, лить и лить, – ответила она. – Смотрите, в каком болоте они здесь растут». И действительно, там были сплошные кочки и лужи.

Через пару лет Таня с Серёжей по дороге из Риги выкопали два дубочка и высадили с южной стороны дома. Из плодовых деревьев мы с Таней посадили четыре яблони, две вишни и две черешни. Параллельно вдоль заборов я высаживал сирень, смородину и малину, а через луговину к берегу Волги прямо от ворот проложил аллею, обсадив её берёзками, клёнами и даже одним каштаном. А поскольку луговина отделена от нас глубокой канавой, построил через неё дощатый мостик.

Теперь прямо из ворот идёшь через асфальтированную площадку на мостик и по аллее выходишь на берег. Там, правда, обрыв в рост человека, который надо бы срыть или сделать лестницу к воде. Если бы у нас было много денег, я велел бы, кроме того, на берегу насыпать песок для пляжа, построить причал с эллингом для катера, и сам катер тоже бы купил. Ах-ах! А пока пришлось довольствоваться казённым катером-паромом, который поблизости от нас ходит на другой берег Волги, где, в отдалении, расположен дачный посёлок. А напротив нас стоит сплошной лес, довольно пустынный в плане грибов, зато попалось несколько кустов дикой смородины, пригодившихся для нашего сада.

Из живности поначалу на участке прыгали лягушата, за которыми охотились ужи. Разделавшись с лягушатами, они ушли на новые пастбища. Змею я видел всего раз, она быстро переползла нашу подъездную дорожку. Вообще-то змея не ползёт, а скорее, течёт, причём довольно быстро. Или струится. Прокопайте на склоне холма узкую извилистую канавку и вылейте в неё стакан ртути. Вот змея и заструилась. Почему червяки так не умеют? Растягиваются, потом подтягивают хвост, снова вытягивают голову… Сплошная морока, и никакой скорости.

Наша беспокойная компания с её строительными и автомобильными шумами постепенно отвадила дикую фауну. Остались птички да бабочки. Им хорошо – куда хотят, туда летят, были бы деревья, кусты да цветы, а этого вокруг полно.

Какое-то время мы пытались огородничать. На прибрежной луговине соседи выращивали картошку, нам тоже выделили участочек. Два года мы держались, но там не было ни ограды, ни охраны, и урожай доставался лихоимцам. Постепенно все забросили это дело, переключились на свои огороженные участки. А мы забросили и грядки на своём участке: поблизости рынок, там всё есть, и недорого. Оставили у себя только цветочные клумбы. А хорошую картошку нам стали привозить из хозяйства в Эммаусе, что ниже по Волге. Трёх мешков по 35 кг хватало на год до следующего урожая.

Тем временем луговина заросла буйной травой, и по весне её стали поджигать то ли дети, то ли просто идиоты. Подожгут и уйдут, а огонь широким фронтом надвигается на кусты, деревья и сараи. Мы с Таней бегаем с лейками и лопатами, заливаем и прибиваем хищные языки пламени, пока оно не зачахнет, огрызаясь белым дымом. Привычка к таким поджогам у нашего населения, похоже, неискоренима, и является одной из главных причин лесных и сельских пожаров. В апреле-мае по всей стране фиксируется более двадцати тысяч неконтролируемых весенних палов сухой травы. 

Однажды на наш берег пришла женщина с девочкой и стала раскладывать в сухой траве костерок. Я подошёл и предостерёг, обратив её внимание на ветер. Она окрысилась: «Не глупее вас!» Лишь только я ушёл, костерок запылал, трава загорелась, и они обе, не справившись с огнём и схватив свои манатки, позорно бросились наутёк. Тушить катастрофически разгоравшееся пламя, разумеется, пришлось мне.

У соседей я выкупил вторую половину общего сарая, а другой их сарайчик, вторгшийся на нашу территорию, вообще разобрал. Вместо него оборудовал уголок для летней трапезы под дубом: выложил площадку крупноформатной пластиковой плиткой, приобретённой ещё в Москве для гаража, смастерил стол и скамейки, сбоку для уюта установил лишнюю решётчатую секцию от ограды, по которой Таня пустила побеги клематиса.

Кстати, об ограде. Она у нас наподобие перевязи Портоса: с фасадной стороны – приличная железная решётка на восемнадцати красно-кирпичных столбах, такие же ворота и калитка, а с тыла – сплошной дощатый некрашеный забор между покалеченными бетонными столбиками. Для кирпичных столбов ещё пришлось заказать, а потом покрасить и установить восемнадцать металлических колпаков.

Дом мы тоже постепенно доводили до кондиции. Балконы застеклили, в подвале оборудовали сауну, вместо старого твёрдотопливного котла купили компактную настенную газовую «Беретту», пол гаража и подвала вымостили плиткой, на чердаках устроили две мансарды с гардеробом и складом. Купили и навесили светильники, карнизы, занавески, дверные замки. От воров наладили внутреннюю сигнализацию, а до наступления эпохи мобильников установили радиотелефон, работавший через коммутатор «девятку». Обои уже были поклеены, скромные, но вполне приличные.

Всё, что могли, мы делали своими руками, для остального привлекали профессионалов, которых приходилось искать разными способами. Фирмы за мелкие работы не брались, поэтому мы договаривались с конкретными исполнителями устно, без оформления бумаг. Эдгар и Сергей ещё работали – один в Москве, в институте Академии наук, другой – на заводе в Твери, поэтому основные заботы ложились на нас с Татьяной. А приглашённые профессионалы не гнушались задрать повыше цену или прихамить несколько мешков цемента. Кончался двадцатый век, производство лежало на боку, зарплаты и пенсии платили с перебоями, инфляция их обесценивала. С другой стороны, расширились возможности «диких» заработков.

Долго ли, коротко, года за три дом и сад были приведены в порядок. После освоения нового жилья стало видно, что оно не только лучше десятков просмотренных вариантов, но и с нуля мы не смогли бы выбрать проект и построить что-то более для нас подходящее. Осталось лишь сожаление, что осели мы всё-таки не в Дубне. Но в общем, кто не знает, собственный дом по сравнению с квартирой – что море по сравнению с озером или дыня по сравнению с огурцом. Даже не так по размеру, как по ощущению.
 
Чуть встал – выходишь в сад. Тут тебе и лес, и река, и птицы, и цветы… Или, наоборот, – снега, красота, тишина... В саду, конечно, надо работать, а снега – разгребать, ну так это и зарядка, не надо фитнес-клуба. В городе, бывало, выдались выходные – надо куда-то ехать. На трамвае, на автобусе, на электричке, на машине… На природу, на реку, на пляж… А тут всё рядом. Танин племянник, приезжавший в гости из Сарова, говаривал: «У этого дома один недостаток: отсюда приходится уезжать». Как же я жалел, что родителям не довелось дожить до этих времён. Думаю, здесь они были бы более счастливы, чем в московской квартире. И уже через три месяца после переезда сюда, первого июля 1998 года, мы отпраздновали бы папин столетний юбилей.

Воспринимая этот дом как дачу, я не мог не видеть его преимуществ перед нашей любимой дачей в Юрмале: солиднее по размерам и по капитальности, все коммуникации, к тому же дом не казённый, а вполне собственный. Конечно, там в десяти минутах хода – морской залив, зато здесь в трёх минутах – Волга. Правда, сосновому лесу с его волшебным, ароматным воздухом здесь замены нет. Да и публика, вроде, там поинтеллигентнее. Тем не менее, зимой нашу дачу грабили. Папа даже табличку на двери вешал: «Граждане! Не ломайте двери и окна, дача совершенно пустая!» Разбежался. А из гаража увели два велосипеда, но милиция их нашла и вернула. Потом, когда мы с братом уехали в Москву, их  опять увели, и уже с концами. Так что не табличку надо вешать, а простую записку: «Юра, входи осторожнее! Все змеи расползлись по комнатам, я собрать не успела. Целую».

Ладно, это дело прошлое. А по поводу змей вспомнил свой шуточный стишок:

Утро доброе-доброе,
Рядом Волга-красавица...
Наступил тут на кобру я,
А она не кусается!

А потом оказалося –
Это шланг был заброшенный.
Кобра бы не кусалася,
Если б с ней по-хорошему.

Так или иначе, а дачу у нас отобрали. Сравнивай, не сравнивай, а выходит, собственный дом всё же лучше казённой дачи. Вообще, дом испокон веку – главное человеческое жильё. Конечно, если копнуть поглубже, то были и пещеры, и юрты, и шатры, и шалаши... Ничего, может, дойдём и до них. Жизнь-то идёт по спирали, куда денешься.

Свою машину из московского гаража я привёз сюда. В смысле, на ней и приехал. Но в мае съездил в Москву и купил новую, на этот раз «Ниву», о которой мы мечтали в путешествиях, чертыхаясь на бездорожье. У старой за пятнадцать лет и кузов прогнил, и спинка водительского сиденья удерживалась палкой… В Москве-то и такую машину можно было продать, но я понадеялся на Сергея, большого мастера по борьбе со старыми автомобилями, а он не оправдал ожиданий: ему приходилось бороться с двумя своими «экспонатами».
 
Тут ещё соседский парень обещал продать лежавший у него в саду новый кузов от «шестёрки», но тоже подвёл, хотя три тысячи залога взял. В общем, оказалось (как всегда), что надеяться следует только на себя. Объявления о продаже я тут не подавал, опасался грабителей, а чужие запросы о покупке машин «в любом состоянии» не возымели действия. В итоге машина отправилась в металлолом за четыре тысячи рублей. К тому времени это были уже далеко не те рубли и те тысячи, за которые я её покупал.
 
А «Нивой» я остался вполне доволен. Конечно, не джип «Чероки», но ни к её резвости, ни к маневренности, ни к вместимости, ни к проходимости у меня претензий не возникло. Скромная такая, но прыткая и симпатичная лошадка. Недаром и за рубежом она до сих пор пользуется успехом и нередко даёт фору дорогим навороченным джипам. Раньше меня отвращало от неё маленькое отделение для багажа, но на деле оно оказалось не меньше, чем жигулёвский багажник. А Таня в дорогу сказала: «Только не бери тёмную». А мне и говорить не надо, я с детства не люблю машины чёрные, громоздкие, низкие, длинные. И выбрал «Ниву» нежно-кремового цвета «чайная роза». Тем более, что такая была одна.
 
О финансах. Моя квартира ушла за 70 тысяч зелёных, гараж – за 17 тысяч. Дом обошёлся в 65 тысяч, машина – в 7.650. Со всякими дополнениями и переездами расходы приблизились к 80 тысячам долларов, оставалось около семи. Мои же компаньоны меня пiдманули-пiдвели, свои квартиры продавать не стали. Доделки дома шли за мой счёт, я же покупал необходимую мебель и оборудование, оплачивал коммунальные расходы.

Газовый котёл с установкой обошёлся мне в две тысячи долларов, примерно столько же ушло на устройство и оборудование сауны и превращение балконов в лоджии, больше тысячи – на устройство внутренней сигнализации, телефонной связи и телевизионной антенны. Потом ещё кухонный гарнитур, пара диванов, телевизор, светильники, ковролин, линолеум, разные материалы, инструмент…

Доллары я менял у продавщиц в городском универмаге на рубли. Тогда мне был выгоден высокий курс, но был он меньше тридцати рублей за бакс. Когда доллары иссякли, я занялся продажей картин и книг. А зарплаты и пенсии шли в основном на текущие расходы. Пробовали мы выращивать для некоей фирмы грибы-вешенки, но фирма рассосалась, а другой бизнес мы так и не наладили.
 
Через пару лет Эдгар реализовал за 21 тысячу долларов московскую квартиру, которую покупал за 36 тысяч: недвижимость на глазах падала в цене. Он ещё долго продолжал работать в Москве, ночуя в институте и приезжая только на выходные. Зато получал и зарплату, и пенсию. Татьяна же с Сергеем продавать свою квартиру отказались наотрез. Какое-то время сдавали, но и с этим завязали, поменяли её на однокомнатную поблизости от нашего дома плюс доплата. Говорят мне: «Дом оформлен на тебя, а мы своего жилья тоже не хотим лишаться. Мало ли…» Хорошо устроились.

Летом, во время Серёжиного отпуска, они ездили в Крым, где либо ютились у Таниных родственников в Керчи, либо снимали частный угол на берегу Азовского моря. Оставшись в одиночестве, я без помех, но и без помощи занимался благоустройством нашего жилища, составляя для отчёта длинный список выполненных работ, свидетельствовавший о том, что я тут не бездельничал, пока они грелись на крымском солнышке.

Новая машина служила нам верой и правдой. На ней мы совершали все местные разъезды, осенью делали вылазки по грибы в окрестные леса. Особенно нам полюбилось красивое местечко Моркино в полусотне километрах выше по течению Волги, на высоком правом берегу. Там даже есть холм с песчаным обрывом, похожим на тот, с которого в реку Урал спускался Чапаев в одноимённом фильме, и с которого его расстреляли из пулемёта. Некоторые считали, что здесь это и снимали. Но такие обрывы, «уж точно чапаевские», мне попадались и в других местах.
 
Несколько раз я выбирался в Москву, то на техобслуживание машины, то на ежегодные встречи-посиделки студенческой группы, то на подмогу Эдгару по сборам и переезду.
Кстати, возле его московского дома из моей машины выдрали магнитолу, пришлось покупать другую. Разок мы подвозили пожилых соседок на их отдалённую дачу, а однажды решили проведать Дубну, но на тамошнем посту ГАИ оказалось, что я оставил права в другой куртке, и пришлось вернуться, заплатив штраф 500 рублей за езду без документов. А солидных путешествий больше не совершали: вроде, мы и здесь в отпуске, да и оставлять надолго дом без присмотра не хотелось. И так в наше отсутствие местный пацан однажды залез через форточку в дом и выкрал из Таниной комнаты швейную машинку и банкноту в тысячу рублей.

Хотя река у нас рядом, дело с рыбалкой так и не сдвинулось. Отрезвляли местные рыболовы, у которых ничего путного не ловилось. Такой прямой и открытый участок большой реки не шибко подходит для ужения. Тут ни бухт, ни проток, ни заводей, ни травяных зарослей, где стояла бы и кормилась рыба. Да и вообще приличная рыба в верховьях Волги повывелась из-за целой гирлянды плотин с гидроэлектростанциями, которые настроили ниже по течению. Конечно, для кошек что-нибудь наловить можно, но… азарта не хватает, да и расход времени очень уж непродуктивный. Быстрее и проще купить рыбку в магазине или на рынке.

Глава двадцатая. КОШКИ.

Кто такая кошка? Вообще, кошка – это умный, весёлый и ласковый, но хищный пушной зверёк с малоценным мехом. Главное для нас свойство кошки – её инстинктивная расположенность к человеку, выработанная за тысячи лет совместной жизни. Счастлива женщина, которая умеет быть столь же милой и уютной, как кошка: она всегда будет купаться в любви.

В интернете можно прочитать, что в кошках есть нечто непостижимое и таинственное. Им присущи способности, которых нет у других животных. У кошачьего мозга больше общего с человеческим, чем даже у собачьего. Так, в мозгу человека и кошки, оказывается, имеются одинаковые области, отвечающие за эмоции.
 
Кошки могут воспроизводить до 100 различных звуков, а собаки только 10. Ну, и конечно, кошки гораздо аккуратнее и чистоплотнее, чем собаки. Нос кошки имеет уникальный отпечаток подобно человеческим подушечкам пальцев. На короткие расстояния кошка может развивать скорость до 50 км/час и прыгать на высоту, впятеро превышающую её рост. Кошка учует землетрясение на 10-15 минут раньше, чем его почувствует человек. Мурлычет кошка вибрацией голосовых связок, расположенных глубоко в горле, для чего мышцы гортани открывают и закрывают воздушный коридор около 25 раз в секунду.
 
Как и собака, кошка понимает указания хозяина, но, если ей невыгодно, легко делает вид, что не понимает. Как и собака, кошка ходит за вами по пятам отнюдь не только ради кормёжки. Её интересы гораздо шире, и главный из них – привязанность, или, если хотите, любовь. Она умеет и грустить, и тосковать, и играть, и просто веселиться. При очень доверительных отношениях ей бывает доступно даже сочувствие и сопереживание. Межвидовое взаимопонимание всегда удивительно, а дружба тем более. Маленький, едва прозревший котёночек смотрит вам прямо в глаза. Не на какую-нибудь пуговицу или блестящую пряжку, не в рот, из которого исходят звуки, а именно в глаза. Откуда он знает, что такое глаза? Загадка.

Множество людей любит кошек, а иные содержат множество кошек. Например, среди исторических личностей – Екатерина Великая, Авраам Линкольн, кардинал Ришелье, Марк Твен... В древнем Египте убийство кошки каралось смертью (исключая ритуальные жертвоприношения). А русская пословица гласит: «Кота убить – семь лет удачи не видать». Как-то я прочитал у одной знакомой по интернету фразу: «Не стану утверждать, что те, кто не любит кошек – плохие люди. Но общаться с ними не стоит». На мой взгляд, сказано слишком круто, но всё же, если есть выбор, лучше не общаться.

Люблю ли я кошек? Правильнее сказать, что они мне нравятся. Они симпатичные, интересные, дружелюбные и забавные, а нередко и удивительные. В отличие от других зверюшек, они умеют мурлыкать, а это так приятно. А люблю я конкретных, своих, с которыми уже сроднился и нашёл общий язык. И то по-разному. Ведь они слишком индивидуальны, как и все высшие животные, как и мы с вами. А те, кто кошек не любит, могут спокойно пропустить эту главу.
 
Поскольку в новом доме кошки стали нашими неизменными домочадцами, надо рассказать и о них. Первым же летом, когда мы закончили капитальное обустройство, Эдгар привёз с московской работы двух сестричек-котят. Серенькую киску мы нарекли Ксюшей, чёрненькую – Соней. Я быстро выучил их обеих давать лапку, и они удивляли гостей своими способностями.
 
Когда подросли, их засекли местные пронырливые коты, и наши киски стали приносить приплод. Пару котят мы оставляли, некоторых отдавали, остальных приходилось топить. Котята вырастали и приносили своё потомство. В разные годы у нас жило от двух до шести кошек. Бывало, мы с Таней выходим зимой на прогулку на берег Волги, и по глубокому снегу все шестеро гуськом, след в след, ковыляют за нами. Идут деловито, строго по росту: большие впереди, маленькие сзади. Зрелище забавное и умилительное.

Ксюша была красавица, настоящая сибирячка. К зиме шерсть у неё густела и отрастала, и она становилась длинношёрстной и мохнатой, как як. Очень ласковая, умная и любознательная особа. Кто бы чем ни занимался, Ксюша тут как тут, интересуется, норовит помогать. Открывала комнатные двери, прыгая на ручку. Из первого её «помёта» оставили рослого чёрного Мишку. Ещё в младенческом возрасте отдали его соседке, и она понесла его на руках, но с полдороги он вырвался и убежал домой. Больше Таня расставаться с ним не пожелала. Кот вырос, стал шикарным и степенным. Любил сидеть на холодильнике, глядя оттуда большими круглыми глазами, как громадный чёрный филин. Куда он делся? Куда деваются все коты при вольном образе жизни? Сколько у нас их пропало – не счесть. Кошки – те домоседки, почти не пропадают, но нередко умирают от болезней, а это ещё тяжелее.

Чёрная Соня была хорошей мамой. Выкармливала даже Ксюшиных котят, ибо сама Ксюша ими обычно не интересовалась. У Сони выросла дочка Ночка, такая же чёрная. Охотница. Ловила птичек и приносила нам. А однажды принесла маленького ужика. Подкармливала нас. Говорит: «Вы не умеете, а мне запросто. Угощайтесь».
 
Ещё у Сони рос Ластик. До чего же славный, красивый, серо-полосатый акробат, изящный и спортивный. Когда у Ксюши родился похожий на него Гришка, Ластик долго ухаживал за ним, как за сынишкой. Наверное, так оно и было. А я, когда завтракал, сажал малышку на колени и кормил с ложечки яйцами всмятку. Они оба тоже быстро обучились давать лапку. А этот Гришка был ещё и обаятелен до невозможности, и я в нём души не чаял. Тоже пропал. Ушёл в форточку под дождик. Из форточки оглянулся и говорит: «Я сейчас!» И – с концами. А Ластик умер. Почему – неизвестно. Умирал медленно, у меня на глазах. Я похоронил его за забором, под деревьями. Положил большой камень, написал белой краской его имя. Соня тоже умерла, а Ночка пропала.
 
Взамен утраты нам принесли кошечку какой-то другой, не нашей породы. Серенькую, некрупную, очень пушистую, а шерсть – из мягчайших тонких волосиков. Я назвал её Дульсинея, попросту Дуся. Или Дусик. Такой мохнатый весёлый шарик. Соня её третировала, а она на неё шипела. Но игрунья была непревзойдённая. Такие прыжки, выкрутасы, а на кресле что только не вытворяла! И, главное, всё с таким серьёзным лицом! Покувыркается и глядит так серьёзно-серьёзно. Типа «Жду оценки». Обхохочешься. Редкостная милашка. И, главное, оригинальная, ни на кого не похожая. В саду мигом залезет на высокую стремянку и сидит, смотрит с высоты. Тоже серьёзно. Чем-то она сильно заболела, пришлось делать операцию. Постепенно оклемалась, но позже всё равно умерла.
 
У Ксюши после Гришки был Тишка. Боевой, сплошь серый кот. А к нам часто ходил соседский чёрный Маркиз, всех гонял. Возможно, Мишкин отец. Вдруг подрос Тишка и стал давать ему отпор. Отчаянно на него бросался, и они катались клубком. Хорошо, что без травм. А потом его задавила машина. Главное, не на проезжей дороге, а на берегу, за рощей, на луговой дорожке, где никто и не ездит. Спал, что ли, под машиной? Соседский мальчик говорит: «Там какой-то кот лежит, не ваш?» Когда я его поднял, он был плоский, как штампованный. Я нёс сплющенный трупик, давясь слезами. Закопал рядом с Ластиком.
 
Потом у Ксюши был Маврик. Сначала Таня назвала его Шустриком, потому что он, едва научившись ходить, вылезал из коробки с котятами и вприпрыжку смешно бегал по комнатам. Но быстро остепенился, и я его переименовал, ибо весь он был чёрный, как мавр. Только маленькая белая бабочка на шее. И большие зелёные глаза. Это было обаяние номер два после пропавшего Гришки. Какой умный, красивый, ласковый, отзывчивый и весёлый кот! Просто сокровище. А потом и сам пропал. Сколько я ходил по окрестностям и кликал… Всё впустую.
 
Чтобы кошки лишний раз не рожали, я приноровился ежегодно давать им маленькую противозачаточную таблетку «Диане 35». Правда, это средство для людей, но работало безотказно. Хотя, возможно, и вредило кошачьему организму, как всякое вторжение в природные функции. А топить котят – ещё большее варварство. Там бьёшь и по своим нервам. Но такова уж зловещая поступь цивилизации.

Однажды кто-то подкинул к нашей калитке трёх маленьких котят в старой сумке с запиской: «Это дети вашего кота». Дополнительные котята тогда были нам совсем некстати. Надо было их куда-то пристроить, поскольку топить было поздно: они  уже были зрячие и ходячие. Пока искали варианты, они ютились у нас, учились лакать молочко. Быстро ко мне привыкли и, когда я смотрел телевизор, все трое взбирались по штанине на колени. Самая маленькая стремилась забраться раньше всех. Так и лежали на коленях кучкой.
 
Через неделю мы с соседкой поехали на рынок сдавать их женщине, которая пристраивала котят по своим обширным связям. Не слишком ей верилось, но женщина, по слухам, хорошая. Деньги тут взимались не с покупателей, как обычно, а с продавцов. Двести рублей за «трудоустройство» котёнка. У неё на прилавке стояла большая деревянная решётчатая клеть, полная разновозрастных котят. Туда она и запустила мою троицу.
 
Пока я разговаривал и разглядывал симпатичных зверюшек, с удивлением заметил, что «дети нашего кота» настойчиво пробираются по головам и спинам собратьев в мою сторону. А самая маленькая пробралась раньше всех, уставилась на меня своими бусинками и стала тянуть ко мне сквозь решётку лапки-ручонки. За лапку я с ней и попрощался. Ушёл с тяжёлым сердцем и мокрыми глазами.

Да, расставаться с приручёнными созданиями всегда тяжело. Вдвойне тяжело, когда они безвестно пропадают или погибают. Но бывает горе и похуже.

Речь о дочке Сони, двухмесячной Машке. О Машке, Машеньке, Машутке, чёрненькой и глазастой, которая стала, естественно, моей любимицей. У её мамки рано кончилось молочко, и я приспособился поить её из самодельной соски. А тут возле уха у неё образовалась проплешина, и я договорился по телефону с ветеринаркой об осмотре. По дороге надо ещё было втроём куда-то заехать. Оставив Машку лежащей в кресле у камина, я пошёл через столовую на второй этаж будить компаньонов. Увидев с лестницы, что они уже встали, я сделал шаг назад и наступил на Машку, которая каким-то образом оказалась на соседней ступеньке. Ведь бежала за мной по пятам, быстро и бесшумно!

Я-то привык смотреть на лестницу прежде, чем спускаться: всегда думаю о кошках. Но тут я просто вернулся на ступеньку буквально через секунду. Да и сколько раз на Машку наступали! Правда, легонько и в домашних тапочках. А я уже переобулся, хотя и в лёгкие летние туфли. Но наступил как следует. Машка всхрипнула и забилась в судороге. Изо рта показалась кровь. Мелькнула мысль, что как раз мы едем в ветеринарку, там ей помогут...
 
Но, пока я донёс её до стола, она умерла. Ещё вдруг вытянулась, как со сна, и душа отлетела. Ужас охватил меня. Я, здоровый неуклюжий болван, задавил такое маленькое, хрупкое и любимое создание! Жалость к ней смешалась с ненавистью к себе. Слёзы брызнули из глаз. Спасался валидолом и куревом, хотя курить недавно бросил, но непоправимость содеянного не отпускала. Казалось бы – столько достойных людей безвременно гибнет, о чём я тут раскис! Но они ведь не слабее меня, а это – совсем крошка. Сколько раз я гладил её по головке: так доверчива, а сдавишь пальцы – и хрустнет головка. Ведь защита доверчивых и слабых у мужчин в крови. А я…
 
Выпил бы стакан водки, да надо было ехать на машине. А через час, в конце поездки, уже недалеко от дома, моя безотказная машина стала, как мёртвая. И тут же полил проливной дождь, не давая вылезти и привести её в чувство. Три часа мы промаялись в машине и, в конце концов, оставили её на ночь в сервисе, поблизости от которого и заглохли.

Дома молодой кот Яшка пришёл, забрался на колени, говорит: «Не грусти, я тебя не брошу». Поначалу-то он побаивался малютки Машки, потом стал разрешать ей играть со своим хвостом. Цена его словам – медный пятак в базарный день. Уйдёт в загул – только ищи. Но всё равно приятно. Долго лежит, мурлычет, утешает. Говорю ему: «Умерла ведь твоя сестрёнка». – «Что делать, – отвечает. – Все умрём»... Это уж точно.
 
А говорят ещё, что человек совершеннее компьютера. В чём-то конечно. Но вот на компьютере нажал «отмена», и всё вернулось на шаг назад. Нет бы людям за тысячи лет додуматься до такого. Так нет – им интереснее изобретать средства взаимного истребления! Не люблю людей. Вечно они не тем озабочены. В целом – довольно противные животные. И я среди них затесался.
 
После всех кошачьих перипетий остались трое: Тимошка, похожая на маму-Ксюшу, и её дети – трёхлапый Тришка и малышка Нюша. Нюшка-попрыгушка, мелкая зверюшка. Уже, впрочем, подросла. А почему Тришка трёхлапый? Не знаю, что там случилось. Однажды он появился в форточке, возвращаясь с прогулки, а когда спрыгнул, сердце моё рухнуло, к горлу подкатил ком: он волочил совершенно разбитую заднюю лапу. Поехали в ветеринарку, сделали рентген, – кости раздроблены. Направили на ампутацию. Я предлагал его усыпить, но мне возразили: «Что вы! Будет скакать на трёх как ни в чём не бывало!»
 
Вот и скачет, скорее, ковыляет. Но привык, держится молодцом. Только дома не живёт. Как был гуляка, так и остался. Придёт, приласкается, пободается, поест и – в форточку. Изредка дома заночует. Ещё просит, чтобы почесали там, где сам не достаёт. Только культёй быстро-быстро машет, помогает. И всё равно – какой славный кот!

Такие вот переживания с этими меньшими братьями. Настрадались мы с ними вдоволь, но и радостей было едва ли меньше, чем от общения с близкими людьми. Вот и Нюша подходит. «А, ты здесь! – говорит. – Я тебя искала». Вспрыгнет рядом на журнальный столик, заглянет в глаза. Убедившись в моём благодушии, перейдёт на колени, уютно устроится и включит свою хрустящую песенку. Вот это и называется «доверительные отношения». Или, по-простому, – счастье.

В заключение рассказа о кошках приведу замечательный стишок Веры Бутко о старушке с котом:

Она не была в Эмиратах,
Не видела Рим никогда
И вряд ли увидит когда-то:
Ей не с кем оставить кота.

Ей снится порой на рассвете
Родной её город — Чита.
Она и туда не поедет:
Ей не с кем оставить кота.

А боль, словно острая спица,
Засела в районе хребта...
Но как она ляжет в больницу?
Ей не с кем оставить кота.

Ей скоро уже девяносто —
Она доживет и до ста.
Секрет долголетья? Всё просто:
Ей не с кем оставить кота.
 
Глава двадцать первая. КОМПЬЮТЕРИЗАЦИЯ.

Кошки кошками, а человеческая жизнь шла своим чередом. Эдгар уже давно приобщился к компьютеру на работе, а в 2003 году и я дорос, купил себе мудрёный аппарат и взялся его осваивать. Слегка освоив, стал приводить в порядок свои сочинения, переписывать на клавиатуре письма и различные записи, как отпечатанные на машинке, так и рукописные. Вскоре потребовалась и техника для печати фотографий, как со старых негативов, так и с более поздних бесчисленных слайдов. Да и новые снимки быстро копились. Отдавать в сервис? К этому я не приучен. Ещё сдать плёнку в проявку – куда ни шло, но печатать надо непременно самому, это процесс творческий.

Изучив доступные варианты, я заказал и купил «многофункциональное устройство» Epson RX-500, включающее принтер, сканер и копир. Аппарат замечательный, если не считать дорогих чернильных картриджей, за которыми нередко приходилось даже ездить в Москву.
 
Собрав свои записи разных лет, я отредактировал, распечатал и сброшюровал их в самодельные книжки: стихи, рассказы и афоризмы – в книжку «Искры сердца, блёстки ума», мировоззренческие записи – в книжку «Прописные истины», историю о заговоре Локкарта по рассказу отца – в книжку «Шмидхен: затянувшийся маскарад», переписку с женщинами – в двухтомник «Я к Вам пишу…». Туристские дневники и фотографии оформил в виде семи крупноформатных, богато иллюстрированных томов. Составил сборник «Если честно…» с конспектами книг Е.Гайдара и В.Суворова и своей большой статьёй о смертной казни, которую отправил и в юридический журнал. Кстати, там её опубликовали слово в слово, без всякой редакторской правки, и просили присылать ещё, после чего стали регулярно поздравлять меня с праздниками, как своего сотрудника.

Книжку про Шмидхена я дополнительно разместил в немецком издательстве в электронном виде, а «Искры сердца…» ещё раньше опубликовал в местном издательстве тиражом 200 экземпляров, часть из которых раздарил, остальные лежат мёртвым грузом. В местной же газете поместил рассказ «Смелый», который был отмечен среди победителей читательского конкурса рассказов о животных. 
 
Помимо оформления литературных произведений, я увлёкся живописной обработкой фотографий в фоторедакторе и устроил персональную выставку фотопейзажей в Доме офицеров.
 
После компьютера и принтера я купил видеомагнитофон и стал записывать на катушки интересные телепередачи и любимые фильмы. Видеокатушки, как и аудиокассеты, вскоре устарели, им на смену шли DVD-диски, которые можно было и записывать, и смотреть на экране монитора или телевизора. Покупал и готовые записи с фильмами и песнями.

Когда в наш быт ворвался интернет, я стал участвовать в разных онлайн-занятиях, постепенно набираясь знаний и опыта. Подучился у замечательных преподавателей Балыкова, Прокушева, Гасса, Коньшина, освоил основы фотошопа, программы для создания слайд-шоу и видео-эффектов. На этих занятиях мы бесплатно получали довольно дорогие компьютерные программы, о которых шла речь на уроках.

В результате я оформил свой канал на Ю-тубе, разработал и выложил туда два своих ролика: один в виде слайд-шоу под песенку Макса Покровского «Вся Москва попала в пробку», а другой по более сложной программе Adobe After Effects, – под песенку Виктора Шабанова «Он за мною следом шёл». Разработал и выпустил в свет свой блог Alfavo, в котором стал размещать разные свои заметки с иллюстрациями и музыкальными вставками, в том числе и эти автобиографические материалы.

Кроме того, я завёл свои аккаунты в соцсетях, общался и комментировал публикации на форумах художников, охотников, на незатихающих обсуждениях давней истории о таинственной гибели туристской группы Дятлова в Уральских горах. Стал публиковать свои сочинения на сайтах «Литрес Самиздат», «Неизвестный гений», «Стихи.ру», «Проза.ру». Участвовал в конкурсах на площадках интернета, получал разные дипломы и звания. 
 
Не желая расставаться с музыкальным творчеством, я записал на компьютере полтора десятка дисков с любимыми мелодиями из интернета, а потом приобрёл японский синтезатор Portaton. Строго-то говоря, это не синтезатор, а программатор: он не синтезирует звуки, а воспроизводит те, что уже введены в его программу. На этом аппарате я старался восстановить свою былую технику игры на фортепиано и аккордеоне, поскольку у него такая же клавиатура. Играл гаммы, арпеджии и, наконец, собственные композиции, которые тоже записывал сначала на прилагаемую дискету, а потом с помощью компьютера на CD-диск. Скомпоновал и диск с любимыми песнями в собственном исполнении, докупив для этого микрофон.
 
Ежегодно в январе мы с Таней ездили в Москву на встречи бывших студентов нашей группы. Останавливались у Валерия и Лены Шарковых. Жили они вдвоём в солидной квартире престижного дома ЦК КПСС в Денежном переулке, рядом с высотным зданием Министерства иностранных дел. Валерий после института пошёл по партийной линии, работал в Ярославском обкоме, потом окончил экономический факультет Академии общественных наук при ЦК КПСС и выбился в помощники секретаря ЦК Егора Кузьмича Лигачёва.
 
Собирались на застолья мы у студенческой подруги Тани Доценко, которая была координатором этих встреч. Съезжались из разных городов, мужчины тащили напитки, женщины – закуски, многое готовилось на месте. Застолья проходили весело, с воспоминаниями, рассказами, шутками, песнями. К одной из последних встреч я сочинил песню «Традиционный сбор выпускников МИИТа», которую мы распели хором на популярный мотив Марка Фрадкина «Прощайте, голуби».

Вот и стали мы на год взрослей,
И пора настаёт –
Кое-кто своих старых друзей
Без очков уже не узнаёт,
А друзья опять хотят
Хоть на время вернуться назад!

Что же так всё зачавкало вдруг,
Зазвенело стеклом?
Это старый студенческий круг
Разместился за тесным столом!
И сидят они, сидят
И хохочут, и пьют, и едят.

Так зачем мы стремимся сюда
Из насиженных мест?
Будто здесь нам вернут те года,
Амплуа женихов и невест,
И над праздничным столом
Юность снова махнёт нам крылом.

Мы свои побросали дела, –
Старики, чудаки,
Снова Таня нас здесь собрала,
Мы в плену её лёгкой руки.
Вспоминаем свой МИИТ,
Он, как кость, в нашем горле сидит!

Ты спешишь, наше завтра, куда?
Обожди, не гони!
Мы вчера торопили года,
А сегодня считаем и дни,
Но летят они, летят
И совсем тормозить не хотят!

Ну, а мы со своею душой
Остаёмся юны,
Путь по жизни проделан большой,
Но мы юности нашей верны:
С января до января
Она светит нам, словно заря!

Музыкальное сопровождение я исполнил дома на своём «Портатоне», записал на кассету и использовал в качестве аккомпанемента к хоровому исполнению песни.

Первое время я занимался и живописью. Написал несколько картин для интерьеров дома, другие делал на продажу, устроил свою выставку в том же Доме офицеров. Совмещать все эти увлечения было непросто, поэтому одни жанры постепенно вытесняли другие. Всегда хватало и работ по дому и саду.