Земский доктор

    На   ухабистой,  жутко   асфальтированной   площадке  у  сельсовета  толпилась  практически   вся  популяция  деревни  Верблюдовки.  Глаза   селян   горели  неугасимым   пламенем     надежды – ждали  прибытие  нового  врача.  Полчаса  назад   звонили   из     райцентра,  сказали,  что   доктора   встретили   на    вокзале   и   выезжают   на  «Бобике»  в  Верблюдовку.

     Народонаселение   с  замиранием  сердца   ожидало  нового   медицинского   работника.

     Толстый,  как   боров,  конторский  бухгалтер  Михаил  Пантелеич  вздыхал  на   манер  перегретого  самовара    и  вещал:
    –   А  помните,  мужики,  нашего  предыдущего   терапевта – Семёна   Ильича?
    –   Голова  был! – вспоминал  девяностолетний   дед  Игнат,  трогая   ладошкой  похожую   на  мочалку   бороду.
    –   Ещё   бы! – соглашался   бухгалтер. – Я  у  его   как-то  спрашиваю,  Семён,  говорю,  Ильич,  отчего   меня   так   разносит,  что  прям   спасу   нет?  А   он   отвечает,  ты,   дескать,  бухгалтер,  счетовод,  и  я,  говорит,   щас  на   твоём    языке  поясню.  Мол,   есть  в  организме   приход   и   расход   энергии.  И   если  приход   превышает   расход,   то   происходит   ожирение.  Ты,  говорит,   жри   поменьше   и  всё  больше   ходи,   тогда   расход   будет   превышать.  Ишь,   как   просто   всё   объяснил!   Я   всё   уразумел,  стал   ходить   больше,   да   только  после   ходьбы   этой  жрать  ещё   больше  хочется.  Нахожусь,   приду  ка-ак  налуплюсь – аж  не   сдышаться.   Так   меня   ещё   больше   распирать   стало!  Ишь,  какое   брюхо! –  Бухгалтер  попытался   обхватить  пухлыми   руками   своё   огромное,  как  перезревшая   тыква,   пузо.
    –   Так  шо  же   это – ходить  не   емши?!  Это  ж   ноги  носить  не   будут! – заметил  скотник  Егорыч.
    –   Голова-а  был… – продолжал   кивать   дед  Игнат.

     Вдруг  гул  ожидающей   толпы   был  оборван   ликующим   возгласом  доярки   Зинки:
    –  Едут!

    Селяне   мгновенно   замолчали,  оправили   обмундирование.
    –   Играй   приветственную! – кто-то  шпиганул  в   бок  хмельного   гармониста  Стёпку.

    Стёпка   неистово  прочихался   и  растянул   жалобно  пыхтящую   гармонь   тульского  строя,   ударив   по  кнопкам  «Марш  Будённого».

    Видавший   виды  «УАЗик»,  переваливаясь   на   буграх   и   колдобинах  Верблюдовских   ландшафтов,   подрулил   к   сельсовету.   Из   салона   машины,   искрясь   от  восторга,   выпрыгнул  председатель  Василий   Евстигнеич.
    –   Братцы!  Граждане! – воскликнул  председатель,  поправляя   за  козырёк  фуражку. – Благая   весть!   К   нам  в  Верблюдовку,   вертается   здравоохранение!   Вертается   оно  теперь   в  лице   нового   врача-терапевта  Петра  Никитича  Саморезова!  Встречайте   передовика   медицинской   учёбы,   присланного   нам  Минздравом   по    распределению!  Ура,    товарищи! – И  председатель   восторженно   зааплодировал.

      Под  рукоплескания   и   овации   селян  из  «Бобика»  на   грешную   землю  выбрался  худющий  «передовик»   в  кургузом   пиджачке   с   огромным    чемоданом.

    –   Пилюли  за  собой  с  города   привёз! – громко   заключил  дед  Игнат   при  виде  гигантского  багажа   доктора.

    –   Здрасьте!.. – робко   изрёк   врач,  обалдело  оглядывая   толпу,   и  представился: - Саморезов  Пётр  Никитович.

     Новый   сельский   доктор  являл   собой  тощего,  как  велосипед,  паренька,  вчерашнего  выпускника  медицинского   университета,   чуть  больше   месяца   назад   получившего   диплом  и   свидетельство  об   аккредитации и  присланного  Министерством  здравоохранения   края   укреплять  здоровье   жителей  Верблюдовки.  Доктору  Саморезову   обещали  и   жильё,  и  миллион,   и   вечную   славу   и  почёт,   лишь   бы   только   он   убыл   в  Верблюдовку.   И  Пётр  Никитович   убыл.   Сейчас   он  стоял   перед   озарёнными   счастьем   ликами   селян   и  робко   озирался   по   сторонам,  в   мыслях   анализируя   обстановку.  Он   прокручивал   в  голове  сногсшибательную   поездку   по   выбитой   пыльной   дороге  от  райцентра,   по  которой   ему   выпала   честь   мчаться   на   сельсоветовском  «Бобике».

     Далее   толпа   подхватила  доктора   под   руки   и  повела   по   деревне  показывать местные  достопримечательности.  Саморезову   продемонстрировали   сельмаг,   фундамент  сгоревшего  напрочь   клуба,  доктору   показали  практически  развалившуюся   МТМ   и   даже   водили   на   свинокомплекс.  Из  всего  представленного   вниманию   врача  Саморезова   более   поразили   поросята,  которых   он  как  истинный   городской  житель   вживую   видел    впервые.  Затем  молодого   терапевта   привели   к   его  будущему   жилищу  и  под  аккомпанемент   уже  окончательно  захмелевшего  гармониста   показали  огромную   поленницу.  Здесь   вся   многочасовая   экскурсия  по  Верблюдовке  закончилась,  ликующая   толпа  отбыла,  оставив  обалдевшего  молодого  терапевта  обживать  своё   хозяйство.

     Саморезов   долго   расхаживал   по   своим   новым  владениям,  тупо  заглядывал   в   печь  и   даже   попытался  неуклюже   расколоть  топором  чурочку.  Но  испугавшись  жуткого  острия  топора,  вчерашний   выпускник  оставил  в  покое   все   деревяшки  и  направился   в  дом   разбирать   чемодан.

     Верблюдовка,   сплошь  заросшая   укропом  и  репейником,  с  покосившимися  избушками  и  громкоголосыми   жителями  до  глубины   души   пугала  молодого   специалиста.  Саморезов   никак  не   мог   уразуметь,  кто  в этой   деревне,   где   сотовая   связь   работает  только  с  водонапорной   башни,   может  снабдить  его  обещанным  миллионом.   Переваривая   всю   накопившуюся  за  день  информацию,  доктор  попил   чаю   с  купленным   ещё   в  городе  печеньем  и,  закрыв  на  ночь  ставни,   улёгся   на  кровать  с  сеткой.

     Ночью  Саморезову   транслировались  тревожные  сновидения   об  аварии   на   деревенском  «УАЗике»,   расхищении   его   поленницы   и  эпидемии   свиного   гриппа,   произошедшей   по   вине   поросят.

     Напряжённый   сон  молодого   терапевта  был  прерван   яростным   грохотом:  кто-то   самым  дичайшим   образом   тарабанил   ему   в  закрытое   окно.  Вздрагивая   от  страха,  Саморезов   в  длинных   трусах   и  майке   приоткрыл   дверь   и  ступил  на  крыльцо,   освещая   двор   китайским   фонариком.

     Около   закрытого  ставнями   окна  шарохались   трое  раскачивающихся   на   ветру   хмельных   мужиков  с  керосиновым  фонарём.  Двое   из  ночных   визитёров  ещё   худо-бедно   держались  на   ногах,  третий   же   их  товарищ,  окончательно   утратив   способность  к  прямохождению,   безжизненно   висел   на   руках  компаньонов  и  периодически   мычал   в  ночи.

    –   Пётр  Никитич,   родной   ты   наш! – оживились  мужики   при  виде   дрожащего   доктора   в  майке. – Одна   надежда   на   тебя – бедствие   у   нас!  Праздновали  мы  с  вечера   твоё  прибытие,   а  потом  Ермилыч  выбил  Серёге   зубы   ключом   на   двадцать   четыре…

     В   доказательство   катастрофических  последствий  удалого  празднества   мужички  подтянули   к  крылечку  своего  мычащего   приятеля   и   открыли  ему   до   земли   челюсть,   дабы   Саморезов   мог   лично   убедиться   в  беззубости   страдальца.  Из  развёрзтой   пасти   сельского  жителя   шибануло   мощным   выхлопом   самогона.

   –   Мы   все  зубы   его  с  полу   собрали, –  продолжал   один   из  гуляк, – и  в  платочек   завернули.  Ты,  Пётр  Никитич,  приклей   их   ему   по   местам,  как   были,  а   то   Маруська   его   такого  неполноценного   утром  не  примет  домой.  Ты   их   прилепи,   а  мы   тебе   чикушечку   дадим   и  никому   ничё    не   скажем!  Выручай,  милай!.. – И  мужички   протянули   под  нос  Саморезову  какую-то   сомнительную   тряпочку,   на   коей   покоились   утраченные   в   бою  зубы   мычащего  Серёги.

     Дикие   заросшие   физиономии  деревенских   личностей,   излучавшие  в  свете  керосинового   фонаря   мировую   скорбь,   жалкие   зубы   на  грязном   платочке  и   извергающий   сногсшибательные  выхлопы   сивухи   рот   побитого  горемыки – всё   это  произвело   на  молодого   терапевта   самое   неизгладимое   впечатление.  Зрачки   Саморезова  независимо   друг   от   друга  описали   две   полуокружности  и  закатились  куда-то  под  брови,  в  глазах  его  помутилось,   и   доктор  в   майке  завалился   на  крылечке  в  обморок.  Из  его   ладошки    выскочил    китайский   фонарик  и   упал   на   траву,   высвечивая   своим   лучом  в  ночи   безупречно   уложенную  поленницу…

     Очухался  Саморезов  уже   у  себя   на   койке,  укрытый   стяжёным   одеялом.  Рядом  на   тумбочке  стояли  его  фонарик  и  чикушка  с  колоссальной   мутью,  сверху   заткнутая  пробкой  из   газеты.  Сквозь  щели  ставней  в  комнату   пробивался  яркий   солнечный  свет – уже   был  день.

    Когда   доктор  вышел   из   дома  для  открывания   ставней,  у  его  изгороди  топтался   бородатый  и лохматый   дед  Игнат  в   валенках.
    –   Пётр  Микитич,  дорогой!.. – Дед  неуверенно   откашлялся. – К   тебе   за  помощью   прислали.  У  Фёдора   моего   кишки  бушуют,   пучит   его – страшно   аж   как,   и  в   сортир   поминутно   бегает.  Побежит  и  как  даст-даст – у  нас   аж   стены   трясутся.  Выручай!..

     Наскоро  поплескавшись  у  умывальника,   Саморезов   схватил   фонендоскоп  с  тонометром   и  поспешил   по  грязной  улочке   за   дедом  Игнатом.

     Больной   тракторист  Федя  лежал  в  сенках  на  старой  металлической   кровати  и  периодически  вздыхал,  как   умирающий   бегемот.

     Терапевт  боязливо  прошагал  к  койке,  едва  не  запнувшись  о  стоящую  в  головах   на   полу  эмалированную  посудину.   Он   плавно   прижимал  в  разных   местах  ладошкой   живот,   простучал   всего   тракториста,   выспросил,  что   тот   соизволил   вкушать   из  продуктов   в  ближайшие   дни.

    –   Да  ить  всё  свежее! – клялся   и   божился  дед  Игнат. – И  грибки,  и  молочко,  и  борщ -то  всего  четыре  ночи  в  подполе   простоял – всё   своё!  Ничё   с   магазину   не   брали!

     В   голове  молодого   доктора   всё   помешалось – и  молочко,  и  бациллы,  и   четырёхдневный   борщ,   и   вздохи   тракториста.   Саморезов  несколько  раз   даже  попытался   позвонить  в   центральную  районную    больницу,  но  связь  ни  в  какую  не   работала.

     Вся  жутчайшая   смесь   познаний  из  микробиологии,  инфекционных   болезней  и  эпидемиологии  привели   юного   терапевта   к   выводу:
    –   Мы  имеем   дело   с  инфекцией! – грозно   заявил  Саморезов. – Нужно   организовать  карантин,  изоляцию!
    –   Мать   честная,  хварантин! – всплеснул   сухими   ладошками  дед   Игнат.
    –   У-и-и! – заголосила  ранее  безмолвствовавшая   в  сенках   сноха  Галка.

    Посовещавшись,  родня   решила  на  время  изолировать  хворающего  тракториста  в  бане,  снабдив   его   двумя  горшками.  Саморезов  велел  поить  его  невообразимой   водой   с  солью   и  сахаром   и  кормить   сухарями.  Дед  Игнат,  бабка  Дарья  и  сноха  Галка   клятвенно   обещали   исполнять   все   назначения,  дабы  уберечь   сына   и   мужа   от   преждевременной   погибели.

     Не  успел  ещё   доктор  Саморезов  добраться  к  себе   домой  после   инфекционного   очага   деда  Игната,   как  его   догнала  запыхавшаяся  тётка   Анна.
    –   Ой,   Пётр  Никитич!  Ой,  горюшки!   Одурманел  совсем   наш  Захар!  Одурманел,   бугай   проклятущий,   дьявол  подколодный!..

     Саморезов  только  стоял  и  моргал  глазами,  стараясь  сообразить,  какой   это   такой  дьявол   там   тронулся   умом.
     –   Муженёк   мой,  Захар  Алексеич, – чтоб   ему  ни   дна,  ни  покрышки, –  пчеловод   собачий, – сквозь  слёзы   вещала  тётка  Анна, – напросился,  мол,  в  город  на   съезд  пчеловодов.   Я,  говорит,  дескать,   квалификацию  желаю   повысить,   надо   на   неделю   уехать.   Ну,   отпустила  его,  дурака,  а   он  воротился,  сутки  проспал,  а  теперь,   змей   проклятый,  одурманел   и  творит  чёрт-те  чё! – тётка  Анна  зарыдала   вдвое   пуще   прежнего. – Спасай  нас,  грешных,  Пётр  Никитич!

     На   второй   космической   скорости,  перепрыгивая  коровьи   лепёшки,   доктор  с  тёткой   Анной  домчались   до   двора   пасечника.  Из-за  невысокой   изгороди  была   доступна   обзору  тощая   фигура  пчеловода  в  майке,  трико   и  калошах   на   босу   ногу.  Он   расхаживал   от   крыльца   к  пригону,  глядел   перед   собой   очумевшим   взором,   преотчаянно   дымил   дымарём   и   зычно   выкрикивал:
    –   Ройливость  пчёл  воспитана   в   дупле!..  Чрезмерное  количество  расплода   в  гнезде – главный   повод  к  роению!.. Мыши   причиняют   пчёлам   вред   только   зимой!..
    –   Вот,   видали   дурака?.. – всплеснула   руками  несчастная  тётка   Анна. – Выучился  на   нашу  голову!  Тьфу,   образина!   Глаза  б   мои   его   не    видели! – И  она   снова   разразилась   плачем.   
 
     А   расхаживающий  по  двору   пчеловод  с  безумными   очами   пришагал   к   изгороди,   поглядел   неморгающим  взором   на  Саморезова   и   выдал:
    –   Всё   дело  в  тесноте   улья!.. –  И   обалдевший   пасечник  придавил   дымарь,   выпуская   мутное   серое  облако   в   лицо   терапевту.

     Прокашлявшись,   доктор  повернулся   к   плачущей    жене  пчеловода   и  спросил:
     –   Он  у  вас  злоупотреблял   спиртным?
     –   Ну,   бывало…  Сам   медовуху   делал.   Щас   не   пил,   а   чё   в  городе  было – не  знаю.   Приехал   навеселе,   с  перегаром.  Проспался – и  пошло   дело…
    –   Ясно.   Делирий   это.
    –   Что? – не   поняла  тётка   Анна.
    –   Белая   горячка, – пояснил  Саморезов. – В   район   повезём,   к   психиатру!

    Далее   была   эпичная   операция   по   отлову  беснующего  пчеловода.  Саморезов,  привлекший   на   помощь  здоровенного  комбайнёра  Макарыча   и  слесаря  Мишаню,   носился   по   пасеке   за  обезумевшим  селянином   в  майке   и   калошах.
 
    После  полуторачасовой   погони  пчеловода   всё  же    изловили,   разлучили   с   дымарём,   крепко   связали  ремнями   от   хомута   и   уже   на   известном   нам  «Бобике»   повезли   в  райцентр.   По   дороге   пасечник   всё   ещё  предпринимал   тщетные   попытки   вырваться   и   временами  выкрикивал,   что  цветки  одуванчика  образуют  влажную  и  клейкую   пыльцу   и   что   пчела   проводит  в   улье  в  летнее  время   почти  900  часов…

     Всю  неделю  практически  в  круглосуточном   режиме  доктор  Саморезов    спасал  население  от  всевозможных  недугов.   Он   лечил   жителей  Верблюдовки  от  ангины,   язвы   двенадцатиперстной   кишки,  ячменя   и  артрозов.   За  эту   неделю  молодой   доктор   отощал  окончательно   и   буквально   просвечивал   на   солнышке.  Его   кургузый   пиджачок   висел   на   нём   как   на   колу.

     В   субботу   утром   к  терапевту   снова  пришкондылял   дед  Игнат  в  валенках.  Он   печально  повздыхал  у  штакетника,   откашлялся   в   сухой   кулак   и   обратился   к  доктору:
     –   Пётр  Микитич,  дорогой   ты   наш!  Ты   скажи,  можно   нам   Фёдора   ужо   с  бани   выпущать   али  нет?  А   то   он   там   уже  пятый   день   внутри  дрищет,   бабке   на   крылечко  по   очереди   горшки   выставляет – она  их   ужо   мыть  замордовалась.  Может,   мы  на   сёдни   ему   твой  хварантин  прервём,   баню   стопим   да   попаримся,   а  то   сёдни   суббота!  А  Фёдор   покамест   в   сенках   полежит,   как   в  начале.  А,  Пётр  Микитич?..

     Неизвестны  нам,  дорогие   товарищи,  результаты   истопления   бани   и  карантинных   мероприятий   в  отношении   тракториста  Феди.  Совершенно   неизвестны.  Одно   можем   сказать,  что  в  ту  же   субботнюю   ночь  доктор  Саморезов,  собрав   свой   огромный   чемодан,  под  покровом   темноты   убежал   из  Верблюдовки,  освещая   себе   путь   своим   китайским   фонариком.  Система   сельского  здравоохранения  снова   пошатнулась   и  осиротела…   Верблюдовка  вновь  с  надеждой   ожидает   прибытие  нового   доктора.  А   что,   чем   не  вариант?  Жильё   дают,   миллион   обещают   и   даже   дрова  есть   наколотые…


               
                13   августа  2018 года,
               
                г. Барнаул