Забияка

Забияка

Один задиристый, и в той же мере тщеславный Крот был бойким рифмоплётом, любил писать эпиграммы и раздавал их направо и налево. А подняв кого- то на смех, он торжествовал и ликовал в душе. Такая у него была натура. Про себя, возомнив из себя непревзойденного сатирика всех времён, хвастунишка говорил: «Сочинять эпиграммы я ас, ещё какой, так и зовите же меня – Ас.»
Некоторые из зверей, боясь попасть под его горячую руку, на острие его едкого пера, так и называли писаку и вторя автору злопыхательных сочинений, зачитывали их другим. А какого же был тем, кому основательно попало от несносного Крота, кого выставили в довольно не в приглядном свете и сделали посмешищем? Они затаивали злобу на Крота, жаждали мщения и даже готовы были вызвать его на дуэль. А Крот словно не замечая этого, расходился пуще прежнего и продолжал плодить свои эпиграммы, порою живого места не оставляя на предмете своих насмешек.  Его трассирующие шутки были ядовиты.
В подлунном мире нет никого без недостатков, безгрешен один Бог. Были они и у Крота – забияки. Но когда обиженные звери, пытаясь урезонить его, указывали на них, это сильно задевало самолюбие Крота. В такие минуты взрывался Ас ну точно фугас, становился страшным словно гроза, оно и понятно, правда колет глаза.
Но так продолжалось до поры до времени. Однажды доведённые Кротом до отчаяния, чуть ли не до психоза звери тесным кольцом окружили его. Они с угрозой стали говорить наперебой:
- Зловредный Крот, заткни свой клевещущий рот, не то не ровён час, пустим тебя в расход, и никто тебя не спасёт.
И хотя Крот был мастак отпускать колкости и пускать ядовитые стрелы критики, душа у него была заячья. Он не на шутку струсил, потому что до него наконец-то дошло, что озлобленные звери могут привести в исполнение свою угрозу, спустить с него три шкуры, а то и вовсе расправиться. Такой поворот дел его устроить никак не мог. Конечно, он понимал, что критика это не шоколад, но когда критикуешь других, имей мужество принять её и в свой адрес, если она обоснована и справедлива. Но больное самолюбие Крота не могла принять эту сермяжную правду. И всё же, с тех больше никто не слыхивал эпиграмм Крота. Может он и писал их, но только в стол.

Натура, её изменить трудно.