Каверна. Часть первая. Глава 19

19

На днях, возвращаясь из сосновой рощи с гимнастики, я встретил перед корпусом павлином прохаживающегося Киша. Июльское утро размазало солнечное масло по бутерброду больничного двора. Над рощей, как над утренним кофе, парило туманное облако. Больных во дворе не было, лишь на балконах виднелись некоторые.

Киш выглядел свежо, был трезв, держался бодро. Вообще, когда он не травился, был умницей.

- С утра уже на ногах? – заметил я.
- А что бандерложить? – похлопал он себя по бритым щекам.
- Приятно тебя таким видеть.
- Так что там, Теник, было? Это на дне рождения у Патрикеевны, да?

Я рассказал ему...

- В натуре погнали, - негодовал Киш, - моросят конкретно. По-моему, ты слишком мягко к ним подходишь. С ними надо пожёстче…

Я слушал, давая себя поучить. Может быть, умное что-нибудь скажет. Пусть выговорится.

- Теник, кто-нибудь из наркоманов приносит тебе на общее? – спросил он вдруг.
- Нет.
- Вот видишь. Никакого самосознания. Как мыши по углам колются.

Киш стал приводить примеры, как наркоманы недостойно себя ведут, как он их гоняет. Он эмоционально жестикулировал и курил одну за одной. Поняв, к чему он клонит, я предложил:

- Киш, грузись за больницу.

Он замолчал, пантомима прекратилась.

- Ты молодой, неглупый парняга. Язык у тебя подвешен. Контингент знаешь. Грузись. Я кого надо в курс поставлю.

Киш не ожидал такого предложения вот так просто, вдруг. Он на секунду замялся, потом сделал глубокий вдох и потек, как прогорклый маргарин.

- Нет, Теник, я рядом. Я сам не гружусь… даже в лагере.
- Вот так всегда, - сделал я разочарованное лицо. – Советы давать все могут, все умные, а как грузиться - все рядом.
- В натуре, Теник, братан, я лучше с наркоманами тебе помогу, ништяк? Ты же сам не лезешь в эту грязь. Я буду собирать на общее, по несколько кубов, по дозе, по возможности, короче. Нуждающихся и тяжко-хворых подлечивать. Ты будешь в курсе куда что идет. Лады?
- Ладно, Киш, - согласился я.

Но не прошло и трех дней, как инициатива Киша вылилась в качели - лодочки. Меня позвал к себе Альба. Он суетливо гарцевал по палате, как таракан на сковороде, что-то искал по всем тумбочкам, заглядывал во все движки. Значит, где-то варили... Такая энергия рождается в наркоманах, когда процесс пошел, когда предвкушается...

- Салам, Альба! Звал?

Альба метнулся, закрыл за мной дверь и присел на койку, как на сундук с драгоценностями.

- Ты поставил Киша за наркотой? – спросил Альба с ненавистью. – От тебя он шагает?
- Да. Что-то не так?
- Ты серьезно или прикалываешься? – не поверил он. – Просто ты поговори с ним, пусть ко мне не подходит. Попутал совсем! Пусть наркоманов кроет! Я раз в месяц расслабляюсь, ни к кому не лезу. Нервы успокоить, поспать нормально. Глаза ни на что не смотрят.
- Знаю, - посочувствовал я ему. – А Киш что?
- Узнал, что я варю у Кери. Знаешь же, я у себя не варю. Прибежал: «На скольких варите?» Наглый такой! Я ему говорю: «Тебе какая разница? Твоего здесь нет». А он мне: «Короче, сольешь пару кубов на общее». Я ему: «С каких это делов?» А он: «Сольешь. Теник в курсе». Попутал! Я Керю колю, еще Калу везу. Ты же знаешь, я в одно рыло никогда… по любому кто-то на хвосте. Поговори с ним, Тенгиз, пусть меня не замечает. К Тёме он не сунется, тот его сразу на ху… пошлет!
- Ладно, Альба… Я поговорю, чтоб не греб всех под одну гребенку. Вообще-то я думал, что эти вещи он и сам понимает.

Пришлось вносить корректировку. Киш поначалу не соглашался и пытался спорить. Он стал отчитываться, что у тех-то и тех собрал, и тех-то и тех уколол. Сходил к дуракам и к дуракам тубикам, не забыл и их.

- Чем этот Альба лучше других?! – не понимал Киш.
- Не подходи к нему, - подвел я черту. – Он больной человек, постарше многих тут. Один не колется, делится постоянно. К тому же он у меня на глазах, в общак подкидывает по возможности.

Короче говоря, я убедил Киша и направил в другую сторону. А по большому счету, мне было безразлично. Я принципиально не вникал в наркоманскую кухню. Кроме грязи и деградации там ничего нет. Но дело в том, что раз уж я был смотрящий, то регулировка всех вопросов входила в мою компетенцию.

Как-то раз прохожу по коридору нашего отделения. Навстречу медсестра Жанна.

- Зайди во вторую палату, - говорит она. – Там такой врач, как ты, нужен.

Минуя свою палату, пошел на женскую половину. Уже все привыкли к нашим с Ирой отношениям, раз просят зайти в женскую палату. Я почти подошел к двери, как оттуда вышла медсестра с капельницей, подушечкой и жгутом.

В палате на койке лежала бледная укрытая одеялом Ира и смотрела в потолок. Я присел на край койки и взял её за руку.

- Что с тобой? – тихо спросил я.

Ира сделала несколько глотательных движений, потом шепотом, еле слышно проговорила:

- Не знаю… начала задыхаться и потеряла сознание.

Я ничего не понял и посмотрел на девочек.

Сопалатница Иры, округляя глаза от удивления, сказала, дрожащим голосом:

- Она подошла к раковине, открыла воду, начала мыть руки. Вдруг её шатнуло и она стала падать. Хорошо, я рядом была, подхватила... Положили её на койку, побежали за медсестрами. Ей давление померили, капельницу поставили, укол сделали.

Я потрогал Ире лоб, была небольшая температура.

- Ну что с тобой случилось? – спросил я, поглаживая ей руку. - Не пугай так.

Девушки деликатно вышли из палаты, оставив нас наедине.

Ира собралась силами и начала тихо говорить:

- Пошла в туалет, там у меня выпал какой-то сгусток слизи с кровью… комочек такой. Вдруг, закружилась голова, я стала задыхаться и потеряла сознание.

Я посидел с ней. Сказал, чтобы поспала, что зайду позже. Спросил, что принести и ушел.

«Вот она непутевая, – подумал я, – на ровном месте с ней происходят странные приключения. Что это было? Ни с того ни с сего потеряла сознание? Какой-то сгусток слизи с кровью? Лежит теперь, как умирающий лебедь, языком ели ворочает».

Началась пора лета, когда люди отправляются в отпуска, на курорт, к морю. Дожди теперь до осени будут редкостью, природа достигла высшего солнечного плато. В такую пору тяжело переносить больничную атмосферу, тем более, когда лечение не продвигается.

Курс первичными препаратами я прошел безрезультатно, препаратов резервного ряда не было. Если не считать шести килограммов, которые я набрал с момента освобождения, ничего не поменялось. Но я должен был лежать в больнице, другого пути не было. И чтобы как-то разнообразить рутину я решил, а не пойти ли нам с Ирой на речку.

Одиннадцать лет я не был на речке, о море я и не мечтал. Только поход на речку нужно было продумать, чтобы не подмолодить туберкулез. Тут нужна тень, потому что загорать нельзя. Обсыхать тоже нельзя, малейший ветер может спровоцировать рецидив. Надо взять полотенце и по выходу из воды вытираться.

Я предложил Ире поехать на речку, она охотно согласилась.

- С тобой хоть на край света! Только у меня купальника нет.
- Мы не на конкурс бикини едем. Я тоже не в плавках. Возьми полотенце. Никто там на нас смотреть не будет.

Ира появилась в голубых джинсовых бриджах и маячке-топе, который доходил прямо до того места над пупком, где заканчивался шрам. Пупок, как небольшая пуговица, придавленная внутрь, от которой спускалась дорожка светлого пушка и пряталась под поясом. Такой животик хотелось поцеловать, как ребенку. 

Мы доехали на маршрутке до парка. Потом пешочком вдоль озера пошли искать подходящее место на речке. На озере нам не понравилось, вода была грязная, повсюду плавала зеленая «лягушачья кожа». Озеро не чистили, просто сливали осенью и наполняли под лето.

Короче говоря, мы пошли на речку. Нашли живописное, уютное место под молодой алычой и постелили покрывало. Русло реки проходило между большими валунами, с которых можно было прыгать в воду.

Сначала Ира сидела на берегу, наблюдая за мной. Потом попривыкла, осмелела и полезла в воду. Мокрые локоны Иры струились по лицу и шее, как змеи по белому стволу платана. Капельки замирали на теле, покрытом гусиной кожей, как роса.

К вечеру, насладившись природой, речкой, мы возвращались в больницу. Это был наш чистый четверг. Столько положительных, здоровых эмоций придал нам этот день, что я решил – если раз в неделю мы будем ходить на речку, то хоть как-то разбавим больничные будни.

Только уже второй поход на речку стал последним. Ира решила поменять место, чтобы мы расположились ближе к воде, на выступе похожим на террасу. Островок, уединенное место. Может быть, она неловко себя чувствовала, хотела быть подальше от посторонних глаз. Постелив покрывало, я постоял на новом месте. Что-то не нравилось, тревожило, но я плюнул на мнительность и полез в воду.

Накупавшись, я укутался в полотенце, прилег, обнял Иру и уснул.

…Мы плескались. Брызги летели во все стороны, как бриллианты. Прозрачный воздух колыхался, как сушащаяся простыня. Постепенно река уползла, как огромная анаконда, оголив камни. Солнце спряталось. Простыня провисла…

Я проснулся от чувства озноба, хотя было жарко, даже в тени. Встал, поднял Иру и откинул покрывало. Пошарил рукой по траве. Оказалось, примятая трава прикрывала бетон, покрытый речным мхом, как болячка зеленкой. Я перенес покрывало туда, откуда росла трава. Присев на землю, сразу почувствовал себя комфортно. Бетон, которым раньше заливали берег реки, предательски спрятался под зеленным камуфляжем.

На следующий день, после обеда, пришла Ира.

- Пойдем сегодня на озеро? Ты же говорил, что надо пойти на озеро, поплавать… пойдем?

Почему-то не хотелось никуда идти.

- Что у тебя с ногой? – спросил я.
- Да… выходила сейчас из палаты и дверью ударила. Пойдем…

Из-под ногтя на большом пальце просочилась кровь, как зернышко граната.

- Какое озеро? – сказал я, показывая на рану. – Ты со здоровыми ногами идти не можешь, ноешь постоянно. А так… куда ты пойдешь?
- Пойдем, я не буду ныть.
- Не пойдем! – отрезал я. – Какое озеро?! Иди, обработай рану. Ты в натуре глупая или прикалываешься?

Дома, на выходных, меня затрясло, поднялась температура, появился кашель.

- Здесь мы тебе не поможем, поезжай в больницу, - посоветовала мама и вызвала такси.

Состояние было ужасное: слабость, озноб, потеря аппетита.

Прибежала Ира.

- Что с тобой?
- Не знаю, - ответил я слабым голосом.
- Дед, что с ним? – спросила у Виктора.

Тот пожал плечами.

- Утром приехал из дому и сразу лег в постель. Заболел видать.
- Сейчас я, - сказала Ира и вышла из палаты.
 
Она привела Людмилу Мухадиновну.

- Что такое? – спросила Мухадиновна, глядя на меня.

Я перечислил симптомы и добавил, что левый бок тревожит, не могу на нем лежать, начинаю кашлять и сердце сильно колит. Она послушала меня и сказала, что надо рентген сделать.

- Людмила Мухадиновна, - сказала Ира, - у него высокая температура, надо литический укол сделать.
- Какая температура?
- 39,7 – ответил я.
- Хорошо, - сказала Мухадиновна, - я напишу там девочкам. А ближе к обеду спустишься на рентген. Завтра анализы сдашь. Посмотрим, что с тобой.

Сделал снимок. Медсестра уколола, температура стала понижаться, и я уснул.

Позже температура опять поднялась. Ира пошла попросить медсестер, чтобы сделали укол.

- Представляешь, какая Лариса сука! – возмущено сообщила Ира. – Я зашла в сестринскую и говорю: «Сделайте Замохову укол, у него температура под сорок». А она даже жо…у не приподняла, говорит: «Нечего было где попало шляться!» Я у неё спрашиваю: «Ты серьезно?» «Серьезней некуда!» - отвечает она. Вот сука! За что она тебя так не любит?
- Дура не доёб…ная! Её не должно волновать, где я шляюсь. У больного температура, сделай укол, будь любезна, если ты медсестра. Тебе за это зарплату платят. Тем более, лечащий врач прописал, - раздраженный болезнью, сказал я. - Они свои профессиональные обязанности не выполняют, а во что не надо лезть – лезут, и что не надо замечать – замечают. Наверно, эти дуры все кости наши переполоскали. 
- Я сама тебе укол сделаю, - сказала Ира и вышла из палаты.

Она принесла шприц, две ампулы и стала готовить укол. Пригодилась её практика медучилища.

- Что это? – спросил я.
- Анальгин и димедрол.
- Где ты взяла?
- Нашла. Мы в больнице находимся в конце концов или где?

Ира сделала внутримышечный укол, и мне стало легче.

Я пошел в ординаторскую.

- Людмила Мухадиновна, - поинтересовался я, - не принесли снимок?

Она похлопала глазами и проговорила:

- Нет, спустись в рентген кабинет.

В рентген кабинете молодой рентгенолог сказал, что снимок готов, но еще не описан.

- А когда опишут?
- Старший рентгенолог будет в среду, тогда и приходи.
- Как в среду? До среды еще целая неделя! Дай снимок, я лечащему врачу покажу.
- Не могу, не положено снимки давать, пока они не описаны.
- Пока его опишут, я десять раз крякну! – начал я злиться. – Дай, я сам посмотрю.

Он отрицательно качал головой.

- Это мой снимок, ты не имеешь права не давать мне мой снимок! Вы тут гоните что ли?! – наехал я на него. – Дай снимок, я сейчас принесу!

Рентгенолог помялся, но возражать не решился.

- Под твою ответственность, - бросил он и нырнул в темноту кабинета.

Я занес снимок Мухадиновне, она надела очки, посмотрела.

- Воспаление, – сказала она. - Я выпишу тридцать уколов антибиотика, утром, в обед и вечером, три раза в день. Проколешь, потом посмотрим.

Я нашел руководство по пульмонологии, полистал и успокоился, когда понял, что у меня пневмония. Чего я больше всего боялся, не случилось, осложнения туберкулеза не произошло.      

Медсестры не заходили, как-то отстранились, будто я был не их больной. Зато Ира не отходила от меня, дежурила круглосуточно, кормила с ложечки, парила ноги. Ложилась и согревала своим телом, когда меня знобило и трясло. Я согревался и засыпал. Среди ночи просыпался, потому что тяжело было дышать, нужно было пространство, и я выталкивал, прогонял Иру.

Первую неделю казалось, что я умираю, так было плохо. Черная воронка сосала из меня силу. Я испарялся, как выброшенная под палящий зной медуза. Проклинал предательский бетон и злился на Иру, ведь через её капризы заработал пневмонию. Она настояла на этом непутёвом месте.

Но в плохом есть что-то хорошее, и наоборот. И я решил воспользоваться случаем и повернуть ситуацию к себе. На очередном обходе я опять завел речь об инвалидности. Людмила Мухадиновна соглашалась, что инвалидность мне положена.

- Но до отпуска МСЭ ничего не получится, - объясняла она. - В сентябре комиссия в отпуске, значит в октябре. И то, сначала комиссия пропускает тех, кто продлевает, повторно кто… и только потом первичников. Где-то к середине или даже к концу октября можешь пойти. Раньше никак.

Виктор тоже приставал к Мухадиновне с инвалидностью. Он сильно переживал по этому поводу и долго еще после её ухода обсуждал эту тему.

- Как жить? – жаловался он. – До пенсии по старости еще год. А как его прожить? Питаться надо, лекарства нужны. Я простую мазь от ревматизма месяц у них выпрашиваю. Принесли потом, да не то… туфта какая-то. А сигареты… так хоть сигареты были бы, надоело уже на твоей шее сидеть. Но если тебе на октябрь говорят, то мне… я ж на три месяца позже тебя лег.

Монологи заканчивались тем, что Виктор выходил на балкон покурить и продолжал там развивать эту тему с соседями.