Записки иностранцев о Московии XVII века

Литература:
Россия XV-XVII в.в. глазами иностранцев (сборник). Л. 1986.
Д.Урсул. Николай Гаврилович Милеску Спафарий. М. 1980.

Это занятие посвящено особого рода источникам наших знаний о жизни различных стран в старину. Мы тщательно изучаем то, как описали дальние края приезжавшие туда чужестранцы. Вот и записки иностранных гостей о допетровской Московии весьма показательны. С учениками можно поговорить о том, что со стороны видны и интересны такие стороны жизни, которые в своей стране настолько обычны для человека,  что он их подробно не описывает. Это - внешний вид домов, улиц, дорог, одежда и обычаи людей. Что-то путешественник сравнивает со своей родиной, что-то особо выделяет как удивительное для него. И многое в прошлом своей страны мы нагляднее видим в подобных путевых заметках.
Итак, обратимся к запискам приезжих о России между Смутным временем и началом реформ Петра...
Адам Олеарий – Adam Olearius по-латыни, а по-немецки – Адам Ольшлегель,  математик, физик, и богослов, подлинный человек позднего Возрождения. Он был секретарём посольства от герцога Голштинского Фридриха III к царю Михаилу Фёдоровичу и иранскому шаху Сафи I в 1633, 1636 и 1639 годах.  Ему принадлежит перевод «Гюлистана» Саади, под заглавием «Persianisches Rosenthal». Его «Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию» очень богато бытовыми описаниями. Итак, въезд посольства в Москву:
«Улицы широкие, но осенью в дождливую погоду очень грязные и вязкие, поэтому большинство застлано круглыми бревнами, поставленными рядом, и по ним идут, как по мосткам». Вот и Кремль:«внутри находится много великолепных построек из камня, зданий, дворцов и церквей. Колокольни обтянуты гладкой, густо позолоченной жестью, которая при ярком солнечном свете превосходно блестит и дает всему городу снаружи прекрасный облик».
Описание столицы России прекрасно дополняют гравюры и рисованный план Москвы - первый сохранившийся после Смутного времени (можно показать). Укреплён пояс Скородома на линии Садового кольца, Кремль уже надстроен шатрами.
Производила впечатление русская зима. Вспомним, что наступил "малый ледниковый период":
"В зимнее время вообще во всей России сильные холода, так что едва удается уберечься от них. У них не редкость, что отмерзают носы, уши, руки и ноги. В наше время, когда мы в 1634 г. впервые были там, была столь холодная зима, что перед Кремлем почва, из-за холода, потрескалась на 20 сажень в длину и на четверть локтя в ширину. Никто из нас с открытым лицом не мог пройти даже 50 шагов по улицам, не получив впечатления, что у него отморожены нос и уши. Я нашел, что вполне правильны утверждения некоторых писателей, что там водные капли и слюна стынут раньше, чем доходят ото рта до земли.
Хотя холод у них зимою и велик так, тем не менее трава и листва весною быстро выходят наружу, и по времени роста и созревания здешняя страна не уступит нашей Германии. Так как здесь всегда снег выпадает в большом количестве и на  значительную высоту, то почва и кусты покрываются как бы одеждою и охраняются от резкого холода.
Впечатлило Олеария шествие патриарха в Кремль в Вербное воскресенье.
«10 апреля, в Вербное воскресенье, был празднуем день вшествия Христова в Иерусалим торжественной процессией. Чтобы видеть совершение его, великий князь, которого однако предварительно о том просили, прислал посланникам две отличные и пятнадцать других лошадей. Для нас было велено приготовить против кремлевских ворот возвышенное место и удерживать русских, собравшихся до десяти тысяч, чтобы нам лучше было видеть процессию. Позади нас, на том самом месте, о котором мы будем говорить, стояли персидские посланники с их свитой.Торжественное шествие из дворца в церковь Входа во Иерусалим (что при Покровском соборе), совершалось следующим образом:
Сначала великий князь отправился с своими боярами в церковь Богородицы Марии (Успенский собор) и отслушал прежде обедню; потом пришел он с патриархом из дворца в особенном порядке:
Прежде всего было везено на очень большой и широкой, но низкой колеснице дерево, на котором было развешано много яблок, винных ягод и изюма. На дереве сидели четыре мальчика в белых одеждах и пели осанна.
Потом следовало много священников, также в белых дорогих служебных ризах, они несли хоругви, кресты и образа, на длинных древках и также пели. Некоторые из них держали кадильницы и воздымали их к народу. Потом шли знатнейшие гости или купцы, за ними следовали дьяки, писцы, секретари и, наконец, князья и бояре, из коих иные имели в руках пальмовые ветви.
Потом шел великий князь в прекрасной одежде и в короне на голове. Его вели под руки знатнейшие государственные сановники: князь Иван Борисович Черкасский, да князь Алексей Михайлович Львов; сам же он вел за длинный повод патриаршего коня, покрытого сукном и имевшего на голове искусственные длинные уши наподобие ослиных.
Патриарх сидел поперек коня; он был также в короне, надетой поверх белой круглой шапки, украшенной очень крупным жемчугом, и держал в правой руке золотой, украшенный драгоценными камнями крест, которым благославлял окружавший его народ, который, творя крестное знамение, преклонял низко главу пред крестом и патриархом.
Близ и позади патриарха шли митрополиты, епископы и другие священнослужители. Из них иные держали книги, а другие кадильницы.
Пятьдесят мальчиков, одетых, большей частью, в красном, снимали с себя пред великим князем одежды и постилали их по пути, некоторые полагали вместо одежд куски разного цвета сукна, в два локтя величиной, чтобы великий князь и патриарх шествовали по ним".
Одежда мужчин у них почти сходна с греческою. Их сорочки широки, но коротки и еле покрывают седалище; вокруг шеи они гладки и без складок, а спинная часть от плеч подкроена в виде треугольника и шита красным шелком. У некоторых из них клинышки под мышками, а также по сторонам сделаны очень искусно из красной тафты. У богатых вороты сорочек (которые шириною с добрый большой палец) точно так же, как полоска спереди (сверху вниз) и места вокруг кистей рук — вышиты пестрым крашеным шелком, а то и золотом и жемчугом; в таких случаях ворот выступает под кафтаном; ворот у них застегивается двумя большими жемчужинами, а также золотыми или серебряными застежками. Штаны их вверху широки и, при помощи особой ленты, могут по желанию суживаться и расширяться. На сорочку и штаны они надевают узкие одеяния вроде наших камзолов, только длинные, до колен и с длинными рукавами, которые перед кистью руки собираются в складки, сзади у шеи у них воротник в четверть локтя длиною и шириною; он снизу бархатный, а у знатнейших из золотой парчи: выступая над остальными одеждами, он подымается вверх на затылке. Это одеяние они называют “кафтаном”. Поверх кафтана некоторые носят еще другое одеяние, которое доходит до икр или спускается ниже их и называется ферязью. Оба эти нижние одеяния приготовляются из каттуна 123, киндиака, тафты, дамаста или атласа, как кто в состоянии завести его себе. Ферязь на бумажной подкладке. Над всем этим у них длинные одеяния, спускающиеся до ног, таковые они надевают, когда выходят на улицу. Они в большинстве случаев из сине-фиолетового, коричневого (цвета дубленной кожи) и темно-зеленого сукна, — иногда также из пестрого дамаста — атласа или золотой парчи.

В таком роде все кафтаны, которые находятся в сокровищнице великого князя и во время публичных аудиенций выдаются мужчинам, заседающим на них, для усиления пышности.

У этих наружных кафтанов сзади на плечах широкие вороты, спереди, сверху вниз, и с боков прорезы с тесемками, вышитыми золотом, а иногда и жемчугом; на тесемках же висят длинные кисти. Рукава у них почти такой же длины, как и кафтаны, но очень узки; их они на руках собирают во многие складки, так что едва удается просунуть руки; иногда же, идя, они дают рукавам свисать ниже рук. Некоторые рабы и легкомысленные сорванцы носят в таких рукавах камни и кистени, что нелегко заметить: нередко, в особенности ночью, с таким оружием они нападают и убивают людей.

На головы все они надевают шапки. У князей и бояр или государственных советников во время публичных заседаний надеты шапки из черного лисьего или собольего меха, длиною с локоть: в остальных же случаях они носят бархатные шапочки по нашему образцу, подбитые и опушенные черною лисицею или соболем; впрочем, у них очень не много меху выходит наружу. С обеих сторон эти шапочки обшиваются золотым или жемчужным, шнурком. У простых граждан летом шапки из белого войлока, а зимою из сукна, подбитые простым мехом.

Большею частью они, подобно полякам, носят короткие, спереди заостряющиеся сапоги из юфти или персидского сафьяна. О кордуане они ничего не знают. У женщин, в особенности у девушек, башмаки с очень высокими каблуками: у иных в четверть локтя длиною; эти каблуки сзади, по всему нижнему краю, подбиты тонкими гвоздиками. В таких башмаках они не могут много бегать, так как передняя часть башмака с пальцами ног едва доходит до земли.

Женские костюмы подобны мужским; лишь верхние одеяния шире, хотя из того же сукна. У богатых женщин костюмы спереди до низу окаймлены позументами и другими золотыми шнурами, у иных же украшены тесемками и кистями, а иногда большими серебряными и оловянными пуговицами. Рукава вверху не пришиты вполне, так что они могут просовывать руки и давать рукавам свисать. Однако они не носят кафтанов и — еще того менее — четырехугольных, поднимающихся на шее воротников. Рукава их сорочек в 6, 8, 10 локтей, — а если они из светлого каттуна, — то и более еще того длиною, но узки; надевая их, они их собирают в мелкие складки. На головах у них широкие и просторные шапки из золотой парчи, атласа, дамаста, с золотыми тесьмами, иногда даже шитые золотом и жемчугом и опушенные бобровым мехом; они надевают эти шапки так, что волосы гладко свисают вниз на половину лба. У взрослых девиц на головах большие лисьи шапки.
«Женщины среднего роста, в общем красиво сложены, нежны лицом и телом. Но в городах они все румянятся и белятся, причем так грубо и заметно, что кажется, будто кто-нибудь пригоршней муки провел по лицу их и кистью выкрасил щеки в красную краску. Они чернят, а иногда окрашивают в коричневый цвет брови и ресницы». «Праздные молодые женщины очень редко появляются среди людей».

«Ежедневная пища простых людей состоит из крупы, репы, капусты, огурцов, рыбы свежей или соленой. Есть у них весьма обыкновенная еда, которую они называют икрой. Она готовится из икры больших рыб, особенно из осетровых, или белорыбицы. Это неплохое кушанье, такой икры солится больше всего на Волге, у Астрахани, ей наполняют до 100 бочек и рассылают затем в другие земли, преимущественно в Италию, где она считается деликатесом и называется «кавьяро». А вот царское угощение:"Кушанья в сорока шести блюдах представляли собою, большею частью, вареные, жаренные в растительном масле и печеные рыбы, кое-что из овощей и других печеных кушаний, причем мясного совсем не было, так как в то время был пост, обычный у них перед рождественским праздником".
Москва была ещё в основном деревянной.
«Поэтому-то часто происходят сильные пожары. Мы в свое время по ночам иногда видели, как в 3-4 местах за раз поднимается пламя. Улицы широкие, но осенью в дождливую погоду очень грязные и вязкие, поэтому большинство застлано круглыми бревнами, поставленными рядом, и по ним идут, как по мосткам»

«Обычай и нрав их таков, что перед иным человеком они унижаются, земно кланяются знатным людям, вплоть до самой земли, и бросаясь к ним в ноги. В обычае их и благодарить за побои и наказания. Подобно тому, как все подданные, высокого или низкого звания, называются царскими холопами, так же точно у вельмож и знатных людей имеются свои рабы и крепостные работники и крестьяне. Князья и вельможи обязаны проявлять рабство и ничтожество перед царем еще и в том, что они в письмах и челобитных должны подписываться уменьшительным именем, то есть писать "Ивашка", а не "Иван", "Петрушка, твой холоп", а не "Петр"».

Два мнения о русской бане. Олеарий:
«Мы сами несколько раз видели в Москве, как мужчины и женщины выходили прохладиться из простых бань и голые, как их Бог создал, подходили к нам и обращались к нашей молодежи на ломаном немецком языке безнравственными речами. Мужчины и женщины мылись вместе, и это считалось нормальным».
«Простые люди, которые сообща строят бани на проточной воде, лишь только они сильнее разогрелись, выходят как их Бог создал в холодную проточную воду и усаживаются в нее на долгое время, безразлично, будь то летом или зимою. Летом спускаются в воду подобием лесенки из двух длинных бревен, между ними они поочередно повисают в воде. А зимой пробивают во льду большие отверстия и так бросаются в ледяную воду. Они считают это очень здоровым. Так как у нас обычай подобным образом мыться неизвестен, а я сам часто участвовал и мне очень понравилось, то захотел рассказать об этом»(Ганс Мориц Айрман. 1669 г.)
Женщины ему тоже понравились:
«Эта московицкая женщина умеет по-особенному презентовать себя серьезным и приятным поведением. Никогда не увидишь такую даму хохочущей, а еще менее — с теми жеманными смехотворными улыбками, с какими женщины нашей страны стараются проявить свою светскость и приятность. Они не изменяют выражения лица то ли дерганьем головой, то ли закусывая губы и закатывая глаза, как это делают немецкие женщины»
  Много подробных описаний географии Московского государства и ближних земель, а также исторических и бытовых заметок содержится в описании путешествия в Московию посла императора Леопольда, австрийца барона Августна Мейерберга.
  Что обращало внимание этого автора? Например: "Все бояре без исключения, даже и сами великокняжеские послы у иностранных государей, везде открыто занимаются торговлей. Продают, покупают, променивают без личины и прикрытия: сами продавцы, сами маклеры заставляют почетный посольский сан служить низкому промыслу. Не можем, однако ж, не признаться с негодованием, что такая низость чернит некоторых лиц и из более образованных народов, да даже иногда и из нашего…"
  Внимание привлек образ жизни русских, их трапеза и частое пьянство:"…У людей побогаче стол умеренный, а прочие питаются одним хлебом и чесноком, и все одинаково утоляют жажду чистой водой или очень скупо приправленной подмесью закваски. Этой жажды их, однако ж, никогда нельзя утолить, если станешь подносить им водки, сколько душа их желает. Потому что они пьют, не процеживая сквозь зубы, как курицы, а глотают все глоткой, точно быки и лошади, да и никогда не перестанут пить, пока не перестанешь наливать. В кабаках пьянствуют до тех пор, пока не вытрясут мошну до последней копейки".
Посол описал царя Алексея Михайловича, как он ему показался.
   "…Алексей статный муж, среднего роста, с кроткой наружностью, бел телом, с румянцем на щеках, волосы у него белокурые и красивая борода… Дух его наделен такими блестящими врожденными дарованиями, что нельзя не пожалеть, что свободные науки не присоединились еще украсить изваяние, грубо вылепленное природой вчерне. Кроткий и милостивый, он лучше хочет, чтобы не делали преступлений, нежели имеет дух за них наказывать. Он и миролюбив, когда слушается своей природной наклонности; строгий исполнитель уставов своей ошибочной веры и всей душою предан благочестию… И что особенно странно, при его величайшей власти над народом, приученном его господами к полному рабству, он никогда не покушался ни на чье состояние, ни на жизнь, ни на честь. Потому что хоть он иногда и предается гневу, как и все замечательные люди, одаренные живостью чувств, однако ж никогда не позволяет себе увлекаться дальше пинков и тузов…"
Мейерберг обращает внимание и на подобострастное отношение русских к царю, не как к отцу, а как к господину "рабов государевых".
   "…Алексей без сомнения Государь, потому что повелевает всеми самовластно по древнему обычаю. Его воля - непреложный закон для всех подданных. Как господин над рабами, он имеет надо всеми право живота и смерти по своему произволению. Когда он сам накажет или по его приказу высекут кого-нибудь розгами либо плетьми, наказанные приносят еще ему благодарность. Не себя называют москвитяне владельцами своего имущества, а бога да царя. Нищие у порогов церквей или на перекрестках просят подать им милостыню из любви к Богу и Царю. Если спросить кого-нибудь о неизвестной ему вещи, он ответит, что этого он не знает: “Ведает про то Бог да Царь”. Короче сказать, о нем говорят, как о божестве, многие так и чувствуют. Просьбы, ему подаваемые, все без различия подписывают из уничижения уменьшительным именем, так что если кого зовут Степаном, подписывается “Степкой” (Stephanulus). А Патриарх и все прочие из духовенства, также и монахини: “богомолец твой” (Boghomoletz tuoi) или: “богомолица твоя” (Boghomolitza tuoia, tuus vel tua apud Deuin praecator, vel praecatrix). Думные Бояре, все дворяне и прочие воинские чины из народа: “холоп твой” (chlop, mancipium tuum); купцы первого разряда, которых зовут гостями (Gosti): “мужик твой” (subditus tuus); купцы низшего разряда и иностранцы: “сирота твой” (szirota tuoi, orphanus tuus); женщины благородного звания: “рабица твоя” (Rabitza tuoia, servula tua); деревенские жители: “крестьяне твои” (chrestiane tuoi, christiani tui); слуги думных Бояр: “человек твой” (czelowek tuoi, homo tuus). Надобно, однако ж, отдать должное правде. Так как верховная власть московских государей скорее власть господ над рабами, нежели отцов семейства над детьми, то подданные не признают отца в своем царе и не оказываются детьми к нему. Их покорность вынуждена страхом, а не сыновним уважением".
  Также в книге Мейерберга есть гравюры. Особенно впечатляет одна - Вербное воскресенье на Красной площади. Царь ведёт лошадь патриарха, а по обеим сторонам лежащие ниц в огромном количестве стрельцы.
  А вот взгляд на Россию с другой стороны - с Ближнего Востока. Подробные записки составил Павел Алеппский, представлявший антиохийскую церковь на соборе, осудившем патриарха Никона.
 «Что касается их крестного знамения, – свидетельствует Павел Алеппский, – то достаточно назвать его московским – оно совершается ударом пальцев о чело и плечи... При произнесении (за богослужением) умилительного имени: Богородица... все они стукают лбами о землю, становясь на колени... по любви к умилительному имени Девы... так же поступают их мальчики и девочки, ибо вскормлены молоком веры и благочестия... Как они умеют, будучи маленькими, творить такое крестное знамение?! Как умеют кланяться присутствующим?! А мы не умеем креститься подобно им, за что они насмехались над нами, говоря: «Почему вы проводите каракули на груди, а не ударяете пальцами о чело и плечи, как мы?» Мы радовались на них. Какая эта благословенная страна, чисто православная!»
«У всякого в доме, – свидетельствует архидиакон Павел, – имеется бесчисленное множество икон, украшенных золотом, серебром и драгоценными камнями, и не только внутри домов, но и за всеми дверями, даже за воротами домов; и это бывает не у одних бояр, но и у крестьян в селах, ибо любовь их к иконам и вера весьма велики. Они зажигают перед каждой иконой по свечке утром и вечером; знатные же люди зажигают не только свечи, но и особые светильники»
«Горе тому, кто совершил преступление, богатый он или бедный! Никакое заступничество, никакой подкуп не принимаются: над ним совершают суд справедливо... ибо до такой строгости, какая у них существует, не достигал никто из царей»
  Поразило священнослужителя шествие царского поезда в Кремль:
"Более всего поражали нас одежда и стройный порядок ратников, которые ровными рядами шли за своим знаменем. Все они, как только увидят икону над дверями церкви или монастыря, или крест, снимали свои колпаки, оборачивались к ним и молились, несмотря на ужасный холод, какой был в тот день. Сотники, т. е. юзбаши, с секирами в руках, также шли подле знамени. Таким образом, они продолжали двигаться почти до вечера. При приближении царя все они стали в ряд с двух сторон от дворца до Земляного вала города; при этом все колокола в городе гремели, так что земля сотрясалась. Но вот вступили (в Кремль) государственные сановники; затем показались царские заводные лошади, числом 24, на поводу, с седлами, украшенными золотом и драгоценными каменьями, царские сани, обитые алым сукном, с покрывалами, расшитыми золотом, а также кареты с стеклянными дверцами, украшенные серебром и золотом. Появились толпами стрельцы с метлами, выметавшие снег перед царем. Тогда вступил (в Кремль) благополучный царь, одетый в царское одеяние из алого бархата, обложенного по подолу, воротнику и обшлагам золотом и драгоценными каменьями, со шнурами на груди, как обычно бывает на их платьях. Он шел пешком, с непокрытою головой; рядом патриарх, беседуя с ним. Впереди и позади него несли иконы и хоругви; не было ни музыки, ни барабанов, ни флейт, ни забав, ни иного подобного, как в обычае у господарей Молдавии и Валахии, но пели певчие. Обрати внимание, брат, на эти порядки, виденные нами!"
  Вопрос учащимся: Вы заметили, что и голштинский посол, и сирийский гость - духовное лицо одинаково удивляются пышности официальных церемоний в Москве. Почему?

  И последний автор, на котором остановимся - Фуа де ла Нёвилль, француз, служивший польскому королю Яну Собесскому и посетивший Россию под вымышленным именем польского шляхтича (будучи тайным агентом Людовика XIV). Он оставил записки -"Любопытные и новые известия о Московии, 1689 ГОДА". Впрочем, он посчитал свои записки не донесением тайного агента, а «чтением в часы отдыха от важных дел». «Он был достаточно образован и воспитан, знал свет, дворы, церемониал и интересы монархов, которые специально изучал... Всю свою жизнь он провел в подобных поручениях, как из-за удовольствия видеть свое имя в газетах, так и из-за того, чтобы путешествовать с титулом, вовсе не думая ни о чем основательном и легко отдавая отцовское наследство на эти возмутительные траты», - так писал о Невилле один современник.
  В эти месяцы в Москве сменилась власть. Невилль ещё застал могущество Софьи и Голицына, которого назвал "великим"."Если бы я захотел письменно изложить здесь все, что я узнал об этом князе, то я никогда бы не смог сделать этого: достаточно сказать, что он хотел заселить пустыни, обогатить нищих, дикарей превратить в людей, трусов — в храбрецов, а пастушеские хижины — в каменные дворцы".
"...До правления Голицына нужно было ходить по грязи, но он это исправил, приказав вместо мостовых, которых нет в этой стране, застелить весь город досками; после его опалы только главные улицы поддерживаются в таком виде. Все благочестие (В Г. повторено дважды слово "благочестие") московитов заключается в том, чтобы присутствовать на службе, которую их священники начинают обычно в полночь. Хотя она и длится достаточно долго, они не сидят  в церкви и обращаются к Господу только в мыслях, поскольку большинство из них не умеет ни читать, ни писать, и никто из них, включая и священников, не знает греческого. У них много праздников, которые они отмечают только колокольным звоном, который начинается накануне и кончается только на следующий день, с заходом солнца. При этом они работают во все дни года. Они имеют также большую склонность к поездкам на богомолье. Царь Иван (на него страшно смотреть. Ему около 28 лет), будучи полностью парализованным, проводит в них всю жизнь".
Софья «не читая Макиавелли и не слушая его уроков, усвоила все его правила, и особенно то. что нет такого препятствия, которое нельзя было бы преодолеть, и такого преступления, которое нельзя было бы совершить, если речь идет о том, чтобы царствовать»."Ее ум и достоинства вовсе не несут на себе отпечатка безобразия ее тела, ибо насколько ее талия коротка, широка и груба, насколько же ум ее тонок, проницателен и искусен».
Итак, Голицын и Софья - по-европейски тонки и изящны. А новый полновластный государь, ставший таковым в это время?
Голицын "обещал доставить мне аудиенцию через несколько дней, и конечно, исполнил бы свое обещаниe, еслибы не постигло его несчастие, произведшее большую перемену в делах, причем каждое мгновение грозило Столице бунтом, пожаром и yбийством, а царь Петр мог потерять жизнь и венец, если бы не успел смело захватить главных людей, принадлежавших к партии принцессы Софии".
"Прошло времени недель шесть и никто не мог мне сказать к кому мне отнестись. Я решился писать к другому Голицыну, любимцу царя Петра, изъявляя ему мое удивление, что мне не дают никакого ответа, касательно моей аудиенции и грамат, которые должен я вручить. Он извинялся, слагая вину на смятения, бывшие в последнее время, и уверил меня, что царь скоро приедет в Столицу, что и случилось, действительно, 1-го Ноября. Едва услышал я об его прибытии, то послал к его любимцу просить аудиенции. При посещении его он не беседовал со мною так, как его соименник, но только угощал меня водкою и все время свидания с ним прошло в питье". Порядки при юном Петре явно не глянулись французскому аристократу... И от этого мальчишки и Нарышкиных он явно не ожидал ничего хорошего. Не то, что от Голицына: "Те, кто больше всех выказал радости при опале великого Голицына, хорошо видят сегодня потерю, которую они понесли, потому что Нарышкины, которые правят ими сейчас, в такой же мере грубые, как и невежественные, и они начинают разрушать все то, что этот великий человек сделал для славы и выгоды народа, желая заслужить одобрения, вновь влезши (en reprenant)  в свою прежнюю шкуру, столь же черную, сколь и зловонную.
Эти невежды начали с того, что вновь запретили въезд иностранцам в стран, а также отправление католической службы, так что теперь только польский посол имеет часовню, и то достигнуто почти силой (et се quasy par force) (В П. опущено: и то достигнуто почти силой). Считают даже, что они принудят затем московитов не учиться ничему, кроме чтения и письма, как прежде; встав в этом, как и в других делах, на путь тиранического правления, они заставят всех оплакивать этого великого князя.
А ведь он приказал построить великолепное каменное здание учебной коллегии, вызвал из Греции около 20 ученых и выписал множество прекрасных книг 4; он убеждал дворян отдавать детей своих учиться и разрешил им посылать одних в латинские училища в Польшу, а для других советовал приглашать польских гувернеров, и предоставил иностранцам свободный въезд и выезд из страны, чего до него никогда не было.
Он хотел также, чтобы местное дворянство (la noblesse du pais) путешествовало, чтобы оно научилось воевать за границей, поскольку его целью было превратить в бравых солдат толпы крестьян, чьи земли остаются необработанными, когда их призывают на войну. Вместо этой бесполезной для государства службы он предполагал возложить на каждого умеренный налог, а также содержать резидентов (les ministres) при основных дворах Европы и дать свободу совести".
Не всё так просто, и автор, видимо, имел причины так ошибиться.
Любопытная деталь:"Для иностранца в этом городе особенно любопытно то, что в декабре на льду реки возводят две тысячи деревянных домишек для торговцев с Востока и из Европы".

Также Невилль передаёт рассказы о путешествии через Сибирь до Китая молдавского боярина и дипломата Николая Спафария. "Спафарий, валах по национальности, был изгнан из его страны после того, как ему был отрезан кончик носа за то, что он открыл великому визирю секретный договор, который его родственник, валашский господарь, заключил  польским королем, и который был причиной смещения этого господаря, живущего сейчас при дворе короля Польши и наделенного пенсией. Он скрылся сначала у курфюрста бранденбургского, который принял его великолепно, так как он был очень ученым и в совершенстве владел латынью, греческим и итальянским. Но когда польский король предупредил курфюрста о его неверности, он тотчас был изгнан от его двора и, не зная, куда направиться, он поехал в Московию. Голицын принял его очень хорошо и предоставил средства к существованию. Некоторое время спустя он послал его с поручением Царей в Китай (эти два народа всегда находятся в состоянии войны, не сражаясь друг с другом), под предлогом заключения мирного договора с китайцами, но на самом деле для того, чтобы найти средства для установления наземной торговли с этой страной через Московию. Он провел два года в этом путешествии и должен был преодолеть многие трудности, но, будучи очень умным человеком, он так хорошо изучил земли, по которым проезжал, что смог убедить Голицына в том, что во втором путешествии он так сможет устроить дело, что в эту страну будет так же легко поехать, как и в любую другую. Голицын, следуя этим уверениям, начал искать дорогу столь же удобную, сколь и короткую, для провоза товаров; найдя ее, он мечтал уже устроить на ней перевозки. Для этого нужно было приказать построить от Москвы до Тобольска, столицы Сибири, через каждые 10 лье деревянные дома, поселив там крестьян и дав им в собственность некоторые земли при условии, что в каждом доме будут 3 лошади, которые им были даны для начала с правом требовать от тех, кто едет в Сибирь и возвращается оттуда по своим делам, 3 су с лошади за 10 верст (werstes) пути, которые составляют одно немецкое лье. На этой дороге, как и всюду в Московии, он приказал вбить столбы с указанием направления пути и числа верст, а там, где снег столь глубок, что по дороге  нельзя проехать на лошадях, он устроил жилища, которые предоставил приговоренным  к вечной ссылке, дав им деньги и припасы, а также больших собак, чтобы везти сани вместо лошадей. В Тобольске, городе, расположенном на большой реке Иртыше, которую неправильно называют Обью, так как он впадает в нее 19, он устроил большие склады, наполненные припасами, и приказал построить большие барки, караван которых поднимался по этой реке вплоть до Кизильбаша (Kisilbas), озера, расположенного у подножия Магогских (Мадод) гор 20, где он подобным же образом обеспечил все необходимые удобства для продолжения путешествия.
Спафарий уверял меня, что в течение своего последнего путешествия он провел в дороге лишь семь месяцев и что он проделал его с таким же удобством, как в Европе. Он надеялся также сделать путь еще короче, но голландцы, которые узнали, что удобство этого пути может внушить французам желание предпринять это путешествие по суше, так постарались после опалы Голицына, что принудили московитов запретить этот проезд всем иностранным торговцам. Это делает торговлю бесполезной, так как московиты слишком бедны, (в Г. зачеркнуто несколько букв) чтобы покупать дорогие товары в этих странах, и могут привезти оттуда только безделицы, вроде небольших отрезов шелка, чая или деревянных вазочек".
Сам Спафарий оставил «Путешествие через Сибирь от Тобольска до Нерчинска и границ Китая русского посланника Николая Спафария в 1675 год» .

Кстати...

В XVII веке появились и стихи, написанные о России иностранцами. Прежде всего - поэтом Паулем Флемингом, секретарём посольства Адама Олеария. "Прекрасный немецкий поэт Пауль Флеминг сделал то, что, в общем-то, должны были сделать русские люди" - так говорят об этих стихах, первом поэтическом образе Москвы и Волги...

Сонет великому граду Москве

Град, русских городов владычица прехвальна
Великолепием, богатством, широтой!
Я башен злато зрю, но злато предо мной
Дешевле, нежель то, чем мысль моя печальна.

Мной зришься ты еще в своем прекрасней цвете;
В тебе оставил я что мне милей всего,
Кто мне любезнее и сердца моего,
В тебе осталася прекраснейшая в свете.

Избранные места России главных чад,
Достойно я хвалю тебя, великий град,
Тебе примера нет в премногом сем народе!

Но хвален больше ты еще причиной сей,
Что ты жилище, град, возлюбленной моей,
В которой всё то есть, что лучшее в природе.

(Перевод А. Сумарокова)

ВЕЛИКОМУ ГОРОДУ МОСКВЕ, В ДЕНЬ РАССТАВАНИЯ

Краса своей земли, Голштинии родня,
Ты дружбой истинной, в порыве богоравном,
Заказанный иным властителям державным,
Нам открываешь путь в страну истоков дня.

Свою любовь к тебе, что пламенней огня,
Мы на восток несем, горды согласьем славным,
А воротясь домой, поведаем о главном:
Союз наш заключен! Он прочен, как броня!

Так пусть во все века сияет над тобою
Войной не тронутое небо голубое,
Пусть никогда твой край не ведает невзгод!

Прими пока сонет в залог того, что снова,
На родину придя, найду достойней слово,
Чтоб услыхал мой Рейн напевы волжских вод"

НА СЛИЯНИЕ ВОЛГИ И КАМЫ, В ДВАДЦАТИ ВЕРСТАХ ОТ САМАРЫ

Приблизьтесь к нам скорей! Причин для страха нет!
О нимфы пермские, о гордые княгини,
Пустынных сих брегов угрюмые богини.
Здесь тень да тишина. И солнца робок свет,

Вступите на корабль, дабы принять привет
От нас, кто на устах у всей России ныне,
Голштинии сыны, мы здесь - не на чужбине:
Незыблем наш союз и до скончанья лет!

О Кама, бурых вод своих не пожалей!
Ковшами черпай их и в Волгу перелей,
Чтоб нас песчаные не задержали мели.

И Волга, обновись, свои да ускорит бег,
Призвавши благодать на тот и этот брег,
Чтоб глад, и мор, и смерть их ввек терзать не смели.

(Перевод Л.Гинзбурга)

Юхан Видекинд, автор "Истории десятилетней шведско-московитской войны" (1672 г.). Его стихи о России считаются даже лучшими, чем его проза.  При этом в России Видекинд не бывал(!)

Много веков для людей был Новгород чуду подобен.
Мощью своей даже Рим был ему равен едва ль.
Властью, богатством гремя, знаменитый строеньем обширным,
Сильный в бою, процветал в торге с Европою он.
Был для соседей грозой, и не раз вырывалось со стоном
Робкое слово у них - полный почтенья вопрос:
"Кто против Бога пойдет? На тебя кто, Новгород, встанет?
Может ли кто одолеть недруга так же, как ты?"
Так говорили тогда, но можно ли с Богом равняться?
Разве не то же, что дым, мира богатства и мощь?
Первый тебя Базилид научил покорности москам,
Гордую власть отцов силой заставив отдать.
Сломлена доблесть была. Верховный священнослужитель,
Будто святыню блюдя, вред тебе тяжкий нанес:
Московита сумел убедить, чтобы тот с казной увозимой
Всех горожан увел, верою чуждых ему.
Много терпел ты потом от трехликого Дмитрия козней,
Сам был добычей себе, мрачной Эриннией был.
Верную помощь послал тогда тебе Карл, но напрасно:
Твой неустойчивый дух новое горе сулил.
Чужд благодарности, сам на друзей ты поднял оружье,
Первым напасть пожелал, пал и позорно разбит.
Тысячи тысяч бойцов на стенах стояли для боя,
Так что даже и счесть ты бы не мог горожан.
Бог же судил победить пяти тысячам шведов всего лишь:
Сам он в бою поражал неблагодарности грех.
Если б не сжалился тут над тобой Понтиад благородный,
Черного пепла гора след твой являла б теперь.
Ныне ты мир получил. Почитай же царя и запомни:
Прежнюю славу свою ты навсегда потерял.
Вместо хвалебных стихов, что встарь о тебе говорились,
Пусть повторят и не раз наши потомки в веках –
"Новгород был и велик, но взят Делагарди отвагой.
Малые силы порой большую славу дают".

ТВЕРЬ

Пышный Московии град, что тройной омывают волною
Мокша , Тверца и сама Волга, довольство неся,
Тучность окрестных полей тебе злаки родит, а торговля
И ремесло мастеров много богатства дают.
Храмы в руинах, дома в разореньи ужасном и жалком:
После пожара поляк вот что оставил тебе.
Новое счастье пришло, когда шведы в войне победили.
Злая противников рать прогнана ими была.
Якоб в открытых полях нанес врагам пораженье:
Зборовский был там разбит с войском в пять тысяч бойцов;
Тысяч двенадцать привел туда же свирепый Сапега,
Скоро, однако, и он пал и постыдно бежал.
С миром ты вновь расцвела и помнить должна благодарно,
Как в минуту беды шведы тебе помогли.

НА МОСКВУ СТОЛИЦУ РУССКИХ

Город с реками тремя, ты стен три круга имеешь.
То у тебя, Москва, памятник прошлых войн.
Был в старину, но погиб и четвертый, обширнее прочих,
Строен из дерева весь, неизмеримой длины.
В войнах пока ты была счастлива, богата казною,
Ненарушимо царил мирный покой над тобой.
Стала впервые теснить ты Ливонию тьмой испытаний,
В годы, когда Иоанн правил тобой Базилид.
Ныне все беды, что шли от тебя в войне вредоносной,
Гнев правосудный небес вдруг на тебя же послал.
Вред, причиненный другим, искуплен был тягчайшим ущербом,
В пепел когда превратил все твои зданья огонь.
Трупы на трупах горой, тесно повсюду лежали
Кровь четвертой рекой в городе тут потекла.
И не поляки одни претерпеть тебе все это дали:
В распре на брата брат, русский на русского шел.
Шведы, былые враги, ныне от чистого сердца
Дружески помощь тебе скоро спешат оказать.
Смелой рукой Делагарди от стен прогнавши поляков,
Кем Лжедимитрий и был поднят на горе тебе,
Шведы могли бы и край умирить от войн под законом,
Если бы ты соблюла в верности слово свое.
Нет же, гонима безумьем своим, сама себе кару
Ты родила, отказав помощь Густава принять.
Ныне на лучшее в путь наконец ты душой обратилась,
Светлой надеждой на мир тут озарилась судьба.
Снова из пепла встают дома твои, пышны, как прежде,
Вновь возвращается блеск старой красы ко всему.
Так, наказавши нас по заслугам за наши деянья.
Бог всемогущий смягчается робкой мольбой.

НА ЛЖЕДИМИТРИЕВ

Лжи и обмана полны были действия ваши, но люди
Как-то поверили вам, лжи не заметив во всем.
Вымыслы ваши мечтою о царстве питались, но только
Скрыть так же трудно царя, как и играть его роль.

КНЯЗЮ МИХАИЛУ ШУЙСКОМУ

Дикой рожденный страной, но сам ее дикости чуждый,
С царем Василием Шуйским связанный кровным родством,
Ты вместе с Якобом, князь, от Москвы прогнал, победивши,
Тысячи фурий и спас власть государю и жизнь.
Он же, преступно забыв о твоих великих заслугах,
Сам и сгубил тебя, злым подозреньем томим.
Духом, умом, красотой, дарованьями вряд ли кто может
Быть ему равен среди всех благородных людей.