Лавровы. Роман. Часть 17

Глава 17. Начальник цеха.

Но зима была не всегда, ровно столько же раз была и весна, было и лето.
Константин матерел. Уже сколько лет в первопрестольной. Завод как родной дом. Теперь ведь долго на одном месте не работают, поклевал вокруг себя и к другому костру, а тогда поощрялось. Всё у него с Автомобильного завода имени Ленинского Комсомола, и жена – первая и вторая, и квартира в Московском микрорайоне Марьино, и дача под городом Чеховом (когда – то Лопасня), и техникум, и друзья, и шмотки с заводских распродаж. Сама по себе росла вверх карьера: сначала мастер, затем старший (в простонародье страшный) мастер, начальник участка. Вот уже несколько лет трудится заместителем начальника цеха. Судачит народ, что начальник (начальница, так как Людмила Николаевна) долго не продержится. Производства не знает, разведена и на свидания вместо оперативных совещаний частенько отпрашивается. У большого руководства кругом глаза и уши взращены и натыканы, вечером свидание, а утром уже доложено. К тому же мягковата для больших дел и смачного слова сказать не может. Да, ещё ведь и не пьёт на больших праздниках. Ну, там День Победы и Первомай к примеру. А уж не поучаствовать седьмого ноября, считалось просто святотатством.
После одного из совещаний на котором он как раз подменял отсутствующую Людмилу Николаевну, его как некогда Штирлица попросили задержаться. Начальник производства, Сидоров Иван Юрьевич так прямо и сказал когда все начали закуривая расходиться:

- А Вас Константин Матвеевич мы попросим остаться.

Мы – это значит на пару с парторгом того же производства, Гавриковым Степаном Венедиктовичем. Коммунистическая партия великого Советского Союза в те приснопамятные времена была ещё в большой силе. Партия строила БАМ, выполняла и перевыполняла пятилетки, в осень снижала цены на нитки, гуталин и конфеты – леденцы. Генсек так и говорил в докладе – во имя процветания Советского народа.
Сидоров начал издалека:

- Вы товарищ Лавров в нашем производстве трудитесь давно и продуктивно. Я смотрел на досуге Ваше личное дело. Так вот смею заверить, что в нём отрицательных записей совсем нет. Отсутствуют, так сказать, как класс. Я даже с обратной стороны для верности посмотрел. А вот благодарностей всяких, Почётных грамот и занесений на Заводскую доску Почёта мною замечено с избытком. К тому же член Добровольной Народной Дружины и Народный заседатель в Народном же суде. Морально устойчив.

- Один недостаток имеется всё же – перебил того Гавриков. – Не член КПСС.

- Это ж дело поправимое Степан Венедиктович – чуть – чуть возвысил голос
Иван Юрьевич. – Тем более серьёзная должность, которую мы хотим Вам Константин Матвеевич предложить, автоматически подразумевает членство.

- Сначала кандидатский стаж со всеми вытекающими отсюда последствиями, а уж только затем – разъяснил ситуацию парторг. – Надеюсь с этим трудностей не возникнет.

- Да я в принципе готов – смутился Лавров.

- Тогда посоветуйтесь с супругой, её, кажется, Татьяной зовут – довольно откинулся в кресле Сидоров. - Соблюдём, так сказать регламент, а в принципе дело во всех инстанциях оговорено, согласовано и не признаёт отказа. Извини Константин Матвеевич, заместителя тебе по вкусу не подобрали, так что не обессудь и жду завтра утром с заявлением.

- Перед Людмилой Николаевной совершенно неудобно – соблюдал этикет Лавров. – Вроде как по живому режем.

- Неудобно на потолке спать – недовольно буркнул Иван Юрьевич.

- Одеяло соскакивает – добавил Гавриков, как бы подчёркивая полное единение между ним и начальником производства.

Долго сказка сказывается, да не долго дело делается. Через пару недель Константин Матвеевич Лавров обживал новый кабинет. Заботливо завёрнутое в газету «Правда» лежало в выдвижном ящике стола удостоверение кандидата в члены Коммунистической партии Советского Союза. На этом же столе под плексигласом покоился список нужных телефонных номеров, таблица очередного чемпионата СССР по футболу и фотография жены с дочерью.
За перегородкой, в соседней комнате присел новоиспечённый заместитель, а именно Грызлин Антон Никандрович, подхваченный из мастеров смежного Прессового цеха. Женат, беспартийный, образование высшее. Тут же завхоз за большой и электрической пишущей машинкой, которой она по совместительству и пользовалась, печатая приказы, распоряжения и другие бюрократические бумаги.
В следующей комнате бухгалтер, на все вопросы отвечавшая: « На букву х, не подумайте что хорошо», два экономиста и собственно инженер по общим вопросам. Коллектив дружный, которому палец в рот не клади и контролируй свою речь постоянно.
Цех не большой, но и совсем уж не маленький. Более сотни человек одних рабочих, три смены в условиях конвейера. Собственно в Прессовых цехах испокон века существовали заготовительные отделения, для резки заготовок для штамповки. Когда – то один умный человек придумал объединить эти участки в цех и отдать его в объятия управления «Металлоснаб». Тем было выгодно прикрывать свои просчёты щитом заготовительного цеха, чем они с переменным успехом и пользовались, зимой и летом. Так вот и получилось, что прессовые цеха – это Сцилла, а «Металлоснаб» - Харибда, а уж кто заготовщики попробуйте догадаться сами. А тут ещё оборудование старое, металл для заготовок не всегда бесперебойно подаётся в цех. Руководство спуска не даёт. Но ничего – ничего справлялись с божьей помощью. То же начальство хвалило в кулуарах, покуривая дорогие сигареты.
Были и три нормировщицы, по одной на каждый участок. Одна из них Фаина Хаджимухамедова, только что закончила столичный институт приборостроения. Была горда этим и ходила с высоко поднятой головой.
И вот эта Фаина Рустамовна насела на него всеми своими немалыми силами. Какой же начальник цеха без высшего образования? Ведь даже заместитель, скромный Антон Грызлин при институтском дипломе.

- Ты дождёшься своего часа – излагала, как казалось ей неопровержимые доводы Фаина. – Руководство, оно изменчиво в своих опрометчивых решениях, сегодня ты – завтра Грызлин. У него же высшее техническое, а у тебя что? Правильно: всего среднее – техническое. Есть разница? Вот придёт какая – то высокая комиссия и определит непорядок, и потребует Тяпкина – Ляпкина.

- Да не преувеличивай ты, у Константина Лаврова как ни как опыт и вон сколько стажа на этом заводе – отнекивался Костя. – Меня простой совковой лопатой не возьмёшь, нужен инструмент позаковыристей.

- Нет, надо учиться. В моём бывшем институте на Стромынке вот прямо сейчас набирают большой поток, из нескольких групп, таких малообразованных руководящих работников с техникумом, я уже навела справки. Тебя возьмут с распростёртыми объятиями. Тоже мне, в цехе даже нормировщицы с вышкой, мы тебе и подчиняться не будем.

- А я тебя уволю, что бы не тарахтела тут как осенняя муха – продолжал отмахиваться Лавров.

В сентябре Константин Лавров, в возрасте ближе к сорока, чем к тридцати, переступил порог Московского института приборостроения (теперь там Академия). Стало тяжеловато. Днём работа, пусть и не физическая, но нервная и неизвестно что лучше, вечером четырежды в неделю занятия. А там и лабораторные работы, а там и курсовые проекты, а там и сессии. Жена дома одна с дочерью, но не ропщет. Хуже когда ночью звонил дежурный по заводу и сообщал, что за ним уже вышла машина. Не ездил ни разу. После долгих и нудных объяснений удавалось объяснить буквально по пальцам, где находятся нужные заготовки. Константин помнил на память где, что, сколько находится. Более тысячи деталей номенклатура, две с половиной тысячи тонн листового металла в месяц. А вы говорите небольшой цех. Всё относительно.
Между тем надвигалась первая сессия, изрядно обмелевший за семестр поток тихо трясся на занятиях. Самые слабонервные уже сидели по домам, те что крепче обходили преподавателя химии Суркова Ивана Григорьевича стороной. Тот так и заявил:

- У меня процент неудов на экзамене достигает восьмидесяти, прошу знать и бояться. Без лабораторных тем более. А уж кто посещал занятия через пень колоду, рекомендую сразу подстричься под ноль.

И вот этот день предсказуемо настал. Вопреки здравому смыслу Сурков запустил в аудиторию сразу половину группы (среди оных был и Лавров), собственноручно раздал студентам экзаменационные билеты, с удовольствием потёр руки. За окнами стен института, когда – то казармы элитарного драгунского полка, тягуче валил сине – голубой январский снег.

- Готовьтесь пока – ухмыльнулся Иван Григорьевич. – А мне в деканат надо сходить. И не списывать из учебников! Я сразу пойму.

Недоумение повисло в аудитории, никто не мог понять что это и за что? Провокация или злой умысел? Народ загнанно молчал и когда преподаватель через сорок минут вернулся восвояси, все были в немалой кондиции. Но успели таки списать ответы на поставленные в билетах вопросы.

- Ну, кто первый? – сел за кафедру тот. – Задать, так сказать, настроение. Чувствуете ответственность? Лавров Вы кем работаете на заводе?

- Начальником цеха – вздрогнул Константин. – Уже больше года.

- Вам и карты в руки.

Лаврова не прерывали. Хоть с неожиданными запинками, хоть с мокрым потом под мышками и за ушами, хоть с дрожью в коленях, но мало – мальски похожий на правду ответ состоялся. Даже правдоподобный.

- Всё? – лукаво спросил Сурков, когда студент выпотрошено затих. – Кто может добавить?

- Никто – раздался голос с галерки. – Всё ясно.

- Давайте зачётку.

И тогда на девственно чистых страницах оной возникла первая оценка. Надо сказать совершенно неожиданная, так как на баллы выше двойки никто не рассчитывал. А тут сразу хорошо. Отличный был задан темп, и надо сказать до самого диплома, не было у Лаврова непоняток со знаниями.

- Спасибо, Иван Григорьевич, от всего сердца – обрадованно вскочил с места Костя. – Спасибо.

- Следующий – позвал преподаватель.

Бывает, конечно, первый блин комом, а бывает и нет. Вот как сейчас. Так и пошло: занятия, курсовые, сессии. Год, другой, третий. Защитились всего семеро, скудный процент от бурного потока вначале. Дипломный проект Константина Матвеевича Лаврова был рекомендован комиссией к применению в производство. Жаль скоро применять стало негде.
Завод продолжал грохотать металлом и коленчатыми валами, пах вредным производством в котором изготавливали передние и задние бамперы. Вроде всё как всегда, но до заката оставалось десять, может от силы пятнадцать лет. В то время много великих брендов умирало всуе. Спеленатый по рукам и ногам волокитой и безответственностью, колосс на глиняных ногах уже стонал и покачивался. Покачивался и стонал.

- Матвеич – задал как – то вопрос Грызлин. – А вот если завод закроется, что тогда делать будем? Скажем я, нигде и никогда вне стен этих корпусов не работал, страшно даже. Неужели там за углом существует другая жизнь, где народ ходит около рабочего места, то есть письменного стола, в чистой обуви, а не по машинному маслу.

- Ассенизаторами пойдём – хмуро пошутил Лавров. – Ты Антоха не бери в голову. Тем более я человек партийный, куда прикажут. Хотя все нормальные места, надо думать, давно заняты.

- Вот Вы уважаемая Тамара Николаевна, что о закрытии нашего завода думаете? – спросил у заглянувшей в скрипучую дверь, с портянкой отчёта в руках бухгалтерши.

- На букву х думаю – ответила та и прикрыла дверь, не войдя внутрь.

- Вот так – то – поднял вверх указательный палец Константин Лавров. – А ты говоришь купаться!

Между тем в огромной, затонувшей в нефти стране мало чего происходило. Несколько лет назад благополучно пережили Московскую Олимпиаду, на месяц построили коммунизм в отдельно взятом городе. Показали всему миру образцы показухи и самообмана. А потом чуть не через день начали меняться престарелые лидеры и Колонный зал дома Союзов работал с полной нагрузкой. Грузили усопшего на орудийный лафет и по всей Москве брели, шаркая подошвами об асфальт, на Новодевичье. Пока не пришёл молодой, но меченый на лысине огромным родимым пятном товарищ. Начал словесную перестройку.

- Ну, всё – однажды вернулся пораньше с работы глава семьи и её члены ещё не до конца понимая происходящего, тревожно затихли. – Произошло то, что должно было произойти.

- А что должно было произойти – испугалась Татьяна, а Марина чуть – чуть только переступившая пятнадцатилетний порог, даже выронила из рук учебник, которой она сегодня как раз собиралась прочесть. – Опять кто умер?

- На этот момент целый завод – махнул сразу обеими руками супруг. – Почил в бозе. Сказали можно акции приносить, за них кое – какие дивиденды может быть выплатят. А может и нет. Одному богу известно. И пойдём мы – все тридцать две тысячи сотрудников, солнцем палимые на биржу труда. Только там нас никто не ждёт и двадцать пять лет стажа на АЗЛК псу под хвост.

- Я тебе говорила давно уходить – заплакала жена. – Ты как бык упёртый, ничего кроме завода не видел, теперь будешь лапти сувенирные в Потапово плести и по рубль двадцать продавать.

- Почему по рубль двадцать?

- Дороже не купят.

- Можно ещё корзины из ивняка – подыграл Константин. – Жалко саней теперь на деревне нету, за неимением конной тяги, а то можно кошевы плести, уже не по рублю. Представляешь: едет председатель колхоза зимой на тройке, от коней пена, а кошева соломой застелена, мягко и красиво.

- Матери пока не говори – распорядилась Татьяна. – Старенькая она стала, переживать будет.

- Бедная бабуля – вздохнула Маринка. – Я думала она всегда молодая и шустрая будет. После того как дедуля умер, нам с ней и поиздеваться не над кем, она даже улыбается теперь по - другому. Грустно и мимоходом.

- Теперь все грустно улыбаться будем – подвёл итог глава семьи.

Но Таисия Матвеевна включила поиск, мобилизовала внутренние резервы и уже через две недели Константин Лавров работал начальником снабжения одного из славных и огромных научных институтов которыми напичкана родная столица.
Как – то сразу не заладилось. После живой и нервной работы протирание штанов на стуле было вещью абсолютно не заинтересовавшей его. С десяток клерков отдела, за день рождали один – два счёта, от силы три и благополучно сходив на обед, так же прозаично ожидали окончания трудового дня, ковыряя заточенными спичками в зубах. Научные подразделения снабжали себя сами. Ажиотаж наблюдался один раз в месяц. А именно в день выдачи чистого спирта по требованиям, для протирки научного оборудования. Вы смотрели фильм «Опасно для жизни?», вот примерно так начальники отделов выстраивались в очередь под дверью кабинета Лаврова.

- Матвеич, ну подпиши на один литр больше, уж больно оборудование испачкалось. Прямо на грани остановки. Весь нынешний календарный месяц экспериментировали – канючил у порога один.

- А у меня кладовщица целых два литра разлила, будто специально. Курам на смех – ещё упорнее наседал второй.- Попрошу компенсировать.

- Бог простит – ободряюще улыбался Константин, но подписывал. Знал, что не успокоятся, пока весь до капли не протрут. После этого два дня в институте было шумно, затем два наоборот тихо. Отходили. До следующего месяца. При встрече прятали глаза. Стыдились.
А потом в НИИ пришёл новый главный инженер. Свояк директора, справедливейшего Солончакова Михаила Ивановича. Генерал. И этим сказано всё. На первом же оперативном совещании долго и нудно рассказывал как его солдаты вручную катали каток, укладывая дымящийся асфальт на плацу. Был по детски удивлён узнав, что подотчётные ему начальники отделов сплошь люди гражданские и в каток впрягаться не будут.

- Тогда благополучно продолжайте заниматься своим изначально бесполезным Сифизовым трудом – глубокомысленно и твёрдо любил повторять генерал. – Если вам больше делать нечего. Напишу устав, выучите его от сих до сих, законспектируете.

Терпение кончилось довольно быстро. Не прошло и года. И тут Константину повезло. Ещё один НИИ специализировавшийся на разработках приборов охранных систем, организовал внутри себя технический центр по установке тех приборов на периметры ограждений. Там – то Лавров и приютил себя. Уже через год служил заместителем начальника управления. Так комфортно ему не было со времён АЗЛК. Получалось всё.

- Матвеич, откуда у тебя столько неистраченной энергии? – удивлённо спрашивали коллеги. – Только что был на складах, а уже бумаги подписываешь. Нам бы так.

- Стремитесь – улыбался Лавров.

- Стремись не стремись, а не получается у нас – посмеивался народ. – Уже пробовали – пробовали, но увы нам.

- Дорогу осилит идущий.

- Ну иди – иди, скатертью дорога, того и грузят, кто везёт, но завидно нам и по – хорошему желается тебе всех благ.

- Спасибо.

Словом легко работалось Константину, довольный приходил по вечерам домой. С достатком зажили, хотя и раньше особо не бедствовали. Одно плохо, маловата стала дача старая, да и далековато. В те лихие годы чуть не под окнами московской квартиры строились, а тут целая сотня километров, да по Симферопольскому шоссе, да в час пик. Как говорится на выходные, на дачу. На все два дня. День туда и день обратно.

- А давай новый дом построим поближе – предложил однажды на семейном совете Константин Матвеевич. – Поездим, повыбираем, купим. Собственно никто нас не торопит, но шевелиться надо. Цены, смотрите, на участки падают, надо ловить момент. И не в садоводческом товариществе, а в самой что ни на есть деревне, около пруда что б, в пределах пятидесяти километров.

- Ты вообще даёшь себе отчёт? – покрутила пальцем у виска Татьяна. – Из ума выжил.

- А чего? – азартно вмешалась Марина. – Я за. Два против одного, полное преимущество.

Второй дом строить не легче первого, это ещё величайший Леонардо да Винчи сказал. Вот так прямо выпил чару игристого и заявил во всеуслышание. Ему перечить тогда мало кто решался, себе в убыток. Константин вообще считал его главенствующим в скрижалях истории человеческой. Естественно после Спасителя. Хотя Спаситель вне табелей и рангов. Когда стоял, путешествуя по Франции, на могиле Леонардо, испытывал какой – то внеземной трепет, будто кто вторгался в его ауру и упорядочивал её. Даже фотография получилась чуть смазанная, хотя все остальные были солидного качества.
Так вот – не смотря на предупреждения великих товарищей, работа закипела. Строители из Средней Азии, прораб русский, деньги из золото – валютных резервов Лаврова Константина Матвеевича. До Чеховской дачи руки уже не доходили, а дом, как известно, без людей не живёт. Ветшает, скукоживается и бранится по ночам на пыльные звёзды. Но продаваться в чужие руки не очень – то хотел. Сколько раз, вот уже всё – договорились, утром следующего дня оформление, но ночью вдруг звонил покупатель и извиняясь отказывался. Пришлось снижать цену. Раз, другой, третий. Наконец дом сдался, поскрипел углами, словно коренными зубами и простился с настоящими хозяевами. Заодно как по мановению палочки засохли два шикарных плодовых дерева и ни с того, ни с сего упал с толстенной жердины расписной скворечник, прямо с желторотыми птенцами. Пришлось поработать МЧСниками, вызволяя их оттуда. Благо операция завершилась благополучно, скворчиха - мать долго благодарно кружила над участком, широко размахивая крыльями. Константин обнял на ходу  дом за шершавые углы, погладил по загривку семейного ежа, без промедления всегда приходившего к крыльцу на ужин и заплакал.

- Прощай дом – всхлипнул всеми фибрами души.

- Пока – ответил дом и отвернулся, пряча слёзы.

… А в тот день, на самом рассвете, багрово – фиолетовое солнце, поистине огромных размеров, вспучилось над горизонтом всем своим телом. Оглоушено затихли в немом бессилии грачи и будто бы остановилась в своём небыстром течении прохладная речка. Солнце висело над ещё не совсем проснувшимся Потапово словно в невидимом воздушном мешке, заслонив собой весь немалый горизонт, теперь ставшим сплошным багровым заревом. Постепенно потемнело до сумерек.
И вдруг явственно слышимый хлопок словно проткнул длинным шилом неестественного цвета небо. Солнце не задумываясь выскочило тогда на простор и стало, чтобы вы думали, самым что ни на есть обыкновенным, привычным светилом. Ласковым и утренним.

- Что это было? – открыл один, с растёкшимся вокруг фингалом глаз, спавший возле водопроводной колонки неопознанный мужик. – Как хотят хулиганят, спать не дают.

Давно состарившаяся Аршининская коза, уже несколько лет ничего и никого не боявшаяся, громко пошамкала ему в ответ беззубым от старости ртом. Далеко, за горой заплюхала лёгкими волнами речка, каркнул во всё горло один грач, за ним другой, третий. Округа вернулась к нормальной, повседневной жизни, будто ничего не произошло.

- Матрёна, выходи за водой! – закричала пришедшая с ведром к колонке Лузина. – Я тебе сон нынешний расскажу. По блату. Эх и красивый сон, прямо просыпаться не хотелось.

- Ну, рассказывай тогда – не замедлила явиться Лаврова. – Я чужие сны люблю разбирать по косточкам, больше чем свои.

- Я и легла – то вчера поздно, уж все Изауры закончились, а никак не усну и всё тут – начала исподволь соседка. – А посля вдруг провалилась, как в колодец. Проснулась даже мокрая. Правда, затем выяснилось, что это я потная вся. Форточки – то забыла открыть специально. Комаров сама знаешь сколько, питаются нами.

- Давай не томи – прервала её Матрёна Матвеевна.

- А ты меня не торопи, я сама споткнусь – обиделась Лузина. – Так вот сплю я и вижу, идёт вроде бы как в полумраке, со стороны районного центра, тень какая. И над ней сполохи света разные, то красные, то белые, то сиреневые, даже глазам больно.

- Эт ты крепко вчера набралась – закурил едкую цигарку сидевший на травке мужик. – Намешала всего. Я тоже один раз видел в глазах всякие – разные огни, а оказалось это я возле вокзала в Сусове сплю на лавке, ну а прибывший паровоз светит в меня всеми фарами, пар пускает.

- Ты иди отсюда рассол пить – всполошилась соседка. – Не приведи Господь такую жизнь вести.

Мужик, покряхтывая встал на четвереньки, постоял так минуту – другую и только затем, отставляя в сторону левую ногу, возвысился вертикально. Оказался он жителем соседнего села, неизвестно как оказавшийся на Егоровке. Натянул на лысеющую голову рваный картуз, приложился к цигарке и пошёл не солоно хлебавши в сторону магазина. Но там ещё, по случаю раннего времени, жизнь не теплилась даже. Хотя можно было и встретить такого же обездоленного жизнью, а может и не одного. А может и глоточек перепадёт. В этой жизни всяко бывает. Где – то щёлкнул кнутом пастух.

- Вот я и говорю – спохватилась Лузина. – У твоего двора, Матрёна, тень та остановилась и растаяла на мелкие колечки дыма. А зарницы продолжали вспыхивать, вспыхивать, вспыхивать – как салют. Красота. Потом проснулась, а тут солнце оказывается заполонило всё небо. Жуть.

- Либа пожар будет – пришла Аршинина, обойдя боком козу, задумавшую обглодать последний листок у высунувшегося из – за забора деревца. – Либа ещё чего хуже.

- Ну что было знаем, чего не было узнаем – рассудила Лаврова. – Мало ли что сон, они не всегда сбываются, бывало уж на что всё ясно, а поди ты, нет продолжения, так что Матрёна иди до дома и там уткам рассказывай про свои ночные видения, они тебе покрякают.

- Небось им интересно – засмеялась Аршинина.

- Да ну вас – поправила узелок платка Лузина. – Фомы неверующие.

День тот тянулся медленно – загребал пыль с дороги, подслушивал в проводах радио Русские Народные песни, соорудил небольшой вихрь, в поле за селом. В стороне бывшей «Сельхозтехники» звонко свиристели железные диски зубастых пил. Пилили пахнувшие свежей древесиной дощечки для поддонов. Производство доходное и попасть туда на работу удавалось не всем. Несколько человек на одно место. А потом, уже после обеда, день вдруг заторопился, упал
прохладой на траву и напустил на себя ранние сумерки. Вечер незаметно наступал бархатно – мягкий, с ниточками ветерка между деревьями и плодовыми кустарниками. Потапово встречало из стада скотину, поливало огороды, подводило итоги дня. Ничего не предвещало плохого.
Константин приехал уже в середине следующего дня. Матрёна Матвеевна лежала посередине большой комнаты, на застеленном скатертью столе. Лицо её было спокойно и жёлто – торжественно. Покрытая тёмным платом голова покоилась на иссиня – белой подушечке. В собранных на груди руках горела свеча. Трепетный огонёк словно пытался что – то сказать, но решался стесняясь. Было тихо, только где – то на кухне жужжала попавшая в плен запахов муха, да иногда гудел высоко в небе ничего не знавший о Лавровском горе самолёт. Вокруг сидели соседки. Слева Матрёна Лузина, иногда вытиравшая клетчатым платочком катившиеся по щекам слёзы. Справа Матрёна Аршинина, строгая и прямая, как фонарный столб. В ногах Матрёна Сыкина остановившийся взгляд которой неотрывно смотрел на упокоившуюся соседку. Варвара суетилась рядом, потерянная и не совсем ещё понимающая произошедшего. Матвей – младший курил на улице с мужиками.
По селу, иногда в одиночку, иногда парами шли старушки с узелками, попрощаться с Матрёной. Между проскальзывали и более молодые, под ногами которых суетились неугомонные детишки. Собаки поджав хвосты сгрудились во
втором от Лавровых проулке.
Константин вздохнул и не торопясь вышел во двор. Присел на лавку рядом с Матвеем. Долго молчали.

- Как же так? – наконец нарушил тишину Костя. – Не болела сильно ничем даже. И вдруг ни с того, ни с сего.

- Вечером легла спать в добром здравии – выдохнул бродячий сигаретный дым брат. – Мы с Варварой уж после неё часа через два улеглись. У неё в спальне было тихо, только мыши в простенке скреблись, да корова в хлеву чесала бок об стену. А утром зовём - зовём, а она не откликается – заплакал Матвей. – Как же мы без неё?

- Не знаю.

- Время всё лечит – незаметно присела рядом Татьяна. – Но мы теперь разом осиротели. И дети, и внуки, и невестки. Кто ещё, кроме неё утешит и подскажет? Доброе слово принесёт на блюдечке, с голубой каёмочкой? К кому собираться в радость и горе будем?

Хоронили её в благостный, солнечный день. За скорбным гробом шло, без преувеличения, всё село. А когда поставили гроб около могилы, вдруг из совершенно безоблачного неба грянул ливень – дождь. Природа заплакала. Таисия распахнула над матерью зонт и так стояли пока через минуту ливень не закончился. А  когда  опускали  Матрёну  Тимофеевну  в вечность могилы, вверху
преодолел сверхзвуковой порог воздушный лайнер и гром от этого, салютом прокатился по округе, отдавая земные почести попрощавшемуся с белым светом хорошему человеку. Старушки перекрестились, а бабка Сенягина, которую привели на погост чуть не волоком, под руки, помахала кулаком куда – то туда, за облака.
Время шло. Матвей с Варварой теперь налаживали хозяйство без пожилых родителей. Что – то получалось, что – то нет. Потапово, однако, продолжало утрачивать свой статус. Друг за другом заколачивались дома, а новых совсем почти не строили. Строил один Константин в деревне ближайшего Подмосковья. К осени дом стоял под красной крышей, обнесённый по периметру таким же цвета забором.

- Принимай объект, хозяин – явился радостный прораб. – Строителям пора на зиму в тёплые края, под бок жёнам и внукам. Уже и билеты куплены на самолёт. Помашут сверху руками, когда будут пролетать мимо.

- Обязательно – закивал седеющей головой среднеазиатский бригадир.

- Пошли тогда смотреть – не дал слабины Лавров. – Недоделки за ваш счёт. У меня деньги кончились. Были – были и вдруг нет.

- А у нас их и не было.

Дом солидно стоял возле самого пруда, непоколебимый и справный. Жаль родители не видели такой красоты, порадовались бы за сына. Костя теперь часто вспоминал их длинными вечерами, жалел и иногда плакал. Понимал, что уже ничего не вернёшь вспять, но тосковал. Гуляла метель по столичным улицам и паркам, заносила сугробами дворы и автомобильные стоянки, ветер срывал шляпы с памятников, распахивал полы одежды Лермонтова, ерошил волосы Александра Сергеевича и вырывал папиросу у Маяковского.
В один из таких зимних вечеров, под шум суетливой пурги за окном и начал свой первый рассказ Константин Лавров. Как – то само собой получилось начало, которое потянуло за собой середину, а уж там и окончание подоспело. Получилось хоть и коряво, но искренне. Тщательно переписал его в новый, пахнувший типографской краской альбом и затаился. Но однажды, уже под слякоть апрельской капели не выдержал:

- Татьяна, а ты знаешь, я самый настоящий рассказ написал. Хотите с Маринкой послушать? Только я очень переживаю.

- А почему не послушать? – искренне удивилась та. – Нам как раз в доме писателя и не хватает. – И намекая на музыкальную школу дочки, немедленно добавила – композитор уже есть.

- Ну, зови её, садитесь в кружочек, а я рукопись принесу – от волнения пряча задрожавшие руки за спину ответил ей Константин. – Будете моими музами и первыми слушателями.

- Ну, неплохо для начала – уже сразу же после прочтения скромно отозвались обе. – Зря ты переживал, работай над собой и результат не замедлит сказаться, не может не сказаться. Все более – менее сложившиеся писатели тоже с ранней прозы начинали, этого этапа никак не отменить. Всё должно быть в строгой очерёдности. Словом как из феодализма нельзя запрыгнуть в социализм.

- Правда?

- Правда, только правда и ничего кроме правды.

Писал короткими урывками, неведомыми озарениями, глубокой ночью, но к пятидесятилетию родственники издали его первую книгу, озаглавленную по названию одного из рассказов «Предназначение». Радость его была искренна и огромна как океан. Подпрыгивал словно ребёнок при виде яркой игрушки, словно под ногами была не матушка Земля, а пружинистая дорожка гимнаста.
Самый эксклюзивный экземпляр подарил директору предприятия Мишенину Трофиму Евгеньевичу. Тот был не менее удивлён, чем близкие. Прочитал первые строчки и ободряюще поднял кустистые брови.

- Ну, ты Матвеевич сказочно силён, желаю тебе поднять наш НИИ на новую информационную высоту. Не у всех ведь есть собственный писатель – искренне проговорил тот. – Не у всех.

Это уже после появятся повести и страшно сказать, романы. Но не будем бежать впереди буйного паровоза и оставим Константина размышлять над новым сюжетом, всему своё время.
Над Москвой ведь нарождается новое утро.