Воровка

Ехала я как-то в электричке. Только что миновали какую-то довольно крупную станцию. Народу вышло много. Зашло не меньше. Начали рассаживаться. Устраиваться.
Грубо и вежливо переругиваться. Все как обычно.
    Но тут же замечаю нечто необычное:
прямо перед моим взором начинает метаться какой-то многоцветный, сверкающий вихрь, к тому же громко и быстро вещающий что-то на полурусском языке и перемежающий почти каждую фразу каким-то "нанэ". Цыганка! И что это за "нанэ"
такое будет на её языке?
     Потом приковылял и её немолодой супруг цыган. Что-то повелительное скомандовал, и "вихрь" сам собой тут же затих.
      Я краем глаза начала рассматривать свою новую соседку. Вся она, как и любая уважающая себя представительница этого роду-племени, блестела,сверкала с головы до ног. "Блескучесть" её происходила от золотых-презолотых зубов, а также от не менее золотых заколок, торчавших в подкрашенных в рыжину волосах.
(Говорят, что так красятся цыганки, промышляющие воровством, чтобы лучше видеть друг друга в толпе и быстрее передавать украденные кошельки, чтоб не застукали с поличным. Так это или нет, точно не знаю. Но много раз слышала об этом.)Затем
она, эта "блескучесть", плавно переходила на кофточку, расшитую золотой нитью и заканчивалась где-то внизу в виде люрекса в сборчато-оборчатых юбках. А ещё...
от серёжек!
     Боже мой! Что это были за серьги! Естественно, они были золотыми.Но будучи таковыми,не выпячивались, не горели, а были очень скромны по своей природе, от рождения, или наоборот - от старости. Матовые, несколько затертые. Дивные! Чем они были так красивы - трудно объяснить в нескольких словах. Наверняка были они изготовлены мастером. Серьги были достаточно громоздкими, если присмотреться, даже
тяжеловатыми. И в то же время - такими изящными, лёгкими, что, казалось, летели по воздуху, жили своей отдельной от их владелицы жизнью. Откуда они взялись в ушах
цыганки? Может, она получила их по наследству? И кем они были сотворены? Я бы сказала, что изготовил их неизвестно где и когда живший умалишенный. Человеку с обычным складом ума не удалось бы это сочетание громоздкости, тяжеловесности, которое тянет вниз, к обыденности и рутине, обозначению ценности золота в граммах,и это воплощение желания парить и лететь над этим миром.
     Сверкая шальными, плутовскими глазами и постоянно что-то журча своему суровому спутнику жизни, цыганка то и дело трогала их своими длинными пальцами.  Серьги в ответ тихонько позванивали.
    Цыганку, как выяснилось, звали Роза (так к ней обращался муж). И в какой-то момент я догадалась, что разговор идёт на тему одной старушки, которая сидела по другую сторону прохода. Это в её сторону вспыхивали воровские глаза Розы, "находя свой отклик", как пишут в различных журналах, желая что-либо разрекламировать, в лёгкой ответной искре зелёного камушка, находящегося в центре серьги.Этот камушек как бы отвечал её недобрым замыслам и одобрял, поддерживал их.
     А не подозревающая ничего старушка в платочке сидела с сумкой-котомкой в руках
и иногда посматривала в окно подслеповатым взглядом. Или периодически копошилась в свой торбе. Откроет - достанет кусок пирожка, пожует. Закроет. Вновь откроет - достанет бутылочку с водой, попьет. Снова закроет. То извлечет какие-то пожелтевшие от времени бумажки. И забудет закрыть сумку. Видно все содержимое. Закроет. В какой-то момент бабушка вновь открыла торбочку и достала старинный кошелечек, закрывавшийся на замочек, в народе называемый "поцелуйчики". Заглянула внутрь. Положила в котомку, да так и забыла её закрыть. Стала опять смотреть в окно.
    А цыганка не сводила глаз со старушки. Она поняла, что бабушка плохо видит,пересела поближе к ней и взглядом уперлась в открытую сумку. Она будто и не собиралась скрывать своих намерений. Ей что-то говорил её суровый муж, но она начала входить в охотничий раж и ничего не желала слышать.
    Мне стало жалко бабушку. Я села напротив неё и говорю:"Закройте сумку! У вас кошелёк сейчас вывалится." А она мне:"Доченька, говори громче, я не слышу." Я ей гаркнула прямо в ухо. А она мне в ответ: "Да, такая уж молодежь пошла!" Я села рядом с нею, чтобы отделить воровку от потенциальной жертвы. Старушка что-то забубнила себе под нос. Разобрать было ничего не возможно.
     Затем объявили очередную станцию.
     Как всегда, разобрать трудно. Вот объявляющий бодрым таким голосом начинает: "Вж-вж...следующая станция..,"-эта часть фразы всегда отчётливо, а потом :"Вж-вж...во"или "Вж-вж...ка", или "Вж-вж...ок". Потом понятно и торжественно: "Двери закрываются! Будьте осторожны!"
     Бабушка приблизилась лицом к цыганке и переспросила:"Как?" Та не верила своему счастью. В этот момент её рука уже почти оказалась в сумке. Диктор что-то снова завжикал про следующую станцию. О том, что двери закрываются. И от резкого толчка жертва
сама свалилась в объятия желающей её обворовать.
     Что произошло дальше - уму непостижимо. Во всяком случае, моему уму.
     Старушка в мгновение ока оказалась в тамбуре и исчезла за закрывающимися дверьми. Электричка тронулась. В окно я увидела бабушкин платок, лежащий на плитах
перрона. И ещё - девушку с пучком светлых волос, быстро бегущую вниз по лестнице платформы.
     Я начала обдумывать произошедшее. Все стало ясно, когда я взглянула на цыганку Розу. Не веря собственным ощущениям, она ощупывала те места мочек ушей, где только что позванивали её чудесные сережки. Роза уже не была прежней. Она сидела бледная (если это слово применимо к цвету кожи цыганки) и растерянная. Муж побагровел.
    Мы приближались к следующей станции. Я пошла к выходу и подумала: "Однако!"
Больше ничего на ум не пришло.