Каверна. Часть первая. Глава 20

20

Как-то раз в августовское утро, когда мне стало лучше, я крутился перед процедурным кабинетом, чтобы сделать укол. Вдруг в открытое окно залетела ласточка и стала носиться по коридору. Она металась под потолком, звонко чирикая.
«Вот глупая», - подумал я. И поспешил открывать окна, чтобы ласточка могла вылететь. «Хорошая или плохая примета?» - вспоминал я между делом.

С другого конца коридора появился какой-то больной и, скинув с себя кофту, принялся размахивать ею, как бы выгоняя мух. Ласточка сделала еще несколько кругов, ныряя под перекрытия, как вражеский истребитель, и вылетела так же внезапно, как залетела.

Пришла Ира и, зажав рот рукой от ужаса, сказала, что умер Малой.

Я пошел к Малому, она пошла со мной.

Мы зашли в палату. Ничего не говорило о том, что тут кто-то умер. Тишина палаты душила... Киша не было, лишь Рома и Арсен, как ближайшие соседи, угрюмо сидели в атмосфере траура.

Я поздоровался и спросил:
- Где Киш?
- Пошел сестру Малого встречать, - ответил Рома. – У Малого же никого нет, кроме младшей сестры.
- Кто был… как он умер?
- Ночью футбол смотрел, - сказал Арсен. - А под утро, легкие выплюнул.
- Какой футбол? – удивилась Ира.
- Суперкубок, «Зенит» - «Манчестер», - сказал я.
- Под утро, около пяти, - продолжил Арсен, - мне не спалось, слышу что-то не то… зашел к ним в палату. Вижу, сидит Малой на корточках перед тазом, а кровь у него из горла хлещет. Он глазами что-то ищет, задыхается, воздуха ему не хватает. Полный таз почти вышло: сгустки, комки какие-то. Потом в один момент Малой вздохнул: «О-ох…» - и остался сидеть у двери с открытыми глазами. Взгляд был у него такой странный, как будто удивленный.
- А Киш где был?
- Киша не было, он еще с вечера уехал. Утром только приехал, - объяснил Арсен.
- М-да… видимо Малой переволновался ночью, болея за «Зенит», и под утро открылось кровотечение, - сказал я, как бы самому себе.

Когда Арсен рассказывал, я вспомнил такой же случай, который видел сам.

Было это в тубзоне весной 2000 года. Этапом пришел в отряд худощавый мужичок. Одной руки у него не было, рукав висел, он его в штаны заправлял. Побродил мужичок неприкаянный неделю по отряду, тогда переполнено было, на пальму (второй ярус) ловко забирался.

Так вот, возвращаюсь я как-то из жилзоны в отряд, день солнечный, веселый. Гляжу, сидит этот мужичок на корточках возле жестяной урны, которая перед входом в барак стоит (в неё зэки окурки и чайные нифиля бросают). Посмотрел на меня виновато, отвернулся к урне, кровь горлом у него как хлестанула, алая-алая, рубиновая, резанула глаз на ярком весеннем солнце. Озираясь по сторонам, ища помощи, сделал вдох доходяга и на выдохе снова кровь... Так же, как рвёт человек, только кровью. Смотрит такими глазами, будто хочет сказать: «Извините, что так… я не хотел урну пачкать», или страх в глазах. И помочь некому. Воздуха наглотаться не может. Надо дыхание успокоить, да кровь не дает. Захлебывается человек.

Прошел я быстро в отряд, к завхозу.

- Петруха! – кричу. - Вызови санчасть!
- Да вызвал уже! – отзывается Петруха из каптерки. – Два раза звонил! Дайте ему соленой воды попить!

Приковылял контролер с двумя шнырями. Посадили этого беднягу на носилки и унесли.

Вечером зашел я к Петрухе.

- Как там этот бедолага?
- До больницы не довезли, - ответил Петруха и, показывая на томящуюся кружку чифира, кивнул своему шнырю, - разливай. 

Я вышел от завхоза и подумал: «Мы даже имени его не знали».   

- Соберем деньги, поможем с похоронами, - сказал я Роме и Арсену. - Вы тут, на этаже соберите, а я по больнице пройдусь.

Пошел по больнице. От кого, думаешь, могла прийти помощь, одни сочувствия. А про кого не думал, совсем незнакомые люди, подходили, интересовались, куда собираем и протягивали по возможности.

Мы вышли во двор. Со стороны морга приближался Киш. Он подошел к нам немного рассеянный, поздоровался и стал что-то искать по карманам. Рома протянул ему сигарету, но он отказался, нашел и закурил свои.

- Откуда, Киш? – задал я глупый вопрос.
- Из морга… С сестрой Малого встречался, - посмотрел он на меня. – Теник, я в шоке. Прикинь, сестра бедолага, даже забрать его не может, некуда. Завтра, уже договорились, отсюда поедем на кладбище.
- Киш, вот, - протянул я собранные деньги, - я поехать не смогу, помоги там.

На следующий день, ближе к вечеру, вернулся Киш. Сразу нашел меня и стал рассказывать:
- Теник, все красиво сделали, – загибал он пальцы. – Повезли, похоронили, помянули по русскому обычаю. Прикинь, я выпил на кладбище, да! Лобастый накатил! Короче, какие расходы были: транспорт, могильщикам, мы помогли. На остаток я купил сигареты, сладости, и дуракам отнес. Правильно же?
- Да, Киш, правильно. Молодец.
- Пойдем к нам, посидим, чай попьем, - предложил он.

Мы накрыли стол на веранде и поминали Малого. Вдруг Киш спросил:
- А где Патрикеевна? Позови её.
Я пошарил по карманам.
- Позвони ей, я мобильник в палате оставил.
- У меня денег на счету нет, - сказал Киш. – Хотя… у меня осталась сим-карта Малого. Там, по-моему, были деньги.

Он переставил сим-карту. Я позвонил Ире, попросил спуститься и прихватить мой мобильник.

Пришла Ира, протянула мобильник и стала возмущаться:      
- Ты с ума сошел?! Представь мою реакцию, только сегодня похоронили Малого, и тут мне звонит Малой. Вы сдурели?! Что за шутки?! У меня чуть сердце не остановилось. Я сразу не догадалась, что его сим-карта осталась у вас.

Ира присела за стол, как капризная девчонка и прослезилась.

Потом она часто показывала ручку, которую ей подарил Малой и открытку с днем рождения. Несколько раз Малой снился Ире, и она каждый сон пересказывала мне.
Малой был хороший парень, жаль, что судьба не предоставила ему второй шанс. Как это обычно бывает, мы начинаем понимать жизнь, когда ничего уже не исправить. Если бы молодость знала…

В начале сентября Ира засобиралась домой. Позвонил её бывший муж и признался, что паспорт у него.

- Я на несколько дней, - сказала она. - Заберу паспорт, разберусь с этим мудаком, а то он меня в покое не оставляет.

Ира уехала и пропала, её мобильный был недоступен. Я позвонил на домашний, но этот звонок ничего не прояснил. Подняла то ли мать, то ли сестра, услышав мой голос, ничего внятного не сказали, кроме того, что её нет, и поспешили положить трубку. Я не знал, что думать и волновался.

Через неделю Ира вернулась, но в ней произошла какая-то перемена, я не мог понять, но что-то было не так.

- Ты позвонить не могла? – спросил я с укором.
- Нет.
- А мобильник почему был выключен? Я не знал, что и думать? То жить без меня не может, то уехала и ни слуху, ни духу!
- Я была сильно занята. Мой муж не хотел паспорт отдавать. Говорит: «Давай я тебе присуну последний раз». Я его послала куда подальше. Тогда он говорит: «Верни деньги, которые я на квартиру давал». Когда мы с ним жили, я двухкомнатную в Тереке покупала, он добавлял. Теперь потребовал назад. Я взяла кредит в банке. Пусть подавиться! Всю неделю этими делами занималась. Лишь бы от меня отстал, лишь бы его никогда не видеть!
- Сволочь! – отрезал я. – Как бы там не было, прожил с тобой четырнадцать лет. Трубу по-женски удалили, в этом и его грех есть. Чтобы от армии откосить, не погнушался малолеткой. Оставил тебя инвалидом и еще хватает наглости деньги забирать. Мужчины так не поступают.
- Черт с ним, - сказала Ира. – Просто обидно… Я этот кредит буду три года выплачивать, а этот… у него уже на третий день денег не было. Пробухал все, алкаш.
- Паспорт хоть забрала?
- Да, конечно.
- Ну и ладно. Хотя, если бы меня послушала, заявила в милицию. Вам бабам не западло. Его бы прищучили за кражу документов. Посидел бы недельку в отделе. Рад был бы твоему встречному заявлению, и забыл бы про все тысячи.

Но это были не все новости. На днях Ире сказали, что, оказывается, у неё туберкулеза нет, все рассосалось, и её выписывают.

- Я здоровая! – радовалась она.
- Видимо, у тебя было воспаление легких. А у вас в Тереке опытного фтизиатра нет. На рентгене увидели затемнение и сразу в больницу. А тут тоже врачи… Сколько ты пролежала?
- С мая месяца.
- Почти четыре месяца потребовалось понять, что у тебя нет тубика. Теперь понятно, почему тебе тубические таблетки не шли, - вспомнил я. - Это же хорошо, радуйся!
- Я так Федоровне и сказала, что ты меня вылечил, – веселилась Ира. – Заберу выписку и домой!               

Ира уехала, толком не попрощавшись. Я не понимал, почему она так себя повела? То ли пребывала в каком-то чувстве расставания и хотела резко прервать отношения? То ли забыла обо всем от радости? Не знаю. Но она уехала, когда меня не было в больнице. Девчонки рассказали, что видели, как она торопливо проходила по коридору с сумкой и кучей пакетов.

Правда, через неделю Ира позвонила и сказала, что приедет за выпиской. Она действительно приехала. Сначала прошлась по делам и только потом позвонила мне.

- Ты где? – спросила она.
- Во дворе на лавочках.

Мы с Кишем грелись на сентябрьском солнышке. Около нас крутилась молодежь, грызли семечки, курили, рассказывали анекдоты.

Ира вышла из корпуса и направилась к нам. Она была одета в черный кожаный плащ, который как-то нелепо сидел на ней. Она эффектно смотрелась лишь издалека – солнце стекало с прядей волнистых светло-русых волос на черную кожу плаща. При ближнем рассмотрении же было заметно, что туфли и поля черных брюк имели следы осеннего сельского бездорожья. В руках был рулон выписки и рентгеновских снимков.

Ира подошла, широко улыбаясь, я бы сказал, заливаясь улыбкой.

Киш подскочил с лавочки и, обнимая Иру, громогласно проговорил:
- Ты в натуре Патрикеевна!

Она присела с нами, ей насыпали семечек. Патрикеевна стала что-то рассказывать, смачно грызя семечки. Она приветливо общалась, окруженная общим вниманием, не обращая внимания на меня. Пробежала какая-то прохлада, отчужденность, будто я просто знакомый.

Ира забрала кое-какие вещи и плед в прозрачном портфеле. Я поехал провожать её на вокзал. Она положила вещи в маршрутку, мы постояли немного, маршрутка тронулась, Ира поцеловала меня и уехала.

Вернувшись в больницу, я почувствовал пустоту, будто лишился части себя, все потеряло здесь смысл. Ощутил, что значит задыхаться. Трудно было находиться в палате, все напоминало об Ире. Стены давили. Я уходил из палаты и бродил по больнице целыми днями, возвращаясь в отделение к отбою, а в палату ко сну.

Все больничные проходимцы были рады, что я стал больше бывать среди них. Ведь до этого я вел себя, как семейный человек, и уделял им внимание только по мере необходимости.

Многие говорили, что Ира мне не пара. Что я в ней нашел? Я выслушивал таких советчиков и соглашался. Только почему-то тосковал по ней.