За линией фронта. Часть третья -4

   Начальник контрразведки Ленинградского фронта Давыдов связался по прямому проводу с Москвой. На связь с ним вышел начальник оперативного отдела войск НКВД при Ставке ВГК Левицкий Даниил Аркадьевич.
- В бригаде у Старостина погиб начальник штаба объединённых партизанских отрядов Сабуров Павел Николаевич. Он был убит ножом во время совещания командиров кем-то из своих партизан. Ситуация чрезвычайная, Даниил Аркадьевич, - упавшим голосом докладывал Давыдов.
- Мы уже в курсе, - помолчав немного, ответил Левицкий, - Деев Алексей Григорьевич сегодня утром прислал радиограмму. Ситуация, и правда, критическая. Ставка готовит директиву о наступлении двух фронтов в сторону Ленинграда на прорыв блокады города, а тут... такое! Вы правильно беспокоитесь... Считайте, что оборона в Песчанках уже известна противнику.
- Что же делать? Мы так надеялись на то, что партизанские соединения будут той сдерживающей силой в Новгородском коридоре, которая не позволит пробиться к 18 армии пополнению и боеприпасам. Готовится совместная операция Волховского и Ленинградского фронтов, а из-за одного, может быть, единственного шпиона в нашем тылу, да ещё у партизан - она ставится под угрозу срыва.
- Это, думаю, вам теперь аукнулось то, что ещё летом под Ленинградом вам не удалось взять немецкого лазутчика после истории с солдатом, задержанном под Старой Руссой. Ведь этот немец так и скрылся, не взяли вы его!..
- Мы предполагали, Даниил Аркадьевич, что он ушёл обратно к себе в тыл, и больше подобных попыток прорыва на нашем участке не было, но, видимо, просчитались... Уже тогда майор Деев дал команду Сабурову по сбору информации на людей, вновь прибывших в партизанские отряды начиная с апреля месяца. Что-то ему, Павлу Николаевичу, удалось выяснить, поэтому и был так предательски убит. Нашли только блокнот с его последней записью, там только одна строка: "...Подставное лицо - но не тот, о ком я думал..." Вот - больше он ничего не успел написать, и рассказать, тоже ничего не успел, - докладывал Давыдов.
- Да, жаль Сабурова. Опытный кадровик, прошедший Хасан и Финскую, тяжело ранен был под Москвой ещё осенью сорок первого и после госпиталя оставлен в резерве, а потом возглавил штаб партизанского соединения, оставшись в тылу вместе со Старостиным. Сколько прошёл военных дорог, испытаний, а тут... Чудовищно и нелепо!.. - продолжал Левицкий. - Мы сейчас готовим приказ для майора Деева под утро скрытно с развед-батальоном отойти на новый рубеж, а тут для видимости пусть Дроздовцы окапываются и, пусть сообщит немецкий агент, что работы по старым координатам продолжаются полным ходом. За это время батальон уже подойдёт к рубежу - излучина реки Луги - Новгород и зайдёт в тыл 18 немецкой армии. Там соединится с отрядами Свиридова и Дмитриева и начнёт строить новую оборонительную позицию одновременно с глубокой разведкой в немецком тылу. Вот этот оборонительный узел и будем считать основным на случай прорыва к вам вражеских подкреплений со стороны 16 армии группы "Север".
- Думаете, осилит? - с волнением в голосе спросил Давыдов.
- Он тоже не мальчик и опытный в боевых действиях офицер - осилит... Вы со своей стороны тоже не разевайте рот, не выставляйте напоказ противнику формирование ваших ударных частей, замазывайте подход новых сил и средств, дезинформируйте и вообще, активнее работайте с агентурой, - Левицкий негромко вздохнул в трубку. - Мы предполагали что-то подобное, после того, как начали проваливаться явки агентуры под Старой Руссой и уже был готов запасной вариант действий, который и предполагал ложный укрепрайон вблизи озера Ильмень, но события нас опередили и теперь мы должны их догонять... Итак, если будут какие-то изменения, докладывайте - и держитесь там! Скоро на Волховский фронт вылетит инспекция вместе с Жуковым Георгием Константиновичем, возможно потом и к вам долетят, сообщим об этом заранее. Ну, всего вам хорошего и удачи полковник Давыдов! - Левицкий повесил трубку, а сам отправился на доклад в Оперативный отдел Ставки ВГК.

  В первых числах декабря был получен приказ для штабов партизанских соединений Северо-Западного фронта остаться на месте и занять оборону на тех позициях, на которых они находились на момент этого распоряжения. Для майора Деева и его батальона приказ был совсем другой: нужно было рано утром 6 декабря скрытно покинуть место дислокации и выдвинуться по лесному коридору в сторону Новгорода, оставить своих радистов для переговоров с партизанскими штабами, чтобы не насторожить немецкую агентуру и передать полномочия по укрепрайону отряду Дрозда. Батальонная рация во всё время движения до нового района - должна молчать.

  Село Песчанки быстро осталось позади. Уходя оттуда, майор уносил с собой неприятный осадок от всего случившегося там и теперь, оставляя Дроздовский отряд на произвол судьбы, было как-то неспокойно. Да, рядом находилась бригада Старостина, более мощная и оснащённая всем необходимым для длительной обороны и на случай прорыва мотопехоты противника с боями они все вместе отойдут в глухой лес, но ведь они будут стоять до конца, и об этом Алексей твёрдо помнил, они советские партизаны, ни на шаг не отойдут... А вражеский разведчик у них в тылу уже сработал, передал все данные про оборону и численность войск бригады. Деев понимал, уходя из Песчанок, что эти отряды теперь остались для приманки, а значит на полное уничтожение, если вдруг немецкое командование пришлёт ещё и карателей. От этих мыслей ему стало даже тяжело нести на плече свой автомат, он тянул вниз и Алексей постоянно поправлял его, как очень тяжёлую ношу, которую он сейчас нёс и в своём сердце. Успокаивало то, что рядом были его верные товарищи, стократно проверенные в боях и разведке солдаты и младший командный состав. Он сейчас мысленно перечислял всех поимённо, они представали перед его глазами и ни в ком он, Алексей Деев, не сомневался, даже Геллеровская группа сроднилась и стала своей. Да-да, и они тоже были уже свои ребята, на которых он мог полностью положиться, но тут же заноза снова ранила его сердце и тупая боль возникла под лопаткой от пришедших мыслей - а ведь Старостин, тоже доверял своим людям, как родным и, вот такой крутой поворот...
Близился к завершению первый день перехода, наступала холодная зимняя ночь. Укрытий не было никаких кроме палаток, которые решено было не вытаскивать, чтобы с утра снова не собирать. Отдыхать было решено на подводах и под ними, разведя рядом спасительные костры. Вокруг временного лагеря выставили боевое охранение и стали собираться на ночлег.
Под одной из подвод Гераленко нашёл Деева и сразу нырнул к нему на "огонёк".
- Алексей Григорьевич, мы завтра примерно к полудню подойдём к селу Иваницкому и, там же рядом будет Князевка - вышлем туда сперва разведку? - спросил начальник штаба, раскрывая карту перед носом у Алексея.
- Нет, - развернувшись к нему, ответил майор, - не будем мы никуда никого посылать, Валентин. Пойдём скрытно в обход всех сёл и деревень сразу до Киреева, там уже будут стоять Свиридовцы, а потом в излучину Луги вместе с ними - партизаны Дмитриева там уже занимают свои оборонительные позиции.
- Опасаетесь, что нас могут выследить на марше? - сверкнув глазами, спросил Валентин.
- Нет, но предчувствия у меня нехорошие. Надо подстраховаться на всякий случай. Одним словом - идём скрытно, вдали от сёл и дорог.
- Понятно!.. - и Гераленко выполз из-под телеги, отряхнулся и направился к костру погреться.

( "Лесные переходы в зимнюю стужу, это то тяжкое бремя, которое мы все хлебнули сполна. Но согревала мысль. - а впереди ждёт что-то грандиозное, в чём мы все будем принимать активное участие и оно, это событие, приблизит момент сокрушения тёмных сил и мы сможем быть полезными той стране, которая, как родная мать приняла нас в свои объятия, и которой мои соотечественники принесли столько чёрного горя..." - Юрген Геллер, "Воспоминания солдата", Берлинское издание, 1976 год.)

  Директива Ставки на прорыв блокады поступила 8 декабря. Руководство Волховского фронта к этому времени претерпело изменения. Членом Военного совета фронта по инициативе Верховного был назначен генерал Мехлис, а начальником штаба - генерал Шарохин. Генерал Стельмах возглавил штаб Юго-Западного фронта. Не знал Кирилл Афанасьевич, что видится с ним в последний раз: (21 декабря Стельмах погиб в бою, об этом Мерецкову в тот же день сообщит командующий фронтом генерал Ватутин.)
  Конечно, генерал Шарохин был более опытный штабист, ещё до войны он окончил Военную академию Генштаба, а в ходе войны был заместителем начальника Генштаба. Против его назначения Мерецков не возражал, хотя ему жаль было отпускать Стельмаха. Но так решил не он, а Сталин, о чём Кирилл Афанасьевич честно заявил Григорию Давидовичу.
- И Мехлиса, и Шарохина прислала ко мне Ставка, - сказал Мерецков, - так что я не ставил вопроса о твоей замене. Но ты уходишь к моему другу Ватутину, он тебя знает и в обиду не даст. Передай от меня ему привет.
- Скажу честно, мне не хочется от вас уходить, - голос у Стельмаха дрогнул. - Я же воевал с вами рядом в самые тяжкие дни...
- Не переживай, Григорий Давидович, - успокоил его Мерецков. - Главное ведь не в том, где ты воюешь, а как ты воюешь.
  Интересной была у Мерецкова встреча с генералом Мехлисом. Когда тот прибыл в штаб, Кирилл Афанасьевич, поздоровавшись с ним, спросил:
- Что, прибыли меня инспектировать?
- Нет, Кирилл Афанасьевич, - тихо ответил Мехлис и, как показалось Мерецкову, в его голосе прозвучала неуверенность. - Меня назначили членом Военного совета Волховского фронта.
  Мерецков смутился, какое-то время молчал, не зная, что ответить, но вскоре обрёл прежнее спокойствие и, слегка улыбаясь, промолвил:
- Ну что ж, начальству виднее, куда вас направить, была бы только польза. Ну, а коль прибыли ко мне, будем работать вместе. Можете тут располагаться и чувствовать себя как дома!
  Мехлис, однако, остался стоять:
- В мае я был на Крымском фронте, как представитель Ставки, - заговорил он негромко, чуть потупив взор, - но я не обеспечил организацию обороны и меня освободили от всех должностей. Вы знаете об этом?
- Знаю, Лев Захарович, - усмехнулся Мерецков.
- И что вы на это скажете?
- У любого военачальника могут быть неудачи на фронте. Были они и у меня. Лекарство для выздоровления здесь одно - извлечь урок и трудиться в полную силу. Как это говорил Лев Толстой? Думай хорошо, и мысли созреют в добрые поступки!
- У Льва Толстого есть и другие слова, - улыбнулся Мехлис. - Он говорил, что дело не в том, чтобы знать много, а в том, чтобы знать из всего, что можно знать, самое нужное.
- Я не Лев Толстой, но коль речь идёт о нашем военном деле, сказал бы так: долг превыше всего, и тот, кто честно исполняет его, герой.

  По всем вопросам у Мерецкова была полная ясность, единственное что беспокоило его и даже настораживало: смогут ли бойцы с ходу прорвать блокаду? Должны! В его делах и поступках никогда не просматривалось самодовольство, а тем более бахвальство, самоуверенность - может быть, хотя он знал, что истинные дела всегда просты и скромны, и свидетельствуют если не о таланте тех, кто их совершает, то о большой силе воли, которую они проявляют. Чего-чего, а воли у Кирилла Афанасьевича было столько, что другие могли позавидовать. И всё же, удастся ли прорвать блокаду? Эта мысль преследовала его, хотя волноваться оснований не было. Правда, участок между населёнными пунктами Липки и Мишкино, куда будет наноситься главный удар, обороняла всё та же 18-я армия генерала Линдемана. Он был сильно укреплён, с разветвлённой системой противотанковых и противопехотных заграждений, со сплошными минными полями... Утешало то, что 2-я ударная армия генерала Романовского была ударной группировкой фронта, усиленной танками и артиллерией, а с воздуха прикрытой самолётами 14-й воздушной армии генерала Журавлёва.
 "У нас всё готово, лишь бы непогода нам не помешала", - сказал командарм Журавлёв. Сам он был лётчиком высокого класса, когда требовалось, мог сесть в кабину любого самолёта и поднять его в воздух.

  Мерецков поручил начальнику штаба генералу Шарохину провести командно-штабную игру и отправился в Ленинград на встречу с командующим фронтом генералом Говоровым. Вернулся он поздно вечером довольный, собрал в штабе своих помощников и заявил:
- Мы с Говоровым обговорили все вопросы совместных действий в предстоящем наступлении. Определили рубежи встречи фронтов, наметили серию сигналов, чтобы свои войска не принять за войска противника... Словом, я доволен встречей и уверен, что польза от неё будет! А теперь подробно доложу вам, о чём мы договорились...

  В первой половине января 1943 года неожиданно на фронт прибыли представители Ставки - маршал Ворошилов и генерал армии Жуков. Мерецков узнал об этом в последнюю минуту и не смог встретить их на аэродроме.
- Ну, добрый день, хитрый ярославец! - Лицо Жукова на морозе раскраснелось, на бровях ещё не растаяли паутинки инея. - Ветер колючий, как игла... Послушай , Кирилл, давно хочу спросить, почему Иосиф Виссарионович называет тебя хитрым ярославцем?
- У него бы ты и спросил, Георгий, - слукавил Мерецков.
- А чего спрашивать, и так всё ясно, - упрекнул его Климент Ефремович. - Ты же родом из Ярославля?
- Я в Рязанской губернии родился... И давайте про это забудем, про "хитрых" и так далее... Я рад, что ко мне приехали такие видные военачальники, - улыбнулся Мерецков. - Но хотел бы знать, чем обязан?
  Жуков захохотал.
- Ну ты, Кирилл, даёшь! - воскликнул он. - Мы будем координировать действия ваших фронтов, когда начнётся операция. А теперь за работу!
Он сбросил с себя шинель, фуражку и, глядя на Мерецкова, попросил его разложить на столе рабочую карту, потом развернул свою. Генерал Шарохин мигом всё сделал.
- Ну-ка, хитрый ярославец, покажи на карте, где вы с Говоровым наметили прорывать блокаду Ленинграда?
- Вот здесь, севернее Ладоги, - Мерецков ткнул карандашом в красную точку на карте. - Расстояние между нашими фронтами двенадцать километров, вот и получается, что мой фронт должен преодолеть шесть километров вражеской обороны и столько же Ленинградский.
  Жуков внимательно разглядывал карту. Линия фронта тянулась через буреломы, лесные чащобы и болота, и по небольшим холмикам-островкам, возвышавшимся над стылой землёй.
- Направление сложное, - раздумчиво произнёс он и неожиданно спросил о другом: - А где член военного совета Мехлис? Я что-то его не вижу.
Мерецков сказал, что фронт скоро начнёт наступление и он послал Мехлиса во 2-ю ударную армию.
- Лев Захарович нервы тебе не треплет? - усмехнулся Жуков.
- Пока с Мехлисом у меня мирное сосуществование, - ушёл от прямого ответа Мерецков.
  Маршал Ворошилов в это время о чём-то беседовал с начальником артиллерии фронта генералом Дегтярёвым и к их разговору не прислушивался, но Жуков знал, что Климент Ефремович, как и он сам, Мехлиса недолюбливал.
- Если Мехлис станет тебя поучать, мешать работе, дай знать мне, я поговорю с Верховным, - заметил Жуков. - Я найду что сказать Иосифу Виссарионовичу.
- Добро, Георгий Константинович.
 
  Жуков в целом одобрил задумку Мерецкова, где и какими силами нанести удар по обороне фашистов, но подчеркнул, что успехов можно добиться, если действия Ленинградского и Волховского фронтов будут строго согласованы.
- Я говорил по ВЧ с генералом Говоровым и его тоже предупредил на этот счёт, так что имей в виду, - сказал Георгий Константинович, глядя на Мерецкова.
  Он хотел закурить, но в портсигаре было пусто, и он попросил папиросу у Ворошилова. Тот достал из кармана пачку папирос и нечаянно уронил на пол фотокарточку, которую перед самым отъездом на Волховский фронт ему вручил фотокорреспондент "Красной Звезды". Жуков поднял её.
- Кто это? - спросил он, разглядывая лейтенанта в форме лётчика. - Мне знакомо это лицо, где-то я видел его.
- Это же сын Михаила Фрунзе - Тимур! - Ворошилов взял фотокарточку и спрятал её в карман. - Когда после операции в двадцать пятом Фрунзе умер, я взял на воспитание его детей - сына Тимура и дочь Таню. - Он вздохнул и продолжал. - Потом Тимур окончил военную авиашколу, в сорок первом стал лётчиком. Участвовал в боях под Москвой...
- Тимура Фрунзе уже нет, - грустно промолвил Жуков. - Девятнадцатого января сорок второго года в воздушном бою на него напали восемь немецких самолётов, два из них Тимур сбил, но и сам погиб. На имя Верховного мы тогда послали реляцию, чтобы ему присвоили звание Героя Советского Союза посмертно, что и было сделано.
- Героем Тимур стал, но я зол на авиаторов, которые не уберегли сына легендарного Михаила Фрунзе, - грустно произнёс Ворошилов.
- Мне говорили, что парень он был горячий, рвался в самое пекло, у него был характер отца, - Жуков помолчал. - Вот что, Кирилл Афанасьевич. Я хотел бы побывать в войсках. Через два дня тут поднимется свинцовая буря, и важно поговорить с бойцами и командирами, какое у них настроение, может, штаб что-то упустил, есть время поправить... Давай вместе съездим, а маршал Ворошилов обговорит некоторые вопросы с начальником штаба. Вы, Климент Ефремович, поедете с нам?
- У меня есть вопросы к начальнику штаба, - улыбнулся маршал, - так что поезжайте...

  В ночь на 12 января войска Волховского фронта заняли исходное положение, а сутки спустя 14-я воздушная армия генерала Журавлёва нанесла массированный удар по вражеским позициям. Взрывы сотен бомб перепахали землю. Затем заработала артиллерия, более двух часов она обрабатывала передний край врага, потом наши дивизии ринулись вперёд. На участке, где была особенно крепка оборона гитлеровцев, весь день шёл ближний бой, нередко наши бойцы сходились с немцами в рукопашной схватке, наконец гитлеровцы не выдержали и стали сдаваться в плен. Узел сопротивления противника был уничтожен, и 327-я стрелковая дивизия, позже переименованная за мужество и стойкость в 64-ю гвардейскую, с ходу атаковала 207-ю охранную дивизию немцев, обходя её с севера.
В разгар боёв на КП фронта поступило донесение о том, что на станцию Мга прибывают немецки пехотные и танковые части и генерал-фельдмаршал Кюхлер, командуя войсками, бросает их в сражение, стремясь остановить наступление войск Волховского фронта. Кроме того с новгородского направления сняты две дивизии 16 армейской группы противника и направлены на подмогу 18-й немецкой армии. Но их встретили на подходе к излучине реки Луга партизаны объединённых отрядов Свиридова и Дмитриева, а сзади им в тыл с востока ударил батальон спецвойск, под командованием майора Деева, который скрытно занял свой оборонительный рубеж, и обе немецкие дивизии завязли в нашей обороне.
  Всю ночь не утихали бои. По всей линии фронта горели яркие огни: то взрывались бомбы и снаряды, то в небо взлетали ракеты и тысячи трассирующих пуль, то открывали ураганный огонь по вражеским позициям гвардейские миномёты. Генерал армии Мерецков уверенно руководил боем. Связь действовала непрерывно, и комфронтом по ходу боёв постоянно связывался с командармами и комдивами, отдавая необходимы распоряжения. Когда ему сообщили, что генерал-фельдмаршал Кюхлер бросил в бой свежие силы, сняв войска с других участков, Мерецков вызвал на связь комдива 18-й генерала Овчинникова, чья дивизия входила во второй эшелон, и приказал нанести удар по противнику. Поддержанная 98-й танковой бригадой, эта дивизия прорвалась к Рабочему посёлку. Преодолевая сопротивление врага, сюда с запада подходила 136-я дивизия Ленинградского фронта. Вражеская оборона трещала по швам, всё короче становилась полоса, отделявшая Волховский фронт от Ленинградского.
- Товарищ командующий, осталось преодолеть один километр! - необычно громко доложил генерал Шарохин.
На седьмые сутки упорных боёв рано утром 18 января волховчане сделали решающий бросок и смяли остатки вражеских войск. В снежной пелене волховчане увидели солдат в белых халатах, приближавшихся к Рабочему посёлку. Как по команде, те подняли автоматы выше плеча. Свои, ленинградцы! Волховчане и ленинградцы обнимали друг друга, и с их горячих губ срывалось одно великое слово - победа!..

  К зоне прорыва подъехал на "виллисе" генерал армии Жуков. Он вышел из машины, и бойцы сразу его окружили.
- Молодцы, ребята! - Громкий голос Георгия Константиновича разорвал морозный воздух. - Так и надо бить фашистов, чтобы не зарились на нашу землю!..
Жукову в этот день, день завершения прорыва блокады, было присвоено звание Маршала Советского Союза.

--- --- ---

  Немного оглушённый ближним разрывом гранаты Гераленко, грязный и без головного убора, вытаскивал из развороченного окопа раненого майора Деева. Он тащил его из последних сил с огневой позиции подальше, потому что немецкие танки уже начали утюжить наши оборонительные проходы и блиндажи. Уже третьи сутки они удерживали двумя партизанскими бригадами и одним стрелковым батальоном две немецкие моторизованные дивизии. Силы были на пределе и теперь уже можно было отойти из немецкого тыла поближе к позициям Волховского фронта - они выполнили свою задачу и сдержали натиск противника на подходе к прорыву двух фронтов, тем самым сломав немецкое наступление для пополнение сил вражеской 18-й армии. Но отойти оказалось, ещё сложнее, чем принять бой. Втянувшись в затяжное сражение уже невозможно было отойти без тяжёлых потерь и, собрав силы для последнего броска, наша объединённая бригада ударила по флангам противника, чтобы зажать в тиски их ударную группировку. Немцы быстро перестроили позиции в центре и пустили на наши укрепления танки...
  Валентин Гераленко вытащил майора из окопа и ползком, подтягивая за собой его неподвижное тело, двигался к лесу. У опушки взрывалась и грохотала земля, взлетали в воздух кусты и деревья, поднимая к небу оголённые корни. К ним незаметно подполз Данила Коршунов санинструктор, приподнял голову Алексея, по его лицу и вискам текла алая кровь. Осколок на излёте попал в голову в тот момент, когда майор вылез из блиндажа в ближний окоп, он увидел в бинокль танки, что шли в обход их позиций.
- Алексей Григорьевич!.. - тряс его Данила, но Деев не приходил в себя.
  Вместе с Валентином Гераленко они дотащили майора до леса, по полю в их сторону, отстреливаясь, начали отходить солдаты разведывательного батальона.
  Фашисты не выдержали и зажатые в плотные тиски с флангов, были рассеянны. Объединённая партизанская бригада двинулась за ними вслед, обходя их с тыла и не давая возможности снова собраться в ударный кулак. Остатки вражеских дивизий, спешно стали покидать свои позиции и отходить в полосу обороны своей 16 армейской группировки.

  Майор Деев был доставлен на базу партизанского отряда Дмитриева, оттуда по рации связались с Ленинградским фронтом. К вечеру на подготовленную площадку сели сразу два самолёта с продовольствием и боеприпасами, разгрузившись, стали вместе с санинструкторами вносить туда тяжело-раненых. Придя в сознание на несколько минут, Деев отдал распоряжение начальнику штаба Валентину Гераленко принять командование батальоном, а вместо себя начальником штаба назначить капитана Семёна Пыльникова, командира третьей роты.
Самолёт с ранеными приземлился в Ленинграде. Его сразу, ещё на бетонке встретили санитарные машины и распределили пациентов по госпиталям. Алексей тоже попал в один из Ленинградских фронтовых госпиталей, о чём сразу было доложено его руководству из оперштаба Северо-Западного фронта.

  Этой страшной ночью в своей московской квартире Ольга проснулась в слезах и холодном поту. Она закричала во весь голос, тем самым разбудив маму, которая вбежала к ней в комнату и села рядом на кровать.
- Что, что, Оленька, что случилось?! - прижимая дочь к себе шептала Елена Тихонова.
- Мама, у меня всё болит в груди, мне страшно!.. Какой ужасный сон!.. Я видела Алексея в огне, на нём горела одежда, пламя было ярким и сильным, а я не смогла его сбить. Я повалила его на землю и пыталась погасить огонь руками и... проснулась. Мама, с ним что-то случилось нехорошее, я чувствую!.. - и Ольга сползла с кровати и встала на колени перед матерью. Она закрыла лицо руками и в голос зарыдала.
- Позвони завтра комиссару Анохину в военкомат, пусть выяснит всё про твоего Алексея, а сейчас успокойся, нельзя так... Что ты себя изводишь, это всего лишь сон. Успокойся, детка, успокойся!.. - и мать, склонившись над ней, стала успокаивающе гладить Ольгу по голове.

  Она еле дождалась утра, а с рассветом стала крутить диск телефона и дозваниваться в военкомат. Информация оттуда и правда, была убийственная - Деев Алексей Григорьевич тяжело ранен и находится в ленинградском госпитале.
  Ольга тяжело опустилась на стул в коридоре, где на стене висел телефон, установленный в их квартире, сразу после того, как Тихонова приехала в Москву на лечение. Её оперативное руководство посчитало это необходимым, так как работница структуры НКВД и полковая радистка была в резерве и могла в любую минуту снова понадобится. Её чёлка взмокла от холодного пота, трубка прилипла к ладоням, но повесить на аппарат она её не могла. Ольга снова начала крутить диск телефона в этот раз она пыталась связаться со своим руководством, чтобы найти Березина, который находился сейчас в Сталинграде в штабе генерала Ерёменко.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.