Писатель года. рассказ

Не хотел об этом писать... но не могу.. мочи нет терпеть...

-Здравствуй, брат! Гомерем буе сине эзлэдем, коткаручым минем!
Слова, произнесённые на татарском языке с до боли знакомым каким-то акцентом имели простой смысл: “Всю жизнь искал тебя, спаситель мой!” Мужчина постарше меня, весь седой, во впалых глазах блесят как бриллианты слезинки... Где же мог я его видеть? Где? Ведь столько жизней пришлось спасать... Вот, в прошлом году машина на трассе перевернулась – все трое меня спасителем считают... Глубже в память – лес дремучий! Как командировка – везде горе, везде кровь, смерть, раненные... Где же мы встретились? Ведь прямо в глаза смотрит – значить точно на войне! Но где? Телосложение, ясное дело, горца, но не чеченец же... И оттенки акцента в голосе, и манеры... они какие-то другие...
Никак афганец? А ведь татар там очень много! И язык своих предков они почитают и берегут. И акцент к тому же... Мы и сами там на татарском разговаривали...
-Я столько лет тебя искал... Уже и отчаялся было найти. Я ведь ничего о тебе не знал – только имя. И то как в бреду... Но Аллах милостив! Послал свою помощь! Вот...
Он медленным, свойственным только аксакалам, движением, бережно достал из сумки журналы.
-Только мой спаситель мог одалеть эти испытания...
Это были журналы “Идель”, где напичатался мой роман “Путь к истине”.
-Я сон потерял, я каждый номер десятки раз перечитывал... Потом стал тебя искать. Потом узнал, что в Москву приедешь. Узнал, что тебя награждать будут! О, Аллах! Как я тебе благодарен за эту встречу! И вот я здесь... На Пушкинской площади...
Точно – афганец... Но когда и где мы встретились? Ведь чтоб так всю жизнь искать – такая должна быть причина, что нисчем сравнить нельзя!
Фархат, так представился мой старый-новый знакомый, хорошо владел русским языком. Но, видно от волнения, сбивался и путался. Потому говорил по татарски, да и мне это было приятно: звучало искренне.
-Ну, за встречу... Дуа... Аль-Фатиха...
...Агуде биллахи миняж шайтан раджим...
Голоса наши, хоть вроде и говорили тихо, звучали довольно громко. Это я потом уже понял, что вместе с нами читали ещё сдесяток человек: Фархата, седого аксакала, сопровождала его многочисленная семья! Спереди стояли дети, за ними те, кто постарше. И так несколько поколений.

Тот день был необчно ясным. Солнце, несмотря на то, что уже середина сентября, пекло так, будто середина лета. В горах стояла такая тишина!!! Будто и нет войны вовсе, невольно хотелось нежиться на солнце, наслождаться его запоздалым теплом, которого так не хватало в предыдущие дни. Дунул ветерок. За пару секунд он усилился, достиг своего апогея и пошел на спад. Этот порыв холодного и влажного ветра, что потянул с ущелья, донёс до нас запахи, которые были там. Хоть и группа была в полном составе, впереди мы были только втроём. В одеянии бушменов. Бушмены – это такой народ, которых считают дикарями.
А назвали так коренных жителей впервые англичане. Сначала – в южной Африке. Смысл слова – кустарник. Куст. Дерево в общем. Всмысле – сорняк. Поначалу это слово применялось как знак унижения, того, что англичанин брезгует ими. Коренным населением. Считая ниже себя, недостойным считаться человеком. Количество и территория английских колоний становилось всё больше и больше. И везде, где коренные народы вели дикий или неоседлый образ жизни – им прилипало это унизительное название. Так “появились” бушмены в Сахаре, Иране, даже в Индии... Постепенно название перестало быть оскорблением. Обросло определённой таинственностью, даже величием! Также и в Афганистане...
Никто не знает, где они живут, их очень трудно увидеть: они как часть этой природы, этих гор, этого мира... Возможно поэтому, даже воинствующие стороны стараются им не навредить. Чего, конечно, не скажешь про американцев! Они, если замечали бушмена, открывали прямо дикую охоту на них! Сафари – чтоб совесть у них лопнул!!! Бушмены, хоть и глубоко мирные люди, обидчиков своих никогда не оставляют безнаказанными. Я никогда не слышал, чтоб они пользовались оружием, их оружием была сама природа. То камень с горы упадёт именно в нужную точку в нужное время, то гроза ударит в обидчика... Постепенно такие моменты становились легендами и передовались из уст в усты. Конечно же, ещё и обростали вымыслами. Наша операция тоже должна была способствовать жизнеспособности этих легенд.
Ветер приносил запахи. Запах влаги, травы и камней. На этот раз он имел чётко выраженные другие оттенки: там был запах кожи и пота животных. В нашей группе курящих не было. Ни  одного курящего! Все осознанно вели здоровый образ жизни, да и сам род нашей деятельности обязывал быть правильными, аккуратными и осторожными. Речь не только о курении, татуировки делать тоже было нельзя. Скажу больше: доктора прикладывали все свои знания и усилия, чтобы на теле после ранений не оставались не то швы и шрамы – даже следа! Нельзя было нам иметь особые приметы... А табачный дым... Так он не только вреден – ещё и выдавать будет! Вот представьте только: даже сейчас при своём уже стареющем организие, с высокой достоверностью могу определить, что курил человек, проходящий по улице, да сколько часов назад. Даже находясь сам в огороде. Считай, на расстоянии почти 50 метров! Это как расстояние чуть больще, чем между двумя электрическими столбами! А в те годы, когда мы были гораздо моложе, конечно же были в форме намного лучше... Запах животных. Точнее, идут ишаки. И не один. Несколько. Да и запах не первой свежести: идут, понятно, не первые сутки. Это караван. Авангард каравана. Сам караван идёт следом. Там в основном груз на верблюдах. На безопасном расстоянии. Если авангард попадёт в засаду, ввяжется в бой, а может просто потеряется, то караван – основной караван – примет соответствующие меры. Чаще –попытается спасти груз, спрячется в горах и выделит ударную группу для защиты от нападения и спасения авангарда.
-Ждём, ребята! Гости скоро появятся!
За время, как прибыли в точку, а это без малого уже 4 часа, тепловые датчики несколько раз давали сработку, но визуально никого и ничего обнаружить не удалось. Хоть и смотрели постоянно в оптику, даже горного козла – и того не видели! В глюк аппаратуры не верилось. Да и чувство, что мы не одни, беспокоило изнутри. А это чувство нас ещё никогда не обманывало!
-Усилить внимание! Все 360! Основной сектор – та сторона от тропы...
С поворота появился первый ишак. Рядом человек в челме. Лица не разобрать. Слишком далеко. Идёт. Слегка оглядываясь по сторонам. Обычный человек, возможно и не заметил бы, что он оглядывается – уж слишком осторожно он это делал. Опытный. Не первый раз, значит, караван ведёт. Через несколько минут появились ещё двое. Параллельно идут. Ишаки скраю, по краю тропы, сами посерёдке. Ещё давно, во время первых ещё инструктажей, как-то нам про это рассказывали. О том, что ишак для них – как броня. А если упадёт – как баррикада. Что через тело ишака пуля не проходит. Невольно вспоминаю ещё одну восточную мудрость, тоже из инструктажей:
“Сесть на ишак – позор. Слезть с ишака, причём прилюдно – двойной позор!”
Внимание, сосредоточенное на этих, с авангарда, конечно несколько ослабило нашу общую бдительность, но всё же не помешало засечь движуху на противоположной стороне. Между камнями сдесяток человек осторожно готовились к нападению. Выходит, не только мы пасли этот караван. Значить и сработка аппаратуры не была глюком электроники: иногда всё-таки они мелькали. Хоть на мгновение, ведь для аппаратуры и этого достаточно! Но кто они- нам неизвестно. С такого расстояния знаков различия не разобрать... Да и... Нет вроде на них никаких знаков. Вариантов немного. Самый простой – наёмники-беспредельщики. Но тогда они бы действовали аккуратнее. А может повстанцы? Вполне возможно. Среди них мало настоящих специалистов военного дела. Хоть и с самого детства они при оружии... Да и чувствуют они себя в горах куда свободнее, чем какой-либо житель мегаполиса в собственной спальне... Вот же – не видели мы их до тех пор, пока они не начали открыто передвигаться! Хотя приборы и засекали их... Интересно, а нас они не засекло случайно? Нас троих, в одеянии бушмена? Остальные-то за горной грядой – там место вообще идеальное, будто камней кто-то специально так и сложил. А мы на склоне. Считай, как на открытой местности.
Те, кого считали до сих пор неизвестными, усердно готовятся к нападению... Испортят, похоже, наши планы! В голове как молнии, мелькают варианты исхода предстоящего боя. вариант первый: победят. На самом деле, это вполне возможно. Но! Сейчас они считают, что это караван, видят только троих. А между тем с поворота появились ещё двое. По лигике моего мышления должны быть ещё двое. Именно они и должны иметь оружие посерьёзнее. Хотя бы крупнокалиберный пулемёт... Вот и получается – вариант второй... Не смогут... Что тогда? Отступят? Куда? На том склоне, где они – выше, сам склон, как на лодони! Спрятаться там негде! Расстреляют их, как курапаток! Я ведь всё-таки за главного противника принимаю этот авангард каравана! Подсознательно считая этих неизвестных за союзников. Даже единомышленников! Вариант третий. Пожалуй, самый худший. Караван почти рядом, тогда ударная группа прибудет за считанные минуты. И прибудут они не плотной группой, а, скорее всего рассосредоточенно по склонам. Засечь их будет трудно. Вот тогда придётся жарко! Эх, несмышлёныши! На явную смерть ведь идёте! И нас под неоправданный риск...
Теперь ещё вариант. Уже четвёртый. Они вовсе не за караваном, а отвлекающий манёвр. Сделают по выстрелу точно в цель и исчезнут. А основная группа, после того, как караван покинет ударная группа, нанесут удар. Логично! Я бы так и планировал. Но мы запланировали свою операцию совсем по другому. В наши задачи ни перестрелка, ни смерть этих полсотни возможно наемных простолюдинов, не входит. Мы должны уничтожить груз. Из базы на территории Пакистана идёт большая партия “Стингер”ов. Это серъёзное оружие. Нельзя допустить, чтоб прошли... Потому и расчитывали на внезапный шквальный огонь как по началу, так и по концу каравана, вынудив их уплотниться. А потом просто сжечь всё! Люди бы разбрелись по камням, а караван на тропе останется – им некуда деться! Вот тогда и сделают свой фейрверк наши шарики – эксперементальная взрывчатка ударного действая, которого мы по свойски назвали “Сорокопятка”ми. Эффект от каждого шарика – как удар фугасного снаряда этой легендарной пушки  Великой Победы! Этот пластиковый шарик вполне реально прицельно бросить до 50 метров! Вот поэтому и одеты мы в одеяние бушменов: простые погонщики верблюдов, которые обычно к тому же и не вооружены, веруя в святость бушменов, скорее всего, если увидят нас, упадут на колени и начнут молиться. А те, кто останется стоять – безбожники. Вероятнее всего – наёмники. Они только и подлежат уничтожению. Пока с ними будут вести беседу СВД с глушителями с удобных позиций сверху, мы втроём сумеем приблизиться настолько, что можно будет закидать шариками груз. Двухслойные плащи бушменов, специально для нас шитые из кевларовых тканей с подложкой из синтетического материала, способного при механическом ударе пули превратиться в местную “воздушную подушку” и тем самым добиться эффективной защиты, давали нам право быть бесстрашными, чувствовать себя суперменами в этой бойне. А после все уцелевшие в один голос утверждали бы, что из пустоты возникли три бушмена и караван исчез! Ведь остальных никто и не видел бы!
Но...
Из-за этих самодеятельных героев, вся операция может оказаться на грани срыва.
Медленно ползут минуты. Так и не дождавшись последней пары, эти неизвестные открыли огонь. Зря они это сделали. Ох, как зря! Но теперь уже нет возможности переиграть. Плотный автоматный огонь, при других случаях может и дал бы хороший эффект, но сейчас... Нет... Им просто снайперскими винтовками работать надо было. За мгновение ишаки стали “баррикадой”: в них попадали, пожалуй все пули автоматчиков. В ответ им полетели заряды ручных гранатомётов. Одна за другой умолкали огневые точки. Хоть и сняли ребята первого и вторую пару, никак не могли убрать первую пару – с нашей стороны их закрывает огромный, величиной с средний дом, валун. Тут заговорил ДШК – подтянулась последняя пара. И их не достать! Позиция у них слишком удобная! Если б замолчал этот чёртов пулемёт, я бы бросил шарик первой паре. Уже подобрался... Да тоько не высунешься...
В этот момент наверху происходит взрыв. Со склона отрываются камни и этот камнепад накрывает пулемётную точку: это кто-то из ребят жахнул из подствольника! Следующий взрыв – взрыв мною брошенного шарика, завершил бой. На той стороне признаков движения не заметно. Может есть кого спасать? Втроём, прыгая по камням, проверяя попутно тела боевиков авангарда и в то же время не теряя бдительности, выходим на противоположный склон. Вот и первый раненный. Тяжело. Проникающее осколочное. В грудь. Промидол даёт ему сил... Но ненадолго.
-А... Бушмен... Не смогли мы... Зло остановить...
Делает несколько судорожных движений и умолкает.
-Прости боец... Неправильный был бой... Эх, согласоваться-то могли ведь...
Движением ладони закрываю его уже незрячие глаза.
Где-то рядом, совсем рядом издаётся стон. На плато больше никого – метнулся к краю: внизу обрыв. Там ещё один. Видно взрывной волной отбросило.  До него метра два с половиной. Держится за камни. Всё лицо в крови. Пытается что-то сказать, но не может. Выходит только стон.
-Тьуз... (терпи *на татарском), – говорю.
Ни верёвки, ни чего-то ещё... Почему же? Лежат два автомата... Ремни! Чем не верёвка? Осмотрев остальных, подоспели ребята. Ничего, втроём мы его вытащем. Хратаю один ремень на одну, другой на другую руку. Без слов всё понимая, делаем точные движения. Сверху держат за ремень, тянусь вниз.
-Тотын!(хватайся!)
Ветер качает ремень, афганец, сквозь пелену крови на глазах его еле видит. Наконец ухитряется схватить его зубами. Тут же резким движением хватается руками. Всё. На поверхности. Ещё одно мгновение. Глядя в глаза, что-то хочет сказать, улыбается, и тут же теряет сознание.
-Шприц!
Пробегаясь пальцами по телу, понимаем – шанцы малы. Рёбра –всмятку, правая нога сломана. Да ещё в двух местах! Снимаем с автоматов всё, что можно: цевьё, шомпол, затворную крышку... Всё, что можно как шину использовать. Заматываем теми же ремнями. К тому времени живительная влага бежит по жилам и возвращает пострадавшего в реальность.
-Я, ничек? (ну, как?)
-Бушмен... Татар?
-Эййе, туган. Тьуз. Бар да яхшы булыр... Алла бирса! (Да, родной. Терпи. Всё будет хорошо. Аллах поможет!)
-Исеменне эйт... (имя своё назови...)
Ничего не думая, ответил. Назвал своё имя.
-Илгиз мин. Сойлэшмэ. Коченне сакла. (Илгиз я. Не разговаривай. Силы береги.)
Нарушение сделал... Имя своё назвал! Как часто мы не думая совершаем поступки, а потом, спустя годы, выясняется, что именно эти поступки были единственно правильными и верными! Видно, воля Аллаха... А ведь тогда я себя ещё верующим не считал...
Нарушив радиомолчание, в наушниках прозвучала фраза:
-Гости идут...
Куда нам раненного?
-Седативную!
Раненный отключился. Хоть он не увидит предстоящего кошмара...
Ударная группа шла, разделившись на три части. По четыре – склонами и семеро по тропе. Как сделать так, чтоб боя не было? Ведь иначе нам каравана не видать, как собственных ушей! Наверху, на склоне, думали так же. А как иначе? Мы обучены думать одинаково!
Группа, что шла по тропе, дошла до пулемёта, заваленного камнями. Звучали слова, смысл и содержание которых мы в основном недопониали. Но были и много татарских слов. Так что общее представление – есть. Четверо сразу стали разбирать завал, трое пошли следующую “баррикаду” осматривать. Обе четвёрки на склонах получили окрик, чтоб прочёсывали склоны. Те, что на нашей стороне склона, почти сразу крикнули, что трупы нашли. Это было понятно по интонации. С каждой минутой приближаются к нам. Правда видеть они нас пока не могут: камень, прислонившийся к скале, надёжно защищает от постороннего взгляда. Да и... Там, неверху, ребята их давно держат на крестике! Любой их опромедчивый шаг – последний. Вот, один из этих четверых подошёл к самому обрыву, откуда совсем недавно мы вытащили раненного. Смотрит вниз. Не дай бог, повернётся!!! Увидит нас... Бесшумными пистолеты только называются. Вот, наши. Эта особая модель разработана специально для такой работы, но даже он издаёт определённые звуки. Ведь что такое звук? Это колебания водуха на чувствительном человеческому уху участке частот. Чем больше амплтуда этих колебаний – тем громче воспринимаем мы этот звук. Тефлоном покрытые участки сопряженных деталей подвижных частей как раз и должны снижать этот уровень. Но это приводит к тому, что оружие быстро “стареет”, изнашивается и теряет свои боевые качества. Иными словами – ресурс маленький. Поэтому пистолеты ПСБ, те самые бесшумные, нам приходилось менять раньше, чем успевали к ним привыкнуть. Магазинов 10 выпустил – хватит... И глушитель к тому времени уже не тот, асбест начинает сыпаться, и задиры на полозьях затвора появляются...
Повернулся! Ещё до того, как он что-то успеет понять, пуля уходит в цель – попадает в левое колено! Ещё одно мгновение – он летит в пропасть с ужасным криком. Прибегат второй – и его туда же. Также, подстрелив колено! Но этот упал “поосторожнее” и зацепился за тот самый куст, откуда мы буквально только что вытащили этого бойца. Остались двое. Подозрительно будет, если всех подстрелим! А ведь нам надо, чтоб караван пришёл сюда! Другого такого удобного места нет. Оставшиеся двое, на глазах которых упал их товарищ, прибежали к самому краю. Каков соблазн! Сразу двоих отправить! Удержался. Вместо этого лёгким движением натягиваю сетку на липучках на вход нашего убежища. Выглядит как настоящая паутина! Даже паук есть! Огромный, мохнатай. Пластмассовый, правда...
Эти двое что-то крикнули тем, что внизу. Оттуда старший с ещё одним стали подниматься сюда. Посмотрели, поорали,и, похоже старший этим двоим приказал достать того, который кое-как держится за камни... Те двое, что уже пытались как-то дотянуться до своего товарища, схватились рука-за-руку, а третий стал их придерживать. Спускаются. Уж мы-то точно знаем – не дотянутся! А зато какая цель!!! Одна пуля – и трое летят в пропасть! Да ещё по пути зацепив того, кого только что спасти хотели! Ужасный крик прерывается грохотом падающих камней... Такая страшная смерть...
-Мать вашу!!!
Главный, сорвавшись с места прибежал к обрыву. Прозвучали ряд матерных слов на чисто русском языке. Никак русский? Вот это оборот... Пистолет сам опустился – руки ослабли. Переглянулись. Ребята качают головой.
Пусть живёт...
К тому же – нам ведь караван нужен...
Махнув рукой, матерясь как последний сопожник, оставшийся один старший возвращается обратно. По интонации и жестикуляции, чередованию матерщины было ясно:
-Очищайте проход да сообщите каравану – пусть идут.
Отлично сработано. Ребята с вершины по радио коротко:
-Ждём.
Двое ушли обратно – каравану сообщать, двое, со старшим втроём, ушли вперёд. Разведовать дальнейший путь. Оставшиеся пятеро остались чистить проход. Время идёт. Закончив растаскивать трупы, людей и ишаков, они их и хоронить не стали, уселись скраю и, похоже решили забить чилим (курить лёгкий наркотик на травах). Ну, какие они вояки после этого?
Время работало на нас. Те трое, скорее всего возвращаться не будут. Теперь они – авангард каравана. В общем, боевое охранение каравана теперь сильно пострадало: сначала те семеро с авангарда, потом мы пятерых, эти оставшиеся уже под кайфом, а те трое – при желании даже возвращаться не успеют!
Завершилось всё как было запланировано изначально. Фугасы сработали как надо, погонщики разбрелись меж камней, снайперы отработали сдесяток целей, наши шарики сожгли дотла всё, что было можно и нельзя. Местами даже камни поплавились... Несколько погонщиков видели нас – трёх могущественных бушменов, сжигающих караван магическими движениями рук. Мы на это и расчитывали: легенды пойдут...
Удивлённые и полные страха взгляды провожали нас, уносящих раненного.
Шли недолго. Только повернули за поворот, из ниоткуда появились трое. Бушмены. Настоящие. Сделав поочереди поклон, самый старый легкими шагам подошёл к нашему раненному. Остальные остались без движения. Будто это не люди вовсе, а статуи. Только ветер колыхал на них обрывки одежды. Проведя жилистой рукой по телуон шептал какие-то звуки, похожие на слова. Закончив, поднялся, посмотрел мне прямо в глаза. Было такое чувство, что мы разговариваем. Без слов. Мы отступили на несколько шагов и прклонили головы. Сделали мы это поверх нашего желания, будто по велению сверху, по приказу всемогущего. Когда подняли головы, уже никого не было. Ни трёх старцев, ни нашего раненного... Лежал только мой плащ, испачканный сочившейся из ран кровью...
Столько лет прошло – а всё будто вчера. И взгляд бушмена, и лёгкий ветерок, гуляющий по ущельям...
И вот теперь стоит передо мной тот самый афганец, которого мы вытащили тогда из цепких и холодных рук смерти. Рядом с ним его дети, внуки, правнуки...
*
Эх, были бы живы теперь соколы мои...
И они могли бы иметь внуков да правнуков...
Как она беспощадна, война... Уничтожает не только тех, кто идёт с оружием в руках и погибает в бою, на поле битвы, а и их ещё нерождённых детей. Убивает будущее. И каждая спасённая жизнь – это вклад. В это самое будущее.