Адель

Девочка по имени Адель была моей подопечной вот уже десять лет. Она почти не выросла за последние годы, и выглядела очень неопрятно. Какая-то запредельная худоба, давно немытые волосы, стянутые в тощий хвостик, костяшки сцепленных пальцев, как у маленькой старушки, и старый, вытянувшийся свитер на пять размеров больше. Я знала, что она любит донашивать вещи своего деда, а бабушка не в силах её уговорить одеваться по-другому. Я, молча, смотрела на неё, а девочка всё говорила и говорила, и говорила связно и грамотно. Как будто долго готовилась к нашей встрече и заучила наизусть всё, что хотела мне сказать. Она всегда рассказывала мне про своё житьё — бытьё со всеми подробностями. Но в этот раз Адель говорила серьёзно, и о таких вещах, которые отдавались в моём сердце тупой болью.

— Вы представляете, вот сидишь дома, занимаешься своими делами в хорошем расположении духа. И вдруг раз, что-то щелкает, и ты уже приуныл. Причём не просто взгрустнулось по ходу жизни, а приуныл конкретно, до истерики. Тебя трясёт, а ты не знаешь, что случилось, почему тебя вдруг вывернуло наизнанку. Выходишь на балкон, а во дворе никого нет. Ну, вот совсем никого, и тебе становится страшно. Сразу вспоминаются все фантастические фильмы про то, как люди оставались совсем одни в мире, и лишь изредка находили кого-то ещё. В такие минуты я безумно рада даже противному соседскому мальчишке, который вдруг вылетит на велосипеде из-за угла, и тут же умчится по своим делам. Мне говорили, что это называется спонтанными приступами паники, корни которой нужно искать в моём прошлом. А мне всего шестнадцать лет, и я полжизни дома просидела на домашнем обучении — какое у меня прошлое? Родителей я не помню, бабушка и дедушка люди тихие и скромные, они последние четырнадцать лет только и делали, что меня поднимали в прямом и переносном смысле. Любят они меня очень, потому что у них кроме меня никого нет. А у меня кроме них…

Девочка на секундочку замолкает, замирает и смотрит куда-то поверх моей головы, потом спохватывается и продолжает:

— Я не хочу, чтобы они из-за меня переживали, поэтому всегда отбрасываю мысли о смерти. А умереть мне хочется всегда. Ну, или почти всегда. Я для своих родных обуза.

Я смотрю на костыли, которые девочка аккуратно положила рядом со стулом на котором сидит, и вспоминаю зачем ко мне пришла эта посетительница. Я уже не слушаю её, и снова пролистываю личное дело с которым не расстаюсь четыре дня. Демешева Адель Сергеевна, место рождения Марсель, Франция. Опекуны — Демешевы Илья Матвеевич и Лидия Васильевна, обоим глубоко за семьдесят. А Илья Матвеевич ещё и инвалид второй группы по зрению. Я помню, с каким трудом, в послений раз, им продлили опекунство над внучкой, вот этой самой Аделью. Родители Адели погибли в автомобильной аварии, когда малышке едва исполнилось два года. Девочка тоже пострадала, у неё были практически полностью раздроблены кости ножек. Не смотря на множество операций, она так и не смогла ходить как следует.

Я снова прислушиваюсь к тому, что говорит Адель.

— Или вот, встанешь резко из-за стола, и споткнёшься о собаку, которая выставила свой хвост посередине дороги, и пугаешься больше чем она. Потом ещё и совесть мучает, что сделала больно зверюге, хотя совсем этого не хотела. Собака уже давно забыла про то, как я её пнула со всей силы, а у меня сердце сжимается от того, что не могу ничего исправить. И таких моментов бывает великое множество.

— Адель, можно мы поговорим о деле, из-за которого я тебя к себе пригласила? — Я перебила девочку не потому, что мне надоело выслушивать её откровения, я просто должна сообщить ей новость, которая может перевернуть всю её жизнь.

— Да, конечно… — Словно извиняясь говорит Адель и смотрит на свои костыли.

— Несколько дней назад нам передали письмо из Франции, из города Марсель. Ты родилась в этом городе, и у тебя там остался дедушка, отец твоей мамы. Его зовут Мишель Декруа.

— Я знаю. — Неожиданно резко отвечает Адель и напрягается.

— Твой дедушка умер три года назад, и по его завещанию, ты являешься единственной его наследницей.

— Умер? — Адель вскидывает брови. — Значит, поэтому он не приехал к нам, как обещал… — Адель сглатывает слюну, и некоторое время молчит. — А мы с бабушкой подумали, что он нас обманул.

— Нет, он вас не обманул. Здесь письмо для тебя. Оно на французском языке, ты сможешь прочесть?

— Смогу. — Адель прищуривается, и берёт сложенный вчетверо листок бумаги.

Я жду, пока девочка читает письмо от давно умершего деда, и делаю вид, что разбираю бумаги на столе, а сама наблюдаю за ней. Адель хмурит лоб и шевелит губами. Потом поднимает глаза и спрашивает меня:

— А кто такая Мари?

— Это сестра твоего французского дедушки.

— Понятно. — Говорит Адель и снова углубляется в чтение.

Теперь она не шевелит губами, а только пробегает глазами по строчкам. Наконец письмо прочитано, и Адель откидывается в кресле.

— Это все правда, что он здесь написал? — Спрашивает Адель снова прищурясь.

— Правда.

— Я всё поняла. Мне нужно поговорить с бабушкой и дедушкой.

Адель берёт свои костыли, тяжело поднимается и выходит в коридор, где её ждут опекуны.

Я давно вышла на заслуженный отдых, и много времени провожу на даче. Однажды, в самый жаркий июльский день, к моим воротам подъехала незнакомая машина, из которой вышел мной старший внук Антон. Я наблюдала из окна, как он открыл дверь водителя и помог выйти из машины очень красивой, элегантно одетой молодой женщине. А она наклонилась и достала из машины трость. Антон предупредительно проводил её до калитки, потом отошёл к машине. «Что ещё за фокусы?» — подумала я, когда увидела, как незнакомка идёт к дому одна.

— Добрый день, Наталья Семёновна! — Сказала женщина и сняла тёмные очки.

— О, господи! Адель! Адель Демешева! — Адель бросилась ко мне на шею и мы обе разрыдались.

Теперь я её узнала, и удивилась, что не узнала сразу, как только она вышла из машины. Ведь я вспоминала о ней каждый день в своих молитвах. Она была единственная из всех моих подопечных, о ком у меня до сих пор болела душа. Восемнадцать лет назад она уехала во Францию со своими дедушкой и бабушкой, и вступила там в права наследства. Не только того, что оставил ей дед Декруа, она унаследовала имущество и деньги всех своих бездетных французских родственников. Маленькая калека Адель стала миллионершей, и я очень переживала, как она справилась со свалившимся на неё богатством.

И вот эта маленькая Адель стоит передо мной. Она превратилась из гадкого утёнка в прекрасного лебедя, и даже почти не хромает.

— Простите меня, что перестала писать. — Наконец заговорила Адель. — Мне очень многому пришлось учиться. А ещё на моих руках было семь стариков, включая русских бабушку и дедушку. Теперь их осталось только двое — тётя Мари, и дядя Ален, они брат и сестра деда Мишеля. А своих родных Демешевых, я вчера привезла на родину… — Адель помолчала. — Чтобы похоронить. Мой муж сейчас занимается, как это говорят в России — похоронными хлопотами.

— Они умерли в один день? — Удивилась я.

— Нет. Дедушка умер два года назад, а бабушка на прошлой неделе. Мы кремировали их и теперь они будут покоиться в родной земле. — Адель повернулась к машине и крикнула: — Наташка, иди сюда, живо!

Из машины, не торопясь, вышла маленькая принцесса в белоснежном платьице и кокетливой шляпке.

— Вот такая она у меня медлительная. — Улыбнулась Адель. — Всегда приходится её поторапливать.

Наташа подошла к нам, взяла меня за руку, присела, а потом заговорила на русском с лёгким акцентом:

— Мадам Наташа, можно я буду называть вас бабушкой?

— Конечно можно, дорогая. — Улыбнулась я.

— Мама мне рассказывала, что если бы не вы, она бы не смогла приехать во Францию к тёте Мари и дяде Алену. И ещё, если бы вы с ней не разговаривали, когда мама была маленькая, она бы однажды спрыгнула с балкона, прямо с седьмого этажа, так ей жить не хотелось.

Я подняла глаза на Адель, а она уткнулась в носовой платок и беззвучно рыдала.

Никогда не знаешь точно, что творится в душе у ребёнка оставшегося сиротой. Некоторые, словно и не замечают того, что остались без родителей, и продолжают жить своей детской жизнью, как ни в чём не бывало. А такие как Адель, тяжело переживают своё сиротство, и считают себя виноватыми в том, что произошло с их родителями. Отец и мать Адели погибли в Одессе, когда везли её на консультацию к известному доктору. Из-за родовой травмы врачи подозревали у неё отслоение сетчатки левого глаза. Но с глазом всё обошлось — изросла, говорили врачи. А вот ножки после аварии ей собирали по кусочкам. Я хорошо помню, как её французский дед добивался права забрать внучку во Францию. Но его даже не пустили в страну, и транспортировкой тела матери Адель на родину занималось французское посольство. А свой отказ на вывоз Адели власти мотивировали тем, что у неё и в Советском Союзе есть родственники, которые в состоянии о ней позаботиться. Ведь Адель была гражданкой СССР.

Спустя десять лет Мишель Декруа получил долгожданную визу, но не успел ею воспользоваться. Адель и её опекунам даже не сообщили, что месье Декруа скоропостижно скончался за два дня до вылета в Москву. Хотя в органы опеки поступило уведомление об его смерти из французского посольства. И только когда девочке исполнилось шестнадцать лет, она получила паспорт и могла вступить в права наследства во Франции, адвокатам её деда позволили сообщить об этом Адель. Целых девять месяцев длились бесконечные переговоры французских адвокатов и советских властей, прежде чем Адели и её опекунам разрешили выехать во Францию. И вот бабушка и дедушка Адели вернулись домой в красивых керамических урнах, спустя восемнадцать лет после того, как покинули родину.

Я присутствовала на похоронах стариков Демешевых. Адель держала меня за руку и всё время повторяла:

— Я буду к вам приезжать каждый год, теперь это можно.