Рассказ для одного читателя

                Мальчик твой, самый первый...

                Тот, что был самым нежным...


                Ирина Каденская



Когда навсегда теряешь близкого человека, в сердце образуется огромная дыра, которую нельзя заполнить ничем. Она не дает есть, спать, но потихоньку к этому привыкаешь. Как в лесу: вот небольшой овражек, который был страшной ямой, раной в земле. Со временем края осыпаются,сверху льют дожди, вода смывает почву – края сглаживаются, яма становится меньше. Глядь, по дну его уже проросли крошечные березки, проклюнулись из семечек сосенки. Так и сердце - медленно загустевает сукровица, затягивается пленкой, и вот уже ты общаешься с детьми и внуками погибшей в катастрофе подруги. Смерть - физическое отсутствие человека, осмыслить которое всегда трудно.
Но он-то был живой, просто его не стало в моей жизни. Это избитое выражение, но оно и бьет больно.

Когда он ушел, это для меня не было ни утратой, ни потерей. Во мне лишь постоянно звучало одно: «Так разве бывает?» Ни боли и слез, ни отчаяния, а только всеобъемлющее недоумение, не дающее продолжать. Словно я встала и стою, не зная, куда идти.

Месяцами, годами человек приучал к себе, стал твоей, как говорится, незримой тенью, и это были самые честные, самые невинные годы – ведь наша юность не знала обжиманий и торопливого секса, мы не бывали под действием алкоголя. Существовали идиотски чистые отношения. И вдруг его нет. А внутри у меня - пустая яма.

Самым диким было то, что я ни сном ни духом не знала о его увлечении или любви - наверное, любви, раз они с женой счастливо прожили столько лет.

В те дни, скорее всего, знакомые обсуждали мое незавидное положение, но я об этом даже не подозревала. К несчастью, я была до идиотизма наивна. И, соответственно, беспомощна. Скажем прямо: та еще была дура. Причем эта простота, которая хуже воровства, так и осталась моей второй натурой. Верить человеку больше, чем себе, закрепилось в моей сущности. Страдала ли от этого? Конечно. «Преданная, чтобы быть преданной» – мой вечный статус родился именно в ту юную пору.

На вечер школьных друзей я не могла поехать, но это даже хорошо. При встрече в глаза бросились бы признаки старости, нездоровья. Возможно, даже стеснялась бы: деревня не красит, маникюр не люблю и не терплю лак на ногтях.

Мы отпрянули бы друг от друга и не стали бы разговаривать начистоту. Я в силу вздорного характера не раз уколола бы его словами. Он говорил бы громко правильные вещи о том, какие у них, бывших мальчиков, хорошие одноклассницы. Но, слава богу, сейчас слышу только голос по телефону – он сохранился таким же. Словно стоит там, далеко, щуплый мальчик, который готов выслушать все, что я скажу. Так же легко смеется, и кажется, что остался прежним.

Десятилетия прошли с нашей последней встречи, но это ничего не значит. Мне все еще важно то, что случилось давным-давно.

У человека всегда есть два выхода, говорю я в трудных случаях. И примеряю это положение к нему тогдашнему - юному, думающему о будущем.

Он мог переоценить свое отношение к любви – мальчик вырос, выросли и его потребности. Мы были слишком романтичны, а юношеское, почти детское предвосхищение чувств – нежизнеспособно. Любви-то и не было еще, было ожидание, наверно. А тут совсем рядом с ним оказалась хорошенькая бойкая девочка, которая оказалась намного привлекательнее, милее, умнее меня. Ну и сексуальнее, наверно, хотя мы тогда этого слова не знали. Не хочу опошлять чужие отношения, все состоялось у них так, как им хотелось, и не мое дело.

Но вот потом были возможны два варианта поведения моего мальчика. Первый - пустить все на самотек. Кто-нибудь да откроет мне глаза, и ему не придется расстраивать брошенную девушку, думал он. Этот вариант самый трусливый и подлый. Его я отмела.

Другое объяснение еще неприятнее для меня, но оставляет хоть какое-то уважение к нему.

Просто он по-настоящему влюбился, на всю жизнь. Она стала для него «самой лучшей и красивой, ооо, и это правда»*.

Нормально все. Потому что со мной он никогда не стал бы тем, кем стал. Нет, конечно, остался бы самим собой. Но в том и дело, что разные женщины проявляют в мужчине разные черты, даже те, которые едва пунктиром были намечены природой. Одна попирает и топчет в спутнике то, что другая бережно растит, поливает и добивается цветения. И никто не знает, которая из женщин лучше – все хорошие. Я была бы вредной и требовательной. Не зря он всегда говорил: «Ну ты и язва!» Зато знаю точно, что именно в нем берегла бы я, но этого я никому не скажу.

- Значит, я сделал правильный выбор? – спрашивает он.

И я отвечаю:

- Ну конечно! У тебя в жизни все сложилось прекрасно. Какое счастье, что ты не бывал на моей кухне! Я не люблю убираться…

А что было со мной тогда - об этом он не спросил до сих пор.

Если лишить старинные здания из кирпича их знаменитых растворов, выполненных, по легенде, на яичных желтках, они развалились бы давно. Так из меня те дни вынули защитную пропитку – и я осталась без его отношения ко мне, лишенная незримой силы.

Ходила на пары, сдавала сессии, даже веселилась. Все как прежде. Теперь понимаю, что мне было все равно. Не осознавая того, решила, что не достойна ничего особенного. Не думала и не чувствовала. Включился какой-то внутренний ступор. Скорее всего, мужчины его ощущали как незащищенность, и от неприятностей меня спасала, видимо, только моя абсолютная невинность.

Он даже не пришел ко мне, даже не вспомнил бы, охваченный новой страстью.

Любовь, новая, сильная, – она его оправдывает. А я месяцами ходила в неведении, и в неопытную голову не пришло банальное объяснение его отсутствию. Друзья молчали. Ни один человек даже не намекнул мне о его новых отношениях.

Тогда я положила в конверт одно из написанных им писем и отправила ему. Потом другое. На третьем письме он пришел.

Ах, если бы только знать мне тогда правду! Я б кровью умывалась каждое утро, но ни за что на свете не стала бы о себе напоминать. Никогда.

Дальнейшая жизнь моя была запрограммирована его прощальной фразой. Он сказал так:

- Ты хороший человек, а хорошим людям не везет.

Сказал и пошел к своему счастью. А я осталась быть хорошим человеком.

Надо было мне радоваться, что ушел вовремя - он, оказывается, себя считал моим везением! А теперь повезло другой. Новой. Самой лучшей и красивой, оооо, и это правда.

Мы все глуповаты в девятнадцать лет, я не была исключением. Его «напутственная» фраза состояла из двух частей! Я сосредоточилась на ударе, а надо было – на качестве ножа. Рана-то не смертельная была, эх. А я жила так, словно меня убили.

И теперь мне звонит старый уже человек, говорит, что хочет слышать мой голос, спрашивает, может ли он когда-нибудь приехать и увидеть эти глаза напротив.

- Мне все равно, как ты выглядишь, какое у тебя будет платье, - говорит он. – Мне бы только в глаза посмотреть…

Искать вчерашний день смешно. Мы оба это понимаем. Но я рада, что он живой, что можно поговорить. Пусть он живет долго, мой первый мальчик. Мой первый предатель. Ведь мы никогда не были врагами!

Потому и написала все это для единственного читателя, чтобы ответить на его слова:

- Скажи мне правду.
______
* Строчка из "Восточной песни",поэт-песенник Онегин Гаджикасимов,  лейтмотив нашей юности.  Никогда не думала, что меня будет читать кто-то молодой, не слышавший ее, и рада!