Афганистан. Невероятный случай

     Ноябрь 1982 года, Демократическая Республика Афганистан…
Центральный военный госпиталь 40-ой Армии в столице страны – городе Кабул. Я – подполковник, заместитель начальника госпиталя по политической части.
     За год службы на этой должности начал разбираться в сложнейшей специфике работы огромного медицинского организма госпиталя в годы войны. Стремился вкладывать все свои силы и умения для оказания помощи коллективу госпиталя. За два года моей службы здесь -- в жизни госпиталя происходило множество трагических, героических, драматических и курьёзных случаев. Это и постоянные обстрелы территории госпиталя, находящегося в самом центре столицы, гибель медперсонала, самоотверженная до фанатизма работа врачей, медсестёр, лаборантов, нянечек, рабочих и служащих.
     Врачи делали по шесть-семь операций за ночь. Медсёстры сдавали кровь на прямое переливание тяжёлым раненым, потом ложились под капельницы, снова шли на смену и снова под капельницу. Никаких отгулов на восстановление в период крупных армейских операций не было.  Никто не роптал, все работали без выходных, на пределе своих возможностей.

     Конец октября1982 года… В приёмное отделение в тяжелейшем состоянии доставили трёх пилотов подбитого, чудом посаженного, но загоревшегося на земле вертолёта. Тяжёлые травмы, а главное, огромная площадь ожогов тела – почти не оставляли надежды на выживание. Транспортировка в Москву или Ташкент была невозможна. Молодые, сильные ребята были на грани смерти.
     Командир экипажа умер на второй день. Два офицера ещё держались, но кончился единственный препарат от ожогов для сжижения крови,  который закупался в Японии. Он ещё находился в персональных аптечках командующего армией, руководителя Ставки Генштаба, в Центральном военном госпитале Афганской Армии. В медуправлении Армии нам сразу отказали, в Афганском военном госпитале его тоже на тот момент не оказалось. Мы стали лихорадочно перебирать все возможные варианты, вплоть до обращения к Президенту Афганистана. Как-то внезапно у начмеда госпиталя возникла мысль о крупной, хорошо обеспеченной медицинской клинике Советского посольства. Ведь послу наверняка полагалась по рангу персональная мед. аптечка.
     Я срочно выехал в Советское посольство. Но главврач в это время был на совещании. Узнав причину моего визита, врачи клиники сказали, что мне с этой просьбой не стоит и обращаться. По инструкции персональная аптечка посла может быть использована только в случае прямой угрозы его жизни. Ребята мне посочувствовали, но посоветовали не ждать, так как совещание у посла будет долгим.
     Находясь в ужасном состоянии полной безнадёги, я почему-то остался сидеть в коридоре у кабинета начмеда. До слёз было жалко молодых ребят, выживших в бою, сумевших как-то посадить подбитый горящий вертолёт и спасённых за секунды до его взрыва.
     Часа через полтора в коридоре появился стремительно идущий высокий, худощавый, совсем молодой человек в белом халате, с рыжеватой растрёпанной шевелюрой. Я вошёл вслед за ним в кабинет. Наш разговор был тяжёлый, абсолютно бессмысленный и нервный, вплоть до крика с обеих сторон. Он меня отлично понимал, глубоко сочувствовал, но помочь ничем не мог. Персональную аптечку посла он не имел права вскрывать ни при каких обстоятельствах. Даже,- как он сказал, - если бы он внезапно сошел с ума и это сделал, то через пару дней уже был бы в Москве на медицинской коллегии МИД; и разбор его личного дела и совершённых им противоправных действий закончился бы печально: за границу он бы уже никогда не попал, в хорошую клинику – тоже. В самом лучшем случае,- сказал он,- можно было устроиться врачом где-нибудь в районном захолустье, а то и  получить бы за должностное преступление условный срок. После этого ОЧЕНЬ тяжёлого разговора мы оба выдохлись. Я остался сидеть, не мог возвращаться в госпиталь, в реанимацию к умирающим лётчикам. Больше обращаться было некуда. В душе – чёрная пустота. Мы долго молчали. Потом он спросил, не пересекались ли мы с ним раньше,  он меня, кажется, где-то видел и вроде даже общался. Мы стали перебирать города и события. Приглядевшись внимательнее, я понял, что тоже где-то его видел. Перебрав всё, что можно, он спросил, не занимался ли я спортом и не выступал ли на соревнованиях, где он провёл немало лет в переездах по всему Союзу.
     И тут я сразу его вспомнил, ярко, в деталях. Это было в Одессе, лет пять-шесть тому назад.  На стокилометровом забеге в честь освобождения города в годы ВОВ от фашистских оккупантов. Это были традиционные ежегодные забеги  вокруг города с финалом в парке Шевченко.
     Накануне меня, капитана, вызвал командир полка и приказал явиться завтра утром в штаб округа к начальнику политуправления. Причину вызова он не знал. Мы оба были сильно удивлены: зачем я, простой армейский капитан, вдруг понадобился высокому начальству, с которым я никогда не общался.
     За три года до этого я закончил свои многолетние тренировки по спортивной гимнастике. Но организм по-прежнему требовал нагрузок, и я перешёл к бегу, как самому простому и удобному по времени и месту. Постепенно я увлёкся прежде не любимым бегом. Через два с половиной года вошёл в хорошую беговую форму и стал периодически участвовать в любительских соревнованиях.
     Суть вызова заключалась в том, что срочно понадобился офицер, успешно бегающий на длинные дистанции, коммуникабельный, знающий город и его историю и особенности беговой трассы. Я должен был встретить в аэропорту всемирно известную в то время лыжную экспедицию газеты «Комсомольская правда».  Это была первая в мире команда, состоящая из студентов и преподавателей Московского института стали и сплавов (и других сильных спортсменов-лыжников), покорившая Северный и Южный полюса и продолжавшая спортивное освоение Арктики. В их годовом графике жёстких тренировок и числилась и Одесская стокилометровка.
     Мне была выделена команда для сопровождения гостей: санитарная машина, фельдшер, массажист, термосы под чай, соки. К двенадцати часам следующего дня я встречал команду в аэропорту. По погодным условиям Москвы рейс сильно задерживался, и самолёт прибыл где-то около двух часов ночи. Вместо группы из девяти спортсменов прибыло только шесть.  Забег должен был начаться в 10.00 далеко от Одессы, почти у города Южный (у памятника «Матрос с гранатой»). Я отвёз  их в гостиницу. Мы подремали часа два, слегка позавтракали и стали собираться. Из шести прибывших спортсменов двое бежать отказались: после суточной нервотрепки в аэропорту и бессонной ночи. С четырьмя остальными я вышел на старт. В этой суматохе я  толком не успел с ними нормально познакомиться и поговорить. Всё делалось на бегу.
     Сам я очень волновался : две мои предыдущие попытки преодолеть трассу были неудачны. В основном по моей малоопытности в беге на сверхдлинные дистанции. В первом случае я обул почти новые, неразношенные кроссовки, и после пятидесяти километров сошёл с дистанции, едва отодрав с кровью и кожей носок от подошвы. Во второй раз у Червонного Хутора, где-то на отметке в 75 километров не смог двигаться дальше из-за полного одеревенения мышц бёдер и икр ног. Но трассу я знал и подсказывал москвичам её различные тонкости (подъёмы, спуски, смены темпа).
     Бег продолжался всю ночь. В короткие паузы с ними работал массажист, мы поили их чаем и соком. Где-то после семидесяти километров два москвича ушли в отрыв, а мы, трое, бежали дальше вместе. Не буду описывать все мучения физического и психологического плана. Кто бегал на сверхдлинные дистанции, меня поймёт. Я должен был не думать о личном результате, а только сопровождать, советовать, помогать, ориентируясь по последнему участнику.
     Мы втроём почти добежали. Но в районе пляжа Дельфин, километрах в четырёх от финиша, силы оставили одного москвича. Вместе с молодым высоким, рыжим парнем мы пытались с двух сторон его поддерживать и буквально протащили ещё с километр. Но напротив яхтклуба он просто упал и отключился. Передав его на руки медикам, мы, поддерживая друг друга, «пробежали», вернее, проковыляли, с трудом одолев крутой подъём у пляжа Ланжерон, и дотащились, хрипя и задыхаясь, до стола судейской коллегии.
Немного придя в себя, мы кое-как переместились на край площадки и посмотрели вниз. Каково же было наше удивление, когда внизу, на «трассе здоровья», мы увидели длинную, растянувшуюся цепочку измождённых, с трудом передвигающихся  участников пробега. Мы-то думали, что мы самые последние.
     Едва переставляя ноги, все эти несчастные, смертельно измотанные люди, «больные на всю голову» (как говорят в Одессе), чокнутые фанаты бега на сверхдлинные дистанции, доказывали самим себе и окружающим, что счастье и доля мужчины – в преодолении,  в стремлении к невозможному.
     Затем мы почти не общались. Москвичей встретили и отвезли в отель без меня. Я, едва живой, уехал домой на такси.
     Результатами этой внезапно возникшей истории были благодарность командования и диплом судейской коллегии о преодолении дистанции. Освобождённый на четверо суток от службы для восстановления, трое из них я добирался до туалета только на коленях: опухшие голеностопы и стёртые подошвы ног исключали возможность ходить. Ещё неделю я ходил на службу в туфлях, а не в сапогах, как положено, они пока не налезали на опухшие ноги.
     Учёные давно спорят о том, сколько времени понадобилось обезьяне (сотни тысяч или миллионы лет), чтобы стать прямоходящей. Лично мне понадобилось всего четверо суток.

    После взаимного узнавания сама атмосфера в кабинете резко изменилась. Наши отношения перешли совсем в другую плоскость. Есть чувство особого доверия и даже братства среди мужчин различных опасных и ответственных профессий. Есть оно и у спортсменов, хорошо понимающих своих коллег, достигших результатов через годы и годы тренировок, преодолевших на пути к успеху трудные и сложные испытания волей и характером.  Мы обнялись. Он достал из ящика стола мензурку спирта, и мы выпили под шоколад. Попросив меня подождать, главврач быстро вышел. Спустя полчаса он принёс небольшой саквояж с красным крестом и сургучными печатями. И вручил его мне, сказав, что мы ещё не прощаемся, и он с женой ждёт меня в гости. Уже на бегу, я спросил, что же будет теперь с ним, его карьерой и работой. Он ответил, что уже с радиоцентра посольства отправил запрос в Москву о срочной посылке в Кабул завтрашним авиарейсом персонального медицинского комплекта для посла взамен списанного по истечению срока.

     Впоследствии я с ним и его женой ещё не раз общался в посольском городке. По моему приглашению он неоднократно и с удовольствием посещал в палатах наших раненых, рассказывая им о лыжном покорении плюсов и других арктических экспедициях с демонстрацией цветных слайдов.

     Я много раз удивлялся тому, как случайная встреча с человеком, соединившись много лет спустя в одном моменте времени и месте, может решить не только чью-то судьбу, но и спасти жизни людей в чрезвычайных, почти безнадёжных обстоятельствах.

     Наши два молодых офицера-лётчика буквально чудом выжили и вылечились, благодаря препарату и ювелирной работе врачей. Правда, одного из них комиссовали из армии по состоянию здоровья. Другой,  после продолжительного долечивания в Москве, продолжал летать и воевать.

СПОРТ -ЦЕХОВАЯ  СОЛИДАРНОСТЬ  НАСТОЯЩИХ  МУЖЧИН!