Расщелина Глава 12

УРОКИ

В обозначенный Крутояровым день, Павлу был представлен Игнат; его будущий наставник и мастер по предстоящему обучению необходимым навыкам. Познакомлен с Акимом Евграфовичем, через которого он мог решать любые возникнувшие вопросы и чаяния. Он был зачислен на содержание в штат работников, занятых самыми разными делами на подворье. Павел поступил в непосредственное распоряжение Игната, но все, что будет велено управляющим, обязан прилежно исполнять, таков порядок. На время обретения навыков, все отпущенное время он неотлучно должен быть под началом Игната, и по прошествии недели предстоял пробный, проверочный поход в тайгу. По возвращении Павлу был назначен разговор с Гордеем Никадимовичем по вопросу его дальнейшего пребывания на службе и в каком качестве.

Павел, словно и не жил до сегодняшнего дня, потому как всему, что он знал и помнил, пришлось учиться заново. Очень пригодились знания, полученные в ремесленном, но не было главного — практики. Большеглазый, бородатый наставник, с которым ему довелось познакомиться ранее, сразу же взялся за порученное самим Гордеем дело. Возникла потребность использования не только его умения как наставника, но и заверения Павла о готовности и желании одолеть усиленную и скорую подготовку: «Ну тогда, барин, будет тебе еще один Игнат, только помоложе», — с улыбкой ответил он Крутоярову.

После первых же проб, Павел понял, что выставлять на показ ему особенно нечего, а характером он был покладист и терпелив, поэтому, без лишних вопросов, полностью отдал себя в умелые руки Игната. В первый же день, после введения в курс предстоящего обучения, новый учитель определил Павла в кузницу.

— В ремесленном учишься, а кузнечного дела совсем не знаешь; руки дрожат, словно огня боишься. Покуда молот держать не научишься, о ружье даже не помышляй. Бабой в кусты от отдачи улетишь, а куда пуля; пойди поищи… — категорично заявил Игнат.

И отправился Павел с Иваном знакомиться. Кузнец Иван, хоть и молод, а вот должно по роду, от отца своего, силу да мастерство кузнечного дела перенял, сызмальства труда не гнушался. Днями напролет колотил Павел кувалдой. Рвал, мокрые от пота и жары, рубахи, прожигал штаны от искр и пламени печи. Обжигая, тренировал руки. Мышцы наливались силой и болели по вечерам от усталости. А кузнец Иван улыбался:

— Девка у него есть, а силы нет… Исправлять это будем, Павел. В скором я тебя научу как подкову гнуть; по-нашему, по-русски. Горячую ли, стылую, все одно; тут, брат, не только сила, тут дух нужен… Где брать этот самый дух, Павел плохо представлял, но верил, что когда-нибудь успех его отыщет; а нет, то он найдет его сам.

Анна вновь перебралась домой. Сидор упросил; божился на коленях, что впредь ее не обидят, и чтобы бредовые угрозы Шершня не принимала близко к сердцу; плохо, если мужик с порчей внутри, но ее это не касаемо. Анна догадывалась, что без Игната тут не обошлось, потому, наверное, и Шершень до поры свое жало упрятал. Понимая, что кличка этому типу дана верная, Павел предостерег ее от вполне возможного неожиданного удара хитрого дьявола… Встречались они лишь по вечерам, в те дни, когда Анна не была особенно занята на службе. Дружили и любили друг друга, мечтая, что когда-нибудь судьба сольет их воедино на всю оставшуюся жизнь, а сейчас, были рады тому, что вместе. Павел делился впечатлениями и особо радовался, что в лице Ивана кузнеца обрел себе настоящего друга.

Хороший парень, Иван Стриж, а кузнец — не найти равных, в его умелых руках горячий металл песню поет, заслушаешься. Но беда у него одна — в дочку хозяина сильно влюблен; как сталь от жара печи краснеет, так и он… Только девку завидит — не кузнец уж; пропал металл и изделие, что не в пору подвернулось. А хозяйская дочь, Дарья, ой девушка игривая да веселая. Пройдет по двору, до колодца, прямиком мимо кузни, каблучками траву-мураву примнет и в дом юрк, а глазами-то все на Ивана, все в его сторону… А тот опять скобу испортил; ну не ладит рука, коли девка такая. И на сердце сбой, и удар не тот…

Заметил однажды Павел; улыбку спрятал, не показал. Уважал, однако, Ивана за выдержку и терпение, а скобу и новую отковать можно или, на худой конец, поправить: «Зачем кузнеца смущать; любовь она по сословию не выбирает, она по глазам больше… Сама находит, видит и делает шаг навстречу», — отметил как-то Павел, гуляя с Анной в вечернем парке, но кузнеца они, все же, пожалели. Ведь Дарья Крутоярова — это не просто девушка, а любимица отца; наследная дочь и этим все сказано…

Подсушило жаркое солнце проталины в лесу, отогрело весенним теплом стволы берез, напоило живым, земным соком. А для сосен, что зиму в зелени стоят, тоже радость; видеть, как сестры твои, что ростом недотянули, в пушистую зелень хвои одеваются, рады теплу и солнцу, как они сами. Зазеленел и ожил лес; загомонила тайга, устраиваясь и обживаясь, оттаяла после долгой спячки. Старый лось, что зиму отходил, не верил должно, что новой листвой жив и не утрачена еще в нем сила природная. Пучеглазо рад, что вновь сырые болота топтать, лозу из них тянуть, живую и сочную, а там глядь и до грибов дело дойдет…

Молодые белки по ветвям скачут. Радость и озорство в них пухом хвостов играет. А глазки, глазки; за ними не уследить, все-то видят и метят, но про дупло помнят. Юрк и дома, а там мама, кормилица, лихая и заботливая; не чета бельчатам.

Голодный беркут пролетит, кося глазом. Нет, не в лесу; на полянах жизнь; там мыши, да суслик, птица гнездует, заяц-русак нет-нет да в бега пустится. По рысьи, неслышно, украдкой, обходит ольховник росомаха; к заросшей осинником гари стремит, там воровке упрятаться легче, есть где отдохнуть.

Тихо в лесу. А то раз и сушняк заскрипит, лешаком задетый; не осторожен он весной, уединения ищет. В мудрой природе все в равновесии; вот и он, слился с ней, зарос до неузнаваемости — не отличишь, не разглядишь, не узнаешь. А он тебя зрит и дышит ровно, неслышно, словно ветви берез качает. Прошлогодние заросли камыша шумнут под ветром и его мыслью в ответ: «Не ищи, не ищи, иди себе…»

Не все же кузнечному делу учиться; оно больше для силы в руках, да хватки мужицкой, потребно. Пора бы и с тайгой Павлу знакомиться. А он, узнав о предстоящем выходе на природу с умелым и опытным наставником, сиял с самого утра.

По пути следования, Павлу необходимо было в первую очередь, помечать в памяти все лесные ориентиры, ход движения светила с постоянной привязкой к сторонам света. В ясный день было все понятно с ориентировкой на местности, но будут еще и хмурые дни, блуждания без надежды на выход, и ночлег в тайге с костром, и без возможности обсушиться, отогреться у огня. Сегодня Игнат лишь знакомил будущего таежника с азами, важными и неотъемлемыми навыками, необходимыми каждому. Учил повадкам зверей и их непредсказуемым капризам. Павла настолько увлекли рассказы и наставления Игната, что, погрузившись в дальний распадок, а затем, пройдя луговиной, он удивился, когда они вошли в настоящий сырой и темный лес, который представлялся ему лишь в детских бабушкиных сказках. Захотелось побродить по этому таинственному «Берендееву лесу». В результате, пришлось долго пробираться по едва различимой тропе, которая, извиваясь змейкой, уводила то вправо, то влево, петляла и терялась из вида. Тогда шли напрямик, через трудные и непролазные буреломы. А после всего, бородатый охотник, улыбаясь одними глазами, спросил:

— Ну, что, молодой человек? Я тебя вел, теперь ты мне обратную тропу показывай, а если до вечера из лесу не выведешь или, того хуже — заплутаем; то ночевать в лесу придется. Без ужина останемся. Тебе наука, чтобы путь всегда примечал. И помни; охотник, за любым разговором, об обратной дороге всегда помнить обязан.

— Как же это? — озадачился Павел. — Мы ведь с собой для ночлега ничего не брали, сегодня и вернуться должны.

— А нам и не надо. Охотник с собой лишнего не таскает. Топор есть, ружье тоже, а остальное — это голова, да руки. Так, что давай, веди меня обратно. Дорогу-то я не запомнил, да и поесть, совсем нечего, а во фляжке и вода уж булькает, так что для начала ручей ищи, а после уж выводи из чащи.

Павел призадумался:

— Это что, методика у Вас такая или вправду?

— Что значит, по правде, Павел, не пойму я тебя? Ты представь, что меня нет и не факт, что в следующий раз я рядом буду. И запомни; в тайге пройденный материал вспоминать некогда, тут знать надо. Методика — это в твоем ремесленном было, а здесь тайга. Ну посуди сам; я в лесу тоже только с обозом бываю, а он раз в полгода случается. Сюда я и вправду редко забредал. Показать и подсказать не смогу, так что веди к дому; ночью сыро, да и холод жуткий.

— Заночуем у костра, ничего особенного, — оптимистично заметил Павел.

— Огонь разводить — это тоже наука и, заметь, не из легких. Спичек у меня нет, я ведь думал засветло воротиться.

Павел смутно догадывался, что Игнат наверняка разыгрывает его; необходимые навыки прививает, заодно и учит ориентироваться в лесу, без страха и паники. Паника — это бестия, что человека по тайге кружит, не туда ведет, не то на ухо шепчет. Конечно же Игнат прав, что, если один и положиться не на кого; тут и сила духа, и смекалка, все сгодится.

Осторожность, она как спутница, всегда с тобой должна быть, а вот о воде помнить и своевременно заботиться нужно. Передвигаясь по лесу, расходуешь силы и тратишь энергию; тут без влаги никак, потому и фляга на боку. Павел сразу старательно запоминал и впитывал в себя любые наставления, усердно исполняя всевозможные поручения бывалого охотника, учился трудной науке выживания в тайге. На этот раз он чувствовал, что обратно они идут верной дорогой; хотя вел доверившегося ему Игната с трудом. Иной раз, угадывая местность по памяти, делал свои личные поправки и не ошибся. Вел и вывел, а когда знакомым распадком пошли, вздохнул с облегчением:

— Думаю, ночевать в лесу на этот раз не придется, — заключил Игнат, сверкая хитрецой глаз.

— Засветло, чего дорогу не найти. Ориентиры сами выбирали, по ним и шли. Вот бы ночью научиться по лесу ходить!

— Это, Павел, уметь надо, но ни к чему; добрый и знающий охотник по темну у костра сидит, а зверь охотится — его время. Тут ежели без опыта, то можно и самому добычей стать.

— Как-то же охотники и со страхом темноты умеют справляться, он ведь, наверняка, любого одолевает; зверь, он видит ночью, а человек, нет. Мне ночью как-то боязно в лесу, а тебе, Игнат, как?

— Ты одно запомни; бояться не зверя надо в тайге, ведь он, скорее, сам охотника боится и уходит от него. Сам принцип охоты; один охотится, другой прячется или уходит, верно?

Представь, что в лесу начнется, если все охотиться станут, без страха и осторожности. Осторожность, она везде и всегда нужна, а вот страх — это люди придумали, потому как он от них, в большинстве своем, и исходит. Это его детище. А верить людям конечно же надо, но ты должен уметь отличать хитрость, корысть или каверзу, от истины, которая глубоко упрятана и, что важно, по нашей же вине. Ну это тебе сложно понять, жизнь научит, а я здесь с тобой, Павел, не по той части. Так вот, что еще поучительно; зверь, или тот же леший, скажем, он камень за пазухой не носит, а вот человек, тот может положить и при случае, удобном для себя, использовать; как бы ты это обозвал?

— Подлостью или местью, так наверно, — заинтересованно смотрел на учителя Павел.

— Так вот, таких людей остерегаться научись и видеть наперед ее, эту самую, как ты говоришь, месть. Они за жизнь, твою тропу еще не раз пересекут. Жаль, что отец тебя этому не выучил. Чего так? — Игнат покосился на Павла, вовсе не надеясь получить ответ.

Сквозь полумрак открывшегося горизонта, мерцая, высветили огни окраин.

— Ну, что, молодой человек, вы делаете успехи. Завтра прошу Вас явиться на стрельбище. Мне думается, Иван тебя многому выучил, так что впредь без помощника пусть обходится. По лесу ходить умеешь, в руках сила появилась, а остальное к пытливому охотнику само липнет, как сырой лист к сапогу. Поэтому ты всегда знать должен ответ на вопрос; что отличает бывалого охотника от молодого? Отвечу; то, что старый воспоминаниями жив, а молодого ноги в неведомые просторы несут; куда бы не ступили — все наука…

Ночью, полная впечатлений, душа Павла, рвалась к Анне. Хотелось увидеться и поделиться с ней впечатлениями вчерашнего похода. Еще раз взглянуть в ее светлые, полные восторга глаза, лучившие огни тех двух памятных свечей, необычным теплом согревших его душу. О, как он хотел сейчас заглянуть в их бездонную глубину, таившую большее, чем все найденные и сокрытые тайны океанов и морей. От ощущений прикосновения ее теплых, мягких ладоней, кружилась голова и он, в очередной раз закрыв глаза, погрузился в сон.

Утром, как всегда, его разбудил Сергей Николаевич. Предстоящий день сулил многое. Проходя мимо кузницы, приветствовавшей его слабым перезвоном наковальни, Павлу захотелось поделиться с Иваном вчерашними приключениями. С юношеским задором он влетел в распахнутые настежь ворота, протягивая ладонь, сурово смотрящему на него кузнецу.

— Что случилось? — тут же обеспокоился друг.

Иван, некоторое время, хмуро смотрел на Павла. Потом принялся стучать по раскаленной подкове, вымещая недовольство, которое невозможно было спрятать или просто высказать. Кузнец был явно чем-то расстроен, в его душе зрели глубокие, внутренние неразрешимые противоречия, уходящие корнями в личное.

— Говори… — по-приятельски потребовал Павел.

Кузнец с еще большей силой ударил по остуженной подкове. Распрямился, отбросил ее в сторону.

— Куда идти, Павел, не знаю, а уходить надо! Не стану я больше душу свою рвать! Надо съезжать со двора, иначе сердце лопнет! Вчера вон, сватов уж в дом заслали…

— О чем ты, Иван, какие сваты, кто заслал?

— Тебя то с Игнатом не было. Спроси Аннушку; она пол дня у стола, при гостях, была. Меня за стол не садили, а пусти, так я бы его в щепу разнес.

— Да поясни ты толком; кто приезжал, от кого и зачем? — настаивал Павел.

— Это по Дашке тут, сын купца здешнего сохнет, вот и посватался. За отцом чин, да и на выкуп силен; из знати… Тут, Пашка, отказать, что себе в карман плюнуть. Да был бы хоть мужик видный, а то так, плюгавый, да рыжий невмоготу. Дашку жаль. Нет, Павел, я на это действо смотреть не могу, да и не стану. Уйду…

— Куда ты уйдешь, дурень! За Дарью бороться нужно, если любишь, а он в бега. Она то своего слова пока не сказала.

Отошел Иван к лавке; не присел, стоять остался с думой тяжелой:

— Мне отколь знать? Сам Крутояров к гостям знатно вырядился. Выходит, знал о сватовстве; такие дела наскоком не решают. Засиделись в заведении, тут не без согласия, а иначе вон, как говорят: «получи гарбуз в руки и прочь с крыльца», — нервничал Иван, хватая то щипцы, то молот. Потом сел на лавку, положив натруженные руки на дубленый, старый фартук. Загрустил…

— Я вечером зайду, отопрешь, только дождись, а сейчас мне к Игнату нужно.

Понимая и разделяя чувства уязвленной души друга, Павлу никак не хотелось верить в произошедшее.

Анна, счастливо улыбаясь, бросилась в объятия Павла, так, словно они были знакомы вечно. Будто нет и не было между ними; ни прежде, ни теперь преград, способных омрачить их устремленные друг к другу души, полные света, любви и преданности. Павел чувственно прижал ее к себе, а после, заглянув в глаза, долго искал в них причину ее озабоченности.

— Ты знаешь, — обрушилась Анна лавиной, — вчера такое было, такое было… Я не могла отойти от стола. Столько гостей. Даже Крутояров не ждал и видимо удивлен был, когда на ряженых повозках, под гармонь, да с бубенцами, ко двору сваты подъехали. А Дашка заперлась у себя, так Гордей Никадимович меня упросил за нею идти. Мол скромна девица, во первой ей перед суженым на вид выходить.

— Ну что же такое, Аня, мы ведь знаем, что Иван по Дарье душу иссушил. Разве можно так вот…

— Да кто, Павел, про то знает? Ты, да я, да сам Иван. Дашка-то хотя бы, словом, с ним перемолвилась, а то все глядят друг дружке в глаза, да и то издали. Отцу ее может не дюжий молодец нужен; ему влияние, да достаток поважней. Хоть и не ждал Гордей сватов в свой дом, но принял, как полагается; велел столы в трактире накрыть. Сам прилично одетый к гостям вышел, тут и жена нарядная, да Иван Данилович, по такому случаю, присоединился. Гости так и ахнули. Песни полились, да разговор, ну все, что в таких случаях положено. А уже когда Дарья вышла, — продолжала одержимая новостью, Анна, — то тут и жених, рыжий такой, на кота похожий. Встал и поклонился Дарье, расплываясь в улыбке. Разве же так можно жениться, Павел, когда невесту не видел и не знаешь?

— Молодые лишь под венец идут, это отцы их свои капиталы женят, вот и вся свадьба…

— А потом мне Ивана жалко стало. Что не примет его купец в семью — это понятно, но Дарья, она должна знать о его чувствах, без этого не видеть и не понять им настоящей любви. И потом, если Дарья против такого сватовства, где же тогда любовь Гордея к родной дочери?..

— Аня, а ведь мы можем помочь им обоим сделать хоть один шаг навстречу. Они не знают о своей любви, а лишь догадываются о ней. Иван может и понимает это, но он расстроен и подавлен потому, что не ждал такого оборота. Я говорил с ним; он хочет уйти с подворья. Сейчас он станет смотреть на меня с еще большей надежной; ему необходима поддержка и совет друга, — Павел терялся в правильности своих выводов. — Конечно, время само расставит все по местам, а мы будем рядом и подскажем. Он справится, он мужчина, в нем есть стержень, есть воля…

Анна с любовью и верой смотрела на Павла; она знала — он прав…