О маме. Опыт нелинейного биографического анализа

Расположенный ниже текст был написан пять лет назад и приурочен к 110-летию мамы. Текст – короткий, безусловно, я мог еще немного вспомнить и рассказать, но, как я понимаю сейчас, и расширенный текст оставался бы «одномерным», т.е. в основном – хронологическим. Прошедшие годы, как ни странно, обогатили меня фактологической информацией, но главное – позволили уйти он жестких хронологических рамок рассмотрения прожитого моими родителями.


Конечно, меня – возможно, как и многих, недолго общавшихся с родителями, интересует, какими они были, вместе с тем, этот биографический и автобиографический кейс я трактую как опыт многоаспектного биографического (историко-биографического) исследования, проводимого мною более двух десятилетий. Можно сказать, что это проекция ряда общих задач на частный объект - «собственная семья». Несмотря на то, что такой «объект» представляется слишком узким, ограниченным, он содержит не только отголоски многих общих проблем биографического анализа, но обладает уникальным свойством. Это разновидность «драматического анализа», развивавшегося А.Н. Алексеевым. Здесь конфликт, обязательно присутствующий в «драме», заключается в необходимости преодоления автором себя и вынесения «чувственного» (sensitive) в публичное пространство. Аналогичное я наблюдал при проведении двух сотен биографических интервью со своими  коллегами – российскими социологами всех поколений. Я благодарен им всем за согласие рассказать о себе, я понимаю, что им приходилось зачастую преодолевать, однако в задаче, которую я решаю уже несколько лет, эта проблематика проявляется даже в еще более жесткой форме.


Методологическим ключом к переходу от хронологического, линейного описания жизненных траекторий родителей к их (траекторий) нелинейному представлению, в первую очередь – мамы, которая прожила дольше (59 лет) отца (42 года) и которую поэтому я лучше знал, стало рассмотрение биографий людей, с которыми они дружили, работали. В теоретическом отношении этот прием – универсальный, но в прикладном плане – не всегда реализуемый. Мне повезло, в круге людей, близких по духу моим родителям, были творческие личности, оставившие заметный след в искусстве своего времени. Но я писал и предполагаю писать далее лишь о тех из них, которых я помню, хотя все это было много десятилетий назад, и о которых я нахожу достаточно содержательную информацию в интернете.  Имеются в виду воспоминания их современников и результаты научных исследований культурологов, театроведов, искусствоведов. Постепенно написанный пять лет назад текст оброс конкретикой, принципиально обогатившей его содержание и придавшей ему роль базового, превратившей его в некую координатную сеть.   


Так, рассказывая о том, что еще до войны мама работала в библиотеке Академии художеств, я упоминал о людях, передававших ей свой немалый опыт работы, эти строки подтолкнули меня к написанию «Пионер русской авиации Г. В. Алехнович» (http://proza.ru/2021/10/14/110). Не закончились поиски материалов о друге отца, который помог маме найти работу сразу после периода «борьбы с безродными космополитами», однако появилась возможность вспомнить прекрасных театроведов, историков театра, тоже «безродных космополитов», работавших с мамой в Театральной библиотеке  «Александр Ширвиндт всколыхнул мою память» (http://proza.ru/2021/10/12/291). Окно в мир друзей родителей открыл рассказ «Софья Юнович. Вокруг нее всегда клубились демоны» (http://proza.ru/2022/02/15/1793). Краску к портрету мамы добавила неожиданно возникшая ассоциация «Знакомые мне с детства интонации Джеммы Халид» (http://proza.ru/2022/01/26/190).


Недавно записанная история «Предчувствие сюжета. С детства знакомые картины» (http://proza.ru/2022/05/15/159) с посвящением «Памяти родителей» позволяет надеяться на то, что разные обстоятельства дадут импульсы к рождению новых сюжетов.
Если теперь сложить все написанное о родителях за истекшую «пятилетку», получится объемный, многомерный текст, иллюстрирующий плодотворность «нелинейного биографического анализа». 
                ******
Когда моя мама, Александра Сауловна Пушинская (1907-1966), умерла, мне было 25 лет, и я не успел многого узнать о ее жизни. Конечно же, я и сейчас знаю о ней крайне мало. Не мог я тогда знать, что через много десятилетий, в начале – ох, следующего столетия! – буду просить моих коллег вспоминать и рассказывать о своих родных.


У всех детей мамы: молодые, умные и красивые. И я – не исключение. Могла ли жизнь женщины, родившейся в 1907 году в нынешнем Днепропетровске [БД. Теперь - Днепр], быть счастливой? Мало шансов. И маме он явно не выпал...
В юности она полюбила литературу и искусство и после школы оказалась в Ленинграде, училась в нынешнем Санкт-Петербургском государственном институте культуры. Иногда она вспоминала своих преподавателей, я запомнил два имени, но их невозможно было не запомнить. Известный писатель, литературовед, драматург, критик Юрий Николаевич Тынянов и известный музыкальный и театральный критик Иван Иванович Соллертинский, человек феноменальной памяти, одна из ключевых фигур довоенной Ленинградской культуры. По окончании института мама стала работать в библиотеке Академии художеств, где ее наставниками были люди высочайшей петербургской культуры, высококлассные специалисты в области искусства с дореволюционной подготовкой (мне повезло, некоторых из них я помню). С уверенностью могу сказать, что мама многому у них научилась.



Возможно, там она познакомилась с моим будущем отцом – Докторовым Зусманом Львовичем (1906-1948), окончившим Академию по классу живописи.
Мама была беспартийной и абсолютно внеполитичной. Отец был членом партии и перед войной стал руководителем Ленинградского издательства «Искусство». События 1937 года напрямую не затронули мох родителей, но выкосили многих из их друзей. Потом была финская война, Великая Отечественная, в которых отец участвовал, несмотря на врожденную болезнь сердца, и вскоре после войны его не стало.


Мама осталась одна со мной и моей сестрой (мы были двойней), родившимися за полмесяца до начала войны. Не окрепшая после тяжелейших родов, она добралась до Новосибирска, где мы провели военные годы. Уже были собраны вещи в эвакуацию, но пришла одна мудрая женщина, заставила маму вытащить барахло, которое она туда уложила – она думала, что скоро вернется домой – и положить лучшую одежду и обувь. В эвакуации мама ходила по деревням и меняла вещи на продукты. Прожили.
Именно 9 мая 1945 года мы вернулись в Ленинград, и мама возобновила работу в библиотеке Академии художеств. Отец тяжело болел, одолевало безденежье. Но я не помню ее в прострации, в растерянности. Вскоре она овдовела, а в годы борьбы с «безродными космополитами» осталась без работы. На что жили? Пенсия за отца, продавали то, что в годы блокады сохранили друзья родителей, перешивали старую одежду, были рады, если кто-либо из знакомых или соседей по дому передавал нам свою одежду. Помогали братья мамы и отца. Затаив дыхание, сидели за столом под большим абажуром и слушали сообщения об ожидавшихся всеми ежегодных снижениях цен.


Вскоре после смерти Сталина еще юношеский друг отца, инвалид войны, порекомендовал маму на работу в Театральную библиотеку, располагавшуюся на улице Росси за Пушкинским (ныне – опять Александринским) театром. Там она работала почти до смерти. Мама стала уникальным библиотечным работником. Вот где проявились ее прекрасная память, понимание театрального действия, институтские знания и опыт работы в библиотеке Академии художеств. Она была и руководителем, и единственным работником постановочного отдела. К ней приходили режиссеры, актеры и художники всех театров города и Ленфильма в поисках изобразительных материалов о том, как разные группы населения в разных странах и в разные эпохи одевались, каким был интерьер в королевских дворцах и в бедных лачугах, какая форма была у военных разных чинов в разных армиях. Сложно сказать, как она ориентировалась во множестве книг и альбомов. Но если одним словом, то – виртуозно...


К ней приходили маститый актер Николай Симонов, молодой режиссер Георгий Товстоногов, еще более молодой актер Кирилл Лавров, художники по костюмам, декораторы. Похоронив маму, я выходил с кладбища с известной кино художницей Беллой Маневич (фильмы: «Дело Румянцева», «Дорогой мой человек», «Белое Солнце пустыни», «Дама с собачкой» и многие другие), и она мне рассказала, что для какого-то фильма ей надо было узнать, какими были газовые плиты в Германии в начале 1930-х. Она пришла к маме в библиотеку в полной растерянности. Мама ушла в хранилище и через какое-то время вернулась с немецкой книгой графики и фотографий о проститутках. Она сказал: «Бэлочка, полистайте, мне кажется я там что-то видела». И действительно, там был рисунок, на котором была изображена проститутка, травившаяся у открытой духовки газовой плиты.


Жили мы бедно, но в драматических театрах я видел многие новые постановки, бывал на просмотрах новых кинокартин. Все новое, что было в «толстых» журналах, мы проглатывали за ночь-две. Помню первое впечатление от «Одного дня Ивана Денисовича» в «Новом мире», мама приучала нас к Константину Паустовскому, Юрию Казакову, к настоящей прозе. Чтобы как-то прожить, одну из двух наших небольших комнат мама сдавала студенткам; к ним приходили их друзья с первыми, огромными магнитофонами. Так еще школьником я узнал раннего Булата Окуджаву: «Леньку Королева», «Песенку о голубом шарике» и другое.
Мамы нет уже полвека. Но все это – во мне... и так уже будет всегда...