Судьбою пресеченные

~ Она – Весна ~

Характерное пиликанье телефона. Я тут же сую руку в карман. Рука, признаться, вздрогнула, вместе с сердцем.
«Привет!» + улыбающийся смайлик.
Улыбаюсь в ответ и пишу: «Привет-привет!»
«Чего делаешь?»
«Дома…садимся ужинать».
Пауза.
Жду обычный вопрос.
«И Леха там?»
«Конечно».
Тишина.
Кормлю Соню с ложечки и незаметно пишу: «А ты как?»
«Скучаю».
Сердце бьется. Лихорадочно удаляю.
«Ты же знаешь, что не надо так писать».
«Конечно» + подмигивающий смайлик».

Соня буянит, а Леша молчит. Он ест, уткнувшись в тарелку, погруженный в собственные мысли. Я несколько раз пытаюсь начать разговор, но он лишь односложно на все отвечает. Или кивает. Или пожимает плечами.
Бесит. Боже, как бесит!
«Завтра встретимся?»
Молчу.
«Вероника?»
Молчу.
«Понятно…»
Тьфу ты, еще и тут трагедия.
«Как Алиса?» + смущенный смайлик.
Тишина.
«Макс?»
«Ты не ответила на мой вопрос».
«Ты знаешь, что я не могу. Завтра».
«Тогда Алиса… а хз, я не дома».
«А где?»
Тишина.

Я бы соврала, сказав, что мне все равно. Макс все время интересуется и меня заразил. Да и это отговорка – на самом деле мне это почему-то важно. Почему? Мне плевать, где сейчас мой муж (дома, в собственных мыслях), но важно, где его лучший друг. Судя по его «хз» - ему тоже плевать, где его жена, но важно, где ее лучшая подруга.
Совесть просыпается, и я глубоко вдыхаю, лишь бы никто не увидел дробную дрожь, пробирающую каждую клеточку моего тела.
Нет, так нельзя. Кому еще сказать, если я сама не хочу это слышать?
«Ладно, спишемся завтра».
Выдыхаю.
«Да погоди ты» + обнимающий смайлик.
Улыбаюсь. Представляю себя в его объятиях… лишь шум отодвигающегося стула и тяжелый вздох моего несомненно уставшего от всего мужа возвращают меня к реальности, слишком резко и безразлично.
Он говорит мне: «спасибо», сопровождая все неизменной печальной физиономией, а я улыбаюсь максимально неравнодушно. Ну, насколько это вообще возможно. Насколько я обязана это делать по кем-то зачем-то придуманным законам семейной жизни.
«Давай в обед?»
«…» + много-много улыбающихся смайликов.

Предвкушение встречи порой не менее волнительно, чем сама встреча. Смущаюсь, думая о том, что я такая глупая, наверное, и что все это не по-настоящему. Ну что может быть? У меня муж и дочь, у него жена и сын. Нет, это просто дружба. Немного больше, потому что настоящая. Когда второй человек важен так же, как и ты сам.
Самое ужасное в такие моменты, это когда с другого плеча вылазит ангел, и безмолвно смотрит на меня с осуждающим омерзением, словно я убила кого-то, а не всего лишь улыбаюсь чужому мужчине.
И это чувство сильнее. Почему? Ну почему?
Почему мой демон не может быть таким убедительным? Вообще все демоны. Вдруг они бы справились с этим чертовым ангелом с глуповатой улыбкой, но правильными установками.
«Ты как?» + целующий смайлик.
Осознаю, что уже давно за полночь. Соня спит, Леша тоже. Очередной день можно отметить крестиком – время ставить галочки уже прошло.
«Грущу».
«Что такое?»
«Не могу сказать».
«Можешь. Мне ты можешь сказать все».
«Ты дома?»
«Не-а».
«А где?»
«В баре»
«Один?»
«…» + хохочущий смайлик.
«Ну чего ты ржешь?»
«Не думал, что тебе это важно».
А о чем ты вообще, черт возьми, думал? Но пишу я другое: «как и тебе».
«…» + смущенный смайлик.
«Не красней, тебе не идет. Так что там?»
«Да с любовницей я, конечно!» + три подмигивающих смайлика.
«Да ну тебя! Я спать!»
«Не уходи…» + умоляющий смайлик.
«Не отвлекайся, дорогой» + ехидный смайлик.
«Отстань…» + усталый смайлик».
Жду немного.
«Хочу к тебе».
Сердце выпрыгивает из груди, словно кукушка из тех самых старинных часов, которые оповестили меня о том, что времени слишком много, чтобы не задуматься о том, что чувствуешь.
«И я, и я»…
«Ладно, спи давай, милая моя».
«Чего это ты раскомандовался?» - пишу я, чувствуя, как тепло наполняет меня. Потягиваюсь, не в силах побороть улыбку.

- Кому это ты там улыбаешься? – я вздрагиваю, слыша сонный голос Леши.
- Да так… читаю ленту… пишут всякую хрень.
- А-а-а, - слышу в ответ затихающее безразличие.

«Знаю, что ты устала, вот и все. И приближаю завтра» + танцующий смайлик.
«Хорошо…»
Я не могу перестать улыбаться и добавляю: «тогда до завтра!»
«Волшебных снов, сокровище мое».
Здесь мне становится грустно, и я отшвыриваю телефон. Потом вспоминаю, что надо поставить будильник и действительно полистать ленту, так что, как говорится, нет, он мне еще нужен.
Как и Он. Но ангел упорно намекает с плеча, что все это надо найти в муже. Возбудить. Воодушевить. Восстановить. Ну щас-ка…

… «Спокойной ночи…» + смайлик с сердечками вместо зрачков.

***

~Он – Лето~

Я нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу. Ожидание… ожидание момента, когда я увижу ее, это подчас не менее кайфово, чем сам этот момент. Нет, ну серьезно: накануне уснул, думая о ней. Сегодня проснулся, думая о ней. И чем ближе, тем сложнее сосредоточиться. Напоминаю себе, что такого у меня никогда не было – даже если я попросту про это забыл – и продолжаю ждать.
Я смотрю на часы, но не понимаю времени. Это просто характерное движение. Пусть все знают, что я жду свидание. Жду ту, рядом с которой это проклятое время так или иначе замрет и остановится. Потом правда всегда случается обрыв, словно будильник в самый интересный момент эротического сна. И ты такой: «бляяяя, ну что же такое…»
- Привет! – слышу я из-за спины. Опять не угадал, откуда она появится.
- Привет! – резко разворачиваясь едва ли не кричу я в ответ, тянусь к ней, чтобы обнять, но…
- Не здесь, ты чего!
Сплошные восклицательные знаки…
- Да чего такого? Мы ж друзья.
- Конечно, друзья, - говорит она, активно кивая, не понимая, что это для меня эти слова хуже распятия…

Неловкая пауза, и мы ждем, кто сделает первый шаг, чтобы ее стереть.
- Пойдем? – спрашивает она.
- Пойдем, - отвечаю я, подавляя в себе все, кроме того настоящего, что есть у нас.

Мы весело болтаем и вскоре френдзона, вновь нависшая между нами, забыта. Я хорохорюсь (самому себе), что давно уже вырос из того возраста, когда это было больно, и что одному мне будет сложно научить сына – как это все переживать. Она делает вид, что мы остановились на вчерашних сообщениях.
- Чего хочешь поесть? – спрашиваю.
- Не знаю… - привычно отвечает она, проводя пальцем по меню. Смотрю заворожено.
- Как на работе? – пытаюсь отвлечься я.
- Считаю дни до отпуска, - хихикнула она, - думаю приворожить, чтобы побыстрее.

Смеемся.
- Вот пока ты не сказала, я даже не думал о таком варианте.
Снова смеемся. Люди оглядываются, но нам абсолютно нет никакого дела до них. Завидуйте молча, что называется.
- А о том, что я тебе предложила?
- Я даже поговорил об этом с Алисой, - пожал я плечами, - она, конечно, «за». Говорит, вы редко болтаете в последнее время…
- М-м-м… - протянула Вероника и замолчала.

Я подождал настолько долго, насколько мог бы сделать безразличный вид, и через четыре с половиной секунды спросил:
- Что такое?
- Не знаю, как тебе сказать.
- Сколько раз говорить, что мне ты можешь сказать все, что угодно, не подбирая слов? Говори, как есть.
- Мне так неловко. Я иной раз смотреть ей в глаза не могу.
- Почему? – нахмурился я.
- Все ты понимаешь! – она вздохнула.
- Нет, расскажи, - улыбнулся я.
- Ну так… вот это все, - Вероника провела рукой по дуге.

Я передразнил ее.
- И что с этим всем?
- Ну мы… то, что происходит…
- Ты про переписку и обеды? Так и что с того? Мы что-то нарушаем?
- Нет…
- Ну так и что тогда?
- Мы оба знаем, что это не просто так…
- Вот с этого и надо было начинать, - широко улыбнулся я. Она толкнула меня в плечо.
- Перестань выбивать с меня признания!
- Ну вот еще… это… - я задумался, - приятно так.
- Это все путает. Запутывает. Пугает.
- Ты что-то чувствуешь ко мне и тебе страшно? – она кивнула, - ну так ничего такого.

Она смешно закусила губу, а я не мог оторвать взгляд, машинально ковыряя вилкой что-то, что я совсем незаметно заказал и уже даже начал есть.
- Думаешь, нам стоит ехать всем вместе?
- Мы каждый год ездим. Ну практически.
- Да, но раньше… раньше мы особо даже не общались.
- Времена меняются, - я хмыкнул, - но… ты права, это лишние пять дней, когда можно быть рядом.
- Ну ты же понимаешь, что мы не сможем даже обняться толком, не говоря ни о чем другом.
- Ты про сообщения, обеды, улыбки?
- Вроде того, ага.
- То есть, ты сама предложила, а теперь считаешь это так себе идеей?
- Я у тебя хотела спросить.
- Ну я думал о том, что мы снова приедем в Черняевский, как делаем последние пять лет, и именно сейчас что-то сломается. Ты будешь мучиться угрызениями совести, глядя на то, как Алиса вроде бы все еще любит меня, а я пойму наконец, что предательство лучшего друга отличается от простого предательства только тем, что я потенциально потеряю то, за что я давно не цепляюсь ни разу.
- Такое возможно? – она тихонько улыбнулась.
- Возможно все. Но, я надеюсь, что так не случится.

Она помолчала и шепнула:
- И я, конечно, тоже…

Грустная неловкость – так бы я сказал про этот обед. Вообще вся встреча пошла наперекосяк. Меня от этого знобило – так было жаль тратить крохи времени на поиски того, что все испортит.
- Давай не думать о том, что случится плохое. Лучше сделаем так, чтобы случилось хорошее. Хорошо? – я подмигнул ей, но, увидев, что ее глаза наполнились слезами, вздохнул: - Ну что такое?
- Да нет, все нормально… действительно нормально. Просто трогательно сказал, - она улыбнулась, - надеюсь, что момент, когда мы пожалеем обо всем этом, не случится никогда.
- И жалеть не надо, - твердо ответил я, - Вероника, не выдумывай давай. Нам хорошо и лишь это останется всегда.
- Как бы не закончилось?
- Даже если закончится.

На улице стоял шикарная погода, и я уговорил ее пройтись, жалея лишь о том, что не могу взять ее за руку и идти, насвистывая первую попавшуюся в голову мелодию, глядя по сторонам, не замечая ничего и лишь радоваться солнечному свету, который есть только у меня.
Вероника тоже улыбалась в ответ, а может просто так, да все равно в общем-то.
- О чем ты думаешь? – спросила она.
- А почему я должен о чем-то думать? Я просто счастлив.
- Как во сне?
- Во время которого не хочется просыпаться, да…
- Боишься, что не сбудется?

Я задумался.
- Боюсь, что помимо него будет что-то еще.

***

~ Она – Осень ~

Глядя на Соню, когда она только родилась, я от навалившихся разом чувств думала обо всем подряд. Но одна мысль вспомнилась мне сейчас: а что она видит, как это чувствует – все такое новое, никогда невиданное, в эти первые дни?
У меня тоже случились эти первые дни.
День первый – забыла все.
День второй – паника.
День третий – истерика.
День четвертый – боль.
День пятый – пустота.
И все эти дни со мной он. Помятый, в синяках и кровоподтеках. Кое-как передвигающий конечностями, едко морщащийся от каждого поворота головы.
На шестой день я спросила: «Кто ты?» - а он разрыдался, словно мальчишка, и это было больно. Он хохотал, но это был невеселый смех, насколько я могла бы разобрать, забыв то, как понимать эмоции.
Потом ему явно стало получше, и он пришел с девочкой. Новорожденной, немного походившей на едва родившуюся Соню…
…Соня…
Перед глазами промелькнули все чудесные моменты, которые я только могла вспомнить… а их было явно немало… Я снова и снова спрашивала, что случилось, но слышала лишь обрывки… «пьяный лихач», «не волнуйтесь, вам нельзя», «ваш муж Алексей», «погибли почти все», «только вы двое, да дитя»…
…Леша…
Какой это был день?
Наверное третий? Снова третий, я имею в виду.
Я отталкивала всех вокруг, словно мух, словно увидела приведения тех, кого хотела увидеть, но боялась.
Меня накрывало.
Он – тот, с кем я явно была связана, был рядом. Он не уходил даже тогда, когда я махала руками по сторонам, не разбирая, куда и в кого попадаю, хотя ему было безумно больно. Я ловила себя на мысли, что вижу, чую эту боль, и как хищник хочу добивать жертву. Чтобы ему было хуже, чем мне.

Много дней после я узнала, что ему было не лучше, чем мне. Ему чуть больше повезло – в коме он провалялся дней пять, после чего несколько недель болтался между жизнью и смертью… моими жизнью и смертью… будучи здесь, рядом, со мной.
А девочка…
Господи, когда все вернулось, это было в разы хуже тех дней. Первого, второго, третьего, четвертого, пятого. Оглядываясь назад, я не могу понять, как случилось то, что я это пережила. А я ведь не хотела даже дышать.

- Как ты ее назовешь? – спрашиваю я у Макса, глядя, как он с трудом, но все-таки улыбается малышке.
- Не придумал еще.
- А как вы собирались с Алисой?..
- Это неважно уже… - он вздохнул.
- Ты помнишь, что случилось?
- Помню, - отрезал он.
- Поговорим об этом?
- Вероника, ну зачем ты хочешь ворошить это… это больно.
- Я надеюсь, что боль уйдет, когда мы повторим все это много-много раз.
- Ублюдок, который все это устроил, уже никому не скажет, зачем. Почему. И никакой бог не ответит тебе, почему именно мы были в это время в этом месте.
- Судьба…
- Я…
- Нет, Макс. Не начинай.

Я откуда-то знала, что он хочет сказать.
- Почему?
- Я не могу. Я многое уже отпустила, но только не то, что перед моментом, когда они все умерли, я думала о тебе, а не о муже и ребенке. Я не прощу себя за это.
- Так я помогу. Вместе простим себя, друг друга и начнем…
- Нет.

Он вскочил и отшатнулся. Малыш захныкал. Макс быстро взял себя в руки – в дрожащие, но осознающие, что от них сейчас зависит совсем беспомощный детеныш, - и молча ушел.
Если я еще пять минут назад была уверена, что за все эти дни выплакала все слезы этого мира, то это оказалось не так.

Он избегал меня пару дней, прежде чем, я решилась.
«Привет!» + расстроенный смайлик.
«Привет…» + ничего.
«Я обидела тебя… прости».
«Это ничего. Лучше так, чем жить в надеждах. Так мы быстрее придем в себя».
«Как малыш?»
«Все хорошо».
«Я слышала, что вас выписывают».
«Да, наконец-то…»
«Не хочешь мне рассказать, что вас так-то давно должны были выписать?»
«Ничего об этом не слышал» + ничего.
«Но все равно спасибо. Я знаю, что ты просил оставить вас здесь, надеясь, что это поможет мне быстрее встать на ноги».
«Не надо благодарить за то, что я делаю потому, что дорожу тобой».
«Я тоже тобой дорожу, Макс. Пойми… но то, что было между нами, это неправильно. И смотри, как все повернулось. Те, кому мы клялись в верности, умерли, даже не зная, что мы не были им верны… до конца. Наши дети…»
«Перестань, пожалуйста».
Тишина. Я жду еще сообщения.
«Это не наша вина. Так случилось…»
«Я знаю».
«Так почему мы не можем быть вместе?»
Я выключаю телефон. Я не могу ответить на этот вопрос, не ранив его. И рана эта будет смертельна. А он должен жить… должен быть смелым. Ради того, что Алиса подарила ему напоследок.
Меня рвало.
Разрывало на части.
Накрывало.
Я вдруг осознала, что потеряла все и всех. Равнодушие, в котором мы жили, даже оно – моя вина. Все моя вина. Леше было плохо – а я не видела, потому что считала, что мне будет хуже. Соне нужна была мать, любящая ее отца, а его для меня практически не существовало. И вот их нет, я одна, в болоте своей вины. Тону.
Презираю. Себя, конечно, но и немножко Макса.
Как ты мог? Как мог разрушить все и дать разрушить мне? Зачем? Будь ты трижды не виноват, будь виновен тот пьяный ублюдок, но…
Как?
Мог?
Ты?

…мне все снились ангелы и демоны, и были они похожи друг на друга, как две капли воды.

***

~ Он – Зима ~

Я всегда говорил, что не стоит жалеть о чувствах, которые были.
Если так подумать, то все в этом мире кончается болью. Вы можете любить другого человека и жить, как в сказке, но не умереть в один день. Вы можете любить другого человека, но однажды он уйдет. Или вы сами. Может случиться еще миллион таких «однажды», и будет боль.
Разная, не всегда полноценно недоброкачественная, но все-таки боль.
Сейчас, спустя столько лет, я понимаю, что некоторые виды боли останутся навсегда. Да, они будут радостно сосуществовать с теми приятными воспоминаниями, и, быть может, иногда воспоминания победят. Так бывает, когда я улыбаюсь, вспоминая то хорошее, что было.
Но вряд ли есть шанс, что я когда-нибудь пойму.
Я прихожу вспомнить их в каждую годовщину. На самом деле, я хожу чаще, но именно в этот день я жду ее, словно глупый мальчишка, впервые влюбившийся в девочку, да сразу в самую популярную в классе. Я знаю, она уехала в другой город, хотя всегда говорила, что наш уездный город N ей нравится, и никогда она его не покинет.
Каждый год я понимаю, что она уже не придет. Что она, выключив тогда телефон, дала мне понять, что единственный способ забыть – стереть меня из жизни.
Я смотрю на лица тех, кого мы любили, и каждый год, каждый раз переживаю ту боль.
Мне хочется кричать.
Но я шепчу.
«Вероника, пойми! Мне тоже больно, стыдно и отвратительно».
Ни разу она еще не ответила на этот шепот.
«Но если бы я мог…»
Нет. Я не могу сказать это даже шепотом, даже при том, что вокруг никого… Каждый год я пытаюсь, но никак. Но я все равно не буду стирать те прекрасные воспоминания, что были у меня. У нас.
Рядом тихо плачет Алиса-младшая. Она уже давно научилась понимать, чувствовать эту боль. Эмоциональность досталась ей от меня и это плохо. И хорошо. Это очень хорошо, потому что однажды я смогу поделиться своей историей, и она поймет. Только она и поймет. Только она и простит.
Я смотрю ввысь и, хотя и не верю в бога, загробную жизнь и прочее, передаю им всем привет. Возможно, что-то там, «после», и есть… и тогда Леха играет с Соней, а Алиса – с Андрюшкой. А, возможно, они вчетвером держатся друг за друга так, как должны были держаться мы с Вероникой. Возможно, они даже уже простили нас, давно… и дали бы благословение, не выслушав и минуты нашей исповеди. Мы все наделали ошибок.
Я обнимаю Алису-младшую и наконец-то дрогнувшим голосом шепчу ей:
- Жаль, ты не знала их… они бы тебя любили больше всего на свете, и ты их – тоже.
- Пап… хорошо, что у меня есть ты.

В такие моменты боль рассеивается и исчезает, оставляя вместо себя лишь то хорошее, что стоит помнить. Но она вернется, я знаю. И останется со мной до самого конца.

***

~ Они – В разных временах ~

Сколько я себя помню, я постоянно таскалась с отцом на могилы моей матери и братика. Он всем говорил, что ходит туда раз в год, в годовщину, но на деле это было много, много чаще. Не помню, когда, но очень рано я стала все понимать.
Я бы рассказала, что чувствовала, но это немного не то, чему стоит посвящать слова. Ведь я видела, что чувствует он.
Он приходил сюда бесчисленное количество раз, надеясь на то, что случится совпадение. Что именно в условный вторник, семнадцатое мая, он будет тут не один. В смысле, он и так частенько брал меня с собой, но всегда надеялся, что сюда придет кто-то еще.
Папа любил верить в судьбу. Именно поэтому он испытывал ее с небывалым усердием.
Но она так и не пришла.
В последние годы он считал ее наваждением, а я не могла поверить, что в современности кого-то можно потерять так, чтобы не найти. В какой-то момент я перестала искать: папа знал, чем я занята и, боюсь, это причиняло ему больше боли, чем память. Еще больше я боялась узнать, что она давно умерла, - отец бы это не пережил.

…Я аккуратно поставила цветочки на могилу отца. Я всегда делала это в конце – после его друга с дочерью, моего брата и мамы. Стоило мне встать в полный рост, как я увидела, что в мою сторону бодро идет старушка. Она подошла ко мне, немного неловко улыбнулась и спросила:
- Алиса?

Я, помолчав, кивнула.
- Какая ты стала… я помню тебя едва родившейся…

Я не могла выдавить из себя и слова. И без того неуверенная улыбка на лице старушки померкла.
- Видимо, он все тебе рассказал…

Я пожала плечами. Боролась с собой. Мне хотелось заорать. Мне было плевать, что она могла заменить мне мать, хотя бы отчасти… Но не было плевать на то, какую боль причинила отцу. Мне очень хотелось орать.
Но я обещала отцу. И лишь протянула письмо, которое он написал накануне смерти. Да, он любил верить в судьбу, и добился-таки своего.

- Это вам. От отца. Он… нет, пожалуй, оставлю вас наедине.

Она схватила письмо, словно это самое дорогое, что у нее когда-то было. По ее щекам текли слезы. Она что-то пыталась мне сказать, но слова не складывались. Я вдруг поняла, что как и отец совсем не злюсь на нее, ведь то, что она когда-то ему подарила, сделало его тем, кто он есть, кем он был для меня, кем всегда останется.
- Я хочу, чтобы ты слышала, дитя, - сказала она, - уверена, что и Макс хотел бы этого.

… «Привет-привет, милая моя.
Рука моя уже не так крепка, как тогда, когда я держал твою. Но я помню, что ты не любишь длинных писем, а у меня было достаточно времени, чтобы кратко продумать всю ту глубину, которую я хотел бы передать тебе.
Ты ловко исчезла со всех радаров, словно в шпионском фильме. Но, признаться, я не искал. Дочка – да, она довольно долго пыталась тебя разыскать (передай ей спасибо, пусть простит меня за то, что я ругал ее из-за этого). Но я верил в судьбу и ухожу, так и продолжая верить в нее.
Ты всегда смеялась надо мной, говоря, что я излишне романтичен. Перестань, тебе ведь это нравилось! Как я тебе когда-то пообещал, все эти годы я вспоминал лишь то хорошее, что было у нас. Все эти годы я, как мальчишка из подростковых романов, продолжал любить тебя.
Я злился. Поверь, это ужасно. Хотя, наверное, ты знаешь, ведь ты тоже злилась на меня. Но это прошло, и я каждый день надеялся, что у тебя тоже. Что ты начала новую жизнь, где-то далеко, но все же вспоминая обо мне.
Я ухожу с одним лишь сожалением – что так и не обнял тебя вновь, не поцеловал. Что не получил от тебя ни единого сообщения после того моего «Так почему же мы не можем быть вместе?». Но в своей голове я, конечно, все эти годы привычно болтал с тобой.
Ты как-то говорила про своих демонов... так прости же их наконец. И своих, и моих. У прощенных демонов ангельские крылья, вот увидишь. И, если все-таки существует что-то после, то разыщи меня и зайди на чашечку чая. Мне столько всего надо тебе рассказать…»

- Я зайду… - шепнула она сквозь слезы в небеса, - и тогда-то уж точно останусь навсегда.