если звёзды зажигают... действие третье

 ... если звёзды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно ...               


                ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

                сцена первая
 
1929 год. Февраль. Париж. Монпарнас. Номер отеля. Маяковский надевает пиджак, смотрит на себя в зеркало. Стук в дверь. Владимир торопливо открывает. Входит Татьяна Яковлева. 

Владимир.       Таник, родной! Вот и встретились … Дай я тебя обойму! (обнимает и целует Татьяну) Соскучился безмерно! Влюблён, ещё больше, чем раньше!  Рассказывай … Как тут поживало моё сокровище?   
 
Татьяна.         Сокровище много думало о тебе … и часто вглядывалось в наше ночное небо …
Мириады звёзд …
                сверкающей вуалью …
                покрывали небесное пространство …
                и напоминали мне о тебе …
Мой Володя …

Владимир.       Красиво … по душе. Мне тебя очень не хватало, Таник мой … (целует её руки). Всё без тебя как в тумане, мутном и беспросветном. Совсем погряз в серятине. Будто жил вполсилы. Только работа и спасала …

Татьяна.          Неужели только работа? Верится с большим трудом (смеётся) …
Владимир.        А ты потрудись и представь … Днями и ночами корпел, ничего вокруг не замечая … Только одна радость маячила на горизонте … встреча с моей барышней! (обнимает Татьяну) 
      
Татьяна.         Если честно, Володь, моя тетя не понимает нашего союза и считает его бессмысленным и обречённым. (манерно цитирует) «Красного поэта к белым дамам? Что за вздор?» (замолкает и через несколько секунд грустно продолжает) и ведь отчасти она права …

Пауза.

Владимир.       Танюша … да нет уже ни красного, ни белого … как и той многообещающей страны …(разочаровано).  Я вглядываюсь в происходящее, чтобы увидеть хоть что-то, способное оставить меня в этом … уже чужом мире …

Татьяна.         Как же так, Володь … ты зовёшь меня замуж … говоришь о любви ко мне … А сам стоишь на распутье между жизнью и смертью. Бред какой-то …

Владимир.        Я говорю о любви, хорошая моя, всегда только о ней … Она единственная, ради чего здесь ещё можно остаться … Только тебе под силу задержать меня … только тебе. 
Я погибну без тебя! И я знаю это наверняка …         

Татьяна.         Ты погибнешь без меня, а я погибну там! Неужели ты не понимаешь?         

Владимир.       Ненавижу
                всяческую мертвечину!
                Обожаю
                всяческую жизнь!

Татьяна.          Мне не весело, Володь …

Владимир.        Да и мне не до веселья … и порой кажется, что на мне стоит печать … невидимая печать страданий и испытаний …

                Всемогущий, ты выдумал пару рук,
                сделал, что у каждого есть голова, -
                отчего ты не выдумал,
                чтоб было без мук
                целовать, целовать, целовать?!

Татьяна.          Глубокий ты мой …

Владимир.       Таник … а куда мне деть эту глубину? Её остаётся только заткнуть … сровнять с поверхностью… Они все хотят шедевров и не могут понять, что шедевр на ровном месте не рождается, и от примитива вряд ли случится нечто достойное. Середина порождает середину … а глубокое отражает глубину.  А потом они требуют, чтобы эта глубина в повседневной жизни стала понятной и доступной для всех и каждого. Так не бывает!  Я не могу и не хочу становиться другим, потому что я уже есть, такой …  и быть посредственностью, для меня смерть.
И поверь, Таник, не было б моей любви, такой необузданной, шальной, неукротимой, то и стихов своих я не родил бы никогда.

Татьяна.             Я знаю … и чувствую …
   
Владимир.            А я чувствую тебя … Да …и ещё, родная (подходит к Татьяне и обнимает) … мне очень нужно съездить в Ниццу … повидаться с дочерью и Элли. Я им обещал, но это ненадолго!  Жди меня преданно и трепетно …

Татьяна.            (иронично) Всенепременно … У меня завтра репетиция, а послезавтра показ, так что буду трудиться … с замиранием сердца ожидая тебя … Так хорошо? (улыбается).

Владимир.            Хорошо, милая, очень хорошо!

Татьяна.              Поезжай спокойно … и удачи!

               
                сцена вторая

Ницца. Сумерки. Узкая улочка, уходящая к морю. Два мужских силуэта. Они движутся навстречу друг другу.

Владимир.          Анненков! Как же ты кстати …  Тыщи франков у тебя нету? Выручай …
       
Юрий.                Вот так … сразу! Приветствую, Володь! Ну удивил! Какими судьбами?

Владимир.           Здравствуй! Да вот ведь … приезжал сюда в надежде на встречу со своими женщинами … и увы … промахнулся! Птички упорхнули в Италию … с отчаяния решил отметиться в Монте-Карло…

Юрий.                Я смотрю, Монте-Карло твоего отчаяния не уменьшило?

Владимир.          Ты чертовски прав … (потеряно). Ужасно негостеприимное место! Проигрался, вконец … до трусов! Надо было сразу ехать в Париж.

Юрий.                (достает из портмоне деньги) Держи.

Владимир.          Благодарствую! В Париже верну. (с радостью … жмёт его руку)

Юрий.                Ну что ты … с кем не бывает. И сам бывал в такой передряге!

Владимир.          Я чертовски голоден! Как на счёт ещё двухсот франков … и я приглашу тебя на ужин. Трактирчик пустячный, но готовят душевно! Буйабес отменный!

Юрий.                (улыбается и даёт деньги) Умеешь ты убедить!

Уютный маленький ресторанчик. Играет тихая музыка. Садятся за стол и делают заказ.               

Владимир.             Тебе понравится!

Юрий.                Надеюсь!

Владимир.             Что ж … рассказывай! Как живёшь в буржуинском царстве-государстве? Как тебе здесь дышится?

Юрий.                Всяко бывает … но одно обстоятельство радует наверняка … дышится легко и свободно!

Маяковский пристально смотрит на Анненкова. Достаёт из кармана платок и флакон одеколона. Сбрызгивает платок и тщательно вытирает руки.

Владимир.              Да … свобода бесценное ощущение … (проводит рукой по лицу и шумно вздыхает)

Официант приносит буйабес, свежий хлеб, сыр и вино. Голодный Маяковский радостно потирает руки.

Владимир.              Красотища! (с аппетитом принимается за еду) Ну что я тебе говорил! Ум отъешь!

Юрий.                Ты и впрямь голодный. (смеётся и пробует буйабес) Ммм … недурственно …

Владимир.               Проверено, и не раз!

Юрий.                Ну, рассказывай! Как ты? Как Брики?

Владимир.                Брики … а что им сделается? Хорошо … наверное. А я вот «Клопа» написал, а Мейерхольд поставил … только премьеру отыграли! Ильинский в главной роли! Красавец!

 Юрий.                Поздравляю! Как приняли? (наливает вино, пьют).

Владимир.                Ты же знаешь как меня сейчас «любят» критики …
Так и ждут удобного момента чтобы в очередной раз окутать своей любовью. Вот и дождались! Залюбили … еле отбился …

Юрий.                Я так понимаю, обществу не угодил?

Владимир.                Сдаётся мне … уж вряд ли угожу …

Юрий.                Что так?

Владимир.                Что-то не ладится у меня диалог с современной политикой партии …

Юрий.                Ммм … да уж … Ну а как там социалистический реализм поживает?

Маяковский отрешенно смотрит в пространство.
 
Владимир.                А давай-ка лучше выпьем!

Юрий.                Что-то совсем ты не весел, дружище! Хандришь. Дрянное занятие. Ты это брось!

Владимир.                Есть вещи пострашнее хандры … разрушение иллюзий, как тебе такой вариант? …

Юрий.                Я уже избавился от всех пролетарских химер. Ты просто идеалист … с верованиями в царство коммунистической свободы. Увы, Володь, вместо хвалёного коммунизма вам уже давно пропихнули диктатуру с коленопреклонённой армией партийных чиновников и бездумных пролетариев.

Владимир.                Да вижу я, Юр … вижу, и мне больно смотреть как страна заполняется отрядами невинных арестантов. Я не желаю кляузничать на родных и друзей! Меня выворачивает от этих гнусных заявлений, заполоняющих советские газеты! Как можно отказаться от своего отца, матери, сестёр, братьев … Как?

Юрий.                Точно также, как ты отказался от футуризма … Прости … но говорю, как есть … Да, в душе ты по-прежнему оголтелый коммунист, который остался в одиночестве … почти в одиночестве.

Владимир.                Смалодушничал … есть такое дело … но во мне всегда продолжает жить надежда! Возможно и есть враги в стране … и надо сохранять бдительность. А вдруг …

Юрий.                Что вдруг? Володя очнись! Останься я в Советах то автоматически стал бы таким же врагом и «троцкистом» только за то, что я рисовал их портреты и никто даже не вспомнил бы, что это был заказ Реввоенсовета для музея Красной Армии!

Владимир.                Думаешь мы обманулись … А может мы нагнетаем, Юр, ведь мне не отказывают в визах. Я же во Франции … с тобой.

Юрий.                Вот этому то я очень удивлён!

Владимир.                А что ты? Неужели так и не вернёшься в Москву?    
               
Юрий.                Я уже перестал об этом думать … Там мне не дадут дышать. А как без воздуха … никак! К тому же у меня неплохая чуйка, Володь и … недобрые предчувствия. Ссылки и тюрьмы не входят в мои планы. Я художник, Володя, и хочу им остаться!

Владимир.                А я … я опять возвращаюсь … оттого, что уже перестал быть поэтом …

Небольшая пауза. Маяковский рыдает. Юрий растерянно смотрит на него, не в силах что-либо сделать …
(произносит сквозь рыдания) Теперь я … чиновник …

Неожиданность происходящего создаёт общее замешательство. Подбегает встревоженная официантка …

Официантка.            (взволнованно) Monsieur, que s’est-il passe? Comment puis-je vous aider?  (Месье, что случилось? Чем я могу вам помочь?)

Владимир.                Ничего, ничего … я просто подавился … косточкой.

Юрий.                (официантке) Non, non … tout va tres bien … merci! (Нет, нет … всё хорошо … спасибо!)

Официантка, немного успокоившись, забирает грязную посуду и уходит.

Юрий.                Володь, ты сам не свой! Что мне сделать, чтобы тебе хоть немного полегчало?          

Владимир.                Я потерял себя … и уже ничего не понимаю … Будто оказался в дурном сне, а в нём ещё один сон … Сон во сне. У тебя так бывает? Бред, полный бред. И я никак не могу проснуться. Разбуди меня, Юр … Сможешь?

Юрий.                Разбудил бы … но это явь …

Владимир.                Да … явь. Явь, от которой щемит сердце и режет в глазах.

Юрий.                Володь, а может ну его … оставайся! Ничего хорошего там уже не будет … во всяком случае в ближайшее время.

Владимир.                Да не могу я, Анненков, не могу, хоть и люблю я эту капиталистку-Францию!  Душа разрывается при мысли о предательстве! Нешто я крыса какая-то?

Юрий.                Предательство … крыса?! Ты о чём? Это тебя предали! Наши идеи коммунизма извратили и изуродовали, а твою хвалёную коммунистическую партию уже можно смело переименовать в партию стяжателей и палачей.

Владимир.               Мне невыносимо так думать! Я распихиваю свою боль и разочарование по дальним карманам …

Юрий.                Да, можно не думать и распихивать, но это не меняет реальности. Страна Советов уже давно сменила направление и превратилась в страну вакханалии чиновников, которые в погоне за властью и личными выгодами готовы к любым изощрениям, а ты всё никак не можешь оторваться от коммунизма. Пойми ты, наконец, чтобы идеи коммунизма воплотились в жизнь, у людей должно измениться СОЗНАНИЕ! А до этого очень далеко … особенно там, куда ты упрямо возвращаешься с надеждой.

Владимир.              Но это и твоя страна! Неужели тебя не волнует её судьба?!

Юрий.                Волновала … Но я не гладиатор, Володь … Я не в состоянии сражаться с дикарями и вандалами, доказывая свою правоту! Может это трусость, пусть так … Порой в трусости тоже есть свои плюсы. Трусость позволила мне продолжить быть полезным миру и людям! Я люблю жизнь, и хочу эту жизнь переносить на холст … 

Владимир.              Да кто я такой, Юр, чтобы тебя судить … А ведь мы так вдохновенно верили … что наша жизнь наполнится свободой и прогрессивными свершениями во всём! 

Юрий.                Не просто верили … приняли всем сердцем, не подозревая об истинных намерениях и планах этих вампиров. А на деле, эти гегемоны пролетариата, в чьи идеи мы наивно уверовали, оказались диктаторами и агрессорами! Страшные люди … скорее нелюди.

Владимир.              Да … ты прав, нестыковок тьма … порой такая тоска накрывает … (замолкает и вдруг продолжает с недовольством) но ведь и капитализм твой, тоже не «белый рафинад». Оглянись, вокруг столько несправедливости и эксплуатации!

Юрий.                Пока я вижу только митингующего поэта Маяковского!  Рад, что тебе полегчало, но спорить с тобой нет желания.               

Владимир.              Как-то ты быстро под загнивающий капитализм прогнулся … друг.

Юрий.                Сдаётся мне, что ты в этот капитализм, ездишь с удовольствием … и я думаю не только для того, чтобы облить его грязью … в стихах.  С радостью пользуешься этой треклятой буржуазностью, включая все блага …    Вот ведь и желудок не забываешь радовать капиталистическими произведениями! (пауза)
А рыбным супчиком угодил … благодарствую.
               
Владимир.              Тогда забирай это буржуйское заведеньице с империалистическими разносолами! Чую, что оно мне больше не понадобится. (с напускной весёлостью) Франция плотно обняла рисовальщика Анненкова и не торопится отпускать!

Юрий.                Пусть обнимает … и спасибо судьбе за ту выставку в Венеции, благодаря которой … я до сих пор жив.

 Владимир.             Ну вот, (улыбается) теперь меланхолит рисовальщик Анненков!

Юрий.                Нет-нет … просто не забываю чудесные случайности своей жизни …  Что ж, пойдём.

Маяковский расплачивается. Они встают и направляются к выходу.

Юрий.                Увидимся в Париже.

Владимир.               В Париже.

Жмут друг другу руки и расходятся.


                сцена третья

Париж. Монпарнас. Ресторан «Куполь». Маяковский и Яковлева обедают.

Татьяна.                Ну, рассказывай, как дочь, всё хорошо?

Владимир.              Не свиделись … глупо разминулись … зря только смотался …

Татьяна.                Жаль … И как теперь?

Владимир.              Как знать … Они уехали в Италию …

Татьяна.                И ты не знаешь, вернутся ли они в Ниццу или сразу в Америку?

Владимир.              Да не всё ли равно … Если суждено увидимся … а коли нет, значит не судьба.

Татьяна.                Возможно, ты прав …

Владимир.              Не хочу про них. Хочу про нас!

Татьяна.                Мы же сейчас вместе и это уже про нас!

Владимир.              Вместе … да, но надолго ли? Ты мне так ничего и не ответила …

Татьяна.                Володя … прошу, не начинай! В который раз твержу … я не могу вернуться в эту несчастную и неприкаянную страну. Не могу … слышишь?

Владимир.              И как же нам быть?  Таник, ведь только я могу обнять тебя душой! Только я, и ты это знаешь … Поедем со мной, родная моя. У тебя будет всё! Поверь!

Татьяна.               Володя, пойми же меня … всё не так просто…  Ведь ты же не хочешь остаться здесь … (пауза)
Прости …

Владимир.             Я не хочу бежать! Несмотря на любовь к тебе … я не смогу… Это недостойно … К тому же я здесь всего лишь гость …

Татьяна.               А я в России даже не гость, я там враг! И это тоже бег, Володенька!

Владимир.            Нет, Таник! Это другое … Мы поженимся, ты станешь женой Владимира Маяковского, глашатая грядущих правд! (смеётся) и поедешь за мужем, на Родину.

Татьяна.               О …. Володечка, не торопись с выводами! Эта страна с завидной скоростью меняет своих глашатаев. Как знать… долго ли ты проходишь в «любимчиках» …

Владимир.             Чего ты боишься? Я в состоянии решить любой вопрос … (осёкся) во всяком случае пока … Когда любят, идут за любовью! Танюша, умоляю … Мне столько раз раздирали сердце. Скоро оно превратится в ошмётки …

Татьяна.               Я сама разрываюсь от этой двойственности … Любовь и тревога … Меня постоянно преследует страх возвращения! Мне настолько тягостно, что я пока не в состоянии принять решение …

Владимир.              Я уже понял, Таник … что и на этот раз я не увезу тебя отсюда …  Но я умею ждать. А давай ка, за весну и лето ты свыкнешься с мыслью о нашей свадьбе, и осенью у нас с тобой всё срастётся … Хорошо?

Татьяна.                Володенька, ну что мне тебе ответить? Я лишь могу сказать, что люблю … а как всё сложится дальше я не знаю …

Владимир.              Ладно … не стану больше тебя мучить. Буду терпеливо ждать и надеяться! А осенью вернусь и уже берегись! Слышишь? (смеётся)

Татьяна.                Слышу … и по-прежнему тревожусь …
 
Владимир.               Через время тревога уляжется и любовь победит! Обязана победить!

Татьяна.                Победит … (смотрит на часы) Ой, Володя … Не опоздать бы …

Владимир.               Да, вижу … (он берёт руку Татьяны и нежно целует) Пойдём, я провожу тебя, заберу чемоданы и … (с грустью) на вокзал.

Владимир кладёт деньги на стол, и они выходят из ресторана.


                сцена четвёртая
               
Париж. Квартира художника Александра Яковлева, дяди Татьяны.
Татьяна сидит в кресле, берёт со стола письма и читает одно за другим.

Маяковский.         Восьмое июня 1929 года
  (за сценой)             «Дорогая, родная, милая любимица Таник!
 
                Не грусти, детка, не может быть такого случая, чтоб мы с   
                тобой не оказались во все времена вместе …» …
   
                Двенадцатое июля 1929 года
                «… Я по тебе совсем затосковал.
                Дальше сентября (назначенного нами) мне совсем без тебя
                не представляется. С сентября начну себе пределывать
                крылышки для налёта на тебя.
                Ты меня ещё помнишь?
                Я такой высокий, косолапый и антипатичный. Сегодня ещё
                и очень хмурый.
                Таник, родной и любимый, не забывай, пожалуйста, что
                мы совсем родные и совсем друг другу нужные…» …
               
                шестнадцатое июля 1929 года
                … Детка, люби меня, пожалуйста. Это мне прямо               
                необходимо.
                … Регулярно тоскую по тебе. А в последние дни даже не
                регулярно, а ещё чаще…» …


Татьяна.                (отрешённо) Володя … Эльза невзначай сказала, что у тебя другая женщина … актриса … Неужели это правда … Знаешь, может это и к лучшему … Она близко, а я далеко … безнадёжно далеко. 

Маяковский.           Пятое октября 1929 года
  (за сценой)           «… Нельзя пересказать и переписать всех грустностей,
                делающих меня ещё молчаливее.»

                «… Таник, если тебе кажется, что я что-либо забыл, выкинь
                всё это немедленно в Сену или в ещё более мутные и
                глубокие места. Моя телеграмма к тебе пришла обратно
                с ответом о не нахождении адресата…

                … Детка, пиши, пиши и пиши.
                Я ведь всё равно не поверю, что ты на меня наплюнула …».

Татьяна.                Володя … (печально) Зачем ты уехал … Тебе больше не позволят сюда вернуться … (Татьяна беззвучно плачет, прикрывая рот ладонью)
               
            

                Занавес



     продолжение http://proza.ru/2022/08/10/358