08. Когда я был романтиком. Тропа на перевал

К вечеру мы были в селении с неблагозвучным именем Ляхш. Но это селение скрашивало грандиозное зрелище великого горного узла. Казалось, прямо над нами нависли снежные карнизы пиков Москва, Корженевский и Коммунизма. Это были действительно пики. Они поднимались из хаоса, из первобытного сумбура, из мешанины ледников, снежников и готовых обрушиться лавин. Поднимались острыми зубцами, как башни средневековых замков.
Стоял знойный вечер под белесым небом. Но стоило взглянуть на юг, туда, где сливались хребты Петра и Дарвазский, взглянуть на этот абстрактный ледяной хаос, как сразу становилось прохладно, и по коже пробегал озноб.

Светка уже успела завести множество знакомств и теперь занималась бессовестным грабежом продуктовой лавки. В этой лавке работал молодой парень – таджик, который сразу угодил в Светкины тенета.
Светка грабила, открыто и нагло. Сначала она выиграла спор на пару банок сгущенки. Потом притащила лимонад и тушенку.
Мы расположились в аэропорту прямо на взлетном поле и теперь всерьез опасались, что ночью на нас спикирует какой-нибудь чокнутый самолет.
Светка кокетничала с продавцом-таджиком. Балай перезаряжал пленку.
Я никак не мог расстаться с впечатлением от минувшей дороги. Перед глазами мелькали крутые виражи, и дорога менялась так быстро, как кадры старых фильмов.
Нам попался очень резвый УАЗик, не вездеход, а конек-горбунок. Он, то карабкался по многочисленным перевалам, и тогда казалось, что это не автомобиль, а самолет на взлете. Странное ощущение возникает, когда за ветровым стеклом не лента асфальта, которая убегает далеко вперед, а небо. Синее, чистое небо. Капот смотрит в это синее небо и, кажется, что это не дорога, а трамплин. Вот-вот колеса оторвутся от его края, и машина взлетит, как лыжник. То вдруг, проскочив перевал, мы падали по бесконечным серпантинам вниз, вниз, заносимые на поворотах. Скрипели тормоза, и нас бросало в кабине силой инерции. Несколько раз дорога пропадала, тогда наш четырехколесный УАЗ-469, с восьмью пассажирами, сидящими прямо на полу, недовольно фыркая, забирался в воду, и ехал прямо по галечному дну горной речки, весь в каскаде радужных брызг. Временами мы прикладывались к канистре с кумысом. Канистра ходила по кругу и все с наслаждением прихлебывали резкий, хмельной напиток.
Кумыс обладает поразительными свойствами. Это идеал слабоалкогольного напитка. Его хмель своеобразного качества: он снимает усталость и придает силы, после него нет похмелья.
Машина часто останавливается. Из капота валит пар. Я выхожу размять затекшие ноги и выкурить сигаретку.
Иногда шофер тормозит и показывает нам новый, только что открывшийся пейзаж, спрашивая: «Снимать будите?»
Я беру у Балая камеру и если место достойно внимания, снимаю кадр, отсчитывая восемь секунд.
К концу дня мы пересекли Кизил-Су и очутились на ее левом берегу – в предгорьях Памира.
Киргизия осталась далеко позади.
Мы ступили на землю Таджикистана. До Душанбе было не меньше трехсот километров, и мы решили перепрыгнуть эту дистанцию самолетом, так как наше путешествие несколько затянулось. Да и после сегодняшней дороги, одни только вид автомобиля привел бы нас в ужас. До сих пор ныли мышцы и болели синяки от чрезмерно ретивой езды.
Вылет назначен на завтра, на два часа дня. А до этого оставалась теплая ночь под южным небом. Ночь, в которую можно предаться бурным ласкам любви.
В палатку, ребята! В палатку, Светка, и не забудь расстегнуть свой спальник, и положить голову мне на плечо! Притворимся спящими, пока не уснет Балай. А потом я прикоснусь к твоим бедрам, проведу неторопливо кончиками пальцев. И палатка превратится в летящий над миром ковер-самолет. И черт с ней, с нашей несовместимостью! Иногда и разные народы способны понимать друг друга без переводчиков!

До самолета оставалась еще уйма времени, и мы со Светкой решили отправиться к невысокой вершине. Всё же это были предгорья Памира. Поперек склона проходила странная трещина – похоже, тектоническая, и мне было любопытно на нее взглянуть.
Когда мы шли длинной, узкой улочкой Ляхша, на которой, презрительно повернувшись к вам задом, лепились саманные домики, к нам присоединился, а точнее увязался наш вчерашний «приятель» – пес по кличке Бобик. Правда Бобику больше подошло бы имя Барбос, так как это был зверюга прегромадного роста, небрежной внешности и не менее лохматый, чем я сам. Этот неопрятный пес пришел вчера в наш лагерь, просунул морду в палатку, и сожрал нашу последнюю буханку хлеба. Потом, когда мы его корили, он виновато воротил морду и не знал, куда спрятать глаза. Бобик был до глупости добродушным существом, и мы решили, что он из той породы полубродячих собак, которых не стоит воспринимать всерьез. Так и считали, что Бобик – попрошайка и подхалим.
Улица закончилась, мы вышли за селение, как вдруг услышали многоголосый лай. По меньшей мере, с десяток здоровенных собак галопом неслись к нам, оскаливая зубы. Среди них я заметил двух кавказских овчарок с выкрученными ушами. Поблизости не было ни деревца, ни кустика, ни какого-либо другого укрытия и мы остановились дать наш последний бой.
Но, вдруг, вся свора разом остановилась. Нашего добродушного Бобика было не узнать. Из расхлябанного недотёпы, он превратился в зверя, в сжатый комок мышц. Шерсть на загривке ощетинилась, глаза налились кровью, а из оскаленной пасти с желтыми клыками, послышалось злобное рычание.
Дальше произошло совсем уже непредвиденное. Он бросился в атаку! Щелкнули зубы, Бобик вцепился в холку ближайшего пса. Полетели клочья шерсти. Выпад был мгновенным и не успел еще атакованный опомниться, как наш Барбос, превратившийся вдруг в волка, бросился на овчарку.
И тут свора не выдержала. С паническим визгом побежали шавки поменьше, а вслед за ними трусливо огрызаясь, и кавказские овчарки.
Когда мы поднялись примерно до половины, Светка заявила: «Дальше, Володька, иди один, я останусь».
Я решил, что ей захотелось побыть в одиночестве, ведь она любит бывать одна, и со спокойной душой отправился дальше.
Час спустя я возвращался, держа в руке трофей – разноцветного полоза. Полоз попался агрессивный и умудрился дважды прокусить мне руку.
На том месте, где осталась Светка, никого не было. Я, в недоумении огляделся, позвал. Ответа не было.
Светку я увидел далеко внизу. Она шла в сопровождении Бобика по улице селения. Шла как-то странно. Медленно, и казалось, с трудом. Я крикнул. Светка услышала, остановилась, а потом присела прямо на землю. Бобик улегся рядом, и Светка положила свою руку на его большую голову.
Когда я спустился, Светка призналась, что ей стало плохо.
– Это, наверное, от воды. Я сегодня напилась из канавы. Тошнит и голова кружится. Если бы вот не он, – Светка указала на пса, – не знаю, как бы вернулась. Он меня и донес до селения. Никак не ожидала, что наш Бобик такой сильный. Возьму его за шею, он тащит. Немного отдохнем и снова вниз. Так мы с ним и спустились.

Я люблю эти маленькие самолетики. В них чувствуешь полет. Это не то, что в трансконтинентальном лайнере. Салон, кресла, стюардессы со стройными ножками, завтрак. В таком лайнере смертельно скучно. Не летишь, а едешь по рельсам. Земля далеко внизу, скрытая полем облаков. И только не хватает перестука колес. В больших лайнерах я чувствую себя как в вагоне-ресторане курортного поезда. Другое дело эти маленькие двукрылые труженики. Кажется, что у тебя самого выросли крылья. И даже вибрация мотора создает ощущение, что ты сам машешь этими наивными, двойными крыльями. В этих бипланчиках очень мало от бездушного рационализма.
Земля близка и реальна. Ее можно видеть. Все под крылом: квадраты полей, линии улиц, стрелы шоссе с ползущими по ним жуками – автомобилями.
А, главное, отсюда, из иллюминатора видны люди – жалкие, смешные, крошечные и все же видишь, что эта планета не безжизненна.
Река Кизилсу, что означает красная вода, сливается с рекой Муксу, и обе они превращаются в Сурсоб. Но еще долго текут порознь – справа красная вода, слева – обыкновенная голубая, слегка мутноватая и между ними четкая граница. И не скоро разные воды, теперь уже одной реки перемешаются.
Смотришь вниз и видишь, как по этим полям, селам и рекам бежит крестообразная тень нашего воздушного ишачка. Бежит темный крест, обгоняя автомобили, изгибаясь на пригорках. Яростно слепит Солнце. В кабине пахнет разогретым бензином, душно, жарко, а рядом прикорнула женщина, которую только вчера любил.
– Светка, проснись! Посмотри, какое великолепие. Только осторожно, от него можно ослепнуть
Снег. Снег. Снег. Вершины уходят за горизонт и громоздятся одна над другой, все выше и выше, до самых Гималаев.
– Когда я летаю в таких самолетиках, я вспоминаю Экзюпери, – говорю я.
Мы летим вдоль долины, как будто пробираемся в джунглях по узкой просеке. Ее островерхие зубцы и длинные гребни выше крыла самолета.
А впереди Душанбе – большой, шумный и знойный город.
Внизу все больше опаленных, шершавых скал и зелени по берегам тонких арыков и каналов.
В Голландии роют каналы, чтобы отвести воду, здесь же все наоборот.

Продолжение следует. http://proza.ru/2022/08/10/646