Dream-killer

Этой ночью в доме Ажиевых был переполох. На шум из спальни пожилого главы семьи сбежались родственники и двое телохранителей с пистолетами наготове, однако каждый на мгновенье впадал в ступор от вида происходящего. Старик Ажиев метался из стороны в сторону, сцепив пальцы на горле и круша мебель собственной спиной, точно пытаясь скинуть с себя нечто невидимое; при этом его лицо искажал истинный ужас. Очень быстро тем ужасом заразились и родственники, и даже телохранители – когда старик рухнул спиной на дубовый пол, всем стало ясно, что до пола он даже не долетел – завис в воздухе, будто упав на что-то невидимое, но вполне реальное: что-то, явно, было между полом и брыкающимся стариком. Страх неведомого сковал присутствующих не хуже, чем изначальное непонимание происходящего. Первым человеком, которому удалось перебороть оцепенение, стал один из телохранителей; стрелять он не решился – вместо этого достал из ножен на поясе охотничий нож и, лишний раз не думая, ткнул клинком в пространство между полом и стариком. Никакого сопротивления ножу телохранитель не ощутил, однако старому Ажиеву мгновенно полегчало – злобное невидимое нечто мигом отпустило горло старика и быстро опрокинуло оного на руку телохранителя, чтобы избежать нового удара.

Люди постепенно приходили в себя: кто-то бросился к старику, дабы убедиться, что с ним всё в порядке, а кто-то начал молиться Аллаху, дабы прогнать невидимого шайтана. Казалось бы, всё закончилось. Испуганный старик лежал практически на руках у телохранителя и искренне благодарил своего спасителя. Не теряя времени, он попросил семью помочь ему встать и уйти из этой комнаты – такое казалось вполне разумным. Младший сын с одним из внуков подхватили старика и повели в коридор. Жена сына не прекращала молиться. А внучки старика всё спрашивали, что случилось. Впрочем, даже если бы тот мог ответить, не успел бы; ибо телохранитель, считанные секунды назад спасший старику жизнь, вдруг закричал оттого, что его рука с ножом неестественно вывернулась – пронзённая болью ладонь перестала слушаться, и пальцы выпустили холодное оружие. Дорогой нож с рукоятью из рога оленя на мгновенье завис в воздухе, а затем устремился в спину старого Ажиева, который успел лишь оглянуться через плечо на кричавшего телохранителя. И сын, и внук бросили старика и отшатнулись в стороны – хотя оба не были трусами, страх перед неведомым заставил их бояться приближения того самого неведомого… и очень злого. Ведь, как оказалось, одним ударом дело не ограничилось – нож вонзился между левых рёбер, потом, когда старик опустился на колени, уже меж правых. Тот даже не кричал – с проткнутыми лёгкими это оказалось бы слишком сложной задачей. Как только старик окончательно упал, нож воткнулся примерно туда, где должно было быть сердце. Наконец, раздались выстрелы – телохранители дырявили воздух над телом, но, даже если попали во что-то живое, так и не поняли этого…

***

Самочувствие оставляло желать лучшего… Да чего уж там – так отвратительно Соня не ощущала себя уже давно. Возможно, даже никогда. Пару лет назад она лежала дома с гриппом; хотя трудно сказать, было ли ей тогда так же плохо, как сейчас. Но озноб похожий. Малейшая щель между одеялом и кроватью – и тело уже чувствует такой ледяной сквозняк, что тут же приходится плотнее укутываться. Ничего, кроме части лица, невозможно комфортно высунуть наружу. Под одеялом по телу вовсю лился пот; а всё равно было холодно. Такой вот озноб. Ещё и нос – он был забит и вместе с тем тёк, словно стараясь доставить как можно большее неудобство своей хозяйке.

Соня в который уже раз прокашлялась; горло побаливало. Она окончательно проснулась около получаса назад, в очередной раз за день, и больше спать не хотелось. Впрочем, покидать постель – тоже. И всё же делать было нечего – собравшись с духом, приготовившись окунуться в леденящий комнатный воздух, она неохотно села на кровати, опустила ноги в тапки и встала – позволила тёплому одеялу остаться позади. По пути накинув халат, плотно запахнув его и завязав пояс, она проковыляла в ванную. Всё тело ломило; даже просто вытянуться во весь рост казалось трудной задачей, вот Соня и сутулилась. В ванной она прочистила нос, умылась, забрала упаковку одноразовых платков и залежавшийся спрей для носа. Возвращаясь к постели, Соня взяла со стола ноутбук. Положив его на пол возле кровати, она влезла под одеяло и только там, лёжа, сняла с себя халат.

«Как же холодно…».

Повернувшись к ноутбуку, она высунула из-под одеяла руку, включила компьютер и заглянула в свой личный кабинет на сайте банка. Деньги ещё не пришли. Немудрено; денежные переводы не бывают слишком быстрыми, а она ведь всего несколько часов назад… выполнила свою часть договора – те, кто был готов заплатить за смерть старика Ажиева, наверняка, ещё не в курсе выполненной (хоть и не совсем успешно) работы. Соня вновь ощупала бок, по которому получила ножом, – он не болел, если его не трогать. Этой ночью произошла очень странная ситуация, хотя подобное с ней случалось и раньше – ещё в школе. Тогда её угораздило повздорить с одноклассницей; драка была недолгой – их быстро разняли, но в ходе дела Соня получила от соперницы ногтями по шее. Вообще, раны не могли быть серьёзными, так – слегка содрана кожа, даже крови почти не было, а подобным образом и заражение не получить. Но, вопреки кажущейся ерундовости, эти следы от ногтей заживали больше месяца! Ещё и краснели, чесались, время от времени даже гноились. И только спустя годы Соня, наконец, поняла, с чем это было связано: в тот слабенький удар было вложено столько злобы, что его вполне хватило на причинение вреда астральному телу Сони. А это уже серьёзно…

Если бы Соне пришлось объяснять кому-то, что с ней произошло, это стало бы не самой простой задачей. Но суть в том, что в каждом живом теле есть частица вселенской силы под названием «жизнь». Когда эта частица угасает, безжизненное тело становится пищей для прочей жизни, вроде микробов и бактерий, обычно попадавших внутрь него вместе с воздухом, водой и едой. Астральные раны опасны тем, что повреждают связь тела с этой вселенской силой. Сейчас происходило то же самое: микроскопические гости заметили ослабление жизненной силы и, решив не скромничать, начали активно размножаться внутри ещё живой Сони и питаться за её счёт. Наивные – решили, что, наконец-то, попали в идеальную среду для этого. Однако организм Сони оказался другого мнения – пусть и ослабленный, он продолжал бороться за жизнь, ради чего и нагрел себя до сумасшедшей температуры, намереваясь «сжечь» взбунтовавшуюся микроскопическую нечисть. Если бы Соня не поленилась захватить термометр, тот бы, точно, показал больше 39 градусов. Однако пользоваться жаропонижающими она не рисковала – боялась, что временное облегчение мучений помешает борьбе организма с заразой (а, учитывая серьёзность ситуации, это поистине опасно, ибо чем хуже тело сопротивляется, тем проще заразе размножаться и убивать тело; логично же?..).

Воспользовавшись назальным спреем, Соня закрыла глаза, откинулась на подушку и в который уже раз подоткнула себе одеяло изнутри. Ей было страшно вспоминать, что пустяковая «астральная царапина» из школы заживала больше месяца; ведь сейчас Соня мучилась от куда более опасной раны – что, если эта будет заживать ещё дольше, учитывая серьёзность полученного удара?! С другой стороны, после первой царапины не было никакого озноба и особого дискомфорта: рана была хоть и астральной, но неопасной – микроскопические гости плохо заметили изменения, и телу не пришлось устраивать тотальную дезинфекцию. А сейчас, значит, крайний случай – все процессы (и активность микроскопической заразы, и иммунный ответ организма) идут быстрее; то есть и выздоровление, в теории, должно наступить скорее. Если, конечно, удастся дожить до него…

Вспомнился момент удара – отвратительное чувство, смесь острой боли с невероятным холодом. Вспомнился и нож, которому оказалось под силу ранить её. Соня читала что-то о таком оружии, опасном даже для бестелесных духов; якобы оно пропитано аурой своих (нередко прежних) владельцев и кровью их жертв. Например, нож бывалого маньяка, отравленный ненавистью ко всему живому; или траншейная дубинка солдата, яро защищавшего Родину от интервентов; либо топор бунтовщика, беспощадно рубившего угнетателей. Вот уж чего Соня не ожидала, так это столь скорого «знакомства» с подобным оружием. Интересно – откуда оно у того горца? Может, по наследству досталось? Или же… Впрочем, ладно. Ну, хотя бы у того ножа была органическая рукоять, благодаря чему Соня в облике духа смогла взаимодействовать с ним. Была такая особенность подобных путешествий: сквозь неорганические объекты, например – бетонные стены и оконные стёкла, Соня проходила без проблем, а вот органика, вроде запертых деревянных дверей, её задерживала. И, если бы её ранило деревянное оружие с такой же злой аурой, рана оказалась бы менее опасной – именно потому, что дерево не проходит сквозь астральное тело. А вот металл проходит без проблем, из-за чего при наличии отравленной ауры наносит глубокие раны именно этой аурой.

Словно пытаясь удостовериться, что она идёт на поправку, Соня уже не в первый раз за день сжала руку, которой в доме Ажиева хваталась за рукоять ножа. Та же ситуация – ладонь не болела, пока её не трогаешь; в ином случае начинала жечь. Дура; хватило же «ума» вцепиться в сверхъестественное оружие – будто раны в боку тебе оказалось мало! Но там уж просто злоба взяла верх – хотелось унизить напавшего на неё наглеца, оружием оного убив хозяина, которого он должен был защищать. И всё же только люди могли пользоваться сверхъестественным оружием без вреда для себя: в то время как одно прикосновение такой вещицы могло ранить духа, человек без проблем держал бы её голой рукой – физическое тело почему-то препятствовало взаимодействию астрального тела с отравленной аурой; в этом случае, чтобы нанести астральную рану, сверхъестественному оружию обязательно нужно было повредить физическое тело.

Впрочем, если бы помимо неорганики Соня в бестелесном обличье также не могла взаимодействовать с органикой, напасть на старика Ажиева вовсе не получилось бы. А так она, как сама считала, сделала благое дело. Очень уж Соне не нравились приезжие южане; и вообще – она не стеснялась называть их чурками. Мало того, что они селились в её городе, сбивались в диаспоры, заставляли властей подстраиваться под чуждые обычаи и постепенно заменяли собой коренное население, так ещё и без преступлений не обходилось, в том числе – организованной преступности… Соня не хотела мириться с тем, что приезжие наживаются на местных, занимаясь рейдерскими захватами, мошенничеством, кражами машин, наркоторговлей – и чёрт знает, чем ещё.

«Вас сюда никто не звал; тем более, чтобы портить НАМ жизнь…».

Да и вели они себя так, будто находятся, ни много ни мало, на вражеской территории. Бездари в правительстве немало говорят о «необходимой толерантности» к приезжим; но сами приезжие с юга страны нередко пользуются свободой передвижения и выбора места жительства в совсем уж не толерантных целях. Например, наличие российского паспорта у приезжих с Кавказа ставило их в один ряд с прочими гражданами многонациональной России; вот только не все желали быть в одном ряду с большинством – таким хотелось чувствовать себя НАД большинством, из-за чего они объединялись с другими меньшинствами по признаку вероисповедания. То есть с гастарбайтерами с иным гражданством. В итоге, если, например, местные жители осмеливались дать отпор рейдерскому захвату, кавказцы возвращались уже с поддержкой трудовых мигрантов (в конце концов, помогать единоверцам в борьбе с неверными – это святое…). И подобные происшествия очень хорошо показывают, что приезжие южане, пусть даже с гражданством, ведут себя так, будто находятся на вражеской территории, куда прибыли ради тихих побед и громкого доминирования. А если открыто заговоришь об этом, значит – ты расист или, ещё хуже, нацист. И охотнее всех тебя заклеймят этими словами те же лицемеры, которым ближе единоверцы из-за границы, чем сограждане с иным вероисповеданием или вовсе с отсутствием оного. Иными словами, продвигаемая правительством «терпимость» работала совсем уж не в интересах граждан, у которых в графе «национальность» в документах было написано «русский».

Не секрет, что преступный бизнес бывает очень прибыльным. Потому и у зачинщиков всегда находились деньги на взятки; в итоге, полицейские расследования вставали, а дела разваливались от недостатка улик, не говоря уже о вопиющих ситуациях с фабрикованием дел против местных «не толерантных» активистов – с целью запугать народ и сделать его более послушным. Появилось такое вот предательство, порождённое жаждой денег, – когда местная полиция на стороне приезжих, а не местных. Неужто полицейские начальники не видят сути того, в чём участвуют? Если бы Соня не наблюдала всё это своими глазами и не слышала возмущения горожан, то не поверила бы, что кто-то может опуститься до такого! Любопытно – а каково это, вообще: чувствовать, что все вокруг знают о твоём предательстве собственного народа, что ты даже не от голода, а из жадности продал соплеменников… завоевателям? Даже самый последний идиот обязан понимать эту суть! Неужто вправду есть настолько бессовестные люди?.. Впрочем, Соня никогда не могла понять некоторых людей. Это довольно странно: подсознательно чувствовать, что должна понимать людей, а фактически – понимать, что ни хрена не понимаешь! Ещё в детском саду и школе она терялась, когда к ней приставали задиры. Ибо какой, вообще, смысл действовать на нервы другим – что тебе это даст?! Неужели кому-то просто нравится причинять другим моральную и физическую боль?.. Порой Соне казалось, что в человеческом обществе избыток психопатов; ибо чем ещё объяснить столь часто встречающееся деструктивное поведение, не направленное даже на получение какой-либо выгоды? Парадокс, но ни воспитателям, ни учителям поведение задир не казалось чем-то ненормальным! Неприятным – да. Но не ненормальным! А вот у самой Сони, в итоге, находили то ОКР, то ещё что-то. Такие вот приоритеты – бессмысленное деструктивное поведение не считается поводом для диагноза; диагноз ставят тем, у кого закономерно поехала крыша от частых воздействий чужого деструктивного поведения. Почему-то это напоминало ситуацию с продажной полицией, защищающей преступников и возбуждающей дела против их жертв…

В общем, эту самую ситуацию нужно было менять. Соня не отличалась жадностью, но решила, что имеет право извлечь из своей задумки некоторую выгоду. Суть в том, что приезжие не нравились не только местным мирным жителям, но и исконно русским бандитам; и, прежде всего, из-за того, что не гнушались вести дела с полицией ради достижения целей. Иметь дело с ментами для «нормальных пацанов» считалось чем-то недостойным. Конечно, дать взятку инспектору ДПС или отмазать братка от срока – это, как говорится, по необходимости и по мере возможностей. А вот прикармливать ментов и с помощью оных стращать простой люд – это уже не по понятиям, не по-пацански. Но южанам не было дела до таких тонкостей, ибо менталитет другой. Этим они очень злили «правильную братву», которая, как ни парадоксально, не решалась на открытое противостояние именно из-за того, что у приезжих была прикормлена местная полиция – а это совсем уж хреновый расклад, абсолютно не равные силы. Потому местным блюстителям бандитских понятий не осталось ничего, кроме как мириться с собственной слабостью… и думать, что делать дальше.

Тогда Соня начала свою игру. Не то чтобы ей нравились даже русские бандиты (всё-таки как ни назови паразита на теле общества, от этого он не перестанет быть паразитом); однако ситуация складывалась такая, что любой местный, не прикормленный приезжими, уже выглядел привлекательно. Да и деньги Соне были нужны; в конце концов, разве это плохо – заставить местных бандитов раскошелится на решение их проблем?..

Соня выключила ноутбук – не было сил бесцельно сидеть в интернете. Вновь заставив себя встать, она быстро взяла со стола пульты для телевизора и вернулась в постель, уже ставшую мокрой от пота. Соня переключала телеканалы, но не находила ничего интересного. Смотрела то одно, то другое, и уже через час поняла, что просто не хочет смотреть телевизор. Выключив его, она лежала некоторое время, пока не набралась сил пойти в туалет. Под одеялом она влезла в халат, плотно запахнула его, завязала пояс, неохотно села, с трудом встала и, пошатываясь, дошла до двери туалета. Там-то её «повело»…

Соня очнулась от желания укутаться, порождённого жутким холодом, и поняла, что лежит в дверном проёме. Очевидно, она потеряла сознание и ударилась о пол, из-за чего теперь кровоточил нос. Вставая, она выругалась, но больше оттого, что любые движения способствовали попаданию под халат новых порций леденящего воздуха. Наконец, покончив с тем, ради чего она изначально шла сюда, Соня прошла к умывальнику и в очередной раз прочистила нос. Умываясь очень тёплой водой, она убедилась, что ей слишком уж не хочется расставаться с этой теплотой; а потому, не думая, решила принять душ, что, кстати, из-за слабости удалось сделать только сидя. Невероятное облегчение – вместо липкого пота и мучительного холода, наконец-то, чувствовать тёплую, чистую воду! Соня не знала, сколько так сидела – в ванне, под падающими струями воды; однако дольше, чем обычно принимала душ. А всё равно – жарко не становилось. Соня выключила воду, только когда вновь захотела прилечь. Появилась мысль набрать ванну очень тёплой воды и понежиться там; увы, но это было бы неразумно: к желанию полежать должна быстро присоединиться сонливость, однако спать в ванне, полной воды, – не самая безопасная идея. А пытаться набрать воду до безопасного уровня бессмысленно, ибо тогда б0льшая часть тела окажется над водой, и о комфорте уже не будет речи. Соня отодвинула штору, дотянулась до полотенца и, вытершись, накинула его на себя, после чего осторожно вылезла из ванны. Нос уже перестал кровоточить, что тоже неплохо.

Сменив полотенце на халат, Соня открыла дверь, вышла из ванной в коридор и поторопилась обратно в спальню. Там она поменяла простыню, но наволочку и пододеяльник решила пока не трогать – просто положила подушку и одеяло обратной стороной вверх. Увы, но тепло, которым Соня зарядилась в распаренной ванной, быстро покидало тело в остальных стенах квартиры. А ещё под халатом вновь почувствовались бегущие капельки пота…

– Да откуда ж в тебе столько воды?.. – Спросила Соня у самой себя, заодно поняв, что хочет пить. Сходив на кухню, она выпила пару стаканов воды, а затем вернулась в постель. Да – к слабости вновь добавилась сонливость; однако Соня не планировала просто спать – подумала, что можно будет вернуться в особняк Ажиевых и посмотреть, что там сейчас творится. Конечно, делать там уже нечего: старик Ажиев, однозначно, был мёртв; прежде чем покинуть его дом, Соня сама всё проверила, и дыхание, и пульс, когда представилась возможность. И всё же… было любопытно; похоже, в утверждении, что преступники всегда возвращаются на место преступления, вправду что-то есть. Соня протёрла нос одноразовым платком, ещё раз воспользовалась назальным спреем и закрыла глаза. А затем достала из-под подушки браслет с вплетённым в него чёрным кристаллом – первое условие, позволяющее ей пользоваться той тайной силой; под одеялом Соня надела браслет на руку, и теперь кристалл постоянно соприкасался с её кожей. Второе условие было сложнее соблюсти: чтобы достичь конкретного, желаемого состояния, предстояло выполнить один ритуал, который позволил бы Соне пользоваться силой кристалла. Ритуал являлся своеобразной, но обязательной формальностью, этаким договором Сони с тем чёрным камнем; и каждый раз, прежде чем обрести ТУ САМУЮ силу снова, ей приходилось продлевать договор через выполнение ритуала. Иными словами, не каждый человек мог пользоваться магией, заключённой в кристалле: если не соблюсти ритуал, та штука могла спровоцировать лишь ночные кошмары (впрочем, так с любой магической вещью: если не научишься контролировать её, будешь подвергаться её неконтролируемому влиянию). Сутью упомянутого договора было то, что, если ритуал соблюдён, кристалл поможет владелице осознать себя во сне и даже перенесёт её на определённый «уровень» сна… Сам ритуал начался с того, что Соня выбросила из головы все мысли – перестала думать вообще и сконцентрировалась на наблюдении за собственным дыханием. Она не знала, сколько так лежала, ибо даже об этом ей нельзя было думать; любая лишняя мысль – и всё придётся начинать заново…

Тем не менее, одна мысль мелькнула; Соня вспомнила, как вчера пыталась соблюсти тот же ритуал: только-только начала засыпать, и вдруг по ноге прошла судорога – тело дёрнулось, чем и выбросило свою хозяйку обратно в реальный мир. В итоге, ритуал пришлось начинать заново. Порой такое может напрочь перебить сон; так что лучше бы это не повторялось…

Соня опомнилась, но не спешила расстраиваться, ибо очень даже ждала появления случайной мысли, которая вполне могла символизировать переход из «осознанного» бодрствования в «неосознанный» сон. Теперь нужно было лишь понять, когда появилась эта случайная мысль. Если до засыпания, то придётся начинать заново; а если в процессе, когда сознание передаёт контроль над мыслями подсознанию, тогда всё в порядке, ибо это означало бы, что ей удалось благополучно заснуть и осознать это во сне, тем самым вырвав себя из подчинения подсознанию. Теперь главное – сохранять спокойствие; не волноваться. Любое волнение в первые минуты сна запросто заставит проснуться; сон наиболее хрупок именно в начале. Потому будь спокойна – и задайся вопросом: действительно ли ты спишь?.. Соня стала прислушиваться к собственному телу, к тому, как она себя ощущает. Похоже, она лежала в кровати, и всё очень походило на неудачу, однако Соня помнила, какая мысль непроизвольно мелькнула в её голове; помнить мысль, символизирующую переход из одного состояния в другое, – это тоже важно. Той мыслью оказалось нежелание испытать судорогу во время попытки уснуть… На кровати. Раз уж на границе сна Соня запомнила себя в таком положении, то очень может быть, что сон стал своеобразным продолжением той мысли. Соня пожелала открыть глаза, однако без попытки сделать это. Если ты уже заснул, но пытаешься шевелиться, тебя может сильно напугать то, что шевелиться ты не можешь, – порой случается этакий своеобразный кошмар. Просто нужно помнить правило, которое действует во сне: нормальный человек не может управлять телом, которым он не должен управлять. Например, своим собственным, пока оно спит; со стороны сознания там просто нет никакого контроля, а естественные процессы, вроде дыхания и сердцебиения, всегда идут автоматически. Потому и управлять… нужно ДРУГИМ телом – которое не пытается шевелиться, а ЖЕЛАЕТ этого…

В общем, без всякой попытки открыть глаза Соня пожелала сделать это и представила, что она увидит, когда откроет их. Свою комнату, например. Это, конечно же, фантазия (пока что!), но необходимая, чтобы было, на что опираться до перехода на следующий уровень сна. Похоже, удалось. Картинка дрожала – подсознание, уже признав собственное положение подчинённого, вспоминало, строило и старалось удержать от рассыпания на детали наиболее реалистичную версию комнаты. Как и умение оставить попытки управлять спящим телом, эта маленькая хитрость тоже очень важна; одного желания видеть во сне было бы мало – также важно было знать, что именно ты хочешь увидеть, когда откроешь глаза. Глаза другого тела откроются, только если им будет на что смотреть. И, так как подсознание ещё не успело создать иллюзию случайного пейзажа и убедить Соню, что она смотрит на это открытыми глазами, ей самой пришлось додумывать, на что предстоит смотреть во сне. Теперь нужно было вставать. Осторожно. Не торопясь. Без попыток. С помощью одного только желания. Одеяло из хлопка и шерсти вздулось; Соня почувствовала, как покидает своё тело – тяжёлое и липкое, оно будто пыталось удержать в себе духа, пыталось всосать его назад. Вставать было тяжело. Чтобы облегчить задачу, Соня засыпала голышом; так хотя бы не мешалось органическое нижнее бельё. Фальшивая картина комнаты начала рассыпаться, уступая место реальной. Постепенно из-под одеяла выбралось астральные тело – вылезло сбоку и оставило одеяло лежать поверх спящей физической оболочки. Соня зависла в воздухе и посмотрела на себя там, внизу: то состояние походило на кому, но неопасную – во всяком случае, физическое тело будет спать только до тех пор, пока астральное не вернётся. И до того момента ничто не сможет нарушить сон. Далее Соня обратила внимание уже на себя нынешнюю, ибо в теперешнем состоянии бок вновь болел – и не только, когда до него дотрагиваешься, а постоянно. Впрочем, терпимо. С рукой также. Может, всё, действительно, не так плохо? В конце концов, если человек должен умереть от ножевого ранения в живот, это ведь не значит, что дух обязан подчиняться тем же правилам? Быть может, духи намного живучее! Но, что не менее странно, Соня поняла, что чувствует… голод. Вот уж вправду причина для удивления, ибо в своём физическом теле Соня ощущала отсутствие аппетита – из-за болезни. А тут – наоборот! Кстати, Соня вспомнила, что впервые почувствовала этот голод ещё в особняке Ажиевых – уже после того, как была ранена тем странным ножом. Но тогда голод был куда слабее, чем сейчас, из-за чего Соня даже думала, что это ей просто кажется, или же что она каким-то образом чувствует голод своего спящего физического тела. Однако сейчас она убедилась, что тот голод был реальным… и к нынешнему моменту лишь усилился. Голод… астрального тела; самый настоящий. Но хотя бы озноба больше не было.

Сквозь оконное стекло Соня вылетела на улицу и ощутила холод поздней осени; однако холод при этом чувствовался не так, как в физическом теле: никакого дискомфорта не было – просто ощущалась сама температура. Это казалось очень удобной особенностью – точнее, одной из многих; и всё-таки, судя по тому, что Соне уже было известно, астральные тела, они же – души, являются бессмертными, но отнюдь не неубиваемыми созданиями, и иметь физическое тело для них – что-то, вроде временного спасения от перспективы встретить абсолютную Смерть. Ибо, если ты – дух без физического тела, готового принять на себя удар другой сверхъестественной сущности, удар придётся принимать астральному телу. Потому духи обычно не брезгуют, когда замечают перспективу появления нового свободного тела в этом мире, ибо то, что для человеческого существа – целая жизнь, для духа – лишь временное пристанище в безжалостной и бесконечной борьбе за существование. И, когда физическое тело умирает, астральное начинает искать новое, чтобы вновь родиться в физическом мире. Конечно, между собой духи часто сражаются за наиболее выгодные тела, дабы физическое существование было более комфортным; но, как правило, до убийств дело не доходит, ибо временный комфорт не стоит самого факта существования. Впрочем… Сама Соня никогда не видела духов; ибо, чтобы их увидеть, нужно было умереть, а до такого она не планировала доводить своё физическое тело. Настоящим духам трудно взаимодействовать даже с органикой. Единственная органика, с которой им легко удаётся вступить в контакт, – это зародыш в утробе. Что они и делают для перерождения. Но, если же каким-то чудом не находится духа, готового занять формирующееся тело, тогда ребёнок рождается мёртвым; впрочем, это далеко не основная причина внутриутробным смертей – отравление материнского тела алкоголем, наркотиками и тяжёлыми металлами могут убить даже ребёнка, в котором успела поселиться блуждающая душа, то есть та самая частица вселенской силы, именуемая жизнью.

Если верить информации, которую находила Соня, среди духов помимо разумных созданий, которым для перерождения подходят лишь человеческие тела, есть также «астральные животные» – и, увы, в отличие от физического мира, там абсолютно все они являются хищниками. Разница заключалась лишь в размере. Например, если разумные духи без проблем могли справиться с мелкими вредителями (ищущими в реальном мире тела, например, среди грызунов и птиц), то с крупными тварями, на протяжении времён перерождавшимися то в тираннозавров, то в мамонтов, то в акул-людоедов, предпочтительнее было вовсе не связываться. Похоже, Соне следовало радоваться тому, что она не видит духов и не может с ними взаимодействовать; в противном случае её ночные выходы из тела были бы несравнимо опаснее. Сейчас она словно находилась на границе между мирами – ещё не в мире духов, но уже и не совсем в мире людей; даже её сверхсильная для любого духа возможность взаимодействовать с органикой являлась своего рода побочным эффектом всё ещё существующей связи с физическим (органическим) телом. Быть может, это было даже чем-то вроде непредусмотренного системного бага в компьютерной программе вселенских масштабов… Впрочем, Соня могла лишь гадать. Что она твёрдо знала, так это то, что очень немногие люди могли попасть на этот «секретный» уровень сна. Первый уровень доступен каждому, ибо это самый обычный сон, подконтрольный подсознанию; попасть на второй уровень гораздо сложнее, ибо это осознанный сон – когда спящий сам решает, что должно ему присниться; а третий уровень – смерть… И всё же между вторым и третьим уровнем есть что-то, вроде уровня «два с половиной», попасть на который может лишь обладатель кристалла, что сейчас был привязан к Сониному физическому телу.

Она не знала, что это за кристалл; должно быть, какой-то метеорит. Скорее всего, метеорит; ибо он состоял из вещества, которое неизвестно на Земле и не упомянуто даже в последней редакции таблицы Менделеева. Соня узнала это, когда попросила преподавателя в универе аккуратно (то слово она выделила!) исследовать кристалл. Впрочем, не пришлось ни делать сколов, ни помещать кристалл в агрессивные среды, чтобы понять: это что-то неизвестное науке. Хватило электронного микроскопа, светового и звукового исследований, а также создания слепка и последующего осмотра оного. По самым скромным подсчётам тот уникальный чёрный камушек мог стоить несколько сотен тысяч долларов, а по самым смелым – несколько миллионов… Университет не располагал даже минимальной суммой, да и Соня не планировала расставаться со своим сокровищем. Оно попало к ней от бабки – та была ведьмой, самой настоящей. У ведьм так заведено, что, прежде чем умереть, они обязаны передать свои знания кому-то. Сонины родители, плохо разбирающиеся в колдовстве и испытывающие к этому делу определённые предрассудки, как могли, оберегали свою дочь от перспективы стать ведьминой преемницей; бабка жила далеко, в деревне, и видела свою городскую внучку очень редко. А за последний десяток лет перед смертью – так и вовсе единожды. И то не благодаря Сониным родителям, а вопреки им. Соня уже заканчивала одиннадцатый класс, когда вдруг на улице, после уроков, встретила свою бабушку. Помнится, даже не узнала ту поначалу – настолько редко они виделись раньше. А вот бабушка внучку узнала, ибо искала. Раньше она не приезжала в этот город; но, раз уж оставила (пусть даже на время) своё хозяйство в деревне, значит – дело было куда важнее заботы о козе, поросятах и курах. А также – важнее беспокойства о сохранности двора от вороватой молодёжи, которая со скуки могла рискнуть даже стащить что-нибудь из ведьминого дома или пустить некоторую её животинку на мясо. Ибо слух о том, что знахарка куда-то пропала, должен был быстро расползтись. Но это уже стало неважно – ведьма ЧУВСТВОВАЛА, что ей недолго осталось на этом свете; а раз так, какой смысл беспокоиться о хозяйстве? Стоило побеспокоиться о более важном ресурсе – своём потомке, который, вполне возможно, в будущем позволит ей переродиться и вновь изучить ранее сохранённые в роду колдовские знания, дающие преимущество над теми, кто таких знаний не имеет. Соня помнила, как удивилась встрече: спросила, как бабушка нашла её. А та ответила, что в пределах этого мира она сможет найти любого человека, которого знает. Соня не особо поняла, что имела в виду бабушка, но чувствовала, что поймёт – из тех старых тетрадей, старинных книг и даже самых настоящих свитков, что передала бабушка. Вместе с этим она передала и тот загадочный чёрный камень. Соня прятала всё это от родителей и изучала втайне от них.

Она летела над шоссе – по памяти, используя дорогу просто как ориентир. Вечер только начался, а потому и поток машин внизу ещё не собирался заканчиваться. Соня помнила все повороты и поворачивала в нужных местах на развилке. Вскоре широкие бетонные здания и проулки сменились пустырём; затем – начался лес с частными дворами по обочинам. Там расположился один из множества посёлков, что окружали город. В своём нынешнем обличье Соня могла развивать огромную скорость, так что добралась до этого места довольно быстро; люди внизу, привыкшие стоять в пробках, уж точно, обзавидовались бы.

Посёлок расположился в упор к лесу; ещё деревья часто встречались во дворах, а также между ними и дорогой со всеми её ответвлениями, точно местные жители всерьёз беспокоились о воздухе, которым дышат, и старались как можно сильнее защитить себя от ядовитого влияния города. О том, что город ядовит, Соня знала – она чувствовала разницу всякий раз, как выбиралась на природу; в самом городе далеко не каждый горожанин беспокоится о том, что дышит отравой, хотя стоило бы, учитывая разницу между вонью города и свежестью леса. Ведь даже если ты считаешь свой образ жизни чем-то естественным – даже если само общество заставило тебя верить в это, твоё тело всё равно не поведётся на обман; просто надо прислушаться. Соня даже провела, как ей показалось, интересную параллель, что города воняли всегда: раньше от нечистот и сомнительной гигиены, а сейчас – от выхлопов машин и промышленных выбросов-отходов, не говоря уже о свалках гниющего мусора на окраинах. В общем, вопреки тем, кто утверждает, что мы давно живём в цивилизованном мире, сама Соня подумала, что по-настоящему цивилизованным этот мир станет лишь тогда, когда города перестанут вонять. Вот это будет показатель! Ибо цивилизация вроде как создавалась, чтобы улучшать жизнь людей; но о каком улучшении может идти речь, когда за право работать и содержать семью приходится расплачиваться здоровьем как себя самого, так и своей семьи?

Соня тем временем уже добралась до особняка Ажиевых, что стоял на другом конце посёлка. В доме горел свет, но что именно там творилось, сразу узнать не удалось, ибо внутри невыносимо пахло чем-то едким: будто кто-то в разных частях дома зажёг несколько курильниц с какими-то благовониями, отпугивающими злых духов. Вглубь дома было не протиснуться – воздух стал слишком плотным и слишком жгучим от дыма. Ещё слышалось что-то, вроде молитвы на неизвестном языке; хотя, в отличие от запаха, этот звук не доставлял дискомфорта. Похоже, родственники покойного вызвали каких-то священнослужителей, и Соне показалось, что те приехали отнюдь не ради проводов бывшего главы семьи в последний путь, а ради изгнания кровожадного шайтана. Пришлось вылететь обратно на улицу и обследовать дом уже через окна. Никого из семьи внутри не обнаружилось – видимо, Ажиевы решили не задерживаться там, где творилась чертовщина. А то мало ли… Сейчас они, должно быть, у знакомых и у других родственников или в каком-нибудь отеле, если, вообще, не остаются в ближайшей мечети, как в наиболее безопасном убежище. Тела старика на месте его смерти тоже не было; однако также не было ясно, приезжала ли полиция по поводу очевидного убийства. Тот же вопрос о сотрудниках морга или хотя бы больницы – приезжал ли катафалк, или это сами родственники куда-то спрятали тело? В конце концов, что они могли сказать тем официалам, бюрократам и волокитчикам? Что невидимый шайтан схватил нож телохранителя и убил старика?! Ну, никто ж не поверит в это! А вот верного охранника запросто можно подставить такими заявлениями, да и себя тоже – якобы за лжесвидетельство, укрывательство и введение в заблуждение! Ну, не сочетаются понятия «официальщина» и «чертовщина»! Официальщина будет продвигать и отстаивать своё мнение, свою версию событий, даже если придётся всех невиновных выставить виновными! Тогда семье пришлось бы раскошелиться на взятки, лишь бы «убийство» в качестве причины смерти было заменено на «смерть от естественных причин»; то есть нет смысла без необходимости распространяться о проблеме, ибо расходы в этом случае окажутся огромные, а толк – сомнительный. И потому ни полиция, ни какие-либо другие официалы пока не должны знать о смерти старика Ажиева. Да и вряд ли узнают. А услышат лишь о том, что он внезапно пропал. Без вести. И всё. Ни тела, ни свидетелей. Для любого официала это куда более реалистичная ситуация, чем всякая чертовщина. Соне окончательно стало ясно, что заказчики тоже вряд ли услышат о смерти Ажиева. Хотя это не проблема – они обещали заплатить за то, чтобы его не стало. И его не стало. А что касается подтверждения его смерти какими-то там официалами – об этом уговора не было!

Обследовав дом, Соня нашла всего несколько человек. Двух телохранителей, одним из которых был тот, кто ранил её… И каких-то священнослужителей, судя по необычной одежде. Тоже двоих. Во всяком случае, только этих четверых удалось увидеть сквозь окна дома. Соня вдруг удивилась, поняв, как смотрит на этих людей. Она смотрела на них, как на еду. На сочные куски мяса. Пусть ещё живые, но всё-таки… вполне съедобные. Да, она удивилась таким мыслям, ибо никогда ранее не смотрела так на что-то съедобное, но ещё живое. Ни куры, ни поросята, ни банальная рыба не пробуждали такого зверского аппетита, будучи ещё живыми. Что-то живое всегда казалось Соне даже более несъедобным, чем нечто просто сырое и неприготовленное. Всегда, но не сейчас. В данный момент Соня ощутила себя хищником – самым настоящим, способным охотиться и поедать ещё живых жертв. Этот голод астрального тела начинал сводить с ума! Он становился лишь сильнее. Теперь дошло до того, что Соня фактически инстинктивно поняла, что нужно делать, чтобы удовлетворить его. Она уже выбрала жертву – наблюдала за тем, кто ранил её, и жаждала, что сегодня тот парень выйдет на улицу и поплатится за все доставленные неудобства! Отныне в её понимании и физическая болезнь, и астральный голод могли иметь только общую первопричину! Соня следила, куда идёт охранник. К балкону? Да, похоже, туда. Сейчас он откроет дверь и выйдет наружу; тогда-то появится шанс…

Охранник вправду вышел наружу, закрыл за собой дверь, положил руки на перила и стал смотреть в сад, на лес, на городские огни вдалеке и на небо. О чём он думал в этот момент, Соне было всё равно; сейчас не до сентиментальностей. Она приблизилась, намереваясь вонзить свои зубы в шею этого парня, и вдруг испытала отвратительное, тошнотворное чувство. Охранник пропах (а с точки зрения Сони так и вовсе – провонял) благовониями, которые жгли в доме. Отвратный запах этого дыма не давал подступиться к жертве! Соней овладело страшное разочарование; хотелось выть… И тут случилось что-то, что, казалось, меняет ситуацию. Этот парень закурил. Достал зажигалку, пачку сигарет – и закурил! Табачный дым каким-то неведомым образом разрушал действие благовоний. Соня не знала, как это работает, но чувствовала – ещё чуть-чуть, и она сможет укусить его! Однако очень скоро сигарета превратилась в окурок, который тут же был потушен и отправлен в пепельницу, предусмотрительно поставленную на просторном балконе и регулярно очищавшуюся кем-то из слуг. Досадно. Чуть-чуть… Ещё чуть-чуть – и Соня получила бы то, чего хотела! Она испугалась, что уйдёт отсюда голодной, что охранник вот-вот развернётся, пройдёт к двери, откроет её, войдёт в дом и вновь окажется в безопасности. Однако он лишь оглянулся – с таким видом, будто не испытывал особого желания возвращаться; и продолжил стоять… Похоже, он уже устал дышать теми благовониями – хотел отдохнуть от них. Потому и пришёл на балкон. Вдруг он вновь достал сигареты и зажигалку…

«Хороший мальчик» – улыбнулась Соня, – «ну, давай; затянись ещё раз».

Охранник поддался соблазну. Вновь выкурил сигарету до фильтра. И уже думал возвращаться – но, прежде чем успел дойти до двери, ощутил, как нечто холодное схватило его ладони – подобный холод он уже испытывал этой ночью! А дальше… это «нечто холодное» присосалось к его губам и повалило его на пол, попутно принявшись высасывать что-то у него изнутри. Этот то ли поцелуй, то ли укус быстро лишал парня сил. Соня старалась не касаться одежды, пропахшей благовониями, а вот тело ей уже было доступно! К тому же дух всегда был сильнее человека; Соня сама толком не знала, от чего зависела эта сила, но, уж точно, не от мускулов. Её соперник мог быть хоть мастером спорта мирового уровня – чемпионом по борьбе или боям без правил, но что толку от мощных мышц, если пришлось столкнуться с чем-то, что может убить тебя даже без помощи мышц? В этот самый момент он не мог дотянуться даже до ножа на поясе…

На вкус этот парень оказался не очень. Наверное, никотин в его организме не успел полностью нейтрализовать вещества из благовоний, которыми охранник надышался, и которые уже оказались в его крови. Да и сам никотин мог поспособствовать ухудшению вкуса.

«Но хоть что-то» – подытожила Соня, наконец, ощутив желанную сытость. Даже бок более не болел. И рука тоже. Похоже, Соня исцелилась; всего-то нужно было «немного» чужой энергии для собственного восстановления.

Бездыханное тело охранника осталось лежать на балконе. А Соня вернулась домой и легла обратно в своё тело, которое, как обычно, затянуло её в себя. Выходить из физического тела всегда тяжело, а вот вернуться назад удаётся легче лёгкого. Когда Соня проснулась, она поняла, что озноб исчез, и что начал появляться аппетит. Рука и бок вправду больше не болели – даже когда их трогаешь. Оставалась некоторая слабость, но по опыту Соня могла сказать, что это ненадолго; она выздоравливала. Полежав немного, она вновь включила ноутбук. Чего и следовало ожидать, деньги ещё не пришли. Значит, нужно будет самой навестить Димона Викинга и потребовать плату за выполненную работу. Но это потом. А пока что… спать не хотелось. К тому же были другие дела: принять душ, перекусить, поменять постельное бельё и устроить небольшую стирку, а потом и прогуляться, в конце концов! Болезнь отступала, а настроение улучшалось; хотелось просто… жить!

***

Викингом его прозвали за любовь к соответствующим темам. Димону всегда нравились эти северные налётчики, их храбрость, а ещё философия касательно жизни и смерти. Именно это вдохновило его встать на путь, который другими нередко именуется скользкой дорожкой. Соня уже была у него дома – видела там пару каролингских мечей, боевой топор, луки и стрелы, щиты, доспехи, предметы быта викингов, ещё кое-какое оружие из иных эпох и местностей, а также, как ни странно, фотографии из экспедиций и вполне научные статьи по теме воинственных северян, написанные Дмитрием Сухарёвым – под этим именем Димона знали те, кому не полагалось знать о нём много. Официально он считался историком (пусть и закончил соответствующих факультет лишь де-юре, благодаря своей платёжеспособности и алчности преподавателей, ибо не горел желанием тратить несколько лет жизни на просиживание штанов); ну, а с некоторых пор сделался ещё и бизнесменом – открыл собственное большое кафе-бар «West Wave». Приличное место, кстати; там даже шансон не звучал – в репертуаре преобладал лучший русский и англоязычный рок, а на стенах красовались изображения рок-исполнителей: фотографии, плакаты, картины и граффити. Потому могло сложиться впечатление, будто хозяин пытается приучить посетителей к лучшей альтернативе тому, что слушало большинство. В таком месте просить поставить что-то вроде «Владимирского Централа» считалось бы дурным тоном, и это же можно сказать о современной попсе. А вот западная поп-музыка 80-х и 90-х в стилистику вписывалась, и, к примеру, Майкл Джексон по популярности у посетителей мог потягаться с легендами рок-музыки. Кстати, на музыке не экономили: все записи всегда оказывались лицензионными – во избежание лишних проблем; ибо приличного вида кафе-бар, прежде всего, использовалось для отмывания денег. Со стороны, конечно, такого было не сказать, поскольку существование данного места вполне походило на самоцель в виде сбывшейся мечты безобидного рок-фаната. Иными словами, Димон делал, что мог, лишь бы кафе-бар не выглядело, как притон вороватого быдла, слушающего шансон. Ведь такая публика, своей речью и манерами подражающая браткам, не всегда могла достойно вести себя, чем, во-первых, отпугивала других посетителей, а во-вторых, привлекала внимание ментов и налоговиков, что было бы крайне нежелательно для кафе-бара. В противном случае менты или налоговики могли бы начать копать и рано или поздно нарыли бы такое, благодаря чему смогли бы потребовать свою долю за «крышу» – и это ещё при хорошем раскладе!.. Если бы всего несколько лет назад кто-то сказал Димону, что менты начнут крышевать любой незаконный бизнес, от борделей до нарколабораторий, он бы не поверил. Хотя, возможно, по-другому вообще не удалось бы справиться с разгулом бандитизма, и правило «не можешь победить – возглавь» оказалось уместно. В общем, времена изменились: раньше крышевали бандиты, а теперь – менты; мотивация в виде охоты на тех, кто не платит за покровительство или просто тревожит заплативших, стала успешной. Ибо это не за зарплату шкурой рисковать!..

По вечерам Димон обычно приходил в своё заведение, ужинал в ВИП-зале на втором этаже (тамошний сервис не уступал ресторанному) и поднимался на третий, к управляющему, проверять дела. Сегодня он ужинал там же, где всегда. Нравилась ему бесплатная хорошая еда. К слову, в ней он придерживался разнообразия: каждый раз заказывал что-то, чего не ел минимум в прошлые два; это было чем-то вроде дополнительного контроля качества. В глазах персонала хозяин с такой самодисциплиной казался менее наглым и более ответственным. С напитками та же история – вчера, например, выбрал тёмное пиво, а сегодня красное вино. Увы, но к вину он даже не успел прикоснуться, ибо в бокал, наполненный дорогим напитком, вдруг что-то «булькнуло» – и принялось писать красным по белой скатерти. Это действо вогнало Димона в пот, хоть и напугало далеко не так сильно, как само «знакомство» с такой чертовщиной: несколько дней назад у него дома эта же сущность надела его кожаную перчатку, включила его компьютер – и принялась печатать предложение о сотрудничестве. В тот раз Димон, малость придя в себя, согласился – рассказал, что знал, о конкурентах и для начала назвал цену за устранение главной цели, то есть старика Ажиева. Деньги за выполнение работы он обязался перевести на указанный сущностью банковский счёт, а ещё ни в коем случае не должен был пытаться узнать, кому этот счёт принадлежит. При нарушении этого условия сотрудничество было бы прекращено, а последствия излишнего любопытства могли стать очень неприятными, о чём сущность тоже предупредила.

Тем временем невидимые пальцы вновь и вновь опускались в бокал, пока не закончили писать. Надпись гласила «дело сделано». Димон сразу понял, что это значило, и поспешил объясниться:

– Мы… ещё не слышали подтверждений тому, что вы имеете в виду. – Осторожно ответил он, и посмотрел по сторонам: ближайшие посетители были далековато, а персонал пока что не обращал на него внимания. Невидимые пальцы снова принялись опускаться в бокал и выводить буквы, опять и опять, пока на столе над прежней записью не появились слова:

«Об этом уговора не было. А старого уже не увидите».

– Хорошо. Сегодня же переведу деньги. – Тихо ответил Димон. Даже если бы это место не было публичным, всё равно не возникло бы желания спорить с чем-то сверхъестественным. Невидимые пальцы в ответ написали ещё одну строчку:

«Какая следующая цель?».

– Скажу позже. Это зависит от того, кто займёт место старика. – Вообще-то, Димон лукавил; он прекрасно знал, кого нужно устранять далее. Просто в данный момент у него было не так уж много денег для оплаты всех заказов; потому он тянул время, пока не появится новая прибыль. – И ещё: пожалуйста, связывайтесь со мной только дома – через компьютер, как в первый раз. Думаю, через два дня мои друзья смогут определиться с новой целью.

«Ok» – всё, что в ответ написали пальцы. Димон подождал немного, но вино оставалось спокойным. Тогда он как бы случайно опрокинул бокал и залил записи. А что не получилось залить сразу, размазал в якобы неуклюжей попытке вытереть салфеткой пролитое вино.

Вернувшись в своё тело, Соня подумала, что в ближайшую пару ночей, наконец-то, сможет поспать, как обычный человек; а потому отложила браслет с кристаллом на тумбочку в дальнем углу комнаты. И, похоже, сделала это вовремя, потому как уже следующий вечер выдался неожиданно беспокойным: кристалл ни с того ни с сего начал светиться, рвать браслет и увеличиваться в размерах – он уже сполз с тумбочки, но продолжал расти. И, очевидно, чем больше становился, тем меньше весил. В какой-то момент он окончательно утратил вес и стал легче воздуха – только это объясняло, почему он теперь парил над полом. Кристалл стал невесомым и вместе с тем настолько большим, что внутри него запросто мог поместиться человек. Именно человек и выпал изнутри – большой кристалл словно уже не был таким же твёрдым, как маленький, потому гостье (а это была женщина!) без проблем удалось выпасть наружу. Высокая, красивая незнакомка с рюкзаком за спиной и во вполне обычной одежде, то есть в куртке, джинсах и практичного вида туфлях (на низком, широком каблуке) отползла подальше от кристалла и встала на ноги. Теперь она смотрела на Соню, с опаской выглядывающую из дверного проёма. Кристалл же начал уменьшаться, пока не превратился в прежнюю версию себя – маленькую, твёрдую и весомую, постепенно опустившуюся на пол.

– Ты… Вы… кто такая? – Осторожно поинтересовалась перепуганная и удивлённая Соня.
– Какой здесь год? – Спокойно ответила незнакомка вопросом на вопрос.
– …Что? – Продолжила удивляться Соня.
– Какой год в этом мире? – Спокойно, но уже громче повторила незнакомка…