Седовая падь. Глава 17

СГОВОР

Работа по розыскному делу, как считал Кичигин, приостановилась. Имевшихся на руках материалов и архивных данных, которые еще необходимо было тщательно проверить, никак не хватало. А веских доказательств или фактов, способных убедить его начальство в необходимости поездки к месту предполагаемого нахождения Петра, не было. Поэтому капитан никак не решался идти к генералу: рано, несвоевременно и непрофессионально. На прошлом совещании он уже получил весомые порицания в свой адрес от вышестоящего начальства, за проволочку по делу и теперь, не имея свежих фактов, вновь бросаться на генеральскую амбразуру не хотелось. Кичигин выжидал…

Ответы, приходившие от местного участкового Конищева — не радовали. В очередной сводке он сообщил, что официально Петр Чиников не был зарегистрирован ни в РОВД ст. Промышленная, ни по месту жительства его матери, хотя был обязан отметиться по прибытии в ближайшие несколько дней. Однако этого не произошло, и Конищев высказал ряд соображений; из которых явствовало, что Петр, скорее всего, в бега пустился из-за каких-либо опасений за свою жизнь.

«Кто мог ему угрожать? Дружки по отсидке, за что? Ведь он им явно помогал, будучи уже на воле. Что-то пошло не так?» — озабоченно анализировал ситуацию Кичигин. Ответа пока не находилось.

По месту жительства Агриппины Чиниковой, в результате использования методов скрытого наблюдения, Петр Чиников обнаружен не был. Его мать уверяла, что давно уже о сыне ничего не слышала и считает его погибшим. Протоколы ее допросов прилагались.

По Иркутску и области дела выглядели аналогичным образом. Ориентировки с фотографиями Сивого и Петра, проходивших по одному делу, были разосланы по всем РОВД области. Однако никаких сигналов не поступало.

Используя оперативный опыт работы, Кичигин понимал; преступники на время ушли в подполье, отлеживаются и ждут. Милицию со следа они уже сбросили, самое время по-тихому плести свои коварные планы на будущее где-нибудь в дальней глубинке. Позже и навалившаяся неотложная рутинная работа по очередным мероприятиям незаметно увела его от дальнейшей активизации усилий по розыскному делу. Кичигин ждал новостей, а их попросту не было…

Одно известие все же порадовало оперативника. Хоть какая- то подвижка в деле. В телефонограмме, отправленной на его имя, сообщалось, что у Пантелея Лебедева, проходившего по делу, в прошлом была жена — Полина Лебедева 1896 года рождения, в настоящее время проживающая в селе Краснинское, Кемеровской области. Имеет дочь Ирину, 1923 года рождения. Место жительства не установлено. С родственницей связи не имеет. При оперативной необходимости может быть выставлена в розыск. Сын Ирины, Сергей Лебедев, 1959 года рождения, проживает с ее матерью, Полиной Лебедевой.

Кичигин дал ответную телефонограмму с распоряжением о проведении допроса Полины Лебедевой в качестве свидетеля, на предмет выявления связей или знакомств с фигурантами по делу — Петром Чиниковым и Терентием Чиниковым. О результатах просил немедленно доложить.

Разумеется, Кичигину хотелось самому допросить Полину, но пока на руках слишком мало фактов и в необходимости командировки его не поддержат. Если бы Петр или его дружки, хоть как-то себя проявили, тогда можно работать и действовать, ориентируясь на месте. Но где они? Все его подельники в отсидке и нет никаких зацепок по делу. Всесоюзный розыск на Петра был уже давно объявлен, однако и по этой линии — тишина. Походило на то, что Петр действительно в бегах. Прав был Конищев; жди теперь, где объявится или вынырнет из неведомых глубин необходимого ему затишья.



Всю долгую, томительную осень и зиму, Сивый был привязан к постели. Переломы руки и ноги в голени заживали болезненно и долго. Множество мелких ран и увечий от ударов, просто не дало ему возможности вплоть до январских лютых холодов, приподняться и встать с кровати.

Благо Клавка была всегда рядом. Если бы не эта женщина, Сивому не жить. Она тайно, за большие деньги подключила знакомого врача. Тот долгое время не хотел браться за починку изломанного, невесть, где и при каких обстоятельствах, тела. Лечение требовалось проводить в тайне, опасаясь быть замеченным и разоблаченным. Аким всячески помогал соблюдать необходимую конспирацию, снабжал лекарствами и деньгами. Придя в себя, Сивый еще долгое время оставался скованным и неподвижным. И все это время Клавка усердно заботилась, кормила и выхаживала его. Массировала залежавшееся, вялое тело от пролежней, мыла и врачевала. Словом, ухаживала как только могла. От доброго сердца или отрабатывала свою вину перед Акимом — тут уж никому не ведомо. Скорее обязана была Акиму за то, что жизни не лишил, иначе подвал стал бы для нее последним пристанищем, в незадачливой бабской судьбе. В душе Клавка таила зло на хитрого и жадного Петра, обманувшего и обладавшего ей, используя женскую доверчивость и слабость. Просила Акима отомстить за нее; достать Петра из-под земли и — на пику, другого он, по ее разумению, совсем не заслуживал.

Шло, однако, время и их прежние отношения с Акимом понемногу устроились. Клавка старалась выхаживать его нового дружка с еще большим усердием. А случай с Петром Аким не вспоминал, хотя Клавка знала и понимала; случись ему узнать о ее близости с их подельником, Аким убьет сразу… Вот и боялась она их предстоящей встречи с Петром, ведь продаст, настучит Акиму при случае. Тогда смерть ей, не уйти от хозяина. От того и просила дружка, при любых удобных случаях, отомстить за нее Петру — убить гада. Не отступал страх от Клавки, жаль самой было не дотянуться…

Но Аким знал, да просто был уверен и, даже убедил себя в том, что Клавка продалась, выпустив Петра. И на отношения с ним пошла. Все по сговору. Иначе зачем было хорошо запертую клеть отпирать? Она была в полной безопасности до той самой поры, пока не решила вступить с ним в сговор и эту, столь пакостную для него, связь. Иного объяснения случившемуся он не находил. Но сейчас, Аким затаился, Клавка пока нужна ему: «Сивого пусть выходит, — решил он, — а там я все из нее вытрясу. Но чем мог Петр соблазнить Клавку? — задавал себе вопрос Аким, — за просто так подставляться глупой бабе нет резона; ну, дурой надо быть полной. Чем он ее купил?..» — не давали покоя терзавшие душу мысли.

И вот, разбудила, все же, его едкая червоточина, убедила:

«Глупой бабе ведь наобещать можно разного, уверить, сбить с толку, купить, наконец, а там и под подол залезть для верности, и фарсу. Так оно по всему и вышло; поверила Клавка, на Петра барыши повелась. Отрыла, стало быть, себе могилку…»

Аким посуровел от плюнувшего ему в лицо вывода, даже кровь закипела, в голову ударила, жаром измены по душе словно ножом шаркнуло… Сжал кулаки Аким, но тут же и расслабил — не пришло время мести, но и прощения душа не принимала, вот и ждал не весть чего хозяин положения, становясь с каждым днем все суровее.

Долгая, томительная, как никогда, Сибирская зима, вконец измотала его терпение и волю. И лишь с приходом теплых, мартовских дней, он вздохнул с облегчением: Сивому стало лучше.

Вечерами, когда приятель отдыхал от болезненных ран, Аким понемногу стал говорить с ним за самих себя. Не довелось ранее как надо приглядеться к новоявленному дружку. Вот и хотелось Акиму в душу Сивому заглянуть, что за фраерок такой близ Моргуна терся. С опаской отнестись или довериться, дела на будущее поправить да прояснить, чтобы хоть Сивый его предать не смог. А Клавка пусть старается, Сивый ему — ой какой бодрый! — понадобится. Им, вон еще, злого таежного вепря брать: «Придет и то время; прижму этого лесного зверя, — верилось Акиму, — отважу от золотишка».

Сивый, в особенности сейчас, имея уйму времени для раздумий, с одной стороны был благодарен Акиму за его добро; не бросил в тайге, на железке, а с другой — хотелось приглядеться. Оно же и Клавка — баба старательная, обходительная и, на редкость, терпеливая. Ведь всю долгую зиму не отходила, выхаживала и заботу проявляла. За это он к ней с душевным признанием и благодарностью относился, слова грубого не говорил. А вот к Акиму, считал, присмотреться надо как следует, не успел он ранее, времени не было. Сейчас есть, потому и разобраться хочется, уж больно вопросов много от не притертости; в деле то почти и не были, так в бегах все больше…

Яркое апрельское солнце удивляло и немного успокаивало натерпевшуюся душу Сивого. Хотелось полной грудью вдохнуть свежесть весны и радоваться тому, что жив после стольких бед и страданий:

«Эх, Моргун! — думалось ему о несчастном приятеле, — что же так круто тебя судьба затормозила? Уж и нет тебя давно, а тоска смертная гложет. Как же я теперь? С Акимом или без, а волю твою исполню, — клялся по-тихому Сивый, — осажу Петра, заберу наше с тобой… Гляди, как он выворачивает! Вон, что воля с нашим братом делает! Достанем мы эту падлу, будь спокоен!» — зло подмяв под себя ненавистную подушку, негодовал на бывшего подельника Сивый.

Вошедший с улицы Аким, заставил обратить на себя внимание. Сивый приподнял голову, пытаясь улыбнуться.

— Ну что, кисло уж лежать стало? Это верно, вставать с этой треклятой шконки пора, али не належался еще? — бодрил Аким, — меня теперь держись. Не дрейфь главное и гони ту печаль по корешу. Думаю, вместе мы это дело свернем, — помедлив продолжал Аким, — ты мне глянулся, пусть и не сразу, но подходишь.

— Какое это дело? Или задумал чего? — понемногу приходя в себя, сообразил спросить Сивый.

Мотаясь от милиции по тайге, Аким лишь присматривался к приятелю, иной раз исподтишка, нет-нет да заводил какой странный разговор без конца и без начала — так, чтобы прощупать… Сивый же, общаясь с Моргуном, привык к конкретному слову или указанию, потому долго и не мог примериться к Акиму. Все-то он сам не свой: и правду сказать не торопит, и на враках не ловится. Темнит должно быть или знает что-то. Да и не припоминалось Сивому, чтобы Моргун при жизни с ним об Акиме речь заводил. Говорил лишь, что есть, мол, на воле надежный корешок — довериться можно. Да и как тут не доверять, коли Аким его с киче вытянул, сам же под пули милицейские лез. Нет, кореш он хоть куда, только, вот, за душой ежа таит, не доверяет. А значит, с ним поосторожней надо — не любил Сивый недомолвок, чувствовал себя, что кот против шерсти чесаный: «Может он свою выгоду ищет, неизвестно, что в том послании Моргун нарисовал? Мог бы тогда с ним поделиться, но не стал от чего-то?» — размышлял он в сомнениях.

Но не считал Сивый, что пахан станет вот так, на листах, с Акимом планами делиться. Одно факт: должно посулил что-нибудь, вот Аким теперь и подступает с вопросами:

«Вот это уже ближе, а по делу нашему с Моргуном, видать он не в полном разумении. Хотя при своих козырях, я с ним и сговориться могу. Одному Петра не взять: хитра старая рыба! Если сейчас не поговорить с Акимом, он останется в неведении, а отделаться от него будет трудно. Тогда и встреча с Петром может не состояться. Пойди потом, найди этого хлыста в тайге — одному и боязно, и непривычно. Нет, лучше уж сообща Петра дожать, а в таком случае и разговора с Акимом не миновать. Тогда будет лучше самому загадками говорить, нежели вопросов ненужных дожидаться», — осторожно, но все же убедил себя Сивый.

Немного успокоившись и, приведя роившиеся мысли в более, или менее стройный порядок, Сивый начал подстраиваться:

— Это ты, Аким, верно решил, что нам вместе держаться надо. Что касается Петра, то залегла эта падла надежно. Нельзя его нам так вот, просто, выпустить.

Сивый с трудом, но все же самостоятельно, скрепя кроватью, перевалился на другой бок. Выжидающе посмотрел в глаза настороженному Акиму.

— Выходит, задержка из-за меня?..

— На ноги скорее вставай, ты мне в силе нужен. Без тебя я все одно не знаю, в какие края Петр подался, Моргун мне того не отписал. Вместе нам надо, по любому, эту гниду из тайги доставать. Вот тебя теперь и жду, — Аким с некоторой долей ожидания в голосе улыбнулся, понимая, что свои козыри Сивый пока придержать собирается, он старался быть покладистей.

— Здесь ты прав; кое-что Моргун тебе и мог слить, но вот остальное, только я один и знаю.

Аким внимательно посмотрел в глаза приятеля и решился:

— Ты же видишь, как все вывернулось; вдвоем мы теперь, знать и куш пополам делить. Я ведь в доле, как ни как. Не уйти, выходит, нам от делового разговора, как ни вей по ветру словами.

— Я-то, как видишь, назревшего разговора не боюсь, сам может того ищу. Только вот коли ты от меня откровения дожидаешься, то и мне впору твою правду послушать, а то вроде бычка на привязи держишь.

— Хорошо, — согласился Аким, — что ты знать хочешь?

— Про Клавку, да про Петра — все как было. Акима от его вопроса словно бритвой резануло.

— Ведь не ты бабу запер. Не ты, и не дружки твои утопшие. Кто же тогда? Или в наше дело еще кто-то впутывается? Тогда я пас — не услышишь моей правды.

Аким удивленно хмыкнул, слегка успокаиваясь.

— Ты, я вижу славный малый, подкусил… Ну так уж и быть — слушай. У меня с Моргуном еще за старое счеты водились, однако терпел. Тебе эти мои излияния скучными покажутся. Одно скажу: когда он меня в дело решил взять и о том в письме на волю отписал, подумалось, мол вину с плеч снять хочет, откупается вроде как. Однако ведь хитро у него всегда выходило. Мне опять под пули соваться, чтобы его же на волю вытянуть. Не дядю фраера ли во мне узрел. Пылить под его галифе — двойной риск. Но поверил, уж больно славно он все отписал. Велел Петра беречь, через него при хорошем раскладе и разжиться можем. Ну вот, видишь, как оно теперь обернулось. Не покалякать нынче с Моргуном… А Петра я решил в подполье подержать, под Клавкин присмотр, пока все не заявимся, а там — за дело. Да и мне лишний козырь из колоды. Однако проглядел, Петр похитрее Клавки оказался, обвел бабу неразумную. Теперь ищи ветра в поле, один свист от него, вот так-то!

— На киче еще, мы с Петром о встрече условились, — заговорил доверительно Сивый, — но сам понимаешь, после твоего радушного приема, эта падла теперь наверняка в тайге залегла, и времени много упущено. А достать его нам, как ни крути, нужно. Через пару недель, думаю, на ноги встану, пора на дело, Аким.

— Ну что, по рукам? Без косых взглядов сработаем — половина на половину?

— Идет! — согласился Сивый. — Тогда бери билеты до станции Тайга. Знаю где старуху его искать. Там Петр наверняка наследил.

— Добро, что поверил. Так и замутим… — согласился Аким, поглаживая бороду.

Тогда еще Сивый не совсем понимал, что имел в виду Аким под словом «замутим». Он не знал ни тревог, ни опасений, ни планов новоявленного дружка. Они доверились друг другу, а в таких делах, до первой осечки…

Спустя две недели отблагодарили подельники доверчивую Клавдию по-своему, по-бандитски. Бывалому в делах и повидавшему многое Сивому спланированный Акимом расклад и в голову бы не пришел. Выставил он его перед фактом. За свое считал, а глубоко личным, даже с приятелями не делятся. Принимай как есть и все тут…



Растерянный взгляд Акима блуждал по комнате. Сивый насторожился, не совсем понимая, что происходит.

— Клавка собери харчей в дорогу, в подполе полно, пора нам уже, — торопливо и нервно распорядился Аким.

Та немедленно принялась выполнять указания: взяла корзину и спустилась по лестнице вниз.

— Выходи во двор, — бросил Аким приятелю, — я скоро…

Не совсем еще окрепший, но уверенный в себе Сивый, прихватив походный рюкзак, вышел из избы, закурил. Аким, убедившись, что Клавка влезла в подвал, резко выдвинул стоявший у стены тяжелый диван на средину комнаты, перекрыв им входной лаз. Аким метнулся в сени, гремя летевшими в разные стороны, пустыми тазами и ведрами. Вышел во двор, неся в руке тяжелую полу-ржавую канистру.

— Облей по фундаменту снаружи, — велел он Сивому.

Сивый оторопело пялился на Акима, силясь понять его намерения.

— Зачем? — только и успел он бросить.

Однако, ничем не объясняясь с приятелем, Аким вновь нырнул в дом, унося канистру с собой. Запахло летучими парами бензина.

Сивый, вытаращив глаза, ждал когда выйдет из дома ополоумевший напарник. Аким не заставил себя ждать.

— Лей, говорю! — заорал он, протягивая канистру.

— Ты что, пожар ладишь? Там же Клавка! — Сивый тут же дернулся в избу, готовый прийти Клавке на помощь.

Никак не мог он таким образом платить за ее доброту. Его остановила жесткая рука хозяина дома.

— Оставь как есть, не то и тебя с ней… Это мое дело, Сивый. Лей давай — и ходу, а то засветимся вместе. Клавку я за дело пришил, а ты думал…

Из полузакрытой двери пахнуло гарью и дымом.

— Нам светиться не резон. Уходим! Ты со мной или как? — Аким смотрел на Сивого безумным, звериным взглядом. — Валим пока народ не набежал! Или с мусорами не наговорился?

Сивый сник, безропотно соглашаясь. Оба, стремглав, выбежали на улицу и, стараясь не привлекать внимания, быстрым шагом устремились к центру города. Лишь миновав два квартала, Аким обернулся. Было тихо, вдоль улицы неторопливо шли прохожие, разговаривая о своем. Походило на то, что огонь пожирал внутренние помещения ничем себя не выдавая.

— Теперь уже далеко! — перевел дух Аким, — Забудь Сивый и дом этот, и бабу — дуру. Поверь, она такой конец заслужила. Теперь другая жизнь. Взгляни, вон, — и он указал на клубы черного дыма начавшие подниматься над жилыми кварталами, оставленными там позади, где терзало пламенем пожара их совместное, преступное прошлое.