1946. Переезд на родину отца. Школа

«Твой дом там, где спокойны твои мысли»            
Конфуций

В самом начале 1946-го года, зимой – мне не было ещё семи лет – выехали из г. Клухори Грузинской ССР на поезде до ст. Тихорецкой, а далее на грузовой машине-полуторке – до места назначения: станица Сергиевская Комсомольского района Сталинградской области.
Родители ехали в кабине, а я – в кузове, среди немудрённых вещей, завернутый в половину трофейного ковра размером 2х3 метра. С оставленным дыхательным (и наблюдательным) отверстием. Помню переезд по льду через речку Медведицу. Ночь, бездорожье, метёт метель, папа идёт впереди машины, показывает водителю дорогу, которую сам видит впервые, но он же – разведчик! Речку переехали, выбрались на дорогу и, как ни странно, доехали благополучно.

Разместили нашу семью (папа, мама и я; сестрёнка была пока «в проекте») в частном доме у хозяйки. Хозяйке было указание местного начальства принять семью фронтовика. Варианты не обсуждались: считайте, – приказ. Время было такое. Не до капризов и эмоций. Даже дружелюбно встретили, ещё бы – орденоносец, боевой капитан, два ранения, демобилизованный месяц-два тому назад. Хозяйка, как все сельские, любопытная, спрашивает про наш скромный скарб: это, мол, всё, или ещё что будет? Отец, не желая разочаровать «ожидания масс», небрежно бросил, что это, мол ещё не всё: остальной багаж идёт отдельным вагоном, скоро будет…
У папы, как я понял позднее, было установленное самим собой право при настроении «прибавлять» 40 процентов к любой его информации, которая должна бы удовлетворять людское любопытство, особенно женское. Тем более, – контингента «старшего по возрасту». Так что случай с отдельным вагоном как раз из той «оперы». Вы поняли, что «обещанный отдельный вагон» так и не пришёл: он навсегда застрял в папиной «фантазийно-виртуальной реальности». Я спрашивал его, почему именно 40? Он невозмутимо отвечал, что это – «критическая норма», а всё, что выше, будет беспардонное враньё. И ещё ссылался на Дмитрия Ивановича Менделеева, который именно «40» установил раз и навсегда, и неважно, для процентов или градусов.

Пришло лето. Нас переселили в другой дом. Друзей-мальчишек как-то не помню, а девчонку Лильку – да. Мы, наверное, были действительно друзьями, потому что целые дни проводили вместе и нам не надоедало общество двоих. А через «какие-то» 70 лет сегодня интересно вспомнить, как мы вдвоём бегали на Медведицу купаться. Пляж песчаный, редкие кусты колючего тёрна с чёрными, будто лакированными, ягодами, водичка в реке довольно свежая, а солнце греет так, что в речку загоняет. Надевать мокрые трусики после купания – «зяпов;то», поэтому мы, не сговариваясь, трусики сбрасывали и бегом – в Медведицу. А потом, чтобы обсохнуть, бегали дружка за дружкой «в салочки», и, уже просохнув, облачались… Это был наш святой возраст, когда вопроса «про это» и интереса к нему не возникало. Или – ещё не…
Вот и лето прошло, пора мне поступать в школу. А что у меня «в багаже», что за подготовка? Мама по образованию – школьный учитель русского языка и литературы, папа – кроме того, что землеустроитель, раньше преподавал математику в школе и в вузе. Я уже (и не первый год), писал (про ошибки не будем!), изъясняясь практически свободно: («Дорогая тётя Катя я живу хорошо а папа разъежжается по району» – и далее в том же духе), но до «моей» математики занятые отцовские руки не доходили.
В конце августа повели мои родители устраивать своё чадо в первый класс.
– Алло, алло, станица Сергиевская?
– Сергиевская не принимает. Повторяю, не принимает. В этом, 1946-м, году мы первый класс не открываем: ребят на полный класс не набирается. Приходите на следующий год. 
От Сталинграда до Москвы далеко, от нашей станицы Сергиевской до Сталинграда – ещё дальше… А в самой станице – от ворот поворот…
Родители мои люди образованные и поэтому решили рискнуть, благо, «область риска», то бишь школьное образование, для них была родной стихией, как вода для рыбы. «Чего это ради, мальчишке целый год терять?».  И пошли «мы» сразу во второй!
И пришёл я сразу во второй… Первый урок, первая учительница… Кабанова Агрипина Александровна, которую не забуду никогда, равно как и первую свою контрольную по арифметике, которую тоже не забуду: вспомним, дети, чем окончили мы уроки арифметики в прошлом году, в первом классе.
А мне-то есть ли что вспомнить? Отнюдь! Правда, до ста считал я уже запросто, а про разряды мне как-то «не докладывали». На доске контрольные примеры. Я их пощелкал, как говорится, в одно касание. Подумаешь, сложности: 12 + 13 = ? или 11 + 15 = ?.  Мои гениальные ответы:
12 + 13 = 7, а 11 + 15 = 8. И в таком ключе – вся контрольная. Мой ключ был прост, я решал так: 12 + 13 = 1 + 2 + 1 + 3 = 7. Дальше – понятно…
На другой день контрольные работы нам раздали. Смотрю, а у меня в конце моих гениальных решений серыми водянистыми чернилами стоит огромная цифра – Один! Я не сразу-то и сообразил, что это позор на мою голову, причём, в самом начале «головокружительной карьеры», и что этот «несчастный один» означает презренную Единицу! Ай-яй-яй…!
Вечером, после проверочной контрольной работы в нашем втором классе, «слух обо мне прошёл по всей» моей станице… А я не понял, зачем это директор школы Алексей Александрович Кусонский (помню же школьных классиков) заходил к моему отцу буквально на несколько минут. Обычно их разговоры были более длительными, потому что отец рассказывал директору, преподавателю математики в старших классах, как надо решать задачи и примеры, которые он задавал ученикам, но сам был не всегда в силах решить. После их разговора у отца ко мне вопросов не возникло, но на другой день он спокойно осведомился: как успехи? что получил? И я ответил честно:
– Один!
– Вот и хорошо, завтра, если получишь два, считай, что прогресс – на лицо! – и отец мне буквально за несколько минут объяснил про разряды: единицы (речь не про мою первую отметку!), десятки, сотни, тысячи и т.д. И тут же я «с удовольствием и новым понятием» переделал свою контрольную. Стало: 12 + 13 = 25, а не 7, и 11 + 15 = 26, а не 8! И отец похвалил: – Вот и «молодц;»! – Молодец, значит.
Это была моя самостоятельная домашняя работа, а злосчастная единица так и осталась навсегда в первой тетрадке и в классном журнале как настоящая стартовая отметка в моём образовании.

Пожалуй, не припомню случая, когда отец меня «прорабатывал» бы за плохие оценки, терпеливо объяснял по нескольку раз одно и то же. Причём, у него был свой собственный приём, когда он, ни в коем случае не подсказывая решения, заставлял мои извилины работать самостоятельно и наводящими вопросами буквально вынимал из меня правильный ответ. Это, конечно, требовало его адского терпения.
А когда, бывало, терпение кончалось, он в сердцах сетовал: «Ну, как же так? Я же тебе объяснил всё детально, я уже сам, наконец-таки, понял, а ты…» И мы дружно рассмеёмся… Но примерно с пятого-шестого класса его помощь уже практически не требовалась: я сам научился справляться со своими проблемами, приняв на вооружение методику папиных наводящих вопросов.

В 1947-ом году жили там же, в станице Сергиевской Сталинградской области.
В конце апреля родилась моя сестра Катя. Время было трудное, наступал настоящий голод. За собранные на поле колоски, оставшиеся после уборочной, людей сажали в тюрьму на сроки от 5 лет и больше. Ели жёлуди, ещё недавно бывшие штатным пропитанием свиней, семена перекати-поля, в реке вылавливали препротивные на вкус и запах ракушки-перловицы, изредка «перепадала» сыворотка от сепарации молока, при этом, сливки уплывали всегда мимо нас, но остаточная – зеленоватая – бурда (так называемый «обрат»), нас иногда не обходила…

2019