1947. Поцелуй с неба

«Шаровары, тюбетейка, голый торс,
Нос облезлый, выгорающий вихор, Захолустье…»
Вл. Ильицкий

– Виталик! Домой! – это мама позвала меня на обед.
Из-за постоянных «преследований телесных» за непослушание (ремнём!), волей-неволей привыкаешь исполнять команды родителей, не дожидаясь «пагубных» последствий.
Я моментально метнулся домой, сразу потеряв всякий интерес к уже наладившейся игре-соревнованию со сверстниками: чей камень долетит до крыши ветряной мельницы, а ещё лучше – до верхушки вздёрнутого в небо её крыла. И уже выбросил в сторону подобранный для этого совершенно замечательный – отполированный плоский окатанный камень, так ладно уже пристроившийся в руке для «зачётного» броска: наступала моя очередь.
Рванулся… и, вдруг… в самый момент моего исполнительского порыва нечто крепкое, твёрдое и необратимое сверху клюнуло меня ровно в темя, и через тюбетейку я почувствовал Неотвратимое, настигшее меня. А за что это – разве понять сразу пацану на девятом году о;т роду?
Не теряя скорости, бегу, что-то соображаю, а скорее всего – ничего не соображаю… Тюбетейка не то, чтобы не спадает, она даже будто приросла: оказалась пригвождённой к моей голове, – и не снимается и не сдвигается! Ощупываю тюбетейку сверху, – что такое? Окатанный, плоский камень, примерно похожий на тот, который только что был у меня в руках для моего очередного броска, но пущенный моим товарищем по соревнованию на верхотуру ветряка, приземлился (приголовился?) крепенько на моём тюбетеечном аэродроме и засел в нём так, что я уже стал опасаться, вдруг он там задумал обосноваться капитально?
В удивлённом недоумении прилетаю домой и с выпученными глазами предстаю пред очами своих родителей. И в них читаю такое же недоумение, но ещё более насторожённое и нарастающее до ужаса:
– ???
Была середина лета. Сталинградская область.
На небе – ни облачка. Солнце жарит плоскую, как сковородка, степь, деревенька бесполезно пытается найти хоть какую-то отраду в худосочных запылённых «сединой» деревьях. По неоглядному горизонту волнами гуляет жидкое ленивое марево, расплавляя дрожащую, будто закипающую границу неба и земли.
Понятное дело, что со временем напрочь улетучились малозначительные детали пейзажа… Кроме – одной.
Что за деревенька? Вспомнить бы её главную улицу, или хотя бы один дом, – ничего подобного, вплоть до её названия… Нету… Да была ли речка или хотя бы пруд, ведь без воды никакой деревне жизни нет?
Наша семья вела почти кочевую жизнь: отец работал районным землемером и мотался по полям и весям голодного Поволжья без конца и покоя, и нас с собой везде возил-таскал. Запамятовать название очередной тщедушной деревеньки, ещё не совсем отдышавшейся после прокатившейся войны, дело простительное.
А вот ветряная мельница на пустыре, перетекающем в «степь да степь кругом», чудом уцелевшая, не простреленная и не ободранная на дрова, высоченная и крепкая, осталась чётко и навсегда отпечатанной в моей памяти. 

Итак, обед – на столе, а перед родителями – отпрыск с выпученными глазами. Босой, без майки, худоба ходячая, в чёрных сатиновых шароварах на трёх резинках (пояс и щиколотки) и в новенькой, недавно сшитой тюбетейке, которую венчает некое устройство – не устройство, сооружение – не сооружение, звезда – не звезда… а плоский окатанный камень, снаружи видный на половину, а вторая – где-то в глубине, внедрившаяся в темя. Малый понимает, что это первый раз с ним приключилось такое, себя почти не чувствует виноватым, хотя и… причастным.
Попытки извлечь камень из родственной башки, случайно подвернувшейся небесному телу на воздушной трассе, не увенчались успехом ни у одного из родителей. А без должного умения и навыков это может быть и небезопасно и чревато. Родители советуются: вынимать или пусть пока… так походит? Крови-то нет… И тюбетейка будто как новенькая и совсем не пострадала. Но – не до шуток…
Больницы в деревеньке не было ни в земские времена Чехова, ни позднее. Фельдшер, правда, есть, но ведь – воскресенье, обеденное время… Однако, надо же что-то предпринимать с удручающим результатом неожиданного камнепада на голову первого своего потомка!
Ах, что это была за тюбетейка! Мама сама её скроила и сшила; второй такой тюбетейки на свете не сыщете, хотя в ней, как и в любой другой, два принципиальных компонента: матерчатый околыш, с каркасом из картона, облегающий голову, и тулья, накрывающая голову и пришиваемая по периметру. Материю для неё мама выбрала из сохранившихся довоенных кусков гобелена с узором турецких «огурцов». Шесть клиньев тульи сшиты вместе, и на каждом – по «огурцу», это же настоящее произведение искусства! А вот пуговицы подходящей – крупной – не нашлось, и мама сама сделала матерчатую, которою аккуратно перекрыла центральные стыки клиньев.

Деревенский «медпункт», в этом же домишке — живёт семья фельдшера. Отец, как поступал в экстренных случаях, обрушил на местного эскулапа лавину невиданной информации, представив в данном случае неоспоримый факт неизвестного ранее в науке степного камнепада, случившегося в Комсомольском районе Сталинградской области во время битвы мелкого идальго с ветряной мельницей имени Дон Кихота де Сааведра…
Фельдшер был мужик бывалый, усмехнулся и сказал:
– Вводите вашего сорван…Сервантеса!
И я вошёл. Надо сказать, что эскулап был одновременно и осторожным, и решительным. Тщательно обследовал каменный снаряд (сидит крепенько и даже не качается!), защитную матерчатую броню, отогнув её кверху, а также все прилегающие живые окрестности кратера с «каменной заглушкой».
Искренне удивился:
– Надо же! И не крови;т ни с откуда! Щас разберёмся…
С этими словами он вернул околыш в штатное положение, запустил внутрь под него толстенные пальцы обеих рук, большие пальцы при этом оставив сверху на подхвате, поднапрягся и резким рывком рванул тюбетейку кверху, даже не обратив внимания на вылетевший на пол снаряд, а моментально бросил глаз на кратер и спокойно вздохнул:
– На борту, кажись, обошлось без пробоины, поздравляю! Но для порядку продезинфицируем… И салат из турецких огурцов не спортился!
……………………………

Потом отец его спросил, мол, как же так обошлось без травмы головы?
– Очень просто, – отвечал «эскулап», – голодовка… где они, витамины-то? Рыбий жир бы надо; кости питать нечем, вот и сохранился родничок в нашем темечке до такого позднего, да-да! позднего – возраста. Вон, кругом рахит гуляет. Но придут времена более сытные, всё зарастёт и забудется! На моём веку – первый такой случай, а может и последний, единственный. А малец ваш пусть на всю жизнь запомнит, да и радуется.
И, не скрывая своего удовлетворения и удивления от удачно проведённой «операции», он улыбнулся, с удовольствием хмыкнул и с оттяжкой добавил:
– По-це-лованный…

2016