Расщелина Глава 13

РАДОСТИ ФОМЫ

Прошло несколько дней, без каких-либо значимых перемен. Шершень не у дел слонялся по городу, абсолютно лишившись информации; выглядело так, словно перед ним захлопнулись все ворота и его не желали более посвящать в дела. Василий, от скуки, настолько сдружился с «Громом», что они вместе днями гуляли по двору или отсыпались на сеновале. Анна воротилась у свой дом, к Сидору, но старалась свободное время проводить на работе, зная, что в их отношениях не все ладно. Павел, исчезнув за воротами купеческой усадьбы, вовсе не давал кому-либо о себе знать. Да и Антип, как сквозь землю провалился; уж третий день к ряду, Шершень не имел возможности с ним увидеться. Все будто сговорились игнорировать его интересы и участие.

В один из вечеров, заскочив в трактир, он наконец-то увидел своего пропавшего приятеля за дальним столиком. Довольный Антип распивал с мужиками пиво и, увлекшись, не сразу обратил внимание на своего дружка. Однако, кто-то из шумной компании, заметил, его. Многим из посетителей заведения Шершень уже примелькался, и даже стал знакомым.

— Привет! Чего ты не подошел, а то я вон с друзьями рыбкой балуюсь, не приметил сразу, извиняй. Хотел, чего или кобель не пришелся? Я ведь предупреждал; псина с гонором. Подход к нему нужен.

— Давай присядем, разговор есть, — осторожничал Шершень, поглядывая на стойку, где, принимая заказы, суетилась Анна.

Антип подсел на свободную лавку, удачно прикрыв его от ненужных взглядов. Сегодня Шершню хотелось поговорить с ним о Павле.

— Ну что, — вяло начал приятель, — За малого слышал, что Игната к нему приставили. Мужики поговаривают сам барин из него обозника сделать надумал. А тот не оперился пока, куда ему в обоз. Он при Аньке все больше. Хотя сам Игнат о нем с добром отзывался. Упрямый, говорит, хлопец. Добьется чего хочет.

— Уж коли приглядел, то толкуй, а я в накладе не останусь, добро помню, — приятель согласно кивнул, зная, что Шершень слово держит.

— Так вот, стало быть; Игнат вместе с Павлом, так вроде мальца зовут, в тайгу днями ходили. Под видом, опыта поднабраться, ну или еще чего, не знаю. Недалече были; вроде дневной прогулки. Они через недельку в дальний поход собираются, а идут вдвоем, никого более. Тайга то сыра, да холодом пока что дышит; вот и готовится Игнат основательно, тут и одежонка, и полог понадобятся. Ему то, что, а вот парню ночевки в лесу, в тягость. Перед Гордеем за него отвечает. Мне про то Степка нашептал, он с Игнатом накоротке. Ну я, сам знаешь, где слышу, где смекаю. Выходит, все так и есть, но в точности сказать не могу, про то сам Крутояров только и знает.

— Если все, как ты сказал сладится, то с меня причитается. Поляна будет, а пока, по случаю, за хозяйкой заведения присмотри. Потом доложишь.

— Может по кружечке, я сделаю…

— Не сейчас, Антип, мне пора, дело еще есть, после пиво пить будем. Бывай…

Шершень вышел еще неприметнее, чем вошел, так что Анна, занятая работой, даже не узнала о его скрытом визите.

Радость у Фомы; не обманул Василий старика, пришел с гостем и собаку привел. Пес, что надо и для тайги, и для дома. Забота, опять же, о живом существе, а то уж было хиреть стал Фома в лесу, без Захария. Тоска беспредельная одному, даже тайга не спасает. А тут кобель, да еще какой. В иные времена за такого пса весомый кусок отвалить пришлось бы, а тут Василий, человек с пониманием и подходом сердечным, взял да помог, услышал старикову душу.

Фома отменные угощения из кладовой достал, добром за хорошую собаку платил. Да и место для гостей отвел по соседству. Чисто, опрятно, и с теплом. Старую печь подлатал, протопил, чтобы без дыма… Готовился к встрече гостя, как Василий просил. Уважил горожан с благодарностью, на какую по возможностям хуторским и был способен.

Шершню Фома глянулся. Даже патронов для охоты посулил; запасы есть, отчего не поделиться, со смыслом они нужнее. Благодарности хозяина хутора конца не было. Угощал как мог; зайчатину притушил с грибами, под овощной засол и поджарка ладилась. Тут у любого после трех дней таежных скитаний, от такого застолья — расположение и доверие… Оно и гости, не пустые пришли. Довольству Фомы предела нет, а радости и тем более… А уж кобеля то, как он поглаживал, налюбоваться не мог. Не помнила седая голова; с кем по жизни так ласков был. А «Гром», на удивление, и не возражал вовсе; зла в нем, как не бывало. Собачья душа свою перспективу и предназначение тоже чует. Увидел лес, погонял по луговине, нацеплял репейника на бока — тут и счастье ему, то самое, собачье, какого в городе нет и в помине. Там жизнь не собачья, там цепная… От нее и злоба копится, да такая, что зубы казать хочется.

А у Фомы для собаки — рай, который пес, всей полнотой грядущей жизни почувствовал. Поэтому, станет он такому хозяину служить до полного окончания дней своих; а сколько их осталось, тут одной собачьей доли и ведомо. А она в тесном согласии с хозяином тайги, который смотрит за счастьем Фомы из-за ствола вон той сосны и шепчет себе в растреп усов, присказку немую и верную… А кто же о том знает? Лишь ему, который до сей поры в лесном одиночестве, за спиной Фомы, по чащобам бродит; ему и принимать нового жителя тайги. Сжиться надо, а там уж он поглядит. Захочет, проявит себя, а то и нет… Каким бы ни был выбор, а условия его уважительно блюсти надо. Шумнет за спиною, знай, что-то не так; или не попрощался с ним, уходя, либо взял лишнее, у леса отнял, не спросив на то дозволения. Вот он недовольство и кажет. Да если бы незримый указ одним недовольством и был? Вот тогда у него в меченых и значишься. Лесу, тому все одно, кто в него забредет, а вот ему, нет… Не путай, не злопамятен он; не станет напоминать о том, что ты в прошлом творил, будучи его гостем. Он чувствует, что некое существо, сообразное темному и вредному для его обители проявлению, вновь в лес явилось. И тут он, вместо невидимого и всезнающего лесничего, к порядку любого призовет. А уж коли, понимания и уважения нет, то, как хозяин и соглядатай мира лесного, даже проучить способен. По-разному случается…

После сытного жаркого, прибывших гостей разморило. Однако благодарность хозяина Погорелого хутора на том не окончилась:

— Под закат вам, ребятки, банька положена, — довольно щурясь объявил старик за столом. Вы пока отлежитесь с дороги; чуть позже истоплю. Жар то он усталость, как рукой снимет. Завтра день покажет, а то и с утра пораньше, добро пожаловать в наши охотничьи угодья; тетерева снять или там зайца выгнать, ежели повезет. Ну, а будет серьезный интерес, то всегда тропу зверя укажу.

— Баня, Фома — это хорошо, ты займись пока. А мы тут с приятелем по окрестностям пройдемся, да «Грома» побалуем, а то он не набегался, гляжу, так и рвется куда подалее, — разомлевшему после вкусного обеда, Шершню, хотелось потолковать с Василием без свидетелей, а заодно и к местности присмотреться.

Выйдя на окраину, довольные гостеприимством старика, гости, осмотрелись и неспешно углубились в лес. Сопровождаемые снующей всюду собакой, они чувствовали себя довольно уютно. Шершень ощутил себя хозяином; сегодня тайга была в его власти, и он мог позволить себе здесь любую вольность. Но хотелось, не любоваться окрестностями, а поговорить о предстоящем деле, ради чего он, собственно, здесь и оказался после трехдневного, утомительного перехода. И быстро трезвея от весеннего аромата оживающего леса, он предпочел обсудить с Василием то, что еще не успели.

— Поговорить надо, Василий, вот и увел от старика, а отоспаться еще успеем. По моим расчетам Игнат с твоим сынком дня через три здесь будут, ну ежели Антип не трепло.

Скажем, пара дней, чтобы наверняка, у нас есть. Подготовиться надо и с завтрашнего дня с самогоном в завязке, пока дело не сладим. Ты мне трезвый, с мозгами нужен, а после я тебе сам с удовольствием налью. А здесь нам твой Пашка позарез нужен, но явится он сюда не один, а с опытным и бывалым охотником. Вот и смекай, как их встретить. Игнат мне без надобности, можно здесь и оставить, а вот сына твоего есть о чем спросить.

— Понимаю расклад; дело, так дело, а из сына я правду вытрясу, по-отцовски потолкую, чтобы знал, как наперед батьки лезть. — доверчиво соглашался Василий.

— Ты запомни, что мы в эту вот твою глушь не за тем шли, чтобы ты свои счеты сводил. Про месть сыну или еще что — забудь.

— Как это забудь, да я его!..

— Забудь! Я сказал, — возмутился Шершень, — месть, она для прочих…

Василий замер на тропе, непонимающе глядя на приятеля.

— И ты не тронешь его даже после того, как самородки возьмем. Мне он для разговора нужен. Чую за ним не только эти два камня числятся. Тебе самому то это в голову не приходило? Если ты, в свое время, не сумел женушку разговорить, то из Павла твоего я выжму все, что он про твою родню и про золото знает. Поэтому мне он нужен живой и здоровый, без твоих претензий на наследство, ясно тебе? И, потом, кто такой Фома, я знать не знаю. Теперь нам этот знакомец, что гиря на ногах; не помешал бы. Это он нам за кобеля сладко стелет, а случись чего, с берданки пальнет, не задумается. А пока терпи, Василий, зубы не скаль; ни на Фому, ни на сына, ни на меня. Надо присмотреться, нам спешка ни к чему, запомни. Благодарить потом станешь.

— Да дело то здесь не только во мне и сыне; сам прикинь, если еще не додумал, — Василий серьезно посмотрел на Шершня. — Я к тому, что взял камушки и отвалил? А то ты все учишь меня, а собственный недогляд не видишь. А не слабо ему, после, через купца, оказавшегося не при делах, на нас охоту устроить? Или ты на хуторе жить собрался, тогда Фома твой приятель, а не я; мне тайга, что пурга — в усы дует, а тепла никакого… Пойми, за золото, что мы у пацана, по случаю и заберем, его обозники нас из окрестной тайги, как вошь гребешком, вычешут. Что ты ему тогда ответишь? Как Павла на его золоте взял. Наверняка эти самородки теперь его, пусть не все, но свои виды Крутояров на них имеет. И все, что рассказал ему Павел, нам не известно. А купец свои интересы, в сговоре с сыном, имеет. Жандармы ему не нужны, он сам нам руки повяжет. Вот и хочется мне, недосказанное Варварой, у сына выведать, за свое спросить. Тут ты прав; Павел для разговора нужен. От того с тобой по свободному и толкую. По жизни я ни с кем, и ничем не повязан, а ты мне аркан на шею. По делу лучше поясни свои расклады, может и сообразим на пару, как не Павла, а Крутоярова переиграть.

Шершень внимательно смотрел на Василия, понимая, что в чем-то он был прав, но тем не менее имел в этом деле свои входы и выходы, об одном из которых он только что с ним поделился.

— Ты мне только встречу с Павлом обеспечь, а о купце я позабочусь; этого толстосума к золоту нельзя подпускать.

Пройдя через коряжистые дебри лиственной тайги, взору путешественников открылось унылое пространство заболоченных марей. Дальше, больше; сырь да хлябь… Двинулись стороной, где посуше, не ко времени ноги мочить, да и вечер уже скоро. Погода начинала портиться. Серые облака принялись бороздить вершины сосен; местами, переходя в плотный туман, заволакивали даль темнеющего леса и сводили видимость на нет.

— Тут, Павел, и ориентира не выберешь. Не устал еще, а то может привал? Утром, глядишь и распогодится, что-то мне в тумане шагать не хочется. Оно и сбиться можно. Путь до хутора ты хоть и знаешь, верю. Но лучше не плутать; нам это ни к чему.

Павел остановился, глубоко втянул в себя свежесть леса, обернулся и посмотрел на шагавшего следом Игната:

— Это верно, нужно полог ладить, да костер разводить, сыро кругом, повозиться придется. По такой погоде и за три дня не дойти; будет еще ночлег, а то и два, если с тропы сойдем. Так что силы беречь надо. По свету пойдем, рисковать не будем.

— Молодец ты, однако; мыслишь, как самый настоящий охотник. Прежде разумное решение принять, а оно в любом деле не помеха.

— Согласен, Игнат. Только давай отойдем от болота немного, что-то здесь мне не по душе ночлег устраивать. Поляну почище, да посветлей найти надо; там и дрова, и небо видно.

— Ну, час, другой, еще терпит. Благо весной гнуса нет, а то у болота лучше не ночевать.

Поиски удобного места не отняли много времени. В скором тропа пошла верхом, к сосняку, а серость и назойливый туман понемногу отвязались. Лес посветлел, несмотря на близость вечера. Но решение в силе; привал и отдых в первую очередь.

— Вот тебе и еще один урок; устройство ночлега дело не простое. Сегодня я в твоем распоряжении — командуй… — Павел рассмеялся.

— Ну что ты, Игнат, кто я без тебя в тайге? Так что, помогай; я за дровами, а ты в лагере. Потом наоборот.

— Добро! — согласился Игнат, улыбаясь во всю ширь кучерявой бороды.

Ивана Стрижа ничуть не успокоила дружеская, откровенная беседа с Павлом, он даже немного жалел, что поделился личным:

«Зачем, пустое все… Кого касается безнадежная любовь к Дарье? Это лишь его душевная боль, не делится она между друзьями. Сватовство прошло, и никто даже не поделился с ним заботами о предстоящей свадьбе. Потому и не сказали, что нет дела, да и кто знает о чувствах кузнеца. Лишь он один ищет любви, а от отчаяния, что рвет душу, готов перегнуть все подковы, попортить товар, только бы изменить хоть что-нибудь из того, что сулило ему перспективу быть изгнанным со двора. Попробуй заявить о своем, наболевшем; мало кузнецов в округе… И не вспомнят, что был такой — Иван Стриж, да не пришелся купцу по роду. Дарье он попросту не пара, а самому Крутоярову об их союзе и подумать будет страшно».

Окончательно расстроенный кузнец, решил отправиться вечером в заведение. А что оставалось, коли сердце ноет, успокоения просит, мысли поедом едят и нет от них спасения. Анна сразу же заметила его, да и как тут вошедшего без внимания оставить, если даже мужики стихли, увидев кузнеца в заведении. Не имел Иван до сего дня слабости к спиртному, а пиво для него было и вовсе из питья, какое и коню бы не дал — жеребят не будет, а будут, так такие же немощные, как и само пойло, что мужики с пеной в бородах славят, забыв напрочь о силе мужицкой, какая всякой бабе в радость. А иные и вовсе от дел отошли; ни к чему, коли пиво есть. Над этим Иван не думал. Знал, что не его это питье и все тут. Поэтому, войдя в заведение, сразу же подошел к Анне.

— Прости, Аня, а где Павел? Что-то не видел я его со вчерашнего.

— Ваня, так они с Игнатом по утру еще в тайгу ушли. Разве он не сказал?

— Нет… — Иван был в растерянности и думал о чем-то своем.

— Он не скоро воротится, надолго ушли. Что у тебя, ты чем-то расстроен?

— Домой не хочется, Аня. Ты мне налей медовухи, только не пива. Я посижу в закутке немного, только так чтобы не особо донимали. Не расположен я к беседам.

— Хорошо, Иван, — Анна устроила кузнеца поудобней, поодаль от назойливой публики, зная, что ему это общество не сулит успокоения, в котором он именно сейчас очень нуждался.

Не успела она пристроить редкого гостя за одиноко стоящий столик, как в заведение через черный ход, неожиданно вошла Дарья.

— Анечка, привет! — тебе помощь нужна? А то я немножко бездельничаю, — с улыбкой, выражая свое настроение, предстала перед ней подружка.

На какое-то мгновение Анна, теряясь в догадках, замерла, не понимая, как ей быть. Как разрешить возникшую, ситуацию? От чистого сердца хотелось помочь. Она чувствовала, что судьба дает им шанс, а они по-прежнему не видят друг друга.

— Спасибо, Даша. Ты как всегда вовремя, что-то я закружилась. Вот это отнеси пожалуйста вон за тот столик, в глубине.

Дарья с удовольствием поспешила выполнить заказ. Анна зашла за стойку, делая вид, что о визите Ивана она ничего не знает. Увидев подошедшую Дашу, Иван, от неожиданности, вскочил, не в силах произнести ни слова. Лицо Дарьи обдало жаром, на некоторое время она растерялась, но быстро пришла в себя.

— Иван, — удивилась она, — это Вы… Вы зачем здесь? Ах, ну да — вот Ваш заказ.

В горле кузнеца испарилась последняя влага, оно пересохло и утратило способность говорить… Он попробовал что-то вымолвить, но, скомкав слова, умолк.

— Ох эта Анька, ну, ну… Приятного Вам вечера, Иван, — Дарья так же внезапно удалилась, как и предстала перед озадаченным кузнецом. Иван, шевеля сухим языком, ничего не понимая, рухнул на лавку.

— Аня, ты почему не сказала мне, что здесь Иван? Если специально, то это просто некрасиво и глупо, толкать нас друг к другу… — Возмутилась подошедшая Дарья.

— Иван только-только пришел. У меня вовсе не было никаких намерений, приняла заказ и все. Просто Вы могли бы поговорить, когда еще, если не сейчас? Ты ведь сама сказала, что свободна. Он ведь, Дашенька, все знает…

— Что он знает, Аня, что? — Анна почувствовала; на душе у подруги тоже не все так просто. — Нет, я не могу, не сейчас. Прости, я ухожу…

Не успела Анна даже попытаться пояснить ситуацию, как дочка купца исчезла: «Вот и думай за них, — обиженно подумала Анна, — если даже шаг навстречу сделать боятся. А ведь так хотелось помочь…»

На опушке леса, где ели перемешались с пихтами, стало совсем светло. Павел выбрался из-под полога на залитую утренним солнцем поляну. Сонно осмотрелся. Умылся обильно выпавшей росой, с пожухлой от зимы, высокой желтой травы. Шедшая в рост молодая зелень не набрала еще той силы, чтобы оживить избранную для ночлега, лужайку. Роса обдавала лицо живым, бодрящим холодом, проникавшим вместе с утром в самую глубину организма, будила его. Порадовался хорошей погоде. Следом пробудился Игнат, выставил к лесу бороду, распрямил спину.

— Ты уж и на ногах, погляжу, — заметил он, — А про кострище то забыл; тут тебе и наука — огонь всю ночь держать нужно. Разжигай теперь по росе, а я погляжу как управишься.

Павел с усердием взялся оживлять едва тлевшие угли костра. В них был еще жив дымный дух, таивший в себе тепло вечернего очага. За утренним чаем Игнат продолжил свои наставления, собственно, для чего и был назначен хозяином.

— Не забывай, Павел, что нам в лесу, еще один ночлег предстоит. Хотелось бы чего-нибудь сытного под закат; охотники мы или так, погулять вышли. Стреляешь ты сносно, а живой опыт мне важнее. По банкам и я мастак, а вот котелок, он пустым оставаться не должен, — категорично заявил Игнат.

Павел понимающе слушал, с интересом вникая в самую суть предстоящего испытания. Его очень увлекало происходящее с ним чудо личного перерождения и преодоления трудностей, приобретения уверенности и знания от опытного наставника, способного поделиться многим. Однако в голове, то и дело, всплывали воспоминания иного рода. Он припоминал в деталях наказы матери и долго, с вечера, глядя на огни угасающего костра, думал о том таинственном месте, где была захоронена его бабушка, куда ему предстояло идти одному, без Игната. Его верный наставник останется ждать в поселке, там найдется, где укрыться, даже если хутор окажется не жилым. Так решил для себя Павел.

Бывалого охотника, цель странного визита в глубь тайги, казалось, вовсе не интересовала, но Павел понимал, что разговор с наставником еще впереди. По нраву ли придется Игнату его предстоящая отлучка, ведь он в ответе за него перед Крутояровым; захочет ли он вообще оставлять его одного в столь глухом и опасном месте. Предстояло, для начала, добраться до Черепашьего холма, а там и решение придет; для чего думы как багаж с собой носить?

Разговорился перед выходом Игнат; хмарь отошла, тайга посветлела, распрямилась, впуская тепло. Отчего не поделиться мыслями:

— Весной, когда оживает лес, всюду бухнут почки, а на березе особенно, она сок земли пьет. Я думаю, здесь нет ничего для тебя удивительного, Павел. Так вот, кто, по-твоему, эти самые почки любит склевывать? — Вопрос прозвучал; Игнат ждал ответа.

— Ну воробьи, сороки, вороны там разные, наверное, не зайцам же по ветвям прыгать.

— Ты прав, не зайцам, — ухмыльнулся Игнат, — они в это голодное время осин держатся. По низам осина зайцами обглодана, что бобер прошел. А почки, то глухари, да тетерки обожают; в них сила лесная. Не знал, что ли? А еще весною лесовик проявляется. Треск, он от чего в лесу по ночам? Доведется тебе еще с ним повстречаться, не пугайся его; он добряк по природе…

— Ну ты скажешь, Игнат, прямо так и леший, может то зверье шалит после зимней спячки, залежалые кости разминает.

— Нет, тот по-особому скрадывает — тихо…

— Ладно тебе пугать! — отмахнулся Павел.

А Игнат улыбнулся бородой, неприметно и тихо, ну прямо лесовик и есть…

— Сними мне глухаря, вот твое задание на день, а об остальном я позабочусь. И будет нам тогда знатный отдых, за целый день пути. Заночуем еще разок, а там, думаю, к полудню и на хуторе будем. Есть хоть какая живая душа там или так, заброшен стоит? Не стал бы я там жить; люди все же милей, хоть и вреда от них, порой, поболее чем от леса. Все одно; где не людно, там дико…

— Ранее, матушка рассказывала, — откровенничал Павел, — Захарий там проживал, ровня моей бабушки; может один остался, может нет — не знаю. Но она столько хорошего о нем наговорила, что если бы он тогда на Марии женился, то был бы мне настоящим дедом. Своего отца мать моя толком не знала. Сгинул где-то, еще в Русско-Японскую, Силантием звали. А вот Захарий, друг его, тот так и остался здесь, хотя и звали его пришлые Кержаки с ними в Сибирь идти. Не захотел… Мы бывали у него на хуторе, когда мать еще не болела. Может и сейчас жив сторожил…

Игнат внимательно слушал Павла и душою понимал, что парень наследник по роду своему, коли предков уважает и помнит их историю. Стало быть, честь ему и хвала.

— Ну что, тогда я загашу огонь и в путь, — уверенно заключил Павел.

— Выходим, Павлуша, а то и в правду за чаем время не чувствуешь, так и утро прошмыгнет, не увидим.

Обойдя стороной марь, следуя густо поросшим ельником, путникам предстоял долгий и трудный переход, сулящий к полудню следующего дня вывести к хутору. Немногим позже, выдохнули с облегчением; одно из приметных для Павла мест, окончательно сняло напряжение. Шли верной тропой. А вечерняя, затянувшаяся охота на глухаря, взбодрила юного следопыта еще больше. Невозможно было скрыть от Игната искрящиеся азартом глаза юноши, уверенного в удаче…