Глава десятая

         Галина права,  Жанна, единственная женщина, к кому я по-настоящему ревновала Сергея.
       
       В то лето, когда Нина привезла Милану, из странных людей  была  Жанна, сестра подобрала ее  на нашем пляже. Я впервые увидела ее в  длинной шелковой юбке в ромашках и выгоревшей майке. Разношенные туфли при быстрой ходьбе спадали с ног, по тропинкам нашего сада она ходила босиком.
      Когда она шла по степи, ее сопровождала  стая ворон, одна даже садилась ей на плечо и брала еду из ее ладони.
      Зрелище не для слабонервных:, высокая худая женщина, собранная, легко двигается, с непокрытой головой, черные волосы на затылке туго схвачены резинкой, на плече замерла ворона, а над ними кружатся  птицы, не отстают и не обгоняют.
 
        Набожные старушки крестились ей вслед. Как же, в христианстве ворон называют оракулами, предвестниками беды. Кто-то проклинал ее, но Жанна не обращала внимания, мракобески, куда им понять, что мы дети природы, мы едины и этим сильны. Кто бы осмелился обидеть ее при таком сопровождении после  фильмов Хичкока.

     Чаек  она не любила, красивые, не спорит, но глупые и агрессивные, жадные до еды, за кусок готовы убивать.
      Изредка на побережье случались  бои ворон с чайками, из-за объедков, отдыхающие оставляли по всему побережью, лень довезти до ближайшей мусорки, а ведь повсюду знаки – напоминания об этом.
         На поле боя оставалась растерзанная ворона и много крови на сухой траве. Жанна рыла глубокую яму, чтобы не выкопали собаки, погибшую птицу хоронила в коробке,  могилку украшала камешками и ракушками. Украшения растаскивали, но несколько могилок сохранилось.

         Нина привела ее поздно вечером, мы уже спали, а утром, когда Жанна вышла из домика,  терпеливый Сергей не выдержал,  возмутился, сколько можно бомжатник устраивать.  Произошла некрасивая стычка с Ниной, она стала собирать вещи, будет жить на пляже, чем с таким идиотом, и дочь с собой заберет. Милана заплакала, Тимур загудел, Галина стала их успокаивать. Я вмешалась, Сергей  смягчился, открыл бутылку вина, и все сели за стол завтракать.

       Девица оказалась художницей из Москвы, в качестве доказательства открыла сайт «Художник» и  показала свои работы, в том числе автопортрет. У нее богатый брат в Москве, помогает, она продает свои картины, на жизнь в Крыму ей хватает. Почему она ночевала на пляже без денег и без вещей, мы не поняли,  накормили и напоили ее.
      
      В августе приехал брат,  мы с ним познакомились, имени его я не знала, его называли по фамилии Охман.

       Она снимала дачу недалеко от нас, деньги появились, продала картины и теперь   появлялась у нас  с вином и закуской и уже не раздражала Сергея. Все понятное  успокаивало. Он даже согласился, чтобы она переехала в домик.

         Она назвалась Жанной, хотя подозреваю,  что ее настоящее имя другое. Пусть будет Жанна, но не романтическая, воспетая когда-то в популярной песне, а знаменитая девственница - воительница.

      Закрытая, с тяжелым свинцовым взглядом из-под выпуклого, нависающего лба, казалось, она следит за тобой. Мне было спокойнее, когда она работала, сидя на крыльце домика.  За чаем ее молчание и слежка за нами портили настроение. Нина тоже чувствовала себя не совсем уютно, но оправдывала: «Не следит, а наблюдает, такая профессия».

      Деньги снова кончились, и она расплачивалась за жилье и еду картинами. Особенно удачным был портрет Миланы в момент, когда ветром закрыло половину лица волосами. Светло-голубой глаз, как небо в солнечный день, сквозь светлые пряди девочка будто подсматривала за нами. Шизофренический контраст детского личика и недетского взгляда отпугивал и притягивал одновременно.

                - Но у нее глаза матери, серые, - напомнила я.
                -Это искусство, оно не подчиняется никаким канонам. Я так вижу, - ответила она, как я и предполагала.

      Портрет испугал Нину.

                - Что Милана видит? – допрашивала Нина.
                - Не что, а кого, в данный момент тебя.
                - Этот портрет – предсказание нелегкой судьбы девочки? – спросила я.
   
     Художница хмыкнула, я ждала, ей пришлось объясниться:

                - Не каркайте, слова материализуются. Я не предсказательница, еще чего, девочка в том возрасте, когда все подсматривают за взрослыми. А суженый зрачок на голубом фоне создает  впечатление холодности. Но лишь впечатление, когда много света, зрачок сужается. Знаете, почему? Чтоб мозг не взорвался.

      Буйная фантазия, я позавидовала ей.  Портреты и без ее комментариев были так хороши, что я прощала ей  презрение к моим литературным занятиям. Если ничего не умеешь, бери ручку и води по бумаге. Она считала нас барями, если не паразитами, хотя это почти одно и то же. 

      Сергей заказал мой портрет, она согласилась сразу, у  нее неплохо получилось: рисунок на  белом листе тонкими линиями черной тушью, черно-серые тени гуашью и белые незакрашенные пятна, цветные только глаза.

      Мои глаза в  зависимости от освещения меняет цвет от желтого до темно-коричневого. На портрете они изумрудные с серебристыми переливами, как солнечные блики на волнах. Если бы не видела, не поверила бы, что так точно можно передать, казалось, что  вот-вот они вытекут  слезами.   Лицо повернуто вправо, я смотрю вдаль, чуть выше горизонта.
    Она объяснила:

                - Светлый взгляд  устремлен в будущее, ведь мы не говорим – темное будущее, а прошлое называем иногда темным. По мне так все прошлое темное, это как кладовка, заполненная тяжелыми сундуками, чтобы покопаться в них и найти нужное, надо зажечь свечу.

           Я засмеялась:

                -  Как просто, разные цвета, разное время, но пропускается настоящее, как быть с ним?
                - Настоящее – это радуга, все оттенки белого, в нем есть все: и прошлое и будущее, все. - Но она забыла черное. - Нет, не забыла, - возразила Жанна, - Цветом мы научились отделять и выделять, поэтому живем во времени. Подумай сама и ты поймешь, черный цвет означает  вечность.

        Ничего себе, я недоумевала, но она перешла к сновидениям как моментам выпадения из календарного бытия. Оригинально, восхитилась я.  Она смутилась, не привыкла откровенничать, пощелкала пальцами, неприятная привычка, порылась в папке с эскизами, достала набросок, похоже на автопортрет.

                - Вот взгляд, можно сказать, что эти глаза видят нечто такое, - она задумалась, - что-то за спиной зрителя, - она ткнула указательным пальцем в мое плечо, и я невольно оглянулась. – Вот – вот, почувствовала? Глаза такие сделались.

      Слово «сделались» резануло, а я подумала, что в них нет жизни, как будто пролетел ледяной вихрь, и все застыло (заснеженное поле, а не сундуки в кладовке).

        Хотела поделиться с художницей, но она куда-то заторопилась. На следующее утро ушла с вещами. Про глаза я запомнила, они даже стали меня проследовать.

       Она ушла, а я почувствовала облегчение. Но ведь могла вернуться в любой момент, без предупреждения.

          Ее не стало, а я долгое время наблюдала за воронами, может, где-то рядом с ними  Жанна.
          Нина встречалась с ней до отъезда, но к нам больше не приглашала. Художница перебралась ближе к Ялте, к брату, снимавшему дачу у моря,  готовилась к выставке. Сергей ездил к ним, я страдала от ревности.

     Сергей не любил ни собак, ни кошек и тушил окурки в горшке с плодоносящим лимонным деревцем. Плоды размером с алычу, темно-зеленые круглые и такие кислые, что один такой плод заменял полноценный лимон. А ведь знал, как мне дорого это деревце, но от  привычки тушить окурки не отказывался.

          Он любил птиц, эта любовь сблизила его с Жанной. Любил наблюдать за их полетом, чайки были всегда рядом, но он уходил далеко в степь, где летали сороки и вороны, где можно встретиться с художницей.
           Восхищался, как птицы разумно устроены, ничего лишнего, что мешало бы летать и парить в воздухе.  Я напоминала ему павлиньи хвосты, бесполезные, зато красоты неописуемой. Он заводился на тему женской психики, нуждающейся в постоянном допинге в виде разных всяких чудес, сделай красиво, весело, ужасно и прочее. Я уже жалела, что вспомнила павлина.
             Осенью и весной, когда можно скинуть теплую куртку, Сергей  носил серый свитер и черные джинсы, и у него была немного подпрыгивающая походка.  Он соглашался с  Жанной, что птиц надо приручать, как собак и кошек. Почему четвероногие друзья, а не крылатые подруги, такие же умные, да еще летают.
            По его понятиям Жанна приближается к совершенству, ей только  не хватает чувства юмора, вообще не свойственного женщинам.
            Намек понят, но не принят: веселого в нашей жизни мало, и мы оба причастны к этому, а его бывшей жене, неизлечимо больной, было не до смеха. Она умерла, а я с годами  все лучше и лучше к ней относилась.

       И еще они сошлись на нелюбви к художественной литературе. Зачем пишутся все эти романы, зачем их читать, если ничему не научишься. А ведь Сергей окончил искусствоведческий факультет университета, второе высшее образование после технического вуза. Последние годы перед тем, как стать богатым, преподавал в педагогическом колледже и не только живопись, но и литературу девятнадцатого века. Двадцатый век не смог осилить. Он погружался в сети интернета,  читал только фантастику, предпочитал исторические сюжеты, как многие мужчины: получить и впечатления и знания. В получении знаний я сомневалась, писателю верить нельзя, он ничего кроме эмоций вам не обещает. С началом пандемии он в основном скачивал фэнтези.
      
      Наши представления о литературе не совпадали, но мы были едины в том, что искусство сугубо человеческое творение, как сновидение, чистое порождение разума. Растворяясь в нем, мы впадаем в нирвану. Что может быть лучше.  Жанна не соглашалась: эстетическое чувство присуще природе, иначе бы не было цветов, яркостью красок притягивающих насекомых, не было бы птиц в красочных оперениях. А как изящны кошки, какое разнообразие собак,  - нелюбительница бесконечной говорильни, пустого трепа надолго погружала нас в зоологию.
   
           Однажды я упрекнула его, если бы больше читал художественной литературы, лучше бы понимал меня. Он удивился:
                - Я тебя не понимаю? Никогда не приходило в голову, моя дорогая философиня,  что я понимаю  лучше, чем ты себя.

         Что-то в его голосе насторожило меня, я решила разговор прекратить. Никаких выяснений отношений,  не поможет, только поссоримся,  разбежимся по своим углам и будем мучиться, заброшенные и одинокие на краю земли. Но его задело, и он перед сном пришел ко мне.
          После секса он вернулся к этой теме и я, прижавшись к нему, согласилась, да, он меня понимает, отлично понимает, и я рада и счастлива с ним.
      
          Ему не нравились мои детективы, искусство должно излечивать людей с больной психикой, а не вызывать новые психозы. Я огрызалась: во времена средневековья, может, и надо было успокаивать людей средствами искусства, жаль, что тебя тогда не было, но сейчас есть таблетки. Нина была на моей стороне: детективы Тины учат отличать хороших людей от плохих.
          Иногда Сережа был очень наивным, а Нина – умной.

           Да, признаюсь, я ревновала его к Жанне, очень, мучилась от того, что они понимали с полуслова друг друга, такое единение, мне было плохо, впервые я боялась, что наша семья распадется. 

         Накануне нашей свадьбы мне приснился странный сон: бездна, дыра, глубокая яма. Я на самом дне, но о том, чтобы выбраться, не думаю, мне и там хорошо. Сверху нависают страшные морды (какие-то уроды, монстры), вот они перекидывают свои конечности в яму (копыта и хвосты как у чертей), где я сижу,  и вот они рядом, наступают со всех сторон. Я прячусь в пещере, за колоннами. Почему-то знаю, что они меня не тронут, надо подождать, и они исчезнут.
          Вера объяснила, что сильные чувства меня засасывают, затягивают все глубже и глубже, и нет желания выбираться. Свое замужество я воспринимаю так: дыра, но в ней тепло.

         После отъезда Нины с Миланой  мы с Сережей  жили вдвоем, Нина не приезжала, Жанна стала забываться. После частых встреч в нашем саду в начале зимы исчез ее брат Охман. Сергей неохотно о нем, вспоминал, а я не спрашивала, зачем мне лишние сложности. По опыту знаю, со временем все утрясается, и то, что вызывало бурю эмоций, блекло и растворялось в череде обыденности.  Вера с Юрой были где-то рядом, но у нас не появлялись. Я писала в своем кабинете на втором этаже окнами на море, Сергей погружался в интернет, читал и слушал лекции по истории. Потом мне пересказывал, надеясь, что я напишу что-нибудь на историческую тему, и мне пригодятся его знания. Но историю я не любила за антигуманность. Для меня важнее было знать, как менялись люди в сторону добра, а не захвата новых территорий. Я считала, что человечество становится все милосерднее, и это утешало  после тех испытаний, которые мы с Сергеем пережили. Я писала детективы с убийствами, такова специфика жанра, Сергею не нравилось, и при этом верила, что у нас все будет хорошо.

          Жизнь без ласки, без нежности, без нормального интима, поэтому и пишу, чтобы через выдуманных героев испытывать  полноценные чувства. Где-то читала, что реальный и воображаемый миры наш мозг воспринимает одинаково. Вот, вот, - возбудился Сергей, - а ты злишься, что я не те фильмы смотрю, Какая реальность, такое искусство.

                - Жить с героями полноценной жизнью? – Вера  изобразила брови домиком, - и как?
                - Да никак, пишу, что на ум приходит, полноценно или нет, не мне решать.
                -  Если не тебе, то кому?

         Продолжать тему писателей и читателей я не захотела.

         Я осуждала Сергея за то, что он менялся. Психолог не подсказала, что он начал стареть, и это неизбежно. Я судила, как плохой писатель, морализующий на каждой странице, заглушая голоса героев, потому что лучше них знала, что такое хорошо и что такое плохо.

        А ведь Вера много помогала, не однажды вытаскивала меня из депрессии, еще студенткой учила, как не париться по пустякам. 
    
          «Главное, Тина, не лезь в чужие проблемы. Затянет так, что не выбраться», - советовала  подруга, когда я мучилась,  что Сергей вернется к жене, пока не случилась беда. 

        Нежелание лезть в чужие проблемы распространялось не только на прошлое Сергея, но и на его настоящее, теперь понимаю, что сильно ошибалась.
          Но мне нравилось так жить, Сергей занимался домом, я писала детективы, да еще мы путешествовали. 

     Его как прорвало: сначала читал все подряд,  увлекся просмотром фильмов, слушал музыку тех времен, когда был молод, а я ревновала, пока не успокоилась, все в прошлом, в настоящем тишь и гладь, Сергей стареет.

    Для полного удовольствия ему хотелось, чтобы я разделяла его новые увлечения. Но я постоянно писала романы, заканчивала и начинала новый, не менее увлекательное занятие, чем кино и музыка. Мы ссорились, временами мне казалось, что он любил только свою первую жену, а я стала раздражать его. В такие периоды бесполезно  писать, невозможно  оторваться от реальности, нет полного погружения, внутреннего созерцания. Выныривали старые обиды, снились монстры, мне хотелось, чтобы Сережа  был рядом, не нужен этот огромный дом, если мы спим в разных постелях на разных этажах.

      Тоска по ушедшим чувствам сменялась гневом, когда он напивался и, не контролируя себя, включал громкую музыку, я затыкала уши.
      Выстрелы, крики, злые голоса, - весь набор звуков – прелестей российского кино. Все слишком громко, все ужасно, а мне нужна тишина. Почему он этого не понимал?
   
      Голая девица бежит по снегу в фильме Балабанова, кошмар на экране, кошмар в реальности.

    Вера согласилась со мной: Сергей стареет, поэтому теряет слух, чувствительность, а чего ты хочешь, если ничего не делает.

                - Не работает, поэтому так быстро стареет? – удивилась я, - Ты не путаешь?
                - Свободное время для хобби, заметь, не для удовольствия, а для саморазвития, пирамиду Маслоу еще не отменили, а он чем занимается? Бездарно тратит деньги.  Ну, съездили в Испанию, убедились, что Диего наш человек и выпить не дурак, зачем-то понесло в Москву, убедиться, что она все еще наша столица? Снег, слякоть, толпы. Ах, да, еще Париж. И все для того, чтобы понять: дома лучше.

      О какой жизни мечтал Сергей, выбирая меня, не знаю, хотя Вера советовала спросить его об этом. Но я считала, если он со мной, значит, такая жизнь ему нравится.
         
        Я рыла окопы, строила защиту, но глаза преследовали меня, советы Веры не помогали, снились ночами, на улицах казалось, что кто-то следит за мной. Мания преследования, это от утомления, может, тебе перейти на рассказы для детей? – советовал Сережа. Я пыталась, писала короткие сказки, но не помогло.

      Сергей без сожаления избавлялся от всего лишнего, не только вещи, но и знакомые и приятели отбрасывались за ненадобностью. Что значит, не нужно? Сегодня не нужно, а завтра понадобится. «Есть четкий критерий, - объяснял он, - если кто-то портит тебе настроение, зачем он нужен». 
         От позиции, убирать все лишнее, веяло холодом и тоской. Это как сидеть в  пустой клетке и взирать на пустыню. Еду приносят, можно не беспокоиться, и ничего, кроме переменчивых облаков и птиц в небе.
       Над небом он был не властен, наверное, поэтому так восхищался птицами.

        Конечно, беспокоилась,  вдруг стану для него тоже лишней? Неуверенность в любимом человеке толкала на поиски другого мужчины, роман с Юрой был предопределен.
         А ведь Сергей идеально подходил для жены – писательницы, избавленной от мелких забот по дому.
 
          Последние годы  мы  ссорились.  Но, как ни странно, злость заводила, что-то щелкало в голове,  текст водопадом прорывался  сквозь толщу льда, успевай записывать.
          Иногда он рассуждал на тему моего творчества. С чем его сравнить? Вернее, с кем. С маньяком. Я соглашалась. Но это не то, что можно подумать, да, насилие, но над собой. У каждого есть привычки, например, мыть руки перед едой. Но если негде, допустим, в лесу, а есть хочется, то как-то обходимся. Но некоторые  люди, не помыв руки, отказываются от еды.
     Маньяк не может иначе, писатель тоже, убивать и писать – необходимый ритуал. Маньяк зацикливается, например, на блондинках в красном. У него трудности с эрекцией, напряжение без разрядки. Убил блондинку в красном, получил разрядку, ему хорошо.
       Со мной то же самое случается? Только не блондинка, нет, начинает преследовать фраза, картинка, какая-то мысль, точнее, замысел, - напрягает, не дает покоя. Просыпаюсь и тут же  появляется условная блондинка в красном, мне надо ее убить, убить навязчивый образ, чтобы утро было прекрасным, а не накрывала депрессуха. Мне нужен покой, чтобы наслаждаться чтением, комедией, да мало ли, общением с мужем, наконец.
         Но главное - написать полноценный текст от начала до конца. Все, успокоилась до следующего раза. Но на подходе другие образы, за ними теснятся еще и еще, копошение, свалка, то рука вылезет, то нога, то кто-то корчит рожи. Из хаоса возникает музыкант, поэт, просто женщина. Записывай – успевай.

                - А люди? Живые люди вас никогда не преследовали? Те, кому вы чем-то навредили, - спросила женщина с серыми глазами.

     Я подумала, она спрашивала о себе. Убить мужа, чтобы отомстить? 

   Подозревать друзей в интригах, а, возможно, и убийстве, слишком даже для меня. На такой сюжет я не готова. Хотя все, о чем я писала, брала из окружения. Но ни одного образа, похожего на Жанну, она не тянула ни на жертву, ни на преступницу, и я допускаю, что это несчастный случай, она утонула, и никто ей в этом не «помог». Могла быть  роковая страсть к Сереже, и она покончила собой? Могла, ей подходило, если она на это решилась,  никто бы не отговорил.   

       Жанна слишком сложная для меня, зато  вдохновляли бывшая жена и дочь Сережи, но он об этом не догадывался, хотя и просматривал мои тексты.  Первый сюжет детектива сложился неожиданно: то ли под впечатлением встречи с его бывшей женой, то ли из-за разочарования, не о такой любви я мечтала.

     У главного героя есть дочь, она следит за его новой женой, чтобы в ее отстуствие посещать  отца, следит, не прячась (живет недалеко), обычно сидит на детской площадке, на скамейке, откуда можно наблюдать за окнами в вечернее время, иногда приходит с друзьями, и они курят.  Она звонит в дверь, видит жену отца и говорит: «Я подожду, когда вы уйдете».  Потом умирает мать, но она уверена, что ее убили, доказать не может. Новая жена утомилась от всего этого и развелась с мужем. Он ушел к другой женщине – алкоголичке, она, непонятно что вообразив, ударила ножом, он умер от потери крови. Подозревают бывшую жену, но ее  спасла девочка, потому что продолжала за ней следить, просто так, по привычке, возможно, из симпатии. Смерть отца сильно отразилась на  психике девочки, она сошла с ума, вообразив, что убила мать и отца силой мысли, желая, чтобы ее удочерила эта женщина, бывшая жена отца.

      Нина высоко оценила: «Жуткая жуть! Пиши еще». Вера предположила, что я устала от Сережи и поэтому «убила» его.

        Но я писала не о нем, о его дочери. Чувство вины преследовало меня. И еще Вера  рассказала, что дети, особенно подростки, иногда занимаются самооговорами. Не все, но многие не могут отличить воображаемое от реального. Бывает и нередко, когда умирает кто-то из нелюбимых родственников, подросток верит, что убил его.  Из ее практики среди «убийц» кого только не было, и не только подростки, много  женщин вполне себе солидного возраста и положения, таких инфантильных миллионы. 

       Еще сюжет: бывшая жена покончила собой. Она могла, я ведь видела ее, что-то в ней было  ненормальное.  Ее дочь пытается убить вторую жену, к ней присоединяется сестра  жены, сама влюбленная в ее мужа (от Нины я скрыла, ей незачем об этом знать).

       Я тогда писала дневник от имени его жены, уже тогда она была героиней моего детектива. Она писала об одиночестве, о невозможности такой жизни, слезы, стенания, любовь и ненависть. И ни слова о  дочери. 

     Сколько лет ей сейчас? Сколько лет было Жанне? Путается в голове, сам собой складывается сюжет: Жанна – дочь Сергея, поэтому должна была умереть.