Друзья и сволочи

Сотни раз Иван Сергеевич Стародубцев зарекался не ходить в гости к Быстрембжинским, но всякий раз, посмотрев в умоляющие, наполненные тоской глаза своей жены, сдавался и покорно одевал чистую рубашку, новые джинсы, свежие носки и блестящие туфельки и, униженно опустив голову и нахмурив брови, брёл рядом с супружницей к соседней панельной пятиэтажке.

Сидеть с Быстрембжинскими за одним столом ему было, как ножом по горлу.

 Все визиты к ним были на одно лицо, будто ксерокопированы с одного принтера. После первой выпитой рюмки как всегда заводился разговор о Сокольских, живущих с Быстрембжинскими рядом, за панельной стенкой. Стенка была по качеству дрянной, с пустотами и тонкой, пропускала звуки: громкие и очень негромкие. Особенно, как рассказывал Быстрембжинский, тяжко и невыносимо становилось по пятничным запойным вечерам и субботам, когда какой-то злой рукой включался пылесос. Он ревел как сохатый в поисках половой избранницы. Главе семьи – Вячику Быстрембжинскому - звук, этот, взламывал не только уши, но и всю переднюю часть головы, заставлять дрожать челюсть,а жене Еленки Быстрембжинской – напрочь свинчивал последние нервные окончания, крутил суставы и вызывал аллергию на суп, борщ, котлеты и вино «Улыбка», которые она сильно обожала пить вечером по пятницам и субботам с утра, по первой зорьке.

И эту песенку о Сокольских Иван Сергеевич слышал многажды, и она вызывала у него отвращения и рвотные позывы.

Когда случился очередной приступ у Наталья, порождающий желание вновь посетить Быстрембжинских, Иван Сергевич долго отнекивался, затем лёг на диван и сделал вид, что он устал, наработавшись на службе. Он говорил жене, что бухгалтерский месячный отчёт по экономике крупного на Юге России завода по производству алюминиевых крышек для купорки фрукт и овощей вымотал его до последней капельки пота. В конце концов слёзы у Натальи, зависшие в ресницах, сделали своё дело. Он снова открыл шкаф и достал с вешалки рубашку, брюки…

Быстрембжинские встретили, как обычно приветливо, но с заметной напускной радостью.

- Ой, ой… дорогие вы мои, - усердно лепетал глава дома Быстрембжинских – Николай Иосифович - в только что раскрывшуюся настежь входную дверь. – Сколько лет, сколько зим… Давненько, давненько к нам не заглядывали… Мы уже подумали, что вы нас совсем забыли.

Рядом с Николаем Иосифовичем жеманничала с натянутой на лице улыбкой и почти скакала перед гостями на одной ножке, выписывая какие-то умопомрачительные и замысловатые пируэты и падэдэ, Ирина Сергеевна, жена главы дома Быстрембжинских, полная до неприличия и совершенно не имевшая вкус в одеждах, так как одевалась как попало и во что попало. На сей раз на ней была ярко-жёлтая водолазка под горло и красные шорты, до неприличия оголившие толстые икры.

Усевшись вместе со всеми за стол, она неприлично широко расставила ноги. Иван Сергеевич, взглянув на белости женских конечностей, слегка поморщился, отвернулся в сторону и начал как бы разглядывать картинки с цветами, натыканных в зале по всем стенам. Он это делал много раз во время прошедших визитов, когда не хотелось смотреть на своих закадычных «друзей» или слушать заупокойные речи о врагах семейства Быстрембжинских.

Уселись они за праздничный стол несколько необычно – парами «муж-жена». Полилась водка и вино по стопкам из чешского стекла. Разливал спиртное как обычно Николай Иосифович.

Наливая, и приговаривал:

- Водочка, моя, собственного приготовления… редчайшее серебро. Будто родниковая вода. Выпить её не грех никому, даже схимнику, уединенному иеромонаху пойдёт на пользу, от благороднейшего эликсира у него душа станет чище и сердце помягче и тяготы пресной жизни ему переносить будет солиднее, по статусу, как и полагается святому лицу.

- Да, да… это точно… - закивала головой Наталья, супруга Сергея Ивановича. – Я давно заметила, что чем пьянее человек, тем он ближе к Богу и к самой Святости. С самогоном не поспоришь.

- Вот именно серебро… Сами соседи Сокольские так говорили… - Поддакнула Ирина Сергеевна.

Иван Сергеевич стрельнул глазами в Наталью, нахмурился и слегка поёрзал на стуле.

- Какая же это святость, если старец водку бухать начнет запойно? - Начал бубнить он. - Да такого святого надо наказывать, я бы палачам посоветывал  усадить нашкодившего за мой бухгалтерский отчёт для выведения показателя хотя по мизерному дополнению к отрасли заводского бюджета – «леса и лесонасаждения в городе». Враз бы очухался. Мои бы цифирки его в миг отрезвили!

- И не скажите, Иван Сергеевич, - выпив рюмку водки, крякнув по-детски тоненьким фальшивым голоском, будто запевала в сельсоветском хоре, возразил Быстребмженский. – Святость без спиртного – это ложка без мёда, кошелёк без рублей. Вот сосед у меня, вчера, кстати, он был у меня и сидел за этим столом… Так вот, он – сволочь – сволочью, ничтожный во плоти человечишко, да и он понимает, что водка – позитивный способ поплакать о душе, слёзы горючьи пролить… Сокольские меня пылесосом душат, дикими озвучьями жгут, делая мою жизнь бестолковой, потерявшую всякий смысл, однако знает – нельзя нынче без горячительного, а иеромонаху и тем более. Напьётся, допустим, Божий раб пустыни и очистит потом душеньку слезами и покаянием. Он, Сокольский, говорит всегда, что ничем нельзя человечешке внутренности разбередить как только водкой и вином. Мусульмане только таким способом спасают свою жизнь…

- Постой, Николай Иосифович, мусульмане же не пьют вино, им Коран запрещает, а если кто нарушает – того палками и камнями воспитывают, а то и с со скал в ущелье сбрасывают.– Возразил Иван Сергеевич.

- И правильно делают. С такими как Сокольский, именно так и надо поступать. Он мерзкий человек, этот сосед, пылесосный вредитель, хотя, ты знаешь Иван Сергеевич, иногда дело говорит. Я б его в порошок стёр, или в тюрьму посадил, руки давно уже чешутся… но пока не трогаю… пусть ходит себе по грешностям и водку пьёт, гадина такая! Вот как только возропщу и сниму с него ограничения, - пусть мне на глаза не попадается! И брат моей жены Васька тоже не попадается... пусть гуляет покуда, паршивец, гнусный вредитель моей тонкой души, позорник, дыра без дырки! Ишь ты, праведный какой нашёлся! А когда ковидом переболел, и никому ни гу-гу, это ли правильно!? Когда он, брательник Иркин мучился от отсутствия запахов, ко мне водку приходил пить, исповедовался слёзно, что он самый честнейший на всю многоэтажку человек. Таких как он и в подвале дома не найдёшь. И на крышах тоже... А есля бы я заболел!? Что бы было! Катастрофа! Ты посмотри, гадина какая!

- А Ванька, сосед по гаражу, а Машка с третьего подъезда, а Люська уборщица! Тоже все переболели! А народ-то не знал! – вставила жена Быстрембжинского. – Сущие палачи, ведьмаки и ведьмачки! Всех позаражали! Скольких они так людей на лекарствах разорили!

- Во-во… Точно! – почти выкрикнул глава семейства Быстрембжинских… - Ну да ладно, давайте ещё по стопочке выпьем… А то как—то, от озвученных букв о неправедности человеческих поступков, уже в горле пересохло…

Минут через десять, выпили третью, потом четвёртую…. На тарелках появились скомканные салфетки, куриные кости, огрызки хлеба, надкусанные помидоры и огурцы.

Наталья, почуяв прилив сил от сытости и употреблённого спиртного разошлась не на шутку. В унисон Николаю Иосифовичу, разливавшему водку по рюмкам и в такт её речи, одобрительно кивая головой, она начала вспоминать и гнобить матерно всех своих соседей. Они тоже для неё стали сволочами, негодяями и место им всем – в гостинке с общей кухней, где таких как они тысячи, а может быть и десятки тысяч.

- Пусть там в притонах ковидом чихают, нечего этот вирус среди благородных людей распространять! – Громко и очень раскатисто выговорила Наталья.

Последние её слова так сильно царапнули за душу Ивана Сергеевича, что он оторопел от неожиданности и немного приоткрыл рот от испуга.

- Давай, давай, Сергеевич, рюмочку-то поднимай… За здоровье же пьём, своё, естестенно… благостное питие, - схватившись пальцами за свою рюмку, сказал Николай Иосфович. - Я бы этих, кто от прививок отказывается, на кострах бы сжигал, або четвертовал. Не место им в нашем обществе… Давайте, поднимем стопки с моим драгоценным эликсиром… за ковид, который воспитывает в людях благородство и подчинению начальству.

- Сам-то хоть сделал прививку? – Спросил у Быстрембжинского Иван Сергеевич.

- Ну ты как-то не тот вопрос задаёшь… - смутился Николай Иосифович. – Я тут причём?! У меня руководящий пост и мне в обязанностях написано от всех требовать - исполнять законы, а чтобы самому – увольте! В должной инструкции не прописано, чтобы я прививку делал и жизнь свою гробил за просто так… Прививка - это вам не хор имени Пятницкого, это «Машина времени» Макаревича. Высший пилотаж!

- Ну, да, конечно… - Покачал головой Иван Сергеевич и, не чокаясь ни с кем, залпом глотнул водку из рюмки.

Крякнув, закусил.

Прожевав, Иван Сергеевич спросил:

- А этот сосед-пылесосник, часто к тебе приходит?

- Я и говорю, вчера был, водку с ним пили, в засос по пьяни целовались о жизни толковали, вместе обмозговывали гнусности людские, которых так много в сердцах, человеческих, накопилось… Завтра он обещал зайти с утрица на мою опохмелку… после наших с вами посиделок.

- Наталья, скажи мне, - повернувшись лицом к своей жене, обратился Иван Сергеевич. - Соседка твоя, Машка, которая на чашку кофе к тебе по утрам заходит, тоже неужто не знает, что всё тобою сказанное о ней после её ухода домой в яд превращается и раздаётся всем нашим знакомым.

- Ой, да ладно тебе… - отмахнулась Наталья. – Подумаешь покритиковала её, так то ж за правду! Она, зараза, много мнит о себе. Пусть знает,- поделом ей!

- А ты знаешь, Наталья, пошли-ка домой засиделись мы тут с тобой…. Будет тебе рассказывать о себе и обо мне – накапливать информацию в извилинах нашего дорогого Николая Иосифовича. Завтра он выложит её в уши Сокольскому, врага своего лютого. И мы станем в его рассказах – негодяями, сволочами и подлецами и лютыми врагами Быстрембжинских.

- Да за кого ты меня принимаешь, Иван Сергеевич! Да за тебя я душу отдам, а того Сокольского убью!

- Да Боже сохрани, Иван Сергеевич! Обидно вы так… сейчас… за живое тронули… До глубины глаз всадили нож в нашу добропорядочность! – Почти завопила Ирина Сергеевна.

- Да как ты смел так подумать о святых людях, они ж за нас в огонь и воду! – Вторила им Наталья.

Иван Сергеевич уже их не слышал. Он встал из-за стола, вздёрнув голову, прошествовал в прихожую, чтобы молча одеть новенькие туфли, уйти и никогда больше сюда не возвращаться.