Конец високосного года 8

А «контактеры», смотрю, уже обжились в изолированных палатах гнотобиологии. Тауб поглощает больничный обед, поглядывая в экран телевизора, где мечутся парни с клюшками для лакросса, наши дамы, согнанные Чейзом в одну палату, обсуждают какую-то выкройку, а занявший третье освобождённое под него место любитель опоссумов Дик Байкли кашляет в салфетку и читает спортивный журнал.
- О! – бурно радуется он моему приходу. – Док Уилсон! Док, вы за «быков» или «медведей»?
- Я из Чикаго, Байкли.
- А-а, - говорит он. – Ну, понятно, - и тут же, без перехода спрашивает: - Что, видать, хреново моё дело? Скоро на диализ, да?
- А что, - спрашиваю, – разве больше никто из братьев не горит желанием поделиться с тобой лишней почкой?
Вот это я выдал - прямо, как будто Хауса наглотался. Но с Байкли так и надо – он розовых соплей не терпит. В его квартале пацаны учатся стрелять раньше, чем читать, а Байкли, судя по спортивному журналу, уже и второе освоил.
- Надо мать спросить, - говорит он. – Подходили Рони и Майк, и ещё Клив, но он младше меня. Майк уже с одной почкой, а вот Рони в тюрьме сидит, и если он подойдёт, по вашему ходатайству его могут условно-досрочно выпустить – вы попробуйте предложить, мать уцепится.
Судя по всему, мать в их не то семье, не то шайке – главный авторитет, и именно она решает все вопросы. Но я всё-таки сомневаюсь:
- А самого Рони не хочешь спросить?
- Да я и так знаю, что он ответит. Ему же ещё три года чалиться, а там тоже здоровее не становишься.
- Слушай, - спрашиваю, пытаясь сосчитать в уме. – А сколько вас всего, братьев?
- Восемь, - вроде даже с гордостью отвечает он. – Девятый на подходе. И две сестры.
- А отец?
- Отцы. Мать их не записывает.
- И сколько старше тебя?
- Майк, Рони, - перечисляет он по пальцам, - Питер, Николас и Саманта.
Питер, Николас и Саманта не подходят – это я знаю. Помню.
- Ладно, Дик, не падай духом раньше времени – может, мы ещё и справимся лекарствами.
- Похоже, что я падаю? – с удивлением спрашивает он.
Действительно, не похоже. Внешне не похоже, а там, внутри, кто знает!
Перехожу к «девочкам»:
- Новости хорошие. Звонила Кадди – диагноз у Наймастера не подтверждён.
Вскидывается непримиримая Кэмерон:
- Тогда что мы здесь делаем?
- Насколько я понимаю, выбираете покрой для брючек капри – нет?
- А ты ехидный стал. Уилсон, - говорит Кэмерон. – Выписывай нас уже – мне за Лидой надо ехать.
- Извини. Но формальности – на то и формальности, чтобы их соблюдать. Что с вашими тестами?
- Ну. Уилсон! – вскипает она. – Это же время, а ты сам говорил «ни единой лишней минуты».
- Это не лишняя.
Отрезал и вышел. К Таубу.
- Всё в порядке?
Вот он – законопослушный пациент.
- Звук с помехами, - говорит. – И пюре не досолили. А так всё о`кей. Хоть высплюсь.
- Не успеешь, - говорю. – Кадди звонила – у Наймастера экспресс- анализ не подтверждён. Если и ваши в норме, выпишу, не то Кэмерон меня на завтрак съест. Наймастер был в Китае. Там сейчас более-менее благополучно.
- В Индии хуже. И ещё в Африке, - кивает Тауб. – Я бы на твоём месте Рагмаре пока отпуск не давал.
- Рагмара – американка, - возмущённо возражаю я, потому что Рагмара, точно, просила на Рождество отпуск, и я подписал, а «двадцать девятое»  - «дом. Который построил Грег», то есть такое уж место, где все всё про всех знают, и это иногда малость подбешивает.
- Бабушка у неё в Дели, - подтверждает мою мысль Тауб, так-то никакого отношения к Рагмаре не имеющий – они даже не приятели.
- А в Ботсване у кого бабушка, не знаешь?
- Может, у Ней?

Отправляюсь в амбулаторию посмотреть, как дела у Трэверса и не нужна ли помощь – там, кроме консультативного приёма, исследования и диализ. Но Трэверс справляется, и я могу, наконец, спокойно заняться собственными консультациями. Их у меня запланировано семь, поэтому приходится поторапливаться. Трое совсем лёгкие – просто биохимический анализ и подтверждение схемы, трое посложнее – подбор схемы, довольно хитрое лавирование между «не навреди» и « не сработает», а у одной ещё и немедленная аллергия на всё, что мы пытаемся подключать. Отправляю её на плазмаферез и остро сожалею о том, что Ли всё ещё в гнотобиологическом изоляторе – с одной стороны, она бы лучше провела процедуру, чем оставшаяся сестра, с другой, эту бы пациентку сейчас в «чистую» палату гнотобиологии. А седьмой вообще непонятный. У него зашкал кальция и вся шея в опухолях. Но он уже был прооперирован в Окружной пару лет назад на щитовидной железе по поводу медуллярного рака, и её убрали вместе с капсулой, так что я – в любом случае – скорее, ожидал увидеть низкий кальций, а тут вон оно что. Снова звоню Кадди – посоветоваться.
- Ну, - говорит, - в принципе, всё возможно. А что Хаус думает?
- Не знаю, ещё не спрашивал.
Как о само-собой разумеющемся – и даже вижу в воображении, как она пожимает плечом под тонкой тканью открытой блузки:
- Так спроси.
Ладно, скидываю ему на пейджер. Появляется недовольный – как же, оторвали от важного дела – небось, сериал смотрел и чупа-чупс сосал – он их тоннами поглощает, недаром Эрика подметила.
Больного он осматривает с видимой небрежностью, но я знаю, помню, насколько на самом деле внимательны и бережны его пальцы.
- Пальпируемых три. Ещё есть?
- При аппаратной визуализации семь всего.
- О, счастливое число! Плотно-эластической консистенции. Биопсию не брали?
- Не успели.
Чуть приподнимает бровь:
- Зачем тебе я, если есть игла?
- Тебя не нужно втыкать пациенту в шею.
- У меня что, метастазы рака? – нервничает больной. Хаус жизнерадостно предлагает мне, открывая бумажник:
- Хочешь пари на результат биопсии?
Я глазами показываю на больного – не при нём же. Но Хаус – есть Хаус - поворачивается к пациенту:
- А ты хочешь пари? Ставлю против рака сотню. Уилсон, поддерживаешь? – и снова пациенту. - Ставь на рак – если не повезёт, будет утешительный приз.
Думал, тот возмутится, может быть, даже пожалуется. Ничего подобного.
- Ладно, - говорит. – Ставлю, - и хлопает Хаусу по протянутой ладони.
Это хорошо. С этим парнем у меня, похоже, проблем будет минимум.
- Знаете, мистер Картер… будет удобнее, если вы ляжете в стационар, - говорю, просматривая ещё раз его историю болезни. – Мы сможем обследовать вас и полнее, и быстрее. Скорее всего, вам понадобится ещё одно вмешательство, это тоже будет удобнее сделать, если вы уже будете госпитализированы.
Вижу, между прочим, что история не полная – придётся делать запрос, и хорошо, если только в Окружную.
- Я тебе ещё нужен? – спрашивает Хаус.
- Ты мне всегда нужен, – отвечаю машинально, не отрываясь от карты. – Но не прямо здесь и не прямо сейчас.

Хорошо, что Картер – последний, дело к вечеру, и я устал. А завтра, знаю, налетят «телевизионщики», и нужно будет быть собранным, да ещё этот Белл висит дамокловым мечом. Надо, кстати, ещё раз позвонить перед сном – вдруг Меллон его уже успокоил, и мне удастся отвертеться от ненужной и бессмысленной поездки. Было бы неплохо. Но когда уже совсем собираюсь домой, в кабинет просовывает хитрую мордашку Эрика Чейз. На ней тёплая курточка с капюшоном. И пахнет от неё снегом.
- А твой мотоцикл починили уже.
- Правда?
- Я видела, его как раз на верхнюю стоянку привезли, сейчас тебе сообщение поступит. А ты помнишь, что обещал?
- Подожди! А что это ты делала на стоянке?
- Приносила папе из машины папку с его статьёй. Он её дома правил, а потом на сидении забыл.
Ого! Чейз пишет статью? За ним такого прежде не водилось – скорее, Марта этим грешит. Нет, Чейз - он талантлив, даже, пожалуй, Богом поцелован. Но при этом жутко безалаберный – например, вот как можно посылать маленькую девочку одну на парковку, где уже, бывало, и взрывались автомобили, и старались сбить кое-кого насмерть…. Но ладно мне кудахтать – ничего же не случилось: вот она, Эрика, жива, здорова, и даже статью папе уже отнесла.
- А машину заперла?
Её лицо делается чрезмерно задумчивым.
- Ладно, - говорю. – Всё равно надо принять мотоцикл у ребят. Пошли.
На улице уже сумерки – из кабинетов с задёрнутыми жалюзи не очень видно, а вот на надземной парковке воздух сгустился глубокой сизоватой синью зимнего солнцестояния. Но не холодно. Тихо и даже глуховато, потому что опять падает снег.
И на брезентовом верхе ремонтного грузовичка, и у парня, устанавливающего на подножку мой мотоцикл, на непокрытой голове целые сугробы. Ещё издалека, подходя, прикидываю размер ремонта. Бак выпрямлен и заново покрашен, руль тоже выправлен, фонарь восстановлен. А вот бабочки с бака исчезли. Жаль. Там одна была с автографом. Впрочем. автограф теперь – не проблема - всё равно для Эрики выпрашивать.
Изучаю протянутую квитанцию. Не так страшно. Рассчитывал, что будет дороже.
- Он заправлен?
- Конечно.
- Спасибо, всё о`кей. Сдачи не надо.
- Вот здесь, пожалуйста, подпись. А это – наша реклама. Спасибо, сэр, счастливого вечера.
Эрика приплясывает рядом, стараясь заглянуть в глаза.
- А где я тебе второй шлем возьму? – спрашиваю, уже фактически сдаваясь.
- А у Хауса на руле висит.
Правда, висит. Старый, как ископаемый мамонт, тёмно-зелёный, обшарпанный, со стеклом, настолько потёртым, что непонятно, что он ещё сквозь него видит. Сто раз мог бы новый купить, но это у него пунктик. Вспоминаю давнюю историю с заляпанным его же кровью ковром, который Кадди велела было вынести на свалку, а потом вынуждена была вернуть, почистить и постелить, потому что Хаус целую кампанию по возвращению ковра тогда развернул, и, как в каждой шутке, была в ней только доля шутки.
- Ладно, надевай. Подожди, я сам застегну.
Шлем на ней, как на гидроцефале. Подсовываю капюшон, но он всё равно велик и сползает на глаза.
- Ничего, - утешает она. – Если голову задрать, всё видно.
Набираю номер Марты:
- Это Уилсон. Эрика со мной. Мне тут мотоцикл привезли, мы проедемся до парка – не возражаешь?
- Она всё равно не отстанет. Я только тебя умоляю, Джеймс, осторожнее.
- Да, конечно.
- И обязательно посади её вперёд – не за спину.
- Конечно, не беспокойся.
- И шлем.
- Конечно.