О нем и его музыке

Идолопоклонства не было в числе ее пороков. Создатель редко интересовал наравне с созданным: ее боги оставались так далеко, что, восхваляя их творения, она всегда знала: она была от них самих на таком же расстоянии, как и любой почитатель. Одна из многих. Молчаливый слушатель. Эта связь не могла быть волшебнее, чем у остальных. Тогда в ее руках оставалось лишь волнующее душу произведение, обезличенное, выдернутое для удовлетворения рокового порыва похоронить в себе частицу задевшего, как желание спрятать под стекло пойманную с большим трудом перламутровую бабочку. Так продолжалось до тех пор, пока ее сердце не оказалось крепко зажатым пятерней его длинных пальцев. Пальцев, что, пробегаясь по гитарным струнам, возвращали ей саму себя. Через емкие аккорды они говорили с ней о просторах озяблых осенних полей из ее стихов, о звонких ноябрьских ночах, в одну из которых она родилась. Эти пальцы порождали целый вихрь отзвуков запаха промерзшей курчавой листвы,  застревавших в ее латунных локонах коротких предзимних рассветов, колыхали память или подстегивали туманные образы случайных грез об утраченном пробегать сквозь сознание, оседать дымкой на подкорке и пряно волновать раздраженные нервы. Всего лишь пять пальцев заставляли растерянно озираться с немым вопросом: когда меня ранили так сильно? Теперь эти же пальцы скользили по ее ребрам так же бережно, как по гитарному грифу, и в этот момент она сама становилась частью его мелодии. Прибитая ощущением тихого восторга, сейчас она смотрела на него во все глаза. Все, что было ее, все, что было ей самой, переплеталось где-то между указательным и средним его пальцами, отдавалось в ее вздымающейся груди: алые капли перепревшей бузины на мокрой земле, студеный ветер, давящий непрошенные слезы, улыбка, вскинутая к редкому солнечному лучу - такую же улыбку он дарил сейчас ей. Так улыбаются отцы дочерям, этой улыбкой награждают любимое растение, дающее долгожданный цвет. Хотелось спросить, за что она ей. Почему, несмотря на искалеченность существа перед ним, он дает ей чувство, будто она - лучшее, что ему довелось видеть? Каким образом он нашел ее задолго до того, как узнал о ней, когда сама она долгое время блуждала и не могла найти себя? Каждая нота болезненной маслянистой патокой рассыпалась в ее жилах. Вместе с этим просыпалось нечто трепещуще-теплое, но забытое, что хранит глубина каждого человеческого существа. С молчаливым благоговением она сжимала его пальцы в тонких руках и прислоняла к своему сердцу, туда, куда они рожденным ими прекрасным мотивом пробрались уже давно, туда, где был он сам. На этот раз ее бог был рядом. Его можно было целовать, повязывать ему шарф холодной августовской ночью. Его можно было любить. И в этом было все дело.