Разлом

Я просто собрал «под одной крышей» опубликованные на этой же авторской страничке опусы…
Андрей Корсов (Косов по авторству первого из опубликованного здесь)

Р А З Л О М

Лето, конечно, прекрасное время, но июльская городская жара бывает порой невыносимой…
Леонтий всё пытался встать с кровати, бесконечно откладывая: как-никак выходной, и вчерашнее застолье даёт о себе знать… В окне беззаботно голубело небо, будто не подозревая о каких-либо бедах, постигающих людей… да и какое ему дело до них. Эта небесная отрешённость казалась чудесной и утешительной, и хотелось раствориться в нежной голубизне, созерцая неспешно плывущие прозрачно-белые облачка…
Да, было именно так, как и представлялось Леонтию накануне: ни Борис, ни Влад не позвонили поздравить его с очередным днём, как бывало и в прошлом, и в позапрошлом году, да и Бог знает сколько лет подряд… до Разлома. 
Культуролог Борис и профессор физики Влад были давними приятелями и «однокорытниками» (учились вместе). Ну что ж, время всё расставит по своим местам, и те, кто заблуждается, поймут… но именно в этом Леонтий глубоко сомневался.
«Белое объявляется чёрным, а чёрное белым, но голубизна, небесная синева, всё ещё остаётся неприкосновенной… и трава, и листья – они всё ещё зелёные, а порою как бы изумрудные… или алмазные…» - дремота подступала всё ближе, но Леонтию было известно, что короткий добавочный сон не принесёт ничего, кроме тягостной усталости и головной боли. Собравшись с духом, он выпрыгнул из постели и устремился в ванную принять контрастный душ. Встреча назначена на шесть вечера, и времени было достаточно, но стоило ещё раз собраться с мыслями и как следует подготовиться.
Первым в это утро позвонил Тимур, но разговор не сложился, как-то неопределённо замялся, – и Тимур растворился в набегающих уже мыслях и в потребности двигаться. Люди превращались в одуванчики – они как будто теряли свою плоть – и куда-то бесследно исчезали. Так бывало, и вряд ли уже стоило придавать сему значение. Тектонические силы, источники которых можно было только угадывать, совершали над людьми своё скрытое действие, и люди становились одуванчиками…
Любимый кот Васька деловито соскользнул с дивана и принялся требовать своё исконное лакомство, и поскольку был выходной, а Василию предстояли часы одиночества, Леонтий расщедрился на двойную порцию, и - ну да – в честь дня рождения, а вчерашние подачки пусть не считаются. Вася уже издавал утробно-умиротворённое урчанье, поднимая в ожидании мордочку… «На, получай!»
Блок новостей из интернета продолжал внушать ощущение вялотекущего апокалипсиса со вспышками надежды на его окончание в ближайшие месяцы, но с постоянно крутящимся вопросом, что как же так можно до бесконечности длить человеческие страдания… Вспоминались недавние разговоры с давними приятелями и чувство отчаяния от невозможности достучаться до простой истины, что белое есть белое, а чёрное есть чёрное и что убивать людей и разрушать их дома суть чудовищное зло, и что об этом нам вроде бы известно с детства… 
Мысленно представив себе извергающие злобу и ненависть внешне симпатичные, а по сути отвратительные лица из телеящика, Леонтий тяжко вздохнул и перекрестился… Всё же надо было хоть как-то использовать замечательный летний день: может быть, выбраться на природу, чтобы «проветрить сердце, очистить душу, промыть глаза», как выражался Леонтий про себя когда-то пришедшей на ум фразой. А запланированный поход в библиотеку можно было отложить на завтра. Да и вообще всё можно отложить до «лучших времён», как не раз и происходило, и не только с ним самим, но, как он подозревал, с большинством его соотечественников, ибо они – в подавляющем большинстве своём – ленивы, безынициативны, а вследствие этого трусливы, - вот даже окно в электричке в жару никто не отроет: будут сидеть-маяться, обливаться потом, но не протянут руку, поскольку внутренне боятся выделиться каким-либо инициативным действом; зато заявить на всё окружение о своём хамстве мерзким сквернословием, особенно в компании подвыпивших мужиков – это пожалуйста, этого у нас навалом, хоть в вагоне, хоть на улице, хоть в магазине, а то и в институтском коридоре. Последнее особенно омерзительно, и Леонтий, в недавнем прошлом преподаватель, с отвращением вспоминал те юные хамские хари – вот из них, по его тяжким догадкам, и вырастают насильники и убийцы: сначала они проверяют свою подлую силу на окружающих, оскорбляя их хамством и убеждаясь в отсутствии отпора, а потом, взрослея и внутренне распускаясь и очерняясь,  доходят и до более тяжких действий в отношении людей. А начинается «падение личности» с неуважения, переходящего в презрение к «слабакам». Обычно такое развитие начинается со школы, потом продолжается в армии или в институте. Знакомых Леонтия – в недавних разговорах - поражала жестоко-равнодушная, бессердечная молодёжь в медицинских учреждениях… «Куда ж мы катимся?.. Да что там – докатились уже! И ведь всё как будто тип-топ: гуляем, ходим по магазинам, развлекаемся, и дела нет, что в мире смерть и страдания, - в ближнем мире…» 
Встреча предполагалась в известном буфете, где пара-тройка старых приятелей литераторов собиралась время от времени почесать языком: то ли (как уж приведётся) об общих знакомых, то ли о текущих событиях, то ли о прекрасном противоположном поле, то ли о творческих потугах - ну как без этого… Да и просто выпить рюмку-другую в приятной тебе компании… А вот этого главного Леонтий пока не знал: останется ли компания приятной, потому как – Разлом, и по какую сторону от Разлома предполагаемые собеседники, покамест было неведомо: наступило время, когда люди вдруг стали обнажать свою сущность, доселе скрываемую; вот оно и выяснится… 
……………………………………………………………………………………………………

Другим членом их небольшой компании (постоянную троицу, к которой иногда присоединялся кто-нибудь четвёртый, нельзя было даже уподобить творческому союзу) был Савелий. Время от времени они собирались в одном известном в московских литературных кругах буфете, чтобы в непринуждённой обстановке лёгкого застолья обсудить свои текущие и предполагаемые работы, поделившись черновыми вариантами друг с другом - с тем, чтобы на очередной встрече обменяться мнениями; причём договорились не обижаться на критику, а последнюю преподносить в елико возможно мягкой, дружеской форме. Сегодня их будет ровно трое… Что-то они скажут о его «опусе»?.. Собственно, вещица была начата довольно давно, Савелий собирался её бросить, не дописав, но некие впечатления от событий недавних месяцев натолкнули на мысль: а не продолжить ли?.. Короче, ответа именно на этот вопрос и ожидал сегодня услышать Савелий. Он открыл рукопись, чтобы ещё раз бегло пробежать. Вот текст упомянутой рукописи.


В С Я К О – Д Л Я К О

Агентство «Будьте!»

Можно ли думать о чём-то, не отягчаясь глубокой мыслью? Лишь лёгкий ветерок её проносится в голове, и успокаивая, и тревожа. И не склонны ли мы в таком случае поддаться обольщению, ухватиться за поводырную тросточку – ах, куда же она вытянет? Не бедолагами и сиротами быть нам желательно, а так, чтобы и путь был видимым, и плечо рядом подставленное нащупывалось...
Ну, к делу, к делу, друзья мои… Живал в столице, в Москве-матушке, один… не то, чтобы гений или чудак какой-то… а, скажем так – весьма изобретательный персонаж. И даже не важно, какого он был пола – сие остаётся, признаемся, доселе неведомым. Для простоты назовём его Немилович-Дамченко… Ну, полно, полно – не совсем же плагиат, помилуйте, господа! Важно то, что прототип-то – реальный. А впрочем, может, и не один какой-то прототипчик, а несколько их набежало…
Так вот, Немилович-Дамченко владел (да пусть его! – пусть будет он «мужеского полу» - проще нам так) агентством (в дальнейшем с большой буквы) под названием «Будьте!» и, само собой, значился в нём генеральным директором. Уже слышим возражения: «Как, то есть, «само собой»?» Дескать, у нас-то далеко не всегда это принято. Лучше бы, к примеру, бывшая тёща его или, ещё лучше, секретарша либо шофёр значились бы «г.д.». Не возражаем, но вот для Немиловича-Дамченко это было «само собой». Поймёте из дальнейшего повествования…

«Со»

Одним из отделов Агентства был отдел «Со». Название раскрывалось следующим образом: соискатели, сограждане, сожители, сослуживцы, соратники и т.д. и т.п. Да мало ли можно придумать этих самых «со»! Отдел оказывал посильную помощь страждущим стать каким-либо из «со» или же усовершенствоваться, уже будучи таковыми.
Во главе отдела стоял Парфён Никанорович Заблиновских, человек, редкий во всех отношениях. Огласим некоторые из них. Ну вот – П.Н. был, к примеру, редким добряком. (Уже это качество делает его весьма и весьма редким на руководящей должности). Иные его сотрудники даже злоупотребляли добротой П.Н.: на работу могли опоздать, а то даже и не поздороваться – кто стерпит-то, не будучи добряком, ась?.. Вроде бы, в первой своей молодости П.Н. пользовался немалым успехом у женщин. Честно говоря, нам в это трудно поверить: уж больно нос у него был «картошечным», да веки приспущенными, что жалюзи в жару на окошках, да походочкой он обладал довольно-таки странноватой, подшаркивающей, что ли, какой-то, и подставки-то свои (ноги, простите), выворачивал, идучи, как-то по-чаплински… Да кто ж их поймёт, прелестниц-то наших?!.

«Про»
Вторым отделом Агентства был отдел «Про». Клиенты, прибегающие к услугам сего отдела, собирались преуспеть на поприще продавца, провидца, пропагандиста, просветителя, проходимца, прохиндея… и даже (по недомыслию) профессора. Объединяющим здесь было гордое «профессионал». Мы должны дать некоторые пояснения. Дело в том, что «профессор», как все, может быть, думают, не всегда является профессионалом. Ну, после об этом, после…

«О»

 Ну, а здесь, как вы уже догадываетесь, обслуживали опрометчивых, озорных, остроумных, одарённых, одноклассников, одиноких, однокорытников, однопартийцев, оступившихся, отступников, отпускников и отставников, опозоренных, обобранных, обшарпанных, ошпаренных, обезумевших, острословов и остолопов. Наконец, остолбеневших… А также и других – по мере их появления. Руководила отделом Вероника Опоросьевна Засулевич, дама весьма видная и гонористая. Случалось, что она даже препиралась с самим Немировичем-Дамченко (в дальнейшем – Шефом, а также ГлавБудом). Правда, по мелким вопросам, но всё же, всё же…

«За»

Отдел «За» работал с завистливыми, зависимыми, замужними, занудливыми, забывчивыми, задиристыми, заносчивыми и проч. Заведовала отделом Аграфена Марсовна Дудинская, женщина опытная, напористая и в чём-то даже деспотичная. Между прочим, умела всегда одеваться по последней моде, отчего и проводила большую (и лучшую!) часть своего рабочего времени в городе Париже (поищите, пожалуйста, на карте, кто не знает).
 Надо признать, что Аграфене Марсовне достался очень и очень тяжёлый контингент. Взять хотя бы для простоты забывчивых. Казалось бы – что за проблема!? Ну, попадают иногда люди впросак по милой этой своей особенности – так что ж, в трагедию возводить, что ли? А вот подишь ты…

Жорж

Нельзя сказать, что Жоржик Лямин был человек посредственный. Во всяком случае, ему хотелось думать, что скорее наоборот: что он наделён недюжинными способностями, если не сказать – талантами, и что настанет время, когда они раскроются, засияют, заискрятся – и тогда он всем покажет «кузькину мать».
 - Ого-го, попляшете вы у меня! А ты и ты (он мысленно обратился к двум своим бывшим жёнам) ещё поваляетесь у меня в ногах и слёзно умолять будете, чтобы простил и вернулся – но только вот вам! (и он складывал при этих словах три пальца известным способом).
 Здесь бы надо сделать оговорку, дать, так сказать, справочку о персонаже нашем: где, когда, с кем, почему?.. и так далее. Но мы пойдём дальше, дабы пока не увязать в подробностях. Успеется…
Итак, чтобы вам лучше представить Жоржика, попробуем описать его внешность. Во-первых, рост его был скорее ниже, чем выше среднего, хотя он всегда настаивает, что «выше». Уж не знаем, что он для этого утверждения делает. Возможно, предпочитает обувь на высоком каблуке. Да, будь он женщиной, в этом плане ему было бы чуточку проще.
Далее: на вид ему можно дать лет сорок пять, и, в общем, это соответствует истине, но признаемся, что у нас не было возможности (да и желания) просмотреть его настоящие анкетные данные, а в тех анкетах, что бродят по интернету, он мог понаписать, что угодно – уж мы-то в этом не сомневаемся. Добавим, что мы – не самые близкие жоржиковы знакомые, но несколько раз сиживали с ним в одной компании и за одним столом и вдоволь наслушались его рассказов «о себе любимом»; и вот эти самые рассказы (их бы можно назвать байками) и дали нам повод описать его скоропалительным, так сказать, пером (хотя, что такое «перо», все уже давно забыли).
 Кстати, когда он облачался в модный, как теперь говорят, «прикид», ему можно было дать и меньше сорока. Жоржик мог «прифуфыриться», даже как-то подтянуться, подпустить себе модного аромата мужских духов (которыми он, в отличие от нас, не манкировал), и таким способом создать себе даже небольшой шарм, что иногда привлекало к нему благосклонное внимание «засидевшихся» дам (мы сами были однажды тому свидетелями).
 Усов на нём не наблюдалось, меж тем как по юности Жоржик прибегал к их отращиванию (всё с его слов, сами мы его усатым не застали) и даже «лелеянию», которое сводилось к постоянному их подравниванию, уничтожению посредством вырывания «непокорных» волосков и даже (но это один лишь раз в его жизни) попытке подкрашивания в чёрный цвет, поскольку цвет усы его имели весьма неопределённый – то ли каштановый, то ли вообще какой-то пегий. Жоржик носил усы до тех пор, пока не заметил, что среди плотного ряда то тут, то там стали появляться седые представители, «аксакалы», как он их стал называть. Этих «аксакалов» Жоржик безжалостно уничтожал, однако с каждым месяцем их становилось всё больше и больше, и вот в одно прекрасное (а на самом деле – хмурое) утро он внезапно решил: всё, баста, нужен решительный и радикальный шаг! – и, мужественно намылив свою «щётку», с некоторым даже отчаянным ожесточением сбрил её безопасной бритвой «под корень» (то есть, искоренил источник своих ежедневных переживаний).
Да, имелось ещё одно немаловажное обстоятельство: у Жоржика в тот момент была очень симпатичненькая «пассия», которая постоянно твердила ему, что ненавидит усатых мужиков и что от их «тараканьих причиндалов» ничего, кроме ожидания микробной заразы, не предвидит, и что вообще – с ними и целоваться-то противно. Последний аргумент оказался наиболее убедителен и силён. Так Жорж (по паспорту Георгий) Лямин стал снова безусым («жаль, что не юным», как он сам себе заметил).
 Ладно, на этом пока остановимся, потому что описывать его нос, глаза, уши и тому подобное – нам лень. Если же, паче чаяния, Жоржика будут изображать в театре, то, пожалуйста, господа режиссёры и актёры: можете представить его, как вам угодно – хоть горбоносым, хоть курносым, хоть с маленькими ушками, а хоть с волнистыми «локаторами», воля ваша. Скажем лишь, что лицо его было вполне заурядным; немного оплывшим, но не лишённым, впрочем, некоторой приятности; кое-кто назвал бы его даже симпатичным, но это уже, что называется, дело вкуса. Добавим ещё, что общий его облик несколько портил небольшой нажитый уже к моменту нашего с ним знакомства животик – «вместилище для пива», как любят поговаривать  доморощенные остряки.
 Ну, что ж: пора и к делу перейти. В тот, ничем иным не примечательный, день Лямин направлялся на одно чрезвычайно важное для него мероприятие. Он был, как никогда, подтянут и сосредоточен. Начистив до блеска новые ботинки и натянув кожаные перчатки, Жоржик решительно спустился вниз по лестнице и подошёл к своему авто. Нажав на газ, легко врулился в основной поток. Мокрый асфальт покорно стлался под колёсами его Фордика (как ласково называл свою машину Жоржик).  Не будем останавливаться на деталях его тогдашнего перемещения, даром что сам Жоржик изложил их в изобилии; достаточно было бы пересказать эпизод с остановкой его гаишником после проезда на красный свет. Всё объяснялось необычайно нервным состоянием Лямина, сосредоточенность и подтянутость которого оказались непрочными, как карточный домик. Однако цель его перемещения, хотя и выйдя за пределы намеченного им срока, была достигнута: через полтора часа наш герой  нажимал на звонок одной из квартир в весьма респектабельном доме.
- А, это вы, Жорж! – и невесомая и едва заметная в полутьме особа пропустила его в просторный передник, тут же притворив за ним дверь с затейливого вида замком. – Проходите, все уже на месте.
 Особа приняла из его рук замшевое пальто неопределённого цвета и жестом предложила следовать за ней.
Итак, Лямин решительно (а иначе было нельзя!) вошёл в большую комнату, где царил приятный полумрак (или, скажем точнее, - полусвет). Несколько человек разместились полукругом в удобных глубоких креслах. У Жоржика ещё будет возможность разглядеть их повнимательнее, а мы меж тем возьмём на себя смелость сделать несколько набросков. Скажем теперь же, что дальнейшее наше повествование основано как на изустных рассказах самого Жоржика, так и на некоторых наших домыслах; впрочем, мы не даём слишком большой воли своей фантазии – как говорится, «ври, но знай меру»; поверьте: всё, что вы узнаете, весьма и весьма правдоподобно. Но мы продолжим, с вашего позволения.
 Начнём с женщин: нам это кажется хорошим тоном. Кроме того, мы очень хорошо, можно сказать, тепло относимся к представительницам слабого пола. Да разве может быть иначе?..
 Ближе всех к Жоржику расположилась дама возраста чуть старше бальзаковского, довольно строгая на вид, в очках, брюках и блузке. В её одежде преобладали тёмные тона, губы её были почти не накрашены. «Завуч» - мысленно окрестил её Жоржик уже при первом взгляде. Она сидела несколько боком и сухо улыбнулась, когда было объявлено:- А вот и наш долгожданный Георгий Васильевич.Второй была дама несколько помоложе, «позднебальзаковского», скажем так, возраста. Она, напротив, была облачена во всё светлое и уже не была, как первая, в брюках; но тем не менее её наряд был достаточно строг, а платье доходило почти до колен. Она сидела, немного наклонившись вперёд и слегка скрестив ноги, обутые в туфли также светлого тона. Учтиво, с деланной приветливостью она поклонилась Лямину, который окрестил её про себя «статс-дамой». Он мог бы назвать её «администраторшей», что было бы ближе к истине, но Жоржик при альтернативе всегда выбирал названия (или клички) более лаконичные.Третьей (и последней среди сидевших) была очень милая особа средних лет. Она была одета более смело, но не менее элегантно. «Девушка» явно предпочитала деловой стиль, и он ей хорошо подходил. Она была в сравнительно короткой юбке и пиджаке голубого цвета, что дало Лямину повод тут же окрестить её «стюардессой», хотя в данном случае это определение совершенно не соответствовало действительности. «Стюардесса» сидела нога на ногу, изящно удерживая двумя пальцами дымящуюся длинную дамскую сигарету. Чулки её (или колготки? – подумал, как обычно, Жоржик) были приятного цвета загара, и ноги в них и в туфлях-шпильках казались необыкновенно стройными и привлекательными. Впрочем, сегодня Лямин был настроен на очень серьёзную волну и заранее исключал для себя малейшую возможность хоть какого-то флирта. Дела решались более важные, а для него, можно сказать, судьбоносные. «Стюардесса» очень приветливо и открыто улыбнулась Лямину, показав оба ряда прекрасных жемчужных зубов. Жоржик с облегчением отметил, что её улыбка не несла в себе никаких потаённых смыслов.Перейдём теперь к мужскому ряду. Мужчин (исключая, конечно, Жоржика) было четверо. Первый из них («боксёр», как назвал его Жоржик), был плотным и, по-видимому, высоким парнем лет 35, с мощным подбородком и решительным взглядом из-под густых бровей. Одет он был в тёмный свитер и светло-синие джинсы. Он первым встал с кресла, подошёл к Лямину и протянул ему для приветствия широченную ладонь. Теперь стало точно видно, что «боксёр» на полголовы выше Лямина. Рукопожатие оказалось более чем крепким; но надо сказать, что Жоржик любил крепкое мужское пожатие, и сам этим отличался. Взгляд у «боксёра» был открытым и честным; одним словом, он вызывал к себе известное расположение.Вторым был «офицер» - подвижный невысокий и очень подтянутый мужчина лет 50, «упакованный» в довольно дешёвый костюм в сочетании с галстуком. Он обладал начинающейся плешью и седыми висками. Заметно было отсутствие одного переднего нижнего зуба. Рукопожатие «офицера» тоже было крепким, а приветствие лаконичным: «Зубов».Третьим… о третьем речь пойдёт особо…Ну, а четвёртым был благодушный старичок профессорского вида, склонный, как вскоре выяснилось, к безостановочному балагурству. Старичок обладал приятной седой бородкой, розовощёким лицом с мясистым носом, скреплённым для пущей убедительности большими очками в золотой оправе. Облачён он был в элегантную тройку и не менее элегантный галстук, скреплённый опять-таки позолоченным зажимом. На безымянном пальце левой руки старичка красовался перстень с поблёскивавшим в его сердцевине камушком, впрочем, непонятного достоинства.- Иннокентий Витальевич, - с достоинством отвесив поклон, представился старичок, именованный Жоржиком мысленно – и в дальнейшем – «Интеллик» или, ещё проше, «Телик», что, очевидно, являлось созвучным словом с труднопроизносимым «интеллигент». - А мы уже, так сказать, набросали тезисы. Позвольте вас познакомить с ними, Георгий Васильевич. Итак, первое, что нам необходимо выработать, - это правильное целеполагание. Однажды я имел удовольствие вступить по этому вопросу в дискуссию с самим… - тут «Интеллик» назвал одно громкое имя, но таким манером, словно хотел подчеркнуть собственную близость к высокопоставленной особе, да может, так оно и было, - и вот в этом-то Жоржику предстояло по-настоящему разобраться…
- Так вот, - между тем продолжал неутомимый говорильщик, - мы обсуждали приоритеты, и он был совершенно согласен со мной, что в основе таковых должен быть не только, так сказать, общегуманитарный запал, а холодный, простите за выражение, прагматизм. И вот, когда уже мы…- Давайте всё это обсудим в порядке постановки вопросов, - не выдержал Жоржик, и остальные присутствующие присоединились к нему одобрительными «да-да» и «правильно».- Простите, а как следует обращаться к вам? – повернулся Жоржик к «третьему».- Я пока наблюдатель, - не счёл нужным даже оторвать свои чресла от кресла поименованный мысленно Жоржиком «Третий».Жорж обвёл взглядом аудиторию, как бы спрашивая: «Что вы на это скажете? И нужен ли нашему собранию анонимный наблюдатель, или же попросить его выйти вон?»- Это человек Артура Михайловича, - вполголоса и многозначительно произнесла «статс-дама», - от его доклада зависит решение Артура Михайловича об отношении к нашему… - тут она замялась, пытаясь подобрать правильное слово.- Давайте пока себя называть обществом… - Жорж остановился с серьёзным и внушительным видом, который он умел напустить на себя в ответственный момент. – Мы должны сегодня придумать название для нашего общества. Я готов выслушать ваши предложения.- Содействия общественному прогрессу, - тут же отозвался «Интеллик».- А я предлагаю «Русское поле», - неожиданно громким и отчётливым голосом заявила «Завуч».Разгорелась дискуссия, в ходе которой было выдвинуто ещё несколько предложений. Упомянем лишь следующие: «За достойную жизнь», «Народная правда», «Достоинство сердец» и «Новые зори». Жорж сумел взять в свои руки бразды правления собранием, давая слово то одному, то другому оратору и решительно пресекая многоголосицу. Видно было, что собравшиеся оценили его «дирижёрские» способности по достоинству. Во всяком случае, последнее слово в обсуждении было предоставлено ему.- Я полагаю, - произнёс Жорж «сановитым» голосом, - что лучше всего подходит «Русское поле». Это как-то свежо, не залапано, если можно так выразиться, другими.  В этом названии звучат широта и простор, что так близко всякому русскому человеку; наконец, здесь слышится и призыв к свободе, душевной и материальной, ибо поле – это и вольность казачья, и житница кормящая. Наконец, это и фильм народный любимый и песня, которая выбьет слезу у старшего поколения…
- Между прочим, - вставил всезнающий Иннокентий Витальевич, - песню сочинили Инна Гофф и Ян Френкель, а Расул Гамзатов предлагал сделать её государственным гимном. Так что, хоть поле и русское, но как бы без национализма, и никто нам упрёк, так сказать, не бросит.- Ну, что ж, будем считать, что название, по крайней мере, рабочее, принято, - подытожил Жорж.

Серёгин

- Не надо мне – вот этого самого! – Серёгин раздражённо поправил галстук, надул щёки и приблизил свою свежевыбритую физию к зеркалу. На него выпукло таращились заплывшие после вчерашнего белёсые гляделки, под которыми красовались набрякшие, будто с зерном, мешки.
- Тьфу ты! И какого хрена меня потянуло вчера по полной? Знал ведь, что сегодня к «губеру» идти.
- Алёнка, дай-ка мне этой самой, как бишь… бычьей, нет – бобровой – струи. Ну там, на шифоньере стоит. Банка такая красивая. Что, нашла?
- Вот ета, шоль, Пал Степаныч?
В комнату своей неуклюжей, разлапистой походкой вкособочилась работница Алёна со своим всегдашним туповатым выражением лица. Она была дальней родственницей Серёгина по отцу и когда-то прибилась к его богатому дому. «Лучше, чтобы рядом были свои», - рекомендовал её батя («царство ему небесное!» - всегда приговаривала Алёна). Не отличаясь расторопностью, Алёна не чуралась никакой домашней работы, имела притом спокойный, уравновешенный крестьянский характер, не страдая нравственно от тычков и разносов (особенно частых от Серёгинской жены Марины), и, в общем, прижилась в доме. На Серёгина порой она производила успокаивающее действо – все это знали, и в наиболее опасные для окружающих раздражительные его минуты Алёна всегда оказывалась под рукой.
- Дай-ка сюда, - Серёгин открыл банку и с отвращением понюхал светло-коричневую жидкость. Жидкость получалась разведением на водке выделений из особой секреты бобров, которой они пользуются для привлечения самок, мечения территории, а также просто для усиления собственного иммунитета. В общем, народное средство, известное с незапамятных времён. И – естественно! – на все случаи жизни: лечило, якобы, все болезни – от импотенции до стенокардии. Серёгину жидкость преподнёс вчерашний целитель («шаман», как окрестил его Серёгин). Короче, надо было перетереть пару вопросов с Плоским, и Серёгин ездил к нему на хату. Там-то и сидел этот чудик, изумительным образом схожий внешне с Григорием Распутиным. Те же космы с бородищей, косоворотка навыпуск, синие штаны, заправленные в сапоги. Баял «шаман» о чём-то мутном, эзотерическом. То ли там соединение всех душ с мировым сознанием, то ли медитация. В общем, ахинея, по мнению Серёгина, мура, к которой он относился с пренебрежением.
- Это до поры, - твердила ему Маринка, - пока здоровья полно. А как дербанёт – побежишь хоть к йогам, хоть к колдунам.
Плоский «шамана» нахваливал и всем его советовал.
- Зловоньство, злославьство, злодельство, - вещал «шаман», коверкая на свой лад слова, - вот вражья сила; так сподобимся одолеть ея!
Серёгин тогда засобирался восвояси, не возжелав быть предметом внимания вещуна, и уж было незаметно отчалил, развернувшись спиной, как вдруг почувствовал на своём плече чью-то могучую лапищу.
- Возьми, сердешный. Примай раз в день, а незадюжится – так два раза – и завсегда будешь в согласьи су всем миром-та, а осубливо – с собою-зябою, - и с этими словами «шаман» сунул в руки Серёгину вот эту самую банку. Серёгин, садясь в авто, хотел было отсунуть её Плоскому, но тот аж отшатнулся.- Ты чё, Степаныч?! Этим не бросаются. Думаешь, старец совсем шальной? А вот ошибаешься, говорю тебе. Попробуй, когда прихватит – сам увидишь…
«Ну, вот и попробуем», - Серёгин нацедил чайную ложку, потом, на минуту задумавшись, сменил  её на столовую и, крякнув, проглотил зелье. Не осознав ещё, противен ли вкус, отошёл к буфету, пошарив, нашёл недопитую вчера бутылку водки, налил себе рюмаху – и отправил вслед за снадобьем. «Всё равно ведь на водяре настояно», - успокоил себя. Время было собираться на приём к губернатору, и Серёгин начал суетиться, поминутно окликая Алёну, когда что-нибудь не мог отыскать. Наконец, можно было трогать, и кавалькада из трёх «мерсов», в одном из которых на заднем сиденье откинулся Серёгин, выскользнула за непроглядные ворота его поместья. Закрыв глаза, Серёгин думал. Он знал, что разговор зайдёт о новом строительстве, в котором у него была основная доля, а доля поменьше была за «губером», оформленная, как водится, на подставное лицо. Всё шло до недавних пор тип-топ, но неделю назад появились в их вотчине какие-то непонятные федералы и приклеились интересом именно к этой стройке, будто почуяв здесь свою добычу. Следовало разобраться, была ли тут личная блажь федералов, решивших по чьей-то наводке сорвать для себя пенку, или же дело обстояло серьёзнее, – и тех подталкивали в спину более могущественные силы, затевающие что-то против «губера».
- Останови, - потребовал Серёгин, почувствовав, что закрутило живот.
– Вот, бляха-муха, выпил дерьма подсунутого. Ну, спасибо, Плоский, нашаманил. Взял бы сейчас этого юродивого за бородищу – да башкой об ту сосёнку приложил бы. Серёгин скрючился за кустом, проклиная свою сговорчивость и связуя себя словом осуществить только что замысленное. Немного отлегло, и он откинулся на краю поляны в созерцании белых барашков, бегущих по синему раскинутому над ним полотну. Невдалеке переминались охранники.- Ребята, привал на полчаса, - скомандовал Серёгин, решив, что «губер» может и подождать. «Пусть лишний раз покумекает, кто здесь всамделишный хозяин». В чаще перекликались какие-то птахи, и Серёгина вдруг потянуло взглянуть на них. Он встал и лениво двинулся с опушки вглубь.- Здесь ждите, - досадливо махнул на встрепенувшихся было парней. Кто его здесь караулит? Продрался шагов на десять, но как ни всматривался, никаких пернатых разглядеть так и не смог. Голоса их сдвинулись куда-то дальше. Почувствовав досаду, Серёгин двинулся дальше, положив себе всё же разглядеть певунов. Впереди что-то заблистало, и через пару минут вынесли ноги Серёгина на берег небольшого озерца. «Освежиться бы». Стянул через голову рубашку, оглянулся – никого нет – стянул всё, что оставалось, и нагишом плюхнулся в тёплую темновато-зелёную воду. Фыркая и закидываясь то и дело на спину, Серёгин сделал размашистый круг по озерцу, набираясь ощущения свежести и здоровой задиристости. Выбрался, придерживая на всякий случай руку в непубличном, так сказать, месте, и направился к кусту, за которым разоблачался. Однако травка, выдавая его недавнее здесь присутствие небольшой примятостью, не содержала более никаких признаков скинутых облачений. «Не тот, что ли, куст?» - первое, что пришло в голову Серёгину, и он резво проскакал, всё так же прикрываясь волосатой лапищей, в одну и в другую сторону – нет как нет! «…ять!!!» - разнеслось громогласное Серёгинское воззвание к обитателям окружающего леса, и тут же из-за деревьев показались озабоченные фигуры троих его парней.
- Где вы …. мать…мать…мать… …анные караси… ять, шаландаетесь, дармо..ы?! У меня всю одёху …ли… а вы… где…
Дальше не будем уже перенасыщать описание его красноречивых словоизлияний многоточиями, потому что кроме них ничего не останется. Ошалелые охранники тупо таращились на босса, пытаясь выловить в его матерном потоке какие-нибудь конкретные указания. Наконец, Серёгин замолчал.
- Быстро всё здесь обрыскать. Найдёте мерзавца, тащите его сюда, только не бейте пока. А ты давай раздевайся, - скомандовал Серёгин Кувалде, наиболее подходящему ему по комплекции.
- Слушаюсь, босс, - покорно ответствовал Кувалда, - а плавки тоже снимать?
- Оставь на себе, дурило, - Серёгин аж задохнулся от злости и хотел было звездануть балбеса по рёбрам и уж замахнулся, да в последний момент сдержался.
 – Давай тоже – рысью по лесу. Да не заблудись, через десять минут вертайся.
«Во дела! Кто ж меня углядел? Ясно, что не засада, а случай. А эти олухи побоялись за мной впритирочку… впредь думай. На природе - и то не расслабишься. Вот жизнь какая ..ятская…»
Через четверть часа стало ясно, что вещички утекли невозвратно, и Серёгин дал отмашку возвращаться к машинам.

Подруги

Нэля тоже не теряла времени зря. У неё ещё оставалось два часа до свидания с Жоржиком, и можно было успеть прошвырнуться шопингом по излюбленному маршруту. Вопрос был в том, кого из подружек зацепить себе в компанию. Выбор её пал на Ленкастую. О, они так давно не виделись! – целую неделю. Необходимо было выболтаться всласть; однако и Ленкастая была страшной говорушкой, так что главная  задача будет для Нэли – перехватить первое слово и уже не упускать инициативы. Всё уже было продумано, макияж наведён, духи и помада выбраны – осталось только натянуть джинсы и накинуть свою любимую куртэллу, - как вдруг зазвонил телефон. «О, Боже мой. Только мне родителей сейчас и не хватало!»
- Алло, маман, это ты? Я убегаю, давай вечерком. Что, Сашка приехал? Даёшь ему трубку? Ну ладно, поговорю…
- Да, я. Ну и что?.. Я-то здесь при чём?.. Он уже взрослый, за ним не нужен присмотр… А я говорю, что не нужен!.. С кем, с кем… Какое твоё собачье дело, ты со своей Нюшкой разбирайся. Ну, Маринкой, какая разница… Всё, мне некогда, гудбай!
Нэля с досадой швырнула трубку. Развелись ведь три года назад, Димке уже восемнадцать, здоровый лоб, студент, девок уже кучу поменял – весь в папулю своего. А тот, видите ли, проявляет отцовское беспокойство за судьбу ребёнка. Раньше надо было проявлять, когда х** чересчур чесаться стал, и на ****ки потянуло. Настроение было подпорчено. И вообще, какого лешего заявляться к родителям проведывать их внука без согласования с ней, матерью? Вот настырный. И ведь знает, что его маман на дух не переносит!.. «Ладно, не будем углубляться, меня уже Ленкастая небось ждёт»
Нэля хлопнула дверью и скатилась по лестнице, не дожидаясь лифта. Она была ещё в самом соку, как замечала про себя, несмотря на свои тридцать девять. Ещё ого-го! И мужики таращатся вовсю. Да на вид ей не дашь больше двадцати восьми! Она в этом уверена. Вот неделю назад, когда она шла под руку с сынулей и навстречу им выпорхнула парочка Димкиных знакомых, - те на полном серьёзе приняли её за очередную Димкину пассию; и они с Димкой так разыграли, что парочка ушла в полной уверенности, что так оно и есть. Да, тот случай очень и очень поднял её настроение и самооценку. «Знай наших!» Как ни спешила Нэля, но на семнадцать минут опоздала. Однако Ленкастой на месте их встречи ещё не наблюдалось. «А я ещё спешила, дурочка, будто не знаю Ленкастую как облупленную. Ну подожди, если не придёшь через десять минут, то иди вообще в баню! Хватит уже, на хрена мне такая подруга!» На девятой минуте Ленкастая нарисовалась – разодетая в дым…
- А, ну наконец, явилась, не запылилась! Ещё бы одну минуту – и ты бы меня больше не видала.
- Ну ладно, котик. Не злись. Я за зонтиком возвращалась. Ну, дай твои губки надутые. Му-му-му! Всё, идём общаться. Я сегодня в настрое. Слушай, у меня столько событий. Во-первых, Толян…
- Стой, стой, подруга! Ты забыла, что я тебя вытянула поболтать о моих проблемах. Если ты сейчас заведёшься, тебя же не остановишь. К тому же ты по-свински опоздала! Так что будешь меня слушать – и не перебивай, пока не скажу.
- Ладно, ладно, котик. Я весь вниман.
Болтая (всё же Нэле удалось взять «слово в свои губы»), подружки дошли до кафешки и прочно расположились за столиком. Речь, конечно, зашла о Жоржике. Они были вместе уже полгода и довольно прочно привязались друг к другу, поэтому можно было уже строить долгосрочные планы: окончательно перебраться в Жоржикову квартиру или что-то покумекать о совместной собственности – это, конечно, главное. Но были и текущие задачи: например, куда отправиться отдыхать, и будет ли при этом само собою разуметься, что весь отдых оплачивает Жоржик.
- Знаешь, Ленусь, он немного скуповат. Вот это меня напрягает.
Тянешь из него, тянешь… Нет, он в конце концов не отказывает, но как-то через силу, с напрягом.
- Да, может, у него денег мало, а ты ведь известная расточительница.
- А на что ещё мужику тратиться, как не на свою женщину?!
- А если ты у него не одна?
- Ну, знаешь, подруга!..
Однако Нэля на минуту задумалась. Ей приходила в голову подобная мысль, чего уж… Но если такая же мысль приходит подруге, то может быть… И в самом деле, что за постоянные отлучки у Жоржика: какие-то переговоры, причём и в выходные дни, какие-то бесконечные командировки… С другой стороны, когда они вместе, он так нежен, так быстро воспламеняется… Да нет же, он её любит, это точно. Любая баба чувствует, когда её любят. И всё же, всё же…
- Что загорюнился, котик? Да любит он тебя, не переживай, я же вижу.
- Так-то оно так. Но может, он ещё кого любит. Мне надо знать, пока мы ещё не решились на брак, пусть даже гражданский.
- А сейчас-то у вас что? Не конкубинат ли?
- Это чего такое?
- Ну, брак гражданский так по науке называют.
- А, ну не совсем ещё, потому что я то у него живу, то у себя. Но последние два месяца мы живём у него, и он вроде хочет…
- Он тебе говорил об этом прямо?
- Да, говорил. Давай, как бы… так и жить вместе, мне с тобой хорошо… Подарочек мне тогда купил – брильянтик… цветочки… в ресторанчик повёл. Всё, как надо.
- Ну, а ты? С благодарностью приняла приглашение?
- Вот ещё! Я сказала, что мне надо пару месяцев подумать.
- Ну и что – думаешь?
- Угу. Вот видишь, с тобой совещаюсь.
- Совещаешься, но не советуешься.
- Ну да. А то вдруг ты присоветуешь что-нибудь, я послушаюсь, а потом пожалею. И тебя возненавижу. И сделаю вот так: - ам!
Нэля сделала вид, что хочет укусить подругу за нос. Та от неожиданности отскочила,  едва коктейль не разлила. Рассмеялась.
- Да, подружка! С тобой надо поосторожнее. Слушай, а это не твой ли там?
Ленкастая показала пальцем на дверь. «Не фига себе!», - у Нэли едва мороженое изо рта не выпало. Жоржик пробирался за столик в дальнем от них углу кафе, придерживая под локоток молоденькую деваху с длинными каштановыми волосами, в длинных сапогах-чулках и сером плащике. Они уселись за столик и стали изучать меню. Ленка посмотрела на захмуревшее лицо подруги.
- Ну-ну, не делай пока выводы. Мало ли, пригласил знакомую поболтать. Я подсяду к ним поближе, понаблюдаю. Меня-то он не знает. Только будь спок, не рыпайся пока. И Ленкастая шустро так перебежала за соседний к парочке столик; как ни в чём не бывало  раскрыла меню. К ней подошёл официант, что-то спросил, она что-то объяснила (приврать Ленкастая всегда умела) и тот спокойно отошёл. Нэля набрала номер на мобильнике.
- Ну, чего они? Только не томи, не тяни жилы. О чём они треплют?
- Он вроде что-то хочет у неё купить, она ему какие-то буклетики суёт. Она ничего. Смазливенькая, губки ярко красит. О, ещё подкрашивает… так, ногу на ногу, коленочку в чулочке приоткрыла… И он ей лапу на коленочку…
«Ах, так! Конь поганый!», - Нэля решительно вышла из-за столика, бросив тысячную купюру. Подошла к парочке.
- Привет, Жорик! Дай попробовать.
Взяла из рук растерявшегося Лямина стакан апельсинового сока – и выплеснула ему в лицо.
- Это тебе коктейль от Жириновского. Можешь мне не звонить, оставайся со своей шлюшкой.
- Да как вы… ты… смеешь! – Лицо у девицы приняло пунцовую окраску.
- Цыц, малолетка! – прикрикнула Нэля, развернулась и буквально вылетела на улицу.
- Такси! – Тут же тормознуло авто, и не успел Жорж выскочить из дверей, как машина уже вворачивалась в общий поток. Он хотел было догнать, махал руками, что-то кричал – но такси уже отъехало, уже его кто-то толкнул из прохожих, уже вышел вместе с охранником кафе озабоченный происшествием и перспективой неуплаты официант…
Жоржик попытался набрать Нэлин телефон, но тот был, естественно, недоступен. Уныло Жоржик поплёлся назад, плюхнулся на стул и салфеткой вытер лицо, на котором ещё виднелись оранжевые разводы от сока.
- Это ваша дама, Жорж? – спросила каштановая девица.
- Боюсь, что уже нет. Она так вспыльчива и подозрительна. Она мне не простит.
- Но что она могла видеть? Как вы мне положили руку на коленку? – Она рассмеялась. – Но, может быть, это получилось случайно: рука соскользнула, а вы и не заметили?.. Вы очень переживаете? Это может повредить вашим планам?
- Я, пожалуй, пойду…
- Вы не проводите меня?
- В другой раз, Катюша. Мне лучше вернуться домой. Извини.
Он бросил две купюры на стол и направился к выходу. «Она помчится забирать вещи. Надо её опередить».
- Простите, но мне кажется, что вы уже опоздали.
Путь в дверях Жоржику перегородила высокая черноволосая женщина в дорогом изящном пальто.
- С чего вы взяли?
- Просто я сидела вместе с вашей дамой и слышала её разговор по телефону. Мне показалось, что это происшествие её вполне устроило.
- То есть? Что вы хотите сказать? И какое вам дело?..
- В общем-то, никакого. Но я, знаете, альтруист, люблю помогать людям. Блажь у меня такая. Потому что я богатая бездельница, ищу всякого повода для добрых дел – авось мне это когда-нибудь зачтётся.
- У меня нет времени. Дайте, я пройду.
- Да говорю же вам, она не поедет в вашу квартиру, она сейчас направляется к своему любовнику.
- Я - её любовник.
- Вы уверены, что единственный? По телефону ваша пассия очень мило толковала с другим. Не с вами же, вы ведь были с этой девицей, не так ли?
- И что вы услышали?
- Она сказала: «Птенчик, я так хочу потрогать твоего дружка. Давай увидимся через полчасика»
- Но у неё должно было состояться свидание со мной через… - Жорж посмотрел на часы, – час с четвертью.
- Ну и что? За полчаса в машине можно многое успеть. И даже после этого привести себя в порядок.
- Но в таком случае, зачем ей был нужен скандал?
- Вы не знаете женщин? Они же такие эгоистки! Никогда не позволяют своим мужчинам того, что позволяют себе. Я думаю, она побежала сейчас к этому «Птенчику», чтобы отомстить вам. Конечно, она вернётся к вам дня через два-три, и вы с ней будете выяснять отношения. Вы будете валяться у неё в ногах, уверять, что ничего такого у вас с той девицей не было, что вы  любите только её, что только о ней и думаете, и всё такое… И она вас, конечно, простит. А дальше – дальше ей будет проще изменять вам, потому что она будет уверена в своём моральном праве на это. Да, так и будет.
Они уже некоторое время шли рядом по улице.
- А вы что, знаете Нэлю?
- Её зовут Нэля? Нет. Я просто оказалась с ней за одним столиком, а когда увидела свободный столик рядом с вами, то пересела – и стала невольной свидетельницей вашей сцены. Только и всего. Так что мы будем делать, раз уж ваше свидание отменяется? Может быть, поедем ко мне?
«Ничего себе, - подумал Жорж, - ну и денёк. Неужто Нэля и в самом деле? Вот шлюха! Ну ладно, раз так, я тебе тоже отомщу! Как эта дамочка кстати!»
- А почему бы и нет? Как вас зовут?
- Элен. – Она протянула ему руку. – А вас?
- Георгий… можно просто Жорж, я к этому привык.
- Очень приятно, Жорж. Так вы на машине?
- Да. Мы как раз сегодня собирались в театр…
Лицо Жоржа приняло грустное выражение; казалось, он сейчас заплачет.
- Да полно вам! Жизнь так интересна, непредсказуема. Давайте выпьем в этом баре (она кивнула в сторону стеклянной двери, мимо которой они проходили) и поедем ко мне. Вы ведь любите секс с незнакомой женщиной?
Она рассмеялась, пристально и лукаво заглядывая в его глаза. И Жорж окончательно сдался. Доехали быстро. Всё было «чин чинарём»: приятная, с изыском обставленная квартирка со встроенным будуаром («клёво», - промелькнуло у Жоржика). Пока Элен готовила себя в ванной, Жоржик налил себе немного коньяку из оставленной предусмотрительной хозяйкой бутылки и осмотрелся более внимательно. В комнате как будто не было ничего лишнего, её пространство равномерно, без перебора и без недобора, было заставлено дорогой негромоздкой мебелью, на поверхностях которой помещались разнообразные вещички, как то: вазочки, подсвечнички, застеклённые произведения живописи (разумеется, копии?), фотографии, пепельницы, ракушечки и прочее, и прочее… Однако мысли его путались, постоянно возвращаясь к Нэле. «Как она могла? Почему я не предвидел? За что? – ведь я так любил её…» Ещё немного – и он бы расплакался. Но дверь отворилась, и на пороге возникла Элен – во всём своём сексуальном великолепии.

Завязанный день

В то утро Немилович-Дамченко проснулся с ощущением, что день будет удачным. Отдадим ему должное: интуиция редко подводила «гения консультаций». За окном, распахнутым настежь, весело щебетали пташки, по голубому покрывалу неба лениво перемещались невесомые, прозрачные облачка.
- Лето-с, - задумчиво протянул себе под нос НД и выпростал из-под одеяла левую ногу. Пошевелил  пальцами, спробуя струю свежего воздуха, и протянул ступню к тапочку. Мечтательно улыбнувшись, откинул одеяло и уже решительным броском перевёл своё дородное тело в вертикальное положение. Затянув поясок просторного атласного синего халата, прошаркал в коридор. За дверью соседней комнаты раздался зычный звук зевка, вслед за которым послышался полусонный голос:
- Котик, ты уже встаёшь? Так рано?
- Спи, спи, рыбка, - ответил «котик», приотворяя дверцу.
Раскинутое под простынёй большое тело подруги шевельнуло в нём приятную мысль, но он решил, что успеется. Захотелось в одиночестве пропустить рюмочку коньячку и выпить чашечку хорошего кофе, презентованного вчера одним новым клиентом.
- Я подрулю через часик, подреми пока.
- Угу, - донеслось от широкой кровати, и «рыбка» с шумом перевернулась на другой бок, сверкнув на повороте половинкой сдобного белоснежного задка.
- М-м-м, - с удовольствием чмокнул воздух НД… Но надо было кое-что обдумать.
Как следует пробрызгавшись и «продизинфецировавшись», НД через полчаса запечатлелся в излюбленном кресле, помещавшемся в углу просторной веранды. Размешивая серебряной ложечкой изрядную порцию сахара в изящной чашечке из китайского фарфора, отхлебнул из маленькой хрустальной рюмки и, мурлыкая себе под нос популярный в годы его юности мотивчик, начертал в коленкоровом блокноте первый вопросительный знак. Чего добивается этот Жорж Лямин, и какому отделу поручить с ним работать? Слишком плотное общение с клиентом не было в правилах у НД – сие отдавалось сотрудникам; добытая оными информация анализировалась мощным умом НД, всегда самолично принимавшим решения по важным персонам.«Да, но так ли важна эта залетевшая птица? Положим, рекомендация от… - мысленно НД как бы прожевал и попробовал на вкус известную фамилию, - … чего-то, да значит. Посмотрим, посмотрим. Так, так, так… Не очень умён, но предприимчив, в меру порядочен и в меру сговорчив. Принципиален? – Напускное… не верю… Ну, деньги, женщины… Нормальный мужик. Впрочем… Слабости? Ну, этого добра у всех хватает. Явно не кремень. Но и не труха, чёрт побери… Ладно, будем работать. Как говорится, пожуём – увидим»Прокрутив в «котелке» ещё пару-тройку соображений, НД рядом с вопросительным знаком начертал жирный восклицательный.
- Ну, где ты, наконец, котик? Я уже проснулась, - с недовольным видом показалась в дверях «рыбка». Поджатые губки как бы говорили: «Я могу и рассердиться».
- Ну, ну, сейчас, крошка, - развернув увесистую «крошку» к двери и подбодрив её лёгким шлепком по «фронтальной выпуклости» (фраза самого НД), «котик» отправил в рот остатки коньяка и последовал за подругой.  День завязался…

В Агентстве

- Шеф, к нам какой-то «шаман» пожаловал, - встретила ГлавБуда на пороге его собственного кабинета секретарша Варвара. – В какой его отдел инсталлировать?
(Надо сказать, что в Агентстве применялся иногда жаргон собственного, так сказать, розлива.)
- Известно, в какой, - в отдел «Про»: проходимец, проныра, провокатор…
- Профессор, - продолжила было перечень Варвара.
- Скажешь тоже – профессор! Скорее лже - или псевдопрофессор, а по нашему – «псевдопёр», - наставительно поправил не в меру суетливую «ПодШефную» (так её про себя кликал) ГлавБуд, просматривая видеозапись из «приёмного покоя», как он называл общую залу для посетителей, имевшую форму овала, откуда пошло и другое её прозвание – «овальная». На экране суетливо перемещался от одной стенки до другой бородатый мужик в латаных портках неопределённых формы и цвета, в красных подгормонистых сапогах, сунутых в галоши, и в красной же рубахе, подпоясанной синим кушаком. Мужик хриплым пропитым голосом вещал:
- Иду ноне по городищу-то, с утрева прияв обливаху… ну и малёху похлебаху крапивных, стал быть, щец… Да-а-а… Идуху аз и увидаху, нычит, рекламуху ваху… Бляха-муха, нычит, - чёж не зайтиху, ась?
- Да, крепкий орешек, - остановил видеоряд Немилович-Дамченко, - справится ли с ним Дудинская? (Она пока по совместительству временно – в отсутствие отдельского шефа, уехавшего на защиту диссертации очередного клиента, - руководила и отделом «Про»).
 - Аграфена Марсовна – женщина исключительной интуиции, - вставила Варвара.
- Так-то оно так, но уж больно этот «шаман» напорист. Ладно, иду на подмогу. Звони Аграфене, пусть принимает «шамана», а я, скажи ей, секунд через триста подойдуху… Тьфу ты, во жаргонец – уже прилипло. Да, «матёрый человечище», как говаривали классики. Ну, с Бо… - и ГлавБуд замысловато перекрестился: с каким-то подкручиванием рукой возле живота и восхищением во взоре.

Важное

Жорж развивал активную деятельность, приобретая важные и нужные знакомства. Он уже побывал в гостях у местного «куратора» - Артура Михайловича. Доверенный человек последнего был тем самым «третьим», который не стал представляться в день жоржикова «выхода в люди», но остался, по всей видимости, довольным увиденным и услышанным; во всяком случае – достойным внимания своего босса. Спустя неделю Жорж имел удовольствие услышать в трубке слегка хрипловатый голос «третьего»:
- М-м-м… Георгий…?
- Он самый… Чем могу?.. – едва скрывая неудовольствие, процедил Лямин: он не любил, когда звонящий не здоровается и не называется. – И с кем имею честь?..
- Со мной имеете, - довольно хамовато произнёс «оппонент». Мы виделись на заседании вашего общества, поименованного… не дайте соврать… «Русское поле».
- А-а-а… Так вы как-то незаметно…
- А чего торчать два часа? Мне всё ясно. Чего не услышал – потом донесли…
- Вот как? И кто же, позвольте…
- Не имеет значения. Вы ведь не подпольщик, так?
- Избави Господь! Я, между прочим, всегда был лоялен к власти… Да, а как вас, сударь, величать?
- Сидор Сидорыч, - хихикнули в трубке.
- Я вас внимательно слушаю, уважаемый Сидор Сидорович, - Лямин понял, что следует проявить сдержанность: разговор может оказаться архиважным для всего предприятия. Ведь ему ясно дали понять, что доселе таинственный Артур Михайлович – та скала, которую, так сказать, на кривой козе не объедешь.
- В общем, так. Артур Михайлович (не спрашивайте, кто и что – сами поймёте) завтра вас примет. Будьте в 9-30… - «Сидор Сидорыч» продиктовал адрес и, не прощаясь, бросил трубку.
Вау-вау-вау-… - короткие гудки означали конец разговора, но Жорж некоторое время ещё продолжал их слушать, - вау-вау-вау-вау-….
Наконец он вышел из оцепенения. Неожиданно резко повернул голову и посмотрел на себя в зеркало: на него таращилась пара испуганных глаз, обрамлённых подыстёртыми уже бровями.
«Чёрт возьми, надо взбодриться! Лёд, кажется, тронулся, господа… как, бишь, там было у Ильфа с Петровым?.. – присяжные заседатели? У меня будет – присяжные избиратели. Итак! - и тут Жоржик приосанился и даже надулся, словно шарик с гелием, - Итак, вперёд, господа присяжные избиратели!»
Осталось только победно вскинуть вверх два пальца, означающих латинскую «v» - «викторию». Мол, знай наших, мы ого-го!.. Но Жоржик, будучи ещё и прагматиком, от победного жеста пока воздержался. Нет, не подумайте – Жоржик вовсе не собирался повторять подходы «великого комбинатора», увековеченные в «Золотом телёнке». Он и в самом деле всегда был в ладах с законом, хотя в былые времена закон подменялся каким-нибудь очередным (пока его не убивали) «вором в законе». Во всяком случае, претензий к нему со стороны… сами понимаете, кого… никогда (ну, почти никогда!) не было. И потом: цели у него совершенно, так сказать, легальные.
Что ж, время, очевидно, поговорить о целях нашего героя.

Цели Жоржика Лямина

Целями «первой волны» Жоржа Лямина значились (так было в его блокноте): зарегистрировать общественное движение «Русское поле» и получить для него право участвовать в  местных региональных выборах, то бишь, в законодательное собрание (Думу) настоящей губернии (так и было в блокноте!). И не просто участвовать, а получить достойные результаты, скажем, процентов 15-25 от всех мандатов.
Цели «второй волны»: зацепившись за какой-нибудь комитетец в субъектной (так в блокноте!) Думе, попытаться подтянуться повыше.
Дальше в блокнотике шли вопросительные знаки – общим числом, кажется, 14 или 15.
Цели «третьей волны». Ну, здесь в блокноте стояли рядышком огромный и жирный восклицательный знак, обрамлённый по бокам (прямо, как в теореме «о двух милиционерах») двумя большими, но не такими жирными знаками вопросительными.
Вообще, блокнот Жоржа (он нам его давал посмотреть в порыве безудержной откровенности) – это что-то особенное!
Но - скажете вы, - зачем они во времена айфонов, планшетов и всяких разных гаджетов (Лямин, кстати, любил присказку: «Гад же ты, гаджет!») – зачем они - блокноты, то есть, - вообще-то нужны? А вот так! Считайте, мол, что это связь поколений. Незабвенный Александр Сергеевич посвятил альбомам несколько своих онегинских строф, а вот Лямин готов был бы посвятить не менее вдохновенные строки блокнотам – кабы умел рифмовать… Впрочем, вот его слабая попытка (потуга, так сказать):
Говорите, что блокнот
Нужен только лишь для нот?
Чёрта с два! И вот вам фиг!
Он ценнее всяких книг!
Ну, дальше у Жоржика не пошло, вдохновение на слове «книг» его оставило. Книг он, по правде сказать, читал маловато – ну, а кто их много читает?..
Одним словом, любил Жоржик блокнотики любовью, книгам недоданной, и постоянно таскал их – то в левом заднем кармане брюк, то в правом верхнем кармане пиджака или куртэллы. Помимо всяких пометок для памяти  в них размещались оригинальные жоржиковы мысли, а порой и рисунки-карикатурки, которыми он баловался с детства.

Эпохальная встреча

Итак, Георгий Васильевич Лямин взошёл на порог двухэтажного особняка. Приметив в вестибюле зеркало, лёгким движением подправил редеющую шевелюру и узелок на галстуке. Сегодня он решил облачиться в строгий костюм, что соответствовало, как он полагал, серьёзности предстоящего разговора.
- Артур Михайлович ждёт вас, проходите, - сдержанная секретарша жестом предложила следовать за ней.
По широкой лестнице они медленно поднимались на второй этаж. Внушительная «корма» секретарши плавно покачивалась как бы в такт преодолеваемым ступеням, что несколько успокаивало отстававшего на шаг Жоржа, снимая с него излишнее нервное напряжение. Наконец он протиснулся в приоткрытую для него секретаршей массивную дубовую дверь, инкрустированную какими-то позолоченными завитушками, и оказался перед длинным столом, крытым, словно для бильярда, зелёным сукном.
В конце стола помещалась небольшая фигурка седенького розовощёкого старичка. Неожиданно старичок выпростал из-под стола обтянутые линялыми джинсиками ножки, обутые в модные молодёжные кроссовки, и водрузил их на стол. Его губы растянулись в неопределённой то ли улыбке, то ли ухмылке.
- Решил, значит, политикой тут у нас побаловаться? А?
- Кх, - Жоржик едва сдержал себя, чтобы не послать этого хамского «куратора» куда подальше; но он был мысленно готов к чему-то подобному. Не спросив разрешения, Лямин прошёл вдоль стола, выдвинул один из ближайших к хозяину кабинета стульев и, плюхнувшись в него, точно так же выпростал на стол свои обутые в лакированные штиблеты ноги. «Будь, что будет!» - мысленно подбодрил себя Жорж в этой импровизации.
- А то! Кому месить, а кому и грузить!
- Во как! А ты даёшь, паря! – хохотнул старичок и, внезапно и резко протянувшись к Лямину, с силой хлопнул его по ляжке.
– А что! Я, пожалуй, с тобой поработаю. Только вот что: при тебе будет состоять мой человечек…
- Сидр Сидрыч?
- Ага, он самый… Можешь, так и быть, суетиться: рекламку там, встречи с людишками и прочее. Мешать я тебе не буду, но особо и помогать пока не стану – погляжу, как ты крутиться умеешь. Досьишко твоё у меня, сам понимаешь, имеется. Ничего особенного: так, кое-где проштрафился по мелочам, кое-где с похотью своей, сам знаешь, засветился… В общем, сажать тебя особо не за что, хотя, сам понимаешь,  подсунуть что-нибудь и повязать потом труда не составит… Активничал ты (он приоткрыл выдвинутую из стола папочку) в движении... сам знаешь, каком, пока фитилёк вам не прикрутили… потом ещё… На первые роли выскочить тебе не удалось: оно и хорошо – от голода и рьяность, а без неё никуда… Вроде сильно нигде не прокололся… А подкрасить биографию сам сумеешь – диссертацию там какую организуй (денег, чай, хватит?), членство в каком-нибудь союзе фотомонтажников… Ты вот что! Съезди-ка в столицу и обратись в одно агентство – там тебя проконсультируют: подкуют, так сказать, на все копыта! – Тут старичок жизнерадостно заржал, должно быть, воображая себе эту самую «подковку», – адресок получишь у секретарши. Ладно, живи!
- Спасибо, Артур Михалыч! – вытянулся в благодарной улыбке Лямин, успевший уже спрятать свои пока ещё неподкованные «копыта» под стол.
- Иди. Да, вот ещё что. У нас тут в костюмах, как ты ко мне выпендрился, токмо охранники ходят, – имей в виду… Ну, бывай! – и старичок с неожиданной силой хлопнул Жоржика в плечо так, что тот едва не вылетел из кресла.
Уже выходя на свежий воздух, Жорж с каким-то даже облегчением сдёргивал с себя дорогущий галстук даром что полчаса «проерехонился» (одна из жоржиковых фразочек, означавшая «провозился») над его замысловатым узлом.

В Агентстве

Аграфена Марковна нервно курила, прижавшись плечом к косяку двери.
- Представляешь, не могу сладить с этим «шаманом». Что ни кажи, а отдел «Про» самый «трудёхый». Недаром ужо шестеро «чальников» уволились по собственному. Пусть сам ГлавБуд… (Заметим в скобках, что мы иногда воспроизводим своебразный «будовский» жаргон)
- Успокойся, Феночка, голубушка, - утешительным, «ворковатым» голоском – как она умела – перебила Аграфенин словоток Вероника Опоросьевна. – У меня тоже бывают голубчики ого-го, - Засулевич подняла к потолку свои ярко подведённые и красивые «небогляды».
Вероника удивительным образом умела меняться буквально на глазах. То она принимала самоуверенный и неукротимый вид и говорила с таким напором и апломбом, что перед ней пасовали самые, что ни есть, озорные, остроумные и ошпаренные; то умела становиться добродушной и ласковой, чем сразу же обезоруживала и пленяла опрометчивых и опозоренных, а также обобранных и обезумевших.
- Так что, детка, что он сказал? Давай вместе посмеёмся, а ты успокоишься.
Подруги-«чальницы» сидели в комнате отдыха («релакс-руме»), предусмотрительно устроенной заботливым ГлавБудом для релаксации своих сотрудников. В комнате ощущалось лёгкое дуновение морского бриза, а широкий экран в углу изображал восхитительно спокойную и прозрачную волну, с тихим шорохом набегавшую на песчаный берег и столь же тихо и задумчиво отползавшую назад. Слышалась едва различимая слухом романтическая музыка.
- Что говорил? Ну, вот, к примеру. Когда я мысленно навела его на крутого малообразованного олигарха из бывших спортсменов и «предсталлировала» его образ, «шаман» вдруг начал скакать вокруг него и чуть ли не кудахтать. Погоди, щас «воспроизволю»:
«Кудаху дурёху заведуху? Брильяху ея покупаху? Тады ея непущаху никудыху. Ась? Разумеху?»
- И кричит так грозно, патлы взлохматил, глазищи горят, рубаха красная чуть не костром пылает. И давай наседать на «олигарха»:
«Зловольство, от всех баб зловольство и злословьство! Заприху дурёху, пущеху токмо жраху да траху даёт-та. Разумеху?»
- И тут, знаешь, на меня как зыркнет и так вдруг наступать стал. И чую, затевает мужик что-то неладное: вроде как порты свои расстёгивать зачинает. Ну, я даже струханула, веришь ли, Веруха? Тьфу ты, заразил своими «хухами».
- А ты? Уж не поддалась ли? – прищурившись, вопросила Варвара.
- Что ты! По инструкции, мать, по инструкции: включила трамбулятор – ну, он и остыл через пару секунд.
- Так он что: так у тебя остывший и лежит?
- Кабы лежал! Стоит как вкопанный, только бородища трепещет, словно живёт сама по себе. Хочешь посмотреть?
- Ну уж нет! Я тут нового клиента ожидаю. Точнее, клиентку. Артистку одну.
- Постой, но у тебя ж отдел «О», а не «А».
- ГлавБуд решил, что она подходит под рубрику «одарённая». И будто сие относится ко всем любодеям… Но ежли покумекать – в ошпаренные их всех определить – вот точно можно. Ну, будь, будь, идуху. Вот чёрт прилипчивый твой «шаман»! Иди, отмораживай его, да и побыстрее выпроваживай, а то они, чего доброго, с актёркой моей скрестятся. Работаем, Феночка, «арбайтен»!
Подведя и без того яркие губки, Засулевич слегка покачивая крутыми «венеристыми» бёдрами, начинавшимися от пояса (что так ценится мужчинами), величественно и неспешно удалилась из «релакс-румы». На экран наползала очередная лазурно-опаловая волна………………………….
Большая страна продолжала раскрывать свои большие возможности…

………………………………………………………………………………………….....

Накануне Савелий ехал в метро, рассматривая, по обыкновению, своих коротких попутчиков. Должно быть, выдался хороший день, потому что ей везло, как никогда. И вот почему. Всякий ли раз нам встречаются в транспорте люди, привлекшие наше внимание какой-то особой симпатией, которую они в нас вызывают?.. Ну конечно, конечно же нет, и даже чаще бывает наоборот, и какой-нибудь хам портит нам настроение на весь день…
Сначала Савелий обратил внимание на молодую парочку, стоявшую возле дверей напротив. Они о чём-то весело щебетали, и, слава Богу, негромко, без посвящения окружающих в свои интимные тайны. Девушка была на голову ниже парня и казалась совсем юной, хотя, может быть, ей было за двадцать, просто она имела миниатюрное сложение, и что-то ещё совсем детское оставалось в её облике. И она была очень мила, пожалуй, даже красива. Одетая в лёгкое летнее платье и туфельки, очень стройная, девушка являла собой нечто лучезарное, чудесно-лёгкое… Ну конечно, это ощущение создавала её улыбка, такая непосредственная и обаятельная… Её друг стоял спиной к Марианне, и она не видела его лица, но по тому взгляду, что бросала на парня девушка, было ясно, что он очень хороший, славный: иначе как объяснить это сияние девушкиных глаз и её негромкий искренний смех, - должно быть, он умел смешно рассказывать, а скорее всего, умел вот так смотреть на неё… должно быть, влюблённо. Пару раз они мило и даже целомудренно (так показалось!) чмокнули друг друга в губы… Но поезд затормозил, и молодой человек стал прощаться; они опять чмокнулись… «Почему же он не проводит её?», - мелькнуло у Марианны. Но девушка продолжала ехать, как будто совершенно не расстроившись, и Марианна решила, что ничего плохого здесь нет, и девушку, должно быть, встретит где-нибудь у выхода из метро её папа, время-то было позднее, хотя в середине лета ещё очень долго не темнело, и людей повсюду было немало… Да, почему-то подумалось, что у этой хрупкой милой девушки должен быть заботливый папа, оберегающий свою любимую дочуню…
А на следующей остановке в вагон вошла ещё одна любопытная парочка. Это были папа («недаром подумалось о добром папе!») с дочкой лет восьми-десяти. И вот эта немножко похожая на поросёнка и очень забавная девчушка две остановки (пока они ехали вместе с Марианной) всё старалась выпытать у папы, какой же подарок он ей купил, пытаясь отгадать («очки? компьютер? колечко?..»), но всё было мимо, а при этом обоим было и весело и хорошо… Папа выглядел староватым для такой маленькой дочки, но что же здесь такого необычного?.. Зато глаза его светились добрым лукавством и любовью, и было видно, что эти двое очень умеют ладить между собой…
Савелий отправлялся на встречу с робкой надеждой, что не всё так плохо в этой стране, и есть ещё добрые люди, и хорошее будет ещё впереди…
Через некоторое время троица сидела в том самом буфете. Обсуждали «Всяко-дляко»…
- А знаешь, старичок, в этом кое-что есть… Особливо актуально для нашей, так сказать, элиты, увлёкшейся нынче всякого рода спиритизмами, шаманствами и прочей дребеденью… Скушают. Но надо перчика, так сказать, подсыпать в виде если не прямой порнушки, то крутой такой эротики… клубнички, одним словом. А так ничего, продолжай… Я, может, тебе пару персонажиков подкину… Есть тут такие, из культурно-кулинарного, так сказать, цеха…
Виссарион налил себе ещё пол рюмочки и, сладко причмокнув, отправил содержимое в отверстую, как он же образно говорил, зеву, дослав туда же ломтик лимона…
-  Кстати о культуре, - взял слово Леонтий. – Приобретённые Эрмитажем «дырки» Малевича и недавние патриотические в кавычках пассажи Пиотровского, - в этом есть какое-то созвучие, вы не находите, коллеги?
- Н-дас, когда у одного литературного администратора кабинетный разговорец идёт через «мать», а у другого за спиной болтается рыло вождя народов, дивиться ничему не приходится.
- Согласен, Виссарион, к этому всё шло, но была ли неизбежность?..
- Долгий разговор, Леонтий, давай в другой раз. Ты ведь имел в виду кое-что предъявить, рассказ, кажется...
- Да, отчасти выдуманный, но отчасти взятый эпизодами из собственной жизни.
- Так гони его сюда. Будем изучать. Предлагаю снова собраться здесь ровно через месяц на обсуждение.
Леонтий раскрыл портфель и извлёк из него два экземпляра рукописи, на первой странице которой крупным шрифтом было набрано


Н О Ч Н О Й   Р Е Й С

Ночь с субботы на воскресенье, середина июляГорячая чёрная южная ночь втолкнула в душный зал ожидания адлеровского аэропорта очередную порцию отлетающих в Москву и спрессовала её в помещении багажного досмотра. Глаза пассажиров блуждали в поисках прохладительных напитков. К третьей стойке выстроилась длинная очередь. Внимание привлекал огромный субъект с черной бородой и выпученными глазами. Рядом с ним переминались двое плечистых парней.
 Алексей невольно прислушался к разговору пожилой супружеской пары, двигавшей общими усилиями прямо перед собой оранжевый чемодан на колёсиках.
 - Роза, посмотри на этого "Карабаса". Помнишь Толика-Большого из соседнего дома? Так они просто близнецы!
 - Не говори глупости, Сеня, Толик на голову ниже, и потом, он лысый, а у этого стрижка, как у всех этих чёртовых "новых русских".
Толпа задвигалась, и пожилую пару оттёрло. Хотелось на чём-то сосредоточиться.
Но как назло, в голове дёргалось (наверное, от духоты) всё то же навязчивое четверостишие, к которому наконец-то нашелся довесок:
Я сдёрнул с глаз очки-темницы,
Рванул с груди косоворот,
В толпе мелькнули чьи-то лица
И выплеснулись в поворот.
Вдруг небо разразилось хлябью,
Нахлынул тягостный туман,
Трамвай продренькал гулкой дрябью,
Вода прошлась по головам.
"Да, такое можно только в стол", - подумал Алексей, но всё же постарался запомнить: "рифмы" он сочинял крайне редко. "К чему бы такое вдохновение?", - шевельнулось недоброе предчувствие. - И почему трамвай? Ах да, в Москву возвращаюсь".

Алексей

В состоянии ожидания есть некий особый смысл - какое-то ощущение надежды, перемен, а может быть, отсрочки. Что там, за горизонтом, за пеленой дождя, за крутым поворотом? Душа замирает…
Посадка! Толпа преодолела последние двери и вывалилась на лётное поле. "Карабаса" оттеснили к стене, и Алексею на миг показалось, что маленький крепенький хлыщ в зелёной клетчатой рубашке с поросячьими глазками сунул руку в карман мутно-белого "Карабасова" пиджака и тут же вынул. Не зная, как реагировать, Алексей решил считать, что ему показалось, да и не хотелось объявляться Митричу (под таким именем он знавал когда-то "Карабаса"), ибо разошлись они совсем не по-приятельски.
Впрочем, воспоминания всё же нахлынули, когда они уже сидели в салоне самолёта. Митрич оказался чуть спереди и в том же ряду, Алексея он не видел, зато Алексеев глаз поневоле упирался в толстый его затылок.
 - Что будете пить? - пропел голос стюардессы, шелестящей по проходу с подносом. Митрич (в его руке мелькнула рюмка коньяка) проводил тёплым взглядом её волнующую фигуру. "Пожалуй, я его поддержу", решил Алексей ("как- никак, бизнес-клаcc!") и вытянул с подноса рыжую тридцатиграммовку.
 - Врачи рекомендуют, а? - весело подмигнул ближний сосед с физиономией, почерневшей от южного солнца до состояния белоснежных зубов, и тут же отдернул руку от подноса, не выдержав сурового взгляда своей спутницы (очевидно, супруги). "Это хорошо, что пара, - можно будет помолчать", - Алексей сунул в рот плитку шоколада и прикрыл веки.
 Свист моторов перешёл в нарастающий гул, самолёт дёрнулся в отрыве, и вот ужe за окном поплыли убегающие вниз и в ночь огоньки.
"Вас приветствует на борту… экипаж... во главе с… пилотом первого клacca Чурбатовым Василием Никитичем. Время в полёте - два часа сорок минут... ". Алексей вздрогнул. Чёрт возьми, вот это встречи! Неужели Чурбатов ушёл из банка и вернулся в авиацию? Да нет, вряд ли, просто совпадение. Алексей мысленно представил бывшего воздушного аса Васю Чурбатова, ставшего неисповедимыми путями сначала бухгалтером, а затем и заместителем председателя правления банка, хозяином которого был Митрич.
 По сути, кадрами банка управлял Чурбатов, хотя отбирал и расставлял их лично Митрич. Но вот что касалось дисциплины… Это был Васин конёк, та ниточка (или пуповина), которая продолжала, пусть символически, связывать его с армией. Алексей вспомнил случай, когда единственный раз пришёл на работу на несколько мгновений позже девяти часов (буквально за ним по пятам следовала ещё одна сотрудница, солидная интеллигентная женщина, не первый год работавшая в банке), а на верху лестницы стоял ухмыляющийся Вася. "Опоздание на 34 секунды, - констатировал он. - Пока предупреждение, в следующий раз - штраф 10% от зарплаты". Алексей тогда не поверил, но через пару дней в такой же ситуации оказался молодой Петруха, написавший для куража в объяснительной: "Опоздал на 51 сек. по причине проспал с похмелья", - за что и был подвергнут прилюдной экзекуции в обеденный перерыв путём объявления о снятии 10% зарплаты. Жаль было Петруху: студенту вечно не хватало наличности, и вероятно, не было в банке сотрудника, которому он не задолжал бы хоть самую малость до этой самой пресловутой зарплаты.
"А с чего бы ему уходить из банка? Получал он там очень неплохо. Нет, всё  же однофамилец, правда, имя с отчеством тоже совпадают. Но чего не бывает?"

 Полянкин

Взгляд Полянкина зацепился за уносившийся в ночь фиолетовый огонёк рекламы. Он помнил эту рекламу в центре города, зазывающую в местное казино сочными губами кокетливой красотки, сообщавшей печатным текстом: "У тебя есть шанс, и не один".
В тот день он так и не дождался Регину: указанным в телеграмме рейсом из Москвы она не прилетела. Истомившись бесплодным ожиданием и набрав в конце концов её номер, Полянкин услышал в трубке беспечное, как ни в чём не бывало, щебетанье подруги:
 - Игорёк, я передумала. Мне тут предложили за счёт фирмы съездить на недельку в Испанию, я только пару дней должна поработать на переговорах шефа, остальноe время моё, представляешь? Не сердись, это срочно и очень важно, а я к тому же и отдохну на халяву. Ну что ж, что без тебя? Не могу же я упускать такой случай, потом себе не прощу. Слушай, Игорь, не устраивай мне сцен, я пока ещё сво¬бодная женщина.
 Дальше Полянкин не слушал, бросил трубку. "Пожалуй, этот роман пора заканчивать, - подумал он тогда, - устал от этих измен и прощений". В расстроенных чувствах Полянкин побрёл по городу. Ноги сами вынесли его к центру, вот к этой рекламе. "А что, может, зайти посмотреть, как люди спускают деньги?" -нащупал в боковом  кармане фланелевого пиджака несколько зелёных купюр (предполагалось npокутить их с Региной) и нерешительным шагом направился к вращающейся двери. По дороге Полянкина полоснули призывным взглядом две-три раскрашенных девицы в юбочках, не доходящих до ног.
 Там-то Полянкин и увидел впервые огромного бородача, который сидел тenepь в одном с ним салоне самолёта на расстоянии нескольких кресел. В казино "Борода" явно был в центре внимания, громко и много говорил и был уже изрядно навеселе. Полянкин купил себе пару жетончиков, тут же их проиграл и с чистой (перед владельцами казино) совестью ретировался за дальний столик, взяв себе бутылку "Хенесси" и тарелку арахиса. Теперь можно было надеяться относительно спокойно npoсидеть до самого утра. Несколько путан пронесли мимо него благоухающие формы, но на их пригласительные улыбки он не ответил и был через полчаса оставлен в гордом одиночестве.
Музыканты выдавали один шлягер за другим и были, как ни странно, вовсе не плохи. Четвёртая рюмка восстановила, пусть временно, в душе Полянкина утраченное равновесие, приятная музыка подхватила и унесла в раздавшееся вдруг пространство, обволакивая невнятным шёпотом каких-то неясных надежд и ожиданий.
Внезапно музыка оборвалась, из центра зала донеслись крики, звон разбитого стекла - там разрасталась потасовка. Полянкин заметил, как маленький крепенький паренёк в чёрных джинсах и салатовой майке проворно юркнул в толпу в направлении "Бороды", окружённого тремя мордоворотами-телохранителями. Они пытались отгрести вместе с хозяином на окраину потасовки. У парня в левой руке сверкнуло лезвие, однако его манёвр был замечен одним из мордоворотов, ловко подставившим парню кулак размером с кувалду. Соприкоснувшись с кувалдой, парень отлетел под зелёный стол, а ещё через десять секунд пробежал мимо Полянкина с разбитой физиономией. Поросячьи глазки парня злобно зыркнули по лицу Полянкина, не успевшего отвести глаза. Взгляд был цепкий, запоминающий, и Полянкину стало не по себе.
Драка, благодаря местным секьюрити, вскоре затихла, и публика потихоньку стала расходиться. Раздвинув тяжелые гардины, Полянкин увидел на краю неба только что выкатившийся ярко-красный диск. В распахнутое служащим окно брызнуло прохладным утренним воздухом, наполнившим лёгкие дыханием близкого моря. Поёжившись, Полянкин проглотил последнюю рюмку, выбрался на свет и зашагал прочь по направлению к морю, впитывая в себя, словно губка, чудесный рассвет нового дня.
Быстро разделся, несколько энергичных взмахов - и вот уже оно - восхитительное единение с природой, когда в радиусе ста метров вокруг никого нет, и ты словно в центре янтарной капсулы. Но ощущение блаженства было недолгим.
От берега отделилась голова и стала стремительно приближаться, а затем резко скрылась под водой. Полянкина внезапно охватило чувство опасности, он нырнул вправо, проплыл под водой, сколько мог, и резво заработал к берегу, боясь оглянуться. Наконец, дно. Выбежав, оглянулся. В пяти метрах от себя увидел злобное лицо с поросячьими глазками - это был тот, из казино. Лицо резко отвернулось и ушло под воду.
 Подхватив вещи, Полянкин почти бегом бросился домой. Всё ясно: его принимают за свидетеля и пытаются убрать - так, на всякий случай. "Но если не мелькать, забудут", - спасительно подумалось тогда Полянкину. В тот же день он перебрался в другое место, километрах в 50 от Сочи. Однако отдых был уже испорчен, чувство тревоги не покидало, и, взяв с переплатой билеты на ближайшее возможное число, Полянкин на пять дней раньше, чем рассчитывал, возвращался домой.
Сегодня в аэропорту ему показалось, что промелькнуло то самое лицо с поросячьими глазками, правда, смотрело оно не в его сторону. Сидя сейчас в салоне авиалайнера, Полянкин старался незаметно рассмотреть окружающих, однако "поросячьего" лица не увидел.

Попутчик

Конечно, Владимир Никитович знал этого крупного мужчину с большой чёрной бородой, сидевшего в центре салона. Виделись на координационной встрече представителей нескольких политических движений. Обсуждался вопрос о создании предвыборной коалиции. Александр Дмитриевич (так его звали) был среди представителей ангажированного (как выражался Владимир Никитович, но только про себя) недавно созданного движения "Общий путь". Он играл не первую скрипку, но был достаточно влиятельной фигурой с хорошими связями. Александр Дмитриевич, безусловно, обладал завидным красноречием, говорил без запинки, с шуточками-прибауточками, обильно сдабривая их (но только в мужской компании) изрядным матюжком. Господин Пронин пытался играть роль некоего генератора идей, считая, видимо, себя знатоком во многих областях. "Надо признать, кое-что из его предложений звучало эффектно, но не очень понятно при попытке вникнуть в суть предлагаемого. Вот, например, его предложение о том, что все субъекты Федерации могут эмитировать некие долговые расписки, обеспеченные ресурсами, находящимися на их территории, и этими расписками рассчитываться между собой и даже покрывать ими долги перед федеральным бюджетом. Позвольте, но как это всё превращать в живые деньги, уважаемый Александр Дмитриевич? Не говоря уже о массе необходимых изменений в законодательстве - тут не иначе, как всю конституцию менять придётся. Конечно, с точки зрения какого-нибудь бывшего советского функционера, важно кинуть идею, так сказать, в массы: мол, пора сеять или, наоборот, приступать к уборочной. Сильны они в болтологии!"
"Впрочем, мне бы его проблемы, - задумался о своём Владимир Никитович. - Им легче, у них есть деньги, всё схвачено. А нам приходится думать о хлебе насущном".
Политическая партия, региональным лидером которой он был, ещё не была зарегистрирована, только что прошли учредительные мероприятия. Разумеется, общая идеология экспонировалась, так сказать, лево-право-центристская, социально, державно и т.д. - ориентированная, то есть, как полагается. "Паровозиком" стоял известный и авторитетный в недалёком прошлом политический лидер, с которым Владимир Никитович был давно знаком. Но вот дадут ли под него деньги - в этом вопрос.
"Идеология, конечно, неплохая, и люди сейчас сидят-работают над лозунгами, но только очень уж многие пашут на этом же поле. Одна надежда, что лидера ещё не совсем забыли. Не упустить, не упустить время! Ещё можно успеть поиграть символикой, пока другие не залапали, не затаскали. Всё-таки какой-то элемент романтической новизны (а для кого-то, наоборот, ностальгической старины) в звучании "Даёшь социально-ориентированное демократическое государство!" - есть. Люди сейчас к этому тянутся, шарахаясь от заявлений правых: рынок-де расставит всё по своим местам, победят сильнейшие. При слове "сильнейший" нашему человеку представляется "браток" с раскоряченными губами, короткой стрижкой, в маске и милицейской форме рядом со зловещим чёрным "джипом". Зато нас бояться нечего, мы люди интеллигентные, и мысли у нас интеллигентные, так что электорат должен поддержать, пусть не сразу, мы готовы поработать. Поменьше бы только всякой тусовочной болтовни, нужен нормальный партийный костяк: лидеры сказали - массы поддержали. Привлечь бы часть старых партбилетчиков, оказавшихся на обочине, подобрать бы их. Тех, у кого в крови ещё осталось чувство партийной дисциплины, замешанное на убеждённости в правоте дела ... и прочее. Так, ладно, к этому ещё вернусь, не это сейчас главное, главное - деньги", - Владимир Никитович поудобнее устроился в кресле и прикрыл глаза.

 Диана

В правом по ходу ряду сидела эффектная сильно загорелая блондинка лет сорока в светло-зелёной блузке и довольно смелой белой юбке. Лак на её длинных ногтях отливал нежно-розовым перламутром, а пышные локоны опускались ниже плеч. Её спутником был довольно интересный мужчина с крупным носом и редкими седеющими волосами.
- Как ты думаешь, Дана, кто этот бармалей? - мужчина незаметно кивнул в сторону габаритного пассажира.
- В данном случае, Витенька, я не думаю, а знаю. Он один из боссов художественного фонда и, кроме того, банкир.
- Успела познакомиться на фестивальном фуршете? Ну да, тебе же нравятся броские, а главное, преуспевающие мужики.
- Брось, вокруг масса смазливых пташек. Мужики такого сорта предпочитают на юге иметь дело с ними. У меня был с ним деловой разговор, всего на пять минут.
- Ищешь спонсора для своей персональной выставки?
- А почему бы и нет? Ты знаешь, критики неплохо оценили мои последние работы.
- Как же, я читал рецензию этого, как его, Шутова?
- Шумова.
- Вот-вот. "Экспрессия бурных красок, плавно переходящие тональности, астрально вычерченная композиция".
Диана рассмеялась и сразу повеселела. С Виктором ей было легко, он не то, чтобы чувствовал, но как-то управлял её настроениями. Иной раз он задавал какой-то грустный мотив, внезапно замолчав и отойдя к окну, устремив взгляд куда-то вдаль, то ли в пространство, то ли во время. Тогда она тихо подходила к нему, прислонялась к его плечу и слушала мелодию дождя или внимала тишине падающего снега. Овладевавшая ею тогда щемящая грусть как будто сдавливала её дыхание. Виктор притягивал её к себе, и так они долго могли стоять, прижавшись, возле окна. Иногда в такие минуты в её воображении складывался новый сюжет, она тихо отстранялась, целовала Виктора в подбородок и уходила в свою комнату к мольберту.
 - Диана, о чём ты думаешь?
 - Что мне было хорошо с тобой, дорогой. И что нам повезло с компанией, не правда ли?
 - О да! А какой был чудесный вид из нашего номера! Скажи только, почему тебе не хотелось рисовать? Диана задумалась. Она пыталась себе это объяснить. Конечно, суета фестиваля: она приехала в качестве художника одной из конкурсных картин, заодно прихватив мужа, который последние месяцы как-то маялся в Москве. Но была масса свободного времени. Раньше она всегда жила с ощущением, что нужно работать, двигаться вперёд, всегда мучительно сожалела о потерянном времени. Но здесь она решила остановиться, прислушаться к себе, чтобы понять: что же дальше? А закаты были и в самом деле восхитительны! Красный солнечный диск, зависая над линией моря, словно останавливал время и сворачивал пространство в бесконечную спираль, захватывая своим розовым отблеском море и близкие горы. Накатывало осознание того, что так было сто миллионов лет назад и так же будет через сто миллионов лет. Но что такое наша жизнь и зачем она? Ответа нет, есть только таинство бытия. Её повело, в памяти всплыли строчки романса: «Дремота сладкая моих коснулась глаз...». Однако сон не пришёл, зато Виктор, кажется, задремал. В проходе показалась стюардесса, катившая перед собой столик с напитками и закусками.

Алексей

Всё. Объявили о начале снижения, и махина ИЛ-86 начала толчками проваливаться вниз. Ночной город заглянул в иллюминаторы жёлтой паутиной своих огней. Несколько минут - и самолет уже бежит по земле, сотрясая перепонки пассажиров оглушительным свистом турбин. Ожидая приглашения на выход, особо нетерпеливые уже привстали с кресел, как вдруг резкий вскрик заставил всех замереть. Бородатый гигант неловко вскинул руки и, схватившись за сердце, повалился прямо в проход. - Помогите же его поднять! - какая-то дама была уже готова к истерике. Алексей сделал несколько шагов и оказался рядом с Митричем. Кто-то уже прощупывал пульс: "Живой".
- Взяли!
Ясно, что даже двум рослым охранникам Митрич был не под силу: он весил около двух центнеров. В кулаке Митрича, прижатой к сердцу, был большой лист бумаги, на котором крупными буквами было выведено: "санаторий, дерево". Охранник, что-то соображая явно с трудом, вытащил листок и сунул в свой карман.
Алексей и ещё один полноватый мужик чуть выше среднего роста, одетый в синие джинсы и серую футболку, (его лицо показалось Алексею знакомым) вместе с двумя охранниками дотащили беднягу к трапу, где подоспели ещё люди, и через несколько минут Митрич уже лежал на лётном поле. К самолёту, пронзая ночь истошной сиреной, неслась "скорая".
Врач "скорой" без долгих раздумий констатировал инфаркт, Митрича погрузили в машину, в неё же после небольших пререканий с санитарами втиснулись оба охранника. Один из них уже разговаривал по сотовому, разглядывая при этом Алексея и полноватого мужика. Дверцы захлопнулись, машина, взревев сиреной, рванула в ночь.
Наконец, стюардесса подала знак, и по трапу потянулись взволнованные происшествием пассажиры. Алексей подумал, что следовало бы вызвать милицию и взять какие-то показания, но почему он так подумал? Ах да, эта записка. Похоже, Митрич как раз собирался её передать кому-то... Господи, уж не ему ли?
Погружённый в мрачные предчувствия, Алексей быстрым шагом прошёл к выходу сквозь шеренгу таксистов, едва не хватавших его за руки. Другого транспорта, собственно, не было - время 4 часа ночи, ближайший экспресс через час. "Ждать или ехать? Ехать!" Вот подруливает "Волга". Нет, в первую машину нельзя. Алексея била нервная дрожь, он помнил устремлённый на него пристальный взгляд говорившего по мобильнику охранника. Заставил взять себя в руки. "Нельзя торопиться". Пропустив две машины, Алексей голоснул третью.
- Куда едем, командир?
Алексей назвал улицу в центре города, деньги заплатил вперёд. "Дорого, чёрт, но сейчас не до бережливости". "Жигуль" оторвался от бордюра и понесся в тихую июльскую ночь. Почему-то всплыла недавно прочитанная фразочка одного поэта-острослова: "В июле выдалось бесснежье".

Соратники

Гуревич и Болченко должны были встречать шефа в аэропорту. Они давно воспринимали любое распоряжение шефа как непреложность, которая не обсуждалась. И сейчас, рассекая ночь в пятом часу, даже не пытались сетовать на столь неурочное время. Значит, шефу надо срочно дать какие-то указания. Ехали на новой машине Гуревича. Надо было выехать чуть раньше, но ничего, к выходу пассажиров они уже будут возле дверей.
- Ты что-то уже знаешь, Бол?
- Точно нет, но у меня есть предположения, однако учти, что это как бы эксклюзив.
- Не меси, выкладывай.
- Сам понимаешь, я не могу тебе даже намекнуть на информанта. Кроме того, ты знаешь, что любые мои действия никак не должны навредить шефу.
- Не сипи, тебе говорят. Мы союзники, иначе я не прикрыл бы твой зад в той истории.
В этот миг их прервал зуммер мобильника. Звонил "Сапог", охранник шефа,
- Сергей Борисович, беда, у шефа инфаркт, только что погрузились на "скорую". Вы где?
- Ясь твою вась, не может быть!
- Я что, идиот?
- Подожди, дай сообразить. Мы сейчас приближаемся к повороту на аэропорт.
- Там и стойте, мы счас подъедем.
- Серёга, что случилось?
- Бол, это писец, у шефа кондратий. Сейчас увидим.
Буквально через минуту впереди обозначилась "скорая", десять секунд спустя она тормозила возле "Ауди" Гуревича. - Чёрт, первый раз вижу шефа в таком состоянии. Док уверен, что это инфаркт? Надо бы попросить его сделать при нас стандартный тест. Во-первых, он должен…
- Заткнись! Давай лучше сообразим, что нам делать, док даёт нам тридцать секунд.
- Нужно ехать сзади и проследить, чтобы его приняли по высшему. Разумеется, ЦКБ. Надо договориться…
- Док, мы за вами, трогай!.. "Сапог" уже договорился с ЦКБ, сообразил. Охрана тоже будет, он вызвал подкрепление.
"Скорая" тронулась, но тут же тормознула, из неё вылез "Сапог".
- Сергей Борисыч, есть осложнение.
- Что такое?
"Сапог" показал записку, Гуревич забрал её себе.
- Её кто-то видел?
- Двое, что помогали тащить шефа. Я уже договорился, их отследят.
- Окей, нам нужны будут их фотографии, срочно. Бол, едем. Я не исключаю покушения. Слушай, почему начальник охраны, Харитоныч, не полетел с ним?
- А это как раз имеет касательство к тому, о чём я тебе собирался поведать.

 Алексей

Ночь облепила и словно сжала все предметы, но светлеющее на востоке небо уже предвещало близость рассвета. Накрапывал тёплый дождик. Июль, вершина лета! "Дыши всей грудью, к чёрту страхи и огорчения, мир вечен и незыблем!" - Алексей глубоко вздохнул и оглянулся. Метрах в пятидесяти маячила пара фар
- Шеф, давай чуть помедленнее. Снова взгляд в заднее окно - фары тоже притормозили и висят в тех же пятидесяти метрах. "Так и есть, следят. Может, только для профилактики? Нет, не надо себя обманывать: происшествие оборачивается серьёзными последствиями. Что там было в бумаженции? "Санаторий, дерево". Если это действительно адресовано мне, то я догадываюсь, о каком месте идёт речь. А вот что меня ждёт в этом месте и стоит ли мне об этом узнавать - другой вопрос. Кстати, записку видел тот полноватый в джинсах - писатель. Я всё-таки вспомнил, где его видел - пару раз в одной из телепередач, куда его приглашали. Говорил оба раза интересно, поэтому запомнился, жаль, ничего из его книг не читал. Помнится, во второй передаче писатель рассуждал о судьбах российских интеллигентов, и мысль его одна запала, банальная, в общем-то, мысль, что называется, общее место, но всегда ждёшь, чтобы кто-нибудь вышел и сформулировал. Звучит примерно так: "Мы все как-то притихли и ждём, что с нами будут делать дальше, ожидая на зрительской трибуне исхода чужой игры. А ведь десять лет назад сами пытались выйти на сцену".
Теперь стало окончательно ясно, что его "пасут'', и надо было срочно что-то придумать. Надо сделать так, чтобы водила помог, но если ему признаться, мужик может просто испугаться - высадит где-нибудь у поста - и дёру.
- Знаешь, шеф, не получается у меня сегодня оторваться.
- Какие проблемы, командир?
- Да вот, понимаешь, жена с детьми на юге, думал расслабиться, да только хрен. Видишь "волжанку" сзади? Шурин, гад, выслеживает, моя его вчера по телефону накрутила, как пить дать. А он у неё, слышь, всю жизнь на положении подчинённого и так привык к этому состоянию, что любую её просьбу готов исполнить, а если она ещё слезу подпустит: мол, семья может рухнуть… Словом, Сеня взял под козырёк. Его это тачка, узнал на светофоре, хотя, змей, на расстоянии держится. Вот чёрт, а я как раз деньжат сэкономил, гуднуть хотел в приятной компании.
- Сочувствую, командир, оно всегда так выходит. Так что прежде, чем свободу терять, надо прикинуть, стоит ли фарт того.
Водила мельком оценивающе взглянул на Алексея. Лицо того было безмятежным, лишь губы сжались в лёгкой досаде. "Небось, прикидывает, не расколоть ли меня на тысчёнку-другую".
- Если хочешь, можем оторваться от твоего шурина… - минут через пять осторожно процедил водила и помолчал.
- Только придётся отстегнуть.
- О чём речь, договоримся.
- Но шурин-то знает, где ты живёшь. - Знать-то знает, но я могу поехать на дачу, не попрётся же он туда проверять. Сегодня, кстати, выходной... - Значит, так. Я тебя высаживаю возле одного ночного магазинчика, его только вчера открыли.
 - Быстро ты его заприметил.
 - Ага, профессиональный, можно сказать, интерес. Так вот, магазинчик сквозной, другая дверь выходит во двор. Ты даёшь мне штуку, идёшь в него, он такой с поворотом, за поворотом как раз винный отдел продолжается, выходишь во двор и ждёшь меня там со второй штукой. А я рву с места, будто ты уже со мной расплатился.
 - Или будто ты меня решил кинуть. А в натуре-то не кинешь?
 - Обижаешь, командир. Ты там в отделе можешь что-нибудь взять, а я буду во дворе через три минуты. Идёт?
 - Лады, конспиратор, - рассмеялся Алексей. А у самого внутри похолодело: а вдруг у них намерения не только следить? Местечко будет весьма подходящим: пушку в спину и шепотком: "На выход". А на продавца только цыкнуть, он тут же всё забудет. Однако шанс надо было использовать, и Алексей решился.
Трюк с магазином прошёл "на ура", и вскоре они уже поворачивали в пустой переулок. Сзади никого не было. Алексей узнал одно место с проходным двором.
- А вот здесь я соскочу. У меня тут корешок, к которому в любое время можно, если с пузырём. Спасибо, старик!
- Удачно расслабиться, командир!
Через минуту "жигуль" растаял в предрассветном тумане. Секунд двадцать Алексей постоял. Никого. Быстро проскочил проходной двор. Снова никого. А теперь где-нибудь полчаса отсидеться. Однако местечко не слишком приятное, да ещё чемодан в руке. Нет, надо выбираться в самый центр. Уже заметно посветлело. Время, когда даже бандиты спят. Зябко. "Однако с чемоданом надо что-то решать. Неизвестно, какие силы они могут задействовать. Может, уже вся московская милиция ищет "опасного преступника" с его приметами, во всех гостиницах предупреждены портье, и все привокзальные девицы проинструктированы. Ну, это ты загнул, - у страха глаза велики. А с другой стороны, - бережёного бог бережёт. Давай-ка посмотрим, чем можно пожертвовать".
В чемодане была кое-какая одежда с обувью, пара прочитанных книжек, станок  для бритья да зубная щётка с пастой да ещё бумажник. "Так, бумажник заберём, щётку с пастой, станок, зонтик, ещё, пожалуй, кроссовки, еще вот это; всё в большой пакет, а остальным можно пожертвовать", - немного поискав глазами, Алексей узрел мусорные баки и, приподняв крышку одного, запихнул туда саквояж. - Так-то легче".
Подумал немного, снял белый пиджак, рубашку, вынул чемодан, вытащил из него футболку с ветровкой, надел и снова запихнул чемодан вместе с пиджаком и рубашкой. "Ну вот, теперь я похож на дачника, можно подгребать к вокзалу, к первым электричкам, - пришла внезапная мысль. - Да, надо добраться до того места, и чем раньше я это сделаю, тем больше будет у меня шансов", - додумывать мысль до конца не хотелось, главное - начать что-то предпринимать, нельзя оставаться в пассивном состоянии.
Выскользнул, теперь уже налегке, в переулок, оглянулся. "Чёрт!" К помойке метнулся какой-то ранний бомж. "Видел, гад!" Но ничего уже не поделаешь, это первый прокол. "Если через него выйдут на мой след, значит, организация серьёзная. Увидим". Почему-то вспомнился виденный недавно по "ящику" сюжет о людях с подавленной памятью, над которыми ставился (в передаче намекалось - какими-то спецслужбами) медицинский эксперимент. Они становились бомжами и не помнили, откуда они, кто они, кто их родственники. Причём люди были вполне приличные. "Если мой бомж такой, то опасаться нечего. А вообще-то мнительность у тебя, Лёха, разыгралась до неприличия". С этой мыслью Алексей стал прикидывать, как добраться до Белорусского вокзала.

Полянкин (воскресенье, раннее утро)

Полянкин приехал домой на такси почти в пять и, едва раздевшись, упал на диван. "Жутко устал. Буду спать часов до двенадцати, на завтра, то есть, на сегодня, ничего не запланировано. Регина всё ещё в Испании, бывшая - с её нынешним, дети со стариками на даче. К ним поеду завтра, в понедельник, спокойно, без этой суетности выходного дня. Профессия, слава богу, допускает свободный режим. Есть, конечно, контракты с издательствами, и два-три визита на следующей неделе предстоят, но дни и часы ещё буду согласовывать. Когда у тебя есть имя, издатель всегда найдёт возможность пойти тебе на мелкие уступки. Но довольно. Спать, спать".
Однако сон не шёл. Полянкин, промаявшись до полного рассвета, всё-таки встал, принял душ, побрился, заварил себе кофе покрепче, откинулся в кресле и, сделав два обжигающих глотка, стал думать.
Итак, он свидетель. Свидетель чего? Была попытка этого "хорька" там, в казино, пырнуть ножом бородатого. И вот здесь, в самолёте, он тоже присутствовал при неожиданном ударе, постигшем бородача (он был среди подскочивших и - в этом не было сомнения - узнал Полянкина). Обращаться в органы Полянкнн не захотел. Его свидетельства, в общем-то, косвенные, в обоих случаях возможны другие толкования: случайное совпадение, мнительность творческого человека и т.п. Кроме того, одного свидетеля в принципе маловато. "Стоп, а как же охранники?" Тот, что двинул тогда "хорька" по морде, его наверняка запомнил. Впрочем, в самолете рядом с "Бородой" были другие парни. Нет, в любом случае в милицию он не пойдет, не те вре¬мена. Тогда Захаров? Старый сыскной волк подсказал бы правильную линию поведе¬ния, причём искренне, по-дружески. Днём надо будет позвонить. Одно, пожалуй, яс¬но: "хорёк" не пытался его в этот раз преследовать. Вообще, слежки не было, это Полянкин знал точно, потому что всё время смотрел в заднее стекло. А зачем следить? Человек он известный, по телевизору периодически показывают, найти ведь несложно. "Хорёк" такие передачи не смотрит? Значит, вместе с ним есть и такие, что смотрят, не один он, стало быть". Полянкин встал и налил себе ещё чашку. "Хорошо бы найти кого-нибудь из очевидцев и сопоставить наши впечатления. Вдруг этот "хорёк" был возле бородатого во время рейса, - не очень уверенно подумал Полянкин.- Мне бы тогда сообразить и подождать на выходе хотя бы того парня, что вместе со мной тащил бородача. Кого бы найти? Дело безнадёжное. Впрочем, давай думать. Помнишь тех, что сидели спереди справа и, кстати, совсем рядом с бородачом, даму со спутником? Дама была довольно привлекательная, и такое впечатление, что я её где-то видел, я и тогда ещё подумал. На какой-то бомондной тусовке. Постой, постой, ведь я был на её вернисаже прошлой весной в Питере. Гостил тогда у Пашули, а в предпоследний день затащил он меня на это действо. Собственно, художников там выставлялось несколько, человек пять, какое-то направление модное, сейчас не вспомню, я тогда начал обдумывать последнюю свою книгу, ходил сомнамбулой. Но её я вспоминаю. Она что-то такое умное говорила на банкете и так как-то масляно на меня поглядывала. Да, нас познакомили, назвалась она, вспоминаю, Дианой, без отчества, хотя и весьма бальзаковского возраста дама, но из тех, что нравятся мужикам, особенно формы хороши. Да, поговорить нам тогда не удалось, потому что появилась Регина (она была только с самолёта - и сразу на банкет - меня проверять) и утащила меня в бар, причём довольно бесцеремонно, было даже неловко. Ну вот, вроде бы, и всё, больше мы не виделись. Как же я не узнал её в самолете? Впрочем, видел её только сбоку и сзади, ко мне она не повернулась ни разу. Прямо светская львица, знающая себе цену. На банкете она мне показалась более доступной. Очевидно, тут дело в её спутнике: вероятно, серьёзные отношения. Может быть, очередной муж. Конечно, не первый, такие женщины на одном не задерживаются, всегда готовы к новому роману. Так, отлично, найти Диану не составит труда, через того же Пашулю".
Полянкин приободрился от ощущения, что можно что-то предпринять. Сидеть неподвижно в положении загнанной жертвы ("Ну, здесь я сгустил! ") было невыносимо.

Соратники (воскресенье, утро)

Фотографии доставили ещё рано утром. Гуревич и Болченко вошли в кабинет Заикина и остановились возле стола.
- По-моему, это Крагин, помните его? А второй - писатель Полянкин. Думаю, писатель нам пока не интересен.
Гуревич и Болченко взглянули на фото.
- Похоже, он, только с усами. Хотелось бы понять, случайно он там оказался или нет.
- Хочешь сказать, не работает ли он на конкурентов? Что скажешь, Болченко?
- Я не удивлюсь, если окажется, что господин Крагин оказывает некоторые услуги определённым структурам. Александр Дмитриевич совершил тогда ошибку, взяв его к нам. Я, между прочим, был против, его скрытность меня тогда насторожила.
- Брось, Кирюха, ты просто увидел в нём конкурента и тут же начал под него ковырять. Но до сих пор не пойму, чем же ты дожал тогда Митрича? Может, нетрадиционным методом, а?
- Ты за свои намёки, Гуревич, когда-нибудь поплатишься.
- Может, я хочу сделать тебе интересное предложение, ты как?
- Кончайте базар, мужики, не до шуток, надо что-то решать.
- У нас, насколько я понимаю, есть служба охраны, которая, в частности…
- Я сейчас не знаю, кому верить, мне не всё понятно по этой линии. Ситуация в Сочи выглядела с этой точки зрения непонятно. В общем, я потому и вызвал вас, что могу довериться только самым надёжным и старым нашим сотрудникам.
- Уж не хочешь ли ты сделать из нас детективов?
- На время придётся, Гуревич. Вам надо проследить за Крагиным и выяснить, можно ли его подозревать, и если да, то в чём конкретно? И самое, может быть, главное. Что вы думаете об этой записке, уж не ему ли она адресована?
- С чего ты взял?
- Когда-то они с Митричем вместе отдыхали, вот я и подумал…
- Где? - в два голоса отозвались Гуревич и Болченко. Заикин назвал одно из известных санаторных мест в Подмосковье.
- Значит, если он будет пробираться в те края, то это будет означать…
- Что он отреагировал на записку и попытается там что-то найти.
- Если эго так, то он уже сейчас знает, где искать. Есть смысл вытащить из него информацию уже сейчас, не дожидаясь, когда он туда поедет.
- Интересно, каким образом?
- Ну, есть мягкие, а есть жёсткие методы. С учётом того, что за ним могут стоять некоторые силы, с которыми не стоит вступать в конфронтацию, я предложил бы мягкие.
- А если записка адресована тем самым силам и уже дошла до них?
- Тем более нужны мягкие методы, чтобы попробовать это выяснить.
- Так ты, Бол, предлагаешь его купить? Есть у меня нехорошее подозрение, что он попытается сначала понять, что у него покупают, и соответственно назначить цену.
- Нет, купить – это слишком прямолинейно и может оказаться неэффективным, время потеряем. Я бы предложил подложить ему какую-нибудь "конфету"…
- Уж не себя ли? Но он, похоже, не с того куста.
- Скотина ты, Серёга!
- Ну-ну, молчу. Продолжай.
- Господа, бросьте эту вашу пикировку, надо дело делать! Излагайте, Кирилл Витальевич.
- Так вот, Михаил Андреевич, я вспомнил, что он с интересом поглядывал на Леночку Мерцалову, а она у нас с некоторых пор на крючке.
- У кого у нас и с каких таких пор, почему я не в курсе? Мерцалов – член правления нашего холдинга…
- Который последнее время ведёт слишком самостоятельную игру. Александру Дмитриевичу это не нравилось.
- Да, такого он не терпит, но откуда ты-то, Болченко, знаешь?
- Михаил Андреевич, сейчас это неважно, поверьте мне. Скажу только, что по поручению Александра Дмитриевича я предпринял определённые попытки по разработке Леночки.
- Вот, значит, как? Жаль, что я об этом не догадывался.
- Успокойся, Гуревич, ты не в её вкусе. И потом, ты же специализируешься на тех, что попроще, кого можно взять, так сказать, голыми руками.
- Я предпочитаю не руками действовать.
- Понятно, что и не головой.
- А вот здесь ты хамишь, Кирюха!
- Мужики, время дорого. Ну, что Леночка, какие у неё слабые места?
- Леночка наша травкой интересуется, и вообще, иногда позволяет себе богемные штучки. Одним словом, господа, у меня есть на неё небольшое, но достаточно эффективное досье.
- И как оно может сработать?
- Элементарно: если ей объяснить, что оно может попасть в руки её мужа…
- Понятно, потерять такой денежный мешок она никак не захочет. Что ж, попробуй, но почему ты думаешь, что Крагин клюнет? Ну подумаешь, заглядывался, так ведь её ножки нельзя было не заметить. Насколько я помню, Крагин всегда был образцовым семьянином и даже в помыслах…
- Ну, о помыслах может знать только ФСБ.
- Надо попробовать, Михаил, Бол дело предлагает.
- Ну, что ж… Возможно, потребуются расходные…
- Думаю, потребуются, но я пока обойдусь своими деньгами, счёт представлю потом.
- С обоснованием, Кирюха, и приложением квитанций.
- Да пошёл ты!
- Перестань, Гуревич! Только учти, Болченко, времени у нас в обрез. Она хоть в Москве сейчас?
- В Москве. Но слежку за Крагиным надо организовать немедленно.
- Этим займётся Гуревич. У тебя сейчас новая "Ауди", если не ошибаюсь?
- Ты хочешь, чтобы я по всяким закоулкам на "Ауди" ездил? Мне нужна какая-нибудь неприметная "шестёрочка".
- Я потому и спросил. Я тебе "семёрку" дам, у тестя в гараже пропадает, он на ней практически не ездил.

 Алексей (воскресенье, утро)

Алексей сошёл с электрички на одной из станций, близких к Можайску. План его действий постепенно вызрел, но нужно было дождаться темноты. Недалеко отсюда была дача его друга, но он специально вышел на одну остановку позже, предполагая возможную слежку, и теперь шел обратно к Москве лесом, намереваясь навестить Володьку. Он успокоился, потому что стало ясно, что за ним сейчас никто не следит. "Да полно, не слишком ли я накрутил себя?" - подумалось Алексею.
Он вышел из леса на большое поле. Пространство раздалось вширь, развернув замысловатым узором разнообразные сочетания облаков, небосвода и земли: там тучи рукавами опирались на линию горизонта, словно пытаясь притянуть её к себе, там облака взгромоздились огромным сугробом и побежали навстречу, а посреди панорамы вдруг выросла синяя туча (Алексей впервые увидел такую) и через пять минут превратилась в обычную, серую. В воздухе чувствовалось напряжение - собирался дождь. Змеёй убегала вдаль грунтовка, то исчезая, то отблескивая белым. Заморосило. Алексей брёл через поле в направлении десятка разбросанных на его дальнем краю домишек, загребая ногами разбухающую от влаги густую траву. Дождь усиливался, и вот уже запузырились лужи в вытянутой колее, на которую, наконец, выбрался Алексей. Вдалеке сверкнуло, и через минуту протрещал негромкий, пока ещё пробный, гром. Однако, гроза надвигалась быстро. Ветер швырнул в лицо уже целый водяной вал, и бессильный против него зонтик осталось только закрыть за ненадобностью. Одежда Алексея вмиг насквозь промокла, облепила тело; стало зябко.
Домишки придвинулись, но до них оставалось ещё далеко. А гроза уже вовсю хлестала молниями, гром разрывал уши. Алексей вспомнил, о чём ему толковали в детстве (и что он ещё ни разу не делал), и распластался в мокрой траве.
Так прошло какое-то время, и гроза, рыча, играя всполохами, откатилась в сторону. Выглянуло солнце - и сразу стало припекать. На самом верху, чуть не над головой, раскинулась аркой радуга. Алексей встал и, повеселев, начал стаскивать с себя вымокшую насквозь одежду. Выжал, бросил тут же на траву, а рядом улёгся с сам, запрокинув руки за голову, лицом в небо. Ему стало хорошо и легко, и подумалось, как всегда, когда он оказывался на природе: вот она, настоящая жизнь, какой она изначально была дана человеку в единстве с прекрасным и вечным миром. И захотелось ему остановить это мгновение, длить его вечно.

Полянкин (воскресенье, позднее утро)

Полянкин задумался, а затем вывел в углу листа условное пока название:
"Легенда"
"Конь внезапно заржал и дёрнулся вбок. Ранко вцепился в его гриву и огромным усилием осадил. Те, что ехали сзади, тоже остановились, замерли. На другой стороне оврага раздалось ответное ржанье, и Ранко увидел, как сквозь кусты, наполовину скрытые туманом, рванул в сторону от них всадник. Нет, то была всадница. Лишь на несколько мгновений фигура её открылась в просвете между кустами, но Ранко успел разглядеть длинные чёрные волосы, перехваченные бечевой, голые по плечи руки, держащие лошадиную гриву, тунику, доходившую до щиколоток, и связку бус на шее. Всего на миг всадница оглянулась и встретилась глазами с Ранко.
Это была чудесная молодая девушка с чёрными бровями, прямым носом и маленьким полуоткрытым ртом. Между ними было около тридцати локтей, но Ранко своим острым и быстрым взглядом охотника успел рассмотреть и (с этого мига) навсегда запечатлеть в памяти её лицо. Девушка была не из их племени, значит, она была из племени торхов, их врагов, стычка с отрядом которых произошла утром и была неудачной для них: двенадцать воинов погибли, в то время как враги потеряли не более пяти. Ранко был сыном вождя, дозорный отряд находился под его руководством.
- А! - Ранко едва успел выкинуть руку и задеть копьё, пущенное рукой могучего Митко, ехавшего рядом. Копьё пролетело на расстоянии локтя выше головы всадницы и, вонзившись в сосну, звоном наполнило лес.
- Стойте! - приказал Ранко. Воины недовольно придержали рванувшихся было коней.
- Молодой вождь, ты поступаешь не по закону, - заговорил самый старый воин из отряда Ранко, седоусый Сурко.
- Здесь слово за мной. Можешь обратиться к моему отцу, если хочешь оспорить моё право.
- Я так и сделаю, когда мы вернёмся к стоянке, - шум голосов поддержал Сурко.
"Отец поймёт меня", — подумал Ранко. Возвращались к стоянке молча, лица воинов были мрачны.
Столкновения между соседними племенами, оспаривающими обширную долину, протянувшуюся вдоль реки Стрыч с восхода на закат, регулярно происходили с тех самых пор, как сошёл последний снег. Самое крупное произошло десять ночей назад, в самый длинный день, в центре этой долины. С обеих сторон в нём участвовало до трёх сотен воинов. Бились до самых сумерек, то расходясь, то снова сходясь в бою. В топком верховье долины, где вязли кони, схватились врукопашную. Там, на болоте, Ранко был на волосок от смерти, но верный Митко спас его, бросившись на вражеского воина, уже опускавшего свой меч на голову Ранко.
А теперь Митко ехал рядом, молчаливый и недовольный. Конечно, они должны были попытаться либо убить, либо пленить девушку. Тем более, что судя по крупному красному камню в её бусах, девушка могла быть дочерью вождя. Но Ранко уже в тот миг понял, что будет искать встречи с ней, но только не как с пленницей. "Это моя судьба", - решил он.
Вечером у костра вождь, отец Ранко, выслушав Сурко, молча и долго смотрел в глаза сына. Наконец, он заговорил.
- Я понял, что мой сын хочет найти эту девушку. Он поступил верно, потому что она не может быть просто его добычей. Сердце сказало ему, что эта девушка должна принадлежать ему по-другому. Я прав, Ранко?
 - Ты прав, отец.
 - Так вот, пусть Ранко отправляется один на поиски этой девушки и либо погибнет, либо привезёт её в племя и сделает своей женой. С ним не будет никого, он должен это сделать в одиночку.
Да, мудрый отец всё правильно понял и правильно сделал. Племя одобрило его решение, и вот уже Ранко торопит своего коня на закат, приближаясь с дальней стороны к основной стоянке торхов. Ему пришлось потратить три дня, чтобы объехать огромное болото, но зато теперь он мог рассчитывать на то, чтобы незаметно приблизиться к стоянке.
Лана увидела Ранко на закате, когда верхушки деревьев окрасились розовым, а лес начал погружаться в сумерки. Она зачерпнула холодной воды из родника и поднесла её ко рту. В этот момент она и увидела вышедшего из-за дерева высокого юношу с длинными светлыми волосами и синими глазами – и сразу узнала, потому что уже несколько дней постоянно думала о нём и, закрыв глаза, мысленно видела это лицо, казавшееся ей прекрасным.
Она не сказала тогда отцу о встрече возле жёлтого оврага, к которому она ездила за тёплым солнечного цвета песком. Она хорошо слышала и видела лес, и всегда была готова к внезапной встрече, умела не выдать себя. Но в тот яркий жаркий день её мысли, казалось, оторвались от земли и улетели вместе с теми быстрыми и мягкими облаками, что плыли белыми бурунами в бездонной синеве. Она слишком поздно увидела тех всадников, несомненно, из племени их врагов. Впереди ехал этот юноша на вороном красавце-коне. Она едва успела унестись, почувствовав затылком летящее в неё копьё, но оно пролетело, к счастью, выше. Обычно с такого расстояния воины стерхов не промахиваются... И ещё она успела на миг обернуться и встретиться глазами с юношей. "Но почему они не пустились в погоню?"
И вот юноша из вражеского племени приближается к Лане, а она выпрямилась и глядит на него, не пытаясь ни бежать, ни выхватить кинжал.
Юноша подошёл, взял её за руку, и сказал:
- Я пришёл за тобой. - Я ждала тебя, - ответила Лана, и они пошли к его коню.
- Стой, Лана! - на опушку выехал её отец, вождь торхов Ярл.
- Я запрещаю тебе уходить с ним!
Трое всадников, что были с Ярлом, разделились: двое поскакали на перехват, третий вместе с вождём устремился прямо на Ранко и Лану. Внезапно Ранко выхватил короткое копьё и сильно и резко бросил его в Ярла. Копьё пронзило тому горло, и Ярл рухнул навзничь. Лана пронзительно вскрикнула, а всадники остановились как вкопанные. Ещё один взмах - и другое копьё так же пронзило горло воина, ехавшего с Ярлом.
- Ты моя, бежим! - Ранко в несколько бешеных скачков приблизился к коню Ярла и перебросил на него Лану. С застывшим от ужаса лицом Лана обернулась на мёртвого отца, но подчинилась Ранко, сдавила ногами бока коня и поскакала прочь - за новым властителем её судьбы. Те двое вскоре отстали.
Они долго молчали, не прикасаясь друг к другу.
- Куда мы так долго едем? - наконец спросила она на третий день.
- Мы должны уйти далеко от наших племён и начать новую жизнь вдвоём, одни. Я не хотел получить тебя как добычу в бою, я хотел завоевать твою любовь. И ещё. Тебе закрыта дорога в родное племя, значит, и я не могу вернуться в своё. Мы должны быть в этом равны. Я прошу, чтобы ты простила меня за смерть твоего отца: судьба не оставила мне выбора, но она же и соединила нас.
- Да, так было угодно духам судьбы, они водили твоей рукой. Я буду твоей женой. - Лана подошла к Ранко и положила руки на его плечи".
Полянкин закрыл тетрадь, распрямился и выбрался из-за стола. Замысел новой книги ещё не вполне раскрылся ему. Но интуитивно ясной была его связь с произошедшими событиями. Ему казалось, что они подчинялись какой-то глубоко скрытой пока от него логике.

Диана (воскресенье, середина дня)

Телефон зазвонил, когда Диана уже выходила из ванной. Не одевая халата, она поспешила в комнату, каким-то образом почувствовав важность для неё этого звонка. Телефон был настойчив, и Диана успела добежать.
- Алло, я вас слушаю.
- Здравствуйте, Диана Викторовна! Я - Полянкин Игорь Валентинович, нас знакомили в марте прошлого года в Питере.
Возникла пауза. "Уверен, что я его помню? Другой добавил бы: "Возможно, вы меня помните". А я действительно помню, как будто больше года ждала его звонка. Но почему только сейчас?" - мысли быстро пронеслись в голове Дианы. На том конце провода ждали.
- А почему вы думаете, что я и есть Диана Викторовна? Ведь вы мне, кажется, ни разу не звонили, а тогда в Питере мы не успели поговорить. Ваша подруга очень ревнива. Случайно, она не держит трубку на параллельном аппарате?
- Извините, я должен был сразу сказать. Я узнал ваш телефон у Павла Монастырского, вы его знаете.
- А почему он дал мой телефон без моего разрешения?
- Видите ли ... - Полянкин замялся. Пашуля действительно предлагал прежде спросить разрешения, но время было дорого. "Я улажу все неловкости, поверь, дело тут не совсем личное. В общем, потом объясню, сейчас не спрашивай", - настоял тогда Полянкин.
- Ладно, не будем выяснятъ, я это не серьёзно. На самом деле мне приятно, что вы позвонили.
Голос Дианы приобрёл мягкие интригующие интонации. Голос был ее оружием в борьбе за успех у мужчин, которой она придавала большое значение, даже не меньшее, чем творческим успехам. А может быть, и большее. Может быть, ее творчество тоже должно было способствовать этому успеху?
- Мы с вами летели на одном самолете.
- Вот как! Но я вас не видела.
- Я сидел чуть сзади и сбоку. А потом, когда оказывал помощь тому толстяку, находился к вам спиной.
- Так вы были одним из тех мужчин, что помогали вытаскивать эту тушу? Боже, какой неприятный эпизод - и в самом конце полета. Впрочем, что я? Человек ведь пострадал. Он ведь потерял сознание, что с ним?
- Вероятно, инфаркт. У меня есть к вам разговор, связанный как раз с этим эпизодом. Не хотелось бы по телефону. С другой стороны, вправе ли я?
- Я вижу, вас что-то тревожит. Конечно, я готова с вами встретиться. Давайте договоримся.
- Что, если сегодня вечером? Часов в семь.
- Идёт, но лучше попозже, часиков в девять, хорошо?
- Конечно, а каким временем вы будете располагать?
- О, об этом не беспокойтесь. Сегодня я свободная женщина.
Они договорились, что Полянкин будет ждать её на одном заметном месте в центре города, и они зайдут куда-нибудь посидеть-поговорить.
- Игорь… Могу я вас так называть?
- Да, конечно.
- А меня называйте просто Диана, без отчества. Игорь, давайте договоримся, что каждый платит за себя.
- Вы что, считаете меня голодающим студентом? Слава богу, у меня не так давно вышла книжка, и тираж неплохо расходится. Ни за что! Я вас приглашаю. А выбор заведения могу предложить вам.
- Ну что ж, будь по-вашему. До встречи!
- До встречи!
Диана положила трубку. Правильно ли она вела разговор, не поставила ли Игоря в неловкое положение? Он мог бы всерьёз обидеться, тогда это была бы непростительная ошибка. Ведь не известно, какие у него финансовые обстоятельства. И потом, она страшно не любила, когда мужчина, ограниченный в средствах, сидел как на иголках, с ужасом думая, хватит ли денег оплатить запросы спутницы. Но здесь, кажется, всё в порядке, возмутился он вполне искренне, так что можно будет предложить один интимный кабачок, недавно ею обнаруженный, он ведь предложил ей самой сделать выбор. Там дороговато, но зато обстановка весьма сближает. Усмехнувшись, Диана встала и подошла к большому зеркалу, разглядывая свою обнажённую фигуру. Да, взгляду есть, на чём остановиться. Но это, конечно, не сразу, он не из тех мужчин. Кроме того (по рассказам Светки, которая бывает с Полянкиным на одной тусовке) он слишком привязан к этой своей попрыгунье. Красивая стерва, ничего не скажешь, и наверняка бесподобна в постели.
"Господи, что это я? - проснулся в Диане внутренний голос. - А как же Виктор, у меня же с ним прекрасные отношения, я ведь действительно люблю его".
"Просто тебе захотелось одержать ещё одну маленькую победу, - откликнулся другой внутренний голос, - добавить перцу в твою пресноватую жизнь, вот и всё. А такие вещи, как верность, преданность до гроба и прочее - не для тебя, ты же прекрасно это знаешь, да и Виктор это знает. Тебе повезло, что иногда (но не часто, конечно!) он способен просто закрывать глаза на твои закидоны. Тебе действительно пора взбодриться. Достойный объект попадается не каждый день".
Диана довольно улыбнулась и стала думать, в чём она пойдёт на это свидание. "Не свидание, а деловая встреча. Вздор, какая там деловая встреча, просто человек нашёл подходящий и даже изящный предлог. А его волнение - другого рода, мы знаем, какого".

Полянкин

Положив трубку и поглядев несколько минут в окно, Полянкии открыл тетрадь и добавил к начатому тексту ещё несколько абзацев. Идея замысла начала смутно обозначаться.
"Прошло лето, и осень прошла, а зиме ещё долго предстояло сжимать своей ледяной лапой небольшую речушку, на берегу которой, на небольшом пригорке, окружённом с трёх сторон непроходимым лесом, устроил свою землянку Ранко. Посреди землянки в яме горел костёр, дым от которого выходил через отверстие в крыше. Он же вместе с двумя лучинами давал освещение тесному помещению. Для хранения мяса Ранко устроил яму, выложенную снизу большими глыбами льда. Сверху мясо прикрывали такие же глыбы да несколько пригнанных друг к другу брёвен, засыпанных ельником. Чтобы добраться до мяса, надо было изрядно потрудиться. Обложенное льдом, оно не распространяло запаха, да и подходы к хранилищу Ранко обезопасил капканами, о которых знала и Лана, но бёз Ранко она в ту сторону не ходила,
Сейчас Лана лежала на шкуре убитого ещё летом огромного бурого медведя, положив руку на свой округлившийся живот. Ребёнка они ожидали к сходу снега. Ранко сидел подле неё, неутомимо заостряя большой каменный топор, которым приходилось пользоваться ввиду отсутствия железного. Ему предстояло много работы по вырубке леса. Пока зима, надо срубить несколько больших деревьев, разрубить их на брёвна и на еловых лапах по снежному настилу сволочь к реке. Чуть ниже по течению реки можно будет устроить небольшую запруду. И, кроме того, нужно было выдолбить хороший чёлн. Так что работы было много.
Обо всём этом думал Ранко, когда внезапно услышал протяжные звуки, похожие на волчий вой. Но звуки издавали не волки, это Ранко знал точно. С самого раннего детства он мог различить любой звук леса, но эти звуки не принадлежали лесу. Их мог издавать только человек. Осторожно Ранко вылез из убежища - и сразу увидел его. Впрочем, человек не скрывался. Он стоял на другом берегу реки, сложив руки ладонями, и смотрел в сторону Ранко. Ранко вспомнил, что так делали шаманы из дальних племён, живших за большим озером. Вглядевшись, Ранко увидел, что человек был стар, и на груди у него, точно, висели шаманские амулеты. Шаман поднял руку в знак приветствия, Ранко ответил ему поднятием своей руки. Шаманы ходили одни, и Ранко не опасался внезапного нападения. Через некоторое время он уже угощал шамана мясом и мятным отваром в своей землянке".
Полянкин закрыл тетрадь и снова уставился в окно.

Лена (воскресенье, середина дня)

- Ленок, приветик!
- Аська, это ты? Как я рада тебя слышать, куда ты пропала?
- Я повторила прошлогодний маршрут на острова. Помнишь, где мы с тобой познакомились, солнышко?|
- Ещё бы, мы классно провели тогда время! Ну, рассказывай! Ты с кем ездила?
- Солнышко, я хочу тебя повидать и всё-всё тебе рассказать при встрече. Приезжай сегодня ко мне вечером, я одна.
- Котёнок, а это не опасно? Что-то голосок у тебя очень томный.
- Опасно, киска, но ты ведь любишь маленькие приятные опасности. Я хочу тебе показать один прелестный костюмчик, из тех, что тебе так нравятся.
- Киса, перестань, а то я не доживу до вечера. Приеду к тебе часиков в семь – восемь. Целую, пока!
Лена положила трубку, мечтательно подняла и согнула в колене свою роскошную длинную ногу, обтянутую чёрным капроном, ласково провела по ней пальчиками от ступни до бедра и улыбнулась. Из состояния мечтательной неги её вывел сигнал мобильника.
- Алло, Еленушка, здравствуй, красавица.
- Кирилл, ты? - Вот уж кого ей не хотелось сейчас слышать. От их свидания у неё осталось какое-то гадливое впечатление и ожидание чего-то неприятного, что непременно должно было произойти вследствие этой дурацкой встречи. Второй она избегала, как могла. Может быть, предчувствия стали оправдываться?
- Кирилл, мне сейчас некогда, я убегаю, нужно отвезти ребёнка к маме.
- Ты уже знаешь, что у нас произошло?
- Да, да, Эдуард мне рассказал, это ужасно, но разве некому будет взять бразды правления в руки?
- Например, твоему Эдику?
- А почему бы и нет? Слушай, ты ведь звонишь на сотовый, а его у меня вот-вот отключат, я ещё не проплатила очередной аванс.
- Ты сейчас где?
- Еду в машине. Хочешь, чтобы я врезалась в своем новом "Порше"? Эдик меня тогда убьёт, если я из него живой выберусь.
- Врёшь, ты сейчас сидишь дома, твой домашний был только что занят. Это во-первых. А во-вторых, Эдик тебя убьёт за другое.
- Что ты хочешь сказать?
- Ты действительно хочешь это узнать? Тогда удели мне полчасика, в том рыбном ресторанчике, надеюсь, ты понимаешь, о каком ресторанчике я говорю?
- Господи, ничего я не понимаю. На что ты всё намекаешь, какой рыбный ресторанчик?
- Где ты встречалась неделю назад с тем красавчиком Рубеном, а потом вы поехали в гостиницу, сказать, в какую?
- Мерзавец, ты что же, за мной следишь?
- Да, дорогая, и собрал довольно интересную информацию. Вот её мы и обсудим в том вышеупомянутом заведении. Тебе не стоит что-либо предпринимать, да ты без мужа ничего и не сможешь, но это не тот случай, когда ты могла бы к нему обратиться. Эта информация, Ленок, будет уничтожена в обмен на одну твою услугу.
- Господи, уж не хочешь ли ты, чтобы я что-нибудь украла у Эдика?
- Будет тебе, ты что так перепугалась? - Болченко рассмеялся. Его слегка фальшивый, неприятный смех невыносимо долго раздавался из трубки.
- Приезжай, обо всём поговорим. То, что ты сделаешь, напротив, может весьма усилить позиции твоего благоверного. Кроме того, может быть, ты даже получишь удовольствие от своей услуги. Даже наверняка получишь. И наконец. Компромат на тебя будет нейтрализован аналогичным компроматам на твоего мужа, которым я располагаю и которым расплачусь с тобой за твою услугу.
- Господи, час от часу не легче. У Эдика бабы? Говори!
- Не только бабы. Впрочем, до встречи. Итак, я жду тебя ровно через час в том самом ресторанчике. Придёшь?
- Приду. - Расстроенная, чуть не плача, Лена отключила сотовый и бросилась лицом в подушку, затем вскочила и в истерике бросилась в ванную. Лишь через четверть часа при помощи контрастного душа ей удалось прийти в себя.

Алексей (воскресенье, вечер)

Алексею пришлось немного поплутать, прежде чем он нашёл Володькину дачу. Подойдя к калитке, столкнулся с ним нос к носу. Вот это удача! Он не был уверен, что Володьку удастся застать.
- Володь, привет!
- Алексей, каким ветром? Здорово!
- Второй день холостую, свободен, А какие погоды! На рыбалку зазывал?
- Ты что, в самом деле? Это мы организуем без проблем. Давай, заходи!
- А вот и реквизиты рыбака. - Алексей достал из полиэтеленовой сумки бутылку водки и две банки шпрот. - Остальное, надеюсь, у тебя найдётся.
- Вот это правильно! Подожди, я сейчас мигом чего-нибудь горяченького сварганю, а завтра мы с тобой славную зорьку отстоим.
- Володь, я насчёт рыбалки не совсем всерьёз, я сейчас с нашей дачи возвращался, вот по пути захотелось навестить старого приятеля. Часа через три отбуду в Москву, на завтра есть дела.
- Ну, как знаешь, жалко. Ну заходи, чего топчешься, посидим-поболтаем.
- Да, давненько нам с тобой болтать не приходилось, я уж соскучился.
- Давай, давай, проходи. Слушай, пока я тут варганю, можешь на пруд сбегать, помнишь, где? Вода изумительная, я только что окунулся.
- С удовольствием. Я мигом.
Алексей вернулся через четверть часа.
- Ну как, полюбовался зорями, романтик? Как вода - класс?
На столе уже всё было - просто и со вкусом и ещё с особым холостяцким уютом, который умел создавать Володька. В центре, естественно, она, наша русская царица-матушка с красной этикеткой, вокруг неё, как водится, служки-закуски, и тоже всё наши, родимые: обе вскрытые банки шпрот, дымящаяся отварная картошка, блюдце с маслом, зелёный лук, салатец из огурчиков и помидорчиков, к нему чашка сметаны и выложенные аккуратно на тарелочку кружочки розовой копчёной колбаски, с краю - здоровенная тарелка с хлебом.
- Ты чего столько хлеба напахал?
- А ты когда-нибудь без хлеба что-то ел? Не первый год, кажется, знакомы,
- Я сейчас себя стал ограничивать и ем только чёрный. Худеть надо.
- Худей, а по мне, от еды надо удовольствие получать, а не только сытость.
- С каких это пор так рассуждаешь? Ты ж всегда был неприхотлив.
- Одно другое не исключает. Ну, давай сразу махнём, ты извини, я себе стакан побольше взял.
- Да знаю я твои привычки: на первом махе почувствовать, осознать, так сказать, желудком и головой, корочкой принюхать. За встречу!
Выпили первую, Алексей навалился на закуски, Володя поддел вилкой одну шпротинку, попросив разрешения, достал сигарету, затянулся, и, откинувшись на спинку видавшего виды стула, приготовился к разговору.
- Ешь, ешь, ты голодный. - Затянулся, помолчал. - Ты, Алексей, мне вот что растолкуй. Вот вроде бы демократия должна выталкивать на поверхность людей, озабоченных благом общества. Так?
- Ну, вроде бы. Я бы добавил, что демократия только позволяет обществу увидеть таких людей, если они вообще в нём есть.
- Согласен, но вот что хочу сказать, э-э-э, где они? Ну, были у нас лет десять назад Сахаров, Попов с Афанасьевым, ещё несколько, которых я называть не буду. - Володька явно нащупывал предмет для спора.
- Вероятно, прежде, чем думать о всеобщем благе, нужно решить все свои собственные проблемы. Возьми тех, кого ты назвал. Как личности они полностью состоялись, в своём деле достигли вершин и признания, семьи их были защищены и обеспечены, по крайней мере, безусловной поддержкой на Западе. При этом сами они могли испытывать житейские тяготы, физические страдания... но тылы их были защищены.
- В целом твоя мысль понятна. Ты хочешь сказать, что таких людей мало по определению, что весь их запас исчерпан. Но всё же. Должны быть люди, действительно организующие процесс - и управляющие этим процессом. Если это не выдвиженцы общества, которых мы видим, знаем, то тогда… Я возвращаюсь к нашему последнему разговору: есть люди, которые изначально решают глобальные задачи. К демократии это, оговорюсь, отношения не имеет.
- Вспоминаю наш разговор. Люди, которые управляют, так сказать, человечеством? Каста тайных руководителей? Не знаю, скажу только то, что говорил и в прошлый раз: намёки на это какие-то есть, рассуждения, но конкретных и однозначных фактов, как я понимаю, нет - одни предположения.
- А прямых фактов и не может быть, только косвенные.
- Это предполагает слишком глубокую законспирированность членов твоей гипотетической касты. Но если она существует столетия, то странно, что никто из них не проговорился.
- Может быть, проговорился, но тем, кто получил информацию, быстренько рот заткнули. Каста (лучше сказать - клика) способна быстро и эффективно реагировать на любую утечку. В ней всё продумано до мелочей - отлаженный столетиями механизм.
- Слушай, Володь, для таких разговоров надо времени побольше.
- Так оставайся, куда рвёшься, я сейчас схожу ещё пузырь возьму, а ты встанешь завтра утречком пораньше.
- Не, терпеть не могу ранние побудки, до одиннадцати я вообще не человек.
- Давай сейчас эту допьём - и "чайковского". Если будет возможность, я к тебе в следующую субботу нагряну. Вот тогда посидим, поговорим с толком.
- Конечно, приезжай, всегда тебе рад. Я здесь ещё две недели просижу, у меня отпуск. Я тебе такую рыбалку организую!
- Вот давай за это и выпьем на посошок.
Почаёвничав, поговорив о погодах-природах, Алексей стал собираться - уже темнело. Володя вызвался проводить до станции. Билет Алексей взял до Беговой, а вскоре показались в сгустившихся сумерках два жёлтых глаза электрички.
…Володя посмотрел вслед удаляющейся электричке и глубоко задумался, вбирая в себя запах летней сырой ночи. Осознав полностью своё душевное состояние, двинулся на огоньки пристанционной деревеньки. Рядом послышались голоса:
- Ну что, баб Мань, никак не дождёшься своего Василия?
- Никак, Петруня, не дождусь. Должно, так и помру.
- А ты что же, помирать собралась?
- Дак пора, мой-то уже, считай, восемь годиков, как на погосте прописался. А давеча мне снился, всё звал куды-то. Знамо дело, куды звал. В могилку, значить.
- Ну, ты эт погоди маленько. Поживи ещё годков пять. Твоему-то всё равно, сколь ждать, ещё подождать может. А годков через пять, может, и Василий твой освободится. Щас, знаешь, как: под амнистию могут выпустить.
- Нет, мово Ваську не выпустють. У его никаких таких заслуг нету, самый, что ни есть, забубённый, пропащий он.
- Ну, ежели по болезни, туберкулёз там…
- Господи, окстись, Петруня! Я уж лучше тады без его в могилку сойду.
Володя вышел из темноты, подошёл. Бабку эту он знал, подторговывала она водочкой, всегда про запас держала. В деревеньке не было магазина, и многие прибегали к её запасам, в том числе и Володя.
- Здорово, Парфёновна!
- И вы здравствуйте. Должно, за водочкой ко мне? Найду. Вам чекушку или поллитру?
Володя задумался. Будто вскипело что-то в груди. То ли грусть о скоротечной жизни, навеянная разговором старухи, то ли навеянные этим же разговором думы о своём непутёвом сыне, то ли ночь, непроглядная и безнадёжно-мокрая, то ли грязь расейская непролазная… Нет, чекушкой не обойтись!
- Давай, Парфёновна, поллитру.
Старуха вынесла бутылку, Володя расплатился. Назад он пошёл по дальней тропинке, через овраг и поле, вбирая запахи и запрокидывая голову вверх на открывшийся кусок чёрно-звёздного неба, и думы его переместились на то, что июльская ночь всё же чудо как хороша, что пока всё это есть, хочется жить. И так вдруг ему хорошо стало, что уж и водку пить расхотелось, и решил, что не будет пить её сегодня, а будет думать, как с ним часто бывало, о вопросах мироздания и глобальных проблемах.

 Полянкин (воскресенье, вечер)

Полянкин думал о другом, Диана вовсе не занимала его мысли. "Стоит ли во всё это влезать? Ну, предположим, мои подозрения небеспочвенны, не плод плохого настроения и невнятных страхов, предположим, я получу какие-то подтверждения. Диана - художница, женщина наблюдательная. Так вот, что дальше-то делать? Ну, хорошо, посоветуют мне не влезать в это дело, ведь я не сомневаюсь, что совет будет именно таким, быть может, затем он мне и нужен - чтобы подкрепить, обосновать собственное малодушие. Решение принимать мне одному - вот что я должен осознать. То, что здесь криминал, я внутренне не сомневаюсь. Видимо, идёт какая-то борьба, и в этой борьбе появилась очередная (или первая?) жертва. Борьба жестокая, ненужные свидетели будут устраняться. Очевидно, сделать вид, что я ничего не понял, не удастся. Если от меня не последует каких-либо действий, то заинтересованные лица могут истолковать это как жест моего гарантированного молчания. Это даёт шанс, что меня не тронут. Но будет ли уверенность у меня самого, что в какой-то момент кто-то из них не примет решение о моём устранении - на всякий случай, ведь я всё-таки писатель, публицист, вдруг мне захочется когда-нибудь об этом взять - и написать. Да и любой человек может годами хранить молчание, а в самый ненужный момент вдруг заговорить. Это одно. А второе ещё сложнее. Придётся жить с ощущением своего подленького малодушия. Кто знает, сколько ещё жертв в их списках, сколько людей живут сейчас в ожидании исполнения своего приговора, о котором они могут ничего и не знать или только догадываться. А их близкие, которым суждено вскоре пережить потерю? И третье. Доколе? Доколе мы все, как убойная скотина, будем жить, молча и покорно ожидая, что с нами будут делать завтра, послезавтра и молить бога, что всё как-нибудь уладится, утрясётся, образуется, и нам нужно только дождаться, дожить, сохраниться? "
Полянкин откинулся в кресле, закрыл глаза и так сидел несколько минут, ни о чём не думая. Затем заставил себя встать, подошёл к шкафу, налил себе немного коньяка, выпил и опять сел в кресло. Остаётся, пожалуй, один выход. Пока ещё остаётся. "Соберу побольше информации и напишу статью. Есть ещё пара газет, где её смогут опубликовать. Это будет и самозащита и предупреждение тем, приговорённым.
Свободная пресса, пока ещё свободная, хоть отчасти свободная - вот единственное, что мне поможет. Но ждать нельзя. Опередить, а их бдительность усыпить. И никого не подставить. Вот, вкратце, план действий, и к чёрту советчиков, решаю сам".
…Часом позже Полянкин  и Диана встретились в условленном месте. Теперь они сидели в ресторанчике, который так понравился Диане.
- Да, я обратила внимание на этого маленького неприятного субъекта, но он подошёл позже, когда Пронин (я ведь его знаю) уже лежал, и его пытались вытащить, в том числе и вы. Вы думаете, это покушение, а маленький субъект - исполнитель? Хотите меня привлечь в качестве свидетельницы? Должна вам сказать, уважаемый Игорь Валентинович, что на меня в этом качестве рассчитывать не нужно.
- Ну что вы, Диана Викторовна! Даю вам слово, что никоим образом даже не упомяну о вас. Но меня этот случай задел гораздо больше, чем вас. Я в некотором роде стал дважды свидетелем. Впрочем, не буду вас посвящать, возможно, это мои фантазии, и я вскоре в них разберусь. А вот уж поскольку вы оказались знакомы с Прониным (я правильно назвал фамилию?), - расскажите мне о нём, пожалуйста.
- Всё, что знаю?
- Если вас это не затруднит.
- Ну, это меня не затруднит, тем более, что и рассказывать особенно не о чем.
Диана поведала то немногое, что знала: Пронин финансист, кажется, банкир, принимает определённое участие в деятельности нескольких фондов, в том числе художественного, на помощь которого она рассчитывала и по этому поводу имела короткий разговор с Прониным на фуршете. К сожалению, теперь, видимо, её надеждам не суждено сбыться, а они тогда появились: Пронин проявил заинтересованность и приглашал к нему как-нибудь заехать - "Да вот его визитка". Вроде бы он занимается и политикой. Во всяком случае, возле него она заметила двух-трёх известных политтусовщиков. Вот и всё.
- Спасибо, Диана Викторовна, могу ли я переписать телефоны с визитки?
- Пожалуйста. Да забирайте её. Если вдруг Пронин оживёт, (а такое возможно, ведь он только в коме?), и мне захочется ему позвонить, я позвоню прежде вам, ведь вы не против?
- Ну что вы, Диана Викторовна.
- Давайте просто Диана, ведь мы об этом уже договаривались, помните?
- Хорошо, а я просто Игорь. Я помнил, но мне было как-то неловко.
- Игорь, может быть, нам пора выпить за знакомство, ведь первое (в Питере) - не в счёт?
- Согласен, за знакомство, пусть и по столь неприятным обстоятельствам.
Выпили шампанского. Повисла пауза, её нарушила Диана.
- Эти обстоятельства вас очень тяготят, Игорь? А если попробовать от них отвлечься на сегодняшний вечер?.. В этом вечере есть своя музыка, вам не кажется? Этот мелкий тёплый дождик, дом с мезонином напротив - отголосок ушедшей эпохи… Я так люблю это место.
- Вы говорите языком художника.
- Да, мне когда-то хотелось написать этот уголок Москвы, я тогда неожиданно увлеклась пейзажем.
Разговор не очень складывался, и было видно, что Полянкин поддерживает тему больше из вежливости. Диана почувствовала облегчение, когда он, наконец, догадался пригласить её на танец. Они медленно вращались в пространстве, ограниченном невысокой эстрадой и столиками, излишне громкая музыка не давала возможности продолжить разговор, и это было кстати. Молчали, приглядываясь друг к другу, но всё ещё избегая смотреть в глаза. Вот он привлёк её ближе к себе, и она не отстранилась
Это действовало на мужчин всегда безотказно: почувствовав её большую грудь, Полянкин почти мгновенно преобразился, словно через него прошёл ток. Он взглянул ей в глаза и сделал попытку коснуться губами её щеки.
"Ну нет, на простую и лёгкую победу тебе не стоит рассчитывать". Едва заметно Диана отстранилась, посмотрела ему в глаза и рассмеялась.
- Игорь Валентинович немного повеселел?
Он улыбнулся.
- В самом деле. А не выпить ли нам ещё? И, кстати, почему "Игорь Валентинович"?
Они оба почувствовали, что какая-то преграда между ними исчезла (хотя остались другие), им стало легко и свободно. Теперь уже Полянкин взял нить разговора в свои руки.
- Диана, знаете, о чём я думал последние дни? Вам не приходилось замечать, что люди, желая того осознанно или чисто инстинктивно, сооружают для себя в жизни некие декорации? Ну вот, например, если взять женщину, для неё такой декорацией может быть её муж, точнее, положение мужа, его успехи на том или ином поприще. И вот жена какого-нибудь крупного начальника или, скажем, олигарха, со временем не мыслит себя иначе, как женой начальника, и всех своих знакомых, родственников приучает смотреть на себя именно как на жену начальника, она тем самым приобретает какой-то ореол, что ли, атрибут…
Полянкин замолчал, как бы раздумывая, стоит ли продолжать.
- Игорь, говорите, пожалуйста, я хочу послушать вашу мысль.
- Так вот. Бывает, что люди строят декорации из своих детей, особенно, если у ребёнка вдруг в детстве обнаруживается какая-то способность или даже талант. У меня вертится какой-то вопрос, недопонимание, которое я затрудняюсь правильно сформулировать. Может быть, так: хорошо это или плохо, когда мы воспринимаем людей через их декорации или, если угодно, маски? А что будет, если человек лишится своей маски? Конечно, какая-то маска-декорация останется: "жена бывшего большого начальника"… Нет, даже не это. Я, признаюсь вам, Диана, думал о личном, о своей матери. Мне тяжело всегда было сознавать, что она скрывается в своей декорации от меня, своего сына, что есть какая-то правда, которую она никогда мне не раскроет.
- И это разделяет вас, удаляет друг от друга?
- Да, в наших отношениях мало искренности… Но довольно, давайте выпьем по бокалу.
- За понимание, которого нам так не хватает?
- Именно. И пойдём гулять. Или вы спешите? Да, ведь вас ждёт дома муж, это я тут холостую.
Диана рассмеялась.
- Муж, как в анекдоте, в командировке. Но это не намёк. А прогуляюсь я с вами, Игорь, с удовольствием.
Они вышли на улицу. Город неторопливо погружался в летние дождливые сумерки. Не так давно отгремела и откатилась гроза, оставив на память о себе большие лужи и тёплый моросящий дождик.
- Какой замечательный воздух! - Диана раскрыла зонтик, взяла Полянкина под руку и сделала шаг со ступеньки на мокрый тротуар.

Алексей (воскресенье, ночь)

Двери разошлись в стороны, и Алексей шагнул в черноту. Отпрянул к перилам, подождал, пока не скрылась электричка и последний сошедший с неё пассажир не оставил платформу. "Вроде тихо, да и откуда здесь взяться преследователям, они там ждут, возле санатория. Теперь к делу. План принят, и действовать нужно быстро". Соскочил с платформы, и, отделившись от тропы, неслышно юркнул в лес. "Чёрт, а как же не сбиться с пути, ни звёзд на небе, ни компаса, тьма кромешная, а пробираться к реке нужно через лес. Сделаю так. Пру всё время прямо, перпендикулярно платформе, препятствия обхожу по схеме: два шага влево, два прямо, два вправо, сквозь кусты продираюсь напролом. К реке должен выйти, до неё километра два, а поворотов она здесь не делает".
Отклониться, однако, пришлось, но часа через полтора выбрался-таки Алексей на берег реки: сначала лес оборвался, потом почувствовал её дыхание, а уже затем услышал её негромкий шелест. Несмотря на сырость, ночь была тёплой, какой бывают в Подмосковье ночи только на самом пика лета. Разделся, сложил вещи в большой полиэтиленовый пакет с тремя вложенными пустыми двухлитровыми пластиковыми бутылками (для плавучести), шагнул в воду и поплыл, выставив вперёд руки с пакетом и по-лягушачьи отталкиваясь ногами.
Река легонько подхватила и понесла его. Переждав первую минуту холода, Алексей обвыкся, выправил на стремнину. Большими тенями-глыбами зависли два высоких берега. В просвете туч показалась мертвенно-бледная луна и залила поверхность реки белёсыми бликами. "Некстати она", - подумалось Алексею. Но раскрывшийся мир заворожил, и нахлынули воспоминания.  Ведь эти места связаны с его детством и юностью. Вон тот пригорок и бегущая с него тропинка. Сколько раз касались её поверхности подошвы его детских сандалий… А вот здесь, под тропинкой, был "лягушатник" - деревянный такой загончик в воде с прогнившими досками; но сейчас его нет. А где-то здесь должны быть родники.
Всё - родные места скрылись за поворотом реки, течение проволокло Алексея животом по водорослям на мелководье ("здесь был брод" - мелькнуло), и уже надвинулся пешеходный мостик - и остался позади, "А сейчас - внимание, скоро будет нужный мне берег, перед ним река делает изгиб, не пропустить бы его, выйти нужно до поворота. Ну, кажется, он. Теперь - ближе к берегу - и тихо: не дай бог, заметят. Хорошо, луна вовремя скрылась в тучах. Сейчас это кстати. Пора прибиваться".
Алексей зацепил рукой за нависшую ветку старой ивы, перебирая, подтянулся к берегу, огляделся, прислушался и, ничего подозрительного не услышав и не увидев, быстро вылез, вытерся тёмным полотенцем, одел всё сухое, сверху - предусмотрительно взятый тёплый свитер: надо согреться.
Дерево он нашёл быстро. Удачно придумано: это дерево — не какой-то кряжистый дуб на одиноком утёсе. Об этом дереве мог догадаться только он: именно в него тогда, зимой, он въехал на лыжах и набил себе огромную шишку. Со стороны его наезд выглядел весьма забавно: перед тем, как врезаться, какое-то мгновение он балансировал на одной правой лыжине. Митрич тогда вволю отсмеялся, но помог, скрепя сердце ("Последняя бутылка!"), сделать водочный компресс. На следующий день они опять побывали тут, но в этот раз Алексей демонстративно  изящно объехал роковое (как сейчас выяснилось) препятствие.
"Что же получается? Встреча наша в самолёте была случайной (десять против одного!), а место, которое он мне подсказал в записке, было выбрано заранее. Что-то здесь не сходится. Если, конечно, в дереве что-то есть. А может, это как прощальный привет: мол, и я угодил в своё дерево? Да нет, сентиментальность и Митрич - две вещи несовместные. Ладно, додумаю после, а сейчас обследую дерево".

Соратники

- Алло, это восьмой. Я вместе с седьмым на берегу. Мы только что его засекли.
- Где он?
- В пятидесяти метрах от нас. Он возле какого-то дерева.
- Посмотрите, не достанет ли он что-нибудь из дерева.
- Если нет?
- Тогда схватить и развязать ему язык. Как - это ваше дело, но он должен сказать, где и что он собирался найти.
- А если он что-нибудь вытащит?
- Отобрать и…
- И что?
- Объект ликвидировать, но чтобы никаких следов.
- Понятно. Действуем.
Гуревич поперхнулся чаем из термоса.
- Ты что, Бол, офигел? Ты его приказал убить?
- Спокойно, Серёженька, идёт большая игра, в которую наш приятель так неудачно для себя попал. Мы не можем рисковать. А вдруг там два экземпляра, например, две кассеты, и одну он успеет зашвырнуть куда-нибудь в кусты, а затем вернётся? Ты уверен в добросовестности этих "номеров", как их там - "седьмой" и "восьмой"?
- Ну ты и подонок, Бол! Я знал, что ты тварь, но не знал, что такая. Решил, значит, вот так свести с ним старые счёты? Долго же в тебе сидит ненависть. Не можешь ему простить, что он раскусил тебя, гнилая фальшивка?
- Ну, ты не очень-то. Я бы советовал тебе выбирать выражения.
- Советуй выбирать своей заднице. Давай, звони, отменяй приказ на ликвидацию.
- Уже поздно, они были в пятидесяти метрах от него.
- Ах ты, гад! Всё равно звони!
- Да успокойся ты. Сейчас.


Алексей

В середине ствола на небольшой высоте оказалось глубокое дупло. Потыкав туда подобранной палкой, Алексей нащупал какой-то предмет. Залез по локоть рукой - так и есть – завёрнутая в целлофан кассета. Сунул её за футболку, к телу, и тут не увидел даже, а почувствовал, как от ближнего куста что-то отделилось. Маши¬нально выбросил руку с палкой в ту сторону, и в тот же миг тишину нарушил человеческий вскрик: палка угодила прямиком в вынырнувшее из темноты лицо. Лицо отпрянуло в сторону. По какому-то наитию, не оборачиваясь, Алексей ткнул палкой со всей силы назад. Раздался ещё один сдержанный вскрик, и согнутая пополам массивная тень дёрнулась к его ногам. Алексей отскочил, выпустив палку, поскользнулся и заскользил вниз по мокрому откосу.
"Стреляй!" – прохрипел голос, и в то же мгновение две пули чиркнули у его плеча и головы. Звука выстрела не было слышно: очевидно, стреляли из пистолета с глушителем. "К реке!" - дернулась мысль. Алексей метнулся в сторону, за куст, там вскочил и в три неистовых прыжка был уже у воды. Толчок ногами - и головой вперёд в воду. Обожгло локоть. Уже в воде почувствовал приступ небывалого, цепенящего страха.


Соратники

- Алло, восьмой? Что?!
- Что там?
- Вот скотина, он ушёл! Прыгнул в воду, они сейчас пытаются его засечь. Лядь, вот если он уйдёт, будет нам с тобой нехило.

Алексей

Как ни понимал Алексей рискованность своей затеи, но такого поворота никак не ожидал. Его даже не пытались просто догнать, а сразу убивали! "Взять себя в руки!" — приказал себе Алексей и до боли прикусил губу. Подействовало – обрёл способность двигаться. Развернувшись под водой, в несколько рывков продвинулся против течения. Когда уже тело разрывалось от желания глотнуть воздуха, выдернул голову из воды, судорожно вздохнул и снова ушёл в глубину. Ещё несколько рывков – и снова вдох. Проделав так раз пять, Алексей вынырнул и чудовищным усилием воли заставил себя удержать голову над водой и оценить обстановку. А так хотелось нырнуть и спрятаться где-нибудь на дне! В этот миг луна вырвалась из туч и осветила два силуэта на берегу. Один ушёл вниз по течению и всматривался в реку метрах в тридцати от Алексея, другой был ближе, метрах в пятнадцати и тоже всматривался в реку. Ясно, они не ожидали, что Алексей рванёт вверх по течению. Они его не видят, значит, есть шанс уйти! Воодушевившись успехом, Алексей таким же макаром отплыл ещё метров на пятнадцать, благо течение возле правого берега было несильным. Вынырнул, отдышался, опять всмотрелся. Он находился метрах в трёх от правого, высокого здесь, берега. Ситуация была дрянь. Тот, что был дальше, быстро двигался навстречу. Очевидно, понял манёвр Алексея, второй переплывал реку и был где-то на середине, метрах в двадцати ниже по течению. Необходимо было быстро принять решение, цена которому - жизнь.
И Алексей его принял, и оно оказалось правильным. Он поплыл на другой берег. Тот, что шёл по берегу, его всё-таки увидел и открыл огонь, но луна то появлялась, то исчезала, к тому же Алексей плыл брассом с длинными проныриваниями, и шансов попасть в него было у стрелка немного. Второй услышал крики первого, но плыл там, где течение было сильнее, и, вероятно, плавал не лучше Алексея. В общем, Алексей выбрался на берег всего на несколько секунд позже второго. Под конец пришлось сделать несколько быстрых, неистовых, на пределе сил гребков. На берег - и сразу в спасительный лес, вверх по склону. Найти здесь практически невозможно: снова пошёл дождь, подул сильный ветер. Да не просто дождь. Налетела гроза! Вот это вовремя! Природа как будто решила спасти Алексея. "Лес, дорогой, защити!" - заклинал Алексей, напрягая уходящие силы.
Он шёл до самого рассвета, отходя всё дальше и дальше от реки. К утру вышел к знакомому шоссе, недолго передохнул и потом целый день пробирался вдоль него к Звенигороду, к которому вышел уже под вечер. Теперь стало необходимым определиться, как незаметнее пробраться в Москву. "Ясно, что здесь меня могут ждать. Как знать, может, я уже в розыске, и вся подмосковная милиция рассматривает мою фотографию. Похоже, я всё-таки попал в очень скверную историю".


Соратники (ночь с воскресенья на понедельник)

Экстренное совещание в кабинете Заикина проходило в три часа ночи. Заикин был взъерошен и (чего никогда не бывало) без галстука.
- Так, оценим обстановку. Наш расчёт был верен, он пришёл туда, где мы его ждали, и мы знаем, что он что-то взял из тайника. Это плюс. Мы его упустили буквально из рук, обидно. Это минус.
- Болченко отдал приказ этим гориллам убить его! Ты понимаешь, во что мы можем вляпаться?
- Молчать!! А ты думал остаться чистеньким, грести денежки чистенькими ручонками?! В этих играх рано или поздно приходится замараться, ты понял? Что, хочешь выйти из игры, не поздно ли?
- Нет, конечно, я в игре, но можно ведь было обойтись без этого, давно ли мы разрабатывали, вообще, мягкий план?
- С подсадной девчонкой? Мы только не учли, стратеги хреновы, что прежде, чем подкладывать, неплохо бы сначала его найти. А он оказался предусмотрительнее, чем мы думали, даже домой не сунулся.
- Но там-то можно было его просто схватить, и он был бы в наших руках.
- Да некогда, всё уже завертелось, надо действовать быстро и радикально. Сегодня, то есть, уже вчера, был наезд сразу на три офиса подконтрольных нам структур. Кто-то, скорее всего тот, кто всё это затеял, решил застать нас врасплох. Это настоящая война, только я пока не знаю, с кем.
- А что они хотели?
- Документики хотели разные посмотреть, и немало в этом преуспели, кое-что важное им удалось сцапать. Кстати, надо бы предупредить другие наши структуры. - Заикин на минуту замолчал, прошёлся из угла в угол. - Нам просто позарез нужны эти материалы, чувствую, что они играют здесь ключевую роль. Но почему Митрич не передал их нам, мне, например, или Купцу? Зачем привлекать постороннего человека?
- Ну, во-первых, он не совсем посторонний.
- Да брось ты, наверняка Митрич случайно встретил его в самолёте.
- Я тоже так думаю. Я размышлял над этим, и ответ у меня один. Митрич узнал, что среди нас есть ять продажная, но не узнал, кто. А документы такие, что они вполне могут попасть туда, куда надо Митричу, с помощью Крагина.
- А почему Крагин это сможет сделать, почему Митрич решил, что он вообще что-то будет делать?
- Я думаю, Митрич делал расчёт на его порядочность.
- Чего? - Наконец подал голос Болченко.
- Раскрыл, наконец, пасть? Да, Кирюха, есть такое понятие, тебе не очень знакомое. Может, вспомнишь? В школе проходили.
- Я знаешь, когда в школе учился?
- Ну конечно, ты же с тех пор два института закончил, а в институтах это уже не проходят.
- Брось, Гуревич, не до ваших разборок. Думаю, ты прав. Но кто это может быть? У нас должны быть хоть какие-то намёки, давай вспомним.
- Не напрягайся, давай лучше думать, что нам сейчас делать. Если, конечно, эта ять не среди нас сейчас находится. - Гуревич выразительно посмотрел на Болченко. - Не здесь ли причина твоей кровожадности, Бол? Может, там была всего лишь записочка, два слова, и Крагин эти два слова теперь знает.
- Это всё твои злобные домыслы, Гуревич. Ты ведь знаешь, что такое презумпция невиновности, если…
- Да уж не то же, что презумпция невинности.
- Заткнитесь оба!
Минута прошла в тишине, Заикин сидел неподвижно, упираясь взглядом в какую-то точку на стене. Наконец, он шевельнулся, протянул руку под стол, нажал "вызов". Немедленно в комнату вошёл начальник службы охраны с двумя крепкими парнями. Все трое были вооружены.
- Взять его! - Заикин кивнул на Болченко.
- Михаил, ты что, всерьез отнёсся к этим бредням?
- Пусть несколько дней посидит в подвале, обыскать его. Потом выясним. Жене сбросьте эсэмэску, что срочно уехал в командировку, на неделю. Если позвонит, мы подтвердим, скажем, что командировка экстренная и суперконфиденциальная, поэтому звонить домой он не будет.
Болченко подавленно замолчал. Через минуту в комнате остались двое.
- Ты прав, Гуревич, оставлять его сейчас в деле опасно. Предателем может быть он… А может, и ты!
- Или ты.
- Да, или я. Но так мы не продвинемся ни на шаг. Что предлагаешь?
- Сколько людей мы можем задействовать?
- Достаточно. Наши связи нам позволяют.
- Сотрудничество с силовиками будет?
- Не сомневайся.
- Тогда предлагаю действовать по-простому. Крагин будет пробираться сразу в Москву, хотя бы потому, что в ней гораздо легче раствориться, чем в том же Можайске. Следовательно: перекрыть выход на электрички. Для этого выслать по три-четыре человека на ближайшие пять станций, нет, для верности - на все станции Можайского направления. Дать его фотографию, это само собой. Дальше: перекрыть магистрали, прежде всего, Минку и Можайку, по направлению к Москве, с этой целью посадить людей на всех постах ДПС. Десятка по два человек - на Беговую и Белорусский вокзал. Итого, человек двести. Через два часа пойдёт первая электричка. Реально?
- Реально, есть спецотряд немедленного реагирования, всегда под ружьём. Выйди пока, я с ними свяжусь. Это сверхсекретная группа на самый экстренный случай. Фото у нас есть?
- Разумеется, ещё в воскресенье нашли.
- Ах да, конечно. Жди в секретарской, позову.
Гуревич вышел в секретарскую комнату и жадно закурил.

Партнёры (понедельник, ближе к вечеру)

Фирма "Спарта" входила в группу Пронина как в большой степени независимая единица. Собственно, о вхождении знали только три человека; для остальных эти трое представлялись как хозяева и руководители, но фактически они были номинальными хозяевами. "Спарта" занималась в своё время биржевыми операциями, теперь же была встроена как некое передаточное звено в рекламный бизнес.
Весть о несчастье застала Фила, Геру и Влада (они и составляли ту троицу) врасплох. Фил и Гера сидели в просторном кабинете Фила с большими кожаными диванами и креслами и потягивали пиво в ожидании Влада.
- Слушай, Гер, а ведь это абзац. Нам скоро отдавать кредит, я собирался завтра идти к Митричу, а тут такое. Полный абзац!
- Как думаешь, кто возьмёт дело в руки?
- Ну, об этом мы можем только гадать. Надо поговорить с Иванычем, он может быть в курсе.
- Иваныч, блин, может и не быть в курсе, его задача – мэрия.
- Не только, Думой отчасти он тоже занимается.
- Партийные контакты?
- Ну.
- Хочешь сказать, по этой причине он регулярно в контакте с Гришей, а Гриша, как известно, Митричев кореш.
- Ничего я не хочу сказать, соображай сам. Мне сейчас, честно говоря, всё по волне.
- Что так, с Мартой нелады? Ну, молчи, молчи. О кредите ты, между прочим, первый вспомнил.
- Ладно, не трясись, пролонгируем, впервой, что ли? Кроме Митрича в нас, сам знаешь, и другие людишки заинтересованы.
В комнату вошла Марта, высокая стройная девушка с длинными волосами. Красиво очерченный рот трогала полуулыбка, мягкие серые глаза были слегка прищурены. Она была хороша, и появление её внесло в комнату неуловимое ощущение свежести, словно в душной комнате открыли форточку. Чудесным грудным голосом, чуть нараспев, Марта произнесла:
- Ну что, неутомимые, остаётесь здесь ночевать? Вижу, мне придётся одной добираться… - Она посмотрела на Фила.
- Судя по вашим кислым лицам, что-то произошло, чего я пока не знаю. Может быть, просветите?
- Потом, Марта, не сейчас. Ты обожди меня, полистай там журнальчик, я принёс.
Марта грациозно удалилась, и возникаю ощущение внезапной пустоты. Но тут, наконец, появился Влад.
- Представляешь, Фил, набили в платёжку не те реквизиты, будут перебивать. Дурака, гады, валяют, тянут. - Влад плюхнулся в кресло.
- Само собой, - слабо отозвался Фил. Они сейчас думают, платить или нет. Ты ведь ещё не знаешь?
- Ты о чём?
- Митрича хватил кондратий, сейчас он в коме, лежит в ЦКБ, типа обширный инфаркт, прогнозы хреновые.
- Полный абзац! Постой, он же здоров как бык. Когда и где это случилось?
- В самолёте после посадки. Летел из Сочи, с этого грёванного фестиваля. Думаю, у него там была какая-то "стрелка".
- И что, он после неё так расстроился?
- Говорили, что нет. Вёл себя, как обычно: квасил, балагурил.
- Тогда, может, его "того"?
- Могли, желающих хватает. Но у него мощная охрана. Если…
- Не смеши, - оборвал Влад. Если решение принято в тех сферах, в которых он вращается, никакая охрана не спасёт.
- Не скажи, - подал голос Гера. Если есть утечка информации, можно создать контругрозу и добиться отмены решения. Это уже работа не охраны, а, так сказать, контрразведки, а она у Митрича есть, и работает в ней куча бывших, а то и не бывших, гебистов.
- Всё так, но как-то не верится, что этакого бугая хватил ударишко, он знаешь, как водку хавает, я раз имел удовольствие наблюдать: как чай.
- Это всё до поры… Короче, случай оценили, как чисто медицинский, от ментовки никаких кругов не пошло.
- Вот что, братцы. Как бы то ни было, но дела у Митрича говёные. Не факт, что выживет, а выживет - не факт, что будет дееспособен. Другими словами, речь идёт о новом "папе" холдинга. Вот мы и должны вовремя просечь, кто это будет, и вовремя подсуетиться, навести мосты.
- Фил, если ты что-то знаешь на этот счёт, просвети, не темни с корешами-то, от Иваныча мы хрен чего добьёмся, он мужик себе на уме, осторожничать будет.
- Да, собственно, знаю я то же, что и вы. Претендентов (из тех, кого я знаю) трое: Купец, Татарин и 3аика.
- Заику можно исключить: кишка тонка.
- В харизматическом плане - да, и давление он держать не умеет, как Митрич, и на публику играть не мастер, но мозги у него не хуже, а под давиловку он может того же Татарина подставлять. И потом: у него связи – ого-го!
- Связи! Да если у тебя в руках контрольный пакет чего-то стоящего плюс деньги, да в придачу немного ума - связи сами собой появятся. За тобой ходить будут.
- Ну да, за Митричем уже походили. Я всё же думаю, что его заказали.


Сергей

Сергей, как обычно в последние месяцы, сидел за компьютером, сочиняя очередную рекламную картинку. Он уже достаточно набил руку, и работа двигалась легко.
В комнату заглянула Марта.
- Серёж, слушай, ребята заперлись совещаться, я должна их дождаться. Но это часов до десяти. Можно, я посижу пока у тебя?
- О чём ты говоришь, ну конечно. Ты знаешь, как я всегда рад тебя видеть. Я тут сделал один рисунок, вернее, набросок. Впрочем, ещё не доделал…
- Отчего ты так смутился?
-Да так, что-то немного волнуюсь. Ведь мы с тобой наедине никогда не оставались. Как-то всегда в сутолоке, когда рядом куча народа. Я тебе сейчас покажу этот рисунок, только учти, что я ещё буду над ним трудиться… Ну вот, смотри.
- О, это мой портрет? Немножко непохоже. Что-то я здесь слишком красивая.
- Но ведь ты и в самом деле очень красива!
- Так уж и очень. Марта рассмеялась своим загадочным смехом, слегка прищурив глаза.
Сергей давно был влюблён в неё, ещё с тех пор, как встретился с ней на бирже, где она была представителем "Спарты", а он, тогда начинающий брокер, пытался играть на свой страх и риск. Тогда, в тот день, он вдруг увидел за орущей толпой брокеров высокую девушку с красивой фигурой, которая спокойно и грациозно огибала эту толпу, словно бы плыла навстречу. Сергей забыл обо всём на свете и не отрываясь заворожено смотрел на девушку. Когда она приблизилась, Сергей был окончательно сражён: её лицо показалось ему прекрасным. Потом уже выяснилось, что фирмой "Спарта" заправляют его старинные, ещё со студенческих времён, знакомые. С тех пор произошло много событий и с ним, и со всеми, в результате которых он был одно время успешным биржевым игроком и даже немного побывал в шкуре богатого "нового русского"; затем потерпел крах вместе со всей биржей да и всей тогдашней экономикой, потом занимался разными коммерческими проектами, уже за зарплату, потом был безработным и, наконец, прибился к "Спарте" в качестве художника, благо, в детстве получил некоторое художественное образование и (что важнее) любил рисовать. Неожиданно для него это его умение (а точнее - забава) пригодилось и стало его кормить, правда, пока весьма скудно. Но Сергей надеялся на лучшее.
- Я пока позвоню, ладно? - Марта набрала номер, кого-то спросила. По мере разговора лицо её приобретало всё большую озабоченность.
- Там что-то не так.
- Где?
- Я звонила в один наш офис, разговаривала с охранником, я его знаю. Пришёл какой-то госинспектор территориального управления, показал документ, сказал, что должен уточнить, какие в помещениях фирмы, и ушёл наверх. Вёл себя очень уверенно, охранник его пропустил. Сейчас он как раз там.
- Что же тут странного?
- Видишь ли, обычно мы о таких визитах знаем заранее, и кто-нибудь из ребят отправляется на подстраховку в офис, а сейчас все они здесь. Кстати, охранник уже хотел звонить нам, я его немного опередила. Слушай, Серёж, бросай свои картинки, давай туда съездим, на машине всего десять минут. Не будем ребятам забивать головы, у них и так неприятности, а я в принципе в курсе, сама разберусь с этим визитёром… если ты меня подстрахуешь, потому что… может, это как раз связано с ситуацией.
- Ты о чём?
- В машине расскажу. Ну как, едем?
- Ну конечно, конечно! Только я без машины, придётся брать такси.
- Не придётся: сегодня я на машине!
- Вот как, у тебя машина? И какая же?
- Увидишь. Едем!
Через четверть часа они входили в здание, где размещался один из офисов компании. В это время в нём уже никого не должно было быть. Охранник им подтвердил, что да, пришёл человек из территориального управления, показал документ, предписание и прошёл на этажи. Но здесь неувязка. Он только что разговаривал с руководством и выяснил, что никакого такого посещения сегодня не ожидалось.
- Сказали, проконтролируй его, а как я могу уйти с поста? Комендант, как назло, куда-то отлучился.
- Ничего, Константин, мы сами посмотрим.
- Марта, надо бы сообщить Филу, что мы здесь.
- Потом позвоним. Мне что-то этот визитер не очень нравится, пойдём его поищем. Константин, дайте нам, пожалуйста, ключи от комнаты коменданта.
Дальнейшее обескуражило. Открыв комнату, увидели человека, сидевшего как раз у сейфа. Сейф был открыт, на полу валялись бумаги.
- Вы кто и что здесь делаете? - спохватился первым Сергей
Реакция человека (он был невысок, с неприметным лысоватым лицом, в дымчатых очках) была неожиданной. В одно мгновение он подскочил к Сергею и нанёс ему ногой удар в голову. Удар получился чуть смазанным (Сергей всё-таки успел слегка уклониться), но достаточным, чтобы Сергей отлетел к шкафу и, ударившись об него спиной и затылком, на мгновение потерял сознание. Марта открыла рот, чтобы закричать, но человек ткнул ей куда-то пальцем, и она так и осталась с открытым ртом, согнулась пополам, не в силах сделать выдох. Человек стремительно покинул комнату, захватив с собой объёмистую чёрную папку. Прошло, наверное, минуты полторы, прежде чем Сергей и Марта пришли в себя.
- Ты как, дышать можешь?
- Да, - с трудом выдавила Марта. Скорее за ним.
- Ты оставайся здесь, звони Филу. - Сергей уже выбегал из комнаты.
Марта молча последовала за ним. Выскочили к охраннику. Тот ничего не слышал, хотя комната коменданта была совсем рядом (как раз пришли посетители), однако успел заметить, что человек в дымчатых очках (он и был, оказывается, тем проверяющим из территориального управления) минуту назад вышел из здания. К счастью (или несчастью?) на улице у дома образовалась пробка, и они без труда отыскали глазами машину, пытавшуюся втиснуться в поток. До неё можно было попытаться добежать и попытаться остановить, но что из этого получится и какие у них права? Вот ситуация!
- Марта, давай поедем за ним и попытаемся его отследить. У тебя есть сотовый? Давай, я позвоню сейчас Филу. Запиши номер машины.
- Уже записала. Нужно позвонить в милицию. Xотя нет, подожди, я не уверена, что нужно её привлекать. Возникнут всякие вопросы: что за документы, почему да отчего.
- Марта, мы его сейчас упустим. Вот что. Ты возвращайся к сейфу, установи, что пропало. Дай мне машину и сотовый, я попытаюсь его отследить. Быстро.
- Хорошо, Серёжа, только осторожно, очень тебя прошу. - Марта посмотрела на Сергея такими глазами, что на него нахлынуло внезапное волнение, и вдруг он решился - притянул Марту к себе и коснулся губами её губ. Её глаза вспыхнули, как ему показалось, удивлением и ("не может быть, но всё же, всё же…") - нежностью
Она не сказала больше ни слова, только протянула ключи от машины. Сергей шагнул к дверце, завёл мотор и, не оборачиваясь на Марту, стал ввинчиваться в поток, пытаясь не потерять из виду вишнёвую "шестёрку", Через минуту, придя в себя, Сергей обнаружил, что не взял у Марты сотовый. "Что ж, придётся действовать в одиночку".
Через полчаса стало ясно, что всё-таки Сергей упустил его. Хмырь оторвался на светофоре на Садовом Кольце, проскочив на жёлтый. Сергей дёрнулся было на красный, но передумал, завидев на обочине гаишника с палкой. "Чёрт, если бы я не забыл сотовый, меня бы поддержали, а на одной машине и без навыков - дело безнадёжное". Стало обидно на свою неудачливость и стыдно перед Мартой, "Да ещё без документов и на чужой машине. Полный мрак. Зря только время потерял, зато этот хмырь мог за то время, что я за ним гоняюсь, кого-нибудь мне самому на хвост посадить, у него-то сотовый наверняка есть. Герой хренов", - продолжал бичевать себя Сергей.
Однако ничего не поделаешь, надо возвращаться. Прикинув маршрут, Сергей надавил на газ и с удовольствием ощутил только теперь, когда неимоверное напряжение погони прошло, лёгкую поступь иномарки. Надавив на кнопку, включил кондиционер - только сейчас о нём вспомнил. У Сергея был отечественный “Жигуль”, и к комфорту он не привык. Но уж коль скоро так случилось, надо было насладиться моментом. "Чёрт возьми, на такой машине я чувствую себя другим человеком". Сергей приосанился и стал изредка бросать взгляды по сторонам, втайне надеясь встретиться с чьим-нибудь заинтересованным ответным взглядом.
И встреча действительно произошла, но не так, как он ожидал. Впереди вски¬нулась рука, и от тротуара навстречу шагнуло существо, которое можно было определить одним словом - "ноги". Сергей резко вдавил тормоз, и машина остановилась, как вкопанная. Мельком заметил выворачивающий со скрежетом колодок видавший виды "Москвич" и перепуганное лицо его водителя. Водитель, очевидно, что-то хотел сказать (ясно, что), но, оценив тачку, решил не связываться; Сергей только заметил, как он в сердцах сплюнул. Но дверь уже открывалась, и его внимание переключилось на "ноги".


Лена (понедельник, вечер)

Леночка пребывала в прескверном расположении духа. Какой всё-таки мерзавец этот Болченко. А муж? Конечно, она представляла, что выходит замуж не за ангела, она выбрала жизнь красивой кошечки, окружённой роскошью богатым мужем. Какая разница, чем он занимается. По крайней мере, - не явным криминалом; их окружение - достаточно приличная, воспитанная публика, сумевшая преуспеть в новой жизни. Она прекрасно вписывалась в их атмосферу (ауру, как сейчас говорят). Наверное, об этом думал и её будущий муж, делая ей предложение. Тогда она была в разводе, обременённая кучей житейских проблем, она даже подурнела тогда. И спасибо Эдуарду, что он сумел разглядеть в ней изящный цветок. Этого у него не отнимешь: он умеет разглядеть женщину. Так что их союз был сделкой с обеих сторон, о любви речь не шла. Ей повезло, что всерьёз она ни в кого за эти три года не влюблялась: муж взял её с десятилетней дочкой, и ей необходимо было сохранить для ребёнка нормальный психологический климат.
А небольшие интрижки, конечно же, были. Муж, умница, закрывал на это глаза; важно было соблюдать определенную договорённость: не возвращаться поздно домой, не переносить свои неприятности на отношения с мужем, быть осторожной (чтобы никто из их круга ничего такого не знал), избегать людей экстравагантных, от которых можно ожидать любой выходки. Ну и, конечно же, никаких шекспировских страстей, всё в рамках здоровой мягкой эротики. Это вполне устраивало Леночку, и всё шло хорошо. О том, бывают ли интрижки у мужа, она даже не думала. Ну, если и бывают, то пусть, потому что он сам наверняка соблюдает их негласную договоренность. То, что он старше её на шестнадцать лет, даже хорошо. Его собственные дети - уже взрослые люди и совершенно не вмешиваются в их отношения.
Два года назад Леночка заскучала и попросила мужа разрешить ей работать. Подумав, тот согласился. Так она оказалась в одном из подразделений компании. Работа была непыльная, в приятной офисной обстановке. Нужно было производить кое-какие экономические расчёты, красиво обрабатывать информацию. Леночка неплохо знала компьютер, имела экономическое образование, и со своей работой прекрасно справлялась. Зарплата, конечно, была смешной по сравнению с теми суммами, что давал ей на мелкие расходы муж. Она говорила: "Это мне на шпильки".
Вот так Леночка оказалась в отделе, которым руководил Болченко. Надо сказать, что вначале он ходил вокруг неё, что называется, на цыпочках, - как-никак, жена одного из владельцев компании. Но когда Леночке захотелось немного пококетничать с ним, он стал наглеть. Надо признать, Болченко пользовался определенным успехом у женщин: был внешне интересен, и у него довольно неплохо был подвязан язык. Он был из тех людей, что умеют пустить пыль в глаза, набить себе цену. На это, собственно, они целиком растрачиваются, и на что-то настоящее не способны. Но хваткой при этом обладают бульдожьей: такой вцепится и не оторвешь, хоть ногой пинай. Пресмыкаться и унижаться перед начальством было для Болченко чем-то вроде спорта: казалось, он занимается этим с вдохновением. И как бы получает моральное право переносить то, что он сносил от начальства, на своих подчинённых. Её, правда, это не касалось, но противно было вспоминать, как Болченко учинял публичные унизительные разносы другим своим сотрудникам.
До сих пор Леночка не могла понять, почему всё-таки уступила такому мерзавцу. Правда, на той вечеринке по случаю женского дня она изрядно перепила, а в компании сослуживцев (тех, что пришли в ресторан) не оказалось ни одного приятного мужчины, пожелавшего пофлиртовать с ней. Ею занимался один лишь Болченко. В общем, это была непростительная ошибка. И вот, что из неё вышло. Этот подонок зацепился за их единственную встречу и теперь шантажирует её. Мало того, что он повадился ей постоянно звонить, он, оказывается, за ней шпионил! Какая сволочь!
И в то же время этот негодяй пытался через неё сблизиться с её мужем. Дескать, обрати, дорогой, внимание на перспективного сотрудника, он тебе может быть очень полезен. Господи, ей только сейчас пришло в голову! Эдуард-то, оказывается, разнообразил свою жизнь (вот уж не приходило в голову) голубыми связями. Не на это ли рассчитывал Болченко? Может, он вообще этим пользовался в карьерных целях? Господи, когда такое вокруг, чего только не подумаешь. А каково предложение? Значит, она, как шлюха, должна по его указке под кого-то подлечь и выудить информацию? Причём человек-то приличный, он когда-то у них работал, и она вообще не была уверена, пойдёт ли он на такое. Алексей всегда представлялся ей таким правильным, семейным. Она вспомнила, как его всегда передёргивало от матерщины, которую позволяли себе эти похабники - Болченко и Гуревич. Впрочем, в тихом омуте, конечно, черти водятся, да и мужчина довольно симпатичный, при других обстоятельствах она, может, была бы и не против. Но вот так, насильно? "Фигушки тебе, Кирюха!" А если всё-таки заложит её мужу? Конечно, она в ответ ему тоже сможет рассказать, что видела на том фото ("тьфу, лучше бы не видела"). Но не понятно, как он прореагирует, ну как? И что, всё терять? Так может, всё же согласиться? Через полтора часа она сидела у своей подруги в самых "растрёпанных" чувствах.
- Теперь ты представляешь, в какой переплёт я попала? Господи, зачем я вообще вышла замуж за этого дельца? Сидела бы сейчас спокойно в какой-нибудь конторке серой мышкой. Ну, получала бы полторы тысячи в месяц, на меня с Машунькой хватило бы. Прислонилась бы к какому-нибудь спокойному женатому бухгалтеру, встречались бы пару раз в неделю. Спокойная, тихая жизнь, простые радости. Зачем мне этот бурлеск? Я ведь была простой интеллигентной девушкой из простой интеллигентной семьи. А что сейчас? Вокруг - бандитские рожи. Аська, я боюсь! Что мне делать?
- Успокойся, киска, всё не так плохо. Издержки богатой жизни, надо перетерпеть. Думаешь, у меня ничего подобного не было? Ещё как! Не хочу рассказывать, но можешь поверить. Киса, выпей, пожалуйста. Ну вот, умница. Дай, я тебя поглажу, моя красивая девочка.
- Аська, Аська, почему мне так хорошо с тобой?.. Господи, опять этот телефон. Ну где он, этот чёртов мобильник?.. Алло, я слушаю. Когда? Ладно, выезжаю. – Лена стремительно встала с дивана, поправила платье.
- Ленусь, ты куда? Кто это?
- Попробую встретиться с Рубенам, он мне поможет разобраться с этой скотиной Болченко. А что мне остаётся делать, одна я ничего не смогу.
- Ленусь, позвони мне обязательно. Если этот твой Рубен ничего не сможет, попробую попросить своего Михаила, ты ведь знаешь, где он работает.
- Знаю, но конторы твоего мужа я, честно говоря, побаиваюсь.
- Зря, не страшнее бандитов. Звони, Ленок, прошу тебя. Ну, пока, киса, ни пуха!
- К чёрту!
Схватив сумочку, Лена выскользнула за дверь, не дожидаясь лифта, бегом спустилась по лестнице и, толкнув тяжеленную дверь подъезда, оказалась в толще жаркого влажного воздуха. Нещадно палило солнце, буквально высасывая лужицы, оставшиеся после недавно прошедшего дождя. Машина успела нагреться, по лицу покатилась капля пота, ставя под угрозу косметику, но наконец, заработал кондиционер, Лена достала платочек, осторожно вытерла капельку на лбу и закурила.
С трудом ей удалось сосредоточиться. Лена включила зажигание, резко бросила машину влево и уже через минуту стремительно ворвалась в поток машин на Тверской. Необходимость реагировать на ежесекундно меняющуюся ситуацию отвлекла её от чёрных мыслей, и она почти успокоилась.
Когда Лена подъехала к условленному месту, машина Рубена там уже стояла: серебристый "Мерседес" последней модели - Рубен на такие вещи денег не жалел.
Она не стала пересаживаться, как обычно, в его машину, выключила двигатель и стала ждать. Вот, наконец, дверца открылась, и красавец Рубен, как всегда, элегантно одетый, направился к её машине.
- Здравствуй, Леночка, будем говорить у тебя?
- Да, Рубен, и разговор у меня достаточно серьёзный. Если ты не желаешь вести со мной серьёзные разговоры, можешь уезжать, я не обижусь. Но только больше не звони.
- Серьёзное вступление. Я тебя слушаю.
Лена рассказала о шантаже, умолчав, разумеется, о компромате на Эдуарда. Рубен слушал не перебивая.
- Что ты хочешь от меня?
- Чтобы ты припугнул этого подонка, пусть он от меня отстанет. Вот здесь - как его найти. - Лена протянула листок бумаги с записанными адресами и телефонами.
- Кто будет платить?
- Ты о чём, Рубен? - не поняла Лена.
- Не я же сам его буду пугать. Свяжусь, с кем надо, пришлют серьёзных людей, а им нужно платить, бесплатно они и пальцем не пошевельнут.
"Чёрт возьми!" - Лене такой поворот как-то не приходил в голову. Она-то считала, что Рубен для неё что угодно сделает. Человека, конечно, не убьёт, но ей этого и не надо. Конечно, денег всё это стоит, но разве он не мог взять оплату на себя? Может быть, своим вопросом Рубен даёт понять, что ни в какие неприятности из-за неё влезать не намерен, но ведь он что-то говорил о своей любви? "Так вот, значит, какова цена твоим словам!"
- Ты что молчишь? Учти, у меня мало времени.
- А пошёл бы ты к чёрту, дерьмо собачье! Убирайся отсюда!
- Ты, девочка, осторожнее со словами. Запомни: если попробуешь меня как-то подставить - тебе не поздоровится. Я даже не знал, что ты замужем, запомнила?
- Ах ты… - Лена даже задохнулась, не в силах подобрать слова.
- Пока. – Рубен открыл дверцу и, не глядя больше на Лену, направился к своему "Мерседесу". Через минуту он пропал из виду за поворотом.
"Господи, и этот подонок!" На Лену нахлынуло такое отчаяние, что она разрыдалась, уткнувшись в руль. "Господи, а есть ли вокруг меня люди?" С тяжёлым чувством Лена включила зажигание и медленно тронулась, ещё не решив, куда она сейчас поедет.


Сергей (понедельник, вечер)

Взобравшись на подоконник и свесив на улицу ноги, Сергей жадно вобрал в себя влажный и тёплый июльский воздух. Внизу отразили вернувшееся солнце мокрые крыши окрестных низеньких домов. Внезапно возникло ощущение небывалой лёгкости, как бы парения. Почему-то не было страшно, хотя обычно Сергей не вполне уютно чувствовал себя на высоте. Впрочем, он крепко держался за раму.
Такое душевное состояние требовало поэтического воплощения, которое выразилось через полчаса в нескольких (тут же записанных - "в стол! в стол!") рифмованных строчках:
Воспринимая мир, как есть,
Узри, как явленное чудо,
Его диковинную смесь
Добра и зла, святи и блуда.
Открой глаза и оглянись,
Не стой, боязливо зажмурясь.
Не удались, но вознесись.
Мир - вот он, зри его, любуясь.
"Да, это, конечно, только в стол, показывать никому нельзя. А можно ли так сказать: "Свять"? Мечтания Сергея прервала трель телефонного звонка. Торопливо сунув бумажку в ящик видавшего виды стола, Сергей снял трубку.
- Ну ты чего, падла, инициативничаешь?
- Это кто?
- Кот в пальто. Не лезь, куда не просят, если ещё хочешь тёлок на тачках катать. - В трубке раздались короткие гудки.
"Так, значит, за мной всё-таки проследили, я был тогда прав с этим хмырём. Скверное дело. Что я, собственно, в него ввязался? Ведь ясно, что здесь криминал. Но я-то здесь каким боком? Перед Мартой решил повыпендриваться? Смешно, она меня всерьёз никогда не воспринимала, это всё мои иллюзии и мечты о прекрасном. Марта занята совершенно другим человеком. Тогда к чему это геройство, эта автоакробатика? Жить как-то совсем не надоело. Вот, что называется, "чёрт попутал". В общем, так. Я об этой истории забываю. В фирму я больше не пойду, хватит время терять за какие-то копейки. С Мартой у меня тоже ничего не выйдет, это пора осознать. Так, накатило на неё с перепугу, не стоит придавать значения, а вот я буду выглядеть глупо. Да и влюбленность моя похожа на какую-то блажь. Влюбленность, не подкреплённая близостью, не может перерасти в любовь, это только в книжках так бывает".
Сергей подошёл к окну. Солнце играло своими отраженными зайчиками, внизу с хохотом по лужам шлёпали мальчишки. Сергей повеселел и пошёл ставить чайник.


Полянкин

В понедельник вечером Полянкин встречался с Андреем Васильевичем Горкиным, старым своим приятелем, с которым когда-то вместе учился. Горкин был известной фигурой в политологических кругах, весьма информированным человеком, к мнению которого прислушивались. Встречались у Горкина. Выпили.
- Так ты говоришь, похоже на покушение? - Горкин задумчиво вертел рюмку с остатками коньяка, подставляя её под солнечный луч, пересекавший гостиную. Удобно вытянулся в глубоком мягком кресле и, вздохнув, поставил рюмку на столик. - Может быть, может быть. Давай примем это как версию. Теперь о твоих страхах и подозрениях. Я не думаю, что они беспочвенны. Скорее всего, так оно и есть, как ты излагаешь. Значит, ты - двойной свидетель? Неприятнейшая ситуация, понимаю тебя. А всё обставлено так, что случай - чисто медицинский. Схватился человек за сердце, человек тучный, конец долгого утомительного ночного полета, да ещё и тяпнул, наверняка, и немало. Ничего удивительного, чистая медицина. И никакого следствия. А тут выясняется, что есть некий господин, имеющий веские основания думать иначе. Прокол-с! И что будут делать господа злодеи? Да всё, что угодно. Могут вообще никакого значения не придать, могут последить, не ходил ли в какие нехорошие места, ну там, в прокуратуру, милицию, ещё куда-нибудь. Ты, кстати, не замечал за собой слежки? Ну да, ты ведь у нас рассеянный, вечно в мыслях, образах. Да ты не обижайся, я не подначиваю, просто помню за тобой эту черточку: ты в задумчивости мать родную не узнаешь.
- Слушай, Андрюш, если за мной следят, я, получается, тебя подставляю?
- Чепуха, мы ведь с: тобой приятели, иногда встречаемся, зачем тебе вдруг начать избегать общения? Как раз это и будет сигналом, что ты чего-то дёргаешься. Нет, если за тобой следят, ничего в принципе не меняй. Ну, конечно, к потайной  какой-нибудь любовнице или к путане не ходи пока, воздержись на всякий случай, а так - живи нормально.
- Хорошо тебе говорить, видел бы ты глазки этого "хорька".
- И тем не менее, Игорёк. Постой, а может, тебе взять и уехать куда-нибудь подальше, махнуть на какие-нибудь острова, ты человек вольный.
- Надолго денег не хватит, да и возвращаться всё равно придётся, не в подполье же уходить.
- Ты прав. Ладно, поддерживаю твой вариант. Информацию общую я тебе дам, есть у меня кое-что интересное, и сведу тебя с одним толковым пареньком из хорошо знакомой тебе газеты, но это попозже, когда ты уже вчерне набросаешь. Главному редактору я сам позвоню, мы с ним в последнее время часто пересекаемся, есть поводы. - Горкин открыл ящик стола, вытащил оттуда папку.
- Вот здесь полистаешь, сам увидишь. Через два дня жду твоего сигнала. Ну, прощаюсь, извини, что коротко - бегу на пресс-конференцию. Давай, старик, не хaндри, держись.
- Спасибо, Андрюша. - Полянкин встал, шагнул к двери.
- Да, звони мне лучше не из дома и только на сотовый. У тебя-то он есть?
- Да нет, не обзавёлся, как-то ненужно было.
- Понятно, но это неважно, от серьёзного оборудования не защитит. Будешь звонить, скажешь, что, мол, заедешь тогда-то, отдашь должок. То есть, ты вроде ко мне заехал деньжонок попросить, а я тебе вроде их дал на пару дней.
- Так я их вроде должен буду потратить?
- Вообще-то да. Ладно, придумаешь что-нибудь.
Они простились, и Полянкин вышел на улицу. "Ну и жара в восемь вечера!" Утомлённые люди медленно (как ему казалось) двигались по тротуару, перемещаясь от одной тени к другой. "Эх, сейчас бы выпить кваску!" Полянкин вообразил любимую картину детства: квасная бочка и к ней недлинная очередь с бидонами, а те, кто брал только по кружечке, подходили с другой стороны. Сейчас квас не был проблемой. Поискав глазами, Полянкин увидел торговую палатку с напитками, в которой можно было взять и квасу и пива. "Может, пивка?", - медленно прокрутилось в голове. Нет, всё же пиво приятно выпить в компании, а квас можно и в одиночку. Бросил продавщице деньги, выхватил из-под струи кружку, не дожидаясь, пока осядет пена, тут же втянул губами живительную влагу. Жить стало легче, и Полянкин немного повеселел. Отошёл в тенёк под дерево, огляделся. Родные места, именно с них помнил Полянкин себя, здесь начиналась история его жизни. "И может, здесь она закончится", - мелькнула мысль, заставив поёжиться,  будто внезапно налетел стылый ветер. Допив квас, Полянкин побрёл по улице, ввинчиваясь в толпу, затем повернул в знакомый переулок, замедлив шаг, оглянулся. Никто за ним не следил. Минут пять он постоял так, чтобы видеть весь переулок: лишь немногие прохожие, не обращавшие на него внимания, пересекали переулок в разных направлениях. Успокоившись, Полянкин неспешно двинулся к пруду, что был неподалёку, погружаясь в свои мысли… Всё же он был неправ: за ним следили, только он этого не заметил.
Полянкин присел на лавочку возле пруда. Пока шёл, сложилась ещё одна сцена его нового сюжета. Достав ручку и блокнот, Полянкин начал записывать.
.……………………………………………………………………………………….."На секретном совещании в пригороде одной из европейских столиц присутствовали трое: Стокл XII, Диггер VII и Аполлоний V. Слово взял старейший по возрасту Аполлоний.
- Господа, мы выражаем здесь мнение 33 ныне здравствующих членов нашего могущественного сообщества, включая нас троих; каждому из нас делегировано по 10 голосов. Наша задача - выработать стратегию развития Европы на ближайшую перспективу. Выдвинутый и поддерживаемый сейчас нами Бонапарт осуществил ряд проектов, направляемых нами. Революция во Франции получила определённое завершение, и Бонапарт должен в ближайшие годы привести её государственное устройство в соответствие с новыми задачами, сформулированными на предыдущем представительном совещании сообщества. А именно, прежде всего должна решаться задача интенсивного промышленного развития, необходимость которого в глазах европейских политиков должна быть продиктована в первую очередь военными соображениями. Усиленное производство оружия станет побудителем для развития промышленности в передовых европейских странах. Именно с целью создания такого побудителя на предыдущем представительном совещании было решено втянуть Европу в серию интенсивных войн с большими жертвами. При этом какого-то глобального политического порядка Европы мы пока не планировали. Мы, конечно, позволим Бонапарту осуществить ряд территориальных завоеваний, но впоследствии он должен будет их потерять. Сейчас нам необходимо наметить важнейшие шаги по реализации наших замыслов.
- Позвольте взять слово.
- Да, конечно, господин Диггер, говорите.
- Выражая мнение большинства моих доверителей, с коим совпадает моё собственное, я предлагаю, во-первых, активизировать нашего агента влияния при Бонапарте. Я имею в виду Жозефину.
 - Непременно ли нашим главным агентом влияния должна быть женщина?
- Да, по крайней мере, - пока. Бонапарт обладает слишком большим интеллектом, чтобы в большой мере поддаваться влиянию чьего-то другого интеллекта. В то же время восприятие им какой-либо идеи обычно подкрепляется сильными эмоциями. Через эмоции на него может сильно влиять только женщина, поскольку физиологической склонностью к своему полу он не наделён.
- Согласен.
- Высокий полководческий авторитет Бонапарта поставлен под угрозу Суворовым. Я опасаюсь, что в прямом столкновении Суворов одержит победу, - вступил в разговор Стокл.
- Это вероятно, поэтому предлагается Суворова отстранить. Я как раз хотел об этом сказать, - отозвался Диггер.
- Вы предлагаете его убить?
- Нет, он нам ещё может пригодиться. Где мы возьмём сейчас второго Суворова? Нам нужно его оставить как знамя побед для русской армии, она ещё сыграет свою роль, но позже.
- Тогда нужно заставить русского царя подписать какой-нибудь скоропалительный мир и отозвать русскую армии, а вместе с ней и Суворова. Затем тихо отправить его в почётную отставку, обласкав монаршей милостью, благо, его лета весьма преклонны.
- Да, именно так, господа.
- Через некоторое время мы заставим Бонапарта ввязаться в затяжную кампанию в центральной и восточной Европе, не обеспеченную соответствующими ресурсами.
- Я предлагаю в перспективе направить его на Россию и повторить африканский вариант, только в большем масштабе.
- Это будет сделать нетрудно, Бонапарт успел искренне поверить в своё предначертание стать вторым Александром Македонским.
- Сказочным Александром Завоевателем! Хорошо, что он не знает (как знаем это мы), что так называемая мировая история была написана "отцами всемирной хронологии" Петавиусом и Скалигером под диктовку наших предшественников.
- Интересно, когда-нибудь эта фальсификация будет вскрыта?
- Думаю, да. Наши предшественники, как вам известно, заложили в хронологию определённую логическую неувязку, я имею в виду дубликаты достаточно длинных хронологических цепочек, разбросанных в разных исторических эпохах. Это даст возможность исследователям лет эдак через сто-двести разглядеть фальшивку.
- Что это даст?
- Пока трудно сказать, об этом будут думать наши последователи, но возможность такая заложена.
- Вернёмся же к нашей сегодняшней теме, господа!"
…Полянкин закрыл блокнот и задумчиво стал рассматривать двух белых лебедей, скользивших по водной глади в его направлении.
………………………………………………………………………………………...
Ровно через два дня он снова встретился с Горкиным. Прихлёбывая из кружки пиво, тот разглагольствовал, заглядывая в разложенные на столике листки.
- Ну, что ж, видеоряд, так сказать, ты выстраиваешь в статье неплохо. Всё вроде бы к месту, это ты умеешь. Так, так… Анализ состояния нашего кинематографа с точки зрения социального заказа… Ну, и так далее. Так... Заканчиваешь, как всегда, глобальными обобщениями о судьбах российской интеллигенции: вот и персонажи твои как бы из её среды, но сейчас их трудно назвать… перерождение... до чего дожили… и так далее… И фильмов для неё, интеллигенции, вроде бы и нет, потому что у неё трагедия, рушится мир, а о чём говорят в кино?.. Да, здесь ты прав, грустно как-то.
- Что скажешь? Не томи.
- Знаешь, пойдёт! Смущает, пожалуй, что не совсем как-то в твоём стиле, более, что ли, сюжетно и менее образно… В общем, так. Публикацию твоей статьи беру на себя, завтра увижусь с главредом, поговорю. Надеюсь устроить в ближайшее время.
- Спасибо тебе, старик.
- Ладно, рано ещё благодарить. Ты пока шлифуй. Слушай, Игорёк, я уже в цейтноте. - Горкин взглянул на часы. - Бегу, а ты посиди ещё, если хочешь, заплати за моё пиво, деньги, надеюсь, есть?
- Кстати, хорошо, что ты напомнил. Я должен буду кому-то чего-то отстёгивать? Только не темни.
- А чего мне темнить? Что касается меня, то я ещё подумаю, какими щенками с тебя брать: борзыми или там бультерьерами какими-нибудь. - Горкин улыбнулся и похлопал Полянкина по плену. - А что касается других, то сейчас ничего не скажу, но как только узнаю, дам знать. Твои финансовые возможности я представляю, так что разорить тебя не дам, это обещаю. Ну, всё, Игорёк, бегу.
Они обменялись рукопожатием, и вскоре Горкин пропал из виду. Полянкин решил ещё посидеть: погода действительно была славной, столик стоял на берегу пруда, в пруду плавали лебеди, ну как тут не остаться. Чувство опасности, которое испытывал Полянкин в последние дни, как-то отступило, вероятно, из-за ощущения, что ему удалось воздвигнуть для себя какой-никакой защитный бастион. Полянкин отхлебнул из банки, закурил новую сигарету и, глубоко затянувшись, откинулся на спинку стула.

Алексей (среда, вечер)

Какое счастье, что Алексей не сбросил тогда в реке кроссовки. Больше трёх суток он упорно пешком пробирался к Москве, обходя стороной населенные пункты. Присущее ему чувство осторожности выручило его. Кордоны, расставленные людьми Заикина, не смогли его засечь: к станциям он не приближался, посты ГАИ обходил далеко стороной. Это был тяжёлый переход. Продуктов у Алексея не было, и он питался, чем бог, а вернее, лес послал - в основном сыроежками и лисичками; воду пил из небольших чистых луж либо собирал дождевую воду с листьев. Спал ночью в лесу, сооружая шалашик из еловых веток, засыпая ими себя с головой и подстилая их же под себя толстым слоем, присыпанном сверху листьями, да ещё натянув на голову футболку (от комаров). От жуткой усталости засыпал в этих спартанских, непривычных для себя условиях даже в дождь. Хорошо ещё, ночи были удивительно тёплыми, а дожди короткими. Таким вот образом, заросший щетиной и изможденный, добрался Алексей до границы Москвы - кольцевой дороги. Ясно было, что переходы могли контролироваться, и воспользоваться ими было нельзя, днём перебежать МКАД было слишком опасно и опять же заметно, так что оставалась ночь, и её пришлось дожидаться Алексею в придорожном лесу, затаившись в кустах и чутко реагируя на каждый звук. Ещё и ещё раз обдумывал он, что будет предпринимать в Москве. А ситуация оставалась сложной. Домой идти ему было нельзя - понятно, что его вычислили. Это же очевидно: если поняли, где его ожидать, значит, сумели поднять историю его знакомства с Прониным. Господи, как хорошо, что семья сейчас на юге в уверенности, что сам он на даче. Получается, что у него в распоряжении целых десять дней. А если их вычислят там? Алексей внутренне похолодел. "Подожди, не паникуй, - успокоил он себя. - Какой смысл брать их сейчас в заложники, чтобы шантажировать меня, если неизвестно, где я и как вступить со мной в контакт? Они их только возьмут под наблюдение, чтобы захватить при первой необходимости, но она возникнет, только если я попаду в их руки. А уж если такое случится, я геройствовать не буду, тем более - рисковать своей семьёй. А может, мне стоит им сдаться? Никак не ожидал я влипнуть в столь скверную историю. Конечно, я бы так и сделал, если был бы уверен, что меня не убьют. Но после той стрельбы у реки такой уверенности как раз и нет. Очевидно, кто-то отдал приказ стрелять, а ведь они просто могли попытаться догнать меня. Поэтому мне ничего не остается, как только узнать, какая информация содержится на кассете, чтобы иметь её как средство самозащиты".Необходимо было срочно найти возможность просмотреть кассету. Задача не самая простая. Звонить знакомым нельзя: могли проникнуть в квартиру Алексея и взять на прослушивание все телефоны из Алексеевой телефонной книжки.
Наконец, Алексею пришла в голову хорошая мысль: он попытается по объявлениям в газете снять квартиру. "Почти наверняка придётся платить за месяц вперёд, а денег у меня всего на две недели хватает. Стоп, это по московским ценам. А в пригороде? В ближайшем Подмосковье можно найти варианты вдвое дешевле. А если об этом подумают "они"? Нет, газетные объявления не годятся. Тогда придётся сделать так: добраться до какого-нибудь ближнего городка не западного направления (придется рискнуть сесть на электричку, но не на вокзале, а на какой-нибудь промежуточной станции) и поискать по наклеенным объявлениям, наверняка на местных вокзалах такие найдутся. Нет, опять не то, "они" и это могут предвосхитить. Остаётся одно - добраться до какого-нибудь пролетарского района пятиэтажной застройки и потолковать с бабульками на скамейках, и не квартиру снимать, а комнату. Только сделать это так, чтобы бабульки, не дай бог, участковому не доложили, то есть, - не вызывая у них ни малейших подозрений". Итак, первый шаг определился.

Сергей (среда, вечер)

Сергей считал себя творческой натурой, причем эта его натура требовала постоянной эмоциональной подзарядки. Заряжался Сергей по-разному. Иногда ему хватало прогулки на природе, особенно в погожий день. Тогда он получал заряд некоего духовного равновесия, чувство сопричастности к миру, в котором, как ему начинало представляться, у него есть своя особая роль, и даже, может быть, больше, чем роль, - особая миссия, смысл которой ему ещё предстоит постичь… Он приходил домой успокоенный, наполненный как бы сошедшим к нему осознанием. В такие минуты он начинал строить новые творческие планы, ставить перед собой задачи и намечать пути их решения.
Задачи могли быть как малыми, конкретными (например, составление компьютерной программы), так и глобальными. Последние, как правило, вскоре забывались, или работа над ними отодвигалась на неопределённое время, как минимум, до получения очередного заряда вдохновения. Так, ему приходили в голову мысли о создании собственной религии или философской системы. Или, например, приходили мысли о создании "кибернетического художника" - такой компьютерной программы, которая могла бы воспринимать как исходные данные некие общие замыслы в сочетании с настроением и при помощи графических средств воспроизводить на экране компьютера законченное художественное произведение.
В другие дни ему, напротив, требовалось людское общение, и он вытаскивал кого-нибудь из своих друзей на вечерок в пивную или на спектакль (с последующим посещением опять же пивной). При этом любил устроить шумный спор или же придумать оригинальную выходку, чтобы эпатировать публику и оказаться в центре внимания. Выходка должна была быть аристократически утонченной и непременно сымпровизированной - домашних заготовок Сергей не признавал. Обязательным для него "правилом игры" было выразить так или иначе мысль, что он не такой, как все, и что необычности в его поведении есть следствие необычности самой его личности. На прошлой неделе в компании Николая и Гоши ему удалось положить начало забавному ритуалу. Сергей развил тезис о том, что пить за чьё-то здоровье - это старо и банально, а вот если за это же здоровье что-то съесть… В поддержку идеи были приведены воспоминания детства, когда требовалось есть за маму, за папу и т.д. В общем, идея понравилась, они сдвинули три бутерброда с красной икрой, прожевали их и, по предложению опять же Сергея, запили водкой. Прецедент решено было закрепить в качестве их особого ритуала для последующих встреч.
Но были ещё состояния, которые Сергей искал, провоцировал и ждал постоянно - это состояния влюблённости. Только как совместить свою влюбчивость и свою семейственность (а он был глубоко привязан к жене и пятилетнему Димке), Сергей не знал, и потому увлечения его были неглубоки и обычно оканчивались ничем.
Вот и теперь, ещё ощущая и лелея в себе тот взгляд Марты, он уже начинал думать о длинноногой девице, которую так лихо подбросил на Мартиной машине в понедельник. Прощаясь, она охотно оставила ему номер своего телефона.
Длинноногую звали Катерина, или, как она сама предложила, Кэт. Сергей позвонил ей сегодня днём, и она согласилась встретиться с ним вечером. В конце разговора Кэт спросила:
- Сергей, если вы будете на машине, то не смогли бы вы отвезти меня в одно место, совсем недалеко за городом, мне нужно взять лекарства для моей собаки, в аптеках их нет, а у того ветеринара, к которому я хочу съездить, они есть. Вы бы очень меня выручили. А потом я весь вечер свободна. Ну, пожалуйста!
- Да ради бога, давайте съездим, если это не займёт три часа в один конец.
- Heт, нет, что вы, не больше часа. Так мы договорились?
Они договорились, и вот теперь ехали по небольшому подмосковному посёлочку на Сергеевой "шестёрке". Смена машины ("та была взята на день у товарища") не произвела, вопреки ожиданиям, никакого впечатления на Кэт. Она немного нервничала, и разговор не клеился. Наконец, приехали.
- Вон тот дом, остановите здесь, я пройду, а вы пока развернётесь. - Она порылась в сумочке.
- Ой, Сергей, я забыла взять деньги. Ужасно неудобно у вас просить, но мне нужно всего двести рублей. На один день, завтра я отдам.
- Да бросьте, я всё равно хотел вас куда-нибудь пригласить посидеть, так что расходы были предусмотрены.
Сергей без особого энтузиазма (денег у него было не так много) выудил из кармана две сотенные и протянул их Кэт. История начинала ему нравиться всё меньше. Кэт выпорхнула из машины и почти бегом направилась к неказистому зелёному домику.
"Чёрт возьми, похоже, что эта Кэт - наркоманка. Выглядит, как я теперь рассмотрел, неважно, как-то болезненно: лицо осунулось, под глазами круги, и вообще непонятно, какого она возраста. Вчера казалось, лет двадцати пяти, а сегодня выглядит на все тридцать пять. Посмотрю, как изменится её поведение после этого домика".
Ждать пришлось слишком долго. Наконец, Кэт вернулась к машине (заметно более оживлённой) и всю дорогу без умолку болтала о своих подружках, ни разу не спросив Сергея, куда они едут. "Отвезу-ка её домой - да и распрощаюсь: что-то настроение пропало", - решил Сергей…
Почти не слушая Кэт и размышляя о том, хочет ли он с ней встречаться, Сергей при прощании всё же договорился предварительно о новом свидании. "Может, в другой раз будет повеселее?" Наркоманка Кэт или нет, Сергей так и не понял.

Гуревич (ночь со среды на четверг)

Гуревич сидел в баре, в бутылке оставалась уже треть. Хороший коньяк, мягкий, очень дорогой. Но Гуревич мог себе это позволить. Вообще-то он не пил. Нет, в компании, конечно, не отставал, но в компанию он попадал не так часто. А вот чтобы, как сейчас, в одиночку, - это с ним впервые. Складывалось всё паршиво. Нет, с идеально чистыми руками оставаться Гуревичу, конечно, не удавалось: дела компании требовали не всегда законных контактов – и с чиновниками, и с братвой, хотя, конечно, решения принимал не он, но в кое-какие дела он посвящён, и, стало быть, если говорить прямо, является соучастником. И увеличение его личных доходов напрямую с этим связано: нынче деньги платят за риски.
Платили же в последние годы, а особенно в последние месяцы, очень неплохо. И квартиру удалось купить в хорошем районе, и машину - приличную иномарку (причём Гуревич мог позволить себе авто и пошикарней), и заморские курорты всякие были. А сейчас они обдумывают с женой возможность отправить сына учиться в престижный западный университет - парень с большими способностями. Это он от него унаследовал, Гуревича, ещё лет семь назад - талантливого российского учёного, начинавшего приобретать широкую известность (конечно, в узких посвящённых кругах) своими работами, и не только у нас. Чёрт бы побрал эту нищету, может, всё-таки стоило взять курс на Запад, несмотря на то, что секретность работ, в которых ему доводилось участвовать, делала его на несколько лет невыездным.
Собственно, так и было задумано: отсидеться эти несколько лет вдали от всякой секретной тематики, заработать деньги в другой сфере, а потом уже двигать. Но как здесь было решить вторую задачу - не отстать, не потерять форму? Получалось, что одновременно обе задачи не решались… Да что теперь об этом? Тут другое…
Гуревич допил остатки коньяка и, подумав, заказал себе ещё сто грамм. Странно, опьяневшим он себя не чувствовал. "Нервами закусывал", - усмехнулся про себя. Да, да, нужно вернуться к тому, что сейчас необходимо принять какое-то решение, что-то сделать, но что? "Я увязаю, и теперь это не только грязь, но и, не приведи господи, кровь". Сейчас ему больше всего на свете хотелось, чтобы Крагину удалось прорваться через засады. "Какого черта он вообще в это дело полез, интеллигент хренов?"
"Но думать надо сейчас не о нём, а о себе. Ты, судак говёный, влез в такие дела, из которых выходят нередко вперёд ногами. Если бы ещё был Митрич (звонили сегодня в больницу - дела, говорят, совсем хреновы), - с ним можно было бы поговорить, он бы понял, он бы отпустил, уехал бы ты в зарубеж этот хренов, ну, потратил бы год-полтора, восстановил бы форму, деньги уже кое-какие есть… Кто заменит Митрича, кто сможет, как он, взять всё на себя? Заикин? А может, Татарин? Ладно, сопли всё это, думай, как быть без Митрича. Думай".
Однако ничего придумать Гуревич так и не смог, даже допив и эти сто грамм. "Надо ехать домой, немного поспать". Сейчас он ощущал себя винтиком какого-то механизма, рычаги управления которым находятся где-то далеко от него. Винтиком, который хорошо смазывают, который важен и нужен этому механизму, но всего лишь винтиком, чёрт побери. А ведь было время полной, ну, почти полной, свободы. Да, он был связан какими-то условностями, тем же грифом секретности, но мозги-то его были в принципе свободны, и он жил, как хотел, весело, интересно, вкусно, что ли. И люди вокруг были какие-то другие. Правильный ли выбор он сделал?
Гуревич вышел на улицу, отыскал свою машину, вставил ключ зажигания - и почувствовал резкую, пронзительную боль, привнесённую в тело каким-то острым страшным предметом…
Через полчаса на одном из участков Садового Кольца новенькая "Ауди" внезапно потеряла управление, врезалась в фонарный столб и загорелась. Очевидно, изрядно выпивший водитель заснул за рулём. Спасти его не удалось, свидетелей аварии не оказалось по причине слишком позднего часа. По крайней мере, так значилось в милицейском протоколе.

Алексей (четверг, середина дня)

"Лучше, если бабулька будет одна и на вид поинтеллигентнее. Ага, вон одна сидит, в очках, похожа на старую учительницу, рядом внучонок вертится" - Алексей подошёл к скамейке.
- Вы не возражаете, если я присяду?
- Да ради бога, почему я должна возражать?
Посидели – помолчали. "Видно, старушка несловоохотливая. Надо подумать, как к ней подъехать"
А мои карапузы уже выросли, и семья дала трещину. Вот ведь как бывает. Вроде бы недавно в песочке возились. А теперь в месячный срок надо разъехаться, ищу вот квартиру или комнату. По объявлениям звонил - такие цены! А какие доходы у бывшего преподавателя технического вуза, не желающего заниматься всякой криминальной бухгалтерией?
- Да что вы! - Старушка заинтересовалась и, поглядев на Алексея (успевшего нацепить очки), почувствовала прилив классовой солидарности.
Да, хожу вот по вашему району уже полдня, пока ничего не нашёл. В жару народу мало, а где спросить, если в квартиры не стучаться? Ещё не то подумают. Да вот я вам паспорт свой покажу, чтоб и вы чего не подумали. Может, посодействуете? Только больших денег у меня нет.
- А вам что же, именно наш район нужен?
- Да, матушка моя здесь недалеко проживает, так поближе к ней.
- А что не у неё-то?
- Не хочу тревожить, скрывать буду, может, у нас ещё образуется, зачем её беспокоить?
- Ну да, ну да, это вы правильно. Хотя, я считаю, с родителями нужно быть откровенным. Вот я со своим сыном всегда обо всём откровенно говорю, у него от меня тайн никаких нет.
- Не всем так удаётся жить. И потом, я уже давно живу с ней раздельно. Так сможете помочь?
- Дайте подумать. Да, знаю, знаю, к кому можно подойти. Вы здесь посидите, я сейчас внука домой отведу и вместе с вами поднимусь к одной знакомой. У них квартира коммунальная, а сдавать хотели её соседи, комнату. Она всё боится, что сдадут какому-нибудь алкашу или наркоману. А вы - интеллигент, человек по виду тихий.
- Она же не хозяйка.
- Ничего, она договорится с Галиной, хозяйкой комнаты, у той в квартире еще одна комната, чтоб вы знали. Галина сейчас на работе, к вечеру подойдёт. А, может, вы вместе к ней на работу подойдёте. Она здесь рядом в продуктовом работает.
Так Алексей вскоре оказался квартирантом продавщицы Галины. Один минус он, правда, сразу ощутил: от Галины метров на пять разило чесноком, запаха которого Алексей не переносил с детства. Но это всё мелочи. Главное - первый шаг сделан.
А поскольку в комнате, где осталась Галина (как выяснилось, с мужем и двумя детишками, которых на лето отправили в деревню), Алексей заприметил видеомагнитофон, появился шанс узнать, наконец, тайну, которую хранила столь нелегко ему доставшаяся кассета.
После всех взаимных расчётов (деньги на ключи) Галинина соседка-пенсионерка, "сосватавшая" Алексея, ушла по магазинам, и Алексей остался в квартире один. Выйдя из своей комнаты в коридор, Алексей заметил, что Галинина комната не заперта. Испытывая страшную неловкость, он решил рискнуть: воспользовавшись моментом, посмотреть кассету.
Включив систему, Алексей нажал "пуск" и уставился на экран. Его била нервная дрожь, ведь из-за этой кассеты и того, что он сейчас увидит, Алексей едва не лишился жизни, и угроза не миновала, отнюдь. "Но что же там? Внимание, полное внимание!.."
На экране появляется лицо немолодого мужчины, он заявляет, что является экспертом в области промышленных методов обогащения урансодержащих руд. Внизу экрана идёт подстрочник на английском языке. Через несколько минут становится понятно, что речь идёт о разработке одного из недавно разведанных месторождений. Оказывается, оно должно войти в перечень, являющийся дополнением к закону о разделе продукции, и вопрос об этом должен обсуждаться в Думе на одном из первых заседаний осенней сессии, причём ясно, что почти наверняка вопрос о включении месторождения в перечень будет решён положительно, поскольку лоббируется сразу двумя основными фракциями. Кроме того, параллельно готовится постановление правительства о проведении международного тендера на право разработки месторождения, причём тендер планируется провести до конца текущего года. Наконец, из слов эксперта становится ясно, что в пределах этого срока победу на тендере может одержать лишь одна транснациональная корпорация (эксперт её называет), и из дальнейшего становится также ясно, что эта корпорация оплачивает положительное для неё решение вопроса. Оказывается также, что из документов, предоставленных в распоряжение депутатов, явствует, что при определённом технологическом уровне, пока не достижимом, месторождение может давать стратегически ценное сырьё, и эксперт утверждает, что указанная в документах вероятность возникновения такой ситуации в ближайшие два десятилетия на самом деле (умышленно или нет) на порядок занижена.
Эксперт исчезает с экрана, и на нём появляются кадры, на которых запечатлена встреча доверенного лица корпорации с помощником одного известного депутата. Кадры воспроизводят вполне профессиональную разработку развития этого сюжета: вот тот самый помощник депутата передаёт некоему лицу пачку документов, затем это лицо появляется в интерьере одного из западных банков и производит действия, очень похожие на процедуру открытия счёта, после чего вновь происходит встреча этих двоих где-то в Швейцарии (судя по пейзажу), и теперь уже другая сторона передаёт помощнику депутата какие-то документы. Затем на экране появляются в крупном плане сами эти документы (так следует из комментария за кадром), причём в одном из них просматривается восьмизначная сумма в американских долларах. Конец сюжета.
Совершенно понятно, что собранный материал является более чем достаточным для возбуждения уголовного дела. Итак, ясно, что появление этой кассеты в определённом месте (или местах) может нанести большой урон упомянутой в сюжете корпорации, и не только ей.
Замелькали пустые кадры, но было ли еще что-то на кассете, Алексею узнать сразу не удалось, потому что за дверью в коридоре квартиры раздались шаги, потом что-то упало, потом кто-то грязно выругался, и Алексей понял, что вернулся Галинин муж. Алексей нажал "стоп”, вынул кассету, и в ту же секунду в комнату ввалился Николай - плюгавый мужичонка в распахнутой кожанке, с взлохмаченными волосами и с выпученными красными глазками. Он пошатнулся, рыгнул и вылупился на Алексея.
- Ты, блин, хто, и фули тут стоишь? А где эта курва?.. Галька!.. Где она?
- Должно быть, на работе, а вы Николай? Я у вас комнату снял. Галина ушла, я вижу – дверь не закрыта, ну и взбрело в голову посмотреть кассету, которую мне сегодня кореш дал (на один, говорит, день). Я вечером хотел у вас разрешения попросить. Извините, не удержался.
- Извините, ишь. Антилигент драный. Да ты тут с Галкой моей... И врёшь, щука, прямо в глаза. Ну, подожди, я щас корешей приведу, мы с тобой поговорим… Смотрел, небось, порнуху?
- Могу показать, зря ругаешься, Коля. Вот, смотри. – Алексей поставил кассету, открутил на начало, запустил.
- Хм, ля-ля какие-то… Ладно, вырубай. Чё делать-то будем, а?
- А чё, Николай, делать? Давай за знакомство выпьем, а там решим. У меня пузырь в комнате. Да ты зайди, сам увидишь. Ты же в курсе, что комната сдаётся.
Враждебный запал Николая как-то незаметно поугас, а глазки заблестели – клюнул на "пузырь". Алексей мысленно похвалил себя за предусмотрительность: водку он действительно купил сегодня с утра, да не одну, а две поллитровки.
- Пузырь, говоришь? Эт другой разговор, тащи.
Алексей принёс бутылку, захватил ещё полбуханки хлеба, банку шпрот. На кухне нашёл открывалку, вскрыл шпроты. Николай вытянул откуда-то два пыльных стакана, продул их.
- Давай я, ещё промахнёшься.
- Ты чё, ни в жись. Я ишо мимо рта... никогда не проносил. Как, говоришь, зовут?
- Алексей. Ну, будем знакомы!
Выпили. Алексей примерно четверть, Коля же махнул целый стакан, жадно уткнулся носом в ломоть хлеба, но есть не стал. Через минуту глаза его приняли осмысленное выражение.
- А я, понимашь, заглох. Карбюратор, едри его... Глохнет - и всё! Я ж седня с утрева говорю этому хрену, Вовке: заглохну, седня, как пить дать, прочищать нужно. А он уж, скотина, винтом ходит, тяпнул уж с мужиками. Ничё, грит, Колян, до конца смены как-нибудь отъездишь, завтра, мол, с утра посмотрю… Короче, я их всех там послал на… ну, ты сам знаешь.
Дальнейшее Колино бормотанье было малопонятным. Он привалился к спинке стула и свалился бы на пол, но Алексей вовремя подхватил Колю и помог ему перебраться на диван. Через минуту Коля уже храпел.
"Воспользуемся моментом, - решил Алексей и вновь поставил кассету. - Что же там дальше?"
Во второй части плёнки камера зафиксировала несколько эпизодов встреч и разговоров пронинского сотрудника Болченко (Алексей его сразу узнал) и некоего представительного мужчины лет пятидесяти. Из разговоров можно было понять, что этот Эдуард Камалович (так называл его Болченко) имел непосредственное отношение к руководству пронинского холдинга, вероятно, даже являлся компаньоном. Видеть его прежде Алексею не доводилось. Интересно, что этот Эдуард Камалович постоянно делал двусмысленные (впрочем, как раз наоборот - недвусмысленные) намёки Болченко. Болченко же эти намёки-предложения всякий раз отвергал, но как-то мягко, словно давая понять, что он ещё подумает. Такая вот забавная коллизия.
Однако более интересная коллизия была в другом. Болченко, будучи доверенным лицом Пронина, судя по всему, являлся одновременно информатором Эдуарда Камаловича, то есть был, так сказать, двойным агентом. Чьи интересы он на самом деле отстаивал, было загадкой. Зная хитрость Пронина, Алексей допускал, что Болченко ведёт игру по его, пронинским, указаниям. По разговорам чувствовалось, что Эдуард Камалович хочет посвятить Болченко в какие-то свои планы, но пока не решается, прощупывает. Последняя их встреча проходила, судя по окружающей природе и погоде (а встречались они в парке), где-то в начале июля, то есть в канун отъезда Пронина в Сочи. Алексей установил плёнку на начало этого эпизода, нажал "пуск" и приготовился ещё раз внимательно всё прослушать, ничего не упуская.
- Добрый день, Эдуард Камалович.
- Здравствуй, здравствуй, Кирюшенька, ты сегодня так элегантен.
- Что это с вами, Эдуард Камалович, вы как будто наэлектризованы?
- А ты бы мне помог разрядиться, может, заглянем ко мне, поговорим, познакомимся поближе, ты увидишь, как я живу, выпьем кофе. Между прочим - с отличным коньяком, уверяю, что ты такого ещё никогда не пил! Слушай, что-то и с тобой сегодня не так, какой-то ты бледный. Нервничаешь? Что-то происходит? Ну, рассказывай, не мнись.
- В общем-то, есть определённый сюжет. С неопределёнными последствиями, скажем так. Вы можете представить себя экспериментатором накануне долго готовившегося эксперимента, когда аппаратура уже отлажена, все участники на своих местах, циферблат уже показывает обратный отсчёт времени: десять, девять, восемь… Результат непредсказуем; проще говоря, может рвануть. Но об этом знает только один человек – руководитель эксперимента.
- А в каком качестве я себя должен представить?
- Это я к слову. Я пытаюсь передать свои ощущения, ощущения лаборанта на таком эксперименте, который внезапно догадался, о чём сейчас думает главный.
- То есть, рванёт или нет?
- Примерно так.
- Как я догадываюсь из твоих слов, Пронин затевает что-то грандиозное? Он ведь у нас человек масштабный. Получается, что я не в курсе этих затей, хотя, как член правления, имею полное право знать. Очень хотел бы получить от тебя подробности. И учти: если это действительно окажется очень важным, ты можешь рассчитывать на щедрую премию.
- Насколько щедрую?
- Я пока не знаю, о чём идёт речь. Говори, там будет видно. Ты ведь знаешь, я тебя в этом смысле никогда не обманывал.
Болченко вынул из кармана пиджака сложенный в несколько раз листок и передал его Эдуарду Камаловичу.
- Вот здесь изложено всё, что я знаю по этому поводу. Только читайте не сейчас и не здесь. Обсудим при следующей встрече.
- Хорошо, пока расстаёмся.
- До свидания, Эдуард Камалович.
Обменявшись рукопожатием, мужчины разошлись в разные стороны. Дальше на плёнке ничего не было. Алексей вынул кассету, задумался. "Что же затевал Пронин? Не является ли следствием этого разговора то, что с ним произошло в самолёте? Очень может быть".
Алексей переписал обе части плёнки (каждую по отдельности) на заранее приобретённые пустые кассеты - по пять экземпляров. Хотелось бы получше вникнуть в информацию из первой части, той, где речь шла о разработке месторождения. Алексей стал думать, кто бы мог его проконсультировать по этому вопросу. Нет, то, что здесь коррупция, сомнений не вызывало. Но не было ли здесь существенного подрыва национальных интересов?
Пожалуй, Алексею мог бы помочь Серёга Мочалин, его бывший однокурсник, с которым он одно время поддерживал приятельские отношения. Давненько они не общались, кажется, лет шесть, ну да ничего, попробовать нужно. Были основания ожидать, что домашний телефон Серёги не изменился: он был из тех людей, которые живут всю жизнь в одном доме и с одним окружением. Серёга жил с мамой, и было впечатление, что они составляют две части одного целого: в каждом разговоре, касающемся личных тем, Серёга упоминал свою матушку и её мнение по тому или иному вопросу.
Алексей вызвал из памяти образ Серёги Мочалина с вечно нарочито хмурым лицом и улыбнулся. Он всегда хорошо относился к Серёге, уважал его способности и научился не обращать внимания на его иногда паршивый, с врединкой, характер.
Серёга был уникален тем, что с увлечением собирал всяческую информацию. Иногда, на чей-то взгляд, совершенно бесполезную. Например, он наизусть знал всех губернаторов американских штатов, и не просто их имена-фамилии, а факты их биографий и досконально - их политические досье. Всё это он выуживал из открытой американской периодики, постоянно шлифуя своё знание английского языка. Алексей припомнил также, что Серёга каким-то образом общался со спецслужбами, кажется, в связи с консультациями по компьютерным технологиям, в которых был большим спецом. Но не исключено, что он приватно работал аналитиком на одну из этих служб (в другом качестве он работать не мог, Алексей в этом не сомневался).
Было и ещё одно обстоятельство, которое давало Алексею основание обратиться именно к Серёге - он считал Серёгу порядочным человеком. Плюсом было и то, что, как точно помнил Алексей, мочалинский телефон был у него только в старой телефонной книжке, которую он год назад выбросил.
К счастью, мочалинский телефон он ещё не забыл. "Дома ли?" Обычно Мочалин уезжал из Москвы в августе. "Должен быть дома, Серёга не из тех, кто меняет свои привычки". Наконец, после шестого гудка на другом конце провода послышался грубовато-недовольный знакомый голос.
- Слушаю.
- Здорово, Серёга, это Алексей Крагин, твой старый однокорытник.
- 3дорово, - в Серёгином голосе не прибавилось ни одной эмоции. "Занятный всё-таки тип этот Мочалин", - подумал Алексей.
- Хотел тебя повидать, проконсультироваться по одному вопросу, тебе и самому будет интересно. Хотелось бы завтра с утра.
- С утра не смогу,
- А во второй половине?
- Подъезжай к трём, ты знаешь, где меня найти.
- Taк ты всё ещё там трудишься?
- А куда я денусь?
- Да мало ли, может, в банке каком деньгу зашибаешь.
- Ты знаешь мою специфику, я не разработчик и уж тем более не сопроводитель.
- Ну да, ты скорее консультант по глобальным проектам.
- Что-то в этом роде.
- Постой, но ведь твоя контора осталась государственной?
- Именно так.
- И сколько же она тебе платит?
- Двадцать тысяч, рублей, конечно.
- И как же ты на них живёшь с твоей нелюбовью к дополнительной халтуре?
- А никак. Даже от мысли жениться отказался, на что семью-то содержать?
- Удивляешь ты меня, Серёга: с твоей головой…
- Сейчас не головы нужны, а другие части тела: рты и задницы, да ещё, пожалуй, руки и ноги.
- Это у нас. А на Запад ты не пробовал рвануть, язык ты знаешь, кое-чего умеешь?
- Я умею не совсем то, что там нужно. Это во-первых. А во-вторых, у меня мама уже весьма преклонного возраста, к тому же больная.
- Понятно, но всё же жаль, что…
- Сейчас мне некогда, потом поговорим,
- Серёга никогда не отличался хорошими манерами, но Алексей к этому привык.
- До завтра, буду в три.
- Давай, - Мочалин первым повесил трубку.


Полянкин

Была середина недели, четверг, но оба, и Полянкин, и Диана, оказались свободны. Она сама позвонила ему утром и предложила, если у него есть время, съездить куда-нибудь за город покупаться, благо день обещал быть, судя по безоблачному небу и прогнозам синоптиков, жарким и сухим. Полянкин согласился и предложил ехать на его машине. Быстро и как-то весело договорились, где и во сколько встретиться, и вот сейчас Полянкии доедал свой завтрак и подумывал о том, что, пожалуй, впервые за последнюю  неделю у него прекрасное настроение. А раз так, то можно часик посвятить продолжению своего последнего романа (впрочем, жанр ещё не вполне определился). Полянкин устроился за компьютером и набил первую строчку.
"Языки затухающего костра отражались в чёрных зрачках шамана, тени прятались в складках морщинистого лица".
Отстранился, закурил сигарету, захлебнув её глотком крепкого кофе, минуту сосредоточенно посидел с закрытыми глазами и, расположив клавиатуру поудобнее у себя на коленях, продолжил.
"Он съел совсем немного медвежьего мяса, потом выпил большой ковш отвара из принесённых им же сухих трав, достав их из небольшого мешочка, спрятанного на груди под тёплой дохой. Пил долго, затем долго молча сидел, глядя на огонь, о чём-то думал. Наконец, заговорил.
- Я знаю, что привело вас сюда, в это глухое место, в котором можно встретить только зверей, птиц и рыб. Да ещё духов, с которыми я общаюсь. Они-то и поведали мне, как ты, Ранко, увёл Лану из родного племени, убив её отца, мудрого старого Ярла. Он был моим другом. Не бойтесь, я пришёл не мстить. То, что случилось, было предначертано судьбой. Она соединила ваши жизни, чтобы дать новую жизнь. Я говорю о мальчике, которого скоро родит Лана.
- Значит, у нас будет мальчик?
- Да, и у него будет особое предначертание в жизни, о котором ведаю только я. Пока я не могу об этом ничего сказать: всему своё время. Я приду к вам снова, когда мальчику исполнится два лета и две зимы. Вы должны оставаться здесь, укреплять и расширять своё поселение. Когда я приду, у вас будет ещё и девочка. Мальчик будет необычайно сильным и здоровым, к моему приходу он начнёт уже говорить. Но вы должны будете смириться с тем, что я заберу его от вас к себе. Это желание духов. О его предначертании вы узнаете позже, когда духи позволят мне рассказать вам. Живите здесь спокойно, вас никто не тронет. Но помните о моём приходе. Я всё сказал, теперь я должен уходить.
- Мы не можем уйти с этого места? Жаль, я хотел бы найти землю, из которой добывают железо.
- Тебе незачем уходить, такое место рядом. Когда сойдёт снег, отправляйся вниз по реке до второго поворота, выходи на правый берег, там найдешь железную землю. Ты никогда сам не выплавлял железо, но ты видел, как это делали другие. У тебя цепкая память и настойчивый ум. Ты сумеешь этому научиться сам. Прощай, Ранко, и помни, о чём я сказал.
- Прощай. - Ранко вышел из хижины и долго ещё смотрел вслед удаляющейся согбенной фигуре''.
"Пока хватит", -  Полянкин взглянул на часы, отодвинул от себя клавиатуру, откинулся на спинку кресла. Следовало продумать хотя бы в общих чертах план плавного перехода от начала развития сюжета к его середине.
"Длинновато выходит, надо укорачивать. В продолжении будет примерно следующее.
Через два года вновь появляется шаман. Всё происходило точно так, как он и предсказывал. Ранко и Лана встречают его с трепетом, они ощущают какую-то власть шамана над ними, он олицетворяет высшие силы, которые распоряжаются их судьбой. Значит, им придётся отдать мальчика, их горячо любимого Рона? Мысль им кажется невыносимой, но разве можно противиться судьбе? Но что же значат слова шамана об особом предначертании их сына? Снова они сидят втроем, только уже в более просторном и обустроенном жилище. Это уже не землянка, а настоящий сруб из крепких, хорошо стёсанных брёвен, почти идеально подогнанных друг к другу, - результат того, что Ранко научился делать железные топоры и скребки. Железную руду он нашёл именно там, где ему указывал шаман, а само изготовление железных предметов он сумел воспроизвести по памяти.
В общем, идёт разговор, шаман пьёт своё зелье, и выясняется следующее. Оказывается, есть люди (и шаман один из них), которым дано направлять жизнь и, более того, помыслы всех остальных людей, живущих в обширной местности, которая краями выходит к трём огромным озёрам, одно из которых холодное, а два других – тёплые (шаман говорит, что вода в этих озёрах солёная и что они столь велики, что сколько ни вглядывайся, не увидишь противоположного берега). Этих людей немного, они знают друг друга, они хорошо знают все пути, пролегающие по этой местности, и раз в несколько зим они встречаются на берегу одного из тёплых озёр. Эти люди обладают большими знаниями. Более того, нет ничего из известного жителям этой местности, что не стало бы известно одному из них, а через него и всем остальным (потому что их главная заповедь - обмен знаниями). "Как же называются эти люди?", - спрашивает Ранко. "Мы называем себя мироизбранниками, то есть избранными людьми этого мира", - так отвечает шаман. Затем он рассказывает, что каждый из мироизбранников присматривает себе преемника (иногда двух), которого он воспитывает с самого раннего детства, передавая ему свои опыт и знания. Выбор преемников - едва ли не самое ответственное дело в жизни мироизбранников. Как правило, они живут обособленно, не заводят семей, среди других людей они чаще всего бывают шаманами, то есть, теми, кто знает, как разговаривать с силами природы. Бывают среди них и предводители небольших отрядов, живущих обособленно от племени и добывающих себе средства для жизни набегами на другие племена. Такие отряды постоянно в пути, но тропы их почти никогда не пересекаются. Зачастую они участвуют в войнах между соседними племенами, договариваясь с вождями о доле, которую получат в случае победы. Бывает также, что такие отряды сами сталкивают племена, вовлекая их в войны. Но такое происходит только по общей договорённости, которую заключают между собой мироизбранники на тех самых встречах. "Но зачем это, чего они хотят?", - спрашивает Ранко.
Но шаман будто не слышит вопроса. Он умолкает, долго смотрит на огонь. Лицо его приобретает суровое сумрачное выражение, видно, что тяжёлая дума тяготит его. Шаман думает о том, что же он вправе открыть этим людям, да и надо ли что-либо открывать им? Разве не лучше, если они по-прежнему будут думать, будто всё, что с ними происходит, есть произвол высших, недоступных сил, которым следует поклоняться и разве что просить о чём-либо? Нужно ли, вообще, людям знать, что совокупной их волей, их помыслами управляют не высшие силы, а всего лишь люди, пусть (благодаря своим знаниям) более могущественные, чем они сами, но всё же доступные, и значит - уязвимые? Нет, нет, такая откровенность людям не нужна, но только повредит им, мироизбранникам. К тому же будет нарушена заповедь неразглашения (их тайн), а кара за это очень сурова: смерть. Они, мироизбранники, должны выполнить любой ценой свою миссию, они, именно они ответственны за то, что будет происходить с этим миром, как он будет развиваться. Если нужно, во имя исполнения своей миссии мироизбранники должны быть непреклонны, безжалостны, вплоть до того, что если какое-то племя в силу каких-тo причин тормозит общее правильное развитие, то оно должно быть наказано (потеснено другими), а если этого мало, то уничтожено полностью. Об этом должны будут позаботиться предводители тех самых летучих отрядов. Однако, напрасно он об этом проговорился, что-то внезапно заставило его нарушить заповедь неразглашения, он не должен был этого делать. Теперь, чтобы исправить свою ошибку, ему придётся убить Ранко и Лану. Что ж, для мальчика они уже не нужны, теперь мальчик будет жить у него. А как быть с маленькой девочкой, ведь её он взять не может? Шаман ещё глубже погружается в свои раздумья, наконец, принимает решение. Пусть будет так. Он велит им пить отвар, действие которого скажется только летом. Девочка к тому времени подрастёт. Он может рассчитать, когда девочка останется одна, и навести к тому времени на неё людей из племени торхов. О её будущем он позаботится. А миссия этик двух сильных и красивых людей закончена: они дали ему достойного преемника. Этот мальчик будет умён, силён и твёрд характером, потому что такими были его отец и мать. Всё, ему пора идти.
- Он будет таким, как я, и даже более могущественным, - произнёс после долгого молчания шаман. - Я забираю его, потому что так решили духи, он будет жить со мной. Возьмите эти травы. Вы должны заваривать и пить настой из них утром и вечером каждый день, через него вы будете передавать свои силы своему сыну, он в этом пока нуждается. Не бойтесь, что сами вы будете слабеть, я приду к вам снова и дам вам новые травы, которые восстановят ваши силы. А сейчас мы уходим. Помните о том, что это воля духов судьбы".
Полянкин открыл глаза и обнаружил себя сидящим в кресле. Рядом на полу стояла чашка остывшего кофе. "Опаздываю", - понял Полянкин, быстро сорвался с места и через минуту уже бежал вниз по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек.
Уже сидя за рулём и поминутно поглядывая на часы, Полянкин поймал себя на мысли, что действительно очень хочет видеть Диану и что она единственный сейчас человек, с кем он хотел бы поделиться своим новым замыслом и чьё мнение хотел бы услышать. Выходит, она его чем-то зацепила, но он пока не понял, чем. Явно это не было чувственным влечением: нервные переживания последних дней не способствовали подобному направлению чувств. Он сознавал, что Диана была физически очень привлекательна, но сознавал как-то отвлечённо, если не считать того коротенького эпизода в ресторане во время их танца. Вероятно, Диана сумела передать ему каким-то образом, что он ей по-настоящему интересен, отсюда возникало ощущение подлинности, искренности их отношений. Но каких? В дружбу между мужчиной и женщиной он не верил. Тогда, может быть, это начало… Слово не проворачивалось на языке, да нет - даже в мозгу. Он редко и как-то с трудом его произносил, словно боясь, что, будучи произнесённым, оно непременно будет содержать в себе толику (пусть  самую малую) фальши.
За раздумьями время прошло незаметно - и вот уже нужный поворот. Издалека ещё он увидел Диану. Неужели он опоздал? "Так и есть: на целых восемь минут. Heхорошо, чертовски некрасиво".
- Здравствуйте, Диана. Извините меня, ради бога, мне так неудобно за моё опоздание.
- Здравствуйте, Игорь. Что ж, так и быть, извиняю. Я же понимаю, что господин писатель находится в непрерывном творческом процессе. И что это я должна просить прощения за то, что выдернула его из-за письменного стола, - они оба рассмеялись.
- Самое забавное, Диана, что так оно и было.
- Что, новая книжка? Игорь, расскажите! Я ужасно любопытна. Всё будет между нами, я умею хранить тайны.
- Угадали, есть один замысел, ещё очень сырой, но я уже приступил к наброскам, пишу, так сказать, киношным способом.
- Это как?
- Да сочиняю эпизоды из разных мест. Знаете, как киношники фильм снимают? Одна сцена из начала, другая - из середины, третья - ближе к концу. Но при этом сюжет у меня только формируется, то есть, готового сценария ещё нет.
- А я думала, что маститый писатель (а вы ведь уже маститый?) должен сначала составить подробный план, продумать сюжет, придумать всех своих героев и только потом браться за воплощение.
- Ну, может быть, это касается маститых, как вы сказали, писателей, к каковым, увы, причислить себя не могу. Скорее всего, так и нужно писать, но у меня всегда получается по-другому, как-то неправильно. Вероятно, потому, что по большому счёту я вовсе не писатель, а так - удачливый графоман.
- Не прибедняйтесь, Игорь.
- Да, кое-что у меня получалось, но сейчас то, что я успел нацарапать (имею в виду последний свой проект) больше смахивает на графоманство. Знаете, я здесь пытаюсь отступить от своего стиля, не знаю уж, почему, но чувствую, что здесь он как-то неуместен.
- Игорь, я окончательно заинтригована и теперь уже точно просто так вас не отпущу.
- Расскажу, расскажу, но не так же сразу, надо с мыслями собраться. А чтобы с мыслями собраться, надо срочно искупаться, иначе мои мозги расплавятся на этой жаре.
- Если вы помните, это соответствует нашим первоначальным планам. Так куда мы поедем? На Пироговку? Очень далеко не хочется.
- А не махнуть ли нам в Серебряный Бор? За полчаса доберёмся. Там вроде стало поприличней.
- Ага, понимаю. Хотите затащить меня на нудистский пляж? Какое коварство! Вот и доверяй после этого писателям. Впрочем, почему бы и нет? Я художник, а там сплошная натура.
- Боюсь, что не смогу там быть, так сказать, адекватным постоянным посетителям.
- Понимаю, но это не страшно. Просто вам придётся всё время лежать на животе.
- Вы думаете? Ну, тогда я рискну.
- Я вижу, вы полны решимости, вы настоящий мужчина. А вот я пока слабенькая, мне нужно ещё подготовиться, а посему - отправляемся сначала на общий пляж, напиваемся пивом, вы мне рассказываете замысел вашей будущей "нетленки"…. Не вздумайте отнекиваться, вы мне обещали! А уже потом - к нудистам.
- Отлично, программа пикника полностью принимается, всё питейное и едейное закупается на месте.
- Я уточню: это программа начала пикника.
- Само собой. Итак, едем! - посмотрев в смеющиеся и, как ему показалось, игривые глаза Дианы, Полянкин радостно рассмеялся и резко рванул машину с места.


Алексей (три месяца спустя)

Алексей не очень понимал, зачем пошёл на вернисаж этой выставки, проходившей в Доме Художника на Крымской набережной, да это, в общем, было неважно. Сейчас он вместе с толпой (надо сказать – не очень плотной) неспешно перемещался из зала в зал. На каких-то картинах взгляд его задерживался, особенно на пейзажах, некоторые представлялись его наивному (так он сам определял) взгляду по-настоящему мастерскими. Авангард и прочие отклонения от классического стиля Алексей обходил стороной: "Не моё, предпочитаю видеть не проекции чьего-то воображения, а подлинную картинку в естественных пропорциях. Впрочем, с кем-либо спорить по этому поводу я бы не стал; зачем, если кому-то нравится?"
Взгляд Алексея остановился на портрете. Лицо, несомненно, знакомое. Стиль полотна (которое оказалось не совсем портретом) никак нельзя было назвать классическим: оно было заполнено разнообразным нагромождёнием каких-то предметов, каких-то перевёрнутых (или вывернутых) лиц, каким-то немыслимым (для него) сочетанием красок. Но в центре картины было это лицо, изображённое абсолютно "правильно". Пытаясь вспомнить, где он его видел, Алексей приблизился к картине и остановился, прочитал ничего не сказавшее ему название - "Последнее". "В названии слышится трагизм", - подумал Алексей и всмотрелся в картину. "Да и в самой картине – тоже. В лице какое-то напряжение, смятение, а может, страх или ожидание чего-то плохого и неизбежного". Подошёл ещё ближе, пригляделся к деталям. В калейдоскопе окружающих предметов и лиц он узнал то же центральное мужское лицо, теперь уже "неправильное"; оно встречалось несколько раз, как бы совершая обход вокруг своего оригинала. Проследив траекторию лица-двойника, Алексей обнаружил постоянное присутствие рядом с ним ещё одного лица, женского. Были и другие лица, но замысел становился ясен: это была история отношений двоих, точнее, - история любви. "Попробую угадать, что второе лицо принадлежит автору картины, и автор - женщина", - Алексей поискал глазами в начале зала, где должны были быть сведения об авторе (весь зал отдавался одному художнику), подойдя, прочитал: "Диана Мархлевская". "Но кто же на картине, очень хочется вспомнить", - и Алексей снова вернулся к картине, однако его место было занято молодой парой.
- Ты знаешь, Мариш, а ведь это Игорь Полянкин, - услышал Алексей голос мужчины.
- Да ты что? Тот самый, который летом скоропостижно умер? Так грустно. Я читала его книги - очень даже неплохой писатель. Теперь я понимаю название. А что, эта Мархлевcкая - его жена?
- Не знаю, может быть.
Вот оно что! Ну конечно, это был Полянкин. Странно, что Алексей сразу не вспомнил его, ведь судьба совсем недавно, каких-то три месяца назад, так неожиданно их столкнула. Так значит, Полянкин умер? Он и не знал, а ведь была мысль найти Полянкина, посоветоваться. Потом Алексей передумал, были причины. Но всё же, отчего он умер? Может быть, его смерть связана с тем роковым событием в самолёте? "Поговорю с этой художницей", - возникла внезапная решимость.
Найти предлог было не так уж сложно: картины с выставки, как гласила афиша, можно было приобрести у авторов. Оказалось, что Мархлевская сейчас здесь, на выставке. Порасспросив персонал, Алексей оказался в одном из служебных помещений, служащая пошла пригласить художницу, и через пять минут в помещение вошла она - довольно крупная женщина лет сорока с правильными, пожалуй, красивыми, чертами лица, одетая в изящный серый костюм, в котором, впрочем, трудно было определить особенности ее фигуры; густые тёмные волосы почти доставали до плеч.
Служащая кивнула на Алексея, и художница направилась к нему, Алексей, в свою очередь, шагнул навстречу. Лицо художницы было спокойно-строгим и деловитым, однако несколько бесцветным ("должно быть, поскромничала с косметикой"), а вблизи показалось болезненно-усталым. Сухо и довольно безразлично поздоровавшись, она вопросительно посмотрела на Алексея.
- Видите ли, - Алексей замялся, - меня интересует картина "Последнее".
- Вы хотите её купить? Должна вас разочаровать: она не продаётся.
- Я именно так и думал.
- Тогда что же?..
- Я узнал на вашей картине лицо писателя Игоря Полянкина и понял, что (прошу извинить меня) у вас было к нему глубоко личное отношение. Я был поражён, только что, из разговора посетителей, узнав о его смерти. Совсем недавно, летом, мы оказались вместе…
- Вы с ним были знакомы?
- Нет, не был, но мы вместе летели из Сочи, на одном самолёте, и там произошло событие, в которое я оказался поневоле втянут, и последствия которого оказались для меня… как бы вам сказать… очень драматичными… и у меня была мысль найти Полянкина, рассказать ему… у меня была очень тяжёлая ситуация, не на кого было опереться, и я подумал тогда… В общем, вот так, за пять минут, я не смогу объяснить. И вот сейчас я узнаю, что он умер, и у меня возникает мысль, что эта его внезапная смерть… да, эта его смерть как-то может быть связана с теми событиями. Я долго смотрел на вашу картину, и мне показалось, что в последние его дни вы были с ним вместе, да и название…
- В общем, вы верно угадали. Знаете, - внезапно решилась Диана, - я могла бы завтра с вами встретиться, знаете, я даже очень рада буду с вами поговорить обо всём этом, мне было не с кем, я чувствую, что вам это важно. Так как? Давайте завтра?
- Конечно! Во сколько, где?
- Да здесь же, поблизости.
Они договорились о месте и времени встречи. Когда они прощались, уже им казалось, что они не только сейчас познакомились, а уже встречались когда-то, что у них есть что-то общее (да так оно и было), и что как будто они возобновляют своё знакомство. Диана на прощание протянула руку.
- Можете называть меня Дианой.
- А я Алексей. Так значит, до завтра?
- До завтра.
"У неё удивительно располагающая улыбка", - думал Алексей, пробираясь к выходу.
"А нужно ли мне узнавать что-то ещё об этом деле? Если смерть Полянкина с ним действительно связана, то чем может грозить мне эта дополнительная информация с учётом того, что я уже и сам знаю? Глупо… порыв… ничего не изменишь, только подвергнешь…" - Алексей чувствовал смятение, и тот холодок опасности, который не покидал его так долго, опять вернулся и прошёлся мелким ознобом и дрожью в руках. "Нет, лучше всё-таки знать. И потом, хочется себя уважать. В конце концов", - он не додумал мысль, потому что вечерняя толпа, заполнившая вход в метро, сдавила его и, потащив к турникету, заставила вспомнить, что у него нет проездного билета.


На следующий день, утром

Алексей и Диана должны были встретиться здесь, в Парке скульптур возле Дома Художника, в половине десятого утра. Алексей пришёл раньше, и теперь ждал возле памятника Калинину, одному из свезённых сюда из разных мест Москвы скульптур-фетишей ушедшей советской эпохи. Было промозглое прохладное утро середины октября, густой туман ещё не успел рассеяться, создавая причудливые картинки, когда вдруг из него выплывали то чья-то каменная голова, то чьи-то чугунные ноги…
До назначенного времени оставалось десять минут, и Алексей побрёл по безлюдным аллеям, вбирая в себя осень – с полуосыпанными жёлтыми деревьями  и шуршащими под ногами листьями. Туман почти рассеялся, когда он вернулся к "Калинину". Невольно подумал: "А нет ли слежки?" Огляделся: один только старичок, перебирая ногами, медленно двигался к Алексею. Вполне безобидный маленький старичок, да и тот вскоре пропал из вида. Вдалеке в остатках тумана обрисовалась фигура, направлявшаяся в его сторону, и Алексей сразу же понял, что это Диана, потому что не сомневался в её приходе. Да, он не ошибся: через минуту подошла она, необычайно элегантная, даже шикарная – не то, что вчера, вчера она выглядела значительно бледнее.
- Здравствуйте, Алексей, я не очень опоздала?
- Доброе утро, Диана. Если женщина опаздывает всего на пять минут, то можно считать, что она приходит заранее.
- Вот как? А что сказать о женщине, которая приходит на пять минут раньше?
- Что это опасная женщина. Впрочем, я не уверен, что такие женщины вообще существуют… Диана, я не знаю, вправе ли вас расспрашивать о Полянкине, но видите ли, тот рейс, на котором судьба нас с ним свела…
- И я летела тем рейсом.
- Да что вы! Постойте, постойте, теперь я начинаю понимать, почему ваше лицо, точнее, профиль вашего лица, показался мне знакомым. Я сидел тогда в среднем ряду, а вы, должно быть, в правом и несколько впереди меня…
- Я почти не смотрела по сторонам, и вас, к сожалению, не видала… Впрочем, не вы ли тогда с Игорем…
- Да, да, мы вместе его поднимали… Так вот, я хотел сказать, что тот рейс сильно повлиял на мою жизнь, развернул её, что ли. В общем, это целый рассказ… Если вы не против, мы могли бы зайти в то заведение (Алексей кивнул на "кафе-стекляшку") и посидеть в уголке за чашкой кофе или пива, спокойно поговорить. Там почти никого не бывает, особенно в это время… Я плачу.
- Ну, что ж, если вы к тому же платите, мне придётся согласиться.
Они зашли в маленькое кафе, расположенное там же, в Парке скульптур, взяли по кружке разливного пива и устроились за угловым столиком. В кафе кроме них ещё никого не было, слышалась тихая приятная музыка, располагавшая к неспешному разговору.
- Кто же первый начнёт? Может быть вы, Алексей?
- Что ж, пожалуй. – Алексей, стараясь быть кратким и в то же время стремясь ничего существенного не упустить, поведал Диане о произошедших с ним событиях…Его рассказ подходил к концу.
- Признаться, я не очень понимал, что же мне делать с этой плёнкой, какой дать ей ход, хотя что-то делать нужно было непременно. Я ждал, что скажет Мочалин. Я тогда пришёл к нему на двадцать минут раньше. Серёга был мрачен и сильно нервничал; предложил мне пройтись. Минут десять мы молча петляли по каким-то закоулкам. Наконец, Серёга в двух словах изложил мне ситуацию. Оказывается, наш с ним телефонный разговор всё-таки засекли, вследствие чего у него состоялась беседа с человеком из органов. Человек сообщил ему, что я, Алексей Крагин, владею информацией, ему, человеку этому, известной, о ситуации вокруг одного месторождения, о которой, вероятно, буду наводить справки у Мочалина. Человек предложил задержать меня под любым предлогом… – Алексей помолчал, допил остатки пива. – Но здесь он оплошал, потому что Мочалин не поленился выведать из каких-то своих источников, из какого подразделения был этот человек. А выведав, Серёга понял, что мне угрожает серьёзная опасность, и посоветовал мне, во-первых, спрятаться куда подальше, во-вторых, ни в коем случае не пытаться что-либо предпринимать, а в-третьих, через три дня я должен буду ему позвонить. Может оказаться, добавил он, что за эти три дня моя информация исчерпает свою актуальность, и интерес к моей персоне будет потерян, – и это будет для меня наилучшим вариантом. На том мы и расстались.
К счастью, до возвращения моей семьи с юга оставалось ещё пять дней. Но что должно произойти в ближайшие три дня такого, что могло бы сделать мою информацию неактуальной, а меня – неопасным? Я сидел в "берлоге", на той самой квартире, практически не вылезая из своей комнаты под предлогом простуды и ломал голову над этим вопросом.
Тут Алексей прервал свой рассказ и задумался, рассматривая хорошо одетую даму, сидевшую к нему боком за соседним столиком. Увлекшись рассказом, он не заметил, что у них появилась соседка. Ему показалось, что соседка явно прислушивается. Вот это совсем ни к чему! "Перебраться за другой столик, либо предложить Диане выйти на улицу?" Пока Алексей раздумывал, соседка повернулась к нему лицом.
- Здравствуй, Лёша, ты меня не узнаёшь?
"Бог ты мой!" -  Алексей оцепенел от неожиданности. Перед ним была не кто иная, как Леночка Мерцалова, вместе с которой он работал когда-то у Пронина, сидел с ней в одной комнате. "Неужели опять случайность? Не может быть!"
- Привет, Леночка, - едва выдавил он из себя, - ты здесь случайно?
- Признаюсь, что не совсем, и признаюсь, что слушала твой рассказ, только не с начала. Видишь ли, я тоже оказалась втянутой во всю эту историю и могу многое рассказать вам, тебе и Диане Викторовне. – Она повернулась к Диане.
- Извините, Диана Викторовна, я с вами не поздоровалась. Здравствуйте.
Диана молча кивнула, не зная, как повести себя.
- Дело в том, что у меня были подозрения по поводу смерти Игоря Валентиновича Полянкина, случайно я узнала от одной своей подруги, что вы с ним были… хорошо знакомы; я решила с вами встретиться, узнала, что у вас выставка, подумала, что это хороший повод. И вот, когда я пришла вчера на вернисаж, чтобы с вами познакомиться, я неожиданно увидела Алексея и… в общем, так получилось, что я узнала о вашей встрече.
- Подслушала! Неужели мы так громко говорили?
- Нет, просто, когда вы прощались, (а я стояла метрах в десяти от вас) я услышала, как Диана Викторовна сказала "До завтра". И мне пришла в голову мысль тоже оказаться на этой встрече, потому что… потому что я знала, в какую историю ты попал, Лёша, знала, что в эту же историю попал Полянкин, и предположила, что вы будете говорить именно об этом, и, как видите, я не ошиблась.
- Так ты за мной проследила?
- Ну да, и это было нетрудно. По дороге к себе домой ты был так погружен в себя, что ни разу не оглянулся. Я проследила тебя до подъезда, а утром пораньше приехала на машине, дождалась, когда ты вышел из подъезда, сел в свою машину… ну и вот я здесь.
- Замечательно, Леночка, ты настоящий частный детектив. Ну что ж, поскольку ты своего добилась и присутствуешь на встрече, присоединяйся к нашему разговору. Диана Викторовна, вы не возражаете?
- Я только возражаю, чтобы меня называли здесь Дианой Викторовной, давайте просто "Диана". Договорились, Лена?
- Конечно, так даже будет проще. Лёша, продолжи, пожалуйста, свой рассказ, а потом я расскажу вам всё, что об этом знаю.
- Ну что ж… В общем, для меня почти всё осталось непонятным. Короче, через три дня я позвонил Мочалину, и он мне сказал, чтобы я радовался, что всё для меня обошлось, но чтобы я со своей кассетой никуда не совался и постарался обо всём забыть… Вот так. Через два дня прилетела моя семья, и когда я подумал, что могу навлечь на неё опасность, всё моё геройство исчезло. Я ничего не предпринимал, ничего не узнавал, и меня никто не трогал. Я даже не знаю, жив ли Пронин. Но когда я вчера узнал о смерти Полянкина, меня всего перевернуло: неужели он тоже оказался причастен к этой истории и стал ее жертвой? Я понял, что мне необходимо знать, что с ним произошло. У меня какое-то чувство вины перед ним. Я думаю: если бы я тогда сумел его найти, может быть, его судьба сложилась бы иначе?
- Может быть, - задумчиво произнесла Диана. - Может быть, вас спасла эта кассета, ведь знают, что она у вас есть, и наверняка вы припрятали несколько копий, и если бы вас убили, эти копии могли бы всплыть.
- Господи, так он тоже что-то знал? Но если он что-то знал, то мог составить, например, записку.
- Записка, к сожалению, не то же самое, что кинодокумент, - Диана грустно вздохнула и замолчала. Некоторое время все сидели молча. По щеке Дианы скатилась слеза. Наконец, она справилась с собой и с видимым усилием заговорила.
- Мы познакомились с Игорем после того авиарейса, которым летели и вы, Алексей, и где произошла эта история с Прониным. Она и оказалась поводом к нашему знакомству. До этого мы однажды виделись на одной моей выставке и были представлены друг другу, но не более того. Игорь вспомнил, что видел меня в самолёте, через знакомых нашёл мой телефон и позвонил. Я почему-то подумала тогда, что он ищет встречи со мной: мне в тот раз, когда нас представили и мы немного поговорили, показалось, что он смотрел на меня более чем заинтересованно. Но он тогда был под каблуком у своей молодой любовницы… Словом, я ошибалась. Для Игоря было важно другое: он хотел услышать от меня какие-нибудь подробности о происшествии в самолёте. У него были основания думать, что это была попытка убийства, он даже видел в салоне самолёта одного человека, который примерно за неделю до того уже покушался на Пронина в сочинском казино. - Диана вкратце пересказала то, что она узнала от Полянкина.
- Так вот, Игорь попытался выстроить свою версию. Он стал искать дополнительные факты, наблюдения; с этой целью, между прочим (как я уже сказала), познакомился со мной. К сожалению, того, что происходило с вами, Алексей, Игорь не знал, он даже не обратил никакого внимания на ту записку, вероятно, и не заметил её. В общем, после того второго эпизода, в самолёте, он был уверен, что его вычислили и что он стал как бы двойным свидетелем. С помощью знакомых ему удалось собрать некоторое досье на Пронина. Ему стало понятно, что Пронин - довольно заметный и активный игрок на двух сценах: политики и бизнеса. Пронин претендовал на некие ключевые позиции. Вероятно, он предпринял какие-то слишком активные действия и в результате вышел за какой-то допустимый предел - и получил недвусмысленное предупреждение.
Диана замолчала, закурила новую сигарету, задумчиво глядя в невидимую точку за окном. Так прошло минуты три. Наконец, Диана прервала молчание.
- Игорь искал способ, как себя обезопасить. Он написал статью, и она должна была появиться ещё в июле в одной из популярных газет. Расчёт его был на то, что после появления статьи его внезапная смерть, если таковая случится, может быть поставлена в связь с персонажами его статьи и привлечь к ним и к их окружению повышенное внимание. Игорь полагал, что те люди, с которыми он поневоле столкнулся, никоим образам не хотели бы засветиться. Одним из персонажей был Пронин, и Игорь каким-то образом обыграл в статье свои предположения по поводу возможного покушения на Пронина. Игорь был почти уверен, что вопрос с публикацией решён, он получил на этот счёт заверения одного своего хорошего приятеля.
- Когда же вышла эта статья и где? - спросил Алексей.
- А она не вышла, я это точно знаю. И, очевидно, уже не выйдет никогда.
- У вас есть её текст?
- Нет, к сожалению, нет. Но я продолжу. Есть еще одно обстоятельство. Возможно, оно не имеет отношения ко всем этим событиям, а возможно, имеет… Игорь начал работу над новой книгой. Её основной замысел он описывал мне примерно так.
Якобы, есть некоторые основания полагать, что за всеми, более или менее значимыми событиями, происходящими в мире, стоят какие-то закулисные координаторы, обладающие неограниченными ресурсами. Именно они инициируют события, направляют их, выдвигают и поддерживают одних людей, отстраняют или устраняют других. Якобы, один из главных их приёмов управления состоит в том, что, глубоко зная психологию людей, они способствуют продвижению на то или иное место какого-то конкретного лица, поступки которого они способны предугадать. При этом они прибегают к воздействию на это лицо третьих лиц, имеющих на него психологическое влияние. Этим третьим лицам они, координаторы, могут уже отдавать непосредственные распоряжения. - Диана помолчала, затем продолжила.
- Оказывается, Игорь последние год или два занимался подборкой и анализом различных событий с этой точки зрения. Он говорил, например, что его всегда поражала в биографии Наполеона его невероятная неуязвимость и везучесть. Игорь говорил, что либо надо верить в мистику, чудеса, либо биографы все, как один, врут, либо за этой исторической фигурой стояли другие фигуры, которые истории неизвестны. Кстати, он мне говорил, что уже написал набросок эпизода, действие которого относится к тем наполеоновским временам. В общем, он написал совсем немного, но, по-видимому, сумел в написанном обозначить свой общий замысел. Он заключался в том, что существует некий клан координаторов, который начал формироваться очень давно, в баснословные времена. Игорь хотел вообразить, как это происходило и как клан устроен сейчас, он пытался догадаться, какие люди могли бы входить в этот клан. - Диана снова замолчала, припоминая, что ещё говорил ей Полянкин.
- Диана, Игорь давал вам читать свою рукопись? Она, вообще, не пропала? Простите, я вас прервал.
- Ничего, Алексей, я скажу, конечно. Нет, я не читала рукопись и думаю, что она вполне могла пропасть вместе с материалами, которые Игорь собирал. Видите ли, те события (в Сочи, в самолёте) подтолкнули его к началу работы, которую он до этого момента всё откладывал. Он говорил мне, что интуитивно почувствовал связь этих событий со своим замыслом, своими догадками. Может быть, он преувеличивал, и дело было только в эмоциональном настрое, не знаю. Во всяком случае, при размышлениях над этими событиями вокруг Пронина у Игоря (я пытаюсь сейчас вспомнить его слова) возникало ощущение, что здесь присутствует рука тех самых гипотетических координаторов. У Игоря создалось впечатление, будто этого Пронина кто-то умело "выращивает", определяет его место, возможную степень его воздействия на ход событий, рассчитывает его, скажем так, оптимальный масштаб.
В общем, я, наверное, что-то упустила из рассуждений Игоря, но я знаю, что он пытался подкрепить свои догадки дополнительными фактами, он намекал мне, что ему удалось раздобыть интересную информацию, причём такую, в которой обозначилась одна любопытная фигура. Наш последний разговор произошёл за день до его смерти, и я думаю, не здесь ли её причины, ведь наш разговор могли подслушать.
- Простите, Диана, вы можете сказать, как и от чего он умер?
- Врачи констатировали сердечный приступ, кто-то из знакомых моих знакомых видел официальное заключение. От тех же знакомых я узнала, что Игорь, действительно, пару раз лежал в больнице, какие-то проблемы с сердцем у него были, но не очень тяжёлые. Мне же он на здоровье ни разу не жаловался и выглядел вполне здоровым. Хотя, конечно, нервные перегрузки, но я как-то не верю... А как это случилось?.. Я тогда целый день не могла до него дозвониться, никто не брал трубку. Наконец, поздно вечером ответил женский голос, я поняла, что это вернулась из Испании его Регина, она рыдала в трубку, и всё, что я от неё услышала, было одной фразой: "Игорь Валентинович сегодня умер от сердечного приступа". Вот так… Вот так и закончился мой последний роман, который длился всего-то одну неделю...
- Всего одну неделю… А из вашей картины…
- Да, да, неделю, а мне кажется, что так долго. Потому что было так много! И первое свидание, и разговоры, всё более откровенные, и первые прикосновения, и неожиданная свобода, его и моя, и его страхи, то сжимавшие, то отпускавшие его, и моё желание ему помочь, и эта его книга, и жаркое московское лето с веселым пляжем и тёплой водой, и бесконечными ночными улицами, то яркими и кричащими, то тёмными и таинственно молчаливыми, и близость первой ночи, которая, впрочем, так и осталась единственной… - Диана замолчала. Её глаза, затуманенные слезами, неподвижно смотрели в какую-то одну, только ей ведомую, точку за окном. Все молчали.
- Ну, что ж, - голос Дианы был уже ровен и спокоен, - теперь мы послушаем вас, Леночка.
- Как всё-таки ужасно то, что произошло с Игорем Валентиновичем, - Леночка горестно вздохнула и смущённо промокнула глаза краешком платка. Диана, я вам очень сочувствую.
- Спасибо, Леночка.
Леночка, немного путаясь и часто останавливаясь, начала говорить; понемногу она успокаивалась, и рассказ её становился всё более понятным. Основным источником Леночкиной информации был её муж, Мерцалов Эдуард Камалович, один из компаньонов Пронина и член совета директоров холдинга, во главе которого стоял Пронин. Часть этой информации она узнала непосредственно от мужа, часть же сумела выудить из его бумаг и подслушанных разговоров. Леночка взяла слово с Алексея и Дианы, что всё услышанное от неё останется только между ними.
Картина складывалась такая. Среди компаньонов - учредителей холдинга - в последние месяцы наметились серьёзные разногласия. Они не афишировались, и прямых столкновений на деловых совещаниях не происходило, во многом благодаря тому, что Пронин своим жёстким и властным характером заставил всех считаться с тем, что последнее слово всегда остаётся за ним. Однако со временем пронинская авторитарность становилась всё более тягостной, и наступил такой момент, когда она уже просто стала мешать делу. В начале года Пронин, будучи почти в одиночестве, сумел настоять на двух проектах, которые со всей очевидностью полностью провалились. Естественно, что за спиной Пронина начали складываться разные коалиции, и потихоньку началась борьба за власть в холдинге. В центре наиболее весомой антипронинской коалиции оказался Мерцалов.
- Впрочем, - продолжала Леночка, - мой Мерцалов трусоват. Но в какой-то момент он получил очень мощную поддержку извне. Это было накануне отъезда Пронина в Сочи, где тот должен был пробить очередной свой проект. Речь шла о раскрутке одной фигуры. Человека должны были двигать на самый верх, а Пронин должен был чуть ли не руководить всей раскруткой. Так вот, этот некто со стороны сумел убедить Мерцалова, что затея Пронина потерпит крах и что всё это в результате сильно ударит по самому холдингу, подорвёт его финансовые позиции. А надо сказать, что к этому моменту финансовая ситуация складывалась действительно неблестящая. Между тем, сам Пронин, как ни странно, успешно двигался в гору, из самых высоких кабинетов буквально не вылезал. Очевидно, то, на что он рассчитывал, поехав в Сочи, могло стать для него мощнейшим рывком наверх. И за этот рывок, как убедили моего Мерцалова, Пронин готов был заплатить всем холдингом. Короче, таких высоких ставок, как в это лето, Пронину ещё делать не приходилось, я в этом уверена. Но слушайте дальше. Улетает, стало быть, наш Александр Дмитриевич в Сочи, причём так экстренно, сорвался буквально в один день, ни с кем толком не поговорив, ничего не объяснив. Была, конечно, какая-то отговорка. Мол, в связи с кинофестивалем, одним из спонсоров которого он является. Ну, ты знаешь, Лёша, эти его совместные проекты с разными дельцами от культуры, он там в каких-то фондах участвует: то ли финансирует, то ли руководит. Кинофестиваль был только предлогом, я уже говорила, что там собрались люди для решения вопроса о раскрутке некой фигуры.
- Которая не имеет отношения ни к фестивалю, ни к культуре вообще?
- Лёша, давай не заниматься расследованием. Я всё равно не знаю, кто это.
- Но подожди, если раскрутка пошла, то об этом человеке уже все знают. Или раскрутка не пошла?
- В том-то и дело, что не пошла, а всё из-за нашего Пронина, из-за его амбиций.
- В этом и нужно искать причины покушений на него?
- Думаю, что да. Но знаете, о том покушении в казино я узнала только сейчас от вас, Диана. Я знала только о случае в самолёте.
- Так значит, в самолёте всё-таки было покушение? Неужели было следствие? Что-то не верится.
- Нет, Лёш, никакого следствия не было. И само покушение слишком фантастическое. Собственно, то, что было именно покушение, решил мой Мерцалов. Кто-то до него довёл такую мысль. Официально же было сказано, что у Пронина обширный инфаркт и что-то там ещё, и в течение нескольких дней он находился, якобы, между жизнью и смертью, причём давали понять, что смертельный исход - наиболее вероятен...
- Так вот, - Леночка выдержала многозначительную паузу, - всё это было блефом!
- Не может быть! - в один голос воскликнули Алексей с Дианой.
- Я тоже не могла в это сразу поверить, когда узнала. Впрочем, я лучше по порядку, - Леночка замолчала, потёрла пальцами висок, собираясь с мыслями.
- Так вот… Через неделю после того злополучного полёта, в понедельник, собирается собрание акционеров одного завода. Этот завод холдинг не так давно прибрал к рукам. Не открою особой тайны, если скажу, что он - жемчужина всего холдинга, недаром на него было потрачено столько сил. Фактически его контрольный пакет поделён между учредителями холдинга, и между ними, с того самого момента, как возникла оппозиция Пронину, шла скрытая борьба за место председателя совета директоров. На тот момент им был Татарин, верный пронинец, ты его знаешь, Лёш. Но когда всё это случилось, он стал колебаться и поддаваться влиянию моего Мерцалова со товарищи. В общем, дело шло к тому, что председательское кресло должно было перейти к Мерцалову, у него и собственный пакетик акций был побольше, чем у Татарина. Самый большой пакет принадлежал, разумеется, Пронину, но получалось, что в голосовании он бы не участвовал, а кворум, между тем, набирался.
- А почему собрание не попытались перенести? – вставил Алексей.
- В первые дни после случившегося такие предложения выдвигались, но потом как-то все поверили, что у Пронина дела совсем фиговые, и придётся всё равно жить дальше без него. Ну и, понятно, борьба за власть развернулась почти открытая. Реально на власть претендовали двое: Заикин и мой Мерцалов. Знаете, многие тогда стали подозревать, что история с Прониным - дело рук Meрцалова. Но сначала закрутилась вся эта беготня за кассетой. Заикин полностью был уверен, что в ней та самая "кощеева игла" врагов Пронина. Бросил на твои поиски, Лёша, какие-то немыслимые силы, какой-то резервный отряд быстрого реагирования, человек, наверное, двести или триста, этот отряд рыскал по всему Подмосковью, потом в Москве.
- А что, твой Мерцалов принимал участие?
- Нет, но был полностью в курсе, информацией его снабжал Болченко, а тот вместе с Гуревичем координировал, можно сказать, всю поисковую операцию. Под общим руководством Заикина, конечно. И ты представляешь, Лёш, эта паскуда Болченко в первый же день, в воскресенье, нашёл меня и начал шантажировать. Тогда они не думали, что ты пропал так надолго, собственно, ещё не начинали так активно тебя искать. И вот, значит, этот Болченко, который целый год, оказывается, за мной следил, заявляет мне: дескать, ты должна быстренько охмурить Крагина, мы тебя сегодня с ним сведём, и вытянуть из него информацию насчет распоряжения Пронина. Ну, в общем, узнать, про какое место в той записке говорится. Я, конечно, от всего этого в шоке, мечусь в истерике по друзьям, но все от меня шарахаются. Представляете, все оказываются трусливыми подонками! - Леночка нервно закурила новую сигарету, на глазах у неё появились слёзы.
- Господи, как я тогда переживала! Это ощущение полного бессилия и одиночества…- Она докурила сигарету, успокоилась.
- А что же Болченко?
- А Болченко исчез, на связь с Мерцаловым выходить перестал, я уже подумала, что его… Но он-то, поддонок, выкрутился, хотя его предательство раскрылось. А тогда Заикин его просто изолировал.
- И что же, Заикин уступил, что ли, твоему Мерцалову? - не вытерпел Алексей.
- Да, потому что испугался: Гуревич погиб, вернее, его убили.
- Да ты что?!
- Ты что же, Лёш, действительно ничего больше не знал?
- Я же сказал, что меня предупредили: молчи и не рыпайся. Но подожди, ты сказала, что Гуревича убили – это точно или твои догадки?
- Догадки, но уж очень это пришлось кое-кому кстати. Якобы он на машине разбился, сильно напившись. Не буду об этом. Может, он и вправду разбился. Но факт тот, что после его смерти Заикин сразу сбавил обороты. По-моему, он какое-то время пребывал в прострации, не зная, что ему делать без этой несчастной кассеты. Довольно рыхлым мужичком оказался, быстро сник.
- А что было бы, если бы кассета оказалась в руках Заикина?
- Во всяком случае, у него появилась бы весомая улика против Болченко и Мерцалова, как я поняла из твоего рассказа о содержимом кассеты.
- Но криминала-то особого в кассете не было. Это только Пронину было бы ясно, предатель Болченко или нет.
- Заикину, думаю, тоже. Всё-таки они были с Прониным ближайшими друзьями.
- Сомневаюсь, чтобы Митрич полностью доверялся даже ближайшим друзьям. Болченко мог быть его тайным агентом в этой игре.
- По крайней мере, моего Мерцалова можно было этим прижать. Мерцалов трусоват. Я уверена, что сам он заказать Гуревича не мог… Если только им руководили…
- Чёрт возьми, неужели те самые координаторы, о которых догадывался Полянкин?
- После того, что я услышала от Дианы, я начинаю думать, что да. Господи, но как же всё это подло! Гуревича жаль, он был, в общем-то, неплохим парнем, быть может, чересчур хамоватым и циничным, но далеко не такой гнидой, как этот Болченко. А Игорь Полянкин - просто невинная жертва. Он-то за что поплатился жизнью?
- Получается, что за свои догадки об этих координаторах. Что ж, если эти мифические координаторы так быстро и жестоко пресекают любую утечку информации о себе, то неудивительно, что их никто не знает. Лен, так я не понял, что всё-таки случилось с Прониным и что произошло на этом акционерном собрании? И какое, наконец, значение могла иметь первая часть кассеты?
- Да-да, Лёш, я сейчас скажу, дай подумать. - Несколько минут Леночка молчала.
- Мне кажется, произошло вот что. У Пронина был конкурент, который претендовал на ту же роль, что и Пронин. Возможно, он имел контакты с кем-то из пронинского холдинга, например, с моим Мерцаловым. Во всяком случае, судя по всему, он сумел перетянуть на свою сторону часть пронинских силовиков. Я думаю, сначала этот конкурент сделал Пронину прозрачное предупреждение о том, чтобы тот попридержал свои амбиции: вспомним случай в казино, о котором я сегодня узнала от Дианы. Видимо, на Пронина это не очень подействовало, и тогда его соперник решился его убрать. А дальше… дальше я не очень понимаю. – Леночка снова задумалась, мысленно нащупывая логическую цепочку. Алексей с Дианой молчали в ожидании.
- Попробую предложить гипотезу, основанную на моих данных и на том, что я услышала от Дианы. Я серьёзно отношусь к предположениям Игоря Полянкина: они подкрепляются его внезапной смертью. Вероятно, его статья стала для него роковой ошибкой…
- Итак… итак, дальше вмешиваются те гипотетические координаторы, которые стоят как бы над всем этим процессом. Если предположить, что они всё контролируют, то вполне вероятно, что заказная киллерская команда тоже у них под колпаком. Они… допустим, они хотят выбрать из двух кандидатур (я имею в виду Пронина и его конкурента) более для себя подходящую. Они решают определённым образом обыграть возникшую ситуацию, то есть, заказ (о котором они узнают) на убийство Пронина. Они каким-то образом связываются с Прониным и предлагают ему устроить инсценировку, киллеру предлагается присутствовать на месте, но ничего не делать, то есть, устроить так, будто бы заказ конкурента выполнен.
- Постой, Лен, ты хочешь сказать, что то, что произошло в самолёте, было только спектаклем, и Митрич на самом деле был вполне здоров?
- Да, Лёш, именно так, и ты скоро поймёшь, почему я в этом уверена. Так вот, теперь об этой кассете. Здесь дело, на мой взгляд, вот в чём. Ясно, что если ей даётся ход (я про первую часть), то планы той самой транснациональной корпорации с большой вероятностью рушатся. Пронин рассказал на сочинских встречах, что располагает соответствующими материалами, хотя тогда он ещё, предполагаю, не держал их в руках и предъявить не мог, но был человек, который их раздобыл и был готов передать Пронину. Дело ещё в том, что вся эта политическая группа придерживается… как бы правильно сказать… национально-державной стратегии, что ли. То есть, они стоят за ограничение иностранного вмешательства. Так вот, эти материалы должны были стать козырем в руках Пронина. Он заявлял примерно так: "Вот смотрите, я сейчас возьму и разрушу планы этой корпорации, да ещё сделаю из этого рекламную кампанию для нашего "босса". Что, разве это не блестящий ход в борьбе за "близость к телу"?
- Лена, ты меня просто поражаешь! Извини, но не думал от тебя услышать такие аналитические выкладки, я полагал, ты больше интересуешься другими вещами.
- Я, Лёшенька, за эти два-три месяца сильно поумнела, потому что стала много размышлять. И не забывай, что я имею очень приличное образование.
- Да, я это помню… Но постой, всё это - только твои догадки? О конкуренте, о заявлениях Пронина? Ты прямо сейчас сочиняешь, что ли?
- Заявления Пронина действительно были, и конкурент был. Так я продолжу. Теперь вы понимаете, что у конкурента Пронина возник мотив для немедленного его устранения? Разумеется, он хотел бы это убийство обставить, как… даже не как несчастный случай, а как естественную смерть, - чтобы его не смогли заподозрить другие политические соратники. И, кроме того, конкурент рассчитывал сам завладеть этими материалами. Вероятно, он мог даже иметь выход на человека с материалами.
- Может, через твоего Мерцалова?
- Может быть. Или через Болченко. Короче, в дела вмешиваются "координаторы" и предлагают Пронину как бы временное укрытие. Возможно, они хотят посмотреть, что будет делать дальше его конкурент. Пронин принимает предложенные условия инсценировки, хотя понимает, что обрекает себя на то, что на какое-то время может оказаться полностью в руках этих "координаторов", и ещё неизвестно, как они решат его судьбу. Но он принимает условия игры и пытается доказать, что способен на сильный ответный ход.
- Да, вижу, что гипотеза о координаторах произвела на тебя большое впечатление. Но продолжай, пожалуйста.
- Так вот, Пронин устраивает этот маленький спектакль в самолёте и одновременно наводит конкурента на след кассеты. Здесь уже он сымпровизировал, увидев тебя, Лёш, в самолёте (или во время посадки в самолёт). Он рассчитывает выиграть время и направить все усилия своего конкурента в эту сторону. Сам же готовит удар по мерцаловской группировке (а значит - и по конкуренту).
- Выходит, он намеренно подставил Алексея, причём зная, какая ему может грозить опасность? Но ведь это же…
- Да, Диана, думаю, что именно так. Впрочем, это остаётся моими догадками.
- То, что Алексея подставили, - это уже не догадки, а факт. Но как объяснить, что за Алексеем бросаются люди Пронина, а не этого конкурента?
- Да, это так, но вот к кому попала бы в результате кассета? К Заикину?
- Ты хочешь сказать, Лена, что Заикин - предатель?
- Не знаю. Может быть, конкурент Пронина делал расчёт на Болченко. В общем, пока все ищут Алексея с кассетой, Пронин скрывается в Центральной Клинической Больнице, которая раньше обслуживала всю советскую элиту, где его легенду полностью поддерживают (разумеется, не бесплатно). Теперь вы понимаете, как кассета оказывается в том месте, где она в день перелёта ещё не была и быть не могла, потому что Пронин ничего не знал об Алексее, пока его не увидел?
- Неплохая версия, Лена. Мне она тоже приходила в голову: что кассета попала в дупло дерева, пока я до него добирался. Продолжай, пожалуйста.
- Да, так вот. Пронин попросту звонит из больницы человеку с материалами и указывает, куда он должен их положить, а самому человеку наверняка предлагает временно исчезнуть. И пока все носятся за кассетой и выясняют между собой отношения, о Пронине потихоньку забывают, чуть ли не вычёркивают из списков. Между тем, собрание акционеров уже скоро, и Пронин к нему готовится. А теперь вообразите картину (это уже факт, а не мои догадки). Народ собрался на собрание акционеров завода, скоро начало. Мерцалов мой уверен, что у него всё на мази: Заикин сопротивляться не будет, и завод у него уже в кармане. И тут сцена из "Ревизора". Открывается дверь, и на пороге появляется собственной персоной Александр Дмитриевич Пронин, улыбающийся и абсолютно здоровый! Все в шоке, застыли с раскрытыми ртами. Гробовое молчание. Ну, дальше, сами понимаете, Пронин быстренько справляется со своими оппонентами, предъявляет все свои акции, сам лично избирается председателем совета директоров. Мерцалов полностью посрамлён и разоблачён кассетой, которую предъявляет Пронин, - и оппозиция в холдинге полностью подавлена. Вдобавок Пронин сообщает, что о кассете можно больше не беспокоиться, в надёжных и разных руках имеются копии. Теперь ты понимаешь, Лёша, почему интерес к тебе сразу пропадает?
- А если бы я с ней сунулся в органы?
- Да ведь ты уже почти сунулся - и что из этого вышло?..
- Что же в результате?
- А в результате, Лёшенька, рейтинг Пронина резко идёт вверх, конкурент понимает, что проиграл этот раунд борьбы, одним словом, - отступает.
- Стало быть, Митрич оказался "во главе стола"? Но почему же не пошла эта самая раскрутка?
- Там тоже кое-что переиграли. Ты же газеты читаешь, телевизор смотришь? Значит, знаешь, что теперь ставка сделана на другую фигуру.
- Так может, на ту самую, имени ты же не называла.
- Уверяю тебя, что на другую. Но господин Пронин, возможно, ещё очень даже будет востребован. Как ты любил говорить, "пожуём - увидим".
- Что ж, ловко. Я знаю, что Митрич – хитрая лиса… Но если б я сейчас его увидел, то с удовольствием дал бы ему в морду.
- Не советую, Лёшенька. Боюсь, ты и руку до его морды не успеешь донести. Он сейчас иначе, как в окружении целой своры охранников, не передвигается
- Всё-таки опасается конкурента?
- Да нет, Лёшенька, это он тебя боится! Извини за шутку, я представляю, как тебе досталось... Пыль он в глаза пускает, ты ведь знаешь, какой он артист.
- Ну что ж, логически всё как будто сходится, - подытожила Диана. Конечно, как гипотеза… Непонятно только, Лена, зачем вам было нужно с нами откровенничать? Скажите… вы ушли от Мерцалова?
- Да, и мне ещё раз хотелось убедиться в том, какой он мерзавец и с какими мерзавцами имеет дело. Меня поразило, Лёша, что тебя едва не убили.
- И теперь вы, Лена, о своём уходе точно не будете жалеть?
- Нисколько. Вот теперь я, наконец, стану свободной женщиной, и, как знать, может быть, ещё найду себе человека, которого смогу полюбить.
- Дай бог, Леночка, дай вам бог! Нам пора, друзья. Мир пока не стал лучше, и по-прежнему побеждают мерзавцы. - Диана встала из-за стола.
- Но и они несут потери. - Алексей поднялся следом. Я имею в виду Мерцалова. Вряд ли он сумеет найти замену Леночке.
- Уже нашёл, - засмеялась Лена и тоже поднялась со стула. - Но я этому только рада: значит, обратной дороги нет…
- Не зарекайтесь, Леночка: я тоже бывала в вашей ситуации... Друзья, у меня идея: а что, если нам встретиться здесь ровно через год, в этот же день, ровно в двенадцать?
Идею поддержали, хотя в душе каждый из них троих сильно сомневался, что когда-нибудь ещё им суждено будет встретиться; во всяком случае - всем вместе. Стали прощаться.
- Лена, - вспомнил давно его мучившее Алексей, - скажи, ты не знаешь, Вася Чурбатов ещё работает в банке?
- Да, а почему ты спрашиваешь?
- Не помнишь, как его по отчеству?
- Помню: Никифорович, а что? - Да так. Спасибо, избавляюсь от одного наваждения.
"Может быть, теперь всё изменится, и мне не будут мерещиться повсюду Пронин и иже с ним?", - подумал с надеждой Алексей, ускоряя шаг.

 Через месяц

- Ты как знаешь, Лёшк, а я возьму себе ещё кружечку.
- Пойдёшь навестить свою Марту, а от тебя пивом разит, ты об этом подумал? Или у тебя полные карманы "Орбита"? Кстати, тебе не приходило в голову сочинять всякие рекламные слоганы?
- Нет, но я как-нибудь попробую. А ты что, чего-нибудь сочинил?
- Да вот, представь, на днях сподобился, обалдев от рекламы этого самого "Орбита".
- Ну давай, выкладывай. Просим-с, так сказать-с. П-подожди , я только надену очки.
Сергей заметно повеселел и раскраснелся, при этом язык его стал на некоторых словах спотыкаться. Они сидели с Алексеем в пивнушке типа “аквариум" уже второй час. Пили неспеша, каждый по-своему. Алексей, например, дожидался, когда опустится пена, затем легонько сдувал её в сторону, делал маленький глоточек и ставил кружку на стол. Таких движений "взял - поставил" у него было много, в несколько раз больше, чем у Сергея; тот не ждал оседания пены, а тут же после налива жадно прилипал губами к краю вместительного бокала и делал истовый большой глоток, при этом частички пены оставались на его носу; отчего после каждой такой затяжки ему приходилось промокать нос тыльной стороной ладони. Насчёт очков Сергей, ко нечно, шутил: никогда он их не носил.
Алексей улыбнулся и, немного порывшись в памяти, продекламировал:
Люблю тебя, мой "Орбит нежный",
Твоим я запахом дышу,
И без тебя я в мир мятежный,
Поверь, - уже не выхожу.
Твой вкус отменно утончённый,
Ты на зубах оставил след
С минуты той, когда, смущённый,
Я отчищал тобой обед.
- А что, п-пожалуй, можно куда-нибудь тиснуть. Кстати, к Марте я не пойду, так что к чёрту твой нежный "Орбит".
- Что так? Час назад ты порывался.
- Ни к чему, Лёшк. Я как ушёл тогда, летом, из к-компании (по-английски, кстати, молча, - просто перестал появляться), так с тех пор и не звонил и не заходил.
- И они не звонили?
- Нет, они звонили, меня, п-правда, не было, но жена мне передала. А больше и не звонили. Да они, Лёшк, наверняка решили, что я за эти г-гроши у них работать больше не хочу. Я же ставил в-вопрос о повышении, как раз накануне событий, и они отказали.
- Каких событий? Твоего ухода, что ли?
- Не только. Там, знаешь, у них ц-целый детектив получился.
Cepгей рассказал летнюю историю про набег на офис, свою неудачную погоню, знакомство с длинноногой Кэт и телефонные угрозы. За время своего повествования он вытянул ещё полторы кружки.
- Послушай, Серёж, у меня мелькнуло подозрение: а тот босс, из-за которого в вашей компании тогда паника вышла, - его не Пронин, случайно, фамилия? Какой он на вид?
- Я, Лёшк, его живьём-то ни разу не видал, и никто его мне не оп-писывал (из-звини за выражение), не описывал мне… Да, знаешь, вроде Марта эту фамилию п-произносила… Да, точно. A ты его знаешь?
- Приходилось. - Алексей на минуту задумался. - Впрочем, почти нет… Так что там у тебя с той длинноногой получилось, романтик ты наш?
- А ничего у меня не п-получилось. Я где-то через месяц… п-позвонил… 3-знаешь, г-грустная история, не знаю, что и п-подумать. В общем, мне сказали, ч-что она у… у… умерла. Вот и всё и я б-больше не звонил.
- Да, печально. И что ж ты думаешь, её убили из-за шапочного знакомства с тобой? Чепуха. На ребят ты, конечно, крутых наткнулся, но ведь ты последовал их совету и перестал, как ты выразился, инициативничать. Зачем же тогда её?
- А я и не знаю, Лёшк, к-когда она… А ей легко можно это было у-устроить: п-передоза… и…и все дела…
- Это верно. И если б ты узнал о её смерти, скажем, на следующий день, тогда ты уж однозначно заткнулся бы.
- А я, с-собственно, ничего и не знаю. - Сергей как-то сразу сник.
- А я, Серёж, у тебя ничего и не спрашивал. Забыли об этом. Что касается Марты…Ты спрашивал, что я тебе посоветую? Посоветую я тебе, Серёж, забыть о ней потихонечку – и успокоиться.
Сергей впал в задумчивость и ничего не ответил. Пиво было допито, за стеклом прочно повисли хмурые ноябрьские сумерки - то самое бесконечно тягучее время года, когда о лете уже ничто не напоминает, а зима никак не наступит.
- Ну, что ж, пора, - первым решился Алексей.
Приятели выбрались из-за стола (Сергей - довольно неуверенно), вышли на улицу, двинулись по направлению к метро. Говорить им больше не хотелось, да и настроение было сумрачным, и душу выворачивать друг перед другом было им как-то уже неловко, поскольку и приятельство их было не столь уж крепким: так, встречаясь иногда по жизни, вспоминали, в основном, общих знакомых по бирже, где когда-то довелось им познакомиться и где они мечтали сколотить – каждый по-своему – первоначальный капиталец, да так и не отведали брокерской удачи.
Возле метро расстались. Сергей отправился под землю, а Алексей решил ещё немного побродить.
Ноги сами вынесли Алексея в места, хорошо ему знакомые. Он шёл по Чистопрудному бульвару, загребая ногами пожухлые наносимые порывами ветра листочки, стараясь не влезть в глубокую лужу или чёрную чавкающую грязь. Стылый ветер заставлял то и дело разворачиваться спиной. Впереди тусклым светом отразился прудик, в котором (он знал) жили чёрные и белые лебеди. "Неужели и сейчас плавают?", - подумал Алексей и поёжился. Мысли его переключились на общее. "Что происходит? Что мы такое? Что нас ожидает?.. Какая-то цепочка случайных событий - и вот итог: один мыслящий и далеко не самый бездарный человек пытался найти в себе мужество и совершить поступок (потому что попытаться понять - это тоже иногда поступок) – и погиб на пике жизни; другой - очень быстро сдался и отказался от попыток в чём-то разобраться - и такой ценой остался цел (только на душе скверно). Есть и другие попавшие в "водоворот событий". Тот, у кого за душой что-то было, уже сгинул, другой остался "кружить". И ещё две женщины, каждая по-своему славная, - с "поцарапанным сердцем". И ещё какая-то неприкаянная - вовсе, кажется, случайная жертва. Да ещё Сергей, случайный ковбой, так и не сумевший определиться в своих чувствах и получивший плевок в своё самолюбие, от которого ещё долго будет страдать. Да ещё господин Пронин - герой-победитель. Или он не совсем победитель?"
Вялый дождик усилился, зонт уже не спасал, Алексей повернул обратно, наблюдая туман, всё более наполнявший город, который пытался пробиться сквозь него своими зажигающимися огнями. И представилась Алексею в воображении встреча его с Митричем и такой между ними разговор.
"- А ты думал, что можно играть только за себя? Так не бывает, Лёш, нужно быть в какой-то команде и в ней, в этой команде, отвоёвывать себе роль, которая кажется тебе достойной. Годами, десятилетиями накапливать результаты, двигаться шаг за шагом. Твоя философия движения по касательной ущербна, ты просто раньше других вылетишь в пространство, в трубу, и никакая "риманова геометрия индивидуалиста" тебе не поможет.
- А ты, зарывшись в дерьмо, думаешь достичь потолка, в то время как движешься к полу. То, что ты стал марионеткой в руках еще более крупных акул, закономерный итог. Ты не поднялся, ты всего лишь подпёр их задницу, но когда она раздуется и отяжелеет, эта задница тебя раздавит. Да почти что раздавила. Дело случая, что тебя решили оставить. Может быть, карты так легли. Но в следующий раз они могут лечь по-другому.
- Твои сравнения очень образны, но не слишком изящны, здесь ты изменяешь своему вкусу. Несомненно, я бы предпочёл быть среди тех, кто сейчас манипулирует мною. Но не по всем критериям, Алексей, я подхожу на эту роль. И мне остаётся только играть свою игру. Она рискованная, но поверь, выигрывают в ней не только одни счастливчики"…
"И что такое случайность? - вернулся к прежним мыслям Алексей. - Или в жизни всё закономерно? И даже так называемые роковые числа, которые иногда сопровождают человека всю жизнь, например, меня, - тоже своеобразная закономерность? Но что она означает? Что бывают неслучайные случайности? Что есть какая-то общая логика событий?.. Или что-то ещё, для чего у меня и названия-то нет?"
На повороте прозвенел трамвай, и вот уже арка метро надвинулась на Алексея, и он вошёл под неё вместе с вечерней толпой, спешившей к домашнему очагу. Жизнь продолжалась…

…………………………………………………………………………………………….

На очередной буфетной встрече первое слово взял Виссарион, человек эрудированный, отчасти твёрдый и знающий себе цену, впрочем, весьма её преувеличивающий.
- Ну что ж, Леонтий, сойдёт, знаешь ли, с горчичкой… К концу, я полагаю, ты уже выдохся и стал, так сказать, подгребать к выходу. А можно было бы ещё какого-нибудь «экшна» поддать, свести персонажей, скажем, на крутой вечеринке, адские признания там устроить, скандал с последующим мордобоем или перестрелочкой, а в кулуарах параллельно страстное свидание изобразить… Да и вообще, нагнать какой-нибудь жути и пыли, оставить читателя пригвождённым роковым вопросом: а что, если?.. Да так, чтобы он ночь не спал, крутился бы под одеялом с этим вопросом, заснуть не мог… Как-то побольнее по нервам его, что ли… Короче, горчички, перчика не хватает… А вложенное повествование?.. Что ж, приём не новый, Булгаков его удачно применил… Я, конечно, не сравниваю тебя, прости уж…
- Да, ладно, Виссарион, я не из обидчивых… Согласен с твоими оценками. А что касается сравнения, то вот погоди, стану секретарём союза, тогда будешь сравнивать, - Леонтий весело заржал. – Да шучу я, не дёргайся. Я в администраторы не рвусь. Но ты ж знаешь эффект: лет через двадцать большого администратора, среднего, при том, литератора, будут величать гениальным, а то и великим, да ещё под аплодисменты собравшихся; а он при этом подхалимаже скромно так промолчит, потупив головку: знаю, мол, сам, что велик, но вы уж… у меня, мол, и так наград ведро целое… Скромно так… Ну, господа, давайте пропустим по маленькой и потребуем для ознакомления последнее произведение нашего высокоумного Виссариона.
За столом возникла небольшая перепалка, потому что Савелий захотел, по обычной своей логике, оспорить выводы Виссариона и даже пропустил тост, заявив, что будет пить только сок и кофе…
Но - вот Виссарионовский опус, подлежащий будущему обсуждению троицей.


ПОГРУЖЕНИЕ

Если кто-то воображает, что пишет одну только правду – пусть оставит это на своей совести. Что касается меня, то сразу признаюсь, что нижеописанная история недостоверна и надуманна. Но если угодно – она кодирует то, что вполне может произойти – и происходит! – в действительности.
Автор

Глава 1

Последним, кто его видел, был консьерж. Старик утверждал, что Евгений был одет в свой обычный джемпер с отложным воротничком и свои обыкновенные джинсы неопределённого цвета с протёртостями выше колен. Как обычно, Евгений вытянул сигарету из пачки и сухо кивнул на приветствие. Консьерж видел, как он поднял руку, и почти тотчас же возле него притормозило такси жёлтого цвета.
- Это было… ну да, во вторник… ещё моросил дождик, а после уж не выпало ни капельки. Я ещё тогда подумал: «Славная погодка, вот бы так всё лето; вот возьму, подумал, недельку – и с женой на дачку, к природе поближе… туманы над речкой, лесок, рассветы …»
- Ну-ну, размечтался… Скажи-ка нам вот что: может, Евгений был чем-то озабочен; что-нибудь в руках у него было; может, он был не один?..
Ничего такого старик не припомнил, и было ясно, что никаких зацепок нет. Человек пропал. Хотя, что такое три дня? Но именно в эти три дня Евгений должен был непременно присутствовать на заседаниях рабочей группы. Он отвечал за определённый сектор вопросов, держал в руках все нити последних изысканий и должен был делать обзорный доклад.
Дэн с Евгением были друзьями с детства, учились вместе. Тогда более рослый и сильный Дэн взял под своё покровительство щуплого мальчишку, самого умного в их классе, но бывшего предметом постоянных насмешек за неряшливую и порой грязную одежду, немытые сальные волосы и небольшое заикание, которое, впрочем, проходило, как только Евгений брал на уроке слово: он знал изрядно, много читая и много, как выяснилось в дальнейшем, усваивая от своего деда. Да-да, загадочный дед… Евгений рассказывал, что дед переехал в другую страну, но ещё жив, несмотря на возраст лет под сто. Его-то и следовало отыскать: очевидно, что влияние деда на Евгения было огромным, он мог отправиться к тому за советом. Не предупредив других?.. Впрочем, от Евгения можно было ожидать и такое. Во всяком случае, кое-что вызревало в смысле ближайших планов: Дэн погрузился в изучение родословных (дед Евгения был представителем старой аристократической фамилии) и всех без разбора сообщений в прессе и в интернете о людях этого круга.
На это ушла неделя. Вестей от Евгения по-прежнему не было никаких. А между тем одна зацепочка всё же появилась. И вот уже Дэн готовил чемодан и перечитывал рекомендательное письмо, которое с великим трудом ему удалось раздобыть. Он критически осмотрел содержимое своего гардероба и пришёл в полное уныние: он плохо себе представлял, в каком виде было бы прилично появиться возле ворот аристократического особняка. А как же тогда Евгений в детстве? Можно ли было связать одно с другим: деда-аристократа и плебейский видок его любимого внучка? А, у них всё может быть, всякая прихоть; впрочем, нет: прихоть должна была чем-то оправдываться – либо беспредельным богатством, либо очевидным талантом. Пожалуй, вторым Евгений обладал – это признавали многие, и даже он, Дэн. В ближнем всегда трудно признать особые свойства, не говоря уже о таланте – так уж устроен человек, в этом одно из несовершенств его, но одновременно и движитель: не ревность ли к чужим успехам подвигала многих добиваться своих?
Итак, вокзал – с его встревоженным гулом и нервозом ожиданий. Конечно, Дэн едва не опоздал: это было у него в крови – тянуть сборы до последнего. «Ну, наконец-то!»
- Прошу прощения: я что, угодил в дамское купе?
Сидевшая в купе пожилая дама снисходительно улыбнулась:
- Не нервничайте, молодой человек, я не буду вас кусать. Помогите-ка лучше передвинуть вот сюда мой саквояж.
- Да, но у меня билет в мужское купе.
- Да перестаньте вы. Ну да, я немного слукавила: попросила билет для мужа, и мне, естественно, дали мужское купе. Просто в дамских уже не было мест. А мне совершенно необходимо быть завтра на похоронах моего дальнего родственника. Ничего не поделаешь: я должна соблюсти этикет. В нашем мире ему ещё придают большое значение; но, между нами говоря, совершенно напрасно. Всё уже так перемешалось. Где она, настоящая аристократия? Нувориши женятся на наших отпрысках (или выходят замуж, что по сути одно и то же) – а в результате эта квазиаристократическая смесь. Но ничего не поделаешь: мы не можем оставаться замкнутой кастой, как брахманы в Индии.
- Я вас понимаю, мадам. Что ж, будем попутчиками. Меня зовут Дэн.
- Мадлен. Зовите меня так. Во всяком случае, так меня зовут уже семьдесят лет. И не беспокойтесь, прошу вас: я совершенно нормальна. Надеюсь, и вы тоже?
- О да. Но позвольте немного порасспросить вас о… о некоторых негласных правилах вашего круга. Дело в том, что я еду в гости к своему приятелю, и, представьте, он тоже принадлежит к аристократам, точнее, его родственники, а он как раз живёт у них.
- Сочувствую вам, молодой человек… Дэн, так вы себя назвали?
- Вы не ошиблись, мадам… Мадлен.
- Смелее, не тушуйтесь, Дэн. Будем обращаться друг к другу просто. Итак, что вы хотели бы от меня услышать? Как держать нож и вилку? Как есть устрицы и какой взять нож, если перед вами их два или три? Какое выбрать вино, если вам предложат сделать выбор? Милый мой, здесь такое море правил и традиций, что мне нужно было бы прочитать вам специальный курс и взять за него очень приличные деньги. Бросьте, всё равно вас сразу раскусят. Будет правильнее всего, если вы не будете ни под кого подстраиваться. Ведите себя, как вы привыкли, ешьте хоть руками, хоть ложкой. Поверьте: сначала вы почувствуете недоумённую ухмылку, но на второй день к вам привыкнут и будут оценивать по совсем другим качествам.
- Благодарю вас, Мадлен, за ценное наставление.
- Надеюсь, это будет обычная вилла, а не какой-нибудь средневековый замок?
- Пока не знаю. А что?
- В замках с чужаками нередко происходят скверные истории.
- Но ведь это только в голливудских фильмах.
Мадлен рассмеялась. Дэн постарался получше разглядеть свою визави. Строгое изысканное платье тёмных тонов, шляпка с чёрной поднятой вуалью («она ведь едет на похороны!»), тёмные туфли, руки в прозрачных перчатках; когда Мадлен их снимала, одно за другим показывались кольца с бриллиантами. Дэн, немного разбиравшийся в них, определил на глазок стоимость драгоценностей – она впечатляла! Вошёл проводник и в некотором недоумении, как показалось Дэну, посмотрел на них; Дэн молча протянул ему проездные документы с вложенной купюрой; тот с полупоклоном удалился. Мадлен рассмеялась:
- Пусть он думает, что я ваша любовница. Я не возражаю
«Зато возражаю я», - подумал про себя Дэн, а вслух произнёс:
- Интересно, а что бы сказали ваши родственники, если бы мы прибыли вместе?
Мадлен засмеялась ещё энергичнее. Ей явно понравилось направление разговора.
- Я получила бы большое удовольствие, посмотрев на физиономию моего бывшего супруга. И, кстати, если вы располагаете временем, мы можем это устроить. Так как? Ваша поездка к другу столь же срочная, как и моя, или вы на день-два могли бы задержаться? Я бы вас сумела немного подготовить к тому, о чём вы так беспокоитесь.
- Да, но вы мне уже подали хороший совет.
- Ну и что? Я могу дать вам ещё кучу хороших советов. В самом деле, давайте устроим такой вот маленький маскарад. Вам даже не придётся тратить деньги.
- То есть? Ну уж нет, на содержании у женщин я ещё никогда…
Мадлен рассмеялась вновь, продемонстрировав свои безупречные белые зубы.
- Не беспокойтесь на этот счёт: всё оплачивают ближайшие родственники усопшего, я не потрачу ни единого цента. И не тяготитесь сомнениями в порядочности и прочее. Считайте, что в нашем кругу это принято: устраивать себе небольшие сюрпризы, или, лучше сказать, потакать своим маленьким капризам. В конце концов, я представлю вас как своего внебрачного сына, о котором я всю жизнь заботилась, но который был вынужден воспитываться в другом кругу. Вы даже можете не называть своей фамилии. Уверяю вас, никто не будет заниматься расследованиями… Предвосхищаю ваш вопрос: да, я уже написала завещание, и по нему всё моё состояние отходит одному благотворительному фонду. При том, что у меня двое детей, которые вполне обеспечены и с полным пониманием отнеслись к моему решению. Итак?..
- Мне надо подумать. Всё так неожиданно.
Дэн задумался. А что, может, и в самом деле воспользоваться предложением? Это ведь удивительный шанс: попасть в то общество, к которому ему предстояло приблизиться, чтобы попытаться разыскать Евгения. Да, решено, и не надо кривляться.
- Я согласен, Мадлен. Только как я вас должен теперь называть? Мама?
- Хороший вопрос, мой мальчик. Нет, ты будешь называть меня по-прежнему Мадлен. Итак, по случаю нашего мнимого родства мы должны заказать бутылочку Бордо урожая пятилетней давности. Надеюсь, в ресторане нашего поезда такое вино найдётся?
- Только платить буду я!
- Разумеется, мой дорогой сыночек.
Мадлен снова рассмеялась, а Дэну почему-то стало немного не по себе. Чёрт возьми, во что он впутывается? Впрочем, он уже давно и основательно впутан – и даже не в историю, а во что-то гораздо более значительное.
Вскоре появилось вино с лёгкой закуской. В ресторане самого современного экспресса нашлись и необычайно изысканные хрустальные бокалы, и красивые приборы. Мадлен сама распорядилась, какие ножи и вилки должны быть поданы к рыбному блюду и, пока они неспешно и в молчании ели, глазами показала, чтобы Дэн проследил за её последовательностью обращения с приборами. Они уже выпили по бокалу за знакомство; Дэн разлил вино во второй раз…
...………………………………………………………………………………………
Это был настоящий средневековый замок со всеми его классическими принадлежностями: башнями, рвами, подъёмными мостами, брусчаткой, зарешёченными окнами и винтовыми лестницами. Как бы вопреки этому, в комнатах всё было, что называется, по последнему писку моды: роскошная современная мебель и всевозможные технические удобства – от суперсовременного телевизора и компьютера с интернетом до обширной ванной с удобными подлокотниками и циркулирующей водой. Все гости имели неограниченный бесплатный доступ к бару с целым рядом горячительных напитков и соков на любой вкус. Одним словом, можно вполне наслаждаться жизнью – если бы не прискорбный повод оказаться в этом очаровательном месте. Мадлен и Дэн получили разные апартаменты, но расположенные поблизости, всего в нескольких шагах по коридору.
- Постарайся хорошо выспаться, мой мальчик. Спускайся на завтрак в половине десятого, я посвящу тебя в некоторые детали.
Чмокнув его в щёчку, Мадлен величественно прошла к себе, чуть оглянувшись в дверях.
«Всё-таки очень странно… Такая доверчивость: чем я заслужил её?.. Могу ли я пройтись по замку?» С этой мыслью Дэн отыскал номер телефона портье и задал ему тот же вопрос.
- Месье, к сожалению, все переходы уже закрыты: таков наш внутренний распорядок. Но завтра с двенадцати до четырнадцати часов всем будет предоставлена такая возможность. Церемония, как вы уже знаете, назначена на пятнадцать часов.
Поблагодарив портье, Дэн растянулся на диване, предварительно налив себе четверть стакана виски, и приготовился коротать время в компании с видеосистемой. Переключаясь с одного канала на другой, Дэн почти было заснул, как вдруг громкие голоса, донесшиеся через приоткрытое окно, привлекли его внимание, и он решил взглянуть, кого же ещё на ночь глядя принесла в замок смерть его владельца. Обзор из окна был невелик, но Дэну удалось разглядеть молодую пару, только что выбравшуюся из роскошного лимузина. Отметив атлетическую фигуру мужчины, Дэн остановил пристальный взгляд на его спутнице, что вполне было в его духе свободного, ещё не определившегося молодого мужчины. Она была хороша, но с каким-то изъяном, понять существо которого Дэн не успел, так как через минуту оба вышли из его поля зрения. Решив, что завтра рассмотрит её как следует, Дэн возвратился на диван. Новости не принесли ничего неожиданного или просто заслуживающего внимания, виски вскоре было выпито, и Дэн, не без удовольствия приняв ванну, расположился ко сну.
Как вдруг в его дверь постучали. Открыв, он увидел Мадлен. Казалось, она была слегка взволнована.
- Мне надо с тобой поговорить.
- Да-да, конечно, проходите, Мадлен.
Уже было одолевший его сон сняло как рукой. Дэн почувствовал, что разговор будет интересным.
- Начну без предисловий. Только что приехал мой племянник со своей женой...
«Вероятно, их-то я и видел», - подумал Дэн.
- У него есть определённые претензии на наследство покойника. Когда-то тот опекал Майкла и потом всегда держал его в виду, определённо способствуя его карьере. Можно сказать, что Жорж (это покойник) любил Майкла. Так все и думают, так что появление Майкла среди непрямых наследников никого не удивит… Но я-то знаю подоплёку этой нежной привязанности Жоржа. Видишь ли… Не знаю, как ты к этому относишься… Почему-то я доверяю тебе, сама не знаю, почему; может быть, потому, что больше мне доверять некому. Я увидела в тебе порядочного человека, что в наше время довольно-таки большая редкость… Так вот, Жорж был нетрадиционной ориентации (ты понимаешь, о чём я говорю) и он был… влюблён в нашего мальчика… Нет, ты не подумай – Майкл совершенно нормальный мужчина. Но… он не отвергал своеобразных ухаживаний Жоржа, не давая, конечно тому каких-то реальных шансов на сближение… Пикантность ситуации не в этом… Жена Майкла – она приехала с ним – по каким-то мне неизвестным причинам хочет его морально уничтожить; она попытается намекнуть собравшимся, что Майкл и Жорж были настоящими любовниками… Это бессовестная женщина, способная на многое.
- Какой же для неё резон? Разве позор Майкла никаким образом не коснётся её самой? Мадлен, извините, я не очень понимаю, зачем вы мне всё это открываете… Впрочем, начинаю догадываться: поскольку я единственный по-настоящему посторонний во всей компании, то именно я легче всего поверю в сплетню.
- Вот именно, Дэн! И вот что ещё… зная эту особу, я вполне могу предположить, что не пройдёт и часа, как она постучится к тебе в поисках компаньона для выпивки. Да-да, Софи к тому же законченная алкоголичка. Не знаю, почему они до сих пор не развелись. Что-то удерживает Майкла.
- Быть может, он любит её?
Мадлен расхохоталась.
- О да, поначалу у них была любовь. Я тогда часто общалась с его матерью и была наслышана. Но любовь, крепко замешанная на страсти: она была чертовски хороша в … Ну, ты меня понимаешь. При этом склонность к каким-то бешеным фантазиям. Неужели до сих пор?.. После десяти лет брака и троих детей?.. Понимаешь, до некоторых пор всё оставалось в более или менее приличных рамках, хотя сама её внешность возбуждала мужчин, превращала их в слюнявых самцов. Не всех, конечно, но даже мой покойный муж, человек безупречного поведения и довольно чопорный, в смущении отводил от неё глаза; могу поклясться, что в голову ему в эти минуты лезли самые постыдные мысли. Нет, разумеется, я ничего не говорила мужу, и он был вполне благоразумен и сдержан. Но что же было требовать от других?.. В общем, однажды она сорвалась. Тот дьявол, что сидел в ней, может быть, с рождения, вырвался наружу. Софи пустилась во все тяжкие, роман следовал за романом. Мы все говорили Майклу, он всё понимал, но развестись так и не смог. Это его крест, что тут поделаешь. Зачем он привёз её? Ну, она тоже упоминается в завещании - имела право явиться и без него. Сейчас она уже не та красотка (так надо думать, ведь я давно не видела её). Но  огонь, темперамент… Нет, Майкл, ты не устоишь, я начинаю сожалеть, что втянула тебя, не предвидя всех возможных ситуаций. Ты можешь теперь же уехать, пусть даже поставишь меня в самое неловкое положение.
- Мадлен, вы обижаете меня. Я вполне умею владеть собой, и у меня нет ни времени, ни желания впутываться в какие-либо интрижки.
- Ну… ну прости меня. В самом деле, я слишком поддаюсь воображению. Но я должна была тебя предупредить. Спокойной ночи, мой милый сынуля…
- Спокойной ночи, маман, - он улыбнулся - не переживайте, всё обойдётся.
Дэн склонился над рукой Мадлен, а она, слегка взъерошив рукой его волосы, коснулась губами макушки. Виновато улыбнувшись, Мадлен выскользнула за дверь, оставив Дэна в смущённом недоумении. «А что, если и вправду красотка заявится ко мне и устроит сеанс соблазнения – через стенку от мужа, который ко всему привык? Нет, чёрт возьми, надо отсюда сматывать. Я должен найти Евгения, к чёрту все этих извращённых аристократов». Дэн решительно направился к гардеробу, извлёк из него свой плащ, и уже стоял у двери, как вдруг от неё раздался громкий, требовательный стук. Дэн застыл на месте, решив не открывать. Но дверь, не запертая на замок, распахнулась помимо его воли, и на пороге показалась та, о ком только что велась речь. «Легка на помине», - пробурчал про себя Дэн.
- Бонжур, мсье сосед!.. У вас не найдётся выпить?
Опасения Мадлен полностью подтверждались: Софи была уже изрядно пьяна, неотразимо хороша и чертовски сексуальна в своём длинном тёмно-вишнёвом платье с глубоким разрезом, открывавшим красивые стройные ноги, обтянутые чёрными колготками.
- Простите, мне нужно срочно выйти, я… я должен зайти к…
Дэн запнулся, но, бесцеремонно отодвинув непрошеную гостью, выбрался в коридор.
- Возвращайтесь, я вас подожду.
Софи, споткнувшись и едва не упав, плюхнулась в его кресло, заложила ногу за ногу и развязно рассмеялась.
- Только не задерживайтесь, а то я могу уснуть, а мне так хочется пообщаться с вами.
Она снова рассмеялась, а Дэн с досадой пошёл, более не оглядываясь, по коридору, оставив дверь в свои апартаменты открытой.
«Надеюсь, муж разыщет её», - подумал Дэн, и, поколебавшись секунду, постучал в соседнюю дверь, за которой, как он полагал, находился муж Софи. Однако настойчивый стук не принёс результата, и Дэн вынужден был продолжить своё перемещение. Он прошёл в конец коридора, спустился по короткой лестнице в обширный холл. Здесь царил полумрак, но Дэн разглядел в кресле рядом с камином за небольшим столиком рослого мужчину, сидевшего с бокалом в руке, вытянув перед собой длинные ноги. «Ага, вот и муж. Чудненько». Дэн подошёл к соседнему креслу.
- Вы позволите?..
- Разумеется. Присаживайтесь… Что, уносите ноги от моей ненасытной жёнушки?
Мужчина рассмеялся. Жестом он указал на бутылку виски и пустой бокал, стоявшие на камине. Дэн принял приглашение, немного плеснул себе и, слегка поморщившись, выпил. Протянув мужчине руку, кратко представился:
-Дэн.
- Побочный сын Мадлен, не так ли? Она уже оповестила. Признаться, я был сильно поражён. Мадлен всегда была немного таинственной, но скрывать от родни столько лет… Меня зовут Майкл, прошу прощения... Мадлен рассказала вам о нас с Софи?
- Да, но…
- Бросьте, не тушуйтесь. Всё правда. Обо мне можете не беспокоиться: я давно пережил муки ревности, и сейчас вполне равнодушно смотрю на её шалости. Иногда я даже поощряю её – Майкл рассмеялся – Да-да, приятель, вы можете воспользоваться моментом; уверяю вас, не пожалеете – Майкл снова рассмеялся.
- Да… но – Дэн привстал в кресле – мне лучше уехать, мне как-то не по себе, а у меня срочные дела…
- Сядьте, Дэн, не будьте таким серьёзным, это несовременно, перестаньте играть в ханжу. Давайте вот что сделаем. Я расскажу вам историю этого замка. Когда я закончу, Софи уже будет спать; я перетащу её в наши комнаты, а вы избежите грехопадения. Завтра Софи будет уже совсем другим человеком, вы даже не узнаете её: она очень умная женщина, и когда надо, умеет держать себя в руках.
- Хорошо – Дэн возвратился в кресло. – Но история, должно быть, очень длинная?
- Конечно, ведь замок очень старый. Но я ограничусь рассказом об одном только персонаже. Это наш общий с Мадлен (а, значит, и с вами – Майкл заговорщически, как показалось Дэну, улыбнулся) предок, некий барон Грильён.


Глава 2

Лис отдыхал. Вчерашний день был слишком напряжён, и Лис чувствовал, что вымотался напрочь.
«К чёрту свидание, позвоню Бэлле и отложу; она поймёт, она всегда меня понимала».
Да, ему, наконец, повезло с женщиной. К его тридцати семи годам - не поздно ли? Впрочем, в наше время это не имеет такого драматического значения. Лис блаженно вытянулся на диване, заложив руки за голову и глядя в раскрытое окно, за которым струились лёгкие летние облака.  Ему захотелось вспомнить, как всё началось.
В тот день он встал рано, и необычная лёгкость завладела им. Душ, быстрый завтрак, лёгкая пробежка...
Он завершал измерения. Сотрудники застыли у мониторов, и через мгновения картинки и графики побежали плотной гурьбой, вызывая долгожданное ощущение, что эксперимент идёт успешно, и нужные параметры после многократных манипуляций получены.
- Всё, завтра обо всём докладываем на семинаре. Каждый готовит отчёт по своей теме. Свободны.
Возбуждённая группа рассыпалась – кто курить, кто в бар, кто в парк. Лично он отправился в парк, додумывая на ходу то, что не удавалось пока связать в логическую цепочку.
Она сидела на скамейке, а возле её ног суетилась маленькая забавная собачонка.
- Как зовут эту милашку?
Легко находить предлог для разговора с любителями животных. Лис и сам к ним благоволил, хотя после смерти старого своего кота ещё не решался заводить нового. К собакам он был насторожен, их чрезмерная любвеобильность пугала его, ибо очень часто его характер и его работа требовали замкнутой отчуждённости.
- Милашку зовут Мики, это вообще-то кобель.
- Ах, вот оно что. Значит, мы с ним одного пола. Приятно слышать.
Тень улыбки скользнула по симпатичному лицу владелицы собачки. Нет, она не была красавицей, она была именно симпатичной ещё молодой особой. «Пожалуй, у неё красивые ноги», - отметил про себя Лис.
Но вот нужно ли продолжать разговор, не слишком ли он отвлечётся от своей научной проблемы? И хотя то решение, которое Лис давно нащупывал, уже созрело у него в голове и, как он по себе знал, уже никуда из этой головы не денется, всё же – нужно ли?..
- Вы в нерешительности, продолжать ли знакомство?
«Ого, да она читает мысли. Придётся продолжить… впрочем, до такого вопроса нетрудно догадаться, достаточно в упор посмотреть на меня».
- Меня зовут Лис.
- В смысле: лиса мужского пола?
Соседка по лавочке рассмеялась, обнажив белоснежные зубы.
«Зубы, пожалуй, великоваты, но белизна…»
- Я снимаюсь в рекламе зубной пасты.
- Я не спрашивал…
- Но вы так пристально посмотрели на мои зубы, что я сочла нужным сразу же просветить вас. Меня зовут Бэлла. А Лис – это, очевидно, прозвище? Или сокращение длинного имени?
- Пожалуй, и то, и другое. Меня зовут Леопольд.
- Не врите, из этого имени не получится Лис. Но раз вы не предполагаете больше со мной общаться, то я лучше пойду.
«В самом деле, зачем я соврал? У неё действительно красивые ноги… Впрочем, джинсы мешают чётко определить»
- Бэлла, постойте, куда же вы?
Однако не тронулся с места, а она уже уходила; собачка семенила следом. Пошёл дождик, она раскрыла зонт и всё удалялась, удалялась, удалялась… А потом, уже издали, помахала рукой. Лис остался прикованным к скамейке. Листья, жёлтые и красные, неспешно кружились, опускаясь под ноги, на скамейку, на гравиевую дорожку. Лис вздохнул – и уставился в небо…
Так было в тот их первый день. Конечно, это был ещё не «их» день, но они помнили всё до мелочей. И особенно – как падали листья, жёлтые и красные…
А сейчас Лис снова смотрел на небо, в распахнутое окно. Он ждал. Но чего? Как ответить на непростой вопрос? Его тревожило предчувствие, нет, предожидание чего-то важного, что должно было произойти вот-вот. Но не происходило, и Лис наконец спрыгнул с дивана – и пустился бежать. Он промчался метров двести с предельной, на которую был только способен, скоростью, пока не выдохся и не остановился… Утро входило в свою колею…
А время катило своим чередом, расставляя повсюду ловушки. Одни слишком задерживались, попадая в них, другие излишне торопились, стараясь их избежать, и только немногие, совсем немногие люди шли со временем в ногу.
Грифф, старинный товарищ Лиса, был из этих немногих. Сейчас он, вполне довольный собой, вальяжно расположился в тенётах своего офиса. Можно было расслабиться и даже ощупать опытным взглядом молодую секретаршу, расторопно что-то перемещавшую на столе. Но нет, Грифф был человеком воспитанным и никаких пошлостей себе не позволял, во всяком случае, на работе. Сегодня днём они встретятся с Лисом и пропустят по рюмочке, как в старые добрые времена. Ах, молодость, молодость! Неисчерпаемый запас сил, планов, авантюр и разгильдяйств. Да-да, сейчас-то в это трудно поверить, глядя на гладко выбритый волевой подбородок Гриффа, его безукоризненный костюм и великолепные ботинки… Впрочем, как только секретарша выпорхнула с дежурной улыбкой из его кабинета, Грифф позволил себе водрузить ноги на журнальный столик и с интересом разглядывал свои ботинки: слишком дорогие, чёрт возьми, но иногда бывает нужно произвести правильное впечатление на нужного человека. Грифф как раз ожидал такого.
Гостя, вошедшего после вежливого стука, звали Генри Пински. Это был старый финансовый пройдоха, зарабатывавший на жизнь тем, что устраивал встречи будущих кредиторов и должников. Кое-кто из банкиров знал Генри и доверял ему – его информированности и его безупречному нюху. Поговаривали, что он был вхож и в другие круги, от которых, как правило, предпочитают держаться подальше. Поэтому, прибегая к его услугам, надо было всё хорошенько взвесить.
Но Грифф, как никогда, был уверен в себе. Дело, которое он намеревался провернуть, было весьма непростым, но зато сулило такой куш, который позволил бы Гриффу подняться на ступеньку выше. Стоило рискнуть; но в бизнесе это нормально, надо только иметь трезвую голову и хороший заряд оптимизма. Короче, срочно требовалась серьёзная сумма; именно об этом предстоял разговор.
- Мой процент составит…
На листе блокнота появилась цифра, которая показалась Гриффу не то, чтобы чрезмерной, но попросту наглой. Он посмотрел в глаза посреднику. В голубоватых зрачках, как ему показалось, мелькнул огонёк усмешки; он перевёл взгляд на крупный угреватый нос, плотно сжатые толстые губы, секунду подумал:
- Половину от этого. И бьём по рукам, в противном случае разговор закончен, и я у вас ничего не просил.
Губы разошлись в улыбке.
- Половина и плюс один, иначе мне неинтересно.
- Хорошо, договорились.
Секретарша внесла кофе, и Грифф в двух словах набросал параметры своего плана; затем он придвинул Генри папочку с числовыми расчётами.
- Хорошо, Грифф, я передам её кому надо. Думаю, что вопрос уладится. Послезавтра будьте готовы к встрече с кредиторами.
- Их будет несколько?
- Разумеется, ведь здесь имеются немалые риски. А ваша секретарша недурна, недурна…
Когда Пински вышел, Грифф вдруг почувствовал, что ему ужасно хочется открыть окно и подставить голову под струю свежего воздуха…


Глава 3

Лис был в ударе. Посмотрели бы его коллеги, какие он выбрасывал коленца в бешеном ритме под грохот, именуемый современной музыкой, которую он искренне ненавидел, но сейчас… сейчас она была то, что ему нужно: бессмысленные ритмичные сверхбыстрые толчки вбрасывали адреналин куда-то в область низа его живота. Две вульгарные девицы конвульсивно дёргались вокруг него, время от времени сталкиваясь своими внушительными грудями и с пьяным визгом отскакивая, высекая невидимые искры ферамонов…
Кончилось тем, что Лис подхватил их обеих и уже почти не помнил ничего – так изрядно он нагрузился – тиская то одну, то другую в нанятом лимузине…
На другой день друзья встретились. В их излюбленном ресторане Лис и Грифф появились почти одновременно. Это было одно из немногих мест, где приглушённая романтическая музыка не мешала серьёзному разговору. Можно было беседовать, сидя напротив друг друга, совершенно не напрягая голосовые связки и барабанные перепонки. В глубине залы медленно кружились несколько пар. Щеголеватый официант мгновенно возник возле их столика с перекинутой через локоть салфеткой и с надлежащим полупоклоном – он был, что называется, хорошо вышколен и, что особенно ценится, знал повадки завсегдатаев: в данном случае он молча стоял в ожидании распоряжений.
- Вначале сто грамм, Ники, закуску выберем позже; ты знаешь, что мы пьём.
- Слушаю.  – Ники так же мгновенно исчез, как и появился. Через минуту на столе стояли две рюмки отменного коньяка и блюдечко с нарезанным дольками лимоном.
- За встречу! Хороший коньяк располагает к хорошей беседе. Ты так не считаешь, Лис?
- Не буду тебе возражать, старина. – Лис замолчал, и пока он обдумывал вступление, Грифф имел возможность неторопливо рассмотреть знакомый интерьер. Стены заведения изобиловали деревянной резьбой, весьма изысканной и замысловатой. Через равные промежутки висели небольшие по размеру репродукции известных картин, в основном, импрессионистов. Грифф отыскал взглядом своего любимого Монэ: небольшой горбатый мостик над затянутым кувшинками прудом; много зелёного цвета в различных оттенках – от почти жёлтого до изумрудного. У него в доме тоже имелась такая репродукция, и почему-то навязчивой мечтой Гриффа (совершенно несбыточной!) было приобретение оригинала – как будто изображённое на оригинале будет чем-то отличаться от изображённого на копии. Просто знать, что к холсту притрагивалась кисть самого автора? – но что с того? Грифф рассуждал порой на эту тему, но так и не смог ясно для себя сформулировать окончательную мысль: зачем вместо копии иметь у себя оригинал?
- Грифф, ты расположен меня послушать? Прости, что отвлёк тебя.
- Ну что ты, старина! Я весь внимание. Для того только и прискакал по твоему зову, бросив всё и всех.
- И даже твою милашку секретаршу, за которой ты всегда исподтишка подглядываешь? Признайся, что тебе иногда очень хочется погладить её по коленке.
- Ты чертовки наблюдателен, старик. Я даже не знаю, что тебе возразить. Пожалуй, ты прав, и когда-нибудь я не удержусь. Но понимаешь, я дал себе обещание не крутить флирты и романчики на работе, иначе ни черта не сдвинешь дело с мёртвого места. Ну, давай, наконец, поговорим. Выкладывай свою новость.
- Грифф, это настоящий прорыв! Эксперимент принёс ошеломительный результат. Но дело даже не в этом. – Лис замолчал.
- В этом или не в этом, но выпить за это надо, старик!
Официант возник как раз вовремя, чтобы во второй раз наполнить опустошённые бокалы.
- Вот что. – Опустив рюмку, Грифф повернулся к официанту. – Ники, дружище, пока мы балакаем, сооруди нам... – Он перелистал меню, отмечая пальцем ту или иную строку. – А рыба должна быть непременно на пару, как ты знаешь!
- Слушаю, - с полуулыбкой изрёк, как обычно, Ники, уже исчезая.
- Я весь внимание, Лис. Так ты говорил, что дело не в том, а в чём-то другом. – Грифф улыбнулся – Продолжай, пожалуйста.
- Дело в том, что никто из моих сотрудников не понимает главного результата, которого я добился. Они лишь видели, что удалось запустить каскадный процесс.
- О котором ты говорил в прошлый раз?
- Именно. Но – Лис понизил голос почти до шёпота и пригнул свою голову вплотную к голове Гриффа – но главный результат в побочном действии: направляющие молекулы получают дополнительный Z-рецептор. Только я мог это предполагать, и только я проверял соответствующий дополнительный индикатор – он показал ровно то, что я ожидал увидеть.
- Ты скрыл от научного сообщества своё достижение, Лис? Что с тобой произошло? Я не узнаю тебя! Ты же всегда был воплощением добросовестного во всех отношениях учёного; можно сказать, ты всегда был эталоном. Позволь: я догадался, что помешало тебе! Твой результат означает смерть для человечества, не так ли? – Грифф улыбнулся. - И он не должен попасть к хищникам в руки? Но тогда зачем ты пригласил меня, прожжённого, как ты считаешь, дельца, и ещё собираешься посвятить в свою тайну?
- Погоди, скоро узнаешь.
- Ну, что ж, смаковать так смаковать. Не буду торопить тебя. А вот и закуска.
Друзья с аппетитом принялись за еду, ловко управляясь как с французскими улитками, так и с русскими грибочками, не забывая подливать себе по пол рюмочке. Лис только что отправил себе в рот очередную порцию коньяка и снова было протянул руку к бутылке, как вдруг её перехватил Грифф и, перегнувшись через стол, жарко прошептал ему в ухо:
- А теперь, Лис, вот что: сваливаем отсюда! Нас подслушивают!
- Да ты что! С чего ты взял?
- Поверь такому пройдохе, как я. Я наблюдал за парнем, который нас обслуживает. И вот, что я нащупал под столом. – Грифф раскрыл ладонь, в которой чернел маленький предмет наподобие пуговицы, и снова плотно его сжал.
- Вот так не слышно. «Жучок», обыкновенная прослушка. Не переживай, я её прикрыл, когда мы закончили рассуждать о секретарше. Так что давай завершим беседу незначительной темой, а о важном поговорим в безопасном месте.
- Чёрт возьми, Грифф! Какая ты умница. Это ж надо было мне проколоться в самом начале. Нет, что ни говори, а ты – тот самый человек, который мне нужен! – Уже изрядно набравшийся Лис с чувством пожал руку своему другу.
- А то! – самодовольно хмыкнул Грифф, помещая «жучок» обратно на его место под столом. – А теперь давай выпьем за всех красивых девчонок. Ого, одна из них к нам подваливает. Живём, старина! – Чокнувшись, мужчины отправили в рот остатки горячительного напитка. Похоже, бегство им придётся отложить!
- Привет, мальчики! Можно к вам? – Не дожидаясь ответа, девица плюхнулась на свободный стул между «мальчиками». Она была и пьяно развязна, и необыкновенно красива: этакая валькирия с точёным профилем с вывернутыми чувственными губами, с распущенными светлыми кудрями, в сильно декольтированной кофточке, коротких сапожках и кожаной юбочке, в чулочках цвета загара на широкой резинке, которая открылась взору, когда «валькирия» эффектно закинула ногу за ногу. В руке с длинными пальцами, увенчанными ярко-красными ногтями, была зажата сигарета, которой она тут же и затянулась. – Эй, Ники, принеси нам шампанского! За мой счёт. Я вас угощаю, мальчики! – Девица рассмеялась. – Меня зовут Дени.
Друзья оказались не против знакомства, и через некоторое время от их столика доносился смешанный – мужской и женский – смех, и дважды раздавался хлопок откупоренного шампанского. Дени танцевала то с Гриффом, то с Лисом, и кажется, с кем-то из них, а может, и с обоими, целовалась. В общем, всё покатилось в сторону коротенького бурного приключения с неизвестными последствиями и совершенно не соответствовало той цели, ради которой, собственно, они здесь встречались. Кажется, первым почувствовал, что здесь какой-то подвох, Грифф. Он стал оглядываться по сторонам и приметил троих парней в дальнем углу, внимательно наблюдавших за их столиком. Через несколько минут один из трёх, самый крупный и довольно свирепый на вид, отделился от остальных и приблизился к ним.
- Развлекаешься, детка? – Верзила обратился к Дени, деланно не обращая внимания на мужчин. – А что скажет Джонни, когда мы ему покажем фотки? – Состроив неприличный жест, верзила хохотнул и отправился наискосок в сторону выхода из ресторана.
- Сдаётся мне, здесь скоро что-то начнётся, - горячо и пьяно выдохнул в сторону Лиса Грифф, перегнувшись через стол. – А закончится наш вечер в кутузке, где тебя хорошенько возьмут в оборот, помяни моё слово. Надо сваливать, пока не завязалась потасовка. Ты давай шуруй через кухню и жди меня за углом у входа в метро, а я постараюсь отмахаться.
- Ты чего, Грифф, я тебя не оставлю… я тоже… - Лис попытался привстать, но снова плюхнулся в кресло.
- Перестань, тоже мне кикбоксер, побереги лучше свою гениальную башку. Ники, счёт!
- А за шампанское… - будто очнувшись, с заиканием выдохнула Дени…
- За шампанское платим, разумеется, мы. – Грифф достал бумажник и бросил на стол несколько купюр. – Этого будет достаточно даже с учётом чаевых. Пошли. Давай, давай, Лис! Ты иди будто бы в туалет, а сам в кухню, выход найдёшь – там всё время прямо и в конце направо. Он подтолкнул Лиса, наблюдая одновременно, как к ним приближалась оставшаяся от тех троих парочка.
- Эй, парни, надо поговорить!
Грифф, услышав, остановился. Один приближался к нему слева, другой заходил справа.
- Поговорим, дай только в сортир сходить. Подождите, я помогу приятелю и вернусь. Он, должно быть, там блюёт: слабоват насчёт питья.
- А ты, значит, крепок? А насчёт чужих девок ты тоже крепок?
Пока левый говорил, правый уже наносил Гриффу удар в живот. Грифф мгновенно сделал глубокий вдох и напряг мышцы живота; рука бьющего отскочила, не причинив никакого вреда. И тут же Грифф коленом вмазал левому по печени; тот отлетел к ближнему столику, не удержавшись на ногах и потащив за собой на пол скатерть со всеми на ней стоявшими блюдами, бутылками и приборами. Шум получился изрядный, так что немногочисленная публика быстро образовала зрительный зал происходящему.
Между тем, не мешкая ни секунды, Грифф нанёс ударившему его парню сокрушительный удар в челюсть. Тот не ожидал такого хука с левой и тоже оказался на полу. Публика одобрительно взвыла, предвкушая продолжение и видя направлявшегося от входа к месту действия верзилу. Но в этот миг за окном раздался вой полицейской сирены. Пока троица соображала, что к чему, Грифф уже выскочил из зала и тем же путем, что и Лис, через кухню выбрался наружу, и за какую-то пару минут через известные ему подворотни выскочил к метро.
Увидев Лиса, он кивком предложил тому спуститься в метро. Несколько минут спустя они уже выбирались наверх на другой станции. Пока они ехали, Грифф успел описать все подробности стычки.
- Не знаю, будет ли составляться протокол. В конце концов, я защищался, и все это видели, вряд ли мне что-то пришьют. Так что нам, старина, удалось выйти сухими из воды. Но ты знаешь, за тобой, похоже, идёт охота, и тебе лучше на несколько дней исчезнуть.
- Хорошо тебе говорить. Ты вот человек свободный, сам себе хозяин: хочешь, идёшь на работу, хочешь – не идёшь. А я – сотрудник государственного института.
- Знаю, знаю. Но ты же не рядовой сотрудник. Позвони куда надо, скажи, что, мол, приболел и что недельку тебя не будет. Твои охотнички вряд ли связаны с твоим институтом, иначе им не нужно было бы тебя так вульгарно подлавливать, они могли бы с тобой спокойно поработать и в родных стенах, старина.
- Ты прав, я так и сделаю.
- Ну, а теперь выкладывай. Или ты передумал?
- Ну уж нет, вот теперь-то я точно не передумаю. Давай-ка здесь присядем, вот под этой симпатичной ёлочкой.
Мужчины опустились на скамью в парке, в котором непроизвольно оказались. Накрапывал мелкий дождь, испарения исходили от деревьев, кустов и трав, собираясь сгустками тумана; в нём появлялись и исчезали редкие гуляющие.
Да не здесь ли они впервые встретились с Бэллой, подумалось Лису. Он обернулся к Гриффу. Лицо того выражало строгую решимость. Поневоле Лис залюбовался красивым мужественным лицом своего друга. Да, Гриффу можно было доверять, он уже не раз доказывал это. Вот и сегодня – чем закончилась бы заварушка, если бы не бойцовские качества Гриффа, этого знатока всевозможных единоборств, человека одновременно и авантюрного, и сдержанного, привыкшего всё взвешивать и всё рассчитывать. Когда же они с ним познакомились? Да, это было на втором курсе университета. Лис изучал биофизику, а Грифф экономику, и казалось, разность интересов не способствовала их сближению. Но всё же нечто общее нашлось – это футбол: и тот, и другой были среди лучших университетских игроков, входя в состав сборной команды. Грифф, конечно же, был центрфорвардом – его отменные физические данные, мощь и напор, а вместе с тем техническая изобретательность позволяли ему ломать оборону соперников и забивать голы в самых сложных ситуациях. Поговаривали, что он мог бы сделать блестящую футбольную карьеру – но, как это часто бывает, вмешался его величество случай в виде открытого перелома ноги,  и, в течение целого полугода выходя из травмы, Грифф зачитался тогда специальной литературой, открыв для себя неожиданную сферу научного интереса, а когда наконец поправился, решил не восстанавливать былую спортивную форму, а полностью сосредоточиться на учёбе. Лис же ещё год продолжал быть участником сборной, играя в полузащите, и хоть и не был столь ярок, как Грифф, тоже мог бы при очень большом желании сделать карьеру, но также передумал – уже по другой причине… Воспоминания быстро пронеслись в голове Лиса; он вздрогнул, будто опомнившись.
- Так вот… Не буду вдаваться в подробности – потом как-нибудь расскажу – но вкратце ситуация выходит вот какая. Механизм, который я нащупал, позволяет продлять человеческую жизнь – и не на десяток, а на сотню, а то и две сотни, лет.
- Да, звучит фантастично. Мы–то все уверены, что человек ни при каком раскладе не может протянуть больше полутора веков, а ты говоришь – двести, а то и больше. Я правильно тебя понял?
- Правильно. В общем, к этому давно подбирались: в разных странах, в разных лабораториях. Но не понимали – и это проскальзывало на разных научных конференциях, в которых мне довелось участвовать, - что делать, если такой механизм будет в ближайшее время найден. Ты же знаешь, что планета и так перенаселена, процент пожилых людей слишком велик, всё сложнее содержать их усилиями молодых и зрелых.
- Позволь: что значит, содержать? А разве эти пожилые не заработали себе на старость, десятки лет создавая свой вклад в общее достояние?
- Ну так, так. Однако общие расчёты исходят сейчас из того, что в среднем человек пользуется своими пенсионными привилегиями лет десять – пятнадцать.
- Теперь я задам тебе важный вопрос. А что, твой механизм не позволит продлить не старость, а зрелость, и пусть не на сто, а хотя бы на пятьдесят лет?
- В том-то и дело, что нет. Он продлит только старость. Человек будет, условно говоря, семидесятилетним на протяжении ста лет, то есть, до ста семидесяти или даже до двухсот лет.
- Да, начинаю осознавать проблему, проблемищу даже. Ведь всё равно желающие продлять до бесконечности старость найдутся, особенно в золотом миллиарде, где старость весьма и весьма комфортно обставлена. К чему это приведёт? И что же ты, дружище, намерен предпринять? Да, и потом, прости, я не очень понимаю: а что, болячки у, так сказать, «привитых» людей не будут развиваться, перенося их, как раньше, в мир иной?
- Они притормозятся, но, конечно, всё будет зависеть от стадии болезни. И, разумеется, физические нагрузки должны соответствовать возрасту; так что, приятель, не обольщайся: в сто двадцать лет по юным девушкам ты скакать не будешь.
- Жаль, жаль, а я уж возмечтался. Ну, да ладно: лет через сто, авось, научатся омолаживать; главное – дотянуть до этого славного времени. И желающих дотянуть будет тьма. Не так ли?..
Они ещё долго говорили, бродя по парку. Однако настало время расставания. По совету Гриффа, да и по собственному расположению духа, Лис решил провести неделю-другую в приморском городке, где ещё не бывал, но о котором много был наслышан. Рейсовый автобус (так было надёжнее) должен был доставить Лиса на место через несколько часов, а там он без труда снимет помещение у какой-нибудь приличной старой дамы, которую в сезон всегда можно будет отыскать в районе автовокзала и которая вряд ли будет регистрировать его недельное проживание.
Перед отъездом он успел позвонить своему заместителю и Бэлле, попросив их не беспокоиться: ему надо передохнуть, немного прийти в себя и собраться с новыми мыслями; в последнее время он слишком много работал, и имеет право…
В общем, к нему отнеслись с полным пониманием. Бэлла даже не стала требовать назвать место, куда он едет, удовлетворившись обещанием отписать ей по электронной почте через несколько дней. Поистине, удивительная ему досталась подруга! Лис снова начал думать о ней, не переставая посматривать в окно автобуса, проносившегося мимо – сначала запруженных людьми городских кварталов, затем - каких-то пригородных производственных строений, а потом уже мимо рощиц и всё чаще открывавшихся свободных пространств, изобиловавших зелёным и голубым цветами.
Дорога успокаивала, навевала дремоту – и вот уже сон окутал Лиса, и во сне он разговаривал с Бэллой, но не мог понять, о чём они говорят, а только видел её смеющиеся глаза с разбегающимися от их уголков лучинками морщинок, её белоснежные зубы и сбившуюся причёску…
Бэлла уже побывала замужем, но недолго, и всё, что осталось от её брака – это чудесный малыш Томми, которому шёл четвёртый годик. Её жизнь – так казалось Лису – измерялась двумя параметрами: мыслями о Томми и мыслями о нём, Лисе. Причём, когда она была с Лисом, то постоянно думала о Томми, оставленном на временное попечение её родителям, а когда была с Томми, то постоянно названивала Лису, даже когда он раздражался частотой этих звонков, отвлекавших его от постоянных размышлений, связанных с его исследованиями. Впрочем, по-настоящему сердиться на Бэллу у Лиса не получалось, и, зачастую злясь на её неугомонность, подспудно он всё время ожидал её звонка, и если звонка долго не было, начинал нервничать и беспокоиться. Но в последние два-три месяца они созванивались всё реже и реже: это объяснялось его, Лиса, решающими лабораторными экспериментами. Но было что-то ещё – и это что-то исходило не от него…
Очнувшись ото сна, Лис продолжал думать о Бэлле, вспоминал их последние разговоры, её интонации. Почему она так легко согласилась ему пока не звонить? И почему при их позавчерашнем разговоре она была как-то странно весела, как-то неестественно весела? Тревожное чувство шевельнулось где-то в районе сердца Лиса, он вздохнул, но тут же постарался успокоить себя, отдавшись созерцанию прелестных загородных пейзажей. Он поймал взглядом стремительно летевшую в одном направлении с автобусом ласточку, то взмывавшую вверх, то стремительно бросавшуюся вниз.  Вот и он, как это ласточка, подумалось Лису. Сейчас взмыл и расправил крылья – а вскоре может стремглав сорваться вниз. Но как она – он сейчас свободен, свободен, свободен! Потому что у него есть силы и есть пространство, и никаким коршунам за ним не угнаться!
Сейчас, как никогда ранее и несмотря на грозившую ему неведомую опасность, Лис был в этом уверен, и как никогда, был уверен в себе самом, в своих силах.
Но вот автобус зарулил на конечную остановку. Лис выбрался из него последним, сладко потянулся, разминая затёкшие мышцы, и осмотрелся.

Глава 4

- Если вы готовы слушать, Дэн, то я, пожалуй, начну. – Майкл неторопливо затянулся сигарой, удобно откинувшись в кресле.
Всё рассказанное Майклом представилось впоследствии Дэну то ли виденным когда-то сном, то ли фильмом. Итак…
…………………………………………………..………………………………………..
Барон Грильён неспешно подъезжал к своему родовому замку, сопровождаемый небольшой свитой из своих родовитых друзей и их оруженосцев.
- Клянусь Богом, у этого Анри превосходные вина. Что скажете, Жан? – Грильён обернулся к скакавшему справа от него своему вассалу, крепкому и свирепому на вид мужчине с чёрной кудрявой шевелюрой и коротенькой не менее чёрной бородкой.
- Вчера я осушил три бутылки, и если бы не утренний сигнал вашего рога, барон, я нашёл бы в этих промозглых подвалах ещё парочку. Вино превосходное, ничего не скажешь. Но куда запропастился сам хозяин? Я перетряхнул весь его жалкий замок, надеясь хоть что-то ещё вытрясти из поганого старикашки, кроме вина. Неужели у него в самом деле не было ничего съестного? Я чертовски голоден, и готов прямо сейчас сожрать целого борова, примерно такого, как тот здоровяк, которого мы завалили с вами на прошлой охоте.
- Не беспокойтесь, друзья мои. В моём замке мы найдём, чем набить наши пустые желудки. Вперёд, вперёд, осталось уже немного!
Пришпорив коня, барон первым въехал под сень векового леса, куда их вывела дорога. Старые кряжистые дубы, скрещивая в высоте свои ветви-лапы, создавали видимость шатра, сквозь крышу которого едва пробивались солнечные лучи. В середине дня в лесу царил полумрак, подкреплённый почти полной тишиной, не нарушаемой даже птичьими голосами; да и откуда им было взяться на излёте лета? Вскоре вся кавалькада втянулась в дубовую рощу.
- Вы уверены, барон, что нас не ожидает в этом райском уголочке какой-нибудь сюрприз в виде местных разбойничков? Посмотрите на наших спутников: они все чертовски пьяны и едва держатся в сёдлах – могут ли они дать отпор даже мужикам с топорами? Я слыхивал, в этом месте происходили неприятные истории.
- Бросьте, Жан! В моей округе давно всё тихо – с тех самых пор, как в стычке был убит местный вожак, Длинный Бес, как его звали. Вы слышали что-нибудь о нём?
- Ещё бы! Ведь это я пропорол ему брюхо – и вся его свора бросилась наутёк.
- Вот как? А я слышал, будто его зарезали свои же. Отчего вы молчали о своём подвиге, Жан?
- Предпочитаю говорить лишь только о своих турнирных победах, барон. А об этом жалком отродье не хочу и вспоминать. Вся сила этого негодяя была в его кровожадности; похоже, убийство доставляло мерзавцу удовольствие. Такие твари идут либо в разбойники, либо в инквизиторы. Но фехтовальщиком он оказался неважным, что я и сумел доказать. Сложно было только пробиться к этой скотине: он отнюдь не жаждал быть в центре заварушки, предпочитая наблюдать бой за чужими спинами.
- Конечно, вы были не один, Жан? Что же молчали остальные, не наделённые, в отличие от вас, излишней скромностью? Ведь прошёл почти год, не так ли?
- Это был небольшой отряд, возвращавшийся во главе со мною из известного вам похода нашего герцога. С нами была немалая добыча. Видимо, кое-кто сумел пронюхать об этом.
- Так что же сталось с отрядом, да и с добычей?
Жан как будто поперхнулся, услышав вопрос барона.
- Бог мой, это чёртово вино развязывает мой язык, а я поклялся самому себе молчать!
- Да уж если начали признаваться, так откровенничайте до конца. В конце концов, я требую это на правах вашего сеньора! Так что случилось тогда? И не в этой ли роще?
- Похоже, что в этой! От первой атаки мы отбились, и нападавшие отступили, потеряв предводителя. Не думал я, что они предпримут ещё одну попытку. В общем, не успели мы прийти в себя и тронуться дальше, как снова заслышали свист и гиканье, и дорогу нам перегородили сваленные толстые стволы; из-за них летели десятки стрел. Я пожалел, что не приказал после первой стычки повернуть обратно. Но что толку в запоздалом сожалении? На этот раз мы понесли большие потери, поскольку нападавших оказалось раза в три больше, чем в первый раз. Я едва унёс ноги, раненный в бедро и в плечо. Я истекал кровью, и не помню уже, как выбрался из леса; я потерял сознание и очнулся только под вечер в незнакомом мне помещении, где-то в этих местах. Думаю, что всех моих спутников тогда перебили, а вся наша добыча попала в грязные лапы разбойников. Теперь вы понимаете, барон, почему мне не очень хотелось оглашать мой, как вы изволили выразиться, подвиг? Кто докажет, что я не был в сговоре с бандой и не подставил своих товарищей?
- А ваши раны, разве они ничего не доказывают?
- Ровным счётом ничего, барон. Я мог их получить, скажем, при делёжке добычи.
- Но ведь никто не видел, чтобы вы разбогатели! Стало быть, вы ничего и не получили.
- Это так!.. Но как бы я хотел найти живым хотя бы одного человека из моего отряда! Неужели из двух десятков спасся только я один?.. Барон, берегитесь!
Грильён едва успел пригнуть голову, как три или четыре стрелы пролетели над самой его макушкой, а одна их них даже коснулась волос. Оглянувшись, барон убедился, что остальные его спутники отстали и что барон с Жаном вдвоём оказались окружёнными лучниками. В то же время невдалеке завязалась схватка, вскоре затихшая. По всему было видно, что кавалькада попала в засаду лесных разбойников. Один из них, облачённый в маску и лёгкие доспехи - по всей видимости, предводитель - скомандовал:
- Бросайте оружие! Сопротивление бесполезно. Ваши люди уже уничтожены!
- Какая досада, барон, во второй раз попасть в ту же западню! – с яростью воскликнул сразу же протрезвевший Жан. - Это всё чёртово вино! Клянусь, если бы я не напился, я не полез бы в этот чёртов лес без предварительной разведки. Вы знаете, кто эти люди, барон?.. Да не ваши ли они крестьяне?  Такой-то вот оброк вы получаете с них?.. Уж не вы ли здесь главный?
- Какого дьявола вы мелете? Разве не видите, что и мне завязывают руки? – Эй, мерзавцы, что вы собираетесь делать?
- Как что, господин барон? – Предводитель наполовину поднял забрало, обнажив скверные зубы посреди растянутых злобной усмешкой губ. – Мы собираемся вздёрнуть вас обоих на ближайшей подходящей ветке. – Он и его сподручные захохотали. Готовьте ваши крепкие шеи. Но сначала мои люди посмотрят содержимое ваших карманов и кошельков.
- Вы можете это сделать и после, негодяи.
- Это доставит мне меньше удовольствия! – Эй вы, поторапливайтесь, - прикрикнул главарь, и четверо тут же кинулись исполнять его приказ. Кошелёк, спрятанный под одеждой у барона, вскоре переместился в руки предводителя. Высыпав несколько монет себе на ладонь и пересчитав их, тот на минуту задумался. Между тем верёвки уже были затянуты на шеях барона и его спутника и перекинуты через толстенную ветку столетнего дуба. Люди ждали приказа, чтобы потянуть за свисавшие концы верёвок. - Вот что! Слишком мало денег. Эти двое не отделаются так просто. Мы берём их в плен и даём три дня на выкуп. Ты и ты – он ткнул пальцем в двух рослых парней – отправитесь в замок и сообщите, что барон в наших руках, и что пусть везут выкуп: сто золотых. А чтобы его люди не сомневались, покажете им вот что. – С этими словами главарь ножом отрезал прядь каштаново-рыжих волос с головы барона.
Подвал, в который были брошены барон и Жан, был достаточно обширен, тёмен и холоден. В нём помещались только две лавки и некое подобие стола. Дверь со скрежетом захлопнулась. Барон огляделся.
- Знаете, Жан, хоть они и завязали нам глаза, но я не могу отделаться от ощущения, что нахожусь в собственном замке. Как будто и подвал мне знаком, хотя я, конечно, в иных своих помещениях не бываю годами. Пока нас вели, я рукою касался стен и однажды нащупал выемку знакомой формы. Конечно, такая кладка может быть не только у меня. Потом, эти запахи… Клянусь, с моей кухни частенько тянет точно такой же смесью чеснока, бараньего жира и оливкового масла.
- А сколько времени нужно добираться до вашего замка, барон, из той дубовой рощи, где нас захватили?
- Гораздо меньше, Жан, чем нас везли. Но это могла быть уловка: кружить целый день вблизи замка.
- Разумное предположение, барон. Но если ваша догадка верна, то что же она означает?
- Она означает, что мой замок захвачен, но поскольку сделать это горстке разбойников не по силам, мне остаётся заодно предположить, что кто-то из моей челяди вступил в предательский сговор. Если это так, то хотел бы я знать негодяя! Вы даже не сможете вообразить, Жан, что бы я сделал с ним!
- Не хочу напрягать воображение и насчёт своей участи, если кто-нибудь из головорезов опознает меня. Вполне возможно, что кто-то из прошлогодней шайки прибился теперь к этой.
Разговор заметно удручил обоих, однако они не собирались падать духом, и через непродолжительное время барон, поручив Жану наблюдать за дверью, приступил к тщательному обследованию помещения. В углах действовать приходилось на ощупь, и пару раз жирные крысы попадали под пальцы барона, вызывая его брезгливую брань, столь площадно-грязную, что Жан, не удержавшись, расхохотался.
- Барон, я и не знал, что в вашем устном арсенале присутствуют столь изящные изречения.
- Я храню их на самый крайний случай. Боюсь, что именно сейчас он наступил. Но знаете, что меня больше всего тревожит?
- Догадываюсь. Вы думаете о своей молодой супруге, барон.
- Вы правы, Жан. Но я даже боюсь о ней думать. Если мой замок в руках мерзавцев, то… Мне страшно подумать, что они могут сделать с ней.
- Самое ужасное, что они сделают – запрут её в её же покоях и будут держать заложницей – пока не получат от вас деньги. Но, впрочем, они смогут их и сами отыскать.
- Это вряд ли. Деньги надёжно спрятаны, им достанется только мелочь.
- И драгоценности вашей супруги. Я слышал, вы подарили ей на свадьбу очень дорогое фамильное кольцо.
- Не много ли вы знаете, Жан? Я начинаю опасаться вас.
- Вот как? Забавно. А я опасаюсь вас, барон.
- Вам-то чего опасаться? Или вы полагаете, что я поверил вашей истории об убийстве Длинного Беса и выдам вас, и уже не меня, а вас они будут трясти, чтобы узнать, где вы зарыли вашу военную добычу?
- Ого, барон, вы и в самом деле знаете больше, чем должны бы были. Я хоть и был пьян (да не по вашей ли милости?), но точно помню, что ничего о сокрытии добычи не говорил, а напротив, выразил почти уверенность в том, что она вся оказалась в руках разбойников. Так что вы знаете? А ну, говорите!
Жан крепко схватил барона правой рукой за горло и принялся душить.
- Отвечайте мне, барон!
Оказавшись прижатым к стене напористым и сильным противником, барон растерялся только в первое мгновение; перехватив руку Жана, он изловчился и двинул тому в пах коленом. Жан отскочил, но тут же был готов броситься на барона вновь. В этот момент ключ в двери повернулся и в сопровождении пяти или шести человек с факелами в руках в помещение вошёл предводитель.
- Ха-ха-ха, да они готовы перегрызть друг другу глотку! Я как раз думал, не развести ли супчиков по разным подвалам. Вяжите руки этому чернокудрому, его вывести, а господин барон пусть остаётся здесь. Кажется, он уже принюхался и успел познакомиться с местными крысами?
Предводитель заржал и шесть глоток присоединились к его.
- И кстати, Ив – Предводитель повернулся к одному из факельщиков – посмотри на этого парня внимательнее. Не он ли зарезал Длинного Беса?
Приблизив к Жану свою осклабившуюся и красную от вина физиономию с подбитым глазом и шрамом через всю щеку и обдав отвратительной вонью изо рта, Ив процедил:
- Клянусь дьяволом, это он! И этот шрам – он показал на свою щёку – его работа. Ну, держись теперь, братец, придётся тебе помучиться в моих руках. А уж я-то знаю своё ремесло получше многих. Ты ещё не видел, как сдирают кожу со спины? - Ив зловеще захохотал.
- Но ты должен сделать так, чтобы наш кудрявчик, не желающий себя назвать, не сдох прежде, чем откроет нам, где он успел зарыть свою добычу. А может быть, господин барон, он уже успел поведать вам об этом? Признавайтесь! Ваша участь будет значительно легче, а кудрявчика мы тут же прирежем на ваших глазах. И вы будете довольны, не так ли? Мне показалось, что вы готовы были убить друг друга, и сделали бы это, будь у вас оружие. Ну, так как, говорил он вам или нет?
- Идите к чёрту! Ничего он мне не говорил, и я понятия не имею ни о какой добыче.
- А позвольте узнать, господин барон, из-за чего у вас вышел спор?
- Говорю же: идите к чёрту!
- Вы полагаете, что мне придётся идти очень далеко? – Предводитель дико захохотал, поводя вокруг себя налитыми кровью и казавшимися безумными глазами. На этот раз никто не подхватил его хохот, и когда он стих, в подвале воцарилась тишина, нарушаемая только попискиванием одной из обитавших в нём тварей.
- Пошли! Да, господин барон, ваша супруга весьма сожалеет, что не знает, где вы прячете свои богатства. Она в наших руках, и помочь ей, да и себе тоже, вы сможете только сами.
- Где я нахожусь? Это мой замок? Вы захватили его? Ответьте мне!
- Нет, господин барон, вы не в своём замке, а где вы, вам знать не обязательно. А вот это кольцо – предводитель вытащил из кармана золотое кольцо с блеснувшим на нём огромным бриллиантом – вы, конечно, узнаёте: оно с руки вашей любимой супруги.
- Что вы сделали с ней, мерзавцы?
- Она жива и здорова. Через день вы её увидите. А пока вам стоит напрячь свою память, чтобы как можно точнее указать нам место, где спрятаны ваши сокровища.
- У меня нет никаких сокровищ! Если вы захватили мой замок, то взяли всё, что у меня есть.
- Поговорим об этом завтра, господин барон. А пока вам не помешает перекусить и поспать.
По кивку предводителя на стол были брошены часть свиной ноги и фляга с какой-то жидкостью, а на лавку – овечья шкура.
- Приятного отдыха, господин барон. – С этими словами предводитель и сопровождавшие его люди покинули подвал, подталкивая идущего впереди со скрученными за спиной руками Жана…
…….………………………………………………..…………………………….………
- Дэн, Дэн, вы уже спите? – Майкл наклонился к самому уху Дэна, едва не задев его губами.
- А! Что? – Извините, Майкл, я, кажется, вздремнул. – Дэн с виноватым видом принял прямое положение в кресле. – Ваш рассказ был очень интересен и столь подробен, будто вы сами жили в то время и были кем-то из действующих лиц. Вы ведь остановились на том, что барона и Жана развели по разным подвалам? Что же было потом? Вы меня простите, я просто очень устал, и день был таким длинным. Не обижайтесь, пожалуйста.
- Ну, что вы! Нам действительно пора расходиться спать, завтрашний – он взглянул на часы – нет, уже сегодняшний день будет не менее трудным. Если моя история вас заинтриговала, то давайте договоримся продолжить её завтра перед сном, в этом же холле. Я всё равно буду здесь, это моё излюбленное место. Так что приходите, Дэн. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Майкл. Да, а вы уверены, что ваша супруга не заснула в моей комнате?
- Думаю, её там нет. Но если что – стучите ко мне. До завтра! То есть, до утра. Вам укажут, где вы сможете позавтракать.
- Всего доброго, Майкл. Спасибо вам.
Кивнув Майклу, который, впрочем, продолжал сидеть, Дэн отправился в свои апартаменты. К его удовольствию, там никого не было, и Дэн с облегчением повернул ключ, запирая за собой дверь. Непреодолимое, как ему казалось, желание спать прошло, и Дэн решил привести свои мысли в порядок. Стоит ли удивляться, - думал он, - что в столь необычном месте собралось несколько странноватых людей, так или иначе с этим местом связанных. Какая-то старинная история, щекочущая нервы, - местная легенда, известная здесь всем, кроме него… Кто-то из тех двух персонажей лжёт, но кто именно? Очевидно, дело происходило в этом самом замке, и по-видимому (не сказал ли об этом Майкл, когда я уже засыпал?), этот замок действительно принадлежал барону, и дальше должна будет произойти какая-нибудь кровавая развязка с молодой баронессой и Жаном, который – вполне можно допустить – был её тайным любовником и всё это подстроил. Впрочем, подожду конца истории до завтра. - Сладко потянувшись, Дэн направился к ванной, но тут его внимание привлёк странный выступ посредине одной из стен. Приблизившись, Дэн удивился ещё больше, найдя, что выступ, шедший от пола до потолка, напоминал неплотно прикрытую дверь. Он ясно помнил, что никакого выступа не было до того, как он покинул помещение. - Ну, вот и начинаются приключения с аристократическими призраками, - подумал Дэн, - и, не в силах превозмочь любопытство, стал шарить вдоль выступа, желая нащупать механизм, приводящий предполагаемую дверь в движение. И действительно, через какое-то время он нашёл нечто вроде перемещавшегося по горизонтали движка. Переправив его в крайнее правое положение, Дэн почувствовал, что выступ пришёл в движение; он отодвинулся на шаг назад, и через минуту его взору предстало полутёмное довольно обширное помещение. Поразмыслив, что бы он мог прихватить с собой на всякий непредвиденный случай (скорее – нежелательный), Дэн приступил к обследованию открывшегося лабиринта (как он для себя решил), не найдя, впрочем, ничего, что бы могло ему заменить нить Ариадны, но полагаясь на свою исключительную зрительную память. Втиснув между дверью и стеной тумбочку – чтобы дверь как-нибудь автоматически не захлопнулась – и, оставив на журнальном столике пояснительную записку (на тот случай, если всё же он застрянет и не сможет самостоятельно вернуться), Дэн решительно шагнул в неизвестность.
Не сразу разобрав в полумраке, где же он находится, Дэн определил сперва источник слабого света: на древнем (так ему показалось) комоде горела свеча, пламя которой слегка колебалось, выдавая наличие в помещении небольшого сквозняка. Стало быть, можно двигаться дальше, - решил Дэн, не обнаружив более ничего в этих стенах; без труда он нашёл небольшую дверцу, толкнул её и оказался на тёмной лестнице, винтом уходившей вниз. Небольшой фонарик в мобильнике, которым располагал Дэн, вряд ли мог помочь ему в длительных перемещениях, и Дэн, по возможности экономя запас электричества, то включая, то выключая фонарик, направился вниз по кое-где склизким от плесени (было отчего-то сыро) крутым ступеням. Вскоре он обратил внимание, что на ступенях можно различить следы. Вероятно, они принадлежали женщине, судя по их малому размеру. «Не иду ли я по стопам жены Майкла, Софи? – задал себе вопрос Дэн, будучи почти уверенным в положительном ответе на него. - Но что ей здесь делать, и не для того ли она разыграла передо мной спектакль, чтобы только проникнуть сюда? А пьяна она была по-настоящему: можно было закусывать от её винного духа, не оттого ли и не прикрыла ход как следует?»
Как бы то ни было, Дэн продолжал спускаться, пока не достиг площадки, откуда вёл горизонтальный коридор; пройдя по нему несколько метров, Дэн остановился и прислушался. Ему было жутковато; недослушанная история о старом владельце замка также отнюдь не укрепляла его душевные силы. Подмывало вернуться обратно, но такого малодушия Дэн не простил бы себе никогда. Итак, ему нужно хотя бы выяснить, что здесь делает Софи (или кто-то ещё?), хотя, собственно, какое он имеет право знать это? Затаив дыхание, Дэн изо всех сил напрягал слух. И вдруг как будто что-то звякнуло. Звук был таким тихим и кратким, что Дэн засомневался, не ослышался ли он. Он затаился ещё сильнее и через пару минут услышал повторение того же звука. Определив направление его источника, Дэн, крадучись, осторожно стал приближаться к тому месту, откуда, предположительно, исходил звук. Внезапно что-то стронулось у него под ногами, и Дэн почувствовал внизу пустоту, в которую он стремительно проваливался.
Многолетние тренировки помогли Дэну сгруппироваться, так что приземлился он довольно удачно, несмотря на каменный пол и глубину падения метра в три-четыре. Дэн сидел, потирая ушибленное плечо и оглядывая в полумраке своё новое пристанище (если можно так выразиться). Да, недаром Мадлен предупреждала, что в таких местах с новичками могут происходить самые невероятные (и очень неприятные!) приключения. – Чёрт возьми, - подумалось вдруг Дэну, - а ведь это в точности такой подвал, что представлялся мне по рассказу Майкла, и который я даже отчётливо видел во сне; или это «дежавю»? – Но нет, всё подтверждало догадку: две лавки, столик – всё, как в недавнем сне. Послышался звук отпираемой двери; через минуту подвал заполнился людьми, одетыми точно так же, как и люди из его сна (или из рассказа Майкла), между которыми Дэн тотчас признал и предводителя, и красномордого палача Ива.
- Ну что, барон, проспались?
Дэну показалось, что он вернулся в свой сон. Но теперь он был не посторонним наблюдателем, а тем самым бароном Грильёном. Вот только вспомнить, что с ним случилось, барон был не в состоянии и только повторял:
- Что со мною? Где я?
- Похоже, у господина барона что-то с мозгами. Ладно, мы заглянем к вам попозже. Ожидайте встречи со своей супругой. Дайте ему умыться и оставьте два факела. Господин барон, приведите себя в порядок. И да, главное: вспомните, где вы храните своё золотишко. Вы должны уяснить себе, что только в нём ваше спасение – и спасение вашей дражайшей супруги.
Дверь захлопнулась, и барон остался наедине со своими тревогами да ещё с тремя жирными тварями, перебегавшими то и дело пространство подвала из угла в угол.
Чего только ни пережил он в эти томительные часы, чего только ни передумал. Всю ли свою жизнь мысленно перебрал он, предчувствуя скорый её конец, или думал неотступно о своей Кристине, или мысль его была затуманена ожиданием мучений и унижений? Бог весть! Никому не пожелаем примерить на себя шкуру узника, находящегося в полной неопределённости о своём будущем и предполагающего самое печальное его воплощение.
Как бы то ни было, барон сумел сохранить и мужественный облик, и присутствие духа, когда наконец дверь отворилась, и в подвал в сопровождении всё тех же лиц вошла Кристина. Вид её был неважен, казалось, что держится она из последних сил и вот-вот упадёт, и только неимоверные усилия воли позволяют ей держаться на ногах. Барон подошёл к ней, взял её за руки и молча поцеловал их. Кристина заплакала, он обнял её и притянул к себе.
- Как ты? Они причинили тебе боль? Применили насилие? Говори же!
- О нет, нет, этого не было, клянусь, - быстро проговорила она; но голос её как-то дрогнул, и барон почувствовал это. Вид его сделался страшен, глаза налились кровью.
- Кто? Кто? Покажи мне, кто посмел…
- Нет, я же говорю тебе, что нет, - Кристина схватила его за плечи, останавливая его мгновенный бешеный порыв тотчас броситься с голыми руками на мерзавцев; стоявшие рядом с ним попятились, обнажив кинжалы.
- Но-но, барон, мы прикончим вас обоих, а её первую, и перережем ей глотку на ваших глазах!
- Нет же. – Продолжала повторять Кристина. - Правда, что нет. Один попытался (его здесь нет), да вот этот главный сбил его с ног и велел наказать. Это было тогда, когда они ворвались ко мне. Но после – после они ничего себе не позволяли со мной. Только заставили отдать им моё кольцо – твой свадебный подарок.
- Вот видите, господин барон, мы ведём с вами честную игру. Разумеется, - предводитель рассмеялся, – с учётом рода наших занятий. Но вот вам слово честного разбойника, – теперь уже хохотнули другие, но тотчас пресеклись под его взглядом, – что с её головы не упадёт ни один волосок - если вы откроете нам путь к вашим сундукам. И более того, мы отпустим вас обоих на все четыре стороны – не пройдёт и суток, за которые мы освободим ваши владения, господин барон. Клянусь дьяволом!
- Он и есть гарант вашего честного слова?
- Не будем заниматься казуистикой, господин барон. Мы оставляем вас наедине с баронессой - ненадолго. Учтите, господин барон, что сейчас решается ваша участь. Золото или смерть!
- Так это мой замок? Что же вы морочили мне голову?
- Чтобы вы лучше спали и не думали о бегстве, господин барон.
Как только их тюремщики покинули подвал, барон и баронесса бросились друг другу в объятия. Она рыдала, он же, как мог, утешал.
- Они всё равно убьют нас, дорогой, нет нам спасения.
- Дорогая, не всё так безнадёжно. Послушай – он с жаром зашептал ей на ухо, - я поведу их в подземелье; я потребую, чтобы мы шли с тобою вместе, я буду всё время держать тебя за руку; и в одном месте я сильно дёрну тебя – будь готова. Не бойся и во всём полагайся на меня: мы спасёмся. А теперь скажи мне вот что: как им удалось завладеть нашим замком, ведь приступом с горсткой людей его не взять?
- Не знаю, мой дорогой. Я не слышала никакого шума, пока внезапно не ворвались в мою комнату. Я думаю, что кто-то из наших людей предал тебя. Они появились в предрассветный час, я ещё спала.
- Но кто же этот мерзавец!?
- Я не знаю. Они убили на моих глазах мою Регину, и я всё это время была одна в своей комнате, ни разу её не покидала. А потом мне завязали глаза – и развязали только перед твоей дверью.
- Когда-нибудь я непременно узнаю имя предателя. Да воздастся ему! Не зря великий Данте помещал предателей в последний круг ада. Крепись, крепись, любовь моя!..
Тут словно туман нахлынул на барона, смешав его мысли и чувства. Внезапный холод пронизал всё его тело, и дрожь охватила его. И будто в мареве, в забытьи будто всплыли картины прошлого: вот он в соборе главного города герцогства; звуки органа будто заполняют его всего, уносят в неведомую высь, к Богу; перед ним распятие в соборной нише; вот он ставит свечу и опускается на колени, сложив ладони; слова епископа «И спасены будете» будто повторяются, удваиваются и утраиваются в нём – вновь и вновь тихо произносит он их вслед за епископом.
……………………………………………………………………..……………………..
Туман постепенно рассеялся, и, открыв глаза, Дэн обнаружил себя лежащим на широкой кровати в своих апартаментах. В окно заглядывало чуть бледноватое осеннее солнце, блики его наполняли весёлыми пятнами ближнюю к окну половину комнаты. Из окна веяло приятной прохладцей.
- Господи, что со мною было? Я куда-то ходил, спускался в какое-то подземелье? Видел себя бароном из повести Майкла и даже общался с баронессой? Постой-ка, во сне я, то есть, барон, называл её Кристиной. Вот занятно, как же звали её на самом деле? Придётся подождать до вечера. И, кстати, а где же потаённая дверь?
С этой мыслью Дэн подошёл к стене и тщательно изучил её сантиметр за сантиметром – но, разумеется, не обнаружил ни малейшего признака либо щели, либо механизма, приводящего дверь в движение. Стало быть, придя к себе, Дэн попросту рухнул на кровать, и всё ему приснилось. Пил ли он что-то? Да, он вспомнил, что они осушили с Майклом по бокалу виски – но и всё. Дэн хоть и не был крепок на спиртное, но твёрдо знал, что один бокал виски не сможет вывести его из равновесия; да и не чувствовал он себя вчера пьяным; уставшим и ужасно хотевшим спать – согласен – но не пьяным. А получается, что он спал, уже входя в своё помещение.
«Да, права была Мадлен насчёт странностей с новичками. Очевидно, обстановка очень действует на их воображение. Ну, что ж: начало более чем интересное, что-то ждёт меня в продолжение?»
Приняв душ и проделав свои традиционные гимнастические упражнения, Дэн вскоре сумел вернуть себе бодрое расположение духа. Посмотрев на часы, решил, что не мешало бы и позавтракать. И тут, словно отвечая на его пожелания, раздался телефонный звонок: служащий сообщал ему, что на завтрак он может проследовать налево по коридору, в его конце свернуть направо, а там ему подскажут, либо же он может заказать завтрак в апартаменты – меню обнаружит в тумбочке. Дэн, секунду подумав, решил, что пора бы ему начать знакомиться и с другими обитателями замка, а потому выбрал первый вариант.
Тщательно выбрившись, брызнув на себя дорогим французским одеколоном, высмотрев среди своих вещей свежую и наименее помятую рубашку, надел её, повязав затем, минуту поколебавшись, строгий тёмный галстук. Убедившись, наконец, с помощью зеркала, что выглядит вполне сносно, Дэн выбрался в коридор и направился по указанному маршруту.
Помещение, где устраивался завтрак, представляло собой довольно просторную и светлую залу с высоченным потолком и готическими вытянутыми окнами с мозаичными стёклами, благодаря которым пол и стены были все в красочных – жёлтых, зелёных, синих и красных – разводах. Не увидев знакомых ему лиц, Дэн направился к свободному столику в центре залы, не забыв поприветствовать всех присутствовавших. Расположившись и распорядившись относительно меню, Дэн осмотрелся. Пришедших в столь ранний час (а была половина десятого) оказалось немного. Во-первых, одна пожилая и очень чопорная чета, сидевшая от него слева через два столика, и, во-вторых, пара средних лет, но вероятно, не муж и жена, поскольку мужчина казался несколько смущённым и рассеянным; они сидели от Дэна через столик справа.

Глава 5

Давно уже Лис не был на взморье, среди высоких сосен на фоне ярко-голубого неба, обдаваемый приятным морским ветерком, пахнущим водорослями и смолой. Благодать! Наконец-то можно спокойно порассуждать обо всём на свете, не суетясь и никуда не торопясь, поскольку что сделано, то уже сделано. Теперь надо мыслить, что делать дальше, но для начала просто осознать себя частичкой мира, из которого этой частичке всё равно никуда не вырваться: и жить, и погибать, если случится, она будет вместе с этим миром. Не удастся понаблюдать со стороны, вот так-то! Конечно, есть, есть заумные теории, восходящие к Платону, а может, и ещё дальше, что человек – это не самодостаточная сущность, но только лишь отражение, или прибежище, некой настоящей сущности из мира идей, её проекция, что ли, на материальный мир, тоже ненастоящий. Однако, в подобных рассуждениях очень легко запутаться, хотя, надо признать, полупраздное состояние располагает пофилософствовать.
Лис намеренно решил пока отбросить конкретно-научные свои размышления – не просто, чтобы, как говорится, проветрить мозги, но чтобы всё, к чему он в настоящий момент пришёл (точнее – подобрался), как бы осело в его подсознании, ещё не скреплённое «логическими ремнями» (собственное выражение Лиса). Именно из подсознания – а он не просто верил, а знал доподлинно – выплывают идеи (так не здесь ли истины Платона?).
И почему бы не насладиться морем, тёплой горько-солёной водой? Лис смотрел вдаль – от берега и до горизонта – и взгляд его цеплял то краешек волны, словно что-то прячущей от себя самой, заворачивающей это что-то в белую пену, - то нарастающую впадину между двумя валами, то голову пловца, ритмично работающего руками, то голую спину юной купальщицы, осторожно пробующей милой ножкой подбегающую и убегающую влагу, то накренившийся парус, чертящий  малые и большие зигзаги, то косо взлетающий волейбольный мячик и бегущего его поймать мальчугана…
Наконец, раздевшись, бросился Лис в это манящее огромное нечто (ах, какая великолепная проекция платоновской «идеи моря»!), наметив себе план заплыва: метров на двадцать вон за тот ограничительный буёк– и сразу обратно. Или нет, не сразу, а полежать на спине, раскинув на сто восемьдесят градусов руки, глядя в бездонное небо и покачиваясь на пологих волночках, почти не различимых там, за буйками, и только возле самого берега набирающих силу.
И вот что ещё так любил Лис в морских заплывах: в какой-то момент, достаточно далеко отплыв, он осознавал всем своим телом и мозгом: что вот он сейчас наедине с природой и в радиусе ста метров – больше никого, ни одного человеческого существа. Даже забравшись глубоко в лес, не испытываешь такого чувства, потому что всегда поблизости может оказаться ещё кто-нибудь. А здесь, в море, - точно никого вблизи тебя нет, не считая малых обитателей морских. И простые эти мысли перекатывались в голове Лиса, когда он уже лежал, запрокинув за голову руки, и раскачивался на обдававшей его мелкими брызгами волне.
Вода не была по-карибски тёплой, и через непродолжительное время Лис энергично заработал руками, выбираясь назад к берегу. Как всегда, морское купание вдохнуло в него свежесть и желание пробежаться вдоль прибоя, что он и сделал, преодолев с полкилометра в ту и другую стороны.
Вернувшись к разбросанной одежде, Лис развернул полотенце и с наслаждением растянулся, ощущая под ним тёплый и мягкий песок. Пожалуй, можно немного вздремнуть, - шевельнулось в голове Лиса, - и он блаженно зажмурил глаза, сдвинув на них в дополнение козырёк своей летней шапочки. Красивая красно-чёрная бабочка примостилась рядом с ним на камушке, и Лис, будто почувствовав её присутствие, приоткрыл левый глаз и уже не хотел закрывать его, любуясь изящным насекомым. А тут и божья коровка протащила по его плечу своё крошечное горбатое тельце, на котором Лис успел насчитать пять чёрных пятнышек, прежде чем оно скатилось в песок, а потом, расправив крылышки, полетело, всё удаляясь, и удаляясь, и удаляясь…
Дремота всё же одолела Лиса, и он заснул. Но вскоре проснулся и стал думать о Бэлле, и думы выразились в небольшое стихотворение, которое Лис записал по старинке на клочке бумаги, чтобы не забыть: он не всегда полагался на свою память. Вот оно:
Тебя, родная, успокою.
Я принесу тебе свечу
И ставни в комнате открою,
И раны сердца излечу.
Пусть конь поднимется крылатый
За облака, - что в вышине,
И всё плывут, плывут куда-то,
Как мысли в непонятном сне.
И в их воздушном окруженье
Пусть конь крылатый твой скользит.
И, неподвластный притяженью,
К далёким звёздам он летит.
И пусть меж этих звёзд небесных
Одна грустит в моём окне
И льёт лучи сквозь дали бездны,
Тебя напоминая мне.
А потом Лис лежал и вспоминал во всех подробностях (и тут уже память его не подводила!), что произошло с ними прошлой осенью.
……………………………….………………………………………………………….
Солнце будто провалилось, его уже не было на небе. Лис досадливо упрекнул себя, ибо ждал момента заката, предвкушая высокое наслаждение от его созерцания. «Ладно, пора вставать и двигаться». Недовольство собой искало различных поводов и различных форм для своего выражения. «Но к чёрту, к чёрту! Взбодриться – и скорее бежать наверх».
Лис стянул через голову футболку и бросился в набежавшую волну. Волна подхватила Лиса, шипя обильной пеной, и легко отбросила назад, заставив его встать на коленки в сопротивлении её затягивающей силе. «Ну нет!»
Резко разбежавшись, Лис вонзился в прыжке в очередной набегающий вал и после нескольких отчаянных рывков оторвался от берега. Штормило изрядно, но Лис не испытывал страха: он превосходно плавал, и мышцы его звенели от переполнявших сил. Наверху его ждало вознаграждение, он это знал. Наконец он позволил себе взглянуть на вершину утёса.
Бэлла стояла, приставив козырьком ладонь ко лбу, и смотрела на море – на него.
«Волнуется или нет?» Лис знал, что Бэлла волнуется, она признавалась ему. «Ну зачем эта демонстрация?». Она и так любит его и знает, что он ловок, силён и бесстрашен. «Ну зачем?»
Но разве может он передать Бэлле тот восторг, смешанный с подспудным страхом, который переживает он, бросаясь в кипящее море? «Пора назад».
Лис энергично заработал руками и ногами, то подныривая под волну, то подхватываясь её направленной к берегу энергией…
На утёс он взбирался по крутой тропинке так быстро, что, оказавшись наконец на вершине, был столь разгорячён, будто оторвался от раскалённого солнцем песка.
- Ну зачем это, герой мой?
Лис закрыл губами её рот, и все упрёки, что были заготовлены, так и не смогли прорваться через его поцелуй.
- Последний день, Бэлла. Как я мог отказаться от такого удовольствия?..
- Меня помучить? А если бы ты утонул? Молчи, похвальбун, знаю, что ты скажешь. Так и быть, в честь последнего дня я тебя прощаю. Пошли скорее в дом, я уже всё приготовила.
- Я понесу тебя!
Лис подхватил молодую женщину на руки и побежал к дому.
- Перестань, ты свалишься от усталости!
Бэлла смеялась, пытаясь вырваться, но одновременно не желая этого.
- Ну хорошо, отдохнём.
Лис остановился и бережно опустил Бэллу на траву, ложась рядом и целуя обнимавшие его шею руки.
Закат разлил на горизонте свои уже неяркие краски. Шум прибоя сочетался с треском цикад и тяжким уханьем волн. На мир снисходили успокоение и прохлада, излечивая его от зноя, царившего весь день. Ветер же всё крепчал, наметая на востоке чёрную подвижную стену, всё более и более разраставшуюся.
Когда упали первые веские капли дождя, Лис и Бэлла уже взбежали под навес их бунгало, стоявшего несколько поодаль от кучки таких же ярко раскрашенных приземистых построек.
- Так что ты приготовила, выдумщица моя?
Лис снова притянул к себе жаркое податливое тело Бэллы, завладев её горячим языком. Бэлла, смеясь, с трудом оторвалась от него.
- Так мы умрём с голоду! Иди переоденься. Я жду тебя здесь через десять минут.
- Придётся покориться. Но учти, милая, что потом ты будешь покоряться мне!
- С радостью, ныряльщик мой!
Бэлла развернулась к кухне, проведя своей ладонью по его щеке - но так, чтобы он успел коснуться губами…
За окном всё потемнело, и, наконец, оглушительно протрещал гром, и вскоре бешеная дробь дождя наполнила дом непрерывным гулом.
Сейчас, вспоминая то, как полчаса назад, когда Бэлла, только что пережившая волнение - стоя на утёсе и следя за его то и дело исчезавшей в пучине головой… только что пережившая этот мелкий липучий страх, - с особенной неистовостью отдавалась ему там, на траве… - сейчас, вспоминая это, он вдруг подумал о другой женщине. Та, другая - черноволосая Лили - так же кричала и так же выгибала спину, идя навстречу его толчкам, - тогда, год назад, когда он не был ещё знаком с Бэллой. Он вспомнил её родинку под левой лопаткой… Отчего он подумал об этом сейчас?.. Вдруг захотелось увидеть Лили?.. Нет, он уже забыл её, с Бэллой у него всё по-другому, гораздо глубже, острее. Он каждое мгновение, с тех пор, как познал Бэллу, страстно желал её, только её, и ни о ком больше даже не хотел думать… Отчего же сейчас?..
Лис отогнал мысли, обвёл лицо рукой, как бы стряхивая их с себя окончательно, и направился вниз, в гостиную.
- Дорогая, я готов. Го – тов! Обожаю всё, что ты готовишь, и чудовищно голоден. Но что же ты?! Бэлла, мы будем есть на кухне?
В гостиной, где они обычно ели за широким диваном и низким стоявшим перед ним столиком, всё оставалось по-прежнему: столик был чист, на нём красовалась лишь ваза с теми тремя причудливыми синими цветками, что Лис нашёл вчера в расщелине и подарил ей.
Цветы резко пахли чем-то вызывающе-волнующим. Этот запах, сейчас перемешанный с запахом грозы и моря, вчера подействовал на них столь возбуждающе… Они занимались любовью на диване, рядом с этими цветами, и он помнил, как горячая волна какого-то яростного желания явственно овладела им… Он взглянул в её распахнутые глаза – и увидел в них то же, что ощущал сам… Бэлла перевернулась и встала на колени. Цветы колыхались вместе с Лисом и – казалось – ещё сильнее излучали этот колдовской запах… Бэлла обратила к нему лицо, держась левой рукой за его шею…
- Где же ты? Лю- би – мая!
Лис, насвистывая свой излюбленный мотивчик, направился на кухню. Странно, но и на кухне Бэллы тоже не было.
- Ага, киска, ты задумала бал-маскарад? Отличная мысль.
«О да! Такая мысль может внезапно возникнуть в этой буйной головушке. Но что же мы будем есть? Чёрт возьми, я кое-что отведаю без тебя, детка».
Всё уже находилось на передвижном столике, и вскоре должно было перекочевать в гостиную: его любимое блюдо из спагетти с приправой из чернослива, мясо… Лис открыл холодильник и взял банку ледяного пива…
Однако, время проходило, а Бэллы всё не было. Раздосадованный Лис зашёл в её комнату – не было и там… Её не было в доме…
Звонить было бесполезно – со вчерашнего дня что-то происходило со связью. Но Лис с Бэллой не особенно переживали: они ведь были рядом, и никто другой им не был нужен.
«Да, снова не работает». Лис распахнул дверь и выскочил под проливной дождь. Машины не было. Как он не услышал мотор? Ну да, ливень заглушал все внешние звуки… Надо было что-то предпринимать. Или ничего не надо?.. Что, собственно, случилось? Бэлла решила разыграть его, немного подшутить – и скоро она вернётся… Или она хотела позлить его? А, может, заставить поволноваться. Что ж, он этого заслуживает. «Жалкий эгоист, не ты ли час назад с каким-то сладостным чувством – там, в море – задавал себе вопрос: а не тревожится ли, дескать, она там, на утёсе?.. Не угодно ли примерить на себе?..» Но нет, как-то всё не складывается, не в её это характере, что-то здесь не так.
Тревога всё нарастала, шума приближающейся машины всё не было слышно, и Лис понял, что должен начать поиски.
До соседнего бунгало Лис добрался за пять минут, вымокнув до нитки. Он хотел просить на время машину, предложив в залог предусмотрительно захваченную приличную сумму денег и ключи от своего бунгало.
Увы, дом не подавал признаков чьего-либо присутствия, и машины возле него также не было видно. «Вчера окна были освещены, неужели они съехали сегодня?». Лис вспомнил, что здесь жила семейная пара с ребёнком. Они с Бэллой видели их всего два раза, первый раз – издали, а последний – неделю назад, на пляже. «Вполне приличные ребята, немного старше нас с Бэллой». Разговора не получилось, те спешили домой: ждали какого-то важного звонка, а они только пришли – полдня не могли выбраться из постели. Лис улыбнулся про себя и вновь подумал, что Бэлла всего лишь шутит над ним и, вероятно, за поворотом он проглядел вернувшуюся машину, и Бэлла уже ждёт его дома и уже заготовила для него насмешливую улыбку… «Да, - вернулся мысленно к той встрече с соседями Лис, - но почему нельзя им было телефон взять с собой?.. Странно… А, впрочем, вздор, вздор, - им просто не хотелось разговаривать, и они придумали не очень умелый предлог, но нам-то что было за дело?.. Но как этот Джим задержал взгляд на Бэлле!..» Неприятное чувство ревности толкнуло Лиса, но Лис отогнал его. «Что же странного? Бэлла нравится мужчинам, она красива и сексуальна…»
Однако, надо было что-то предпринять. Лис в нерешительности подошёл к дому, подёргал за ручку двери. Заперта, ни звука. Он заметил неприкрытое окно. «А если влезть? Но зачем?.. И всё же… Тот взгляд парня на Бэллу мне не понравился. Быть может, здесь какая-то связь – и в доме я найду нечто, что прольёт свет на эту связь…»
Влезть в дом не составило труда. Никакой сигнализации не оказалось. Да это и понятно. Ведь сюда, в это уединённое местечко, попасть можно было только с ведома администрации, чужих здесь нет. «Кстати, а почему эта самая администрация не озаботилась отсутствием связи? Даже внутренней? Я не могу, чёрт возьми, связаться с охраной, а добраться пешком до пропускного пункта выйдет никак не меньше получаса»
Что ж, пять минут на осмотр он потратит… Лис включил свет и осмотрелся. Планировка та же, что у них…
Вдруг сбоку он почувствовал чей-то взгляд – и резко повернулся. В то же мгновение свет погас, но Лис успел заметить мужчину. «Джим?» Лис замер и напружинился – и тут же снова включился свет. «Вот чёрт!» Он видел теперь своё отражение в зеркале. «Но могу поклясться, что полминуты назад там был не я!.. Вздор. Если бы в зеркале отразился кто-нибудь ещё, я увидел бы двоих… Что же касается света – такое здесь бывало»
Лис двинулся дальше. Такой же столик. Странная вещь – на нём такая же ваза с точно такими же синими цветами. И тот же резкий волнующий аромат. Войдя, он его не почувствовал, но сейчас… Очень сильный запах… очень, намного сильнее, чем у них… гораздо сильнее… Лис почувствовал лёгкое головокружение – и в ту же секунду пол стремительно устремился к нему навстречу…
В ушах звенело. Кажется, он лежит на диване. Тихо, никого нет. Всё так же, как было перед тем, как он потерял сознание. Запах совсем слабый… «Это от запаха… Но кто втащил меня на диван?» Лис попытался сделать движение, но не смог: руки и ноги не слушались его. Он сумел только с трудом повернуть голову и поводить вокруг глазами; попытался подать голос, но язык также не повиновался ему…
Лис лежал и думал о Бэлле. Он любил её. Он никогда не думал, что может так любить. Все мысли его были сопряжены с нею. С нею, только с нею… Ему казалось порой, что он безумен. Лис всегда был неравнодушен к женщинам, но он не просто ожидал от них наслаждения… нет. Он любил что-то большее, что заключалось в женщине. Он не мог сказать себе, что означает – это большее. Быть может, это были какие-то надежды, связанные с ним, которые он чувствовал в их голосе, взглядах и которые прибавляли ему жизненных сил, энергии… Гармония мира для него терялась без женщин, без постоянных мыслей о них… Но сейчас мир был заполнен только ею, одною ею, и мысли все были только о ней. Он любил…
«Боже, как мучительно, непереносимо, что её нет рядом». Тревога овладела всем его существом: что с ней? как помочь, если она в беде? – А он не мог двинуть ни рукой, ни ногой… И зловещая тишина надвинулась на Лиса, сдавила, как тисками, его голову, его сердце. Сколько уже времени он лежит? Час? два? сутки?.. Он не мог понять – и ничего не происходило, не было ни звука, никакого движения.
И постепенно Лис снова впал в забытье – в сон или в бред?.. Мысли унесли его туда, в ту счастливую пору, когда начался их роман…
Всё произошло, казалось бы, банально: вечеринка, разгорячённые движением и выпитым тела, ритмы, будто подчиняющие себе всякого, кто ступал на танцевальный круг. Лис слился с этим движением, с этим мельканием выхваченных вращающимся снопом света лиц, рук, ног, бёдер, с этой волнующей, возбуждающей смесью ароматов духов и запахов тел. В этом мерцающем свете, среди переплетения красок и теней, в этом мареве таинственной недосказанности, когда собственное воображение дорисовывает сокрытое, - все женщины казались ему восхитительными и желанными… но он почти не различал их, пока… пока не появилась Она. Она, возникшая внезапно, словно какой-нибудь смерч, который видишь только раз в жизни и не можешь поверить глазам – не врут ли они?..
Она была другая, совсем другая, ничем не похожая на тех, кто кружился рядом. У Лиса перехватило дыхание, он не мог поверить – но это было так: Она шла к нему… Шла, вернее, подвигалась, подчиняясь танцу, - к нему, именно к нему. Не замечая, не видя мужчин, что были возле и – быть может – ни в чём не уступали ему или даже превосходили его… Но… но Она выбрала его, Лиса. И - он сразу почувствовал, осознал, что и он выбирает Её, что случилось то необъяснимое, то чудо, когда из миллиарда возможных комбинаций возникает та единственная, соединяющая двоих в одно целое… случилось то чудо, имя которому – любовь…
И только потом Лис вспомнил, что они уже виделись – той осенью в парке. Но как Она изменилась, как похорошела!
Нет! Лис не мог, не должен был с ней расстаться! Он видел сейчас перед собой её лицо, бесконечно любимое лицо, он видел её взгляд – тот взгляд, полный любви, который покорил его, который он не сможет забыть даже под самыми изощрёнными пытками… «Нет!», - снова вырвалось у него – то ли из горла, то ли из сердца, то ли из какой-то вселенской бездны, - и это неистовое «нет!» вдруг что-то переломило в нём, влило силы в его одеревеневшее тело…
Лис сделал рывок – и сел. Голова кружилась, но он снова чувствовал свои мышцы – и свою способность двигаться. Он сполз с дивана, с трудом встал на ноги и, шатаясь, двинулся к двери. «Вон из этого дома!» Её здесь нет. Здесь есть нечто, враждебное и непонятное ему, но он разгадает это после, не сейчас. Сейчас ему надо выбраться на воздух, свежий ветер вернёт его к жизни. Ему нужно искать Бэллу.
Лис выбрался на крыльцо и некоторое время стоял, сжимая перила и жадно глотая свежий влажный воздух. Наконец, он окончательно пришёл в себя и вернул себе способность трезво думать и действовать. Итак, в этом доме кто-то или что-то есть. Несомненно одно: на него почти убийственно что-то подействовало, скорее всего – запах синих цветов. Потом: он каким-то образом очутился на диване, хотя перед тем, как ему потерять сознание, Лис стоял в двух метрах от него. Что из этого следует? Либо он туда забрался сам, либо его кто-то втащил на диван, и второе могло произойти, когда он пребывал в бессознательном состоянии. Тишина в доме и то, что никто не попытался к нему подойти или же помешать выбраться из дома, свидетельствует о первом. Нужно ли вернуться в дом и обыскать его? Есть риск снова потерять сознание – и при этом ничего не узнать. Как противодействовать этому запаху, который то резче, то слабее, будто кто-то управляет им? «Не знаю. Доберусь до охраны и попрошу их проверить дом. Но вдруг Бэлла там – и лежит в какой-нибудь комнате без сознания, так же, как только что лежал я сам?» Лис колебался, не зная, что предпринять. А время шло. Он стал рассматривать проезд к дому. В одном месте, где недоставало нескольких плит, колёса непременно должны были оставить след. Он подошёл ближе: почва мягкая, и след должен остаться заметным, даже ливень не уничтожит его полностью. Лис присел на корточки и стал вглядываться. Вот след, но это след не от их машины. Он мог в этом поклясться, поскольку только вчера подкачивал колёса и хорошо запомнил характерный узор протектора. Здесь узор был другой. Значит, Бэлла сюда не заезжала…
Лис шёл по дороге, и дождь хлестал ему в лицо. Он должен был дойти до поворота – и не мог!.. Делая отчаянные усилия, он шёл на месте! «Мне нужно… дойти…» Ноги не слушались его, они наливались свинцовой тяжестью, он уже не мог шевельнуть ими. Он поднял к небу лицо и попытался закричать… и небо перестало быть небом, и перестал дождь, и над ним закачалось что-то яркое и слепящее – но не солнце. А что же?.. Шум в ушах заполнил его всего, всю его внутренность, и Лис с ужасом понял, наконец, что продолжает лежать на диване и что это был сон, в котором он обрёл движение и вышел из дома, только сон, проклятый сон, сон, сон… Руки и ноги Лиса были по-прежнему недвижимы, но шум в ушах постепенно смолк. Стало тихо. Над головой слегка покачивалась лампа, слепя ему глаза. «Что это?» Где-то сбоку слышались шорохи. Или нет – какое-то сопение, какое-то постанывание. Лис повернул голову, и взгляд его упёрся в зеркало. В нём было темно, но постепенно Лис стал что-то различать в его искажённом пространстве.
Лис увидел два тела: это были мужчина и женщина. В мужчине он признал Джима, но кто была женщина, он не мог понять, потому что она стояла на коленях, отвернувшись лицом от зеркала. А Джим смотрел в зеркало. Лис встретил глазами его отражённый взгляд. Джим улыбнулся. Он остановил свои толчки, и только руки его продолжали скользить по обнажённому телу, распластанному под ним. Женщина тихо постанывала. Джим взял её за груди и притянул к себе; она завела левую руку за его шею, и губы их соединились в поцелуе. Лис не отрываясь вглядывался в затылок женщины. Внезапно он понял, что эти двое должны были быть на другом конце дивана, совсем рядом с ним. Он отвёл взгляд от зеркала: да, так оно и есть – они в ногах у Лиса, только он не чувствует их, потому что не чувствует своих ног.
Джим грубым движением вернул женщину в прежнее положение и произвёл несколько резких и сильных движений. «Боже, ещё вчера мы с Бэллой так же…» Зрелище смущало, вызывало отчаянные догадки – и одновременно возбуждало его. Ему показалось (или так и было?), что каблук женской туфли упёрся в его руку. Рука вдруг приобрела способность чувствовать – и сдвинулась: она скользнула вдоль каблука… дальше – вдоль ноги, обтянутой чулком… Его возбуждение, перемешанное с отчаянием, стало невыносимым – и тут внезапная догадка бросила его в жар. Он переместил руку на себя и понял, что лежит совершенно обнажённым. В полном отчаянии он бросил взгляд в проклятое зеркало. Женщина повернула к нему лицо – и он узнал… он узнал Лили – и тут же снова потерял сознание.
….…………………………………………………..…………………………….……….
- А она хорошенькая, Сэм, я хотела бы поиграть с нею… Ну-ну, не отворачивай свою милую мордашку. Лучше посмотри на меня, детка, я тебе кое-что покажу. Смотри: я беру эту резиновую штучку и ввожу её в своё гнёздышко, а потом дам тебе эту штучку покусать…
Бэлла сидела в кресле посреди довольно обширной комнаты. Свет падал сверху от затейливой со стеклянными висючками люстры, которая медленно, будто нехотя, раскачивалась, влекомая потоками воздуха. Очевидно, в комнате был установлен кондиционер, работавший бесшумно, потому что Бэлла его не слышала. Она не могла повернуться назад, будучи привязанной ремнями к подлокотникам кресла, и всё, что она видела, располагалось перед ней. Она слышала голоса нескольких человек, говоривших приглушённо за её спиной. Перед собой же Бэлла видела одетую в эротический костюм средних лет даму, совершавшую вызывающие манипуляции с искусственным фаллосом.
- Освободите меня, мерзавцы, что вы делаете!
Бэлла рванулась всем телом вперёд, нагнув массивное кресло. Её обуяли страх и отвращение. «Господи, куда я попала? Что они собираются делать со мной?» Отчаяние бессилия захлестнуло Бэллу и, не в силах с ним справиться, она зарыдала.
- Не будем торопить событий. Уйди, крошка, - раздался сзади строгий и вместе с тем вкрадчивый мужской голос.
Дама, ухмыляясь и повиливая задом, ретировалась со сцены, а говоривший занял её место перед Бэллой. Он сделал какой-то знак – и собравшиеся (Бэлла слышала шаги) один за другим покинули помещение.
- Развяжите меня!
- Это сделают чуть позже, не беспокойтесь.
Лицо говорившего оставалось в тени, но вот он шагнул в круг света, и Бэлла увидела, что на нём надета чёрная облегающая маска с прорезями для глаз и рта. Говоривший проследил за её взглядом.
- Извините, я пока останусь в этом маскараде.
- Что вы от меня хотите? – Бэлла почти завизжала от страха…
- Как бы вам объяснить попроще? – Человек в маске замолчал и минуту стоял в безмолвии, будто решая, говорить ему ли нет. Бэлла тоже молчала, в ожидании его слов словно съёжившись; дрожь, охватившая её, не проходила.
- Видите ли, Бэлла, - он сделал жест рукой в её сторону, как бы упреждая её вопрос, - ну разумеется, я всё о вас знаю… Видите ли… Мы (я пока не скажу, кто) установили контроль над островом. Как – не важно: разными способами. Я знаю, что вы с мужем всего лишь отдыхаете здесь, это часть вашего свадебного путешествия. Однако, почти все другие обитатели посёлка – сотрудники некой (вам неизвестной) государственной организации; туристическая база – это всего лишь прикрытие; но чтобы это прикрытие было убедительным для разных государственных служб, время от времени сюда приезжали настоящие туристы, такие, как вы. Вы помните, что когда вы покупали тур, вам разъясняли, что здесь господствует уединение, нет массовых развлечений и так далее: одним словом, имеют место своеобразные правила обитания; и вас это устроило.
Бэлла молча кивнула головой. Да, им с Лисом хотелось как раз этого – быть наедине друг с другом и целых две недели ни с кем не общаться. Да и другие здешние обитатели – им с Лисом так показалось – разделяли их настрой к уединению. Бэлла вспомнила семейную пару соседей. Там, на пляже, они не очень-то стремились к знакомству. «Однако, этот Джим так смотрел на меня…». Всё это пронеслось в голове Бэллы за время очередной паузы замолчавшего господина в маске.
- Я продолжу, Бэлла. Итак, остров вместе с сотрудниками организации, про которую вы не знаете, захвачен моими людьми. Они должны будут работать на нас. Пикантность заключается в том, что они пока этого не понимают. По регламенту их работы они должны выполнять некие шифрованные задания и общаться только со своим непосредственным руководителем, через которого и получают свои шифровки. Выйти за рамки инструкции они не могут – и не должны, это не в моих интересах… Надеюсь, вы начинаете догадываться, чего я от вас хочу…
- Пока ещё нет. Мне страшно, развяжите меня. Пожалуйста.
- Да, да, конечно, я как раз собирался это сделать. – Человек в маске приблизился к креслу и отстегнул ремни.
- Прошу простить меня. Просто таким способом мы даём понять вам, что вы полностью в наших руках… Теперь о вашей миссии. Поскольку вы не сотрудники организации (я имею в виду вас и вашего мужа Лиса), вы будете нашими агентами. С вашей помощью мы будем доводить до сотрудников определённые распоряжения – так, что они не будут догадываться.
- Но каким образом?.. И – где, где мой муж? Что с ним?
- С ним всё в порядке. Он так же, как и вы, в наших руках, и мы ведём с ним точно такую же работу. Мы заинтересованы в вас, как в людях, про которых сотрудники знают, что они настоящие туристы. Вы оказались здесь очень кстати для нас.
- А что, скажите, Лису также устраивают эротическое шоу? С мужчиной или с женщиной? И к чему оно?
Человек в маске рассмеялся.
- Эротика – это как раз тот инструмент, которым вы должны будете пользоваться. Надеюсь, вы не будете иметь ничего против? – Он подмигнул и хихикнул.
- Но, но… я вовсе не хочу быть путаной или гейшей.
- Но вы же хотите жить?
Бэлла вскочила с кресла – и тут же в отчаянии упала на него.
- Значит, я должна заниматься мужчинами, а Лис – женщинами?
- В принципе, да. Хотя не исключаются и другие варианты. Мы предпринимаем усилия, чтобы создать на острове атмосферу… как бы это сказать?.. атмосферу повышенной эроточувствительности… В мире так много соблазнов…
Голос человека в маске стал приглушённым, вкрадчивым. Резко усилился аромат каких-то пряных духов… нет, скорее – цветов. «Да, да, тех самых цветов, что стояли у нас в бунгало»… Приятная медленная музыка заполнила комнату, в полумраке которой начали двигаться какие-то тени.
- Вот, выпейте вино: вам станет хорошо.
Человек в маске протянул бокал, Бэлла взяла его и сделала глоток…. Волна чувственных желаний поднималась в ней…
………………………………………………….……………………………………….
Впрочем… это, кажется, был всё-таки сон… Бэлла очнулась в кресле. Она была одета. Нет, ничто не говорило о том, что у неё был секс. «Слава Богу! Господи, если бы это случилось наяву, я бы сошла с ума, я бы убила себя».
- Вы видите, эти запахи могут сделать с человеком всё, что угодно, он становится игрушкой… Не бойтесь, я вас не трогал, я лишь управлял вашим воображением. Я не буду требовать от вас настоящего секса с вашими подопечными, вы лишь будете управлять их воображением. Я научу вас.
- И во время… такого сеанса… я должна буду им что-то внушать?
- Именно! Вы будете внушать им, что они должны делать. Здесь важно, чтобы вы вступали с ними в доверительно-непринуждённые отношения… что-то вроде игры.
- Но ведь это насилие!
- Да. А кто вам сказал, что власти можно достичь без насилия? В той или иной форме оно всегда присутствует. Люди готовы добровольно подчиняться тому, кто на более высокой ступеньке. Но дать другому возможность подняться на ступеньку выше – всегда ли такое обходится без насилия, давления? Других надо ломать, заставлять уступать дорогу.
- Скажите, где Лис, что с ним? - Голос Бэллы дрожал, из глаз катились слёзы.
- Успокойтесь и возьмите себя в руки. С ним всё в порядке, я же сказал. У вас есть час, чтобы привести себя в порядок, я зайду за вами… Детка, проводи её к себе.
- Пойдём, крошка. – Та самая дама, вдруг возникшая из глубины комнаты, протянула Бэлле руку. Бэлла брезгливо отшатнулась.
- Ну, ну, мы ещё с тобой подружимся, крошка, вот увидишь. Иди за мной.
Бэлла – а что ей оставалось делать? – пошла вслед за дамой, направлявшейся виляющей походкой в угол помещения, постукивая хлыстом по высоким красным сапогам на высоченных каблуках. Всё, что было на даме, кроме сапог, - это чёрные сетчатые колготки и бюстгальтер, не скрывавший, а только поддерживавший её внушительные груди. «Мне тоже предложат так одеться?» - подумала Бэлла и почувствовала, как ей стало не по себе, оттого что возникшая мысль возбудила её.
- Да что, чёрт возьми, происходит? Где я? Кто вы? Развяжите меня немедленно!
…………………………………………………………………………………………….
Внезапная ярость подняла Лиса на ноги. Он вскочил и со всей силой, со всей вспыхнувшей в нём ненавистью ударил Джима в челюсть. Тот отлетел, ударившись обо что-то затылком, и застонал. Девица («Нет, это не Лили!») отскочила в испуге в сторону, пытаясь прикрыть одной рукой обнажённые груди, а другой – чёрный холмик между её ног.
- Где моя одежда? – рявкнул Лис. Девица кивнула в сторону.
- Оденься, сучка! – приказал Лис. Он подошёл к Джиму, который пытался привстать, и ещё одним ударом отправил его туда, где и сам побывал недавно, - в темноту бессознанья.
- Очухается. Возьми ремень и привяжи его к дивану, да покрепче. «Чёртова цветочная вонь!» Запах по-прежнему был резок, но теперь он не действовал на Лиса.
- Кто вас послал, и что вам надо от меня? Говори, сучка!
Девица молчала. «Так, угрозой её не возьмёшь. Что же мне – пытать её? Ломать ей пальцы, прижигать сигаретой соски? Нет, я на такое не способен. А вызнать нужно во что бы то ни стало…»
Лис распахнул окно. Ночной свежий воздух ворвался в комнату. Снаружи шумел дождь, крупные его капли барабанили по стеклу соседнего окна. Лис стоял, наслаждаясь чистым воздухом, несколько минут, не переставая присматривать за девицей. «Надо бы её тоже связать». Он вытащил из своих джинсов ремень и подошёл к ней.
- Как зовут тебя?
- Лили.
«Вот чертовщина: тоже Лили». На Лили теперь помимо сетчатых чёрных чулок на широкой узорчатой резинке были такие же узорчатые чёрные трусики и бюстгальтер. Она вдруг похотливо улыбнулась Лису, а когда он перетягивал ей руки ремнём, лизнула его руку. «Чёрт возьми! Может быть, это способ заставить её говорить? Или я обманываю себя?» Лис схватил Лили за волосы и запрокинул её голову. В глазах Лили мелькнул страх. Ярко-красные губы и рот оказались так близко…
Лис с трудом оторвался от девушки. Стараясь не глядеть на неё, за руку втащил в ванную комнату и привязал к трубе. Включил воду – так, чтобы она могла дотянуться до струи воды, если захочет пить, усилил струю, чтобы заглушить возможные звуки извне: пусть девушка слышит лишь шум воды, ей так будет спокойнее.
- Так ты ничего мне не скажешь?
- Я хочу тебя. Ну, пожалуйста, давай ещё раз.
- К чёрту, ведьма проклятая! Мне нужна только одна женщина. Где она? Ты что-нибудь знаешь?
«Бесполезно». Лис вышел на улицу, шатаясь словно пьяный и проклиная себя за то, что он сотворил. Как теперь он будет смотреть Бэлле в глаза, чем он сможет оправдаться? Этот чёртов зов похоти, это щупальце дьявола, делающего человека безвольной алчной скотиной! Как устоять и найти в себе силы?.. Лис чувствовал, будто какие-то вихри тёмной и светлой энергии закручивают и выворачивают пространство вокруг него, сплетаясь и расплетаясь в сумасшедшей пляске, натягивая до последнего предела струны его нервов. Борьба этих двух стихий решает сейчас (нет – так происходит всегда, каждое мгновение!)… решает его участь.
В глаза ударил свет фар. Сколько было машин: две? три? Лис закрыл руками лицо.
- Садись, Лис. Хватит тебе бегать. Ничего не спрашивай, пока мы не приедем. С Бэллой всё в порядке. Вы увидитесь, но не сегодня.
Лис молча направился к распахнутой дверце, сел. С боков к нему притиснулись два крепких парня, мотор чуть слышно всхлипнул, машина быстро развернулась и понесла Лиса в непроглядную ночь. «Видны ли сейчас звёды на небе?», - подумалось Лису – и он вспомнил…
Они лежали с Бэллой, только что оторвавшись друг от друга. Окно было распахнуто, и в комнату врывался свежий прохладный ветер ноябрьской ночи. Лису так хотелось удержать, продлить ощущение тихого счастья, что владело им в ту минуту. Обладать любимой женщиной – и вот лежать теперь рядом с ней, нежно обнимая её, зарываясь лицом в её волосы, чувствовать на своём лице её дыхание, слушать её милый голос. Господи, неужели это происходит с ним?.. И вот тогда к ним в окно заглянула яркая звезда.
……..………………………………………………………………..……………………
Та история закончилась внезапно и быстро. Его подвезли к вертолёту, приказали войти, сказав только: «Она там». К счастью, так и было: Бэлла бросилась к нему на шею и разрыдалась. Он молча гладил её волосы и думал, какие ещё испытания их ожидают. Человек, находившийся тут же, в салоне вертолёта, пересел на соседнее с ними кресло и разъяснил ситуацию:
- Я сотрудник федерального ведомства, - он протянул удостоверение и дал возможность Лису с Бэллой внимательно изучить его, - моя миссия сейчас состоит в том, чтобы уведомить вас о следующем. Был проведён эксперимент. Да, жестокий, и мы приносим вам обоим извинения. Но нам совершенно необходимо было уяснить, как вы оба себя поведёте в экстраординарной ситуации. Дело в том, что вы (он назвал полное имя Лиса) являетесь ответственным сотрудником лаборатории, занимающейся сверхважным исследованием, которые мы намерены держать под своим контролем, даже несмотря на то, что формально ваш институт нам не подчиняется. Но нам известно, что интерес к вашей работе с некоторых пор проявляют некоторые серьёзные международные организации, и нам бы не хотелось, чтобы они воспользовались добытыми вами результатами в своих, далеко не безопасных для нашего государства, целях. Некоторые люди, с которыми вам довелось здесь столкнуться, ещё могут появиться в вашей жизни; но имейте в виду, что у них не было в мыслях причинять вам какой-либо вред; напротив, они обязаны будут защищать вас – разумеется, если вы не поддадитесь вербовке со стороны тех, о которых я только что говорил. – Последние слова человек произносил с явно предостерегающим, даже зловещим, акцентом, как бы давая чётко понять, что организация, подвергшая свободных граждан столь бесцеремонной проверке, шутить не намерена.
– Да, и разумеется, всё должно остаться в тайне – это в ваших, поверьте мне, интересах. Вы расскажете вашим знакомым и родственникам, что отдохнули вполне приемлемо, но вернулись позже запланированного по личным обстоятельствам, раскрывать которые вам бы не хотелось; при этом можете ссылаться друг на друга. Думаю, донимать вас расспросами не будут. Вас доставят в место, откуда вам удобно будет добраться до дома. Все ваши вещи на месте и находятся в хвосте вертолёта, вы можете их забрать прямо сейчас. Да, и вот что ещё. Каждый из вас получит в виде компенсации довольно приличную сумму, которую вам перечислят на банковскую карту в течение месяца. У меня всё. На ваши вопросы я отвечать не уполномочен.
Лис и Бэлла поняли, что расспрашивать и чего-то требовать, находясь в вертолёте на отдалённом острове, нет смысла. Они так и сидели, обнявшись, до самого конца их рейса.
Впоследствии они рассказали друг другу о своих перипетиях. Особенно тяжело далось Лису признание в его неверности, но умница Бэлла, выслушав, только грустно погладила его по щеке и произнесла: «Никогда больше не будем вспоминать всё это». Так они и решили.
Лис, конечно, догадывался, что исследования их лаборатории, что называется, под колпаком. Вот только кто из сотрудников является информатором? Ведь, судя по тому, что ему, руководителю одного из главных проектов, даже не предложили быть осведомителем, таковой у них уже был. Или даже не один? Ну, положим, то, что его, Лиса, не привлекли, вполне объяснимо: самая лучшая и продуктивная голова не должна отвлекаться на постороннее. Но кто же, кто же? Лис время от времени размышлял на эту тему, и некоторые подозрения, однако, неподтверждённые, у него имелись. Вот и сейчас он снова мысленно прокручивал свои догадки. Вопрос именно сейчас стал актуален, как никогда: важно было понять, мог ли этот скрытый информатор поймать его на последнем, решающем эксперименте, о котором знал только сам Лис.
Мог ли это быть Генри, его ближайший помощник и давнишний приятель? Он всегда казался Лису довольно открытым и честным парнем, добросовестным трудягой, стопроцентно надёжным. Конечно, Генри заподозрить было трудно и вовсе не хотелось его подозревать, но ситуация обязывала никого не исключать из подозрений. Психологически Лису было легче сначала отмести тех, кто не мог вести двойную игру, то есть, исключить из подозреваемых наименее вероятных претендентов. Может, это была неправильная логика, но так Лису было легче. Тот, кто останется последним неисключённым из списка подозреваемых, будет самым вероятным кандидатом в предатели. И тогда уже следует что-то такое придумать, чтобы вывести предателя на чистую воду. Итак, что ещё можно сказать о Генри? Разумеется, он самый информированный его сотрудник после самого Лиса. Что бы могло заставить его надеть шкуру оборотня? Деньги? Да нет, не похоже. Ни разу Генри не проявлял к деньгам повышенного интереса. Он вполне прилично получает, да и вообще он из достаточно обеспеченной, если не сказать, богатой, семьи; у него всё есть, и он настоящий фанат своей работы, как и сам Лис. Нет, деньги не могут быть для Генри мотивом. Может быть, зависть? Положим, он никогда не проявлял её, во всяком случае, явно, но она, пусть в скрытой от всех форме, могла, конечно, быть: ведь они с Лисом были однокурсниками, а между тем Лис достиг гораздо больших результатов, и был уже признанным учёным, в отличие от Генри. Обычная вещь в творческой среде: у кого-то больше таланта, у кого-то меньше – обижаться здесь можно, как говорится, только на Господа Бога. Но зависть – такая опасная вещь! Она может толкнуть человека к недоброжелательству, к желанию чинить препятствия, подставлять подножки, вредить даже неосознанно, даже вопреки собственному успеху – да вопреки чему угодно. Увы, с этой позиции почти все кажутся уязвимыми. Даже и сам Лис? Лис задумался: а в самом деле, может ли он кому-то сильно завидовать? Ведь есть же люди ещё более успешные в науке, чем он сам. Или теперь, с только что совершённым открытием, Лис попадает, так сказать, в разряд «бессмертных», то есть, великих первопроходцев? Как знать, как знать… Да, ему, Лису, проще: он никому не завидует – и в науке и, что называется, в личной жизни: у него есть возлюбленная, есть его Бэлла. Нет, как бы то ни было, подумалось Лису, а Генри человек глубоко порядочный, способный подавить в себе и самую чёрную, и самую белую зависть; успех общего дела для него превыше всего. Генри – это столп, и если уж он не надёжен, тогда никому верить нельзя вообще ни при каких обстоятельствах. Итак, подвёл итог своим выкладкам Лис, Генри отпадает.
Мэгги? Она была старше всех в лаборатории, самым, можно сказать, опытным работником, разумеется, владевшим почти полной информацией. Собственно, непосредственным и формальным его заместителем была именно она. О, эта Мэгги! Всегда с приветливой улыбкой на лице появлявшаяся с исключительной пунктуальностью на работе, вечно элегантно и одновременно строго одетая и причёсанная, источавшая приятный аромат изысканных духов, подчёркнуто вежливая со всеми, но предпочитающая со всеми держать дистанцию, а потому не сходившаяся ни с кем из коллег близко. Она была человеком замкнутым, иногда казавшимся чёрствым, мгновенно пресекавшим всё, что может каким-либо образом нарушить её интересы. Трудно было заглянуть в её внутренний мир, она не делилась ничем, не связанным непосредственно с её работой, избегала по возможности мероприятий типа корпоративов, а если и попадала на них, то первой уходила, ссылаясь на неотложные личные дела. В то же время, как поговаривали, Мэгги была хорошо знакома с одним из руководителей института, который, вероятно, и предложил её на место заместителя начальника лаборатории. В общем, Мэгги была тёмной лошадкой, и Лис решил ещё вернуться к ней. Однако, ему всё же представлялось, что столь рафинированный и даже несколько высокомерный человек, каковым, в общем-то, являлась Мэгги, не мог быть «вульгарным осведомителем спецслужб». Притом, в деньгах она также не нуждалась: её муж был высокооплачиваемым государственным чиновником, дети были уже взрослыми и вполне, как следовало из её анкеты (а Лис читал анкеты всех своих подчиненных), благополучными. Если только она не была изначально направлена сюда этими спецслужбами. Вряд ли, она достаточно серьёзный учёный, и давно работает в их направлении.
Лис мысленно перебрал ещё нескольких своих сотрудников, менее осведомлённых, чем Генри и Мэгги, но так никого и не смог по-настоящему заподозрить. Вконец утомлённый неприятными ему изысканиями, Лис решил снова принять морскую ванну и уже направился было к манящему прибою, как вдруг обратил внимание на лежавшего неподалёку от него мужчину в тёмных очках, который также вдруг, можно сказать, синхронно с Лисом, решительно сложил газету, бросил на полотенце очки и направился к морю.
Они подошли к берегу и прыгнули в воду почти одновременно. Когда Лис вынырнул, он увидел голову мужчины почти в метре от себя. Голова смотрела на Лиса с виноватой и вместе располагающей улыбкой.
- Я прошу меня извинить, но не хотите ли вместе совершить хороший заплыв? Одному немного боязно, а когда двое, то один страхует другого. Я заметил, что вы, как и я, любите поплавать. Похоже, нас здесь только двое таких. Поэтому предлагаю объединиться. Меня зовут Эдвард, можно просто Эд. Я местный художник, живу на шестой улице. Ну, так как?
- А почему бы нет? – Лис почему-то сразу же проникся доверием к своему новому знакомому. – Меня зовут Лис. Поплыли!
Заплыв и в самом деле получился хороший, и на берег мужчины выбрались минут через сорок.
- Заряд энергии и отличная погода – что ещё нужно для отдыха на взморье, не так ли?
- Соглашаюсь с вами, Эд.
- Если вы располагаете временем, я пригласил бы вас заглянуть ко мне на чашку кофе, я живу в пяти минутах от пляжа. Как вы на то, Лис?
Мог ли Эдвард быть человеком не случайным, а подосланным к нему? – промелькнуло у Лиса, но себе он ответил: «Да хоть бы и так. Если зацепили, то уже не отстанут. А парень он довольно приятный, почему бы не пообщаться?» Прелесть уединения, которую он совсем недавно испытал, уступила место любопытству (не последнему качеству учёного). К тому же Лису захотелось переключиться, забыть на короткое время о своей работе. Вот и повод отличный.
- Приглашение принимается, Эд. Вот только вечерний загар…
- Да не беспокойтесь, мы вернёмся сюда и ещё доберём; может, и на заплывчик ещё один решимся. Пошли!
Новоиспечённые знакомые легко подхватились и, забрав свои пляжные вещички, отправились в недалёкий путь. Во время их перемещения Эдвард не закрывал рта, показывая на строения то слева, то справа и с явным знанием вопроса рассказывая, что собой представляют их обитатели. Теперь уже было совершенно очевидно, что Эдвард действительно местный житель. Лис абсолютно успокоился и стал присматриваться к своему новому приятелю.
С виду Эдвард был немного моложе Лиса, и тот на глазок дал ему лет двадцать семь –тридцать. Он был несколько худощав, но в принципе неплохо сложен; однако назвать Эда спортивным было всё-таки нельзя: бицепсы не были сильной стороной его фигуры. В этом плане Лис выглядел куда внушительнее.
- Вот здесь, - Эд указал рукой на виллу слева, - живёт архитектор, который проектировал большинство здешний строений, в том числе и мой дом и, разумеется, свою прелестную виллу тоже. Мы с ним приятели и частенько собираемся то у него, то у меня потолковать о живописи, музыке, литературе. Он каким-то образом сумел преуспеть во всём: немного рисует, музицирует, пишет стихи, разбирается в истории, философии, политике, не говоря уже об архитектуре.
- Ну, мне за ним не угнаться, так что я вас разочарую, и вы ещё пожалеете, что пригласили меня к себе, вам будет скучно.
- Ну, что вы! С новым человеком уже не может быть скучно, потому что он новый. И потом: вас выдаёт лицо. У вас лицо человека интеллектуального труда: оно такое задумчивое, временами сосредоточенное, временами рассеянное. Я говорю вам как художник, у которого в привычку вошло рассматривать лица и размышлять об их владельцах. И зачастую мне удаётся верно уловить суть человека - говорю это без всякого ложного бахвальства. Вы – либо писатель, либо научный работник. Я угадал?
- Попали в точку, Эд: занимаюсь микробиологией на стыке с физикой и химией; но в эти несколько дней предпочёл бы не вспоминать о моей работе вовсе.
- Принято, Лис! Я буду молчать. Но вы меня очень обрадовали. Учёные – самый интересный народ, с ними можно разговаривать о чём угодно, даже о тех вещах, о которых они знают только понаслышке.
 - Это из-за нашей пытливости и привычке всегда применять логику.
- Да, именно это я имею в виду. Да вот мы и пришли.
Эд отворил калитку, и они вошли на огороженную невысокой изысканной оградой территорию, в центре которой располагалась скромная, но вместе с тем довольно необычная двухэтажная вилла, устроенная в виде полукольца. Перед трёхступенчатым крыльцом бил изящный фонтанчик, посылая струю из лука мраморного амура, нацелившегося куда-то вверх, будто пытаясь поразить чуть ли не само солнце. Куртины, вдоль которых приятели теперь перемещались, были щедро усыпаны всевозможными садовыми цветами самых разных окрасок. Были здесь великолепные орхидеи, изящные лилии, и, конечно, розы, розы – и белые, и красные, и чайные, и какие-то нежно-палевые.
- Никогда не поверю, Эд, что к этому великолепию не прикасалась тонкая женская рука.
- Представьте себе, вы ошиблись, Лис! – Эд довольно рассмеялся, демонстрируя великолепные белоснежные зубы. – Сад – это всё я! Ну, кое в чём мне помогал Дэвид, тот самый архитектор. Мы ещё погуляем по саду, а пока заглянем в дом. Полагаю, что вы, Лис, так же чертовски голодны, как и я.
- Нет, нет, - запротестовал Лис, которому стало весьма неловко, и который не ожидал такого поворота событий, - кофе, только чашку кофе, на большее мы не договаривались.
- Бросьте, Лис, ваши столичные предрассудки. Здесь у нас проще. К чему эти чопорность и застенчивость? Прошу вас, Лис, не стесняйтесь, сделайте такое одолжение. Пока мы будем пить кофе, нам что-нибудь подогреют – лёгкое, но непременно мясное. И не вздумайте отказываться, вы меня обидите.
- Ну, что ж, если вы так настаиваете, - с некоторой нерешительностью согласился Лис, который вовсе не желал огорчать гостеприимного хозяина.
Между тем они вошли в дом, где у входа их встретила пожилая служанка. Выслушав распоряжения Эда, она тут же отправилась их исполнять.
- Я позже проведу вас по всему дому, а пока позвольте показать вот эти картины. Рисовал я сам и сразу замечу, что разрешаю как угодно критиковать себя; мне это даже необходимо, это даёт мне дополнительный стимул, такую, знаете ли, творческую злость. «Ага, - говорю я себе, - вот это вам не нравится. А я вот так – и вот так! И что теперь скажете?» В общем, если нравится, наслаждайтесь, а если нет – я буду наслаждаться вашей критикой.
- Признаюсь, Эд, вы меня удивили. Вот уж не встречал художников, любящих, чтобы их критиковали. Признайтесь, что лукавите, Эд! – Лис рассмеялся. Нет, положительно, Эд ему нравился всё больше и больше.
- Ну, самую малость, иногда трудно избавиться от ревнивого ожидания похвал, но я вполне отдаю себе отчёт, что есть масса людей – и мне даже кажется, что вы принадлежите к ним, - которые категорически не приемлют импрессионизм и близкие к нему направления, а есть и такие, которые не переваривают классическую живопись и готовы плюнуть на полотно, скажем, Рубенса.
- При этом восхищаясь пустым местом Малевича.
- Вот, вот. Я, кстати, отношусь к его чёрным квадратам и ромбам совершенно скептически, без этих идиотских восторгов по поводу якобы бьющей из них энергии – вздор всё это, человек заморочил всем голову явным и беспардонным эпатажем. Это равносильно тому, чтобы выставить в книжном магазине двухтомник из пустых страниц и приговаривать, что, мол, смотрите: там всё написано, каждый может читать свой собственный роман, какой вздумается его воображению, и что, мол, это и есть сверхидея, к которой движется вся мировая литература. Это всё так, для развлечения пустой публики. Но серьёзный импрессионизм…
Лис потерял нить его дальнейших рассуждений, рассматривая действительно мастерски нарисованную картину, изображавшую старинный замок в обрамлении послезакатного сизо-фиолетового неба с несущимися по нему сине-розовыми облаками.


Глава 6

У Дэна был тонкий слух – он напряг его и прислушался, о чём говорили за соседними столиками. Громче говорили там, где сидела пожилая пара. Сначала он не очень разбирал слова, но наконец приспособился к особенностям речи, приправленной небольшим нормандским акцентом, и вот что до него донеслось.
- Я догадываюсь, кто этот молодой мужчина. Мадлен вчера мне призналась, что захватила с собой своего молодого любовника, который по совместительству служит её телохранителем. Ты же знаешь, дорогой, что она всегда была сумасбродкой.
Узнав, за кого его здесь принимают, Дэн не на шутку рассвирепел, и хотел было в ярости вскочить на ноги и крикнуть: «Ложь!», - но большим усилием воли сдержал себя. Ну, что ж, пусть в этой игре у него будет такая унизительная роль («Но какая мерзавка эта Мадлен!»), его дело получше разглядеть всю компанию, и, быть может, что-нибудь пронюхать. В конце концов, наплевать, что эта публика будет о нём думать: скорее всего, их всех он больше никогда не увидит. А с Мадлен он ещё поговорит! Что ещё интересного он узнает из чужих разговоров? Дэн снова обратился в слух, но, конечно, та пара уже позабыла о нём, и речь у них шла о совершенно других предметах.
- Знаешь, дорогая, я ночью составил план речи, которую намерен произнести над покойным. Если тебе интересно, я изложу её в общих чертах.
- Разумеется, разумеется, я готова послушать. Но давай попросим того вина – помнишь, какое мы пили здесь же год назад, и оно нам чрезвычайно понравилось?
- Прекрасно помню, дорогая, это… - Тут прозвучало название, которое Дэн слышал впервые, но про себя подумал, что и ему не мешает отведать столь ценимый кем-то напиток. Через три минуты бутылка появилась на их столе, официант наполнил бокалы и подошёл к нему осведомиться, не желает ли он ещё чего-нибудь. Дэн попросил принести ему то же самое, что и его соседям. Официант удалился исполнять заказ, а за соседним столиком снова заговорили.
- Итак, произнеся традиционные слова о том, как все мы знали, любили и глубоко уважали покойного, я подведу свою речь к мысли осознать ту большую роль идеолога и стратега, которую играл покойный в нашем избранном обществе. Не он ли первым провозгласил лозунг «Цивилизация – только ступень» и в своих классических работах всесторонне обосновал её? Не он ли… - Но дальнейшие слова Дэн не разобрал, поскольку в помещение энергично вошла (если не сказать – ворвалась) Мадлен, шумно приветствуя всех присутствующих и направляясь прямо к столику Дэна.
- Доброе утро, мой мальчик! - Мадлен подставила Дэну щеку, и тому ничего не оставалось, как слегка коснуться её губами, ощутив вкус густой пудры и почувствовав аромат очень изысканных и дорогих духов (а Дэн в этом немного разбирался).
– Как ты провёл ночь? Я вижу, ты немного хмурый – что-нибудь не так? Ну, рассказывай!
- Мадлен, признайтесь, кем вы меня представили?
- Ах, вот что тебя беспокоит! - Мадлен беспечно рассмеялась. Надо было признать, что выглядела она великолепно для своего возраста, да и, пожалуй, лет на десять моложе, чем вчера вечером. Морщины были почти незаметны на её когда-то очень красивом лице с безупречно классическим с едва уловимой горбинкой носом; воздушный матовый шарфик прикрывал те места на шее, которые могли бы её разоблачить, а усыпанные драгоценностями руки с умело налакированными довольно длинными ногтями на тонких «музыкальных» пальцах были столь тщательно замаскированы, что разглядеть на них следы увядания было весьма затруднительно. При этом фигура Мадлен поражала своей стройностью и какой-то даже юной подтянутостью в светло-сером костюме, который великолепно сидел на ней. Словом, вылитая кинозвезда, как определил про себя Дэн. Он решил, что непременно надо озвучить подобающий комплимент, но пока он был сердит на Мадлен и ждал её разъяснений.
- Да, я шепнула этой болтушке, - она скосила глаза в сторону пожилой четы, - что ты мой любовник, и она, конечно, разнесёт это всем, - но в то же время намекнула другой, более важной в нашем кругу особе, что ты мой внебрачный сын. Пусть в этом вопросе останется некая неопределённость – это даже лучше, поверь мне. Все здесь очень и очень щепетильны, и поэтому лезть к тебе с расспросами не будут именно по этой причине, чтобы не нарваться на неловкость и двусмысленность. Не печалься, милый Дэн. И потом, - что здесь страшного или даже постыдного: вспомни-ка из истории молодого графа Эссекса, бывшего фаворитом королевы Елизаветы, старшей его на тридцать лет. Да сейчас многие просто завидуют любовникам пожилых состоятельных дам, а я, между прочим, из их числа. – И Мадлен снова рассмеялась, обнажив свои великолепные «голливудские» зубы. - Разве тебе так уж неприятна эта мысль? – Она положила свою руку поверх его руки и слегка погладила. – Лучше подыграй мне, и ты увидишь много для себя интересного. А сейчас налей мне, пожалуйста, вина. Я вижу, ты знаток: выбрал наилучшее из того, что здесь есть. Это вино очень редкое, его не найти ни в одном винном магазине – ни в этой стране, ни где бы то ни было. Просто потому, что оно производится ничтожно малыми партиями и тут же рассылается по известным владельцу вина адресатам, один из которых – владелец этого замка, ныне, к сожалению, покойный.
- Кстати, кто он? Я ведь до сих пор не знаю.
- Узнаешь в своё время, мой милый. За тебя! – Мадлен взяла свой бокал и, не чокнувшись, а только приподняв его, отпила маленький глоточек. Дэн последовал её примеру. Вино было восхитительным: с едва терпким и вместе пряно-сладковатым вкусом, вызывавшим желание подольше подержать его во рту, прежде чем глотать – что Дэн и сделал. Мадлен, заметив это, слегка улыбнулась.
- Ты можешь себе позволить выпить всю бутылку, мне достаточно небольшого бокала. Не бойся, сильно ты не запьянеешь, вино очень лёгкое. Но что же ты мне не расскажешь, как провёл ночь? Не помешала ли тебе Софи? А может, наоборот – помогла тебе заснуть? – Мадлен снова рассмеялась. Положительно, она была в отличном настроении, так что можно было подумать, не на свадьбу ли (или на юбилей) она прибыла сюда. А где же приличествующая событию скорбь, которую столь умело могут изображать аристократы и в особенности аристократки? Дэн поймал осуждающий взгляд с соседнего столика. Мадлен предупредила вопрос, готовый уже сорваться с его уст:
 - Тебя так удивляет, что я весела? А почему бы и нет? Видишь ли, умерший был очень старым, почти столетним, человеком. Он хорошо и долго пожил и спокойно и тихо отправился в мир иной, успев принять причастие и всё, что полагается хорошему католику перед кончиной. В таком случае глубокая скорбь не выглядит ханжеской только у самых близких покойному людей. Так что у тебя было с Софи? – напомнила свой вопрос Мадлен.
- С Софи? Да ничего. Она ввалилась, как вы и предвидели, ко мне в поисках партнёра для выпивки или для чего-то ещё, но я не дал ей возможности для каких-то ещё больших откровений: просто взял и вышел, оставив одну, и попал в холл, где встретил её мужа Жоржа, с которым и провёл битый час возле камина, выслушивая местную легенду о пленённом бароне и о его золоте, а потом, когда я вернулся спать, эта басня явилась ко мне в столь реалистичном сне, что я до сих пор щипаю себя за руку и спрашиваю, не барон ли я, поскольку во сне я воплотился именно в него. Представьте, что я как будто оказался в подвале, пройдя в него из своей спальни через потаённый ход, и там, в подвале, имел разговор с кучкой вооружённых разбойников, которые привели мне мою якобы жену, и звали её Кристиной. В общем, удивительная чертовщина. Кстати, как на самом деле звали ту баронессу?
- Её на самом деле звали Кристиной, и я тебе скоро покажу её портрет. Знаешь, не ты первый из новичков замка, кто видел подобный сон. Я ведь говорила тебе, что в подобных местах происходят порой странные мистические вещи. Не пугайся и будь готов к неожиданностям. Впрочем, твоей жизни ничто не угрожает.
- Значит, замок полон привидений?
- А что тут удивительного, если этому замку почти восемь столетий? Только вообрази, сколько в его стенах произошло событий, сколько людей в нём родилось и умерло! Ты уже закончил завтрак? Тогда позволь предложить тебе маленькую программку: встречаемся через час в картинной галерее – когда выйдешь отсюда, то налево и до конца. Пока прогуляйся по двору. – С этими словами Мадлен протянула Дэну руку для поцелуя, он к ней прикоснулся с лёгкой улыбкой и выскользнул из-за стола.
Конечно, Дэн не мог вообразить Мадлен своей любовницей; скорее – второй матерью. Да, вероятно в глубине души ему не хватало, даже сейчас, когда ему уже под тридцать, материнской любви. Дэн лишился матери, когда ему было пятнадцать лет. Он помнил, что ещё очень долго отец не мог прийти в себя от потери, и всё то общение между родителями и детьми, вся, так сказать, пуповинная связь, всегда лежавшая на матери и вдруг лёгшая на его, отцовские, плечи, настолько придавила и ошарашила отца, что тот попросту растерялся и опустил руки. Отец всегда занимался только своими делами, вечно был поглощён работой, в которой видел, казалось, единственный смысл своей жизни. Он был техническим специалистом в одной крупной корпорации, выполнявшей военные заказы. Частенько отца посылали в командировки на какие-то объекты, и он отсутствовал в семье месяцами. Нет, он, конечно, интересовался своим старшим сыном и младшей дочерью, переживал за их здоровье и за их школьные успехи или неудачи, но это как бы стояло у него на третьем месте, и выходило как-то вымученно, по обязанности, по чувству долга. Так что настоящей наперсницей и другом для Дэна и его сестры, настоящим поверенным в их делах всегда была мать, ей они признавались в своих болях, бедах и радостях, от неё ждали помощи и совета – и всегда находили. Мать не работала и поэтому могла постоянно заниматься детьми, и это её вовсе не тяготило, хотя случалось и ей страдать от недостатка полноценного человеческого общения, и она время от времени порывалась найти себе работу, и даже однажды нашла, но настолько испереживалась без постоянного своего присутствия вблизи детей, что хватило её месяца на три, на четыре. В общем, дети всегда были при матери, а она была при них. И вот внезапно всё оборвал несчастный случай – мама погибла в автомобильной катастрофе. Отец не мог, конечно, уделять детям столько же времени, да и не знал, как с ними общаться. Решено было, что Дэн продолжит обучение в одном престижном закрытом лицее, а сестра переедет жить к бабушке, матери отца. Но пока – а было лето – Дэну предстояло подготовиться к поступлению в лицей: он должен был пройти испытания по трём предметам, и хотя знал их прилично, но для того лицея требовался более высокий, чем в обычных школах, уровень подготовки. Дэн всегда был серьёзным парнем, и конечно, он бы справился с предметными испытаниями, но страшное горе, его постигшее, подвергло его юную психику испытанию куда более суровому. Отец тогда, уже через две недели после похорон, должен был отправиться в очередную командировку. Он мог бы попытаться от неё отказаться, но смалодушничал, не решаясь остаться наедине с детьми, и предпочёл оставить их на попечении своей матери и служанки Агнессы, давно уже жившей в их доме и ставшей, по сути, членом их семьи. Занятия Дэна проходили под руководством репетитора, молодого человека, только что закончившего серьёзный институт; его порекомендовал кто-то из отцовских сослуживцев. Звали наставника Роберт.
Дэн и сейчас помнил во всех подробностях, как он впервые увидел Роберта. Вот Дэн открыл дверь отцовского кабинета, и сейчас же с кожаного дивана резко встал, скорее – вскочил, невысокого роста веснушчатый парень, одетый в футболку, протёртые синие джинсы и белые кроссовки. Он решительно подошёл к Дэну и протянул ему руку.
- Роберт. Буду готовить тебя к лицею. Я сам в нём когда-то учился, так что можешь на меня положиться. – Роберт улыбнулся как-то просто и обнадёживающе, и Дэну ничего не оставалось, как только выдавить из себя ответную слабую улыбку, вяло отвечая на рукопожатие Дэна.
- А вот руку надо научиться жать крепко, в лицее так принято. А ну-ка попробуй!
Дэн сдавил руку Роберта со всей силой, на какую был способен.
- Ого, да ты сильный парень, Дэн! Дело пойдёт: считай, что предварительный экзамен ты уже сдал. – Тут к ним подошёл отец, обнял обоих за плечи.
- Ну, вот и отлично, молодые люди. Договоритесь, когда и с чего начнёте. Дэн, покажи, пожалуйста, Роберту свою комнату, где вы будете заниматься. Да, имей ещё в виду, что после занятий Роберт обедает с тобой – мы с ним об этом договорились. Занятия – каждый день. Ну, желаю успеха.
- Так, так. Это, значит, твои книжки? Не густо, не густо. Приключения, фантастика. Ничем другим ты голову себе не забиваешь, так, Дэн?
Дэну с некоторым чувством стыда пришлось признаться, что да, вообще говоря, другими книжками, если только нет школьной необходимости, он не интересуется, разве что почитывает иногда спортивные журналы.
- Гантелей и тренажёров я не заметил – какой же у тебя спорт в почёте? Уж, верно, не шахматы, их присутствия я тоже не нахожу.
- Я играю в баскетбол за нашу школьную команду, и говорят, что неплохо.
- Кто говорит? Девочки или мальчики? Кто чаще?
- Чаще-то, пожалуй, девочки, - признался Дэн, и они вместе расхохотались: почему-то это показалось смешным.
- Так, ну здесь у тебя будут кой-какие проблемки, потому что в лицее, куда ты поступаешь, учатся одни мальчики. То, что ты умеешь играть в баскет, неплохо, баскет в лицее уважают, но больше уважают футбол и накаченные бицепсы. Поэтому вот что: я скажу твоему отцу, чтобы он приобрёл для тебя кое-какие спортивные снаряды, и я тебя научу, как с ними работать. И вот ещё что: вбей себе в голову, что тебе нужно жить по чёткому распорядку дня, и день всегда должен начинаться с хорошей физической разминки.
В общем, этот Роберт как-то сразу вошёл в роль настоящего наставника. Занятия шли успешно, а Роберт становился для Дэна всё большим авторитетом. Роберт всё чаще выходил за круг очерченных занятий, посвящая своего подопечного в совершенно разные предметы: он открыл ему и мир живописи, затащив однажды в музей, где они пробыли почти целый день, и Роберт читал самые настоящие лекции по самым разным направлениям и классической и современной живописи, отдавая всё же заметное предпочтение импрессионистам.
- Они, говорил Роберт, - заглядывают в самое нутро, в самую суть вещей, отбрасывая несущественное, второстепенное. – Вот смотри: к примеру, что ты видишь в «Подсолнухах» Ван Гога? Ты видишь прежде всего – солнце, нет, сразу несколько солнц, ты будто смотришь на солнце, и оно заполняет тебя всего, и всё окружающее становится ярче и веселее; и ты думаешь, что да, это здорово, жизнь ярка и прекрасна, и так же, как подсолнух, ты готов поворачивать свою голову вослед светилу, потому что оно – источник твоей жизни, твоей энергии. Знаешь, человеку всегда нужно иметь перед собой солнце – пусть не только на небе, но и в его мыслях, и в действиях, и поступках; этим солнцем может быть идея, ради которой человек живёт и – подобно планете – вращается вокруг этой идеи и озаряется ею. Солнцем может стать и то, что воплощает собой эту идею, или даже человек – носитель этой идеи… Ты ведь знаешь, что есть люди, которых называют вождями, - вот они и есть те самые носители идеи.
- Да, но про какие идеи ты говоришь? (Они были с Робертом на «ты», несмотря на семилетнюю разницу в возрасте и положение Роберта, как наставника, - тот сам настоял на равной форме общения.)
- Ты пока ещё не готов. Подожди, настанет время, и мы с тобой будем много говорить об идее, а пока у тебя другие задачи: сейчас ты должен расти – во всех отношениях – и впитывать, впитывать в себя знания; ты поймёшь, насколько это важно и как это всё тебе станет необходимо.
Были и походы на музыкальные концерты, и на спортивные соревнования, между которыми Роберт отдавал явное предпочтение футболу. И через некоторое время оказалось, что Дэн проводит с Робертом не только отведённые для занятий часы, но практически едва ли не по пять-шесть часов каждый день, за исключением воскресенья, которое Роберт, по его словам, посвящал своим близким родственникам. А как-то раз они вместе отправились на дискотеку, и вот там у них произошла стычка с двумя рослыми парнями лет по восемнадцать. Дэн танцевал с одной симпатичной девчонкой, и оказалось, что она пришла сюда с одним из этих парней – и как бы была обязана танцевать только с ним.
- Смотри, какой прыткий, - тяжёлая рука глумливо ухмылявшегося (твареобразного, как отметил про себя Дэн) верзилы легла Дэну на плечо. - А ну-ка пойдём пошушукаемся. – И плечом легонечко оттолкнул Дэна от девушки. Присоединившийся к нему приятель при этом гоготнул и тоже надвинулся на Дэна. Вдвоём они оттеснили его к выходу в гардероб и заставили спуститься по лестнице.
– Давай, давай, не стесняйся, здесь все свои. Хочешь тоже стать своим? Так как, говоришь, тебя кличут? Дэн? Дэн – балден! – Оба парня заржали, а один из них резко отвесил Дэну подзатыльник; тот отлетел к стене. Поискал глазами, но Роберта не увидел.
- Чего жмурками шаришь? Нет твоего веснушкина – с ним щас другие пацаны калякают. Ну чё, взнос-то будешь платить? Как хочешь: бумажками или натурой?
- Он натуру предпочитает, а бумажками нам за удовольствие приплатит.
Парни заржали. Дэн скосил глаза на гардеробщика: тот делал вид, что происходящее не имеет к нему никакого отношения. Секьюрити поблизости также не наблюдалось. «В сговоре, ублюдки», - подумал Дэн и резко, как его учил Роберт, с подсевом двинул кулаком парню, что был от него слева, между ног. Тот взвыл и согнулся. Опешивший в первое мгновение от такой наглости его напарник в следующее мгновение выбросил в сторону лица Дэна огромный кулак, но тот успел пригнуться и правым коленом двинул тому в пах – точно так, как они отрабатывали уже две недели подряд с Робертом. Парень крякнул и тоже перегнулся. Дэн между тем проскочил между парнями и устремился в зал разыскивать Роберта. Но столкнулся с ним уже на лестнице. Оказалось, что Роберту кто-то уже сказал об инциденте, и тот спешил на выручку к Дэну. Увидев опомнившихся и уже поднимавшихся по лестнице парней, Роберт выдвинулся вперёд.
- Фи, криволапый, назад! – Окрик заставил парней остановиться как по приказу.
- Пардон, маэстро, - буркнул один из них, очевидно, узнавая Роберта.
Когда вернулись на танцплощадку, Роберт, дружески обняв Дэна за плечо, успокоил:
- Они уже не сунутся. А ты, кажется, ничего, молодец – судя по их видочку. Расскажи-ка мне всё подробно. Выслушав сбивчивый рассказ Дэна, Роберт поощрительно изрёк своё любимое, неоднократно слышанное от него потом:
- Бей ближнего, не забывая о дальнем!
Так состоялось первое «боевое крещение», которое Дэну весьма пригодилось в лицее. Его, однако, долго не оставляло ощущение, что всё было специально подстроено Робертом, которого в том заведении, очевидно, хорошо знали и уважали. И если бы не это подозрение, то его вера в Роберта была бы безоговорочной. Как бы то ни было, Роберт очень скоро стал для Дэна почти непререкаемым авторитетом. К экзаменам Дэн подготовился прекрасно и уверенно их сдал. Но удивительно было другое. Недавнее горе, которое, казалось, совершенно сломило Дэна, отступило куда-то глубоко вовнутрь. Он, конечно, плакал по ночам, но всё реже и реже и не так отчаянно, как в первые дни. Известно, что время лечит, но оно лечило его слишком быстро благодаря постоянной занятости с Робертом, готовившего своего ученика к учёбе и жизни в лицее – и готовившего в самом широком, как выяснялось, смысле.
Вернувшийся в конце августа из командировки отец не узнавал собственного сына: тот взрослел, что называется, не по дням, а по часам; даже и первый пушок определился у него над губой.
В лицее Дэн подружился с Евгением, с которым сидел за одной партой. Через некоторое время Дэн познакомил его с Робертом. Роберт сразу сумел оценить дарования Евгения и также взял его под своё покровительство; но это произошло не сразу, а только через год. Однако Дэну приходила в голову мысль, что оказались они с Евгением за одной партой не случайно, а что это было связано с их общим знакомым. Вероятнее всего, так и было, ведь Роберт мог поддерживать тесные отношения с кем-то из преподавателей лицея. Впрочем, на прямой вопрос об этом Роберт дал уклончивый ответ, сказав, что на их поступление никакие его знакомства не повлияли. Пару лет друзья с Робертом не виделись: тот уехал на стажировку в другую страну, объявив на прощание, что пока он их оставляет без своего, как он выразился, покровительства, а когда вернётся, непременно встретится с ними, но это уже будет «настоящая мужская дружба» на равных, и он надеется, что ребята к тому моменту окончательно повзрослеют и помудреют. Разумеется, на равных они так и не стали, но Роберт в их троице сумел каким-то образом утвердить равноуважительные отношения. Впоследствии все трое оказались сотрудниками корпорации «Вега», занимающейся стратегическим анализом. Роберт был руководителем их отдела. Задачей отдела было распознавать те или иные политические, или экономические, или идеологические незарегистрированные группы, сумевшие в своей деятельности найти новые технические идеи, посредством которых владевшие этими идеями могли бы оказывать существенное влияние на людей – как на локальном, индивидуальном, так и на групповом, или на государственном, или на ещё более высоком уровнях. Они выискивали признаки подобной деятельности в средствах массовой информации, и прежде всего, в интернете. Дэн и Евгений работали в европейском секторе, точнее, в секторе европейских языков. Сотрудники корпорации были разбросаны по всему миру, и собирались вместе лишь на онлайн-конференциях. Сама корпорация не была законспирированной, действуя строго в рамках закона и сотрудничая, когда это удавалось, с государственными силовыми структурами. Но в целом её деятельность носила исключительно частный, коммерческий характер. Владельцем корпорации считался один известный международный инвестиционный холдинг.
В последние месяцы Евгений вышел на разработчиков какого-то энергетического «инфлуатора», позволяющего влиять на те или иные человеческие способности. «Инфлуатор» (условный пока термин, предложенный Евгением) основывал свои действия на каких-то восточных медитативных практиках, во много раз ускоряя и повышая их производительность. В этом вопросе Евгений тесно сотрудничал с одной китайской специалисткой из сектора восточных языков, кажется, её звали Синьх – Дэн точно не помнил, потому что это имя прозвучало в его разговоре с Евгением как-то вскользь и всего один раз. Пару раз китаянка с Евгением где-то встречалась, и кажется (вспоминал сейчас Дэн) она участвовала в одной онлайн-конференции полгода назад. Дэна тогда поразила красота её лица и какое-то внутренне благородство, сквозившее и во взгляде её карих глаз, и в её осанке, и в изысканной причёске, и в манере говорить. Мог ли Евгений увлечься этой девушкой? Да, вполне мог, но какое это могло иметь отношение к его исчезновению? А может быть, самое прямое, и Дэн сейчас идёт по ложному следу, пытаясь разыскать (и потеряв уже целый день!) какого-то полумифического деда? Ну, что ж, Дэн об этом сегодня вечером хорошенько подумает и наведёт справки о Синьх, а может быть, удастся и переговорить с нею, хотя подобного рода контакты могли быть разрешены только руководством отдела, и Роберт, вообще говоря, не всегда поощрял их, но в данной ситуации, несомненно, даст свою санкцию.
………………………………………………………………………….……………..….
В дверь постучали, и Дэн спохватился, что уже пора выбраться в галерею, и должно быть, это Мадлен. Так и оказалось. Дэн что-то пробормотал в оправдание, Мадлен подхватила его под руку, и через несколько минут они уже находились в просторном довольно длинном зале, на стенах которого помещались десятки картин – в большинстве своём это были портреты людей, в те или иные годы живших в замке. Остановившись возле одного из них, Мадлен произнесла:
- Ну, вот она, твоя баронесса Кристина. Её ты видел во сне?
Дэн остановился, поражённый. С портрета на него смотрела именно она, его рыжеволосая возлюбленная из сна. «Нет, этого не может быть», - мелькнуло в голове Дэна. «Должно быть, дежавю», - была его вторая мысль, потому что к мистике Дэн был вовсе не склонен, всегда пытаясь найти естественное объяснение событий. – Да нет же, это она, и даже взгляд у неё тот же – какой-то горестный и одновременно потерянный.
- Я догадываюсь по твоему бледному и растерянному виду, что это твоя баронесса, не так ли?
- Да, Мадлен, это удивительно, и я не знаю, что и думать.
Впрочем, не совсем так. Одна гипотеза сейчас осенила Дэна. «А что, если всё это – превосходная и очень тонко разыгранная инсценировка, что он действительно каким-то образом (быть может, в состоянии наведённого на него дурмана) имел контакт вот с этой женщиной, чей портрет сейчас перед ним, но это портрет не баронессы, жившей Бог весть когда, а реальной участницы инсценировки, которая и находится где-то поблизости, быть может, даже наблюдает сейчас за ним через какой-нибудь потаённый глазок?» Да, мысль здравая, и Дэн её отработает, как следует, но вот делиться с Мадлен своей догадкой торопиться не будет. Напротив, он намерен ей подыграть, чтобы поглядеть, что же произойдёт дальше и чего, собственно, добиваются устроители этого спектакля.
- Не знаю, что и думать, - повторил Дэн. Если вы не против, то я хотел бы выбраться на воздух и немного прийти в себя. Вы были совершенно правы: эта необычная обстановка так действует на воображение, я начинаю думать, что этот барон каким-то образом вселяется в меня во время моего сна; возможно, его спальня находилась там же, где спал и я. Да?
- Не знаю, мой милый. Но ты можешь попросить другие комнаты. Я берусь это устроить. Так как?
- Не надо, Мадлен, я не желаю выглядеть малодушным. Что за чепуха, в самом деле! Да я и не прочь почувствовать себя хотя бы на короткое время бароном и владельцем замка.
- Да, но ведь барон, по твоему рассказу, находился в самом отчаянном положении. Какая же радость оказаться на его месте именно в тот момент, когда он на волосок от гибели?
- Как знать, быть может, я помогу ему выкарабкаться из этого положения, я, так сказать, протяну ему руку из будущего. Хотя, к сожалению, учёные доказали, что вмешаться в дела прошлого нам не позволит никакая машина времени – иначе нарушится причинно-следственная связь, и в мире наступит полная неразбериха: в самом деле, тогда бы из более далёкого будущего вмешались в наше настоящее и поменяли бы наше воздействие на наше будущее; в свою очередь, людям из будущего помешали бы люди из ещё более дальнего будущего и так далее, то есть, всё бы рассыпалось на наших глазах.
- Ты не учёл, мой милый, ещё одной возможности. Поменяв где-то прошлое, мы получим другую ветку развития всех событий – то, что учёные называют параллельным миром. Теорию изобрёл некто Эверетт – был такой гениальный сумасброд, я читала, и мы с моим покойным супругом даже философствовали на этот счёт.
- Да, я слышал, Мадлен, о «мультиверсе Эверетта». Логически его теорию опровергнуть почти невозможно. Но в его теории ничего нет о возможности вмешательства в события одной из версий развития Вселенной, находясь в её другой версии. Как перекинуть между ними мостик? Как я могу пообщаться с моими бесчисленными двойниками? И потом – кто же тогда я сам? Получается, что и поступки я могу совершать совершенно разные, попадая в различные ситуации по жизненному пути, зачастую совсем противоположные. И представьте, что где-то из меня получился добрый человек, а в другом мире – злодей, где-то у меня счастливая любовь и куча детей, а где-то – горькое разочарование и преждевременная смерть. И попросту, попробуйте-ка осознать: в одном мире вас уже нет, а в другом вы продолжаете жить, как ни в чём не бывало. Нет, мои мозги отказываются переваривать эту теорию.
- Ну, а что ты скажешь по поводу чудесных исцелений, например? У человека последняя стадия рака, медицина бессильна, и вдруг – полное выздоровление и почти никаких следов тяжкой болезни? Может быть, произошёл обмен «экземплярами»? А в «том» мире двойник вдруг неожиданно оказывается смертельно больным и быстро угасает.
- Я был бы осторожен с подобного рода «удивительными фактами». Но логически, соглашусь, это возможно.
- А вот тебе ещё один факт. И я клянусь, что не вру. Как бы тебе объяснить более доходчиво? Итак, мне по жизни сопутствуют некоторые двузначные числа – их всего пять. И дело даже не в том, что четыре из них связаны с датами рождения – моими и моих матери и брата. Дело в том, что они появляются, в том или ином виде, гораздо чаще, чем «разрешает» им теория вероятностей, и в самым разнообразных проявлениях. Например, номер какого-то важного документа, число жертв авиакатастрофы, объявляемого диктором телевидения как раз в тот момент, когда я включаю новости, или, скажем, минута футбольного матча, на которой забивается важный гол, а я случайно оказываюсь рядом с мужем, следящим за поединком, или вот номер страницы, на которой я наугад открываю книгу, или, наконец, число, на которое оканчивается номер единственной машины, на которую я натыкаюсь в уединённом месте, - словом, я встречаюсь с этими пятью числами в совершенно разнообразных ситуациях.
- И как вы это объясняете, Мадлен? Где здесь «зарыт» Эверетт?
- Быть может, среди возможных «траекторий» двойников есть какие-то выделенные, главные траектории, и я получаю сигналы, что живу именно на «главной траектории»? И, кстати, тогда можно попробовать дать ответ на вопрос, что же такое «я»…
- Ну, хорошо: вы – это «вы», но кто тогда «я», не получающий таких сигналов? Предлагаете мне смириться с тем, что я всего лишь двойник какого-то там «главного из параллельных двойников»?
- Дэн, давай закончим пока этот разговор. А вот мы уже на улице.
Дэн и Мадлен оказались в том дворе, на который не выходили окна Дэна. И очень жаль (подумал он), потому что дворик был прелестным. Здесь был разбит роскошный сад с множеством красивейших растений: деревьев, кустарников, цветов. Дворик был небольшим и отделённым от остальной части замка с одной стороны высокой глухой стеной, огибавшей его как бы по дуге окружности, а с другой – стенами главного здания замка, из которого они и попали сюда.
- Место, достойное королей, не то, что баронов! - восхитился Дэн.
- Не преувеличивай, мой мальчик. Но соглашусь с тобой, что короля принять в этом замке было бы не стыдно. Ты ещё увидишь его окрестности, я покажу тебе. Давай поступим так. Полюбуемся садом, а затем выйдем вон через ту дверцу и пройдём к конюшне. Приходилось ли тебе ездить на лошади, Дэн?
- Представьте себе, да! – Дэн живо вспомнил уроки верховой езды, которые давал им с Евгением всё знающей и всё умеющий Роберт, когда они ещё были учениками лицея.
- Ну, вот и отлично. Тогда подожди меня здесь, я надлежащим образом переоденусь и через пятнадцать минут буду готова. А ты вполне можешь оставаться в джинсах и пиджаке. Ведь на подобный случай ты ничего не предусмотрел, не так ли?
- Вы правы, Мадлен. Я пока полюбуюсь розами. Обещаю, что в ожидании вас не перемещусь в параллельный мир. – Они оба рассмеялись.
- А что, это было бы так романтично. Ты ещё подумай, Дэн, пошушукайся со своими «параллельными двойниками».


Глава 7

Знакомство с Эдом встряхнуло и обрадовало Лиса: теперь у него было, с кем поболтать о самых разнообразных предметах: или просто посплетничать или потолковать на сложные темы. После кофе и небольшой, но сытной закуски они вернулись на пляж и «добрали» вечерние предзакатные лучи, совершив на этот уже раз небольшой, но энергичный заплыв. Кстати, Эд предложил Лису перебраться пожить к нему, но Лис вежливо отказался, не желая терять только недавно обретённую полную независимость. Его вполне устраивали и помещение, которое он арендовал, и его хозяева. С Эдом они условились встретиться завтра вечером; возможно, к ним присоединится также и тот архитектор, приятель Эда. При расставании они уже перешли на «ты».
Итак, всё как будто бы определилось на ближайшую неделю, и можно было, наконец, сесть и в уединении спокойно всё обдумать.
Во-первых, «крот» в их лаборатории. Поразмышляв на этот счёт около часа, Лис выбрал для себя окончательно трёх кандидатов на роль предателя (так он для себя обозначил). Он также прикинул, каким образом смог бы его разоблачить. С этим пока ясно. То есть, должно быть ясно, когда через неделю он вернётся в лабораторию. А вот вернётся ли он? Не случится ли так, что уже запущен некий маховик событий, и всё коренным образом уже меняется – и прежде всего, в его, Лиса, жизни. «Не надо ничего бояться, - подбадривал себя Лис, - наступает время решительных перемен, которое я ждал и к которому готовился».
Во-вторых – Грифф. Разумеется, он не посвятил своего друга в истинный замысел того, что он намерен предпринять в связи со своим открытием. Да, это было нечестно, но какой у него, Лиса, выбор, на кого он ещё может положиться? А у Гриффа есть мощный стимул стать его соратником – огромные, в перспективе, деньги. Но имеет ли он право подвергать риску Гриффа, даже имея в виду эту перспективу? Опять терзания совести захватили Лиса. Он встал и нервно заходил из угла в угол своей комнаты. Грифф, конечно, человек риска и вполне отдаёт себе отчёт, что большие деньги так просто не приходят. Но вполне ли он понимает, с какими организациями им придётся, быть может, вскоре иметь дело? Вероятно, догадывается, особенно после нападения на них в ресторане. Однако, Грифф не знает одного важного обстоятельства, в которое Лис пока не посвящает его, опасаясь отказа Гриффа от участия в их предприятии.
Грифф полагает, что ему, Лису, хочется во что бы то ни стало сорвать куш со своего открытия. Важно, что называется, первым застолбить. А для этого: произвести по найденной им формуле препарат, задокументировать опыты на короткоживущих рыбках, которые Лис проводил у себя дома уже в течение года, (и рыбки, которым полагалось умирать через два месяца после своего рождения, продолжали жить уже в течение полугода); затем оформить патент на изобретение, затем направить заявку на официальную регистрацию пищевой добавки. Именно в этом виде можно выпустить препарат. Лис уже навёл справки и выяснил, что есть люди, готовые и уже сегодня выложить за подобный препарат огромные деньги. Главное преимущество препарата заключалось в его абсолютной безвредности, о чём свидетельствовали компоненты, в него входящие. Всё это Лис открыл Гриффу. От того требовалось обеспечить финансирование и безопасность, в дальнейшем же Лис рассчитывал на коммерческие таланты Гриффа. Кажется, он нашёл полное понимание со стороны Гриффа, которого деловой нюх никогда ещё не подводил. Разумеется, влезть на рынок с колоссальными оборотами было бы практически безнадёжным делом, но с такими козырями, как у Лиса, дело вполне могло выгореть – если, конечно, конкуренты не предпримут мгновенные меры по пресечению их деятельности.
Всё это так. Но главная цель, которую преследовал Лис и пока что не торопился открыть Гриффу, состояла в другом. Лис догадывался, и даже был почти уверен в том, что секретные разработки в данном направлении ведутся ещё в нескольких исследовательских центрах, и что не сегодня завтра результаты Лиса будут обнаружены его конкурентами. И вот тогда – тогда последствия применения этих результатов будут труднопредсказуемыми, а главное – трудно контролируемыми, потому что в руках трансконтинентальных корпораций, а также политиков, не говоря уже о всех прочих, окажется мощное оружие.
Достаточно представить, что препарат позволит практически бесконечно оставаться крупнейшим руководителям на их постах – к чему это приведёт, сказать пока трудно, но очевидно, что не приведёт ни к чему хорошему: кое-где о естественных ротациях придётся попросту позабыть. Демографические проблемы возникали в ближайшей перспективе столь грандиозные, что Лис был пока даже не в состоянии попытаться их осмыслить. Достаточно будет представить, например, как китайцы, наряду с регулированием деторождения начнут регулировать естественную смертность: вероятно, они издадут закон о категорическом запрете жить свыше семидесяти лет. В общем, и подумать страшно.
Так вот, цель Лиса состояла в том, чтобы предупредить человечество о совершенно новой угрозе, неожиданно нависшей над ним. Как Лис этого добьётся, он пока не знал, и это было третье, над чем Лис должен был сегодня поломать голову. Ясно было одно: чтобы управлять проблемой, необходимо её «оседлать», и ясно было то, что если бы Лис объявил о своих результатах, его тут же взяли бы под жёсткий контроль, и ни о каких самостоятельных шагах уже не могло бы быть и речи.
Но – увы! – мысли уводили Лиса далеко в сторону. Всё чаще и чаще он думал о Бэлле. Ему казалось не так давно, что их отношения как-то утряслись, приняли завершённый вид – и в таковом останутся на неопределённое время. Во всяком случае, Лис не был расположен к каким-либо существенным изменениям. Он приходил домой с работы: Бэлла уже ждала его; они ужинали, немного беседовали о том, о сём, потом Лис отправлялся в свой кабинет додумывать какую-нибудь мысль проходящего дня, о чём не удавалось додумать в лаборатории. Через какое-то время прелестное личико Бэллы появлялось в дверях кабинета; она загадочно улыбалась и спрашивала, не устал ли её мыслитель сочинять свою будущую нобелевскую речь – или что-нибудь в таком же шутливом роде. И они отправлялись в спальню заниматься, как говорила Бэлла, буйством. И так продолжалось долго, несколько месяцев. Но в последнее время стали появляться сбои в их «буйствах», и это было по вине Лиса. Бывало, он отказывался от приглашений Бэллы, ссылаясь на необходимость поработать (и это было правдой!); тогда личико омрачалось, и дверь обиженно прикрывалась. И наконец настал день, когда он услышал от своей подруги давно ожидаемый им, но всё равно неожиданный, упрёк.
- Ты уже не любишь меня, Лис. Ты охладел ко мне, признайся в этом. Не бойся: я пойму и не буду ни в чём винить тебя. Тебе нужна другая женщина, другая кровь, способная волновать тебя, другое тело? – Бэлла была готова заплакать, но сдерживала себя из последних сил.
- Господи, да что такое ты говоришь? Милая моя! – Лис обнял Бэллу и прижал к себе. Он чувствовал, как она дрожала, он чувствовал её страх услышать то, что она приготовилась услышать. Да разве он мог не любить её – её, заполнявшую целую половину его жизни? Но другая половина принадлежала не ей, а его работе, его мечтам и устремлениям, существовавшим ещё до появления Бэллы в его жизни. И Лис, как мог, пытался объяснить ей, говорил, что это смешно: ревновать его к науке, а никакой другой особы женского пола в его жизни нет и быть не может. Она как будто поняла тогда, поверила ему, и они пошли в спальню, и Лис успокоил её в своих объятиях, и она заснула с улыбкой на милых ему устах, и он поцеловал их легонько и тихонько выбрался из спальни, чтобы у себя в кабинете продолжить свои занятия, но мысли уже не шли ему в голову, а расползались, словно дождевые капли по лобовому стеклу машины, и он выключил свет и вернулся в спальню. Бэлла не спала, а поджидала его.
- Я всё понимаю, милый, прости меня, я такая глупая, такая простодушная.
- Спи, спи, всё хорошо. – Лис нежно поцеловал Бэллу в уголок её губ, и вскоре она заснула. А Лис ещё долго ворочался, но так и не смог одолеть бессонницу и глаза сомкнул только под самое утро. Ему приходили разные мысли. Он размышлял о любви: что она такое? когда она есть, и когда её нет? Он приходил вот к какой формуле: любовь – это привязанность, когда не можешь обойтись без любимого человека, и тебе необходимо постоянно знать о нём: что ему хорошо, и что он где-то поблизости, и ты всегда сможешь прийти к нему на помощь и всегда можешь позвать его. Да, это главное. Конечно, между мужчиной и женщиной сначала возникает страсть, безудержное физическое влечение друг к другу, сопровождаемое болезненной ревностью, замешанной на страхе лишиться хотя бы на время своего предмета вожделений и уж тем более – с кем-то поделиться им. Страсть и страх становятся теми ремнями, которыми привязываются влюблённые друг к другу. А потом – потом их всё больше связывает время, прожитое вместе, нераздельно, и эти воспоминания становятся частью их собственного «я», и без них невозможно обойтись почти так же, как невозможно обойтись без собственной руки или глаза. На этом рассуждении мысль Лиса останавливалась, будто не желая проникать в ещё большие глубины, будто страшась этих глубин.
Проще было вспоминать о том, как всё у них зародилось с Бэллой. После той их первой встречи в парке прошло чуть более полугода, и вот судьба снова свела их – на той вечеринке. С тех пор они вместе. Но в последнее время стало что-то происходить, некое отчуждение наметилось в их отношениях. Лис не сразу это заметил: слишком поглощён был своими разработками, а может, просто притупились его эмоциональные способности при той сосредоточенности, которая была ему совершенно необходима в работе. Столь важны были ожидаемые результаты, и не было ни времени, ни возможности оглядываться по сторонам, хотя разве Бэлла – это сторона? Как бы то ни было, но, наконец, и он стал замечать те изменения в её поведении, которые он обнаружил бы мгновенно на этапе своей безрассудной влюблённости: она то не появлялась, как обычно, в его кабинете, так что он сам шёл через какое-то время её искать – и находил, как правило, за компьютером, ведущей переписку в социальной сети; то она появлялась, но без прежней настойчивости, а как бы для вида – спрашивая «ты занят?», тут же скрывалась за дверью; то она задерживалась на прогулке. Лис поначалу не обращал внимания и даже как будто радовался возможности меньше отвлекаться от своих изысканий, но постепенно стал нервничать, а потом и тяготиться – ему так не нужны были сейчас душевные потрясения! Ни в чём, однако, серьёзном он не мог упрекнуть свою подругу, так что почти успокоился, убедив себя в том, что просто его Бэлла – очень умная женщина, что она понимает его и не желает лишний раз тревожить. Он дал себе слово, что как только станет чуть посвободнее в делах, сейчас же выберется с Бэллой на какой-нибудь популярный (и никакой уединённости – хватит с них той истории!) курорт. И что же? Нет, всё получалось как-то не так, как-то нескладно. Лис начинал тяготиться своим положением и снова задавал себе вопрос, почему Бэлла так легко согласилась не звонить ему несколько дней? А может, - мелькнула мысль, - незаметно вернуться и посмотреть, что она делает без него? Нет, нет, - тут же отмахнулся Лис, - это будет недостойно, и разве он может не верить Бэлле. Однако мысль зацепилась и не отпускала его. Надо переключиться, - решил Лис, - и самое лучшее, что можно в этом плане предпринять, - это навестить своего нового приятеля Эда. Да, именно так Лис и сделает. Надев мокасины и прихватив на всякий случай зонтик (похоже, собирался дождь), Лис направился по известному ему адресу.
- Лис, ужасно рад тебя видеть! Проходи, пожалуйста, садись. Я как раз ожидаю Дэвида, он вот-вот подойдёт. Познакомлю вас. Я по телефону ему рассказал, и он загорелся с тобой познакомиться. Так что посидим – поболтаем. Выпей пока. Ты что предпочитаешь: покрепче или полегче? – Эд источал гостеприимство, и было видно, что он искренне обрадовался появлению Лиса. На нём был элегантный светлый костюм, и Лису стало неловко за свой «полупляжный» вид: протёртые джинсы, сандалии и футболка. Эд заметил его смущение:
- Лис, я просто собрался сходить с Дэвидом в один местный изысканный ресторанчик, но мы готовы изменить свои планы. Там, знаешь, принято быть одетым, как для филармонии. – Эд рассмеялся. - Но теперь мы, конечно, изменим наши планы.
- Нет, нет, что ты! Извини, что так не вовремя, я лучше в другой раз загляну к тебе. – Лис встал с намерением откланяться. Но Эд взял его за локоть и чуть ли не насильно усадил в кресло.
- Перестань, Лис! Нам гораздо интереснее пообщаться с новым человеком, там мы всех знаем. Если бы ты мне позвонил, я бы и тебя пригласил. И, кстати, а почему бы и нет: составишь нам компанию, а заведение мы изберём другое, тут их полно, и все очень милые. Как ты на то? Если не при деньгах, то ничего страшного…
- Не беспокойся, у меня кредитка с собой. А что, я, пожалуй, не откажусь. Посмотрю, как вы здесь веселитесь.
- Отлично, отлично, я рад! А вот и Дэвид!
Лис обернулся. В дверях холла стоял представительный крупный мужчина лет пятидесяти с красивой слегка седоватой окладистой бородой. На нём были очень дорогой и очень модный летний костюм и не менее дорогие туфли от самых лучших фирм. Мужчина по-актёрски улыбался, направляясь к приятелям и заранее протягивая широкую ладонь навстречу поднявшемуся Лису.
- Догадываюсь, что вы и есть Лис, новый добрый знакомый нашего Эда.
- Верно, я – Лис, - ответил Лис, отвечая на весьма и весьма крепкое рукопожатие.
- А я – Дэвид, здешний архитектор и приятель Эда. Очевидно, он вам уже поведал о моих достижениях? – С лица Дэвида не сходила приятная приветливая улыбка. Он явно располагал к себе своим внешним обликом и манерами, в которых угадывался некий налёт аристократизма.
- Кое-что Эд мне показал, ну и, конечно, его собственный дом, построенный по вашему проекту. Изысканно, вместе с тем достаточно просто, как мне показалось, и в чём-то оригинально: не могу сформулировать, в чём, но у меня ощущение, что дом Эда чем-то отличается от других домов вашего городка, каким-то особым своеобразием.
- Всё дело в расположении основных элементов. Вот, скажем, вынося лёгкие веранды в концы полукруглого первого этажа, я мыслил об их как бы погружении в сад – и, разумеется, учитывал вкусы Эда, его любовь к природе. Студию, где он рисует, я устроил на втором этаже, максимально открыв её солнцу… Мы, вообще, с ним подолгу всё обсуждали. Не так ли, дорогой Эд?
- Да, Лис, я совершенно замучил Дэвида своими запросами, и одно время мне казалось, что он готов отказаться от работы со мной.
- Ну, что ты! Мне было чертовски интересно. Напротив, я всеми силами держался за этот контракт.
- Дэвид скромничает. У него такая куча заказов, что ему ничего не стоит заплатить неустойку. Среди клиентов Дэвида я – самый бедный, клянусь. Моё преимущество состояло единственно в том, что мы соседи.
- И ещё в том, Лис, что Эд – прекраснейший человек; я полюбил его как сына.
- Ну-ну, Дэвид, ты становишься чересчур сентиментальным. Знаешь, что я предлагаю? Уже темно, и всё как следует рассмотреть не удастся, лучше это сделать при свете дня. Так вот, Лис готов нам составить компанию в нашем кулинарном предприятии. Но, поскольку он сомневается в своём внешнем виде, мы решили посетить не тот ресторан, который мы с тобой наметили, а что-нибудь другое, поблизости. Ну, скажем, «Синий парус»? Что ты на это скажешь?
- Я – за. Там, кстати, неплохая кухня. И очень милые официантки. – Он подмигнул Лису, на что тот ответил понимающей вежливой улыбкой.
До ресторана было рукой подать, и вскоре вся троица разместилась в уютном заведении за угловым столиком, где и просидела до позднего часа за обильными яствами и напитками и под разговоры в основном об искусстве, где ораторствовали попеременно то Дэвид, то Эд, а Лис отделывался небольшими вставками; немного коснулись и политических тем, в основном, общего характера.
Вернувшись к себе и ворочаясь перед сном, Лис вспоминал то одно, то другое в их разговорах. Дэвид был сторонником идеи глобализма, под которой он понимал всеобщую, скрытую и явную, власть международных финансовых корпораций.
- Послушайте, послушайте, - уже изрядно нагрузившись, заводился Дэвид, - что плохого, если всё решают полсотни прожжённых магнатов? Национальные интересы, особенности и прочее? Да, Швейцария останется Швейцарией, и в первую очередь в этом заинтересованы сами магнаты, так что о ней не беспокойтесь, она и так им принадлежит, и уже давно – и, как видите, никто от этого не страдает, даже напротив. Германия, Англия, Америка – да все магнаты оттуда, так что будут беречь и лелеять – этим странам хуже не станет, голову даю на отсечение. Япония, Китай? – Если в «правящую закулису» ввести десяток представителей этих стран, всё будет в порядке и с этими странами. А что касается других стран, - то да, они размываются, так сказать, от перемешивания их населения с азиатами и африканцами. Так пусть это происходит под надзором транскорпораций, в интересах мирового разделения труда и ресурсов, пусть в этом процессе будет какая-то логика, какой-то план. Что? – наркотики, локальные конфликты по смену режимов, однополые браки, презумпция потребления? Ну да, это всё жестокие инструменты, пришедшие на смену крестовым походам, конкистадорам и чуме. Но ведь двадцать первый век, и упомянутые средства ещё более или менее гуманны – лучше одурить людей через кино и поп-культуру (тут клевавший уже носом Эд встрепенулся и – так показалось Лису – недовольно поморщился), чем поливать их напалмом. Власть – она на то и власть, чтобы подчинять себе силой. А что людей надо будет подчинять силой и в обозримом будущем, лично у меня нет сомнений. А как иначе? Если все станут, так сказать, несистемными – и кто в лес, кто по дрова? И что уж точно – работать эти не – или правильнее – внесистемные люди будут только на себя, не стоит рассчитывать на их добросовестность. Нет, кое-кто из них, будет, конечно, радеть за всё человечество – но будут ли такому радетелю внимать? Послушайте, Лис, - Дэвид вплотную приблизил своё лицо к лицу Лиса, так что их лбы едва не упёрлись друг в друга, - послушайте: не суйтесь в политику, никогда не суйтесь в неё! Ведь вы учёный, хороший учёный, - Дэвид икнул, - простите ради Бога… так вот, вы молчите, но я чувствую, что вы настоящий учёный: у меня есть такие друзья, так что я по глазам распознаю… так вот, не надо лезть ни в какую политику, делайте своё дело, совершайте открытия – и будьте этим счастливы. Человек, наделённый Богом талантом, да пусть даже способностями только, да пусть просто неуёмным любопытством (а это тоже способность!), уже должен быть счастлив и благодарен Всевышнему. Что ему ещё нужно? Ах, да, - ещё нужна любовь. За неё выпьем. – Они выпили за любовь, вместе с Эдом, снова встрепенувшимся и открывшим вконец осоловелые глаза, а Дэвид продолжил:
- Между прочим, древним грекам любовь вполне успешно заменяла мужская дружба. Почитайте, если ещё не читали, диалоги Платона, и вы найдёте там характерные примеры. И заметьте – без всякой пошлости, без того, что ныне вкладывают в подобные представления. Нет, там было всё достойно: и уважение, и восхищение качествами своего друга, и привязанность до самоотдачи. Так что мой тост, - и Дэвид разлил остатки вина, - за настоящую эллинскую дружбу!
Вспоминая сейчас застольный разговор, Лис спрашивал себя: куда всё-таки клонил Дэвид, или это не более, чем обычная пьяная болтовня?
Оставив свои вопросы без ответов, он вышел подышать ночным воздухом. Где-то невдалеке ухало море. Небо было усыпано неправдоподобно яркими алмазами звёзд. Лис отыскал глазами знакомые созвездия. Ему стало и хорошо, и грустно. Так было с ним в последние годы: море, особенно ночное, навевало Лису грустные воспоминания. «Где та девушка, - думалось ему, - с которой я, ещё почти юным, вот так же направлялся к морю, держа её за руку?». Да, прошло уже немало лет со времени того первого романа, который так и остался незавершённым и – по-юношески – платоническим, в котором не было даже поцелуев. Но был трепет сердца, наплыв щемящих чувств и ожиданий, были искренность и чистота.
Лис приблизился к кромке моря. Немного штормило: валы волн набегали с ленцой на берег и тут же – будто опомнившись – откатывали назад, волоча за собой пенистые лохмотья. Луна повисла над горизонтом, пристально взирая на мир земной своим потусторонним взглядом, вырывая из шатких теней призрачные силуэты деревьев и одиноких людей, растерянно бродящих вдоль морского прибоя. «Как сложилась её жизнь? Что она, где?», - память вновь и вновь возвращала Лиса в то его далёкое студенческое лето, когда впереди было ещё так много – так невообразимо много – жизни, что она казалась бесконечной – как это море, растворившееся за едва уловимым горизонтом и уходящее в глубину Вселенной, набегающей навстречу ему своими гирляндами звёзд, галактик, туманностей. «Боже, как велик мир, созданный Тобою, как необъятен, непостижим», - эхом космических далей разносилось в душе Лиса, растревоженной нахлынувшими чувствами. Невидимые никому слёзы выступили из его глаз.
«Искупаюсь, это укрепит и взбодрит меня», - решил Лис, и через минуту энергично перебирал руками, удаляясь всё дальше и дальше от берега.


Глава 8

Том Уокер, опытный биржевой брокер, недоумевал. Он выполнил уже второе распоряжение клиента Х. Имя клиента было закодировано, никакими данными о нём Том не располагал, операции обеспечивались огромным залогом, лежавшим на депозите клиента. Продавать акции фармацевтического холдинга, когда они растут, и спрос на них приобретает ажиотажный характер? Покупать при этом валюту, которая падает в цене? – Всё это было похоже на какую-то политическую игру. А вот этого Том как раз и не желал. Завтра уже обозначатся убытки, причём довольно большие, если учесть объём операций. Два-три дня в том же духе – и залог будет исчерпан. Если только весь рынок не развернётся в другую сторону. Но действий одного игрока, пусть даже крупного, для этого недостаточно. Нужно срочно связаться с клиентом. Том дал шифровку «Требуются консультации» - и отправился в свой излюбленный бар. Надо было что-нибудь выпить, и желательно покрепче…
Том мрачно вертел в руке стакан – уже третий… У него были сложные отношения с женой. Это длилось долго, уже несколько лет, и казалось безысходным. Они всё более отчуждались друг от друга и в то же время не могли обходиться один без другого; все их порывы разойтись, расстаться заканчивались слезами и объятиями, - а потом всё возвращалось назад: упрёки, размолвки, недовольства… Он выбрался на улицу
- Эй, ты, осторожнее! Жить надоело?!
Том встрепенулся. «Чёрт возьми, едва не попал под колёса». Не отвечая на грязную брань водителя затормозившего перед его носом автомобиля, Том повернул направо – туда, где было светлее – и ускорил шаг. Он дышал свежим ночным воздухом, пытаясь привести свои мысли в порядок. Том любил пройтись пешком, и поэтому машину почти всегда оставлял дома. К тому же за рулём он не мог бы думать. Впрочем, сейчас он тоже не мог ни о чём думать – а лишь о том, что жена вот уже три дня не даёт о себе знать. Она должна была быть у родителей, но Том не хотел им звонить, не желал слышать бесконечных расспросов. А мобильный телефон Лили не отвечал. Так уже бывало, и можно было бы привыкнуть… - но не получалось. Что это: боязнь потерять или ревность? Или что-то ещё? Надо покопаться в себе, найти источник этого чувства, этого страха одиночества. Быть может, оно – порождение детства, тех горьких переживаний, когда его, совсем маленького, отвозили в интернат, и он целыми неделями не мог видеть своих родителей, не получал от них никакой весточки, - и тогда ему казалось, что его бросили, что мама и папа уже никогда не вернутся к нему, забудут о нём. Он помнил, как лежал в тихий час, когда рядом все дети спали (или ему так казалось?), и только он один не спал – и всё глядел, глядел в окно – на обнажившиеся ветки дерева с оставшимися двумя-тремя запоздалыми жёлтыми листочками; слёзы скапливались в уголках его глаз и стекали ручейками на подушку; ему хотелось рыдать, но он сдерживался, боясь гнева воспитательницы, и только всё вздыхал и всё думал об одиночестве, и даже о смерти – как о воплощении беспредельного одиночества…
Том вошёл в квартиру и включил компьютер. Надел наушники и сосредоточился. «Лис, - раздалось в наушниках, - иди к нам. Тебе будет хорошо…»
Как, когда это случилось – что он стал жить в мире нереальном? Тогда ли, когда в его компьютере оказалась эта невероятная программа-игра, затянувшая его, как воронка пловца – и лишь большим усилием воли он выплывал из этой воронки, отталкиваясь ото дна? Или ещё раньше, когда он стал выключаться из происходящего и уходить в мир своих переживаний и воспоминаний, не замечая ничего вокруг?  Какой чудовищный ум смеет так моделировать его сознание, смог так глубоко проникнуть в заветные его тайники, которые никогда не открывались никому – даже самым близким женщинам?.. Том чувствовал возникавшее в нём бешенство, негодование, протест. «Так не может продолжаться. Эта игра сведёт меня с ума!». И всё же другая, более мощная, сила заставила его снова сесть и нажать на клавишу… «Лис…»
Том отпрянул от монитора, снял наушники. Сердце колотилось, он тяжело дышал. Эта двойная жизнь стала нестерпимой, у него возникло желание взять проклятый компьютер и выбросить его в окно. Том открыл холодильник, вытащил банку пива и жадно, не отрываясь, осушил её. Открыв кран, долго молча смотрел на сильную струю воды; наконец набрал пригоршню и плеснул себе в лицо… ещё, ещё. Подошёл к окну и распахнул его. Высунув голову, долго жадно дышал. Ему стало немного легче, сердце перестало бешено стучать. Том задумался.
«Странная и бесплодная игра. Набор нездоровых фантазий. Всё тот же тривиальный ряд: любовное возбуждение, страх, неопределённость, насилие, секс… А что ещё есть у человека? Ну, память, например. Или беспокойство о ближних. А тех, виртуальных, как будто двое, и весь мир сошёлся на них – для них. Думают только друг о друге…»
Сигнал телефона заставил Тома вздрогнуть.
- Я слушаю, говорите.
- Завтра вы продолжите те же операции, Том, - в трубке был голос того самого клиента «Х».
- Послушайте, завтра уже начнутся убытки; ваш депозит недостаточен, мне придётся приостановить действия уже через час. Отчёт по сегодняшним результатам должен быть у вас; вы сами всё видите.
- Не волнуйтесь, Том, довнесения денег не потребуется. Вы говорите – час? Ну, что ж, часа будет достаточно. Через час картина изменится в нашу сторону.
- Откуда вы?.. - Но в трубке уже слышались гудки.
«Итак, я всё-таки оказался вовлечён в тёмную авантюру. Я не вижу, не понимаю, почему всё должно пойти в другую сторону. И никто не понимает, иначе нашлись бы уже другие игроки, а пока я один как белая ворона…»
Том включил телевизор, нашёл новостной блок. Его внимание привлекло сообщение о том, что государственное тестирование продукции одного известного фармацевтического концерна дало неожиданные результаты: ряд номенклатуры её товаров срочно отзывается из торговли. «Не их ли акции я, чёрт возьми, продавал?!»
Том всё понял. И вторая догадка осенила Тома. Завтра всё уже пойдёт в другую сторону с первой минуты, потому что все уже будут в курсе. Поручение клиента бессмысленно. А значит, клиент может сделать всё, чтобы Тома завтра не было на его рабочем месте. Он – единственная ниточка от биржи к таинственному игроку, безусловно, знавшему наперёд, что должно будет случиться…
В квартире было тихо. Только тикали механические часы, доставшиеся Тому от матери. Они виднелись причудливым контуром в полумраке противоположного угла комнаты. Тик-так, тик-так… Том оцепенело слушал извечный мотив, пытаясь собраться с мыслями. Мысль первая: преодолеть внезапно налетевший страх и подумать, где можно скрыться на некоторое время. Мысль вторая: сколько у него денег? Мысль третья: а может быть, ничего не предпринимать: всё это вздор, мнительность – почему должно что-то случиться? Эта третья мысль успокоила Тома. «В самом деле, что за чушь – меня убивать?..» Но государственные службы – проверка концерна, внимание на тех, кто вовремя продал акции… Нет, дело всё-таки серьёзно, и если его не убьют, то разговора с представителем каких-нибудь спецслужб ему не избежать.
Том полистал справочник, набрал номер.
- Я хотел бы заказать билет на рейс номер…
Проще всего было сделать заказ через интернет. Но если его прослушивают – а Том в этом почти не сомневался – пусть эта информация попадёт в их уши.
- Как мне удобно оплатить? Я сделаю это через автомат в супермаркете, часа через два. Спасибо, девушка.
«В конце концов, всё объяснимо. Может быть, у меня остались только наличные. Пусть поверят в такую версию. Итак, через полтора часа я должен выйти из дома. Но если мои двери уже под наблюдением?»
Надо было срочно что-то придумать. Но что? Тома осенило. Если он вызовет на дом проститутку, а лучше сразу двух, у него будут свидетели, и вместе с ними он покинет квартиру. Свидание на час. «Отличная мысль!» С помощью компьютера Том через пять минут нашёл подходящее предложение и сделал заказ. Девушки прибудут через пятнадцать минут. Отлично, он успеет собраться.
………………………………….…………………………………………………………
Через полтора часа все трое вышли из квартиры. В лифте никого не было. «Уже хорошо».
- А ты ничего, Томми. Ты, пожалуй, и с тремя смог бы управиться.
Девушки рассмеялись. Том улыбнулся и притянул к себе чёрненькую. Чувственный и долгий поцелуй снова возбудил его. Странно, но он никак не мог закончить этот поцелуй. А лифт между тем всё ехал и ехал – и никак не останавливался..
……………………………………………………………………………………………
«Сколько прошло времени?» Том ощущал слабость, голова его кружилась. Он лежал на диване, в ногах сидел незнакомый мужчина, одетый в синий костюм. «Элегантный галстук, очень сочетается с костюмом», - отметил Том как-то вяло и без всякого страха и удивления.
- Что мне вкололи?
- Не бойся, малыш, это не смертельно.
- А где девушки?
- Ушли, где же им быть. Они сделали всё, что нужно, получили хорошие деньги – и ушли. Надеюсь, и ты остался ими доволен.
- Я ехал в лифте…
- Это так важно? – Мужчина рассмеялся. – Ехал, конечно. И прямо тёпленьким в наши руки. А теперь ты в своей квартире и всё нам расскажешь. Не так ли? Ведь ты не герой, и скрывать тебе особо нечего. Ведь так?
- А что вы от меня хотите?
- Ты, конечно, думаешь, что мы будем спрашивать тебя про твоего клиента, продавшего акции засвеченного концерна? – Мужчина выдержал паузу. – Нет, Том! Нас интересует твой компьютерный персонаж. Его ведь зовут Лис?
- Но как вы?..
- Перестань, какая тебе разница? Есть ребята, которые в этом деле смыслят. Хакеры - знаешь такое слово? Один из них обратил внимание на твою игрушку и стал следить – через компьютер, конечно. А потом продал нам свою информацию.
- Продал? Так что в ней для вас-то интересного? И потом: раз он всё вынюхал, то что я могу добавить? И зачем всё это? Ничего не понимаю.
- И мы тоже ничего не понимаем. Но очень желаем понять. Особенно то, каким образом происходящее в игре, будучи плодом твоей нездоровой фантазии, находит отражение в реальных событиях.
- О чём это вы, о каких событиях говорите?
- Как раз на таком же, как в твоей хреновой игре, острове расположена лаборатория, где тестировались изделия небезызвестного тебе концерна. Понимаешь, о чём речь?
Тома бросило в жар. Он пытался осознать то, что ему сказали, но безуспешно. Тошнота подступила к горлу, и его резко и сильно вырвало.
- На, попей, парень. – Мужчина в элегантном костюме протягивал Тому стакан воды.
Том протянул навстречу дрожавшую руку. Должно быть, вид его был жалок, потому что в глазах элегантного мужчины Том увидел насмешливое презрение. И в тот же миг словно какая-то сила вошла в Тома - заставила сделать то, на что он, казалось, не был способен: Том мгновенным движением схватил протянутую руку в запястье и резким рывком на себя бросил стилягу на выставленное столь же мгновенно своё правое колено. Колено и лицо элегантного мужчины с хрустом соприкоснулись – и Том обрёл свободу к движению. Стремительно он бросился к двери, за пару коротких ударов нейтрализовав бросившегося на него из тёмного коридора типа – тот явно на полсекунды замешкался. В квартире был ещё кто-то и уже бежал к нему – у Тома не было времени оглянуться; он только понимал, что стрелять в него не будут. В два движения справившись с замком, Том выскочил за дверь и резким пинком ногой захлопнув её, отбросил назад подбегавшего. По лестнице он нёсся словно ветер. Через один-два пролёта выше, то приближаясь, то отдаляясь, гремели барабанной дробью такие же бешеные прыжки догонявших. Но вот он уже на улице – в грохоте её машин, разношёрстном массиве толпы…
… через которую он пробирался, уже не помня, сколько времени и плохо осознавая направление своего движения – лишь бы подальше от дома, от грозившей ему опасности. Вывеска бросилась ему в глаза – и увлекла сначала витыми ступеньками вниз, затем – в полутьму пустого помещения, потом – к привычному огоньку монитора…Том сидел в интернет-кафе и раздумывал. Войти ему или нет в ту дверь, за которой полыхание своей – или чужой? – жизни, и он в ней – то ли пришелец, то ли соглядатай, то ли случайный прохожий, из тех, кто не может пройти мимо окна с незадёрнутой занавеской, чтобы не заглянуть в него. Каким-то непостижимым образом он проник куда-то и во что-то, и вправе ли он присутствовать там – в чьём-то мире… Или это мир его снов? – как он и думал, пока… пока не пришли эти люди. Том даже не спросил, кто они и откуда…
Он решил позвонить отцу, работавшему уже несколько лет по контракту на каком-то острове, где проводились важные государственные работы, а какие – Том так и не выяснил; очевидно, их содержание не подлежало оглашении. Он набирал и набирал номер, однако связь не устанавливалась.


Глава 9

- Пусть эти проблемы со связью волнуют Робби. В конце концов, он глава администрации, а я всего лишь его заместитель. Забавно, что второй раз мы сталкиваемся с этой чертовщиной как раз тогда, когда нашего незаменимого технаря Тимми прижимает приступ этой его вечной болячки; только его оттащили  в больницу – и вот, пожалуйста: уже технические проблемы. Я иной раз думаю, что этот Тимми находится в какой-то мистической связи со всеми нашими приборами, и даже с физическими полями. Полли, ты меня слушаешь, дорогая? Кстати, блестящий повод тебе отдохнуть от сериалов. Надеюсь, ты не будешь их крутить по видео? Ты так мечтала об этом, закупила столько книг.
Грегори Уокер и его жена Полли расположились в просторной гостиной их бунгало, каждый в своём излюбленном месте: Грегори в углу дивана, а Полли в обширном мягком кресле, стоявшем прямо напротив телевизора. Тот, впрочем, не был включен, и Грегори с некоторым, как ему самому казалось, садистским удовольствием время от времени обращал внимание жены на столь редкое в их доме обстоятельство. Они были уже немолоды и весьма ценили домашний уют, особенно в этом отдалённом от сутолоки цивилизации месте, где у Грегори была  хорошо оплачиваемая и довольно спокойная работа. Через пару лет контракт заканчивался, и супруги собирались вернуться доживать в свой родной город, в дом, в котором сейчас хозяйствовал их старший сын. Одним словом, у этой пары всё было ясно, определено и налажено.
- Грег, ты ведь не думаешь, что эта ерунда со связью может обернуться для нас какой-нибудь пакостью? Скажи! Я вижу: ты взвинчен, и только делаешь для меня хорошую мину при плохой игре – но ведь ты никудышный актёр. Ну? Я же вижу… «Робби, Робби…» Учти, что если у Робби возникнут большие неприятности, тебе тоже не обойтись без шишек, будь в этом уверен… Ну, что ты молчишь, словно дохлая рыба?
- Подождём, Полли. Я в самом деле немного нервничаю. Хоть бы это не было надолго. Знаешь что, давай-ка мы перекусим. Ты вчера намекала на какой-то сюрприз…
- Какой уж тут сюрприз! Нет, сейчас не до того. Ты бы сходил к Робби, спросил, не можешь ли ты чем-нибудь ещё ему помочь. Он это оценит.
- Не знаю, Полли. Робби сегодня был вне себя от ярости, на всех срывался. Я еле выдержал экстренное совещание. Да и что я-то сейчас могу? Моё дело – персонал, а проблемой занимаются технари, от них сейчас всё зависит. Ребята делают всё возможное.
- Ну да, а заместитель Робби по персоналу развалился у себя на диване и ждёт сладкого пирога от своей жёнушки. Да он через месяц уволит тебя под каким-нибудь предлогом.
Грегори понял, что Полли настроена всерьёз и этот вечер спокойно дома провести ему не удастся. Он оделся.
- Ты права, дорогая. Я отправляюсь к Робби.
- Одевайся теплее, не забудь плащ и зонт. Дождь вот-вот снова начнётся. И не будь таким мямлей, держи себя настоящим мужиком.
Спустя пять минут Грегори вышел за ворота и в задумчивости остановился. Идти к Робби ему не хотелось, он знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. «Инициативу пусть молодые проявляют. От меня её никто не ждёт. Скорее, посмотрят, как на идиота». Связь не действует, а значит, Полли не может ему позвонить. «Чёрт возьми, в этом положении есть своя прелесть. Я вышел из-под контроля собственной жены! Впервые за несколько лет, если не считать прошлый случай с отключением связи. Но тогда всё восстановилось очень быстро. А сейчас? Вдруг через минуту?..» Грегори с беспокойством запустил руку в карман, в котором обычно носил свой мобильный телефон. Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы это эфирное молчание длилось как можно дольше. «Да ведь я его дома оставил!» - невольный вздох облегчения вырвался у Грегори – и он рассмеялся.  «Чёрт возьми, свободен!» Полли его скоро не ждёт, пожалуй, и не удивится, если он придёт только утром. Начнёт беспокоиться? Вряд ли, ей это несвойственно. В последние годы она чувствовала над ним столь полную власть, что мысль о каком-то неповиновении просто не могла прийти ей в голову. Все его взбрыкивания остались в далёком прошлом. Он сам валялся у неё в ногах, когда она чуть не выгнала его из дома после того случая с белокурой аптекаршей. Он так перепугался тогда, что сам уверовал в невозможность чего-либо подобного. Но сейчас… Она сама вытолкнула его в мокрую холодную ночь. Ради чего? Робби его уволит? Вздор, в их системе уволить сотрудника не так просто. И потом: в чём можно упрекнуть его, Грегори? Решительно, упрекнуть его не в чем. «Это просто самодурство Полли. Она решила выместить на мне своё раздражение от невозможности уткнуться в свой любимый сериал, от которого сама же и стонет – в эту бесконечную банальную возню трёх красоток и двух самодовольных дебилов».
Недолго Грегори предавался сомнениям. Откуда-то изнутри, подспудно уже возникло решение, которому в другое время он бы воспротивился, но сейчас как будто исчезла та сдерживающая сила, которая обычно не давала ему совершать опрометчивых поступков, заставляла холодно взвешивать все «за» и «против».
Ноги сами собой понесли Грегори к дверям ночного клуба, где не так давно на вечеринке, которую Робби устраивал для сотрудников администрации и их жён по случаю трёхлетия своего руководства, он заприметил одну смугленькую красотку, разносившую заказы по столикам. Разумеется, вспыхнувшие тогда в его глазах огоньки были немедленно погашены строгим взором супруги, так что больше он и не смел коситься в сторону соблазнительного объекта.
Но сегодня он был свободен! Будто обретший новую молодость Грегори решительно надавил на ручку массивной двери… - и первой женщиной, которую он увидел, оказалась та самая смуглянка. Грегори запустил руку в карман и вытащил две купюры. Глядя девушке в глаза, он положил их на поднос, который она держала.
- Когда я смогу зайти к тебе, смугляночка?
- Через полчаса я буду свободна. Выпей пока. Садись вон за тот незанятый столик. Я дам тебе знать… шалун.
Она игриво улыбнулась и, качнув бёдрами и слегка прижав Грегори своей приятной выпуклостью, направилась в дальний конец зала, а Грегори, весьма довольный своей смелостью и удачным началом, пробрался к указанному столику и уже через три минуты тянул через трубочку свой любимый коктейль. Нет, в самом деле – он стал другим человеком! Воистину – безумная ночь!..
Внезапно свет в помещении погас, и не успел Грегори приспособить своё зрение к тусклому свету горевших на столиках свечей, - как почувствовал сильное головокружение…
Но оно длилось недолго (или ему так почудилось?). Однако свет не включался, и Грегори, поначалу немного встревоженный, вскоре был уже рад этому. Чувство эйфории, какого-то блаженного успокоения овладело им; колеблющиеся тени обступили его со всех сторон, искажая предметы, лица… - он никого не узнавал: вероятно, так и нужно было, а кому нужно, ему не хотелось думать…
Та смуглая девушка – её звали Летта – принесла ему уже третий бокал.
- Ты сказала, через полчаса?..
Она провела своей тёплой рукой, источавшей невообразимо сладостный аромат, по его щеке и, слегка коснувшись её языком, прошептала на ухо:
- Я скоро, потанцуй пока.
- С кем? – удивился Грегори.
- Но разве ты не видишь вокруг себя женщин?
И с этими словами Летта будто растворилась в зыбком скоплении людей и теней. Грегори встал, немного пошатываясь, и прошёл несколько шагов к центру зала, где было небольшое возвышение. Другие посетители – а их было не мало («Откуда они взялись?») – уже обступили сцену. Их глаза – а теперь и взгляд Грегори – были прикованы к девушке, исполнявшей стриптиз под медленную эротическую музыку. Она умело вращала своим роскошным гибким телом, стягивая одну часть одежды за другой и кидая их в толпу, пока, наконец, не осталась в одних чёрных чулках на поясе и туфлях на высоких каблуках.
Но это оказалось только началом представления, и то, что происходило дальше, заставило Грегори забыть обо всём на свете и желать только одного – чтобы это зрелище продолжалось бесконечно…
Стриптизёрша с видимым сладострастием обвела языком свои соски, подошла к кушетке, стоявшей в самом центре сцены, и встала на неё коленками. Сцена, между тем, пришла в круговое движение, и то, что проделывала с собой девица, раздвигая и массируя свою плоть, было доступно взору каждого зрителя. «Какое восхитительное бесстыдство!» - подумал Грегори и почувствовал, что ему необходимо разыскать эту ускользающую от него Летту, иначе он просто спятит. Но как оторваться глазами от девицы на сцене, взявшей в руки подобие фаллоса и совершавшей с ним самые немыслимые манипуляции? «Никогда не думал, что здесь такое вытворяют, - мелькнуло у Грегори, - сегодня всё посходило с ума; знает ли об этом Робби?»
Чья-то рука прикоснулась – поверх одежды – к его возбуждённой плоти, Грегори обернулся и увидел Летту. Она потянула его за руку, и он последовал за ней.
- Потанцуем?
- Да, - выдохнул Грегори, и голые руки Летты обвили его вокруг шеи. Он легко нашёл её губы – и волна уже почти забытых ощущений накрыла его…
Он едва помнил, как Летта увлекла его в потаённую комнату, дверь в которую он никогда бы не нашёл, ибо она была искусно замаскирована зеркалом, которое отодвигалось нажатием невидимой кнопки. Странно, но такая таинственность ничуть не обеспокоила его: мысль попасть в ловушку даже не пришла ему в голову…
Он нетерпеливо срывал с себя одежду, наблюдая за девушкой, обнажавшейся не спеша, как бы со вкусом, и раскачиваясь в такт едва слышимой музыке… Она была удивительно естественна в этом ритуале… Но вот тела их сплелись – и Грегори вознёсся к вершинам наслаждения.
……………………………………………..……………………………………………..
Грегори не помнил, как добрался до дома. Он не представлял, как будет смотреть в глаза Полли. К счастью, она уже спала. Грегори подивился в очередной раз её крепким нервам. Посмотрел на часы: «Бог ты мой, уже середина ночи!». Наскоро умылся под душем и юркнул под одеяло. Полли только недовольно заворочалась, так и не проснувшись. Не в силах переварить случившееся, Грегори забылся тяжёлым сном со странными сновидениями, в которых он ощущал себя кем-то другим, но так и не смог понять, кем. Под утро сновидения оставили его, сменившись крепким здоровым сном, из которого он выбрался бодрым и в каком-то приподнятом настроении.
- Полли, доброе утро, дорогая! Я разоспался?
- Да уж. Кстати, всё наладилось: связь прекрасно работает, и я уже разговаривала с Томом, он звонил час назад.
- Да, как он? Жаль, что я не поговорил с ним, надо было меня разбудить.
- Я хотела было, да Том меня остановил: он слышал твой храп. Он хочет к нам приехать. Ты не против?
- Я-то не против, но ты же знаешь, что у нас сложности с посетителями. А впрочем, сегодня я могу всё устроить. – Грегори внезапно ощутил в себе какую-то несвойственную ему лёгкость человека, освободившегося от пут многочисленных правил и предписаний, вольного поступать сообразно своим желаниям.
………………………………...………………………………….……………………….
А Том в это время уходил от погони. Идея перебраться к отцу его осенила внезапно. Ясно ведь, что его преследователи – кто бы они ни были – действовали явно за рамками закона. Вряд ли они смогут проявить подобную наглость на территории, находящейся под особым государственным контролем, где к тому же всё на виду. Как туда добраться, Том выяснил у своего старшего брата. Позвонил отцу с нового, только что приобретённого номера и надеялся, что если телефон отца под контролем, то под контроль попадёт и всякий, кто попытается прослушать отцовский номер; а поскольку (в наихудшем для Тома случае) эти люди, будучи даже из одного ведомства, наверняка окажутся из разных его подразделений и не потерпят вмешательства, то у Тома оказываются неплохие шансы обосноваться в своеобразной крепости. Том знал, что есть какая-то квота для посещения острова родственниками сотрудников, и брат уже бывал там несколько раз, а вот Том ещё ни разу не был, не использовал своё право посещения. Все же необходимые документы у него имелись, осталось только получить разовое приглашение, и отец, которому Том дозвонился со второй попытки, уже всё устроил; даже не пришлось намекать, насколько для Тома это было важно, можно сказать: вопрос жизни и смерти.
«Это хорошо, но как же мне оторваться от чёртова джипа?», - бормотал про себя Том, всё сильнее нажимая на педаль газа. Нельзя сказать, что он был ассом вождения, хотя и чувствовал себя за рулём очень уверенно. Но это в обычной ситуации, а в такой экстремальной он ещё не был. Джип, умело перестраиваясь, уже почти «висел на хвосте» Тома. «Придётся нарушать правила, никуда не денешься», - мрачно констатировал Том и приготовился при первой возможности резко уйти вправо в одну из узких улочек, которые теперь замелькали по сторонам – но так, чтобы джип проскочил вперёд. Том резко прибавил скорость, мгновенно нажал на тормоз и резко бросил машину вправо. Каким-то чудом он не перевернулся и никого не сбил. Успел взглянуть в зеркало заднего обозрения: джип в самом деле проскочил мимо поворота. Но сколько секунд в его распоряжении? Пять? десять? теперь всё зависело от везения. Через пару секунд на перекрёстке он резко ушёл вправо, в обратную, по сути, сторону, а потом сделал ещё несколько поворотов, благо, квартал был весь испещрён продольными и поперечными переулками. Видели, куда он повернул первый раз или нет? – от этого всё зависело. Том опять взглянул в зеркало: никого. Неужели оторвался? Вот это удача! Том завернул в какой-то дворик, оставил там машину, а сам через скверики и детские площадки выбрался на другую магистраль и там уже поймал такси.
- Отвези меня, парень, - Том назвал, куда, протянув водителю купюру, - а я пока вздремну, - и с этими словами разлёгся на заднем сиденье, подняв воротник и вдавившись в угол сиденья. Таксомоторы здесь проезжали во множестве, в каждое не заглянешь («это, если те на джипе уже всё просчитали»), и есть шанс проскочить. Что ж, судьба благоволила к Тому, и через сорок минут он был уже в нужном ему месте; преследователей Том за собой не обнаружил, применив все приёмы, до которых додумался или вспомнил по кинофильмам.
...…………………………………………………….………………………….…………
- Давненько же мы не виделись, сынок, - Грегори похлопал Тома по плечу после поцелуев и восклицаний Полли. – Ну, что, пока мать готовит на стол, пойдём-ка поболтаем. Что твоя биржа? Как на личном фронте? Теперь-то не скрытничай, поделись со стариками, нам ведь важно знать про тебя главное. Не принимай, как вмешательство в личные дела. Вот будут у тебя свои дети…
- Хорошо, папа, я не против пообщаться, за тем и приехал.
- Ну вот и хорошо. Давай-ка здесь приземлимся. – Грегори подвёл сына к дивану. – Рассказывай.
Через сорок минут помрачневший и озадаченный Грегори встал с дивана.
- Да, в переплёт ты попал. Ты говоришь, они про остров тебя спрашивали? Сдаётся мне, что это и есть наш остров, на котором мы с тобой сейчас находимся. Здесь в самом деле хозяйничают какие-то фармацевты, ставят какие-то загадочные эксперименты, и как-то - да, через сон. Вроде и меня хотели обработать. Я тогда обратился к Робби, и меня оставили в покое, но Робби предупредил: не суйся в их дела. Я и не суюсь, моё дело – решать обычные хозяйственные вопросы. А вот этот парень, Лис, как ты его называл, - он здесь точно был, и был с девушкой Бэллой – прямо, как в твоём сне. Знаешь, что я думаю? Они и тебя взяли в подопытные кролики, подсунули что-то через интернет, и как-то всовывали в твоё сознание через компьютер то, что происходило здесь с этим парнем год почти назад; а я думаю, что с ним всё это происходило в реальности: я его повстречал перед его отлётом (за ним аж вертолёт прислали) – на нём лица не было; он, правда, держался ничего, молодцом. А подруга его была уже в вертолёте. Кстати, ко мне тогда подошёл один тип и сказал так сквозь зубы, чтобы я не таращился и не вертелся, где не надо. А я просто тогда случайно оказался в месте, куда они вертолёт подогнали. Да, и ещё тот тип сказал, чтобы, дескать, помалкивал побольше, а то неприятности, дескать, огребёшь. И, кстати, на другой день директор вызывал меня и предупреждал, чтобы я не ходил туда-то и туда-то, а если очень нужно, - так чтобы у него спрашивал.
- Мне надо всё это переварить, папа. Возможно, ты и прав. Но почему они выбрали меня?
- Значит, им известны все наши досье. Ну, нашли о тебе, что ты брокер на бирже. И решили использовать, так сказать, по двойному назначению. Им, я думаю, чем меньше людей в курсе, тем лучше. Но всё это меня очень беспокоит, сынок. Что они замыслили и как нам с тобой из этого выпутаться? Давай вечерком хорошенько покумекаем, а пока пошли есть, мать уже обкричалась. Идём, Полли, идём!


Глава 10

- Послушай, Бэлла, Лис попал в очень непростую ситуацию. Ты не беспокойся: сейчас он где-то скрывается, и лучше – для него же – если ты не будешь пытаться разыскать его. Он объявится через недельку-другую.
Грифф и Бэлла неспешно шли по аллее парка, у входа в который условились встретиться вчера вечером. Бэлла настойчиво просила Гриффа о встрече, ведь он был ближайшим другом Лиса, до которого она не могла дозвониться уже два дня и от которого так и не получила ещё весточки по электронной почте. Интуицией любящей женщины она почувствовала, что здесь что-то не так, и не на шутку встревожилась. Да, она не стала тогда ни о чём расспрашивать Лиса, когда он сообщил ей о своём желании отдохнуть и собраться с мыслями в уединении. Но всё же: мог бы прислать хотя бы эсемэску. Больше года они практически не расставались ни на один день – и вот… Теперь же слова Гриффа привели Бэллу в настоящую панику. Неужели их «островная эпопея» дала о себе знать? «О Боже, ведь мы уже почти забыли о ней! Нет, конечно, не забыли, но старались запрятать историю подальше в память, затолкать её как можно глубже», — вот первая мысль, овладевшая Бэллой. Она ведь чувствовала, что история не закончилась!
- Господи, Грифф, что ты говоришь! Разъясни – какая опасность? От кого он скрывается? Пожалуйста, будь откровенен, расскажи всё, что ты знаешь! – Бэлла умоляюще смотрела на Гриффа.
- Давай присядем, - Грифф указал на скамейку. – Его жизни ничто не угрожает, на этот счёт будь совершенно спокойна. Я тоже далеко не всё знаю, но вкратце суть такова. – Грифф замолчал, подыскивая нужные слова. – Лису удалось резко продвинуться в его исследованиях. Но, по всей видимости, конкуренты держали его на крючке. Лис решил затеять свою игру. На том препарате, который он намерен запатентовать, можно сделать бешеные бабки. Но здесь куча рисков и немыслимое количество всяких сложностей. Он хочет в дело привлечь меня, и мы с ним уже обсуждали его идею. В принципе, она мне нравится, и я даже знаю, где найти деньги на первый этап. Но ребята, с которыми мы столкнулись на этом игровом поле, играют по очень жёстким правилам. Нас с Лисом едва не поколотили, пришлось спасаться бегством.
- Господи, когда же это? Что с Лисом, он здоров?
- Да не беспокойся, Бэлла, обошлось даже без синяков. Я думаю, нас просто припугнули.
- Но как же это? Что, посреди улицы? – Я не понимаю…
- Да нет, это было в одном кабачке, в который мы приткнулись. Парни якобы приревновали нас к одной красотке…
- Красотке?! Вы что, её знали? Вы пришли с ней вместе? И что вы с ней делали?
- Чёрт возьми, Бэлла, это я приволокнулся там за одной. Я, честно скажу, немного перебрал. Да ты не туда клонишь. Успокойся: твой Лис хранит тебе монашескую верность.
- Да, то-то он в последнее время как будто избегает близости. Да ещё, ты говоришь, бросился в какую-то финансовую авантюру? Это так на него не похоже. Нет, он стал каким-то другим… Возможно, эта девушка была там не случайно. А ты просто выгораживаешь своего друга. Это у вас называется проявить мужскую солидарность. И теперь Лис укатил развлечься с этой красоткой, а мне морочит голову о своих «космических» проблемах. Кажется, мне всё становится ясно. – Бэлла закрыла ладонями лицо и заплакала. – Так вот она, непростая история?
- Вот и пытайся одолеть женскую логику: когда ей говорят, что её мужчина хорош, она не верит и выискивает в нём чёрные пятна; когда же говорят, что плох, брось его, она наперекор всему твердит, что люди врут и завидуют. Ну, как мне тебя убеждать? Давай сделаем так. Он обязательно должен связаться со мной, и мы тогда с ним договоримся о встрече. Во всех этих делах Лис полагается на меня. И я говорю тебе совершенно честно, что это я сам уговорил Лиса недельку отсидеться где-нибудь, не высовываясь. Прости, что не подумал тогда о тебе, о твоей ревнивой натуре – Лис меня убеждал в обратном: что ты необыкновенная женщина, которая всё понимает, и главное – умеет доверять. Видимо, он переоценил тебя, прости ещё раз. Так вот. Я сумею его убедить в том, чтобы он в своём убежище подождал меня, я дам тебе знать, и мы с тобой вдвоём к нему нагрянем. Уверяю тебя, что мы не застигнем его врасплох ни с какой красоткой. Мы специально приедем как можно раньше оговоренного с ним времени, так что он ни к чему не успеет подготовиться, если уж говорить о твоей фантазии.
- Да, но почему я должна тебе верить? – Бэлла несколько успокоилась и вытерла слёзы.
- Но ты ведь пришла на встречу со мной, более того: сама о ней упрашивала. Значит, ты доверяешь мне? Зачем же я буду вредить собственному другу, способствовать его разрыву с тобой?
- Не знаю. Может быть, у тебя есть какие-то виды на меня? Я же помню, как ты на меня таращился, когда нас Лис только что познакомил. Да и потом я время от времени ловила на себе слишком уж чувственные твои взгляды. Что скажешь?
- Послушай, Бэлла, ты мне действительно нравишься, и я считаю, что Лису очень повезло с тобой. Но разве он не достоин тебя? И главное – он мой друг, а на женщин моих друзей у меня строгое табу.
- А если я перестану быть его женщиной, ты снимешь своё табу?
- Тогда сниму. Но к чему этот разговор? – ты ведь его любишь, иначе бы не плакала сейчас передо мной.
- Люблю… Но любит ли он меня? Может, он просто привязан ко мне? А попадись ему другая, да ещё красивая и темпераментная, да ещё лёгкая на передок, как у нас говорят, - он и побежит за ней. Или уже побежал. - На глаза Бэллы снова навернулись слёзы. – Если бы у нас был ребёнок. Это было бы совсем другое дело: Лис никогда бы не оставил женщину с ребёнком. И если бы «ходил на сторону», то так, чтобы она, мать его ребёнка, никогда бы даже и подумать об этом не могла. Вот что ты мне скажешь, Грифф? Как мужчина.
- Ну, Бэлла, ребёнок многое меняет. Всё зависит от мужчины, его, высокопарно выражаясь, порядочности. Но я лично думаю, что зов природы одолеть невозможно. Есть люди, готовые бороться всю жизнь со своей натурой, и в этой борьбе они себя так истощают, что уже ни на что не способны. К счастью, есть ещё люди, которым зов природы не заглушает вовсе и другой зов, не всем данный. Я говорю о призвании, о даре свыше, который дан так называемым творцам. Тем редким счастливцам (или наоборот – несчастливцам), которые с упоением что-то создают – учёным, к примеру, как твой Лис, музыкантам, художникам… Для них мерило жизненного успеха – совсем другое, не то, что у подавляющего большинства, у так называемых обывателей. Тем нужно взять от жизни как можно больше чувственного, материального: иметь много вещей, вкусно есть, комфортно жить – в том числе и жену покладистую иметь, и детей послушных, и друзей надёжных, и любовниц сговорчивых – да мало ли чего. У тех же, «даровитых», всё по-другому, такие могут пройти и мимо зазывающей красотки, и не оглянуться даже. Вот Лис твой из таких. А я, кстати, из вторых, из обывателей. Вот говорю это откровенно, без всякого лукавства. И не стыжусь об этом говорить. Да, люблю вкусно и разнообразно жить. А для этого нужны, моя дорогая, и деньги, и способности к зарабатыванию этих денег. Это, между прочим, тоже дар. Да, я не продвину человечество, не озарю его чудесным открытием. Но я могу дать кучу возможностей и своим детям, и всему человечеству – нате, берите, мне не жалко!
- Грифф, я слышала, что у тебя есть дочь.
- Есть, есть. Вот и для неё я должен постараться. Мы разошлись с женой, но дочка у меня под присмотром, и уж я сделаю всё, чтобы её обеспечить. Ну, давай сейчас закончим наш разговор. В общем, ты поняла, что Лиса не стоить мерить на общий аршин. Верь ему и мне верь.
- Да, Грифф, я чувствую, что ты во многом прав. Но я принимаю твое предложение – поехать к Лису. Как бы то ни было, я очень хочу его видеть. И надеюсь быть рядом с ним – всегда, всегда…
Они распрощались, и каждый пошёл своей дорогой. Бэлла решила пройти через весь парк к его дальнему северному входу. «Вот здесь, да, здесь мы с Лисом в первый раз увиделись», - узнавала она места. Тогда была осень – уже со всеми своими яркими красками, с астрами и пеонами на клумбах, чуть бледной небесной синевой и немного прохладным ветерком, в который вплетались запахи прелой листвы и ползучих туманов. Сейчас же, в последний летний месяц, осенние мазки почти не нарушали зелёного лесного единства, и воздух уже клонившегося к вечеру дня дышал остатками дневного жара.
Бэлла вспомнила, что их разговор начался с её смешной собачки Мики, и она пожалела, что не взяла Мики с собой. То-то он резвился бы, носился по лужайке, весело кувыркаясь в сочной траве и распугивая редких уже пташек. Мики жил с ними, и Лис успел к нему привязаться. «Опять это слово», - подумала Бэлла, стараясь постичь его глубинный смысл. Любовь и привязанность – разве это не одно и то же, думалось ей? Если, конечно, не учитывать в любви такой её составляющей, как чувственная страсть. А как же жертвенность? В любви она есть, но есть ли она в привязанности? «Если я люблю Лиса, - рассуждала она, - я должна быть готова на любые жертвы ради него, ради нашей любви». И если он действительно, как говорит Грифф, оказался в опасности, то – размышляла Бэлла – я должна разделить эту опасность с ним, но не так, как это было на пресловутом острове. При одном воспоминании о той истории она впадала одновременно в состояние ужаса и стыда, который буквально чувствовала кожей - жар поднимался к её лицу. Нет, нет, - разделение опасности должно быть не от внезапных обстоятельств, а осознанным выбором: когда есть возможность отказаться. Да, она могла бы, смогла бы… Так Бэлла решила про себя и даже свободно вздохнула от сознания своей решимости, от сознания своих душевных сил. Так шла и шла по аллее, почти ничего не замечая и воображая себе, как они вдвоём с Лисом сидят, затаившись, в каком-нибудь подвале: они не зажигают света, чтобы не привлечь внимания, разговаривают шёпотом, а где-то рядом ходят их враги, прислушиваясь и принюхиваясь, пытаясь их выследить, - а Лис и она видят через узенькое окошко под потолком мелькающие ноги преследователей – и сидят не шелохнувшись, тесно прижавшись друг к другу.
Потом мысли Бэллы приняли другой оборот, и она стала спрашивать себя, кто, всё-таки, та девица, из-за которой возникла драка, и зачем Лису нужны такие большие деньги, что он даже втягивает в своё дело своего предприимчивого друга. «Да такой ли уж надёжный друг этот Грифф, - спрашивала на себя, - ведь он мог мне и не рассказывать про девицу, сочинить что-нибудь менее тревожное для меня, а ведь этим рассказом он заронил во мне подозрение, которое может оказаться совершенно беспочвенным: уж я ли не знаю охочего до женщин Гриффа – наверняка он и подцепил красотку, какую-нибудь местную путану, Грифф и на это способен, не то, что Лис. И на меня глазами он сверкал не раз, женщины это всегда чувствуют, даже если мужчины пытаются скрывать свой похотливый интерес. Да и сейчас – зачем он взял при расставании мою руку и так её долго держал? Точно ли он не способен предать Лиса?» И она отвечала себе, что, пожалуй, Грифф не заслуживает абсолютного доверия, и что в таком случае ей тем более совершенно необходимо как можно скорее оказаться рядом со своим возлюбленным, чтобы стать ему надёжной опорой, быть может, единственной.
Войдя в свой дом, Бэлла первом же делом направилась к компьютеру и открыла электронную почту. «Боже, есть, наконец-то!» - она сразу же поняла, что вот это письмо с какого-то неизвестного ей адреса – от Лиса, потому что увидела в середине ничего не значащего текста с обычным коммерческим предложением одну их общую «закорючку». В тексте также упоминалась одна их любимая книжка старого издания, из дальнейшего текста она собрала набор из разных чисел, догадываясь, что это нехитрый шифр. Но вряд ли его кто-то посторонний сразу расшифрует, поскольку книжка неоднократно переиздавалась, и номера страниц в разных изданиях, естественно, не совпадали – а в тексте письма для отвода возможных чужих глаз указывалось последнее издание. Бэлла бросилась к книжной полке, и через десять минут, отыскав в тексте слова с указанными номерами страниц и строк, составила послание Лиса, где указывался некий адрес и было сказано, что он ждёт её там завтра в полдень. «Ну, вот и настало для меня время испытаний – и для моей любви тоже! Но как я могла так малодушно подозревать Лиса? Он и в самом деле нуждается во мне, и его единственный верный друг – это я»
Совсем немного потребовалось ей времени, чтобы собраться. Она даже не стала сильно раздумывать, что брать из вещей, что и на какую погоду одевать – там разберётся, в крайнем случае, что-нибудь прикупит. Косметичка с её любимыми духами, помадами, лаками и прочим – вот, что действительно ей необходимо, без чего она жить не может (такова женская натура!), - и что было взято в первую очередь. Да, и ещё! – вдруг осенило Бэллу, - нельзя привлекать к себе внимание («неужели возможна слежка? но зашифрованное письмо!»), и она отбросила спортивную сумку, поместив всё в обычный большой полиэтиленовый пакет, с какими она иногда выходила на прогулку или шла по магазинам.
…………………………………………………………………………………………….
Через два часа скоростной поезд уносил Бэллу навстречу Лису. За окном мелькали хорошо знакомые пейзажи их города и окрестностей – потом уже менее знакомые дальних пригородов – затем - уже совсем незнакомые - очертания домиков, холмиков, лесов и лесочков, зигзагов узеньких речек – во всё более и более плотном мареве наползающих сумерек – пока, наконец, Бэлла не задремала, и весь этот заоконный бег продолжался уже в её нестройном сне, и в нём возникали знакомые лица, и всех чаще – лицо её друга; и просыпаясь изредка, Бэлла думала, что вот она ближе и ближе к нему, и уже очень скоро они будут вместе. «Но как же Томми? – тут же обожгло её вечное беспокойство о сыне. – Ничего, недельку малыш поживёт у своей бабушки. Сейчас главное – Лис»


Глава 11

Мадлен не заставила себя слишком долго ждать. Она показалась из-за розового куста, одетая по всем аристократическим, как это представлялось Дэну, правилам: в узеньких брюках, жокейской кофточке, изящных коротких сапожках, длинных чёрных перчатках и необыкновенно эффектной коричневой шляпке с поднятой чёрной вуалью – всё было сообразно обстоятельствам, как подметил Дэн. Ещё он обратил внимание, что Мадлен была удивительно стройна для её, мягко говоря, не юного возраста. В руках Мадлен держала хлыст с золочёной рукояткой, которым постукивала себя по правой ноге.
- Сразу скажу тебе, Дэн: церемония перенесена на завтра, поскольку несколько персон, участие которых необходимо, ещё не прибыли. И получается, что сегодняшний день и вечер – в нашем распоряжении. Так что после нашей прогулки – а я надеюсь, ты не передумал составить мне компанию, - ты будешь совершенно свободен и волен выбрать себе любых партнёров для развлечений. Кажется, ты успел немного подружиться с Майклом? Я его только что видела, и он очень похвально о тебе отзывался. Он сказал мне, что был бы рад продолжить с тобой знакомство.
- Действительно, мы договаривались о встрече вечером у камина, и он бы дорассказал мне вашу фамильную историю о пленении барона.
- Ту, что явилась тебе в твоём красочном сне?
- Признаюсь, я с некоторым содроганием ожидаю столь же реалистичного продолжения сна. Боюсь свихнуться. – Мадлен рассмеялась.
- У тебя слишком живое воображение, мой мальчик! И оно, несомненно, подогревается близостью покойника, не так ли?
- Который никак не дождётся покинуть, так сказать, с миром этот мир. Кстати, Мадлен, вы не могли бы рассказать мне о нём?
- Конечно, расскажу. Но мы уже подошли к конюшне. Подожди меня, пожалуйста, здесь.
Через несколько минут Мадлен вышла из длинного одноэтажного здания, в котором, помимо конюшни, помещались ещё какие-то хозяйственные службы, в сопровождении конюха, ведшего под уздцы двух великолепных жеребцов, один из которых был вороной масти, а другой – рыжей.
- Дэн, какую масть ты предпочитаешь? – Дэн помедлил с ответом. – Попробую отгадать. Но только ты не должен стараться подыграть мне. Ответишь искренне, даже если я ошибусь, договорились? – Дэн кивнул. – Итак, вижу совершенно ясно, что ты предпочитаешь рыжую! Что, я не ошиблась? Говори честно!
- Мадлен, вы правы. Я совершенно откровенен. Моя мама была рыжей. Мне, правда, не передалось…
- Ах, как ты ещё сентиментален, мой милый. Ну что – поскакали? – И Мадлен перекинула ногу через лошадиный круп с лёгкостью, снова поразившей Дэна.
- Итак, мы сначала объедем замок, и ты сможешь полюбоваться его древними очертаниями. Здесь всё, как в эпоху лордов и графов. Башни с бойницами, подъёмный мост через ров. Да ты всё увидишь. Следуй за мной и старайся не отстать на поворотах: кое-где нам придётся скакать по узенькой тропке.
Мадлен пустила коня шагом, но вскоре перешла на рысь, а там уже на галоп, и Дэн в который уже раз подумал, что скакавшей перед ним женщине никак не может быть семьдесят или более лет. «Странный замок и странные обитатели его» - Дэну почему-то представилось, что Мадлен, а вовсе не загадочный покойник, и есть владелица замка.
- Видишь вон ту гору, Дэн? – Они уже объехали замок, и Мадлен указывала рукой на северо-запад. – Поскакали туда. Там берег моря. Пустынное место. Промчимся по кромке берега вдоль прибоя – это так восхитительно. Не отставай!
Приблизительно через полчаса всадники достигли указанного места. Вид был великолепен: перед ними расстилалось до горизонта море, переливающееся различными красками – от серебристого до матово-голубого. Отсюда, сверху, далеко были видны «барашки» волн, среди которых пробирался куда-то в сторону горизонта одинокий парусник. Предстояло ещё справиться со спуском, и тут им уже пришлось спешиться и взять коней под уздцы. То и дело из-под ног вырывались камешки и мчались наперегонки по довольно крутому склону, а в двух-трёх местах у Дэна и вовсе захватило дух – столь опасной ему казалась тропинка. Он оборачивался тогда на Мадлен, готовый в любой момент её подстраховать, но вид её был совершенно безмятежен – казалось, мысль об опасности не приходила ей в голову. Напротив, она была чрезвычайно весела.
- Дэн, если я сорвусь и погибну, все мои родственники на завтрашней церемонии будут чрезвычайно довольны: одним конкурентом-наследником будет меньше. И потом: так романтично погибнуть на глазах у красивого молодого мужчины, сорвавшись в пропасть. И как противно – фу! – умирать, лежа в постели и обложившись всевозможными лекарствами под сочувственно-изнывающими взорами тех же родственников.
- Не забывайте, Мадлен, что я ваш «сын».
- Ах, да! Я и впрямь забыла. Спасибо, Дэн, что напомнил мне. Ну, что ж, тогда дай руку своей мамочке и помоги ей пройти вот здесь. – Мадлен начала как-то боком соскальзывать с тропинки, но вовремя подставленные руки Дэна остановили это скольжение. Она припала к нему на грудь и неожиданно поцеловала в губы. – Это я в благодарность. Не смущайся, мой мальчик. Может быть, ты спас жизнь своей мамочке. – Мадлен отстранилась и рассмеялась. Дэн же остался в замешательстве, не найдясь, что ответить.
К счастью, через непродолжительное время спуск был благополучно завершён, и они уже были на берегу моря. Мадлен присела на валун; невысокие волны подкатывали к её ногам, захватывая сапожки; нагнувшись, она зачерпнула пригоршню воды и омыла лицо; вторую пригоршню Мадлен отправила в рот и звучно прополоскала горло.
- Дэн, следуй моему примеру: я всегда полощу горло морской водой, это очень полезно и укрепляет голосовые связки. Не бойся: вода здесь чистейшая даже возле берега. А кстати, почему бы тебе не искупаться?
- Да, но я как-то об этом не подумал. И… и мы же хотели промчаться вдоль прибоя?
- Да, да, по коням, Дэн! - Мадлен тотчас встрепенулась и, без сожаления оставив удобный валун, через минуту была уже в седле. Они галопом промчались вдоль прибоя: Мадлен впереди, а за ней Дэн. Вдруг Мадлен на всём скаку резко остановила своего коня, так что Дэн едва не врезался в его круп и едва не вылетел из седла. Мадлен рассмеялась. «Кто бы мог подумать, - мелькнуло в который раз у Дэна, - что она приехала сюда на похороны».
- Ну вот, а теперь мы немного передохнём, - и отправимся в обратный путь, но уже по другой тропинке (Мадлен махнула рукой в сторону от моря), уже не такой крутой и опасной.
- Так вы решили испытать меня на прочность, намеренно выбрав крутой спуск?
- А почему бы и нет!  Кроме того, мне самой хотелось взбодриться. Немного экстрима всегда было мне на пользу. Ну, так как насчёт купания? Не упускай возможности, Дэн. Если ты переживаешь по поводу отсутствия плавок, то я вообще могу отвернуться. – И Мадлен демонстративно повернулась к Дэну спиной.
- Что ж, я, пожалуй, окунусь. Только, чур, не поворачиваться.
- Не беспокойся, мой дружок. У тебя ровно пять минут.
Отойдя немного в сторону и разоблачившись донага, Дэн бросился в море. Через пару минут он уже вылезал. Мадлен всё-таки неожиданно повернулась, так что Дэн едва успел прикрыться руками. Вытершись (майкой – а что оставалось делать?) и одевшись, Дэн подошёл к Мадлен.
- Вот так вы держите своё слово?
- Ну-ну, прости, я только хотела оценить твою фигуру. Она великолепна, как я и предполагала. Ты не чужд физическим упражнениям, не так ли, мой милый?
«Что-то она всё более ласковой ко мне становится, - с некоторой досадой подумал Дэн, - и не пора ли мне покинуть её общество со всеми её родственниками? Они все с какими-то причудами. Уж не хочет ли Мадлен на самом деле сделать из меня любовника? А что: богатые свободные дамочки весьма к этому склонны. К тому же здоровье у неё, судя по всему, отменное. Она вообще держит себя в отличной форме. Но рано уезжать, рано – я ведь толком ничего не узнал. Да, но что я хочу узнать? Я разыскиваю Евгения и через день рассчитывал быть у его деда. Так, постой, постой. А вдруг этот покойник и дед Евгения были знакомы?» - Всё это прокрутилось в голове Дэна, пока они медленно, теперь уже не слезая с лошадей, поднимались в гору. Наконец, подъём закончился.
- Мадлен, вы обещали мне рассказать о покойном.
- Ну, что ж, я не отказываюсь. Это был весьма достойный представитель своего древнего рода. – Она назвала фамилию, которая, правда, Дэну ничего не говорила, но, впрочем, однажды, как он припомнил, промелькнула в тех материалах, которые он просматривал накануне своего отъезда.
– Одно время он был государственным чиновником, и довольно высокого ранга. Затем, уже в преклонном возрасте, вёл замкнутый образ жизни, обитая, в основном, вот в этом своём замке. Он был человек богатый, у него были доходы от каких-то вложений в ценные бумаги – что-то в этом роде, я не очень знаю; знаю, что бизнесом он никогда сам не занимался, а всё находилось в ведении его поверенных. Впрочем, на оглашении завещания я надеюсь узнать больше. Ещё он был известен (но, разумеется, в узких кругах) как коллекционер, в основном, произведений живописи. У него есть оригиналы знаменитых художников. Помните, в галерее между портретами висело несколько очень красивых натюрмортов?
- Да, припоминаю один из них: ваза с цветами, стоящая в нише. На цветах и рядом с вазой всякие мелкие насекомые: жучки, божьи коровки, мушка, паучок, кузнечик, ещё кто-то. На листочках и рядом с вазой – капельки воды. Всё настолько живо, что хочется рукой потрогать.
- Это Амброзиус Босхарт, фламандский художник семнадцатого века. Но, скорее всего, копия, подлинники мировых шедевров он держал за семью печатями. Кстати, он собирал и копии, но очень хорошего качества. Я даже знаю, кто рисует под его заказ. Например, копии фламандских натюрмортов прекрасно пишет одна моя знакомая художница. Это – колоссальный труд в дополнение к недюжинному таланту. Признаюсь, я сама обожаю живопись – особенно старых мастеров – и могу на эту тему говорить часами. На этой почве мы и сблизились с покойным, и поэтому я одно время частенько бывала у него, и порой не одна, а с той самой художницей. Поэтому я здесь так хорошо всё знаю. А ты что подумал, Дэн?
- А я, признаться, подумал, что вы и есть настоящая владелица замка. – Мадлен рассмеялась:
- А что, неплохая мысль, мой мальчик! А если бы это было так, ты бы мог здесь жить со мной? – Мадлен без улыбки и пристально посмотрела в глаза Дэну. – Тебе было бы здесь неплохо. Ты мог бы быть управляющим делами… управлять капиталами…
- Это как-то совсем неожиданно. Не шутите, пожалуйста, Мадлен, и не вводите меня в краску. Что это за фантазии у вас?
- А разве у меня не может быть фантазий? Представь, мой мальчик, что ты действительно угадал: теперь я становлюсь владелицей замка. Да, я супруга, точнее, вдова покойного. Мы много лет жили раздельно, предоставив друг другу полную свободу, но оставаясь формально мужем и женой… Муж был почти на тридцать лет старше меня, общих детей у нас не было. Но он любил меня до самой своей смерти, поверь мне…. Завтра будет оглашено завещание – ты можешь присутствовать и сам во всём убедишься. Так что подумай серьёзно над моим предложением.
- Да, но… мы знакомы всего пару дней.
- Не беспокойся: я навела справки и всё о тебе знаю. С моими поручениями ты справишься лучше кого бы то ни было, у тебя есть и знания, и ум, и опыт, и хватка.
- Но… ведь вы ещё как-то иначе смотрите на меня? Да и потом – у меня есть работа, и сейчас одно очень важное задание, которое я должен выполнить.
- Найти своего друга Евгения? Ты завтра его увидишь.
- Как? – Дэн раскрыл рот от неожиданности.
- Да очень просто: покойник и есть его дед, а тот адрес, который ты разузнал – ложный, ты бы это завтра обнаружил. Твой друг помчался к деду, надеясь застать его живым. Он не мог никому об этом сообщить. Почему – это он объяснит тебе сам. Я… я давно о тебе знаю – по рассказам Евгения. Ты рано лишился матери и очень страдал по ней… я могу тебе заменить мать и может быть… - она дотронулась до его щеки рукой – что-то большее, я ведь не противна тебе, не так ли? Я почувствовала это ещё в поезде… Нет, я нисколько не домогаюсь, прости ради Бога… Просто будь рядом со мной – просто будь моим другом. Я тебе раскрою ещё многое. У тебя будут колоссальные возможности, которых нет почти ни у кого. Молчи пока. Поговорим завтра вечером, после церемонии. Не уезжай никуда. Пожалуйста.
Они уже вернулись и слезли с коней. Дэн был в полной растерянности и не находил слов. Мозг его был словно затуманен.
- Отдохни пока, Дэн, соберись с мыслями. – Мадлен послала ему воздушный поцелуй, сопровождая его загадочной улыбкой, и удалилась. Дэн остался стоять как вкопанный.


Глава 12

Барон и Кристина шли первыми, за ними с факелами в руках шли вооружённые кинжалами люди Мрачного Фреда (так назывался предводитель разбойников). Шли по узкому подземному ходу; воздуху не хватало, и факелы, изрядно коптя, вот-вот должны были потухнуть; в конце концов пришлось оставить только один, иначе можно было задохнуться.
- Барон, в какой мешок вы нас затащили? Здесь же почти нет воздуха. Эй, там! – Фред повернулся к своим людям, - оставайтесь на месте. Факелы не зажигать. Со мной пойдёшь ты, - он кивнул красномордому. Ваша супруга, барон, останется с ними, дальше мы пойдём втроём. Перережь верёвку между их руками. – Красномордый обнажил кинжал и приблизился к барону.
- Назад! Мы должны остаться вместе! – с яростью выкрикнул барон и резким движением головы сбил с ног красномордого. Тот вскочил и замахнулся кинжалом.
- Стой! – Фред перехватил его руку. – Барон, пожалейте вашу супругу, она ведь еле дышит, я даже не уверен, что она в сознании. Клянусь вам, что с нею ничего не случится, пусть она дождётся вас на повороте. Или вы хотите, чтобы она испустила дух у вас на руках?
- Пусть и так, не ваше дело! Мы должны быть всё время вместе, таково моё условие. Иначе вы не увидите золота.
- Вы думаете, барон? А мне сдаётся, что мы дальше можем обойтись и без вас. Явно здесь тупик, и конец недалеко. Я прикажу людям всё здесь обшарить – от первого и до последнего дюйма – и мы найдём ваш клад. А если не найдём – он угрожающе вперил взгляд в глаза барона – тогда из этого подвала вам не выйти живыми. Или нет: живой выйдет баронесса, я найду для неё занятие, а вы останетесь здесь.
- Бросьте ваши угрозы. Ничего вам без меня не найти. Идёмте, пока ещё есть воздух.
Четверо двинулись дальше. Кристина была в полуобморочном состоянии, и барон почти тащил её на себе; сам он также задыхался, держась из последних сил. Красномордый отстал и, кажется, упал, потеряв сознание. Фред также едва держался.
- К чёрту! Дальше идите сами. Мы будем ждать вас с золотом на этом месте. Берите факел. Не советую задерживаться, иначе мы разведём костёр, и вы задохнётесь в этом каменном мешке. Отвяжите от себя баронессу, если она ещё жива. – Фред повернулся к ним спиной и, не в силах уже стоять, пополз на четвереньках в обратную сторону.
- Кристина, потерпи совсем немного. Скоро мы будем спасены. Этот мерзавец перестал соображать даже раньше, чем я рассчитывал. Идём.
Кое-как преодолели они ещё несколько подземных метров, уже в полубессознательном состоянии. Наконец барон произнёс: «Здесь!» и запустил руку в какую-то нишу в стене. Тут же что-то заскрежетало, и часть стены начала медленно уходить, образуя узкий проход. Барон втиснулся в него и втащил уже потерявшую сознание Кристину. Снова нажал на рычаг, и дверь с оглушительным, как ему показалось, скрежетом стала закрываться.
- Чёрт, что там происходит? – услышал он страшный рык Фреда, устремившегося в их сторону. Но Фред опоздал, и дверь успела закрыться. Слышно было, как Фред со всей яростью лупит кинжалом по стене – но с другой, уже безопасной для барона и Кристины стороны.
А здесь, где они оказались, был свежий воздух, который барон сейчас жадно глотал. Он уже распутал верёвку, высвободив руку Кристины, и всеми силами приводил её в чувство. Наконец, она пришла в себя.
- Где мы? – Едва смогла пролепетать Кристина. Разгоревшийся факел позволил увидеть очертания довольно просторной подземной камеры. Барон уже стоял в дальнем её конце и поворачивал какой-то механизм.
- Теперь они все в ловушке: я закрыл им выход из тупика.
- Они там все погибнут?
- Без сомнения, и довольно скоро – там почти нет воздуха. – Но туда им и дорога, мерзавцам, пусть продолжают искать золото в аду. Пошли! – Он поцеловал Кристину в её пересохшие губы и увлёк за собой к выходу из камеры в длинный узкий проход, который и вывел их на поверхность – уже за пределами замка.
………………………………………..…………………………….……………………..
- Да, чудесное спасение, Майкл. А что же было дальше?
- Предание гласит, что вскоре барон получил подмогу и сумел перебить всю шайку, вернув себе контроль над замком. Якобы, замок уже подожгли с нескольких сторон, но пожар не успел разгореться. Трупы Фреда и тех, кто был с ним, так и не нашли. Как не нашли и сам тупик с удивительной дверью. В то время подобные технические приёмы были вновинку, и вероятно, Фред не очень о них думал, поскольку не сумел предусмотреть такой поворот дела. Ну и потом, если ты в подземелье и задыхаешься от нехватки воздуха, твоя голова туго соображает. Очевидно, на это также был расчёт тех, кто устраивал ловушку. Сам ли барон был этим устроителем или заказчиком, или об этом позаботились его предки, - история умалчивает.
- Как-то не по себе становится от мысли, что где-то поблизости находится прах заживо замурованных. Но послушайте, Майкл, а что стало с Жаном?
- Он остался жив. А через полгода баронесса сбежала с ним.
- Вот это да! Так, вероятно, он и был тем предателем, а баронесса была с ним в сговоре? Выходит, она играла свою роль чуть ли не под угрозой смерти? Какая выдержка! Но почему она не раскрыла план барона своим сообщникам?
- Думаю, она хотела сама узнать тайну сокровищ барона. В этой жестокой игре только обладание тайной гарантировало жизнь. Но сложилось так, как сложилось. И, между прочим, никаких тайных сокровищ у барона не было. Он блефовал, намекая на свои богатства, чтобы упрочить своё положение при дворе герцога. То свадебное кольцо обошлось ему очень и очень дорого. Но и он допустил кучу промахов в своей игре, так что пришлось бедному барону отправляться в очередной поход герцога на разграбление соседей, в котором и сложил он свою буйную голову.
- Мне только не понятно, Майкл, почему в портретной галерее висит портрет баронессы Кристины? Ведь она должна быть проклята в роду.
- Дэн, это всего лишь одна из легенд. По другой легенде она вышла замуж за этого Жана, а может, и за другого, уже после смерти барона. Кто наверняка знает, что было семь столетий назад? И портрет был нарисован несколько веков спустя. Имел ли он отношение к оригиналу, или это чистая фантазия художника – кто знает?
Дэн вернулся в свои апартаменты внутренне опустошённым. Во время рассказа Майкла он снова как будто задремал, и так явственно всё видел; нет, он совершенно чувствовал себя бароном, видел, как идёт по подземелью, чувствовал, что теряет сознание от удушья. Правда, под конец рассказа он более плавно, чем после своего чудесного сна, вернулся в собственное сознание – так, что и не заметил перехода. «И ведь странным образом, - только сейчас осознал Дэн, - Майкл продолжил своё повествование с того самого момента, на котором был прерван мой сон. Что всё это значит? Определённо, здесь ставятся какие-то эксперименты над человеческим сознанием. Может быть, всё это – и похороны, и легенды, и портреты, и сны, и Мадлен с её невероятными предложениями, — всё это специально разыгранный спектакль? Но для кого? И с какой целью?» Нет, решительно ум заходил за разум. Дэн, выпив стакан виски для бодрости, решил уже никуда не выходить, а просидеть до утра за телевизором – только бы не спать: хватит с него этих баронов и разбойников. «Когда я увижусь с Евгением, если, конечно, Мадлен не лжёт, - успокоил себя Дэн, - всё должно проясниться».
Однако, не прошло и часа, как его уединённость была нарушена стуком в дверь. Дэн отворил – перед ним стояла Софи. На этот раз она была одета в строгий костюм и абсолютно трезва.
- Вы позволите мне войти? – Дэн молча отстранился, и Софи переступила порог его апартаментов.
- Ничего, если я закурю?
Дэн снова молча кивнул. Визит Софи не был ему приятен, и весь Дэнов вид красноречиво подтверждал это его настроение. Софи уселась в кресло, на этот раз не спрашивая разрешения Дэна. Молча щёлкнула зажигалкой и, зажав сигарету двумя пальцами, также молча сделала несколько затяжек, выпуская дым в направлении потолка.
- Вы меня извините, пожалуйста, за предыдущее вторжение. Мне стыдно за себя и… и я больше не могу к этому что-то добавить.
- Что ж, принимается! Давайте забудем о том происшествии.
- Спасибо вам, Дэн. – В голосе Софи чувствовалось искреннее облегчение. – Я, собственно, собиралась поговорить с вами о Мадлен.
- О Мадлен? – Дэн на минуту растерялся, соображая, нужен ли ему такой разговор. Не исключено, что их легенде о сыне и матери приходит конец, и нужно будет всячески изворачиваться и лгать, а вот этого Дэну вовсе не хотелось, совсем не хотелось.
- Мне понятно ваше замешательство, Дэн. Но вы можете успокоиться: я не буду требовать от вас каких-либо заверений относительно ваших с Мадлен родственных отношений. Ни для кого здесь не секрет, что вы не являетесь её родственником. И любовником тоже. Она вас привела сюда из каких-то своих соображений, и вас здесь будут терпеть ровно настолько, насколько она этого пожелает. Если она посчитает нужным, она раскроет вашу роль, а если нет, то никто не посмеет это сделать за её спиной.
- Вы хотите сказать, Софи, что в этом замке все её боятся?
- Примерно так. Во всяком случае, никто не желает с ней связываться. Ведь у неё длинный и коварный язык, и она может представить человека в самом невыгодном для него свете.
- Это ещё не так страшно. Я читал, что в светском обществе это вообще как бы принято.
- Как бы да, выражаясь современным «птичьим» языком. Да, вы правы: так называемое светское общество не может обойтись без сплетен, это его питательная среда. Иначе чем занять праздные умы? Чего доброго, они начнут думать о серьёзном, а это не всегда полезно для общества. Но я не хочу придавать нашему разговору философский оборот. Я просто хочу вас предупредить.
- О чём же? Разве мне здесь грозит опасность?
- А с вами ничего странного тут не происходит?
- Кое-что, действительно, мне кажется странным. Но, возможно, это моя мнительность, необычность места…
- И какие-то странные сны, в которых вы переноситесь в далёкие заповедные времена и ощущаете себя действующим лицом происходивших некогда событий. Не так ли?
- Неужели и вы, Софи, бываете в подобных снах?
- Да, бываю, и мне это очень не нравится. Мне страшно. В последнем сне я едва не задохнулась: меня волокли по какому-то подземелью, из которого надо было как-то выбраться; я уже потеряла сознание и почувствовала прикосновение смерти – казалось, ещё миг – и я умру. Это было так страшно. Я была баронессой из этого замка, представляете?
- Более, чем! Потому что я был бароном, который вас тащил – и наконец вытащил. Когда мы уже выбрались где-то в лесу за стенами замка, мой сон закончился.
- И мой тоже. Будем ждать, что придумают наши сценаристы дальше?
- Сценаристы? Что вы хотите этим сказать?
- Этим занимается мой муж Майкл и кто-то ещё, кого я не знаю; догадываюсь только, что этот кто-то находится в замке и руководит всей работой. Мне кое-что удалось понять из разговоров Майкла по телефону. Я, извините, подслушивала, притворяясь невменяемо пьяной.
- А когда вы вломились – извините за откровенность – ко мне в первый раз, вы тоже притворялись?
- Дэн, но вы же мне обещали забыть о том происшествии! – В голосе Софи прозвучала такая жалостливая обида, что Дэн смутился. – И сейчас я уже не вламывалась.
- Ах, простите меня, Софи. Продолжайте, прошу вас.
- Да, в тот раз я тоже притворялась. Даже больше для Майкла, чем для вас.
- Ну, а если бы я повёл себя иначе? Скажем, попытался затянуть вас в постель?
- Я бы быстро протрезвела, Дэн! А, догадываюсь, что Мадлен успела дать мне самые лестные, в кавычках, характеристики: пьяница и распутница.
- Вынужден огорчить вас, Софи, но раз у нас такой откровенный разговор, то не буду скрывать: ваш Майкл мне тоже намекал на что-то подобное.
- Майкл подлец, и он в сговоре с Мадлен!
- Вот как? Но что, всё-таки, здесь происходит? Чего добиваются Мадлен и Майкл?
- Я думаю, речь идёт об овладении какими-то новыми психотропными возможностями. Погружая нас в так называемый индуцированный сон, манипуляторы завладевают на это время нашим сознанием – и могут скачивать из него всё, что их интересует. Я знаю, Дэн, что во время вашего сна (самого содержания сна я не знала) вы рассказали всё о деятельности вашего отдела, о том, что вы разыскиваете вашего друга Евгения, о всей вашей жизни, начиная с закрытого лицея, к которому вас готовил Роберт. Это ведь всё из вашей жизни, не правда ли?
Дэн похолодел, на его лице даже выступили капли холодного пота. Ему было явно не по себе. «Так вот оно что! Не в этом ли вся интрига, не для этого ли весь спектакль?»
- Продолжайте, Софи, - промямлил Дэн, - прошу вас.
- Что касается меня, то им нужно было понять, что я знаю о Мадлен, для того чтобы решить, оставлять ли меня в живых, и мне кажется, у них мелькнула мысль задушить меня во время последнего сна, - но потом они передумали: решили, что рано, что ещё не всё выведали. И ведь как всё будет выглядеть чисто: умерла во сне от разрыва сердца, потому что много пила и была крайне неуравновешенной особой – кто придерётся?
- Софи, вы говорите страшные вещи! Ведь Майкл – отец ваших детей, ваш муж.
- Что с того? Да, муж. И когда-то я его любила. Пока поближе не разглядела. Абсолютно циничный и развратный тип – вот что скрывалось за его ангельской внешностью. В молодости он был очень красив, и все мои подруги мне страшно завидовали, когда узнали, что он выбрал меня; любая из них готова была побежать за ним, помани он пальцем. К тому же он был весьма обеспечен, и это позволяло ему, особо не напрягаясь, вести весёлый образ жизни многие годы. В последние пять лет Майкл начал испытывать серьёзные финансовые затруднения. И тут появился этот старик со своей Мадлен. Майкл приходится им дальним родственником – каким-то троюродным племянником.
- Но что они собираются делать, к чему хотят применить свою технологию, как мыслят распорядиться ею? Если то, что вы сейчас сказали, правда, то это ведь мощное оружие в руках спецслужб, например. Я даже не представляю, что будет с человечеством, если такое средство начнут применять сплошь и рядом.
- Как видите, это пока не так просто. Нужно погрузить человека в подходящую обстановку, задать соответствующий сценарий.
- В тюрьме это нетрудно сделать.
- В тюрьме можно вытащить всю подноготную из человека и другими, давно испытанными средствами. Ценность метода в том, что его можно применить исподволь, так что человек и не догадается.
- Вы правы, Софи. Но какова их ближайшая цель? И вообще – кто они: неужели только Мадлен, Майкл и тот неизвестный технарь?
- Знаю, что они хотят каким-то образом переправить в замок одного перспективного учёного. Он открыл, якобы, метод остановки старения – то есть, он знает, как сделать так, чтобы человек оставался, скажем, семидесятилетним неограниченно долго: лет сто, например. И чтобы при этом его физическое состояние не ухудшалось, то есть, он и в сто семьдесят лет должен быть таким же, каким был в семьдесят. А если, представьте себе, человек находится в неплохой физической форме, то это означает…
- Это означает, - подхватил Дэн уже ясную для него мысль Софи, - что какой-нибудь правитель может стать вечным правителем; а через сто лет изобретут, глядишь, эликсир молодости.
- Вот именно. Вы понимаете, Дэн: Мадлен сделает всё возможное, чтобы завладеть этим методом.
- И применить его на себе. Да, выглядит она очень неплохо, энергии у неё тоже хватает, в чём я убедился недавно и продолжаю убеждаться, слушая ваш рассказ. Но это же грандиозный переворот в медицине! Трудно даже вообразить…
- Если это правда – а я теперь готова верить во что угодно – то условия диктовать будет тот, кто первым завладеет методом. Но у Мадлен и у корпорации достаточно возможностей.
- Вы сказали «корпорация»? Я не ослышался?
- Да, крупнейший международный концерн, этакий спрут. Они отслеживают все достижения научно-технического прогресса, на это работают целые институты и аналитические центры. Они сумели вычислить учёного, способного на прорыв в данной области медицины, и взяли его под контроль в самый что ни на есть момент открытия. Оно даже не опубликовано, и основные идеи находятся только в голове этого учёного.
- Теперь я начинаю понимать, как они его знания попытаются извлечь из его головы.
- Да, это вам не признание в шпионаже, выбитое под пыткой. Тут материя гораздо более тонкая.
При этих словах Софи дверь в комнату Дэна отворилась – на пороге стоял, скрестив на груди руки, ухмыляющийся Евгений.
- Привет, Дэн! Считай, что ты успешно разыскал меня. – Евгений снял пиджак и бросил его на спинку кресла.


Глава 13

В тот вечер, придя домой с моря, Лис обнаружил, что в его комнате кто-то побывал. Возникшие опасения подтвердились: этот кто-то залез в его компьютер, весьма профессионально отыскав пароль, но дальше продвинуться не сумел: включилась дополнительная защита, которая вывела компьютер из строя и уничтожила всю его память – так что для злоумышленника даже не имело смысла уносить его с собой. Ясно было, что комнату тщательно исследовали – но найти ничего ценного не могли, поскольку Лис заблаговременно все копии нужной ему информации надёжно спрятал за пределами помещения. «Кто бы это?» - естественная мысль заставила Лиса сообразить, мог ли он знать тех, кто учинил обыск…
Через некоторое время он уже направлялся в ту часть города, где совсем недавно побывал: он решил незаметно пробраться в дом Эда – вдруг ему удастся что-нибудь вызнать? Каким образом случится это «вдруг», Лис мало себе представлял, но интуиция порой безошибочно подсказывала ему, как надо действовать.
Не ведая, поставлена ли под охрану территория виллы, но полагаясь на безалаберность её владельца, Лис на свой страх и риск перелез через забор, и уже стоял под окнами, прислушиваясь, не донесутся ли откуда-нибудь голоса. И в самом деле, ему показалось, что где-то поблизости разговаривали. Он подобрался ближе к источнику голосов и заглянул в окно. В комнате царил полумрак, поскольку свет излучал всего один торшер, расположенный в углу. Осторожно выглядывая из-за гардин, Лис с некоторым трудом различил двух мужчин, сидевших на диване, впрочем, именно их он и ожидал увидеть. То были новые знакомцы Лиса, с которыми он провёл вечер в ресторане. Их позы и то, во что они были одеты, не оставляло никаких сомнений в характере их отношений. «Чёрт побери! - выругался про себя Лис, - я ведь предполагал, что могу наткнуться на что-то подобное, да сбило с толку, что со мной эти ребята вели себя совершенно нормально, без малейших намёков: понимали, стало быть, что я не из их породы». Но сейчас важно было другое: не проскользнёт ли в их беседе его имя, и что они будут говорить о нём.
- Послушай, дорогой, они уже скоро придут, и нам пора одеваться, - Дэвид решительно встал и направился в другой конец комнаты. Теперь он находился в каком-нибудь метре от Лиса, и тот затаил дыхание, боясь шелохнуться. Зазвонил мобильный телефон.
- Да, проходите, присядьте пока в холле, мы будем через три минуты. Эд, они уже подходят к дому. Одевайся быстрей – и давай в холл.
Лис понял, что следовало перебраться к центральному входу, и прикидывал, где можно устроить наблюдательный пункт. Такое место быстро нашлось: из-за широкого можжевелового куста всё было прекрасно видно, а захваченный Лисом слуховой приборчик позволял хорошо усиливать звуки в радиусе двадцати метров. «Лишь бы не закрыли окна», - подумал Лис, но вряд ли этого стоило опасаться: ночь была удивительно тёплой. Опасаться надо было того, что встреча перенесётся в другое, менее доступное для его наблюдения, помещение. «Однако, кто это?» – едва ли не вслух невольно вырвалось у Лиса. Никаких сомнений быть не могло: одним из двух вошедших был его ближайший друг Грифф. Второго он никогда не видел.
- Мне только что позвонил мой агент, - без всякого приветствия сразу приступил к делу Пинский (он и был вместе с Гриффом), - Как и следовало ожидать, найти какую-либо информацию у нашего подопечного («Это он обо мне», - сообразил Лис) не удалось. Он хорошо умеет защищать свою информацию.
- Этот ваш агент не оставил, я надеюсь, следов? – озабоченно произнёс Дэвид.
- Не должен, это очень опытный человек, так что не беспокойтесь.
«Не такой уж опытный, раз попался на простую уловку», - посмеялся про себя Лис и с удовлетворением подумал, что, очевидно, и его вторая уловка с незаметным выходом из дома через гараж соседнего дома также прекрасно удалась. «Но Грифф, Грифф! Неужели он предатель? Господи, кому же верить?» - Лис всё ещё не мог прийти в себя, но прилагал все усилия, чтобы взять себя в руки и постараться вникнуть в происходящее без эмоций, с ясной головой.
- Так вот, - продолжал Пински, - вам следует приложить все усилия, чтобы завтра уговорить нашего подопечного совершить экскурсию в замок, благо, он не так уж далеко, а Лис (уж буду его так называть) наверняка не откажется от приятной прогулки на частном самолёте Дэвида. Не так ли, Грифф?
- Без сомнения! Лис прекрасный спортсмен, и никогда не упускал случая взбодрить себя, особенно на отдыхе. Одно время мы с ним увлекались и самолётами, и прыжками с парашютом.
- А под каким предлогом мы попадём в замок? – подал свой голос Эд.
- Очень просто. При облёте замка пилот заметит, что не мешало бы подзаправиться, а внизу как раз маленький аэродромчик. Пока пилот будет заниматься дозаправкой, вы предложите Лису прогуляться к стенам замка, чтобы рассмотреть его поближе. А там вас как бы случайно встретит Мадлен, и уж она-то убедит путешественников заглянуть, так сказать, на огонёк.
- Да, перед ней трудно устоять, - засмеялся Дэвид, - но если всё-таки Лис что-то заподозрит?
- Вы до сих пор отлично справлялись со своими ролями, - недовольно процедил Пински.
- Не забывайте, Генри, что если бы не я…
- Разумеется, Грифф. Вы сделали главное – подсказали ему правильное направление поездки.
- Плюс к тому внушил мысль о самой поездке.
- Да, Грифф, вы также всё профессионально устроили в ресторане, но не без моей помощи, не забывайте. Как бы то ни было, корпорация учтёт ваши заслуги. Если операция завершится успешно, то вы получите, как и было вам обещано, дополнительное финансирование вашего бизнеса, а также решение ваших проблем с банкирами. При условии, конечно, что вся ваша дальнейшая деятельность будет подчинена исключительно интересам корпорации.
- Можете не сомневаться, Генри.
- Как знать, как знать… Итак, мы держим связь, и надеюсь, завтра все четверо увидимся уже в замке. Нам понадобятся, Грифф, ваши консультации. Вы же хорошо знаете вашего, так сказать, друга.
- Улавливаю, Генри, в вашем «так сказать» издёвочку. На что вы намекаете? Думаете, мне не известны и ваши кое-какие грешки? Могу напомнить, как вы поступили с одним своим старым приятелем Бобом.
- Не надо, Грифф! Довольно, довольно! Мы оба знаем, что бизнес – отнюдь не благотворительное занятие, и что деловой человек должен в первую очередь руководствоваться своими собственными интересами. И потом, я согласен с вами: какой из Лиса бизнесмен? Он ещё будет вас благодарить за то, что вы его вытащили - для его же блага - из той каши, которую он хотел заварить. Вот увидите.
- Надеюсь, с ним ничего плохого (в физическом плане) не произойдёт?
- Эка хватили, Грифф! Господь с вами! К нему применят исключительно гуманный, не сопряжённый ни с каким физическим насилием метод, суть которого мне неизвестна (но я здесь совершенно доверяю Мадлен), посредством которого он поделится всей необходимой информацией о своём открытии. Не исключаю и того, что к методу не придётся даже прибегать, а Мадлен просто уговорит его сотрудничать. Да, скорее всего, именно так и будет.
«Ну уж нет, господа, у меня другие планы», - презрительно усмехнулся Лис. Продолжение разговора уже не имело для него значения, и Лис решил действовать, не теряя времени. Итак, теперь ему стало совершенно ясно, что полагаться он может только на самого себя. «И ещё на Бэллу», - подумал Лис. «Надо найти способ встретиться с ней – но так, чтобы об этом никто не узнал»
…………………………………………………….………..…………………………….
Всё это было вчера и в эту ночь, а сейчас Лис стоял в условленном месте, ожидая с минуты на минуту появления Бэллы. Если, конечно, она получила письмо и всё правильно поняла.
Бэлла появилась внезапно и буквально налетела на него. Он порывисто обнял её, и уста их переплелись в долгом поцелуе.
- Говори, что ты задумал? Что, вообще, происходит? Я так волновалась, а Грифф меня совершенно запугал. Он сказал, что ты в опасности и тебе лучше на некоторое время скрыться. Я хочу быть с тобой, Лис! Давай скроемся вместе!
- А как же Томми, твой сын? Думаешь, ты сможешь хоть месяц прожить без него?
- Господи, господи, но что же мне делать? Всё так страшно? – Бэлла расплакалась.
- Успокойся, детка, я уже знаю, что мне делать, и скрываться нам с тобой не придётся. Через час я проведу пресс-конференцию. Я сейчас даю подтверждение – Лис отправил эсэмэс-сообщение. Вот так. Я вызвал тебя, чтобы быть уверенным в твоей безопасности. Во время встречи с журналистами ты будешь со мной, так что способа оперативно оказать на меня давление у них не будет.
- У кого «у них»?
- Некогда, Бэлла, ты всё сама скоро узнаешь на пресс-конференции. А теперь давай-ка перекусим. Я чертовски голоден. А ты?
Лис с Бэллой расположились за столиком возле окна в небольшом уютном кафе. Доедая суп, Лис заметил направлявшегося в их сторону Гриффа. Тот поздоровался, правда, без присущего ему задора в голосе - но ответом ему было молчание.
- Присаживайся. Будешь что-нибудь есть? – голос Лиса был лишён каких-либо эмоций.
- Что ты собираешься делать, Лис?
- Вероятно, ты всё уже пронюхал, коль скоро ты здесь.
- Ещё бы! Мне пришлось задействовать все свои связи в полиции, чтобы разыскать тебя. Ты не подаёшь никаких сигналов. Я уже начинаю волноваться, Бог знает о чём думать.
- Давай проясним ситуацию, чтобы не тратить времени зря. Только подожди, пожалуйста, пока мы с Бэллой завершим нашу трапезу. Возьми себе что-нибудь, выпей. – Лис молча продолжал есть – Бэлла следовала его примеру, никого ни о чём не спрашивая. Гриффу ничего не оставалось, как последовать рекомендации Лиса: он взял себе бокал пива и молча ждал, когда на него обратят внимание.
- Ну так вот, - продолжил Лис, промокнув салфеткой губы. – Я всё про тебя знаю. Я записал ваш разговор у Эда. – Лис наблюдал за Гриффом: гримаса прошла по его лицу, но через секунду оно приняло своё обычное, слегка нагловатое выражение. – Да, у меня есть и видео и аудио: всё в надёжном месте, можешь не дёргаться. Как справедливо заметил агент твоего приятеля, я умею хранить информацию. Что скажешь?
- Я всё тебе объясню – за этим и разыскал тебя.
- Не сомневаюсь. Я уверен, что ты действовал исключительно в моих интересах. Правда, я квалифицирую это иначе, одним, но очень точным словом: предательство.
- Понимаю: тебе трудно поверить. Но ты даже не представляешь, Лис, в какую игру ты влез, не имеешь понятия, с какими акулами столкнулся. Да, мне пришлось пуститься в двойную игру – чтобы спасти наше предприятие. Я не подвергал тебя опасности, поверь. Корпорация, о которой ты, вероятно, услышал – это очень серьёзная организация, которая держит под своим контролем очень многое из того, что происходит в мире. Они выследили тебя гораздо раньше, чем ты подошёл к своим открытиям. Они вышли на меня, как только ты затеял свою самодеятельность – и предложили сделку. Я согласился, потому что отказаться от их предложения означало вынесенный себе приговор. Я не трус, Лис, ты это знаешь. Но мы столкнулись со спрутом, которого нам не одолеть.
- Но сделка эта показалась тебе весьма выгодной. И цена-то у неё небольшая: всего лишь предательство друга.
- Они мне угрожали. Они способны на всё. Я не мог рисковать жизнью своей дочери. Пойми, наконец. Ты сам втянул меня в это дело. – В голосе Гриффа появились металлические нотки. - Не считаешь ли ты, что если бы со мной или с моими близкими произошло что-нибудь непоправимое, то ты был бы не при чём?
- Что ж, я сожалею, что втянул тебя. Но теперь я тебя не держу – ты можешь сию минуту меня покинуть – и больше мы с тобой не увидимся. Вот что, Грифф, - голос Лиса зазвучал громко и угрожающе, - проваливай отсюда и не попадайся мне больше на глаза!
- Не кипятись. Я уйду. Выслушай меня, это займёт не более пяти минут. – Лис промолчал. – Я пришёл к тебе с предложением от корпорации. Они готовы обеспечить тебе самые благоприятные условия для твоей работы и платить тебе огромные деньги. Разве ты не хотел заработать большие деньги? Ты их получишь, и даже быстрее и во много раз больше, чем ты мечтал. Одно твоё слово – и через десять минут ты будешь разговаривать с руководителем корпорации.
- Вот как? А если я откажусь, меня прямо здесь расстреляют?
- Просто не состоится твоя пресс-конференция.
- Не надейся. У твоей корпорации есть конкуренты. Если что-то сорвётся или, не дай Бог, со мной или моими близкими что-то случится, у твоей корпорации и у тебя лично возникнут очень большие проблемы. Твои пять минут истекли. Всё, прощай. – Пойдём, дорогая.
- Какая же ты гнида, Грифф! Я чувствовала в душе, что ты грязный человек. Надеюсь, что и я тебя больше никогда не увижу. – Взгляд Бэллы говорил об отвращении и презрении.
Взявшись за руки, Лис и Бэлла направились к выходу, провожаемые молчаливым взглядом Гриффа. Но чего было в этом взгляде больше: сожаления? досады? страха? А может быть, стыда?
……………………………………….……………………………………………………
Мы уже не узнаем этого, поскольку наше повествование подходит к концу. Вы спросите, что сталось с Дэном, Софи, Томом и его отцом? – Все они видели телерепортаж с той самой пресс-конференции, узнали имена, узнали обстоятельства. Тайное стало явным, а значит – от кого-то была отведена угроза, а кто-то решил продолжить игру на свой страх и риск. Дэну не довелось стать транслятором знаний Лиса, как предполагал Евгений и стоявший за ним Роберт. Покойника похоронили, и Мадлен приняла на себя все бразды руководства корпорацией – ей хотелось бы, чтобы навечно. Но – к её сожалению и разочарованию – исследования Лиса стали достоянием общественности, и теперь она решает, насколько целесообразно форсировать дальнейшие разработки – и готово ли человечество к их воплощению; во всяком случае, они, эти научные разработки, должны находиться под контролем общества, а не тайных финансовых воротил, чьи цели могут идти вразрез с целями не только государств, но и всей цивилизации.
…………………………………………………………………………………………….

 - Савелий не придёт, говорит, что ему сейчас не до встреч, настроение мрачное на фоне всего происходящего, - Леонтий пристально посмотрел в глаза Виссариону, отметив едва заметную ухмылку в глубине его губ. – Я дочитал твой опус (Виссарион при этом слове дёрнулся) до конца… Что ж, кинематографично, отчасти мейнстримно, экшна хоть и маловато, но он есть, эротика моментами даже чересчур ядрёная… Можно сценаристам подкинуть, если есть знакомые, что-нибудь дельное в виде сериала слепить вполне можно… Литературная часть несколько хромает, персонажи порой схематичны… Но можно попробовать доработать при желании.
Виссарион жестом предложил выпить. Молча чокнулись.
- Спасибо, что осилил. Я, честно говоря, сильно сомневался, стоит ли давать тебе читать.
- Савелию же дал…
- Да, но ты как-то особенно въедлив… В общем, я понял, что это на выброс… Я и сам так думаю. – Виссарион вытянул под столом свои длинные ноги, не предлагая, налил себе и выпил…
- Да брось, ты пишешь не хуже других…
Виссарион криво усмехнулся и посмотрел куда-то в сторону. В буфете появились новые лица, кое-кого из них Леонтий давно знал. Но общаться ему не хотелось.
- Послушай, Виссарион, а как ты относишься ко всему, что происходит?..
- Знаешь, хорошо отношусь… Забираем своё.
- Вот как?.. И не важно, как забираем?.. Я подозревал, да нет, почти знал о твоём отношении. Хотел убедиться… Что ж, тогда мне с тобой говорить не о чем больше. И знаешь что? – Пошёл ты к чёрту! Отныне между нами разлом, как между твоими героями…
Леонтий резко вышел из-за стола, отсчитал и бросил на стол свою половину и решительно направился к двери. Остановился, обернувшись. Виссарион молча и как бы с вызовом смотрел на Леонтия.
- И знай, Виссарион, руки я тебе не подам!
 И уже не оглядываясь вышел на улицу. Предвечерний туман от прошедшего дождя поглотил его в своей неопределённости…