03. Прелести пожилого возраста. В больнице

М-да. Не знала оптимистка Маша, что «нехоженая тропа» для нее готова, только ведет в неврологию, в первое сосудистое отделение.

В редакцию она пришла по приглашению своей ученицы после двух лет пенсии, было ей тут хорошо. И сегодня с утра с удовольствием занялась рутиной, но ее ждало потрясение. В одиннадцать часов она уже приняла звонок соседки, на такси примчалась домой, отвезла мужа в реанимацию на скорой помощи и пошла обратно на работу, не зная, куда себя деть. Она даже вычитала газетные полосы, потому что на работе. А голову все равно надо чем-то загрузить.

Она уже знала, что к моменту, когда Ивана переведут из реанимации, будет постоянно с ним. Заранее договорилась об отпуске.

Из реанимации позвонили ночью: был большой наплыв больных, срочно освобождали места. Маша на такси быстро приехала в больницу, задыхаясь, поднялась на четвертый этаж в тесную палату для самых тяжелых инсультников.

Ивана уже переложили на кровать, и она была счастлива, что ее Дед лежит живой. Дышит, теплый! Увидев рядом жену, он немного успокоился, даже уснул. А наутро, открыв глаза, завозмущался:

- Да что такое, все ж*па да ж*па передо мной!

Названное действительно было необъятных размеров, принадлежало товарищу по несчастью Володе с недалекой, тоже пригородной, деревни Можары. Укрыть этот мощный зад Володина жена не могла по причине недвижности и огромного веса мужа. Поскольку кровати стояли почти впритык, спрятаться от вида и запаха соседа Дед не мог. Маша оказалась меж двух огней в тесном проходе, где можно бы пристроиться на стульчике. Это если б не сосед...

А Володя – счастливчик, если подумать! – не сознавал своего состояния, был речист, ласков с каждым, кто попадал в поле его зрения, грязной рукой хватал Машу, усаживал к себе на кровать.

- Дай мне попить, моя хорошая! – тянулся он к соседке. – Шампанского мне налей холодного!

Пару дней назад Володя хотел водочки с огурцом, потом - вина красного, шипучего, а через день приехавшую навестить невестку просил уже привезти колодезной холодной водицы. Жена Люда смеялась:

- Каждый день он градус понижает! Все меньше и меньше надо теперь.

Самое интересное в палате начиналось ночью, когда Дед, не совсем еще правильно осознающий мир вокруг после удара, весьма разумно отвечал на Володины разглагольствования. Ввиду постоянного недосыпа женщины, которые за больными ухаживали, не вполне могли отслеживать суть их диалога, но что собеседники были на одной волне, было ясно.

- Милая, да я ж тебя щас с ветерком провезу куда хошь! – кричал с прекрасной дикцией Володя.- Садись, вот рядом сядь, уж я водитель зашибись!

- Ну давай, вези, - соглашался с койки рядом Дед, шепелявя без зубных протезов.- Как скажешь…

Жены, обессиленные духотой и капризными подопечными, укатывались от нервного смеха. Жалея их и боясь, что они уйдут домой на отсып, сотрудники по возможности оставляли в палате пустой одну из шести кроватей, и женщины по очереди или по двое ложились вздремнуть. Но не дай бог Деду проснуться, когда Маша прилегла! Он кривым глазом окидывал палату, громко требовал свою жену. Света, дочь старика, лежащего в углу, просила его:

- Ну пусть поспит немножко! Не трогай ее, дядь Вань! Вот же она, рядышком.

Но Дед был неумолим:

- Разбуди ее! Маша, Маша!

Маша раза два пробовала затаиться за повешенной на спинку кровати простыней, но куда там!

- Мне и так общения не хватает, а ты днем спишь, - возмущался Дед.

Зато истинное удовольствие было видеть его, когда утром после обхода приходила в палату логопедша. При первом ее посещении Маша диву далась, как он переменился: разулыбался, глаз не сводил с молодой женщины, с трудом шевеля искривленными губами, спросил:

- А как вас зовут?

- Айгуль Ринатовна, - представилась она.

Дед, продолжая улыбаться и не отводя глаз, сказал:

- Айгуль Ринатовна, вы очень красивая!

Теперь Маша начинала утро со слов:

- Ну-ка, давай себя в порядок приведем – сейчас твоя любимая Айгуль Ринатовна придет! Давай ротик вытрем, футболку поменяем!

И Дед, улыбаясь, встречал логопедшу и ждал, кода же она подойдет к нему. Но кареглазая стройная Айгуль Ринатовна почему-то постоянно тренировала тихого старичка в уголке и неохотно занималась другими. Как ни ждал ее Иван, как ни готовился к разговору, она проходила мимо.

Иногда казалось, что Иван все понимает правильно. Глядя на хлопочущую жену, говорил:

- Маленькая была - с куклами играла. Теперь я тебе кукла, со мной возишься...

И тут же начинал гнать ее в магазин при больнице, чтобы она купила ему трость. Ну и что, что не разрешают вставать! Как истинный мужик, он верил, что встанет и пойдет, сначала с палкой. А потом за руль сядет! И пусть Маша прямо сейчас идет и купит ему эту палку! Маша безропотно шла, потому что спорить было не только бесполезно, но и накладно, совсем уже не оставалось сил. Да и скандалов она боялась и не хотела в этой тесноте, где у каждого нервы на пределе.

Интереса друг к другу мужчины не проявляли: слишком тяжелыми были поражения, и мир виделся им в искаженном свете. Ночи приходили бредовые, с криками и падениями.

В мелких заботах пробегал тяжелый день, пять женщин как могли устраивались на короткий сон. А в шесть утра уже входила бессменная Валентина Ивановна. Как трудолюбивая пчелка облетает цветник, так она начинала обход своих подопечных с градусниками, шприцами, глюкометрами. Медсестра, казалось, и не уходила из больницы. Рассказывали, что она берет все дежурства подряд, когда надо подменить заболевших коллег, что муж у нее постоянно в Сибири по вахтам, а деньги она отправляет дочке, купившей квартиру. Небольшого роста, светленькая и голубоглазая Валентина Ивановна молча делала свою работу, была неизменно спокойной и доброжелательной. Ей был присущ именно тот профессионализм, который не дает работнику выгорать от профессии. И не сюсюкала с больными, но и не была к ним равнодушной, а принимала правильные решения и производила грамотные действия, тратя ровно столько энергии, сколько необходимо. В ее дежурство все были спокойны и знали, что старшая медсестра всегда на посту в точном смысле слова.

Трудовой день в палате разгорался. Начинались дела туалетные, кого-то брили, подмывали. Кто-то, как Иван, с утра требовал поесть. Впрочем, он и ночью будил Машу приказом дать чего-нибудь съедобного. В реанимации его кормили через зонд, потому что глотательного рефлекса не было, и теперь перед Машей стояла почти невыполнимая задача. Днем теплой жидкой едой она с трудом еще могла с ложки кормить мужа. Ночью, когда без света ничего не найти, да еще вся еда холодная, она изворачивалась ужом. Только что в постель с собой не брала маленькие баночки с детским пюре, которые приносила из магазина напротив. Когда дали отопление, приноровилась ставить их с вечера на батарею. Сто килограммов живого мужика нуждались в питании!

Дед без внимания не мог. Чуть не каждый день он требовал повернуть кровать, чтобы ему было удобно. Трусиха Маша стеснялась, что помешают соседям по палате, но его разве проймешь! Когда она отказалась в третий раз перекатывать кровать, он остервенело вцепился в железную стойку, закрепленную в изголовье, и согнул ее здоровой рукой. Врач на обходе только глянул на покалеченную железку и спокойно сказал:

- На нашего человека не рассчитана, видите…

Маша просила его приструнить Деда, но доктор миролюбиво ответил:

- Не надо, зачем? Я ему сделаю замечание, он будет нервничать…

Остановившись возле того старика, к которому чаще всех подходила логопедша, доктор спрашивал:

- Ну что, бабай, говорить когда начнем?

И, повернувшись к его жене, аккуратной миловидной старушке, пояснял:

- Они часто начинают говорить с мата, через злость речь прорывается! Так что пусть матерится, не ругайте, это нормально.

Поддразнивая старичка, обращался к нему:

- Все нормально, пока лежим, ладно? Теперь тебе, бабай, ни гулять, ни б**ть – ничего нельзя!

Маша удивлялась, до чего же доктор попал в масть! Но тут придется рассказать еще одну историю.