Глава шестая. Поездка в прошлое

Мама уселась на кровати, едва касаясь носочками пола, прижав руки к груди. Маленькая и светлая, как ангел. Взглянула чистыми-чистыми, изумрудно-виноградными глазами, просияла, меня увидев. Что произошло с нею? Она словно вынырнула из подземелья глубинных обид и переживаний и сбросила все темное. Вернулась!

Мы сидели с нею в обнимку. Капа тихо спала, укрытая до подмышек простыней, и желтые сухие руки покойно лежали вдоль тельца. Люба снова куда-то удалилась. Капа вдруг захрипела, обратилась к кому-то невидимому, запричитала: «Наточка, деточка…», и голос ее дрожал от нежности. Если Наточка – ее дочь – то где она? Почему не рядом? Брошенные родители, брошенные дети.… Почему?..

Мамины легкие волосы щекотали мне губы, и вспомнила Леночку. Вот как оборачивается.… Была мама сильной, властной, а болезнь превратила ее в ребенка…

Мы так и просидели до сумерек. Я рассказывала о доме, о папе, и казалось, что замужество мое, и долгие годы вне родительского дома – это только сон. Мы вместе, как в детстве, и никогда не расставались.

А что, собственно, изменилось? Родились мои ненаглядные мальчишки, по которым я очень тоскую здесь, а все осталось как прежде…

… Утром на пороге вырос Алешка.
- Друг просил съездить к его матери в деревню, мешок картошки привезти. Поедешь?
Сердце подпрыгнуло. В нашу деревню!
- Конечно! Сейчас, только переоденусь…

Мама улыбалась. Я уступила брату свой клеенчатый пост:
- Поговорите пока! Да, а вчера мама пробовала вставать! Правда, мам?

Какое солнце хлынуло нам в глаза, едва мы выбрались на пригорок! Деревня лежала, как на ладошке. Мы зависли на несколько мгновений, и покатили вниз…
Вместо речки темнела сухая ложбинка, устланная прошлогодней осокой. Показались первые дома.
- Алеш…
- Поехали, посмотрим. Только не обрадуешься, почти ничего не осталось.

Ничего? Не может быть. Я жадно смотрела по сторонам. Да… Высоченный холм, на который мы в детстве долго взбирались, стал невеликим взгорочком. Бетонная труба под мостом, в которой я стояла в полный рост, слушая рев пролетающих машин, стала в три раза меньше. Она что, усохла что ли? Или в землю вросла? Или - неужели я была такой маленькой? Сколько лет я тут не была?

- Лет семнадцать прошло, - сквозь гудение мотора доносится Алешкин голос.

Если не больше.… От березовой рощицы осталось три полузасохших дерева. Огороды подступили к ним вплотную. А раньше между рощей и деревней был вольный, дивный, стрекочущий кузнечиками луг. Мы шли по нему – трава по колено, под той вон березой, тогда раскидистой и тенистой, мама расстилала покрывало, усаживала маленького Алешку. Он хлопал ладошкой, ловил солнечные зайчики, а мы тут же, в резной траве, искали землянику…

- Во-он крыша, узнаешь?
Еще бы! Светлый шифер и доска с набитыми поперек рейками. Забраться с земли на лавочку, пройти по пряслу забора, и, подтянувшись, - на крышу веранды. По доске, теплой, шершавой – до самой дверцы на чердак. В глубине – хрустящий пыльный шлак, толстая тетка – кирпичная труба и светопад острых лучиков сквозь дальнюю дощатую треугольную стену… Но лучики – вечером, когда солнце с той стороны…

Мы проехали между огородами и вырулили на нашу улицу. Высились новые дома с постройками. Улица изменилась, удлинилась, изменила очертания. Я вглядывалась, вглядывалась и вдруг испугалась – не могла найти наш старый дом! Брат притормозил, кивнул понимающе:

- Вон. Там какой-то бомж проживает. Полы, говорят, провалились, он так и живет, с проваленными полами…

Где? Неужели – этот? Сикось-накось заколоченные окна, без палисадника, зияющие дыры в заборе, подобие ворот с выбитыми дощечками.… Наш дом, высокий, аккуратный, нарядный, с узкими, но ясными окнами – и эта развалина?!

Но после, сколько я не видела наш старый дом во снах, он ни разу не явился мне незнакомой развалюхой, а – только прежним красавцем…

Больше я не крутила головой по сторонам… А вот у бабы Клавы на удивление все по-старому. Оказалось, я очень хорошо помню ее. Она же вздохнула:
- Как ты мать стала похожа…

Она поила нас чаем и отвечала на мои сумбурные вопросы, в основном – про бывших одноклассников.

- Груздев? Старший в городе живет, малый тут, спился. Саша-конопатый помер. Жена, Райка, похмелиться не дала. Митька с Настей живут, двое деток у них. У Лизки двое пацанов. Сережку Носова зарезала собутыльница…

Ой, хватит… Кошмарный сон, не иначе…

На обратном пути представлялось: были построены красочные декорации. Среди них жили и читали это настоящей жизнью. Но действо окончено, пришли рабочие сцены и убрали щиты. Р-раз – и нет цветущего луга, два – и упали нарисованные дома, три – унесли щит с рисунком бурлящего ручья.… И повеяло пылью от старой холстины на задней стене…

…Пока мы были в деревне, Капу забрали дальние родственники. Не видела сборов и не могу себе представить ее одетой. Все видится желтое сухое тельце среди вороха больничных простынок.

Кровать освободилась, санитарочка, по-кроличьи улыбаясь, мигом убрала клеенку, закатала матрац, унесла его на балкон. Взамен принесла не краше – линялый, полосатый, зато «проветренный», с того же балкона. Бросила подушку и покрывало:
- Устраивайся!

Я все это расстелила, накрыла простыней и легла, закинув руки за голову. Пружины, перетянутые проволокой, запели, устраиваясь поудобнее, и я поняла, почему Капа всегда лежала наискось: так советовали пружины.

Едва задремала, а тут и ты явился. Пришлось собираться домой. Укладывала сумку, попеременно испытывая чувство облегчения и чувство тоски. Мама отстранилась чуть обиженно и не отозвалась, когда я чмокнула ее в прохладную щеку.
- Еще три дня, системы доставят, и Алеша увезет тебя домой. Люба тут поможет, обещала. А я поехала, мам?..

Она, не глядя, кивнула. Я потопталась на пороге, да и побрела вниз, к машине… Права ты, мама, отрезанный ломоть, уже себе не принадлежу…

Апельсиновым шариком катилось впереди вечернее солнце. То забегало вправо, то снова маячило впереди. Дымка над полями, редкие перелески и бесконечная дорога навстречу заходящему солнцу…

Можно было бы написать – «в погоне за уходящим солнцем», но когда едем, кажется, что оно бежит навстречу…

Приехала, заброшенных сыновей приласкала, и пора было бы уже переключаться на домашние заботы, но весь вечер, пока не уснула, казалось: несет, качает дорога навстречу усталому светилу. И все было чувство, что душа сосредоточенно решает про себя какую-то важную и бесконечно сложную задачу…