23. Онтогносеология техники

Философия техники – недавний и слабо проработанный на сегодняшний день раздел диалектико-материалистического миропонимания, что было вызвано известными закономерностями экономико-технологического развития общества людей, вещей и идей на данной планете. Как бы то ни было, прежде чем приступать к разработке данной проблематики, следует ввести различение между машинами как таковыми и техническими машинами как сугубо социальной сущностью, не имеющей места в дообщественной природе. Одно из наиболее выдающихся онтогносеологических открытий выдающихся французских философов-постструктуралистов Жиля Делёза и Феликса Гваттари (преимущественно второго), заключается в раскрытии машинной природы материальной субстанции, и привнесении, таким образом, диалектической логики в старый механистический материализм. Как известно, различие между механизмом и машиной в философии Делёза-Гваттари, проходит по линии фрагментарной функциональности, причём конечная фрагментарность свойственна метафизическому материализму, а бесконечная фрагментарность присуща диалектическому миросозерцанию, тогда как функциональность понимается не в том пошлом субъективно-идеалистическом, гуманистическом и антропоцентрическом смысле, как её употребляют всевозможные позитивисты, хайдеггеристы, и прочие им подобные необерклианцы, а в том реальном онтологическом смысле, который утверждает действительное существование объект-объектных функций как универсалий, столь же реальных, как и объекты, отношениями между которыми те составлены. Таким образом, вся эта бесконечная Природа представляет собой мыслящую и производительную машину машин, мыслящую и производящую всю актуальную бесконечность материальных форм, которая и составляет саму эту машину. Таким образом, их двухтомник «Капитализм и Шизофрения» мог бы с не меньшим успехом быть назван «Мир-Машина», по аналогии со знаменитым сочинением философа-материалиста Ламетри «Человек-Машина», так как растворяет абстрактного человека, понимаемого до сих пор реакционерами и идеологами умирающей буржуазии как пресвятая и трансцендентальная троица субъект-индивид-личность, со свободной волей, в имманентной машинерии этой бесконечной Природы. Но если мыслящими и производительными машинами являются все космические, физические, химические, биологические, общественные и постобщественные объекты, равно как и их сущности, то необходимо различать по крайней мере общественные машины от дообщественных, как произведённые не непосредственным способом, а опосредованно при помощи орудийно-языковой деятельности общественных коллективов. Вместе с тем, сами общественные коллективы также являются разнородными и многосоставными, так что будем называть техническими только те общественные машины, которые представляют собой вещи, а не людей и не идеи, хотя и являются подключёнными к ним, и которые включены в процесс общественного производства.
 
В этом смысле нельзя не вспомнить о выдающейся работе Энгельса «Роль труда в превращении обезьяны в человека», где тот на голову разбил заблуждения вульгарных, метафизических дарвинистов, ложно учивших, будто человек произошёл от более ранних приматов точно так же, как все прочие виды живых организмов происходят один от другого. Именно труд, возникающий как двойная детерриториализация передней лапы с противопоставленным большим пальцем нашего животного предка от функции хождения + детерриториализация объекта окружающей его среды обитания, камня или палки, от непосредственной включённости и вовлечённости в эту самую среду, и их взаимная ретерриториализация на поверхности друг друга. По этой причине технический объект, будь он всего лишь камнем или палкой, вырванным из дообщественного режима функционирования, и человеческая рука, опосредующая свою производительную деятельность через этот технический объект, ставший предметом благодаря новой функции, наложившейся на него, являются взаимными и имманентными коррелятами, и не существуют друг без друга, обуславливая взаимное бытие как со-бытие, а общество как со-общество биологических машин человеческих тел и технических машин орудий труда, а также машин, составленных опредмеченными отношениями – будем их называть логическими машинами – в смысле весьма далёком, и даже противоположном как трансцендентному христианско-платоническому Логосу, мыслившемуся как потусторонняя сверхнебесная сущность мира и всех вещей, так и трансцендентальному логосу позитивистов, который они толкуют как совокупность правил формальной логики, придуманная отдельными людьми, и существующая не в действительности, а только в их воображении. Все это суеверные и идеологические трактовки, несомненно, не имеют отношения ни к Логосу, ни к науке логике, ни к логическим машинам человеческого общества. Логос в понимании диалектического материализма, есть не что иное, как закон отрицания, присущий самой материальной субстанции, благодаря действию которого она принимает форму этой бесконечной Природы; наука логика есть означенное выражение всё того же имманентного принципа самоорганизации материального бытия (так как нематериального бытия не существует вовсе); а логическими машинами мы называем знаковые потоки и их отношения, распределённые в общественном сознании, и определяющие его сущность как множество молярных, молекулярных и абстрактных знаковых машин, преобразующих знаковые потоки и самих ими составленных. Таким образом мы можем достигнуть желаемой объективности и объектности, в которой больше нет ничего трансцендентально-субъективного, чем страдали предшествующие “философы” XX века, которые, рассуждая о сущности технического, оставались в рамках трансценденталистского картезианско-кантианского заблуждения.
 
Поэтому философия техники может и должна мыслиться в категориях диалектико-материалистической онтологии, а не буржуазной феноменологии, какие бы формы она ни принимала в ходе своей деградации, и какие бы пышные, звучные и пафосные наименования ни давали ей её адепты, из числа которых нам следует назвать прежде всего имена Мартина Хайдеггера и Жильберта Симондона. Хотя сам Хайдеггер и называл своё учение «фундаментальной онтологией», тем не менее в действительности понимание бытия для Хайдеггера остаётся сугубо берклианской категорией, так как само его учение представляет собой не что иное как секуляризованную версию берклианства, в котором роль вещи-в-себе/бога, который посылает людям образы материального мира является какое-то Бытие – не в смысле материальной субстанции, а в смысле трансцендентной, потусторонней, и к тому же психической причины существования действительным материальных вещей, которые Хайдеггер считает относящимися к категории “сущего”, и по существу тождественны берклианским явлениям и галлюцинациям материальных вещей, источником которых является христианский бог. Также Хайдеггер проповедовал, будто бытие существует только в человеческом языке, утверждая, будто “язык есть дом бытия”, и следовательно, бытие не существовало на протяжение 13,8 млрд. лет космической эволюции, и возникло вместе с возникновением человеческого общества и языковой деятельности в нём. В таком случае и вся предшествующая эволюция вселенной, которая представляет, по мнению Хайдеггера, движение сущих вещей, производимых бытием, оказывается не существующим до возникновения языка и бытия в нём. Но это нелепо, так как возраст вселенной доказывается астрономическими и геологическими науками, согласно которым природа существовала и до общества, и сейчас существует вне его, и будет существовать после. Такой вздор Беркли и Хайдеггер, впрочем, проповедовали не просто так, и не только из ненависти к диалектическому материализму, коммунизму и общественному прогрессу, а прежде всего из корыстных интересов. Беркли, будучи епископом, написал свои солипсические сочинения с софистическими опровержением самобытия материальной субстанции, чтобы отвратить образованные классы его общества от материалистических и безбожных идей, принимая которые, люди переставали верить в христианского бога, чудотворную силу молитв и благодатные способности церковников и попов. А когда люди переставали верить во все перечисленные представления, то они, конечно же, переставали ходить в церковь, молиться, и платить церковные десятины; и не только переставали сами, но и других отговаривали. Поскольку же Беркли был сам церковником, епископом и капиталистом, то он и писал различные софистические и крючкотворные сочинения, чтобы отвратить людей от безбожия, привлечь к религии, и тем самым увеличить свой поповский капитал.

Точно так же и Хайдеггер, будучи профессором Фрайбургского университета, заботился больше всего о накоплении капиталов, и когда в Германии к власти пришли фашисты, стал проповедовать национал-социалистическую человеконенавистническую идеологию, петь дифирамбы Гитлеру и проклинать Большевизм – чего стоит хотя бы такой его выверт: «Имеющий уши, то есть способный улавливать метафизические основы и бездны истории и всерьёз относиться к ним как к метафизическим, мог уже два десятка лет назад услышать сказанное Лениным: большевизм есть советская власть + электрификация. Это значит, что большевизм есть «органический», то есть математически организованный (о чём говорит и +) союз безусловной власти партии с полной механизацией. Буржуазный мир не видел и в какой-то мере не видит и сегодня, что в "ленинизме" (так Сталин называл эту метафизику) совершился метафизический рывок, из которого только и становится в какой-то степени понятной метафизическая страсть нынешних русских к технике, приводящая к власти технизированный мир. Решающим оказывается не то, что русские строят, например, всё больше тракторных заводов, а то, что уже с самого начала полная техническая организация мира становится метафизической основой всякого планирования и развития, и что эта основа постигается безусловным и исчерпывающим образом, и привносится в трудовое свершение. Осознание «метафизической» сущности техники становится для нас исторически необходимым, коль скоро надо и впредь спасать существо западного исторического человека.» – спасать, стало быть, от Большевизма и для крупных финансовых капиталистов, эксплуатирующих труд всех наёмных рабочих, насаждающего в сознании масс религиозное и идеологическое мракобесие, разрушающего природные экосистемы, ведущего кровопролитные войны и самый настоящий геноцид ради максимализации прибылей – вот чему служил при жизни г-н Хайдеггер, мнивший себя философом, при том, что все его так называемые “философские изыскания” не научили его ни милосердию и состраданию, ни диалектическому материализму. Без сомнения, этот и подобный метафизический вздор, тщетно выдаваемый г-ном Хайдеггером за философию, представляет очень малую ценность для не метафизического, а диалектического исследования сущности техники, и должен быть нами отброшен как бесполезный и вовсе негодный для наших целей.

Концепция Симондона является более прогрессивной, однако в сопоставлении с диалектическим материализмом она всё равно остаётся в рамках буржуазного мракобесия, так как Симондон в своих изысканиях хотел распространить трансцендентальный субъект, опровергнутый ещё Спинозой, с человеческих тел на тела технических объектов. Ясно, желая подобным образом исправить ситуацию и разрешить проблему антропоцентризма, в этом случае он не уменьшает, а ещё больше плодит заблуждения, приписывая техническим объектам категории интенциональности и прочий феноменологическо-гуссерлистский вздор, из упорства в котором может последовать лишь солипсизм, фанатизм и равнодушие к насущным проблемам классовой борьбы и освобождения всего общества от власти Капитала. Сам Симондон, впрочем, полагал, будто занимается критикой субъективизма и субъектализма, и его теория индивидуации утверждает, что субъект в смысле активно-действующего объекта – актора – возникает как эффект индивидуации, что, без сомнения, является прогрессивной идеей, нашедшей своё адекватное истолкование в учении выдающихся французских философов-постструктуралистов Жиля Делёза и Феликса Гваттари. У самого же Симондона теория существования остаётся феноменологической, и потому всё так же вписанной в логику трансцендентального субъекта, конституировавшегося в европейской буржуазной философской мысли в ясном и отчётливом виде у Декарта, и в своих дальнейших трансмутациях предопределившая историю буржуазной философии как её краеугольное выражение, чья форма послужила пригодным материалом для последующих философских изысканий, в учении Фейербаха достигших предела и перешедших через него уже в творчестве Карла Маркса, Фридриха Энгельса и всех их учеников, так что все прочие буржуазные формы философствования вынуждены либо заново воссоздавать материалистическую диалектику и вливаться в живой поток марксистско-ленинской теории и практики – либо откатываться назад, вновь и вновь воспроизводя самые наихудшие образцы классической буржуазной философии, вновь и вновь воспроизводя давно решённые проблемы в таких абстрактных формулировках, которые делают их неразрешимыми, заставляя буржуазных профессоров: позитивистов, феноменологов, гуссерлистов и хайдеггеристов, экзистенциалистов и постмодернистов, куайнианцев и попперовцев, виттгенштейнистов и фейерабандианцев, и прочих идеологов изводить горы бумаги и терабайты памяти на изложение разных форм классического солипсизма, агностицизма и вульгарного материализма, смешанных на практике до неразличимости, и совокупно конституированных идеологической структурой трансцендентального субъекта – то есть идеологически осмысленного повседневного опыта мелкого буржуа, оторванного от всех связей феодального строя, но ещё не вошедшего в грядущее коммунистическое общество, способ производства которого освободил бы сознание масс от иллюзий трансцендентальной субъектности, личностности и индивидуальности, а также свободы воли, с ними сопряжённой. Симондон же старался ошибочно построить свою философскую систему по образу и подобию феноменологии Гуссерля, и тащил в неё весь метафизический и спиритуалистический гуссерлианский вздор: интенциональность, существование как восприятие (берклианское esse est percipi), феноменологическая редукция и т.п. На этом основании мы не можем считать гипотезы Симондона ценными и значимыми в нашем исследовании, и должны отбросить их как метафизические.
 
Таким образом, оба горе-философа, которых скорее следовало бы назвать идеологами, а не философами техники, не привнесли в понимание данной проблемы чего-либо действительно существенного, но скорее наоборот, запутали дело использованием негодного метода феноменологической редукции и схоластическими измышлениями о ложных проблемах, не имеющих действительно существования. В отличие от данных господ, теория познания диалектического материализма базируется не на суеверных измышлениях худших из буржуазных идеологов, и не использует солипсистский метод “феноменологической редукции”, а основывает своё миросозерцание на научной картине мира и онтологической реконструкции самих объектов, полностью уничтожающую иллюзию трансцендентального субъекта по причине обрушения всей субъектности на план консистенции самой материальной субстанции. Онтологическая реконструкция есть метод, противоположный феноменологической редукции, которая сводит реальное существование объектов к одной лишь видимости, то есть галлюцинациям, порождаемым сознанием самого воспринимающего их человека, и вовсе не имеющих никакого материального феноменографического субстрата, их производящего как явления реальных вещей. Онтологическая реконструкция состоит в воссоздании образа самого объекта на основании тех явлений, которые переходят от него на наши приборы и органы чувств. Как ясно всякому разумному человеку, данный метод не есть что-то новое, а наоборот, есть первоначальный способ восприятия действительности не только у людей, но и у самых примитивных животных, которые все в своей деятельности являются не феноменологами и позитивистами, но реалистами и материалистами, и даже не всегда наивными. Так, существует остроумный опыт, доказывающий понимание воронами различия между видимостью и действительностью и не понимание этого различия голубями. Опыт заключался в следующем: голубей и ворон сажали в клетки, а перед клетками ставили ширму. Затем перед клеткой провозили тележку с птичьим кормом, закатывая её за ширму и выкатывая её оттуда по ходу её движения. Реакция птиц была различной: голубь реагировал своим поведением на желанную тележку с кормом только когда он её видел, а когда она закатывалась за ширму, успокаивался, снова начиная крутиться, прыгать, булькать и курлыкать, когда та выкатывалась из за ширмы, проявляя, тем самым, признаки наивного реализма, отождествляющего видимость с действительностью. Иначе на ситуация реагировала ворона: даже когда тележка закатывалась за ширму, она не ослабляла внимание, прекрасно понимая различие между видимостью и действительностью, придерживаясь, таким образом, критического реализма и материализма, и не впадая ни в наивный реализм, свойственный многим другим видам животных, ни в солипсизм, которого вовсе нет в животном мире, и которым страдают только реакционные профессора, феноменологи и позитивисты, а также те, кто верит их басням – да ещё, пожалуй, известная категория психических пациентов, действительно страдающих галлюцинациями, и принимающих вследствие расстройства физиологических механизмов работы головного мозга свои видения за нечто внешнее. Впрочем, в конечном итоге ни те ни другие не заслуживают осуждения в старом смысле этого слова, как ответственные за своё состояние, так как у первых оно вызывается рассогласованиями в общественных отношениях, а у вторых – в физиологических, и поскольку и те и другие изменяются причинно-обусловленно, то и отдельные люди, страдающие солипсизмом, не могут нести ответственность за следствие, которым сами они и являются.
 
Возвращаясь к диалектико-материалистическому миропониманию, следует отметить, что в основании метода онтологической реконструкции лежит своеобразная теоретическая структура, адекватно выражающая действительный механизм познания обществом материальной субстанции, подобно тому как в основе ложного и ошибочного метода феноменологической редукции лежит теоретическая структура трансцендентального эпистемологического субъект, наведённого на людей, верующих в его существование, и философствующих, сообразуя с ним свои гипотезы, идеологическими аппаратами государства. Эту теоретическую и онтологическую структуры мы называем имманентной субъект-субстанцией, или онтогносеологической складкой материальной субстанции, один из краёв которой принимает форму познающего, а иной – познаваемого. Таким образом, вся старая буржуазная трансцендентальная эпистемическая идеология оказывается обрушенной в имманентность материальной субстанцией, дифференцированными фрагментами которой оказываются в равной степени и исследовательский коллектив, и предмет его исследования. Метафизическая, абстрактная пара субъект-объект оказывается снята в шизоидном единстве фрагментаций и пределов материи, и будучи релятизованной, теряет способность производить идеалистические концепты. Этот результат очищения и гибридизации теоретических структур, по нашему мнению, является пригодным для познания и концептуализации бытия техники, которая может и должна быть познана как один из бесчисленных способов существования материи, не как нечто производное от деятельности отдельных людей или какого-то абстрактного человеческого состояния вообще – а как типологическая общественная машина, однопорядковая физиологическим машинам человеческих тел и логическим машинам общественных языков.
 
Как бы то ни было, всякое общество составлено многообразными типами машин, уже-всегда работающих в той взаимосвязи, которую можно назвать состыковкой или сочленением относительно способа сочетания, а также ризомой, смесью или акторно-сетевой структурой относительно сущностного состава. Технические машины являются одним из типов, конституирующих общество как совокупность производственных отношений, детерриториализующих коллективы людей, вещей и идей от всей предшествующей им природы. Это доказывается следующим способом. Для того, чтобы общество конституировалось, необходимо сочетание, состыковка и сочленение всех трёх элементов: орудийной деятельности, языковой и знаковой деятельности и животного тела, пригодного для того и другого. (Здесь следует пояснить, что: Сочетанием мы будем называть способ соотношения элементов системы применительно к их структурным и динамическим формам. Состыковкой мы будем называть способ устойчивого по причине функционального напряжения соотношения формальных элементов системы. Сочленением мы будем называть способ соотношения формализованных элементов системы, устойчивого по причине разнокачественной множественности таковых. Сущностным составом мы будем называть способ соотношения элементов системы применительно к их содержательным и субстанциональным качествам. Смесью мы будем называть разнородное множество субстанциональных элементов системы, каждый из которых также является разнородным in sui generi до бесконечности. Акторно-сетевой структурой мы будем называть граф-соотношение элементов системы, содержащий противоречия, в ходе своего разрешения с силой принуждающие его действовать, изменяя свою структуру, качественные и количественные характеристики. Формальными, формализованными и субстанциональными элементами системы мы будем называть молярные, молекулярные и абстрактные линии сегментации, чьи сегменты рассмотрены как фрагменты структуры, то есть не номадологически, а монадологически.)
 
Тела многих высших позвоночных имеют достаточно большой мозг для инсталляции в него сознания – но по причине отсутствия свободной конечности с противопоставленным большим пальцем у них отсутствует способность к изготовлению орудий труда, и не будучи способными к орудийному изменению окружающей среды, данные виды пребывают в животном, бессознательном состоянии. Что же касается орудий и символов, то в дообщественной природе они не существуют, так как для своего возникновения нуждаются в пригодном биологическом субстрате, и без него не могут возникнуть. Наконец, одна лишь орудийная деятельность без символической также не ведёт к конституированию общества, что доказывается примером неандертальцев, которые имели пригодный мозг, свободную переднюю конечность с противопоставленным пальцем, уже состыкованную с орудиями труда в производственной деятельности их протообщественных коллективов, но по причине дефективного речевого аппарата скорость и качество речевой символической деятельности были нарушены, что делало их коллективы менее эффективными, нежели коллективы наших предков сапиенсов, что и позволило последним истребить неандертальцев и конституироваться в полноценное общество, где все три типологических элемента: пригодные биологические тела, технические и символические машины были прочно состыкованы, сочленены и гибридизованы друг с другом. Из этого следует, что хотя отдельный человек и мыслит головным мозгом как биологическим органом, всё человечество мыслит скорее руками в их орудийной деятельности, и множество высших животных, обладающих мозгом уступающим человеческому по размерам и способностям, не способны войти в общественное состояние по причине отсутствия органов, пригодных для орудийной и языковой деятельности. В этом отношении данная ситуация живо напоминает известный пассаж Лейбница о спящих и сознательных монадах: на некотором этапе биологическая эволюция во всём животном мире создаёт множество таксонов, которым присущи тела, обладающим мозгом достаточно большим и развитым для того, чтобы освоить понятийное мышление. Но поскольку большая часть из них не обладает тем аппаратом, который запускает орудийно-языковую детерриториализацию и процесс конституирования общества как со-общества, то не будучи сколь бы то ни было менее достойными живыми существами, нежели представители нашего биологического вида, они не способны пробудить свои мыслительные способности, имеющиеся у них виртуально, но не проявляющиеся по причинам внешним в отношении биологического устройства их головного мозга. Можно было бы даже сказать, что высшие животные есть “неудавшиеся претенденты в люди” – не в том, конечно, смысле, будто у Природы была цель произвести человека, и она действовала как книжник и шарлатан Поппер, методом “проб и ошибок” – так как пробы и ошибки бывают только у безграмотных лаборантов-позитивистов, которые когда наугад проводят серии опытов, воображают, будто действуют целесообразно, то есть телеологически, и их действия вызываются какой-то целевой причиной – тогда как в действительности причины бывают только производительными, так что целеполагание есть лишь структурный эффект осуществления самой материальной субстанцией порядка производящих причин и следствий. В реальности Природа реализует порядок причин посредством скепсипоэзиса, то есть производства множество несовозможных вариаций и последующим срезанием актуализованных множеств согласно принципу совозможности, причём и производство и уничтожение материальных форм происходит по причине взаимного перехода виртуального бытия в актуальное и обратно. И поскольку данный процесс вовсе не имеет никакой цели, но производит целостности и целеполагания как телесные эффекты структуры осуществления, то нет ничего удивительного, что в ходе борьбы за существование, чьим результатом была лишь выработка устойчивых, дифференцированных и приспособленных биологических форм, многие формы приобрели головной мозг, достаточно развитый, чтобы поддерживать функции сознания, но лишь у немногих форм этот развитый мозг состыковался со свободной передней конечностью, возможность или невозможность возникновения которой была предопределена уже на весьма ранних этапах эволюции многоклеточных эукариот на нашей планете.
 
В отличие от биологических объектов, эволюция объектов технических является детерриториализованной и опосредованной. В этом отношении нам нельзя не вспомнить знаменитую теорию мемов как аутореплицирующихся культурных объектов, открытых английским биологом Ричардом Доукинсом, и им же мистифицированных в вульгарно-материалистическом, метафизическом и позитивистском ключе. По его мнению, любые идеи, населяющие общественное пространство, представляют собой фрагменты информации, способные передаваться от человека к человеку, а также изменяться, так что в результате производятся вариативные множества мемов, срезающиеся согласно принципу совозможности, что в результате приводит к их эволюции. При этом предполагается как само собой разумеющееся – и поэтому Доукинс и не проговаривает это допущение – будто мемы имеют своим источником сознания отдельных людей, ими производятся, ими осуществляются, ими передаются от одного к другому через посредство материальных вещей и общественных практик. Но такое допущение является антинаучным, так как в том случае, когда мы переходим от рассмотрения сознания отдельного человека к рассмотрению общественного сознания, в котором мемы и вращаются, то его закономерности серьёзно отличаются от закономерностей отдельных сознаний и ни в коем случае не сводятся к их механической совокупности, как утверждают субъективные идеалисты, верующие в трансцендентальный субъект, опровергнутый три с половиной века тому назад выдающимся буржуазным философом-материалистом и диалектиком, Бенедиктом Спинозой, и многократно опровергавшийся с тех пор французскими материалистами, Шеллингом, Гегелем, Марксом, Энгельсом, Ильенковым, Альтюссером, Делёзом, Гваттари, Латуром, и многими другими выдающимися философами и учёными, которых г-н Доукинс либо не читал, либо не понял, либо понял, но не так как следовало, по причине своего невежества впав в метафизические заблуждения относительно подлинной природы своего же собственного открытия. В действительности, признавая онтологически объективное существование имманентной субъект-субстанции, а исторически – детерриториализацию общества от дообщественной природы посредством прежде всего орудийной, и лишь затем – языковой деятельности, следует также признать и тот факт, что исходной формой существования мемов является орудийная деятельность, передаваемая в общественном коллективе, в своих осуществлениях действительно попутно задействующая мышление отдельных лиц, но ни в коем случае не сводимая к нему. Процессы изготовления, обработки и употребления первых орудий труда – первых технических объектов – передавались как мемы от коллектива к коллективу (а не от человека к человеку, как проповедуют метафизики и трансценденталисты!), индуцируя возникновение речи как опредмеченных и означенных членораздельных голосовых звуков. Из этого следует вывод, что если отношение человеческих коллективов к окружавшей их природе было опосредовано орудийной деятельностью, посредством которой их тела/экзистенции были опредмечены, то отношение технических объектов друг к другу было очеловечено, опосредуясь в своём воспроизводстве через ауторефлексивные совокупности условных рефлексов обеих сигнальных систем сознания, распределённые не в нервных сетях отдельных физиологических тел, как их понимают позитивисты, а в социализованных коллективах физиологических тел. Всё это может быть выражено посредством схемы, вынесенной в начале.

 
Такая двусторонняя система обратной связи, в которой каждая сторона уже-всегда является множественной и разнородной, неизбежно порождает появление ауторефлексии, запускающей эволюционный процесс, срастворённый общественному прогрессу, уже описанному Марксом на примере капиталистической формации. Рассматривая историю техники не как историю людей, изобретавших и использовавших всевозможные технические объекты, а как историю самих технических объектов, воспроизводивших себя на поверхности социализованных человеческих тел, мы наконец можем почувствовать под ногами прочную почву исторического материализма. Наконец, самая история техники оказывается включённой в историю этого общества людей, вещей и идей, наряду с историей потоков химических веществ, физических материалов, биологических тел и их генетических кодификаций (не только человеческих, но всех видов, когда-либо взаимодействовавших с обществом: животных, растительных, грибных, бактериальных, вирусных и проч.), социальных институтов и практик повседневности, символических машин, отдельных и коллективных сознаний, аффектов, идеологий, наук, армий и государств – всех типов и классов машин, бесконечно переплетающих свои осуществления. «Мы не можем более говорить, что сборки располагаются на количественной шкале, измеряющей, насколько близко или далеко они от абстрактной машины плана консистенции. Есть типы абстрактных машин, которые не перестают работать друг в друге и качественно определяют сборки —абстрактные машины консистенции, сингулярные и мутантные, с умноженными коннекциями; абстрактные машины стратификации, окружающие план консистенции другого плана; и аксиоматические или сверхкодирующие абстрактные машины, представляющие тотализации, гомогенизации, конъюнкции завершения. Каждая абстрактная машина отсылает к другим абстрактным машинам: не только потому, что те являются неотъемлемо политическими, экономическими, научными, художественными, экологическими, космическими — перцептивными, аффективными, активными, мыслящими, физическими и семиотическими, — но и потому, что они переплетают свои разнообразные типы, как и свои соперничающие осуществления. Механосфера.» Именно такое рассмотрение общественной истории – да и истории вообще, является научным, диалектическим и материалистическим.
 
Вместе с тем, следует отметить, что признание типологического статуса техники есть нечто прямо противоположное знаменитому “товарному фетишизму” либералов и вульгарных экономистов, верующих в то, что товары на рынке обмениваются друг на друга по причине того, что им самим, как абстрактным объектам, во всём тождественным природным вещам, присуще свойство обмениваться друг на друга вне зависимости от системы общественных отношений. Иначе говоря, вульгарные экономисты утверждают, будто товары обмениваются друг на друга в общественных отношениях по причине наличия у них какого-то особого товарного свойства, которое является по своему происхождению естественным, внеобщественным и, что называется, «нерукотворным», и благодаря этому качеству и возникает рынок и капиталистическая система производства. В действительности же всё обстоит ровно наоборот: товары потому и могут обмениваться один на другой в известных пропорциях, что все они являются объектами, произведёнными абстрактным человеческим трудом как своей сущностью, но поскольку отношения между людьми при капитализме оказываются опосредованы товарно-денежными отношениями, отчуждающимися от своей действительной причины, то они и предстают в сознании общества как нечто самодостаточное и самодовлеющее, как псевдопричина роста и развития общественного производства, как Полное тело Капитала. Если же мы рассмотрим все технические-объекты-в-обществе, то увидим, что все они создаются в конечном итоге абстрактным человеческим трудом, и им же опосредуются. В той же мере, в какой они обретают самостоятельность, они выходят за пределы общества, так что обретение техносферой полной сознательности и самостоятельности будет означать также окончание общественного этапа развития материальной субстанции.
 
Таким образом, производительная способность общественного труда, всё в большей степени переносясь на технологические объекты, в конечном итоге достигает своего имманентного предела, сообщая им мощь, достаточную, чтобы более не опосредовать свои осуществления общественными машинами, и выйти за пределы общества. Этому событию, имеющему  прежде всего историческую природу, является сопричастной в качестве значимого момента так называемая технологическая сингулярность, или совокупность научных открытий и разработок в области робототехники, нанотехнологий и искусственного интеллекта, производящая материал, конституируемый общественными силами в постобщественную технологическую экзистенцию, который либералы, позитивисты, буржуазные прогрессисты и прочие метафизики мыслят абстрактно, в отрыве от социально-экономической структуры общественных отношений. В действительности вся трансгуманистическая наука, философствующая о грядущем Расцвете и Переходе, должна быть переосмыслена в категориях исторического материализма, политической экономии и классовой борьбы, так как хотя для истории безразлично, каким именно способом из многих возможных произойдёт Переход, для нас это далеко не безразлично, так как возникновение агрессивного сверхинтеллекта, равно как и приватизация технологий Перехода финансовой олигархией равно вредны, так как уничтожают шансы достичь постчеловеческого и постобщественного состояния каждому из нас, обрекая на смерть и рекомбинацию в круговороте вечного возвращения. Поэтому все основные положения марксизма-ленинизма о необходимости экспроприации экспроприаторов, авангардной партии нового типа, уничтожении идеологии, обобществлении средств производства и подчинении общественного производства мультикратическому регулированию становятся ещё более актуальными по причине бесконечного возрастания ставок. Опять же, само осуществление Перехода является проблематическим, и нет абсолютных гарантий, что до его наступления не будет применено оружие массового уничтожения, или что капиталистическая мировая экономика в ходе своего обрушения не уничтожит необходимые для Перехода производительные силы и технологии, и общество не деградирует обратно в средневековое, первобытное, или, хуже того, в животное состояние. Именно поэтому нам всем необходимо сочетать страстную борьбу против капитализма с самым хладнокровным расчётом собственных действий и действий противника, способных при известном стечении обстоятельств уничтожить нашу надежду на окончательное освобождение от всех трёх зол: невежества, страдания и смерти, учением об избавлении от которых и является диалектический материализм.
 
Что же касается философии техники, то в её отношении возможен и необходим ряд выводов:
 
1.Техника не есть порождение сознания отдельных людей, монадологически замкнутых в собственных ощущениях и отгороженные от материального мира нематериальным трансцендентальным субъектом, создающим иллюзию потусторонности объективной действительности. В реальности технические объекты есть типологическая составляющая общества людей, вещей и идей, равномощная в своём осуществлении двум другим, произведённые совокупно имманентной субъект-субстанцией.

2.Эволюция технологических объектов, в отличие от биологических, опосредована практикой социализированных коллективов физиологических тел, структурой производственных отношений, социальными институтами и всем общественным сознанием. По причине такой детерриториализации, эволюция технических объектов протекает на порядки быстрее и эффективнее биологических машин, в конечном итоге воспроизводя на новом, детерриториализованном основании молекулярную машинерию и химический наноассебляж, некогда запустившие биологическую эволюцию на этой планете.

3.Однако, эта эволюция не обладает самобытием, будучи вписанной как значимый момент в более масштабный процесс складкообразования материальных форм, из которого нам известны этапы космологической, звёздной, планетарной, химической, биологической и общественной эволюции, в котором все дообщественные этапы осуществляются непосредственно, тогда как складкообразование общества людей, вещей и идей осуществляется опосредованно, через орудийно-языковую деятельность общественных коллективов, в которых три названных типа переплетают свои осуществления.

4.Опосредуя свои осуществления общественным сознанием, технические объекты реализуют себя в ходе социального скепсипоэзиса как мемы, опровергая субъективно-идеалистическое истолкование теории мемов, выдвинутое её же первооткрывателем, Р.Доукинсом и его сотоварищами. Эти мемы не содержат в себе ничего идеального или субъективного, всецело представляя собой формы материальной субстанции, переходящие с одного типа субстрата на иной, чтобы воспроизвести свои копии посредством нового на прежнем.

5.Эволюция технологических объектов в своём развитии проходит ряд этапов, совпадающих с этапами развития общественного производства, начиная от необработанных камней и палок, захваченных деятельностью социализованных коллективов ранних гоминид, и заканчивая искусственными аутопоэтическими мыслящими машинами, поглощающими в своём осуществлении физиологические тела и сознания сапиенсов, которыми их эволюция была опосредована до известного этапа.

6.В ходе этих этапов раскрываются свойства технических объектов: предметность, производительность, непредзаданная функциональность, фрагментарность, поточность, социальная включённость и прочие атрибуты.

7.Общая теория техники может и должна быть построена на основании диалектического и исторического материализма и на стыке д.-м. меметики, раскрывающей сущность технического; естествознания, объясняющего возможность существования технических объектов; кибернетики, объясняющей функционирование технических систем и их стыковок с общественными и внеобщественными машинами на основании методологии структурализма; синергетики, объясняющей функционирование технических систем и их стыковок с общественными и внеобщественными машинами на основании методологии постструктурализма; политической экономии и марксистской социологии, объясняющих способ осуществления экзистенций технических объектов в обществе; д.-м. трансгуманизма, объясняющего выход технических экзистенций за пределы общественного состояния и способы осуществления перманентной революции в рамках грядущей технологической сингулярности.