Каверна. Часть первая. Глава 24

24

Как-то раз, во время уразы, которая пришлась на ту пору осени, когда деревья ждут ветра, чтобы просыпаться пожухлой листвой, позвонил Асик - мой близкий по лагерю.

Он, как и я, отсидел одиннадцать лет, с той лишь разницей, что меня этапировали в Воронежскую область из Москвы, а его из Владикавказа. Асик освободился на десять месяцев раньше меня из Борисоглебска. Я провожал его.

Помню, пришло утро, когда Асик освобождался. Накрыли стол, как бывает, чаем и глюкозой, бросили несколько пачек сигарет с «каблучком». Кто смог - прорвался из зоны к нам в отряд.

Асик оделся в вольные вещи, крутился перед зеркалом, принимал поздравления, пожелания – не попадать больше в тюрьму (как все зэки, при освобождении зарекаются, что сидят последний раз), быть фартовым и тому подобное. Он пожимал руки, с теми, кто лез обниматься, обнимался, желал всем в ответ скорейшей свободы, а сам был уже не здесь. Что говорить, он последнюю неделю был уже не здесь. Тонкая грань разделяет два совершено разных мира. Одиннадцать лет, каждое утро одно и то же: забор, запретка, колючка, егоза. И вот он сидит с нами, сидит среди нас уже свободный. Какой-то час, чтобы пройти через три вахты, и глоток свободы, глоток вольного воздуха. Даже проходя вахты, он уже не зэк, контролеры не приказывают забрать руки за спину, не грубят, дают волчий билет - справку об освобождении, деньги в руки, хоть и копейки, но все же твои законные, карманные, проездные. С этого утра начинается твоя реабилитация.

- Привет, Тенгиз Юрьевич! – бойко проговорил голос в трубке.
- Салам, Асик!
- Как сам? Как здоровье?
- Ничего, потихоньку.
- Чем занимаешься? – поинтересовался он.
- Лечусь пока, лег в стационар. Хочу группу инвалидности получить.
- Какую?
- Не знаю - какую дадут. Желательно вторую.
- А что, все так плохо? – удивился Асик. – Ты вроде крепился в лагере. По тебе не скажешь…
- Короче, каверна у меня санированная, покрытая фиброзом.
- Что-о?
- Дыра около шести сантиметров.
- Где?
- В верхней доле правого легкого. Не затягивается. Надо оперировать, в Москву ехать. Тут такие операции не делают. Предлагают торакопластику.
- А что это?
- Это когда ребра выкусывают и поддавливают полость. В моем случае, говорят, пять-шесть… Короче, вилы, Асик, вмешательство в каркас. Я слышал, эту операцию, сам метод, немцы во время войны придумали в концлагере.
- Понятно, а в Москве что?
- В Москве, дядька говорит, институт есть. Он поможет туда попасть. Для этого нужна группа, так легче квоту выбить. Там резекцию сделают, без удаления ребер.
- А здесь не могут эту резекцию сделать?
- Не могут, оборудования нет, реанимация плохая.
- Понятно, разворовали все, - сказал Асик. – А квота, это что такое?
- Квота это такая канитель… Операция стоит дорого и, чтоб сделали в Москве, Республиканский Минздрав должен операцию оплатить. А чтобы наш Минздрав оплатил, надо доказать, что требуется такое лечение. И тогда дадут квоту.
- Понял, Тенгиз Юрьевич, все серьезно. Ну, дерзай, желаю удачи!
- Ты-то чем занят?
- Да ничем. Небольшой заработок застолбил и пока все. Хотелось бы, конечно, получше, но пока не получается. Короче, грех жаловаться. Ноги руки есть, прорвемся. 
- Мне тоже бы чем-нибудь заняться, да… втянешься, а тебя подкосит. Туберкулез ждать умеет.
- Да, согласен.
- Я тут общественной нагрузкой занят.
- Да ты что?! – засмеялся Асик. – Все блатуешь!
- Какой там блатуешь – вынудиловка. Тут, кто до меня был, выписался, оставил за себя молодого одного, а тот не потянул, куролесить начал. Короче, ко мне подошли. Я стал отказываться, но вопрос поставили так, что пришлось груз взять.
- Да ладно. Я ж тебя знаю. Если бы ты не хотел, кучу причин нашел бы, преподнес бы им, чтоб съехать, - смеялся он.
- Базара нет, Асик. Но тут такой фестиваль, что откажись, все равно в стороне не останешься. По любому в какое-нибудь дерьмо втянут. Так лучше сразу правильно рулить.
- Подъезжает кто-нибудь из города?
- Так, иногда. В основном в собственном соку варимся. Да и что тут надо, по большому счету? В куреве нужда. Но бывают и другие расходы.
- Что-нибудь собирается?
- Да так, мелочи. Сейчас ураза. Решили на детское туботделение соки, сладости понести. Восемьсот рублей собралось. Прикинь, больше пятисот рублей не собирается, в основном, пусто в котле.
- Базара нет, сейчас это никому не нужно, вчерашний день.
- Да и я близко к сердцу не принимаю. Лишь бы порядок был. А в остальном... Ко мне часто подходят: «Тенгиз, раньше было лучше, небо синее, трава зеленее». Я таким отвечаю: «Делайте! Кто мешает?» Куда там!.. Только базарить могут.
- Ладно, Тенгиз Юрьевич, крепись! У меня сейчас деньги на счету кончатся. Поболтаем еще.

Наступил ноябрь, а дело с моей инвалидностью не продвигалось – завязло, как букашка в сгущенке. Помню - Людмила Мухадиновна сказала, что, когда комиссия МСЭ выйдет из отпуска, предоставят меня. Но комиссия вышла и работала с начала октября, всех повторников пропустили (я интересовался), а меня не предоставляют, этим даже и не пахнет.

На очередном обходе я задал Мухадиновне вопрос о группе инвалидности и привел все аргументы. Если раньше она кормила меня обещаниями и что-то мямлила про посыльной лист, то теперь, когда все сроки, ей же три раза передвигаемые, прошли, помялась в дверном проеме и тихо, с гримасой особой неловкости, сказала:
- Насчет группы подойди к Зауру Каральбиевичу. Сейчас он занимается этими вопросами.

Так, понятно, – подумал я, - столько времени голову морочила, а теперь – подойди к Зауру Каральбиевичу. Сразу не могла сказать - решай с ним.

Что делать? Я пошел к Зауру. По ходу, подумал, что теперь, после того инцидента с Мухой, Заур не должен строить препятствия. На помощь я, конечно, не рассчитывал, но рассчитывал, что палки в колеса вставлять не будет.

Я зашел в кабинет, заведующий пригласил меня присесть – хорошее начало. После обмена любезностями, я начал.

- Заур Каральбиевич, я по поводу группы инвалидности. Мухадиновна сказала к вам подойти.
- Да, так, - ответил он.

На носу у него сидели новые очки, лучше прежних. Я отражался в них, как в объективе камеры.

- Так вот, я лечусь уже десять месяцев, болею десять лет. Группа по диагнозу мне положена?
- Да.
- Предоставьте, пожалуйста, меня на комиссию. Вы же понимаете, я недавно освободился. Заработка нет. Сижу у мамы на шее. А мне еще операция серьезная предстоит.
- Хорошо, я тебя понял. Скажи Мухадиновне – пусть посыльной лист напишет.

Вот такой состоялся разговор. Я передал Мухадиновне распоряжение Заура Каральбиевича. Она как-то растеряно согласилась и начала прямо тут же искать посыльные листы на своем столе. Потом сказала, чтобы я зашел на следующей неделе.

С чувством удовлетворения и надежды, что наконец-то дело продвинулось, я принялся ждать намеченного срока.

Но через неделю выяснилось, что никакой посыльной лист Людмила Мухадиновна не написала. На мои вопросы и возмущения по этому поводу, она притворилась пораженной глубоким склерозом и не узнавала во мне своего больного, не то что какой-то посыльной лист. Я все понял и опять пошел к Зауру.

Хотел войти, но Заур вышел навстречу. У него сидела инспектор по какой-то безопасности, перспективная девушка, пока еще не выходя за рамки приличия перебиравшая в весе.               

- Что ты хотел? – спросил Заур, отводя меня в сторону и всем видом показывая, что у него мало времени.
- Заур, Мухадиновна не шевелится. Что делать? Время идет. Может быть деньги нужны? Ты скажи - сколько?
- Нет, что ты?! У тебя не возьму, – замахал он руками.
- Просто поймите… Мне надо на операцию ехать. Ваше лечение не помогает. Из-за группы все дело стоит.
- Иди. Сейчас я занят. Все сделаем, - посулил он.

Но прошла неделя, потом другая, а воз был и ныне там. Я стал подумывать, что без денег вопрос не решится. Мама тоже говорила, чтоб я дал денег, нашел кому и дал.

- Ты так намного больше потеряешь, время, нервы… - уверяла она. - Что поделаешь? Люди у нас такие. Не подмажешь - не поедешь.
- Да я понимаю. Но было бы что давать? Что мне денег жалко? Но если их нет.
- Ну, на это мы найдем, - вздохнула мама. – Не теряй время.

Я зашел к Баже, справился о его здоровье. Это был «последний из могикан», кто мог дать правильный совет в этом медицинском Содоме и туберкулезной Гоморре.

- Какие проблемы? – поинтересовался Бажа, хронически покашливая.
- С группой мозги еб…т, - пожаловался я. – Отказывать не отказывают и давать не дают.
- Бабки хотят, - сразу понял он суть вопроса.
- Я с Зауром разговаривал: «Сколько?» Он сказал: «У тебя не возьму».
- Конечно, он не скажет, - вывел Бажа очевидную истину.
- Значит, надо дать?
- Да, - закивал он. – Если хочешь, я к нему подойду. Но ты и сам можешь.
- Сколько, как ты думаешь?.. – начал я гадать.
- Ну… учитывая, что группу ты не покупаешь, она тебе и так положена, - пораскинул мозгами Бажа. – И беря во внимание, что ты не бобер… Я думаю, пару штук во, - сделал он характерный жест ладонью по горло. 
- Ладно, Бажа. Так и сделаю.

Я сказал маме, что нужно две тысячи. Она подумала и дала три тысячи, две якобы как-то несолидно. Я тоже подумал, черт с ним, три хорошая цифра, тем более для дела надо.

Затем решил, что лучше сам занесу – отношения позволяют, и потом, если что-то не так пойдет, какой спрос с посредника? Концов не найдешь.

Подобрав подходящий момент, я зашел к Зауру. Присел к столу.

Он лазил в Интернете, близоруко пялился в монитор, и лишь поняв серьезный настрой посетителя повернулся. Я протянул ему три тысячи.

- Ты что? Зачем? – подался он как-то от меня.
- Я понимаю, больных много, врачей мало. Вы не успеваете за всеми. Чем могу... Примите. Хоть на бензин, - и положил деньги ему под журнал.

Заур перевел дух, поблагодарил за редкое понимание трудов эскулапа и выразил уверенность, что все будет хорошо.

Я вышел от Заура.

- Ну что, - спросил Бажа. – Все путем?
- Да, - улыбнулся я. – Мало того, что бабки вымораживают, еще надо уговорить, чтоб взяли.

Бажа понимающе покивал на сложность этих нюансов.

Уже на следующий день лед тронулся, Заур засуетился. Меня начали готовить к комиссии. Направили на анализы, послали к кардиологу и на ЭКГ. К хирургу Заур отвел меня лично. Юра Барукаев, опять же, написал в посыльном листе, что показана операция. Все подготовительные врачебные манипуляции Заур контролировал сам, чтобы никто не испортил посыльной лист из вредности и не написал того, чего не надо.

Я отметил совершенную перемену к себе врачей. А медсестры, видя - как заведующий носится со мной, сделали вывод, что надо поаккуратней, и кому было невмоготу натянуто улыбаться, хотя бы перестали придираться и хамить.