Канары

Я лечу на самолете на Канары. Крылья железной птицы неумолимо быстро разрезают нежную акварель, выплеснутую на небосклон неаккуратной рукой утомлённого художника. Этот творец каждый день лепит из пены кучевых облаков легкие в своей недосказанности скульптуры, размещая их по лазоревой шахматной доске согласно одному ему известным правилам и предлагая зрителю вступить с ним в диалог фантазий, где каждая новая реплика воображения собеседника будет встречена новыми мазками краски на телах этих фигур. Ребёнок в паре кубических километрах облачной влаги увидит маленькую собачонку, смешно перебирающую короткими дрожащими лапками, чтобы притащить хозяину тапочек сопоставимых с ней размеров и умственных свойств. Подросток увидит героя любимого фильма, в безысходной героике бороздящего потоки воздуха. Взрослый, с наибольшей вероятностью, увидит только разбросанные по синеве ошмётки чистейшей ваты, хотя если он бережно относился к любителю маленьких собачонок, то эти обрывки могут сложиться в чувственное хитросплетение призрачных фигур, или воплотить собой силуэт машины мечты, или сложиться в понятный одному смотрящему знак, который послужит внешним толчком, заставляющим либо сделать шаг вперёд, либо упасть и быть раздавленным тяжестью миллионов литров воды. Небесный художник облаками рисует на небосводе те дыры и раны, которые саднят у людей, и расписывает их нежнейшими переливами акварели, мягкой повязкой укрывающей сочащиеся кровью шрамы.
Думая такие мысли, я смотрела в иллюминатор, с замиранием сердца предвкушая скорую посадку и начало приключений. Меня ждет неделя хождения под парусом и тесное знакомство с его Величеством Океаном.
День первый.
Я стояла на выступе скалы, нависающим над волнами, и силилась рассмотреть что-нибудь в черноте ночи. Плавником акулы океан бьет в челюсть, выбивая из-под ступней землю и оставляя им бирюзовую соленую бездну, полную хищных челюстей. Снасти им в такт лязгают по мачте, напоминая о хрупкости костей, тонкости кожи и мягкости мышц. Большой волне - большое тело кита, белой паутине барашков - изящество дельфина, шквальному ветру - агрессия мощи касатки. Блестящим черным боком она давит мячик солнца, бросив свое туловище в арку прыжка, на секунду омыв кислородом белизну брюха, чтобы наполнить эту иллюзорную уязвимость соленым супом из морепродуктов, не успевших раствориться в бездне, как мячик солнца исчезает в черных объятиях божественной Нут ночью. Под ступнями уже твердеет осколок скалы, вздымающий себя скалистым уступом поближе к Млечному пути, прочь от беспросветной пропасти, шепчущей угрозы тысячью голосов облизывающих камни волн. Застывшая магма больно держит меня за ноги, пока мы с Бездной играем в гляделки под аккомпанемент струнной музыки натянутых между небом и водой яхтенных мачт в исполнении океанического ветра. За спиной, на Севере, где-то режут льды своими плавниками касатки и вторят рукотворной песне в марине, впереди, на Юге, темнотой стерта линия горизонта, а здесь, посередине, есть только тремор ожидания, соль восхищения на веках и трепет безмолвного уважения.
День второй.
Сегодня мы зашвартовались у необитаемого остова вулканического происхождения и, преодолев небольшое расстояние на шлюпке, отправились по нему гулять.
Миллионы лет сальные железы планеты выбрасывают накопившийся под корой гной лавовыми потоками через поры вулканических кратеров. Моря и океаны сотни раз багровели взрывающимися магмой чириями огнедышащих гор. Сталкиваясь с холодными океаническими водами, лава, шипением проклиная разницу температур и раздраженно плюясь паром, застывает веснушками архипелагов на юном личике девчонки Земли.
Бурно реагирующая стихийными бедствиями на все, что происходит на щеках континентов и в водоемах глаз, подросток-планета предпочитает проводить досуг за чтением комиков и постановкой спектаклей по ним. Один из ее любимых графических романов повествует о четырех черепашках Ниндзя, постановку по мотивам приключений которых Земля ежечасно и ежедневно ставит на Канарских островах. Неспешность представления лишает антракты любых привилегий и изгоняет их прочь, отдавая все время мира для бесконечной истории, хороводом сменяющую повторяющиеся действия. Начинаются они с восходом солнца, когда четыре черепашки выползают из пещерной канализации и карабкаются вверх по черному лаку застывшей магмы, сцепившему живопись гранитных пород горы. Отсырев под землей, панцири четырех героев обрастают нежно-салатовой маслянистой плесенью низких кустиков. Под колючими кактусовыми лапками черепашек крошатся белые косточки скелетов растительности, вынужденной довольствоваться слишком тонким для бурного роста слоем почвы. Есть у планеты еще две мизансцены цирка уродов, где выступают карликовые растения - звезды северной и южной приполярной широты, короли нескончаемой мерзлоты. Там выступают другие актеры в других ролях. Канары же - это самая западная оконечность жаркого европейского лета.

День третий.
Проснувшись рано утром, я с первой секунды бодрствования знала, что сегодня попытаюсь слиться воедино с океаном.
Я стояла у штурвала. Кожу ладоней, сжимающих диаметр обитого бархатистой тканью штурвала, саднит в стертых о грубое плетение канатов красноватых проплешинах, припудренных морской солью, как пончики-чуросприпудрены сахарной пудрой. Эту едкую морскую присыпку хочется смыть чем-то настолько непохожим на нее, насколько это возможно. Например, размять пальцами, напоминающими лоскуты иберийскогохамона, мякоть дыни. Невольно усмехаешься постучавшейся в голову мысли, что веревки и соль - неплохой способ не оставить рабу иного выбора, кроме как давить виноград ногами в деревянной бочке. Хотя, чтобы хвататься за снасти ступнями, нужно быть обезьяной, чья ловкость покорит корабельные реи, но принесет поражение в войне с управлением судном, даже самым маленьким, таким как яхта. Диаметр выпуклости лемурьих глаз, будь он даже равен диаметру штурвала, не поможет ему правильно подставить паруса ветру и верно разрезать волну носом судна, чтобы та не смыла тех, чьи ладони напоминают хамон, за борт. Хотя волоокость морячки может разжечь в капитане желание угостить свою нимфу вином из того самого винограда, растоптанного натруженными ступнями. И если шкипер северных морей угостит избранницу горячей пряностью глинтвейна, то приверженец тепла южных вод подаст тот же напиток охлажденным полярным льдом, айсбергами врезающимся в островки тропических фруктов в море сангрии. Коварной женщине - коварный напиток, умеющий опутать сознание паутиной сладкой истомы опьянения так же незаметно для хозяина этого сознания, как материки уходят под воду по мере превращения северных вод в южные в прежних своих широтах.Кожу ладоней перестает саднить в стертых о грубое плетениях канатов проплешинах, когда, вцепившись якорем в камни морского дна и закрыв свои восемь часов ночного дежурства на палубе, приходит время передать вахту сменщику и, омыв щеки пресной водой, зарыться ими в подушку. Океанические волны похожи на альпийские горы своей красотой и молчаливым величием, вызывая религиозный трепет видом своих широких покатых боков, поднимающихся выше бортов прежде, чем принять на свои склоны тельце суденышка. Ключом для открытия замка в царство Морфея является поза морской звезды, когда отпустить сознание в океан сна получается, зафиксировав свое тело на койке, только разбросав якоря конечностей между стенками каюты. Лицо, тонущее в подушке, горит после недели вяленья на солнце, ветру и соли, и теперь не только ладони напоминают иберийскийхамон. Полыхая щеками и душой, медленно засыпаешь, отправляясь бороздить просторы своих мечтаний о новом хождении под парусом.

День четвуртый.
Сегодня был короткий легкий переход, мы встали в удобной маленькой марине и решили на этот раз поужинать в ресторане. Под его балконом сновали люди, неспешно гребя плавниками ног по течениям воздуха. Под их ступнями искрился угольками лавовый песок, нежно покусывая издавленные обувью пятки. Под сотнями этих пяток, погруженные в соленую бирюзу океана, извивались серебристыми синусоидами узкие функции сибасов, проворно огибая окружности рыбок-клоунов. Холодные волны выбрасывали сглаженные ими геометрические углы на пляж, отчерчивая уровень своих достижений прибойной полосой спутанных с ракушками водорослей. Мы отчерчивали уровень наших достижений полосками белой кожи под лямками купальников и полосками молочной пены, оторванными губами от чашки горьковато-кислого паршивого кофе, своей провальной попыткой быть ароматным напитком только сильней заставляющий глаза слезиться под порывами ветра красоты. Коронованные благородным сочетанием пронзительной лазури неба и темнеющего в морской пене серебра воды, мы молча прощались сокеанам, прося простить нас за отъезд и позволить вернуться снова. Трудно жить по-старому, когда душа исполосована прибойными полосами, словно тельняшка матроса у штурвала, попытки которого совладать и хищником океана пронзительно не то высмеивают, не то выплакивают чайки.

День пятый, шестой, седьмой и далее до бесконечности.
Море гораздо старше любого из моряков, стремящегося его покорить. Гораздо сильнее самых мощных атомоходов. Гораздо глубже любой бездны человеческой души. Оно вечно и мудро в своей непреклонной жестокости, облаченной в роскошные одежды красочных пейзажей. Истинной женщиной оно может сегодня с радостью обласкать, а завтра потопить шхуну под командованием самого опытного капитана. Своенравная и вспыльчивая, эта женщина всегда побеждает в спорах, иногда только позволяя своим оппонентам – морякам – почувствовать себя опытнее и сильнее. Но с тем лишь только, чтобы минутой позже разбить суденышко в щепки о прибрежные скалы, насмешливо насвистывая погребальный марш на гармошке своей силы. Море не понимает шуток и не терпит несерьезного к нему отношения. Море требует почтения, даже если ты просто турист, приехавший в отель «все включено». Качаемая на волнах океана меж Канарских островов, я ощутила эту мудрость каждой клеточкой своего тела и прониклась глубоким уважением к стихии. Эти ощущения не подлежат сравнению с чем бы то ни было. Они неповторимы.