Больница

         Маленькая пессимистическая повесть

Врачу Наталье Тимофеевне В.

Все имена и фамилии врачей, сестёр,
санитарок и больных вымышленные,
совпадения совершенно случайные.
Подлинные только названия болезней,
процедур и лекарств, но в тексте они почти
не встречаются… и правда лишь только
 в том, что такие больницы есть…

До боли знакомый междугородний автобусный маршрут почти через весь Седой Урал – с севера на юг. Раннее утро. Автобус громадный, импортный, – настоящий лайнер! Вот-вот начнутся городские транспортные пробки. Улица Героев Хасана. Комсомольская площадь. Слева – здание ГУВД, легендарная Башня Смерти. Легенда гласит: в сталинские времена в этом здании без суда и следствия производились расстрелы людей. На самом деле, к счастью, это было совсем не так: одно время на первом этаже располагалась баллистическая лаборатория, где эксперты отстреливали изъятое оружие, а обывателям, проходящим мимо и часто слышавшим выстрелы, чудилось самое страшное, и передававшееся из уст в уста. (Сведения взяты из открытых источников Интернета).  Далее – известное всем горожанам – и не только им – широченное шоссе, уходящее далеко-далеко – в голубую даль, сливающуюся с горизонтом, словно прямо устремляющее в Космос. А далее – лесной массив, и… удивительно свежайший, пахнущий сосновыми шишками, прозрачный воздух, по ощущениям напоминающий невесомую жидкость. Углубляешься в лес, и тебе кажется, что этой жидкостью наполняются все твои карманы, все складки одежды; она просочилась за воротник рубашки, проникла через всю одежду, она затекла тебе за шиворот – и не только – она заполнила твои лёгкие, достигла пяток и ступней – она обволокла всё твоё бренное тело; стало приятно и свежо.  А как же иначе? – ведь ты идёшь в больницу, где даже воздух должен быть целебным! Слабый, утренний морозец совсем не ощущается, а только бодрит. Невольно возникает мысль – а надо ли идти в больницу?  – Может, ну её к дьяволу! – в эту раннюю весну свернуть с дороги и по накатанной лыжне углубиться в хвойную свежесть, вдоволь наслушаться чарующего щебетанья птиц, всегда подвижных и неунывающих, стремящихся приумножить свой пернатый род? – У них для этого есть всё: и здоровье, и неисчерпаемый океан питания в виде миллиарда мух, мошек, личинок и червей.   И, самое главное, – у них есть неугасимое желание очаровывать себе подобных и любить постоянно и самозабвенно! – Вот, одна из миллионов возможностей природы сохранять баланс всего живого на Земле.… Однако, как показывает предыдущая история, человечество в целом «в картину» общего баланса в природе не вписывается….

Сергею Павловичу захотелось свернуть с дороги на лыжню и…    забыть обо всём на свете – о работе, о несуществующей жене-подруге, о тщетном мечтании разбогатеть, стремлении быть успешными, самодостаточным, независимым, свободным… и здоровым… Но в этот раз у Сергея Павловича другая задача – у него случилась беда – он снова заболел, – ему надо лечиться. Заболел, как много лет назад. Он думал, что та, его давняя болезнь, совсем забыла про него. Но, оказывается, склероз бывает только у людей, а у болезней это называется рецидивом. Подошёл к четырёхэтажному корпусу с крупной надписью на фасаде: «Хирургическое отделение» – от неё повеяло холодком…
            В больнице он прошёл регистрацию и первоначальный осмотр врача. Его определили в десятую палату. Врач – женщина спросила:
– Вы сами найдёте палату?
– Да, найду, – не маленький, – ответил он.
            Идя по широкому коридору больницы в поисках нужной палаты, памятуя свой прошлый опыт и, ожидая приятных сюрпризов в больничном комфорте – двадцать первый век, всё-таки на дворе, ведь столько лет прошло! он размышлял: «Сейчас я войду в палату, как максимум, четырёхместную. Там у противоположных стен стоят кровати, застланные чистым свежим бельём, рядом – четыре прикроватные тумбочки для лекарств, соков и личных вещей. Между кроватями – стол, на нём ваза с живыми цветами, около него – четыре удобных стула, на настенном кронштейне ТВ монитор, работающий, как сейчас, во многих учреждениях по особой программе и распорядку: в свободное время – трансляция развлекательно-познавательных передач и художественных фильмов, а в специальное время – выпуск информации местного лечебного комплекса. У двери, с одной стороны – шкаф для одежды и обуви, с другой – раковина для умывания, а рядом – холодильник. Есть даже кондиционер. И его потенциальные «друзья по несчастью» – их трое в данную минуту, – он будет четвёртым, – кто смотрит телевизор, кто прохаживается по комнате, разминая затекшие члены после длительного лежания. На них надеты чистые больничные пижамы».
            И вот он нашёл искомую дверь, постоял секунду и медленно, но решительно открыл её. Ему в лицо ударил терпкий казарменный воздух, пропитанный запахами медикаментов и человеческих тел. Он, ещё не входя внутрь, окинул взглядом всю палату. Она была не очень большой, и вся полностью заставлена кроватями. Впоследствии он посчитал – их было одиннадцать, стоявших попарно вплотную друг к другу с мизерным проходом между рядами. Никаких телевизоров и цветов, никаких холодильников и шкафов, никаких стульев и столов!
            Он вошёл и поздоровался. Ему показали свободную кровать. Начал осваиваться. Прежде всего, ему нужно было куда-то деть одежду и обувь. Ему подсказали – одежду надо спрятать под матрац, обувь – под кровать, чтобы не было видно, так как, если придёт комиссия, у медперсонала будут неприятности. Гардероб, конечно, был, но он работал по особому графику, который надо было знать «назубок», и в выходные дни он вообще не работал – кадров-же не хватало! Не зная этого, больной лишался возможности, когда ему надо, ни выйти погулять на свежем воздухе, ни сходить в ближайший магазин.  Поэтому все «постояльцы» больницы прятали верхнюю одежду, как могли. Сергей Павлович –в шоке! Присел на кровать, ничем пока не заправленную. В оцепенении он провёл несколько минут. Его «друзья по несчастью», глядя на его удручённый вид, догадались о его расстроенном состоянии, и как могли, начали ободрять.
Тем временем наступило время обеда. Оказалось, нужна кружка, ложка. Кроме того, естественно, нельзя по больнице ходить в ботинках – нужны тапочки. У него этого ничего нет. Общими усилиями «друзья» нашли ему ложку, стакан и сильно, кем-то поношенные, домашние тапочки. Новоявленному «постояльцу» немного отлегло от сердца. Далее оказалось, что на кровать выдают только простыни и наволочку для подушки. Полотенце надо выпрашивать. Выпросил. – Величиной с большой носовой платок. Пижамы вообще не выдают – выпрашивать бесполезно. После обеда – небольшой «променад».

Прогуливаясь по больничному коридору, Сергей Павлович волей-неволей наблюдал за больными, которые просто прогуливались, или шли по какому-либо делу. Поскольку пижамы в больнице не выдают, каждый ходит во всём своём. Надо прямо сказать – до изысканности в одеждах было слишком далеко. Одежда помята, неопрятна. И люди почему-то считают, что в больнице можно надевать что попало. С мужчинами проще – спортивное трико, рубашка и… достаточно. Мужчинам в одежде изощряться нет никакой необходимости. Тем не менее, он сам, – даже в соседний магазин, который через улицу, – без галстука не выходил. А вот женщины! –- Женщины считают, что вот тут-то им всё можно. И одеваются по идеи: «чем хуже, тем лучше», то есть, как дома – перед домашними, перед мужем нечего наряжаться – и так сойдёт! По мнению Сергея Павловича, люди всегда и везде должны следить за своей одеждой, за своей внешностью. С А.П.Чеховым тут не стоит спорить – умнее всё равно ничего не скажешь…
Сергею Павловичу, в противовес виденному, с тоской вспомнились строчки, которые он посвятил когда-то одной своей знакомой девушке:

Ты всё чураешься,
Поникнув скромным взглядом,
Но ты мне нравишься –
Побудь со мною рядом.
Одень ты юбочку
По лучшему фасону,
Пройдись с улыбочкой –
Мне много в ней резону.
– 2 –
Да, здесь таких женщин Сергей Павлович пока не встречал. А хотелось бы встретить….
Уставшему мужскому взгляду не хватает стимулирующей живинки в виде гибкого девичья стана, прелестного личика; не хватает томного манящего взгляда, как не хватает виноградной лозе, стоящей одиноко под палящем солнцем, спасительной влаги.
И теперь о красивых, задушевных, лирически стихах речь не идёт – верхом поэзии теперь считаются строки типа: «Всяко, разно – лишь бы ни заразно». – Другие подобные «шедевры» даже неприлично вспоминать, которые произрастают не известно откуда, наподобие многолетнего сорняка – борщевика, забивающего своими дешевизной и многоликостью ростки подлинного искусства. Кругом сквернословие, убожество и пошлость. Сергей Павлович обречённо вздохнул и погрузился в свои мысли; остановился у окна и через него стал наблюдать за ранними птичками на подоконниках с той стороны и резвящимися на деревьях почти ручными белками. Да, – годы, годы!  Когда это было?! И куда всё ушло?! Друзья и подруги! Где они сейчас? И где те очаровательные скромницы, которые притягивали к себе своей внутренней культурой, тактом, женственностью, лукавым и загадочным взглядом? За окном на деревьях собралось сразу пять белочек, которые весело резвились. Они бегали друг за другом с дерева на дерево, с ветки на ветку, и спрыгивали в только что выпавший пушистый и чистый снег, утопая по спинку в нём, помахивая своими пышными хвостиками. Это изумительной красоты видение только на несколько минут отвлекло Сергея Павловича от мрачных мыслей. Он остро чувствовал свою моральную и практическую неготовность к реалии современной, но устаревшей больницы.

Прошло несколько дней, похожих друг на друга, и Сергей Павлович, отвлекаясь от мрачной действительности, часто смотрел в окно в ожидании очередной забавы, полюбивших всем белочек, и неоднократно задавал себе вопрос: «Как же так, почему такое случилось – с ним, с этой больницей, с его любимой Родиной, страной, – с самыми богатыми природными и человеческими ресурсами?!» В стране повсюду прошла «оптимизация». Власти утверждали – она проведена в целях улучшения жизни людей, в целях лучшей доступности медицины, образования, общественного транспорта и так далее.  Но почему после этого всё ухудшилось, «скукожилось», потеряло душу, цвет, пользу, успешность, – всё обернулось коммерческими интересами? Чего положительного дала эта «оптимизация» народу, стране, государству?  На этот вопрос нет ответа.  А –рождаемость в стране снизилась, смертность возросла… Другими словами – этим мероприятием был узаконен геноцид. Сергей Павлович часто задавался вопросом: «Почему наша «элита», утверждая, что наша страна развивается, экономически крепнет, лечиться стремится в Германии, или в Израиле, а не здесь, на родине, где всё «хорошо»? У него складывается мнение, что наша страна, как он всегда говорит: «движется вперёд –  к «каменному веку». Думая о своём психически-моральном состоянии, он предположил – может, он сам в чём-то виноват? Голова кружилась, отупели жизненные рефлексы, как говорится, – он был не в своей тарелке…

В очередной раз отправляясь на обед, пребывая, как всегда, в задумчивом состоянии, он с изумлением увидел омерзительную, как ему показалось, картину: в очередь к раздаточному окну столовой столпились все – и опрятно одетые больные, без видимых признаков болезни, и больные страшно неряшливые, измождённые, измученные страданиями, и больные с торчащей трубочкой из боков. Ещё подумал он: «Уф! мне ещё повезло, – у меня, к счастью, не так!»
Пообедав, он снова стал «копаться» в себе. Он вспомнил слова мудреца: если у тебя появились во внешнем мире проблемы, то ты их сначала поищи внутри себя. Может он обидел какого-либо поэта, своего собрата по перу, посвятив ему эпиграмму, не лестную для него, и он обиделся на автора, и напустил «порчу». Мы, люди творческие, настолько суеверны и ранимы! И мнительны! Порой – диву даёшься! Как сейчас узнать, кому он насолил? И тут он спохватился: какая порча? Какое суеверие? – он всегда был убеждённым атеистом, не верил ни в какие приметы!  –  ни в чёрта, ни в дьявола. Что за блажь лезет в голову? Ну, да – иногда в стихах вспоминаешь и чёрта с дьяволом, и бога с Афродитой, но это же только образы, фигура речи – это же поэзия! Несчастны те, кто этого не понимает. А с другой стороны, Сергей Павлович, когда врачи его спрашивают, на что он жалуется, он всегда говорит, что, в общем-то, он – ни на что не жалуется, у него ничего не болит, – он просто болеет. И это теперь его обычное состояние. В таком поиске своей вины и причины болезни Сергей Павлович провёл несколько дней. Уколы, таблетки, медицинские процедуры – всё это воспринимал он стоически, механически, чисто философски – надо, значит надо. – Медики знают, что делать.

Прошло несколько дней, в течение которых ему удалось кое-как приспособиться и привыкнуть к бытовым и лечебным реалиям этой больницы. Посещая разные лечебные кабинеты, столовую и просто прогуливаясь по больничному коридору, Сергей Павлович приобрёл знакомство с медсёстрами, с некоторыми врачами и многими больными, что несколько отвлекало его от мрачных, тягостных мыслей. Были и любимые и уважаемыми всеми больными, врачи и сёстры. Вспомнилась, Сергею Павловичу одна молодая симпатичная медсестра, которую обожали все мужчины; они между собой её называли (грубовато, но любя) «Ольга, красные штаны».  –  Эта больничная униформа ей сказочно шла – к её облику, к гордой осанке, милой приветливой улыбке. И всегда все были рады, когда она была на смене. Свыкся он и со своими «друзьями по несчастью» Обменивался с ними шутками и остротами – «юмором и сатирой». Они уже не казались ему такими угрюмыми и чужими.
Сергей Павлович однажды наблюдал, как один из «постояльцев» палаты, Камиль, отвечал на телефонного звонок сына из дома: «Ты, что – не можешь найти отвёртку?» – удивлялся он в трубку, держа её правой рукой у уха. Хорошо, – продолжает он, – если её тут нет, то зайди в сарай. – И, через некоторое время,– ну что, – зашёл сарай? Посмотри теперь на правой полке шкафа», – при этом он телефоном, продолжая держать его в правой руке, но далеко от уха, показывает, где должна лежать отвёртка.  – Потом: что, – не нашёл, – нет? – тогда – поищи её на левой полке». – И вся процедура поиска злосчастной отвертки повторяется, но теперь с объяснением трубкой, уже держащей в левой руке, далеко от уха. Камиль, закончив разговор, ни к кому не обращаясь, сказал: «Тупая нынче молодежь». Десять человек палаты №10 молча наблюдали эту сцену и на безапелляционное заявление Камиля только неопределённо «хмыкнули». Сергею Павловичу «обидно» стало за молодёжь, и он сказал: «Это не молодёжь тупая, а ты, Камиль, плохой гид по собственному сараю».  – «Как это?». – «А так».  И он спародировал все действия Камиля при разговоре с сыном. Хохоту было вдоволь; – даже кто-то заглянул из коридора: «Что тут у вас?». Смеялся и автор «скетча». Успокоившись, спросил: «Мужики, правда, что ли?» – Те: «Точь – в точь». Всех развеселил этот эпизод, тем не менее, Сергею Павловичу стало ясно: оказывается, ни ему одному приходится тяжко находиться в больнице, – все сознавали свою беду, были рассеяны и переживали за исход своего лечения. Конечно, им было не до того, чтобы прислушиваться к разговору отца с сыном, а некоторые из них вообще не слушали – были всецело поглощены своими проблемами. Воспользуюясь благоприятным моментом – благодушным настроением «публики», Сергей Павлович, полушутя полусерьёзно (о чём думал уже несколько дней), сказал:
–  Друзья-«однополчане», в палате нас много, и шуму тоже много – давайте договоримся раз и навсегда: при длительном разговоре по телефону, особенно при приходе доктора на осмотр, будем выходить в коридор – будем взаимно вежливы. И так же, – будем соблюдать режим и порядок при просмотре телепередач: включать и выключать телевизор вовремя, – мы приехали сюда не развлекаться, а лечиться. Иначе наша палата со временем будет называться «палатой №6» из известного учреждения.  Наступила неловкая пауза. И кто-то сказал:
–  А, как же – футбол-хоккей?
 – Ну, – футбол-хоккей, – это дело святое!  На том и порешили. Ещё Сергей Павлович, учитывая благожелательное настроение «публики», решил высказать замечание на деликатную тему:
–  Парни, нельзя ли аккуратней быть в туалете?
–  А, ты думаешь, – это мы? – ответил один из них, – здесь народ собрался со всей нашей необъятной «губернии», и многие из них, возможно, впервые видят это «устройство». Уборщицы-санитарки уже устали жаловаться врачам на это безобразие.
Были и другие моменты в работе больницы, которые претили образу мысли и жизни Сергея Павловича, как человеку и гражданину.  Его сильно удручала новость, точнее, ситуация, которую он открыл для себя совершенно случайно и неожиданно, – ситуация, возникшая в больнице из-за скудности бюджета и сокращению штата в угоду «оптимизации». Оказывается, дежурным сёстрам почти каждую ночь приходится решать проблему по доставке в морг умерших больных, для чего они бывают вынуждены привлекать «ходячих» больных. Отсюда можно сделать вывод, что скудность бюджета в больницах, – совсем неабстрактная вещь!

– 3 –
Чтобы отвлечься от болезни и сосредоточиться на вновь появившейся мысли, он решил прогуляться по городскому лесопарку вдоль оживлённого шоссе. Пересёк его, чтобы продолжить свой путь, и, оглянувшись на перекрёсток, который только что, покинул, увидел картину, достойную пера поэта или художника, талантливее, чем он сам: перед перекрёстком, у «красного» светофора, стояла лошадка, невозмутимо глядя по сторонам, и ожидая разрешительного цвета светофора. В седле этой лошадки грациозно и спокойно восседала молодая девушка. Она ласково трогала лошадь за её ухоженную гриву, и что-то ей тихо говорила. Слов было не разобрать, но было видно, что лошадь всё понимает. Она чутко «стригла» ушами, воспринимая каждое слово девушки, своей, как видно, любимой наездницы. Сергей Павлович, затаив дыхание и не трогаясь с места, наблюдал эту умилительную картину. Он видел, он ощущал: эти два существа в данную минуту – самые счастливые создания природы на всём белом Свете! Вот загорелся для них зелёный свет. Девушка произнесла тихим ласковым голосом простую, понятную лошадке, и та спокойно стала пересекать проезжую часть шоссе. Сергей Павлович, как заворожённый, продолжал наблюдать эту, как бы, нереальную картину. Лошадь и всадница – обе, представляющие собой единую грациозную и волнующую картину, постепенно удаляясь, затерялись среди людей и машин. Сергею Павловичу стало грустно из-за того, что он, как ему казалось, в этот момент потерял то, что, увы, никогда ему не принадлежало….

Между тем, он чувствовал, что с ним всё равно что-то ни так. Чего-то не хватает. А, может, наоборот – что-то лишнее появилось? Его постоянно что-то беспокоит. Но что? Он стал анализировать всё, что с ним происходило в последнее время. Его болезнь? – нет, не то. Он болен не первый день, даже не первый год. Он к этому уже привык.  Так что же? Старые друзья ему говорят: «Ну что же ты, Палыч, – его смолоду называли по отчеству, –ходишь всё такой хмурый? Влюбись, что ли, в какую-нибудь вдовушку – полегчает». Это ему-то? В его-то возрасте? И с его-то болезнями? Смешно! Постепенно до него стало «доходить»: это было – его разочарование! – разочарование в своей жизни – в её итогах и дальнейших планах, точнее, – в их отсутствии. Его детские и юношеские мечты и чаяния, его стремления и успехи в зрелые годы в один миг превратились в «туманность Андромеды» – в нечто иллюзорное и далёкое. А жизнь прошла. И ничего исправить или наверстать уже невозможно. Его время прошло. Наступил период «непреодолимых сил» –  нельзя из разбитого яйца сделать новое, нельзя зубную пасту втиснуть в тюбик обратно, как ни старайся. Мечты, мечты...

Мечты, мечты…  Как тучки улетают
Они от нас – бесшумно, насовсем
И многие из нас, без устали мечтая,
Не знают их коварности совсем…
Как в пене волн крутых бумажный плотик
Тугою нитью паруса звенит,
Как музыка печальная без плоти,
Желанная навязчиво звучит.
Так и мечты: без плоти, без надежды
И без свершения сладкого на миг
Терзают нас, как дикаря одежда, –
Мы иногда лишь сердимся на них…

И в образе берёзки белоствольной,
И в образе девчонки милой, звонкой,
И в образе каких-то чудных нег,
И просто так, когда и чувства нет,
Иль снега пыль, когда взметаешь лыжей,
И кровь, когда на миг застынет в жилах, –
В безмолвные минуты, в поздний час
Они тревожат и волнуют нас…

Мечты, мечты…  Как корабли морские тают
Одни из них в тумане голубом,
Другие им на смену выплывают –
И мы всегда печалимся о том…

Но больше всего его огорчало то, что его лечащий врач без обиняков и без церемоний, сказала – лечиться ему на этот раз придётся долго и упорно. И несколько лет!

– 4 –

В итоге так сложилось – прошёл один год, начался – второй, а существенных изменений в лучшую сторону в здоровье Сергея Павловича не происходило, – да и откуда, вдруг появятся эти изменения, если и в больнице их в лучшую сторону не произошло?  Количество медперсонала уменьшилось, нового оборудования, – так же как лекарств, не появилось. Появились, правда, металлопластиковые окна в административных кабинетах и новые межэтажные двери с доводками, но, к сожалению, это на качестве лечебных процедур нисколько не отразилось.  И перед Сергеем Павловичем «ребром» встал вопрос: «Что мне делать дальше, как и где лечиться? Государственная медицина «не желает» чтоб я был здоров. А –  зря! – я мог бы ещё много пользы принести людям, государству, и вообще, – мог бы «внести свою посильную лепту» в культуру России – я, ведь ещё не стар, мне ещё только исполнилось… – о, как я сильно люблю свою дорогую Родину! – Но жаль, что она не любит меня! А я хотел, чтоб любовь у нас была взаимной! У меня получается, как с женщинами – я их люблю, они меня – нет!» Вот такие тяжёлые мысли бродили в больном впечатлительном мозгу Сергея Павловича. Да… плохи у него дела – официальная медицина его не лечит, а знахарям-чародеям и шаманам он не верит, остаются народные средства. Но, – какие, и где их взять?! И он вновь стал жить и лечится в этой же больнице по известному распорядку. Почти ежедневно в промежутках между лечебными процедурами, он прогуливался по лесопарку, дыша сосновым лечебным воздухом. Каждый раз приходил на знакомый перекрёсток и подолгу стоял вблизи него, тщетно ожидая появления девушки верхом на лошади. И странно: он не мог вспомнить ту простую фразу, которую сказала она тогда лошади – она просто выветрилась из его памяти.

Потом он узнал, что ипподром в течение года по решению городской власти ликвидировали, лошадок навсегда отправили в различные города страны. Причина – банальная: ипподром – нерентабелен, а из освободившейся площади, по уму, можно извлекать немалый доход: построй тот же торговый центр! – много денег и никаких проблем… Сергей Павлович убедился, что в наше время всё, что существует вокруг, существует не для людей, а для получения материальной выгоды. Город без садов, без парков, без животных неумолимо мертвеет, как омертвело бы небо, если бы вдруг исчезли из него все облака и птицы. А без этого всего не может жить и человек.

И что-то не верится, что в этом городе существует что-то вроде государственного учреждения  под названием «Отдел архитектуры», и в нём восседает в своём просторном шикарном кабинете Главный архитектор города, во всю стену которого висит Генеральный план города, и главный архитектор строго следит за, подчас, безвкусной и бесперспективной деятельностью алчных застройщиков, иначе вряд ли появилось бы громадное, очень высокое здание, похожее на атомный ледокол неизвестного назначения, нависающий как стервятник над бледным дрожащим ягнёнком, нависающий всей своей массой над фундаментальным зданием сталинских времён, Дворцом культуры, давнишней гордостью горожан; если смотреть со стороны фасада Д.К., то кажется – вот-вот этот «ледокол» в своём мощном движении через секунду – другую с скрежетом и грохотом разрежет надвое весь культурный Центр города. Имея богатое художественное воображение, Сергей Павлович живо представил себе, как это бездуховное, мёртвое существо-сооружение в своём неудержимом и мощном движении, разрушает не только Д. К. города, но и всю культуру страны…
 
Помнится, Сергею Павловичу ещё в молодости, будучи студентом вместе с друзьями и подругами, любил гулять в местном сквере близ Дворца, по осени ворошить ногами разноцветную, опавшею с деревьев, листву…. А поодаль существовала Фабрика-
кухня, в которой имелась столовая, открытая для посетителей, с удивительно вкусной и невероятно дешёвой едой… 

Часто Сергею Павловичу снились тревожные сны, один похожий на другой. То он блуждает по громадному зданию и не может найти выхода. То кто-то за ним гонится с ножом или ружьём, и он не может убежать, потому что у него на ногах свинцовые гири. То, что-то случилось с его машиной – сгорела, или её угнали. То он не может найти аудиторию, где сейчас его ждут студенты, чтобы прослушать его лекцию о поэзии. И он каждый раз, с досадой или страхом просыпаясь, облегченно вздыхал – это опять всего лишь сон! Наверное, причиною всему этому были уколы, которые прописаны ему после загадочной и не покидающей его болезни.

В очередной раз, прогуливаясь по больничному коридору, Сергей Павлович среди больных, шагающих ему навстречу, обратил внимание на девушку, издали пристально разглядывающую его. Он и раньше видел её гуляющую по этому коридору, но как-то она не бросалась ему в глаза. А теперь он был озадачен и, даже, заинтригован её вниманием к собственной персоне. Всмотревшись в её облик более внимательно, он обнаружил, что она очень даже хорошенькая и очень молода, – почти девочка! По его спине прошёл холодок: неужели эта та, которая ему часто чудилась в его грёзах? Нет! – в грёзах ему видится дама старше этой фурии. Ему показалась, что он её где-то раньше видел. Что это, – дежавю? Верить виденному чуду или это опять только его грёзы? Пока эти мысли проносились у него в голове, незнакомка в окружении своих попутчиц приблизилась к нему со словами:
– Девчонки, идите – я вас догоню, – остановилась, продолжая рассматривать его. Он совсем было смутился, и сказал:
– Мы знакомы?
– Нет. Но что нам помешает это сделать сейчас, – так же пристально глядя на него, сказала эта бестия. Сказала она это так просто, будто спросила, как пройти к ближайшей трамвайной остановке. Сергей Павлович внимательно посмотрел ей в глаза – они выражали нескрываемую заинтересованность, в них сверкали задорные искорки. Фальши во взгляде и в голосе он не почувствовал. К чему бы это? Сергея Павловича охватила оторопеть – тут что-то не так. Обычно парни к девушкам «клеятся», а тут – наоборот. К тому же – какой же он «парень»?!
– Извините, девушка», – сказал он, –  мне пора в процедурный кабинет на уколы. Сказал первое, что пришло ему в голову, и спустился на первый этаж больницы, где больные проходят ЭКГ и УЗИ. Там он, как ему показалось, затерялся в многочисленных коридорах. Но не тут-то было – через минуту эта леди снова оказалась перед ним.
«Что за наваждение», – подумал он, и присел на кушетку, стоявшую у стены в коридоре.
– Это не наваждение, сказала она и присела рядом.
«Она что – читает мои мысли?»
– Я не читаю ваши мысли – это у вас на лице написано. Я пришла, чтобы вам помочь.
– Но я не нуждаюсь в вашей помощи. Оставьте меня в покое.
– Если вы не хотите со мной общаться наяву, я появлюсь вам во сне непременно и скоро, – сказала она, загадочно улыбаясь.
У него ещё сильнее закружилось голова, и он почувствовал, что теряет связь с действительностью, и он опёрся спиной о стену позади кушетки и закрыл глаза. Так он просидел около минуты. Головокружение стало проходить, и он поднял веки. Рядом никого не было. Мимо проходила медсестра. Остановившись около него, спросила:
– Больной, что вы тут один сидите так долго, и кого ждёте?  – процедуры все уже закончились.
– Я не один сижу – со мной была девушка.
– Никого рядом с вами не было, – я поминутно здесь прохожу и никого кроме вас тут не видела. Уходя, она пробурчала себе под нос: «Обкололи его что ли?». Тут он понял, что плохи его дела – он бредит уже наяву… У Сергея Павловича был хороший слух, и последние слова медсестры резанули его по сердцу: что происходит? Что за «дела»? – подумал он. Сергей Павлович стал размышлять, вспоминая. Почему к нему вернулась старая болезнь? – что-то, нервное? Ну, да – он потерял работу. Но, вроде, от этого не умирают и не болеют так сильно. Что ещё? От него ушла жена. Но это было так давно! – и «ещё неизвестно кому повезло» – он не один в такой ситуации, – значит, это тоже не в счёт. Да, – это так. Он хорошо помнил, что был против развода и пытался сохранить семью… Сергей Павлович перед разводом предложил встретиться последний раз для разговора – он хотел прочитать ей свои последние, написанные для неё, стихи:

 – Давай начнём серьезный разговор,
Отложим наши срочные дела,
Оставим на день - два врагов, друзей
И прекратим свой бег вперёд и в никуда,
Стреножим быстрых, потных лошадей,
Отняв у них стальные удила,
Отбросим домыслы и всякий вздор.
Присядь в траву и рядом сяду я,
Спокойным взором посмотри кругом,
Прикинь в уме все «против» и все «за»,
Что в жизни значу я, что значишь ты,
Когда поставишь точку ты, – на ком,
И сбудутся, когда твои мечты,
И сбудутся, когда мечты мои…
Давай начнём серьёзный разговор…

Она обещала, но на встречу не пришла…
–5 –
Вспомнился дом в старом посёлке. Как-то ночью ему не спалось. Сергей Павлович осторожно встал. В доме никого не было, кроме его пожилой матери. Тихонько, чтоб не разбудить её, направился к входной двери. Мать, по всей вероятности, тоже не спала. Открыл дверь – она скрипнула, – наверное, мать услышала. Вышел во двор, потом в огород. В конце лета была прохладная ночь. Хорошо светила полная луна. Он осмотрелся. После смерти отца в огороде царила застарелая запущенность – всюду мусор, неухоженный огородный инвентарь. Да, родители, родители…  – их любимый сын бродил «по местам и весям», – ему было некогда.  Они прожили достойную трудовую жизнь. Пережили революцию и две войны, разруху и голод; вместе с народом восстанавливали народное хозяйство страны после войны. Жизнь налаживалась. Мать говорила:«вот жить бы сейчас, да жить, но» …  старость подошла, как-то, незаметно…они умерли в советское время…  Однажды, сын спросил у матери: «Мам, расскажи, как вы познакомились и поженились с папой». «А мы не знакомились, – работали вместе на одной богатой усадьбе», – сказала она, – потом родители наши позвали нас и сказали: «Вы работаете хорошо и дружите между собой, – мы поженим вас» – вот и всё. Перечить родителям в ту пору было нельзя». Сыну показалось этого мало, спросил: «А ты любила папу?» – «Не знаю, … – жалела», – кротко, с печалью в глазах, ответила она.  И прожили они вместе более пятидесяти лет! Да, – в те «древние» времена в простонародье не принято было произносить такие слова, как - «люблю», «обожаю», – они им казались излишне высокопарными, «буржуйскими». Скромные, малообразованные крестьянки в таких случаях обходились простым словом – «жалею», произнося его с лаской, с душевной теплотой.  А юноши и мужики в ответ, смущаясь, хмурили брови и с напускной строгостью, говорили: «Ну, ладно тебе! – скажешь, тоже…»

Увидел: по тропинке медленно, неслышно к нему подошёл их старый любимый пёс. Улёгся рядом. «Что – тоже не спится?» – Сергей Павлович нагнулся к нему, рукой погладил его гладкую, тёплую лапу. Тот благодарно взглянул прямо в глаза своего хозяина, лизнул его руку. Сергей Павлович нагнулся ещё ниже и поцеловал пса в его прохладный нос. Пёс чуть тронул хвостом и умиротворённо закрыл глаза, и, кажется, задремал. Постояв ещё немного, Сергей Павлович повёл плечами и сказал: «Мне холодно, я пошёл в дом». Пёс понятливо пошевелился, но остался лежать на тропинке – ему-то было хорошо и уютно….

А его хозяину в эту ночь так и не удалось уснуть. Вспомнился ему один летний день – из-за болезни и душевной тоски он решил на моторке прогуляться по реке. У него тогда ещё не было собаки, и он поехал один. Двигатель «Москва-25» и лодка «Казанка» с булями были в то время почти «писком» моды. Всё лето, будучи в отпуске, Сергей Павлович любил такие прогулки.  – В левой руке румпель мотора, в правой – кинокамера, и на максимальных оборотах двигателя лодка легко выходила на глиссирование. Обогнав встретившийся на курсе катер-водомёт, он лихо «чертил» окружность на воде вокруг него, чем грубо нарушал все писанные и не писаные правила водной навигации; знакомый капитан катера грозно помахал кулаком и запоздало включил сирену. Но «нарушитель» был уже далеко впереди…  Но в тот, памятный для него день, ему было не до лихачества и не до съёмок, не до красот вокруг – он чувствовал недомогание. Подходя к давно облюбованному берегу, он заглушил мотор и готовился причалить. Бревна, примыкающие к берегу, медленно приближались; и тут Сергей Павлович среди них заметил тёмный выступающий из воды, предмет. С помощью весла наш путешественник направил лодку в сторону этого предмета, и вскоре, по мере приближения к нему, стало ясно – это утопленник. Сергей Павлович знал, что накануне на реке была сильная гроза с резким порывистым ветром. Приезжие рыбаки, будучи в сильной степи «навеселе», не имея достаточного опыта поведения на воде, застряли в моторной лодке в массе бушующих брёвен. Мотор оказался бесполезен, и даже – наоборот, – лишняя тяжесть. Лодка некоторое время держалась на плаву, но потом была зажата брёвнами и перевернулась, рыбаки оказались в воде под брёвнами. Двоим, – их было трое, – удалось вынырнуть, ухватиться за брёвна и, тем самым, спастись. Третий из воды так и не появился, и его не нашли, – под брёвнами искать его в грозу и шквалистый ветер, физически было невозможно.  Сергей Павлович понял, что это, видимо, как раз этот – третий рыбак, которому не повезло, и труп которого теперь всплыл.  Наш путешественник, недолго думая, снова завёл мотор и вырулил на середину реки для ожидания случайного попутного судна. К его удаче, вскоре из-за мыса показался другой, тоже знакомый катер-водомёт. Дождавшись его подхода, Сергей Павлович сделал знак рукой остановиться. Катер замедлил ход. Светило яркое солнце и топовых огней катера не было видно; капитан, высунувшись в открытое окно рулевой рубки, перекрывая шум воды и работающих моторов, крикнул: «Палыч, что случилось?»  «Палыч», показывая рукой направление, крикнул: «Герман, там утопленник. Сообщи, кому следует».  – «Хорошо, не переживай, – сообщу, только не уходи далеко, – потом покажешь».  И катер снова ускорил ход, – резко увеличив бурун у носа и оставляя за собой кильватерную струю, – особую, живописную, характерную для водомётных движителей.  «Палыч», полюбовавшись на эту «прелесть», вернулся на прежнее место, но причалил чуть дальше, против течения –  неприятное было соседство. И на скорую руку развёл костер. «Отдыхать» ему расхотелось... Тут «Палычу» вспомнился комичный случай с этим самым Германом и его катером. «Шёл» он, как-то на своей моторке  в «родную гавань» мимо одного из глубоких, как фьорд, заливов, и, вдруг увидел, – в глубине залива у берега стоит катер, у которого водомёт работает на полную мощность: за кормой катера «клокочет» большой бурун.

Сергей Павлович понял – на борту что-то случилось, и решил посмотреть.  После резкого и крутого виража лодка двинулась в нужном направлении. Подойдя ближе, он увидел:– это катер Германа, за кормой которого вода движется мощными кругами. Сбавил ход, потом, вовсе выключив двигатель, направил лодку в направлении между берегом и носом катера. Мягко наехав на берег, и легонько задев борт катера, лодка замерла, покачиваясь, как живая, словно ожидая следующих указаний своего «капитана». Сергей Павлович увидел Германа, лежащего головой на штурвале. От толчка лодки, Герман встрепенулся и приподнял голову, ничего не понимая. «Палыч» понял, – горемычный катерист жив и здоров, только сильно уставший. Преодолевая шум буруна и работающего двигателя, он крикнул: «Герман, ты куда спешишь? –Ты уже приехал. Глуши мотор и ложись спать!» Герман, очнувшись, обозрев всё вокруг себя, и, ничего не сказав, выключил двигатель и удобнее устроился в водительском кресле.  «Палыч» понял, что сегодня разговора больше не будет, отчалил, запустил мотор, и отправился восвояси. Он знал, что на малых катерах при молевом сплаве леса допускалась работать одному человеку, и мужики-механизаторы, чтобы  больше заработать в короткий летний сезон, работали по одному за двоих, и получали зарплату и за себя, и «за того парня». Катеристы работали почти круглые сутки и сильно уставали, потому и немудрено было уснуть «за рулём». После прошедших многих лет, когда «всё это», в стране произошло, молевой сплав по рекам запретили, – решили: «вредно для экологии»,– заготовка леса в пойме реки прекратилась, мотофлот закрыли, и многие механизаторы остались не у дел.– Кто уехал в другие края в поисках заработка и лучшей жизни, а кто из-за безделья и тоски спился и умер… Сергею Павловичу всё это вспомнилось в ожидании милицейского катера...

Только поздно вечером «освободили» его от страшной находки. «Дислокацию» для ночёвки менять было уже поздно – была кромешная тьма, и он подбросил в тлеющий костёр больше дров, придвинул друг к другу два соседних бревна, и, в образовавшейся ложбинке между ними, устроил себе ночлег. В те времена многие рыбаки и охотники, и – просто отдыхающие, – понятия не имели о палатках: располагались просто под открытым небом, или сооружали шалаш из еловых «лап», – отдыхали по-спартански. «Палычу» долго не спалось. То – загадочный треск сучьев в тёмном лесу и шум ветра в кронах вековых деревьев, то – беспокойный всплеск воды у бортов причаленной моторки, то трения брёвен, плавающих на воде, и, будто говорящих о чём-то меж собой, – не позволяли ему заснуть.  Была пасмурная ночь, кругом –  кромешная тьма. А на противоположном берегу, – в километрах шести, – ярко пылающий костёр рыбаков. Но бриз, постепенно и не торопясь, сделал своё дело – тучи стали редеть, появились крупные, мерцающие звезды.  Небо оказалось таким бесконечно глубоким, что у Сергея Павловича по всему телу забегали «мурашки». Вдруг ему стало жутко –  небо внезапно перевернулось «кверху дном», вспомнились детские ощущения его присутствия в открытом Космосе. Ему было тогда от рода всего несколько недель, а, может, и того меньше, и он видел, ощущал себя в Космосе, среди звезд, вблизи громадного, серо-голубого шара. Этот шар и его голова взаимодействовали между собой – то ли шар пытался поглотить его голову, то ли он сам пытался свою голову спрятать внутри этого шара; при этом всё его тело, сплошь все его внутренности, подвергались жесточайшей вибрации, и ему становилось настолько жутко, что он истошным криком будил свою мать. Он не знал слов – он только слышал родной голос матери, чувствовал её горячую мягкую грудь, слышал биение её сердца. Её воркующий голос, ласковые, тёплые руки успокаивали его, и он сладко и спокойно засыпал.  Такие сны-кошмары ему снились почти каждую ночь, пока он не подрос и не стал ориентироваться в пространстве и понимать человеческую речь. Потом ему снились другие, уже «мирные», но не всегда – детские «сладкие», но они не оставались надолго в памяти. Но те, – его первые сны-кошмары, – обычно возвращались к нему каждый раз, когда он тяжело заболевал, находясь на грани жизни и смерти, видимо, его душа, его сущность, его «Я», стремились покинуть его тело, и вернуться обратно в Космос. Но его жизненные силы восставали против этого, и расставляли всё по своим местам.  И он продолжал жить…  Теперь, в свои зрелые годы, имея богатый жизненный опыт и, какое-никакое, образование, – был материалистом, Сергей Павлович уверен, что Земля имеет сферическую форму – ведь, сразу после рождения, он своими органами чувств, своим «нутром» видел и чувствовал ни «сковородку», ни «блин», а обыкновенный, громадный шар – настолько громадный, что он не мог поместиться у новорожденного внутри. Хотя в ту пору он не мог анализировать это, а только ощущал, как все ощущают тепло и воздух; и теперь он вполне допускает версию, что человечество, живущее на Земле, имеет не земное происхождение…
Эти воспоминания, и, связанные с ними мысли, увлекли его не только в юные годы, но и – в его глубокое детство…

А на противоположном берегу продолжал ярко пылать костёр, видно, рыбаки, вырвавшись «на волю» из семейного «ада», будучи «под хмельком», – не только от спиртного, но и от «свободы», – всласть рассказывали друг другу байки о том, как «однажды удалось поймать невероятно большую рыбу».  А «Палыч» всё никак не мог заснуть. Так, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому треску, и намучившись, он принёс из моторки транзисторный приёмник, включил его почти на полную громкость, и ... уснул, и крепко спал до самого рассвета.

–6–
Как раз – в этот период времени он впервые оказался на лечении в этой больнице.  – Ничего и никогда не проходит бесследно... В ту ночь, думая о погибшем, «Палыч» знал, что кроме грозы и шторма есть и другая крайность, опасная на воде, – штиль, – не менее грозная стихия, чем шторм. Ему вспомнились несколько строк из Генриха Гейне, когда он ещё в юности «баловался» переводами из немецкого:

Штиль царит глубокий в море,
Нет порыва – спит оно,
И моряк печально смотрит –
Плоскость, гладь вокруг него.
Мертвый штиль страшен, ужасен!
Ветра нет ни тут, ни там!
И во всем просторе мрачном
Шевелиться лень волнам.

Устав от воспоминаний, своих и чужих болезней, Сергей Павлович, как в прошлом году, в промежутках между медицинскими процедурами, – не по привычки, а по зову души, –  часто приходил на известный перекрёсток и подолгу стоял вблизи него, тщетно ожидая появления девушки верхом на лошади. Естественно, он знал, – напрасно теперь ждёт этих двух сказочных созданий, так полюбившихся ему! У него было такое ощущение, что они всегда были с ним, пусть – виртуально, но всегда, – с ним! А теперь у него возникло осознание, того, что он второй раз и окончательно потерял то, что, увы, никогда ему не принадлежало…    Ему стало горько и тоскливо не душе! И он решил сходить в лес, чтобы в тишине и покое скоротать своё одиночество до отбоя…

И вот сейчас и снова, – уж в который раз (!), стоящего на этом же самом перекрёстке, его вдруг осенило! Быть такого не может, –  ответ лежал на поверхности! – он понял: это та самая девушка на лошадке, которая теперь постоянно занимает его воображение. Да, – это ОНА! Это, – она, которая постоянно является ему во сне, наяву и в грёзах. Только он не помнил те слова юной наездницы, которые она тогда сказала своей лошади. Странно! – И эта забывчивость удручала его. Ему казалось, – не вспомни те, в общем-то, простые, но важные слова – грош ему цена, как поэту, его художественной натуре! Неожиданно для себя он погрустнел и с тоской подумал: «хорошо бы и сейчас встретить её здесь, а лучше бы не здесь, а за городом, на лоне природы – у реки, среди цветов и птиц, под ясным солнечным небом. И встретить её не так, как в грёзах –всплывающую из небытия, потом исчезающую бесследно, в никуда, а натуральную, – живую. Такую, чтоб почувствовать тепло её тела, услышать биение её сердца…
  Но Солнце неумолимо клонилось к закату, и пора было возвращаться в больничный городок.
Если человек жив и здоров, ему кажется, что он бессмертен, потому что он не знает даты своей смерти. И думает, что она так далека, там, – за горизонтом. За горизонтом его понимания пространства и времени. И, как правило, он думает – в своей жизни он ничего не успевает сделать – ни для себя, ни для всего человечества. А каков был смысл его жизни? Что такое «человек» – один «человек»? И что такое «народ», для чего в природе он нужен?  А для чего природе нужна травинка – одна травинка, один стебелёк? Одна травинка, быть может, ничего не значит. А много травинок – очень много – это лужайка, или даже – поле. Погибнет одна травинка, один стебелёк – это ничего, почти совсем незаметно – «отряд не заметил потерю бойца», а если погибнет всё поле – это плохо, –нарушение баланса в природе. Так и один человек почти ничего не значит. Умрёт один человек – это беда. Беда, но её можно пережить, перетерпеть. Если исчезнет весь народ – это катастрофа, невосполнимая потеря! Жизнь – это риск: человек в любой момент может умереть, даже случайно, даже из-за мелочи…. А один мудрец сказал: «человек вообще рождается случайно». Так, будем «рисковать»: вдруг, кому-то из нас, будет суждено прожить долго...

Так думал Сергей Павлович, шагая по дороге к больнице. Шагал и никак не мог отделаться от этой назойливой, в мозгу застрявшей мысли. И так, как на «автопилоте», он добрёл до главного входа. Перед первыми ступеньками крыльца он поднял глаза и увидел…ЕЁ! Она стояла на возвышении у входной двери, смотрела на него и улыбалась….
Он быстро, как мог, поднялся по ступенькам, подошёл к ней. Тронув её за локоть, сказал первое, что от неожиданности пришло ему на ум, сразу, переходя на «ты», как у давнишней знакомой, спросил:
– Ты откуда пришла и снова куда-то уйдёшь?
Улыбаясь и не отстраняясь от него, она сказала:
– Нет, я пришла к вам и больше никуда не уйду….
Разговаривая, они вошли внутрь, и присели на скамейку в просторном фойе.
– Признаюсь, я думал о тебе весь этот год. Как, всё-таки, тебя зовут, моя загадочная незнакомка?
– Меня зовут Алёнкой. Но почему –«незнакомка»? – мы знакомы с вами… уже почти год. Только мы не представились ещё друг другу.
– Как, такое может быть, Алёнка, милая моя, Алёнка?! –  я только теперь понял, что это ты тогда с лошадкой стояла на перекрёстке.
– Да, – это я и моя любимица Ласка.
– Так это, всё-таки, – была ты?! – Сергей Павлович чуть не задохнулся от восторга. – Вот почему чувствовал, что я тебя где-то видел, но не мог вспомнить – где!  А почему же ты мне сразу в этом году не открылась?
– Сначала я сомневалась – надо ли открыться, я поняла, что вы не узнали меня, и решила воздержаться. Тогда на остановке я как-то сразу приметила вас – женский взгляд, вы, знаете, острее и объёмнее, содержательней мужского, а вы в основном разглядывал мою спасительницу Ласку.
– Что ты тогда сказала ей, своей Ласке, – я слышал, но не могу вспомнить.
– Дословно не помню, – что-то вроде: «посмотри, моя умница, как ты понравилась вот этому мужчине», – вы стояли к нам ближе всех. Я потом оглядывалась несколько раз,– вы всё смотрели нам вслед, пока поток машин «не разлучил нас».
– Рассказывай дальше, мне очень интересно, – нетерпеливо промолвил Сергей
Павлович.
– А что рассказывать? – для меня сейчас всё ясно. Когда в прошлый раз я приехала домой, то на тумбочке в маминой комнате я увидела, вашу фотографию, правда, вы на ней– совсем молодой.  Я и раньше видела её, но никогда мы с мамой о ней не говорили. Я думала: «мало ли с кем она до моего папы дружила, – зачем её тревожить? В этот раз мама сама всё мне рассказала. Потом мама долго плакала, и… я с ней. Мы проговорили о вас и о всей нашей жизни до самого утра…  И, вот, – я здесь.
– Алёна, а где твой отец? – С волнением спросил Сергей Павлович.
Она ответила очень просто:
– Мама не любила его, и они расстались… они очень давно расстались, – я его даже не помню.

Алёна и дальше продолжала свой рассказ  про свою жизнь. Она рассказывала по-детски наивно: утопая в мелочах, уходя в сторону от насущных проблем. Он слушал её с волнением и с запоздалой любовью. Её голос, почти детский, приятно откликался в его чувствительной душе. Но слушал он её – в пол-уха, – как Штирлиц слушал Пастера Шлага, отправляя его заграницу. Слушая Алёну, он, как и она, подумал: для него теперь тоже стало «всё ясно»! Под красивую «мелодию» голоса юной, очаровательной девушки, мысленно перед Сергеем Павловичем пробежала, как в кино, вся его, – собственная, –  жизнь: вот он – студент престижного ВУЗа, вот он, вместе со своей группой, – на «картошке» в отдалённом посёлке. Здесь он встретил замечательную девушку Варю. С ней всё лето длинными вечерами проговорил о жизни, о науке, о стихах и любви… Тогда же он написал стихотворение «Ностальгия», посвящённое Варечке, зная, что она увлекается лошадьми, и, видимо, предчувствуя долгую разлуку с ней, но зная, что она ещё совсем юна, и может неправильно воспринять его поэтическую откровенность, решил не показывать сейчас, а показать через год в своём сборнике стихов, ей посвященном. Вспоминая этот момент, Сергей Павлович живо представил себе: вот он сейчас читает Варе это стихотворение, она слушает и улыбается:

Завернем облака в одеяло,
Обернем полумесяц в платок,
Мы пройдем наш поселок к началу,
И не выдадим шороха ног.

Мы на лошадь накинем уздечку
И поскачем рысцою в тайгу,
В ней найдем поукромней местечко,
В травку спрыгнуть тебе помогу.

Мы здесь звезды увидим сквозь кроны,
Пусть им вторят в кустах светлячки.
Ты – принцесса без царской короны –
Всем царицам отдашь все очки.

И опять я горю весь от страсти,
И опять ты чертовски мила.
Звуки леса пугают напрасно –
Для нас ноченька очень мала.

Пусть нас утро разбудит прохладой,
Пусть нас Солнце поманит лучом.
Назову тебя вечной отрадой,
Позову тебя в сказочный дом.
………………………………..
………………………………..
А потом мы вернемся к народу,
К каждодневным, обычным делам,
Ностальгия захватит нас сходу
По счастливым и ласковым дням...
–7–
Всеми силами своей пламенной души, он стремился на следующий страдный сезон опять попасть к своей Варечке, но его группу отправили на железную дорогу проводниками, а он не прошёл по зрению, и его оставили при ВУЗе готовить лабораторные работы к очередной сессии, как лучшего студента по практики. В следующее лето его группу отправили в Крым на виноградники… Тут судьба его подставила ему второй раз «подножку» – он серьёзно заболел.  Полностью вылечиться ему не удалось. Кое-как, «встав на ноги», он стал совершать одну ошибку за другой, и, в конечном итоге, он снова оказался в этой же больнице, как и в первый раз, много лет назад… И вот, – его Судьба-злодейка, подстроила так, что его разбитого, почти полностью уничтоженного, подобрала, – никто иной, а именно, – дочка его любимой Варечки!..

Прошло много дней. Период его лечения подходил к концу. Казалось, всё хорошо, – «баланс в природе восстановился». Но болезнь Сергея Павловича не уходила, и он снова погрустнел. Ловя последние солнечные тёплые дни уходящего лета, они вдвоём пошли в знакомый парк. Алёнка раскинула на траве принесённый с собой плед и сказала:
– Сергей Павлович, отдохните пока здесь, вздремните, если получится, а я погуляю по этой лужайке, нарву разных цветов. Я хочу, чтобы вы поспали. Мы скоро уедем.
Сергей Павлович с радостью повиновался. Вдруг, он почувствовал глубокое успокоение, нервы «улеглись», и его захватила сладкая дрёма… И тут в его уставшем, воспаленном мозгу прозвучал успокаивающий голос некогда его любимой девушки, сильно похожей на Алёнку: «Друг мой! Не надо печалиться. Не надо упрекать свою судьбу. И не надо постоянно уповать на бога. Я расскажу тебе одну притчу-шутку и тебе будет понятно, как жить дальше и что предпринять. Один человек неоднократно жаловался богу, что он за много лет ни разу не выигрывал в лотерею и разочаровался в нём. И, наконец, перед ним явился бог и сказал: «Человек, я знаю, что ты давно хочешь, но никак не можешь выиграть в лотерею, и совсем разуверился во мне. Но дай мне шанс реабилитироваться перед тобой: купи хоть один лотерейный билет!»
Сергей Павлович резко, как от удара молнии, проснулся. Приподнявшись на локте и, глядя вокруг себя, искал взором свою спасительницу. Алёнка в это время сидела рядом на траве и примеряла на себе венок, из только что нарванных луговых цветов.
– Алёна, я видел во сне твою маму! Теперь я знаю, что нам надо делать!
 Он ясно представил себе план дальнейших своих действий по своему лечению. –Он срочно, без промедлений, найдёт хорошую больницу. Больницу современную, оборудованную по последнему слову медицинской техники, обеспеченную эффективными и безвредными лекарствами, новейшими лечебными и хирургическими технологиям. И ещё Сергей Павлович подумал –  хорошо бы случилось так, что в эту больницу, которую он найдёт, были бы приняты в полном составе на работу все работники вот этой больницы, в которой он лечится сейчас.
Но где взять такую больницу?
– Сергей Павлович, что же вы снова задумались и погрустнели? – теребя в руках  венок, произнесла Алёнка.
– Я же говорю: мне приснилась твоя мама. Мне надо найти больницу, в которой меня вылечат.
– Никакую больницу мы искать не будем. Мы с мамой всё уже продумали. Наш метод настолько хорош, что вы, узнав его, не в силах будете от него отказаться. Вы знаете, – продолжала Алёнка, – когда мы с мамой узнали, что ипподром закрывают, а лошадей распродают, мы выкупили мою любимую Ласку, и теперь она живёт с нами. Ласка вылечила меня, и вылечит вас. Мы никогда в эту больницу больше не попадём, у нас с вами начнётся новая жизнь. Девушка, не давая опомниться ошеломлённому Сергею Павловичу, и, схватив его за руку, продолжала, – идёмте же скорее – я уже всё приготовила: выписанные эпикризы забрала, вещи свои упаковала, теперь быстренько соберём ваши, и – на автобус. Когда я собиралась в дорогу, мама сказала мне, что вам не выдержать долгий путь домой в седле без привычки, поэтому я обещала ей доставить вас «в целости-сохранности» не лошадью, а рейсовым автобусом.

При посадке на автовокзале Сергей Павлович был приятно удивлен: им предстояло преодолеть неблизкий путь на старом советском «ПАЗике». Их путь пролегал через столетний сосновый бор, уже тронутый, но ещё не совсем уничтоженный, современной «цивилизацией». Сидя в уютном и просторном салоне автобуса, обдуваемый через открытый верхний люк автобуса прохладным целебным воздухом, Сергей Павлович, слегка подпрыгивая на ухабах грунтовой дороги, и, слушая ностальгически приятные его слуху, завывания трансмиссии при разгоне и на подъёмах, незаметно задремал. Сквозь дрёму он подумал: «Видно, совсем плохи дела у моей любимой родины, раз перевозчикам пассажиров приходится использовать «древний» советский «ПАЗ», где же они его «откапали»?! – Советское, значит, – отличное…»

Сергей Павлович, сидел рядом с прелестной девушкой, – не родной дочерью, которая, тоже задремав, доверчиво положила голову на его плечо. На очередной кочке он воспрянул ото сна, и ощутил, что локоны этой девочки приятно щекочут его щеку и шею. Стараясь не разбудить хозяйку этих «чуд», он с трепетом вдыхал аромат детского лосьона, перемешанного с сосновым оздоравливающим воздухом, поступающим из люка, у него снова закружилась голова, но только ни от лекарств, а от этого аромата и счастья; локоны слегка шевелились, как самостоятельные, и, казалось, перешёптывались с ним и между собой; он подумал: «вот сбылась моя потаённая мечта – ощутить тепло этой девочки и услышать биение её сердца»; не верующий в мистику, и в другие потусторонние явления, он каким-то внутренним чутьём ощутил, вроде как, через живые колеблющиеся локоны Алёнки, поступают к нему флюиды от его любимой Варечки;... и почувствовал, как подступает комок к его горлу при мысли: «сколько же бед и страданий перенёс этот ребёнок, живя не в полной семье, в это непростое время!» Сергей Павлович снова закрыл глаза и подумал: «Будет время, –  обязательно будет! – и эта девочка, придёт рано утром в их с Варей комнату, и скажет: «Доброе утро, папа и мама! Я уже встала, и поехала учиться, проводите меня до вокзала».
А сейчас он в старом советском «ПАЗике целеустремлённо едет вперед, точнее, – назад, – к своей несостоявшейся любви…
«Палыч» ехал лечиться… и устраивать свою дальнейшую жизнь…

2016 – 2022 гг.