04. Прелести пожилого возраста. Буляк и Закария

Жену старика звали красивым именем Буляк, что по-татарски означало «подарок». У супругов было шестеро детей. Сыновья и снохи, занятые на работе, приходили нечасто, потому что за отцом постоянно ухаживала младшенькая и единственная дочь Света. Маленькая и шустрая бабешка лет сорока, Света была настоящим живчиком, пока нигде не работала и полностью сняла с матери заботы о больном. Сама Буляк оставалась на ночь очень редко, и тогда марийка Вера подталкивала Машу кругленьким локтем и кивала головой в ее сторону: Буляк ложилась к своему худенькому мужу и обнимала его левой рукой. Старички мирно засыпали, несмотря на шум и крики больных из других палат. Утром Буляк сокрушенно объявляла, что ее дедушка опять проснулся мокренький, и всплескивала руками. Докторша, сменившая на обходе флегматичного врача, подыгрывала ей:

- Иии, бабай, сколько же тебе лет? Ты же уже большой, а писаешься! Что же ты на горшочек не попросился?

Бабай же всегда молчал и стеснительно улыбался. Его голоса никто в палате так и не услышал, настолько скромно он себя вел.

Тем удивительнее было то, что рассказала о нем жена, водя под ручку измотанную Машу по больничному коридору. Буляк, свежая после сна в своей постели и прогулки от дома до больницы, не видела, что Машины глаза смыкаются, а головная боль не дает сочувствовать ее живому, в лицах, повествованию.

- Мой-то старик, Машенька, знаешь, что творил перед тем, как заболеть?

По старинной привычке татарских женщин не называть мужа по имени, она так и называла Закарию стариком, а напрямую обращалась «бабай». Жили супруги уже больше пятидесяти лет. Когда неподалеку от ее родной деревни нашли нефть и начали строить новый город, юная Буляк поехала туда и выучилась на водителя. Выросшая в послевоенной деревне, девушка умела приспосабливаться к трудностям и ничего не боялась. Так и проработала она много лет водителем небольшого грузовичка с фургоном и развозила по магазинам хлеб. Ее знали все первостроители маленького городка, шофера с уважением относились к мужней жене, родившей и вырастившей пятерых сыновей и дочь.

Ее Закария вырос в детдоме, говорил преимущественно по-русски, был мастеровитым и хозяйственным, к пенсии организовал себе маленький трактор, чтобы возить сено и дрова, пахать огородик. Пока муж дорабатывал до пенсии, Буляк вовсю вела хозяйство. Она до самой старости отлично водила мотоцикл «Урал» с коляской и возила то дочку, то соседок в дальний лес по ягоды и грибы. Достаток в доме достигался трудом, запасливостью, расчетливостью обоих супругов.

Теперь старик уже подошел к восьмидесяти годам, а его жена, несмотря на живость ума и движений, всего на пару лет отставала от него. Оба худенькие, подвижные, старики уже и зубы потеряли, потому на кухне тетки Буляк на дежурном месте закрепилась мясорубка: и мясо, и овощи она перекручивала для обоих. Поесть муж с женой любили и эту часть быта стороной обойти никак не могли! Жили они своим домом и были весьма довольны жизнью.

Ранняя пташка Буляк ложилась спать рано, после операции по женской части давненько отселила мужа в отдельную спаленку. И стала она примечать, что его долго не бывает по вечерам дома. А в этот раз и темнота уже на землю пала, даром что лето, а ее бабая все нет!

Буляк убедилась, что дед действительно не ложился – постель не раскрыта. Она оделась и тихонько вышла за ворота. В конце улочки светилось только одно окно - в доме гулящей инвалидки Вали. Буляк понесло на огонь. И не зря!

Валя была одноногой, народ полагал, что потеряла она конечность по пьяни. Запивалась Валентина сильно, порою валялась в луже или на дороге и в это время лишиться могла чего угодно. Несмотря на возраст, распутничала тоже до безобразия.   Так что ничего удивительного, что у нее и до утра мог гореть свет.
Калитка не скрипнула. Войдя во двор, Буляк не задумалась ни о чем, а просто подтянулась немного на цыпочках и заглянула в незанавешенное окно.

Ну и пожалуйста. Вот он, ее родной старичок, стоит прямо напротив и натягивает на тощие ляжки синие трусы, которые она в субботу положила ему на лавочку в предбаннике. Буляк тихонько шмыгнула к двери и закрыла ее, навесив замок. Теперь грешники оказались в ловушке. Женщина пошла к окну и стукнула в стекло, свет тотчас погас.

- Валя, что вы тут творите, это я все видела. Можно бы тебе тут дом разнести. Но я вас закрыла и пойду домой, а вы делайте что хотите, - сказала Буляк спокойно и отчетливо.

Ее Закария пришел почти сразу. Жена молчать не стала.

- Эх, бабай, - сказала она. – У меня точно такая же! Сказал бы: «Жена, мне ведь надо!» Я бы поняла. Она хоть подмывается?

Старик пристыженно молчал.

После этого случая он укладывался спать в одно время с женой, но бойкая супруга не давала ему забыть о прегрешениях. При этом она продолжала перекручивать своему беззубому изменнику морковку, мясо на котлетки и печь пироги, чтобы он не падал духом и трудился как прежде. Инсульт поразил старика в гостях: вдруг не смог говорить, стал крениться набок, и дети быстро привезли его в больницу.

- Не зря, Машенька, люди говорят, что человек не к добру наглеет. Вот и нарвался мой бабай, на свою голову в такую грязь сунулся, - беззлобно закончила Буляк свой рассказ.

Она приходила в палату красивая, нарядно одетая, с полными сумками, чтобы хватило вкусного супа с домашней лапшой всем пяти больным и их женам. Накрывала на стол, звала всех и раздавала угощенье, проявляя удивительное радушие и интерес к каждому обитателю палаты. Женщины могли ненадолго отвлечься и отвести душу за крепким чаем.

- Теперь старику своему не позволю на трактор сесть, пусть только поправится. Хватит ему работать, - говорила Буляк. – Пора уже и отдыхать!

Ее Закария молча улыбался в своем уголке.

По тому вниманию, которое оказывали ему врачи, Маша сделала вывод: дети Буляк и Закарии не иначе как подмаслили докторов! Теперь ее терзала мысль, что надо дать взятку.