Седовая падь. Глава 21

В НОЧЬ НА ПОЛНОЛУНИЕ

За селом, у Черной балки, означила мать место встречи с Петром. По времени, теперь уж через ночь на другую выходило. Жаль, что в аккурат на полнолуние получилось. Хотелось поскорее отделаться от назойливых и опасных гостей, да сыну пособить

Случившееся следовало срочно обсудить: «От этих иродов Петруше не так-то просто будет отбиться. Вот и надо бы его предупредить, пусть поостережется», — полагала Агриппина, неприметной мышью, проскользнув в усадьбу своей матушки. А гостям велела в село не соваться: милиция шастает, отсидеться до срока надо.

Побудила родных чуть свет, поделилась бедой с сыном. Петр долго и напряженно слушал мать, нетерпеливо нервничая и сжимая кулаки. Однако молчал и сурово хмурил брови. В эти минуты от взволнованной матери, с тревогой и болью, всматривавшейся в его глаза, не смогла ускользнуть, видимая только ей, давняя душевная рана Петра; вновь разбередили ее ночные гости.

— Спасибо мать, что уцелела, себя сберегла. Не терзайся зря, ты все правильно сделала. Теперь моя очередь пришла этим «шакалам» зубы показать, — Петр встал, на ходу набрасывая теплую овчинку, прошелся от угла до двери, обдумывая еще раз уже давно заготовленное, задуманное им. Знать время пришло…

— Давай-ка, бабка, чего на стол, разговор есть, — просто сказал он.

Порешили как порешили, а домой в эту ночь Агриппина не воротилась. И когда бандиты к тропе подались, то света в ее доме не было…



Под вечер, на полнолуние, ребята друг к другу в гости на ночлег напросились. Так ведь и домашним ничего объяснять не придется, да и у самих руки развязаны: делай, что захочется до самого следующего дня. Вовка у Пончика ночует, а Пончик — у Вовки. Кто из родителей в детали вникать станет, да и в школу на утро не надо — выходной. Телефоны по селу — редкость, разве что у председателя или в конторе сельсовета. Так что «алиби» для обоих, на всякий случай, было обеспечено. Искать без причины не станут. Единственное, что покоя не давало, так это обман, но ведь ради дела, с чистым сердцем оба друга шли на этот не простой шаг. Теперь и о предстоящей к полуночи встрече, у старого колодца, который родниками рассосало, стоило подумать. Благо вечер был теплый и до Гнилого озера, что за селом, в сторону вершин, не так уж далеко.

Фонарики с собой решено было не брать: «Все темные дела в полной темноте делаются», — проронил серьезно Пончик. Вовке даже понравился его смелый порыв.

— Не рано ли ты начал свою прыть казать? А деру не дашь? Кто знает, вдруг собаки явятся? Я ведь белую до сих пор тоже не видел. Вспомни, что Полина говорила… Да и Петр в записке грозился, если без ключа явимся. А ключ в надежном месте спрятан, с собой его не берем.

— Правильно, — добавил внимательно слушавший Пончик, — пока ключ у нас, с нами ничего не сделают.

Вовка с неподдельным интересом посмотрел в глаза друга. Ведь как не крути, а на такое опасное приключение они шли впервые. Риск обозлить Петра был, но волновало самое главное: что он предпримет после?

— У него и прав-то на этот ключ нет, — заговорил вдруг Пончик. — Мы его нашли, значит он наш. А вот, что он им отпирать собирается, нам это тоже интересно.

— Ну ты даешь! — удивленно смотрел Вовка, — где ты только научился такому? Шантажировать его собрался? Да он же нас разделает, как и того же Лебедя. Забыл, как он трясся, даже пару месяцев спустя?

— Ну, ладно, ладно… посмотрим, как все обернется. Пойдем лучше в кино, время скоротаем…

В сельском клубе, как всегда, шумно и весело, но вот фильм друзьям смотреть не хотелось, не до него. Мысли о предстоящем мешали сосредоточится… А как только вечерний сеанс закончился, так и подались за село, в едва различимой темноте ночи шумно ступая по ухабам обочины. Дорога скоро вывела из деревни. Далеко, страшновато, но надо. Проходя лужи, Пончик, то и дело, хлюпал сапогами. Вовку начинало это раздражать.

— Тихо-то можешь идти? — забурчал он, в свою очередь стараясь соблюдать необходимую маскировку. — Вон, уж всех лягушек перебудил. Чего твои боты так хлюпают? — уставился он на темные сапоги друга.

— Да мамкины надел, а они большие, вот и квакают, — отбивался тот.

— А если нам убегать придется, что тогда? Где потом твои боты искать? От страху все забудешь…

— Ничего, добегу, если нужно будет, — уверенно ответил Пончик.

Выкатила колесом яркая луна, красивая и желтая. Такая только в ночь на полнолуние бывает. Осветила дорогу. Не успели осмотреться, как тут же, шмыгнула за тучи.

— Полнолуние называется, а луна сбежала…

— Ну и ладно, прятаться будет легче. Давай тише, а то скоро подойдем. Смотри лучше в оба! — предупредил Вовка.

Далее до самого таинственного места шли тихо, лишь иногда перешептываясь для ориентировки на местности. По Вовкиным часам «Восток», которые ему отец подарил, выходило без двадцати минут двенадцать.

— Почти полночь, пора бы уж нам спрятаться где-нибудь. Вон, колодец виден уже.

— Да, это здесь.

Впереди, по ходу, на небольшой поляне, окруженной со всех сторон кочками, темной глыбой возвышался остов поросшего мхом да вьюном старого, отслужившего свой срок, источника. Когда-то в старину он дарил людям живительную влагу своих недр, но время меняет приоритеты; водопровод стал выгоднее, за ним было будущее всего села. Вода вокруг поселка вкусная, просто чудодейственный напиток; пьешь, не напьешься! Ключей, да родников в изобилии имеется, так что со временем появились колодцы поближе. Забросили люди источник, вот он и зарос…

Удобно устроились под роскошным, однако, еще голым кустом вербы. На ветвях одни почки, листочки позже, с теплом отрастут. Заросли позволяли хорошо укрыться, не заслоняя вид на колодец.

— А в темноте и вправду виднее, чем с фонариком, — шепнул тихо Пончик, настороженно озираясь.

Тут и луна в помощь — вновь высветила окрестности. Все на месте. И укрытие удобное нашлось: колодец как на ладони. Друзья притаились и замерли. Вот-вот полночь. Уснули давно птицы, природа еще не пробудилась, дремала после зимы. Это с середины месяца, когда полетят майские жуки, будя остальных насекомых, зашумит, запоет лес. И днем и ночью станет слышен неуемный и неутомимый гомон его лесных обитателей. А весеннему солнцу не только они, но и трава, деревья и даже земля под пашней, радуются, гудят с ветром споря, хваля тепло и благо, что оно с рассветом несет. А пока тишь да покой. Вот и луна, вновь за облако нырнула, оставила ребят один на один с пугающей тьмой ночи.

У Пончика на лице одни глаза и видны, не понять только, от чего блестят. Да и Вовка соколом вдаль уставился. Затихли друзья, затаились. Ждут, с напряжением всматриваясь в глухие окрестности старого колодца.

— Тебе страшно? — ткнул Пончик локтем.

— Ты, как всегда, не вовремя. Сиди тихо. Не вздумай кашлять или чихать. Сейчас все начнется, полночь уже.

Пончик замер, тараня глазами темноту прилегавшего леса.

Вдруг тишина словно ожила, шевельнуло, едва касаясь, легким ветерком застывшие от напряжения лица ребят. Соседняя рощица незаметно выплеснула из себя на поляну слабо различимую тень то ли человека, то ли собаки, — не разобрать. Друзья напряглись, всматриваясь в ее очертания. Она, слегка шевелясь, плавно плыла к колодцу.

Пончику мерещились собаки, они были всюду, будто из- за каждой кочки торчали их клыкастые морды и уши, наводя неведомый доселе ужас. Он окаменел от страха, ведь той самой смертью, что в записке грозились или уже стали таковой, все кажущиеся ему четвероногие бестии сейчас представлялись…

А Вовка Петра усмотрел, хотя и не довелось пока с ним знакомство свести. Он отчетливо различал человека, медленно идущего к условленному месту. Все шло по плану. Теперь и Пончику стало ясно, что к колодцу уверенно, но крадучись, несмотря на ночь, шел человек.

— Это он! — не стерпел с выводом Вовка.

Ребята наблюдали. Сейчас их интересовало все: и реакция Петра на тишину и бездействие с их стороны, и его поведение, и угроза. Проявится ли она прямо сейчас или пройдет стороной, оставив себя для какой-либо последующей каверзы?

Напряжение росло. Шло время. Петр кружил у колодца, то замирая, то оборачиваясь. Внимательно и долго всматривался в темноту. Затем, обойдя колодец, терпеливо ждал, вслушиваясь в полуночную, щемящую тишину.

Ждали и ребята, боязливо прижимаясь друг к другу. Страшно и тихо. И тут, как назло, не вовремя, ночная сова в крик. Уж ее-то кто испугал? Пончик вздрогнул, Вовка рукой прижал его к траве. Оба пригнулись. Напряжение и без крика птицы готово было бомбой разорвать тишину, заставив мальчишек выскочить из ночного укрытия и рвануть без оглядки к деревне, подальше от нестерпимо жуткого места.

Однако, обошлось. Мужик, лишь обернувшись, сменил место ожидания.

— Сидим тихо, — шепнул Вовка, — собак нет, а Петра чего бояться: как пришел, так и уйдет.

Простояв с полчаса, которые ребятам показались вечностью, человек действительно ушел; тихо и неторопливо, тем же путем, что и явился.

Дорога до поселка, оказалась много короче, чем думалось. А остаток ночи пришлось провести у Вовки в сарае, под мышиный писк и глубокие вздохи коровы. Благо сухого и пахучего сена полно. Их четвероногий друг Пират со дня его исчезновения, к сожалению, так и не проявил себя где-либо. Поэтому тихое проникновение в сарай осталось никем не замеченным. Под утро перебрались на сеновал, что в огороде. Там безопасней: мать утром не обнаружит и не разоблачит.

Никак не могли представить себе друзья, что круговерть вокруг ночи на полнолуние, вступала в свою завершающую фазу, и что по другую сторону села, на тропе у Черной балки, происходят события, пока не коснувшиеся их своей бедой и тревогой. Не ими то вершилось, а страхов, пережитых сегодняшней ночью, друзьям хватило с лихвой. И лишь череда загадок не давала покоя, суля новую, неизбежную встречу с людьми предприимчивыми, хитрыми и злыми, которые в своем корыстном стремлении к наживе, ни с чем не считаясь, пойдут на все.



В темное время, в лесу, во сто крат темнее. Может страх тому виной, а скорее всего, луна, что в полнолуние за облака упряталась. Дернулся Сивый поворчать на столь необязательное светило, да Аким осек.

— Нам же на руку, дурень, а свет ни к чему, пусть, вон, Петр себе подсветит, там мы его и срисуем.

Шурша соломой шалаша, устроенного по-тихому, за селом, Аким первым вылез из неуютной берлоги. Следом, отряхиваясь, выполз и Сивый. Чихнул, не удержал. Забурчал чего-то под нос, зафыркал, что конь не в срок побуженный. Физиономия у Акима кислая, заспанная.

— Разжиться бы едой да водкой, башка совсем не свежая. До ночи еще далеко, потрудись Сивок, я зачту, — приятель устало присел на лежавший рядом полусгнивший ствол дерева.

Воротился Сивый хоть и не скоро, но дело уважал. Выпили, закусили, так и ночь в ворота. Вот уж и село отдаленно мелькавшими огнями обрядилось, словно в гости приглашало.

— На тропу надо, чего здесь по темну париться, — рвался в дело Сивый.

— Попридержи, время есть. Успеем к сроку. На задах сейчас никого, огородами пройдем, а там пруд да луговина, она незаметно, в аккурат к балке и приведет. Там заляжем. Готовься по-тихому, скоро двинем, — командовал Аким.

Сивый, слегка отодвинув в сторону прилепившееся к шалашу звено хилого штакетника, что от амбара утянули, юркнул вовнутрь. Повозившись там, выполз и сел рядом с Акимом, перевел дух.

— Есть там еще выпить? «Тыква» колется, не унять…

— А то! — Сивый налил по последней.

— Все же отлегло, как-никак помогает, — немногим спустя оживился наконец Аким.

Крадучись, добрались до деревни; огородами, по-над частоколом спустились к озеру. Ночь кругом, тихо… Свинцово тяжелая гладь серого пруда едва колышется, прибивая к берегу пенную кромку утихшей воды. Отлежится вода за тихую ночь, а с утренним веселым ветром вновь заиграет рябью гладь, погонит волну на ту, дальнюю сторону. А сейчас не шумит вода, тишину уважает. И все же не тишиной она жива, а тем, что течет… Так и человек, движением и стремлением к цели живет. Вот и продираются темной луговиной подельники, торопятся, цели достичь спешат.

На болоте кочки да грязь. По ходу измазались, но до места добрались скрытно. Ночь цыганским глазом пялит, в пору и трезветь… Так вот, пьяным, тараканьим наметом подползли дружки к самой тропе. Угомонились и затихли, поджидая Петра.

К полуночи очнулись. Аким растревожил.

— Ночь в подмогу. Луна за тучами. Если старуха не соврала, то и Петра по-тихому возьмем, а не так что пойдет, то это ее последний треп…

Ступая едва проглядываемой тропой, жаждут встречи с Петром. Цель в эти полуночные минуты одна — не спугнуть мужика, не то, чего доброго, уйдет в тайгу, тогда шныряй по ней, ищи «лешего». А куда здесь без проводника податься, вкруг дебри сибирские, осторожничать не лишнее. Вот и ползут в тревоге по тропе, прислушиваясь к каждому ее таинственному шепоту.

Тихо ступая, Аким шел первым. За ним, след в след — Сивый, в любую минуту готовый одолеть Петра, лишь бы добиться своего.

Блеснула одним боком луна, словно строжилась, рога выставила, кусты да камыш высветила. Скрылась следом за темными тучами. Облачно на небе. Погода меняется. Вот и легкий ветерок брови насупил, зашептал с сухим камышом, шушукал сплетничая о своем, пойди разбери…

Спустились ниже по тропе. Стало тише. Камыш, да кусты съели лишний шум. Вновь затаились, выжидая. Слабые ночные звуки да шорохи полнили уши едва различимым звоном, мешали делу. Сивый насторожился, нехотя прислушиваясь к посвисту нудного сверчка. «Сам где-нибудь в бане под плахой сидит, а трещит — за селом слышно», — подумалось ему в эту минуту. Сплюнул, ворча под нос, тщетно пытаясь всмотреться в темноту.

— Тихо ты! — бросил Аким через плечо.

Остановились, решили подождать. Заполярных сияний Сивый видеть не сподобился, хотя северных Забайкальских троп на его жизнь хватило. Рыжая тайга да болота вокруг, с мошкой и гнусом, топь, жуть, — все было… Однако же, по природе своей, он более уважал крышу над головой, нежели подобную волю. Вот и ворчал, то и дело оглядываясь по сторонам.

— Там впереди что — то сияет! — бросил он взволнованно Акиму.

— Где? — отозвался тот, пригибаясь.

Сивый тоже присел, осторожничая. Но тут же встал, распрямился: «Чего бояться? Пусть Петр колени ломит, ему за свое отвечать».

С той стороны, куда темная ночь слепую тропу уводила, и померещилось. Мгновение, а настораживает… Тишина хороводит, не спрашивает.

— Свет был, я заметил, — вновь шепнул он, — здесь караулить надо.

Сивый укрылся за спиной Акима, однако, вот незадача: голова вертится во все стороны, не повинуясь воле хозяина. Ищет в темноте Петра, а нет его от чего-то, нигде нет… Тут-то и сверкнуло вновь, как прыснуло, но только за спиной Сивого, с другой стороны тропы. Как не приметить, коли глаза во все стороны тьму буравят. В самый раз спросить: «Что это там? Кто это?»

— Тихо! Старуха это с Петром, должно быть, фонарями перемигиваются.

Сивый замер. За спиной, в камышовой перевязи опять свет…

Аким вытянул из кармана ствол, за курок уцепился — ждет.

— Зачем ствол? Не вздумай в Петра жахнуть! — встрепенулся приятель.

И вновь в полуночной тишине темень. Вроде и не было ничего. А сердце Сивого стучит, волнуется. «Даже когда с трубы кубарем летел оно так не тарабанило. Чего это с ним?» — тревожился хозяин.

— Пройдись-ка немного к той стороне, глянь чего там? Я здесь обожду, — дал указание Аким.

Слева кусты, что лес густой. Справа камыш, не чище. Отойдя на несколько шагов от Акима, Сивый остановился. Прислушался, затаив дыхание. От наползавшей серой тучей тревоги, стало холодить у Акима под лопаткой, потом словно змеей завозилась и проползла тревога вдоль спины, ужалила парализующим страхом. Силясь одолеть подступавшее ощущение ужаса, Аким никак не мог разглядеть что-либо ясно. Сивый за спиной, лошадью в ухо сопит, жмется к приятелю.

— Видишь чего?

— Ждать надо, стихни! — осек его Аким.

И тут же, словно расслышав их шепот, ответила тишина звериным напористым рыком, плавно переходящим в гортанный, утихающий клокот. Повидавшие на веку своем лиха да насилия, бандиты застыли без движения. Возникшая на секунду пауза прервалась вновь повторившимся звериным рыком. Заурчало громче — близилось нечто не видимое, но по всему, страшное…

— Зверь на тропе! — Аким направил ствол в темноту.

Сивый, оторопело ожидая дикой, неведомой напасти, сделал два шага назад. Уколол страх, растекаясь немотой до пят, парализуя волю. Рука ухватилась за пику. Из жуткой темени тропы блеснула и выставилась пара огромных, горящих зеленью глаз с черным как пропасть, провалом по середине. И тишь, едва нарушаемая тугим дыханием зверя, стоявшего впереди на тропе. Хотел Сивый заорать, да вот только страх голос выключил, только стук его зубов и расслышал Аким, стоявший за спиной, каменея от ужаса.

Лопнула выстрелом тишина. Сивого подкинуло и бросило в кусты. «Бежать, бежать!» — ревело голосом внутри, словно кнутом подстегивая сзади. Выстрелив в горящие гневом и ненавистью глаза зверя, Аким рванул в другую сторону, к болоту. Зашуршал сухой камыш, ероша стоявшие дыбом волосы. Он истошно заорал, унося от страха ноги.

«Рвет должно быть его дружка на части неведомое звериное чудовище!» — только и вывело второпях растерзанное страхом сознание Сивого. Слыша глухоту клокочущего рычания за спиной, он бежал к лесу, забыв о приятеле. Несся сломя голову не весть куда, не обращая внимания на больно бившие по лицу ветви кустов и деревьев.

Вновь завопил Аким. Он ясно расслышал его истошный, утихающий крик. «Что с ним? Где он? Куда бежать? Где спасение?» — вертелось и кружилось в охваченной паникой голове. Сивый бежал и бежал, а вопли и призывы о помощи все продолжались и продолжались, ослабевая и затихая в своей неумолимой безысходности.

Тяжело переводя дух и потеряв равновесие, Аким неожиданно завалился в липкую грязь меж худых кочек, поросших слабой зеленью болотной осоки. Завопил, потеряв пистолет, завозился на месте, норовя высвободить накрепко схваченные прорвой ноги. Ожившая смрадными пузырями жижа сосала и тянула книзу. Уцепившись за податливую кочку, он закричал что было сил, зовя приятеля на помощь. Дыхание сбивалось, колотилось сердце, и голос гасила подступавшая хрипота. Из тьмы, на него глядели два горящих зеленью глаза. Он ведь стрелял в них, не мог промахнуться… Все походило на какое-то нелепое наваждение…

Вышла из-за туч луна, высветила стоящую перед Акимом огромную черную собаку с теми же жуткими глазами, которые продолжали следить за ним сквозь маячившие стебли сухого камыша, не покидая края темной тропы.

«Ша… ша… ша… добыча хороша!..» — шурша восхищался камыш. «Мышь… мышь… мышь…» — гудело в голове Акима, а глаза зверя все горели черным провалом зрачков среди зелени, давящего рассудок огня…

Запыхался Сивый, убегая, засвистел легкими. Упал обессиленно навзничь, приминая траву. Он был не в состоянии мыслить и что- либо различать. «Может, следует воротиться, ведь Аким звал, кричал. Куда я без него? Назад… назад!..» — рвало на части сознание. Нет сил, нет мочи, удерживает страх. И куда бежать, ни зги не видно. Направо ночь, налево тьма, а перед глазами страх, да леденящая зелень ужасных глаз неведомого зверя. «Кто это? Что это?» — только и вертелось в неспособной принимать решения голове. Обручем сдавило виски. Никогда прежде не ведал он такого страха, не видел и не сталкивался с подобным.

Вот уже давно смолкли крики Акима, утихла поглощенная мраком природа. Вокруг лишь темень страшной ночи на полнолуние. Сивый зарыдал, вернее заскулил от беспомощности, бездействия и подлой собственной трусости — жалкой, противной и уничтожающей, ставшей ощутимой лишь сейчас, когда остался один. Покрывшись потом, он дрожал: иной озноб переходил в тряску, лихорадило… Тело рвало и терзало холодом. В голове одно: «Где Аким? Где он? И куда теперь, куда бежать? Не могли они потеряться…» Он перевалился на бок, утих, предав себя немоте забвения, в истоме беззвучно шевеля опухшими и расцарапанными губами. Казалось, ненадолго забылся.

Очнулся. Светало. Сочила тонкая синь утра, разгоняя ужас ушедшей ночи. Тихо и мирно шепчет трава под ухом. У самого носа, во мху, большой муравей кувыркается, тропу ищет… «Не ищи, не ищи тропу!» — думает, едва очнувшись Сивый. «А думает ли?» — Поймал себя на мысли, вскочил резко, словно проспал. Гудит голова, пытается вспомнить вчерашнее. Осмотревшись, пришел в себя. Решил идти к шалашу, лелея надежду повстречаться вновь с Акимом. Двинулся через лес, к деревне, а в голове одна мысль: «Старуху брать надо!.. Она во всем виновата!»

С трудом он выбрался к поселку и, придерживаясь луговины, пошел задворками, тем же путем, в аккурат мимо дома злосчастной бабки, столь нагло обманувшей их обоих. Нервно скрипя зубами, он решил все же заглянуть к ней. С Акимом или без него, — только через старуху на Петра выход.