Глава 17. Дуэль в подвале

(среда, 20:00, трое суток до Дня вакцинации)

В полумраке старого пьяновского подвала было стерильно тихо. Даже злополучная вода больше не капала — протекающую трубу отремонтировали еще вчера. В просторном темном зале сидели напротив друг друга два человека. Кроме них, здесь не было ни души. Секретарь молчал, о чем-то размышляя, Олег тоже не пытался начать разговор. Наконец Иван Иванович очнулся от распирающих его голову мыслей и решил прервать затянувшуюся паузу.
— Как сегодняшний день прошел, Олежек? — спросил он самым ласковым голосом, который только смог изобразить, — все скобы с памятника срезал?
— Да если бы, — ответил Кузнецов, — у них же в полиции бардак, никакой организации. Сварочный аппарат с генератором худо-бедно нашли, а насчет вышки так и не договорились, ни вчера, ни сегодня. А без нее там делать нечего — руками сварку на такую высоту не затащишь, да и, не дай бог, нога соскользнет, и тогда поминай, как звали. Поэтому я то постамент отмываю, то трибуны вместе с другими осужденными устанавливаю. А после пяти домой ухожу (Олег не стал уточнять, что отпускают всех, а не только его одного).
— И откуда тебе такие преференции от власти? — делано изумился Лопатин, но Кузнецов легко выбрался из незамысловатой ловушки.
— Сварщики хорошие всегда в цене! — сказал он, — а главное, полицейским надо, чтобы на День вакцинации, не дай бог, кто-нибудь еще на памятник не залез, как я в прошлое воскресенье. Иначе позору власть не оберется.
— Ну да, ну да, особенно если этот кто-нибудь наш флаг наверху повесит, — радостно закивал секретарь, и тут же нанес новый удар, — а как вчера операция с Бабушкиным прошла?
Олег мгновенно помрачнел.
— Врать не буду, — вздохнул он, — я до сих пор еще не отошел от вчерашних событий, руки сразу начинают трястись, когда о них вспоминаю.
— А ты молодец! — сказал Иван Иванович вполне серьезно, — Штык мне доложил обо всем.
Кузнецов попытался что-то ответить, но не смог, вместо этого лишь разведя руками.
— Нелегко, наверное, убить человека? — спросил участливо секретарь.
Киллер только торопливо закивал, слова ему сейчас не давались.
— Бабушкин узнал тебя? — прищурился Лопатин.
— Нет, мы же надели маски, — с трудом ответил Олег, — а приговор я шепотом читал. Но зато я редактора хорошо узнал. Жалко его…
Тут безжалостный убийца подозрительно захлюпал носом.
— Конечно, — согласился Иван Иванович, — а мне, думаешь, не жалко?
Услышав такие слова, Кузнецов изумленно вытаращил глаза на собеседника, а тот невозмутимо продолжил.
— Андрей Николаевич и в самом деле был хорошим человеком. Ты, наверное, думаешь, что наши враги — все поголовно негодяи и сволочи? Нет, они точно такие же люди, как и мы сами. Нельзя расчеловечивать врага, иначе ты сам очень скоро перестанешь быть человеком. Запомни Олежек, однотонных, то есть черных или белых людей вообще не бывает в природе. Каждый из нас черно-белый. Где-то хороший, а в чем-то плохой. Так же и Бабушкин. Он не был подонком, однако стал для партии серьезной проблемой. Его «Заря коммунизма» вносила смуту в умы людей, заставляла их верить в сказки про чудодейственные вакцины, лишала воли и способности самостоятельно мыслить. А помнишь, сколько гадостей и небылиц писал он в своей газетенке про меня и Максима Троцкого? Поэтому Андрею Николаевичу пришлось умереть, каким бы хорошим человеком он не был. А смерть его послужит наглядным уроком для других врагов!
И взгляд секретаря стал суровым и безжалостным.
— Однако, ты вполне доказал свою преданность партии, Олег Спиридонович, и показал, что способен на большее! — торжественно произнес Лопатин, и снова атаковал, — а ты вчера не видел Штыка, после того как вы расстались у дома Бабушкина?
— Нет, — сказал почти успокоившийся киллер, — а разве с ним что-то случилось?
Иван Иванович вперился пронзительным взглядом в глаза Кузнецова, но те были абсолютно ясными, честными и искренними.
— Да просто спросил, — сказал секретарь, — запропастился куда-то наш Штык.
Он продолжал сверлить собеседника взглядом, но тот лишь пожал плечами и ничего не сказал.
— А он не звонил тебе? — настойчиво спросил Лопатин, — вчера вечером, или сегодня?
— Нет, не звонил, — равнодушно сказал Олег, — да что Вы за него так переживаете, подумаешь, запропастился, не маленький, появится еще.
— Не сможет он появиться! — сорвался Лопатин, не выдержавший напряжения дуэли, — ведь его убили вчера ночью возле твоего дома!
Секретарь немного слукавил. Он не знал точного места гибели Штыка, ему было известно только, что преступление произошло где-то между домами Олега и Андрея Николаевича. Но Кузнецов аж подпрыгнул на стуле от неожиданности.
— Как убили? —  изумился он, — Штык от Бабушкина пошел сразу к Вам, с докладом, он мне сам так сказал. Зачем ему вдруг понадобилось бродить по ночам возле моего дома?
Изумление Олега казалось весьма искренним и не наигранным.
— Так ведь я сам и отправил его к тебе после доклада, — сказал Иван Иванович, — чтобы он поддержал тебя, приободрил, помог справиться с волнением! А Вы с ним вчера вечером разве не встретились? Ты точно в этом уверен?
Кузнецов скептически отнесся к словам собеседника. На роль утешителя его напарник подходил меньше всего. Больше ему к лицу был образ неумолимого убийцы, пришедшего навеки успокоить коллегу по партии, если тот вдруг сдуру побежит ночью сдаваться в полицию. Однако мысли свои Олег оставил при себе.
— Ко мне Штык не приходил, и не звонил, это точно! — твердым голосом сказал он. — Но кто мог его убить? Хотя… — и тут Олег замолчал, о чем-то задумавшись.
— Что «хотя»? — нетерпеливо закричал Иван Иванович, вновь утратив свою невозмутимость, и с трудом принимая спокойный вид под удивленным взглядом собеседника.
— По дороге домой ко мне привязались местные гопники, — пояснил Кузнецов, — хорошо, я их с детства всех знаю, как облупленных, и они меня тоже узнали и отпустили. А незнакомому человеку ночью по нашим улицам лучше не ходить.
— Думаешь, Штык не справился бы с гопниками? — с сомнением в голосе спросил секретарь.
— С одним или двумя легко. А представьте, что тебя вдруг окружают человек пять? Один зубы заговаривает, остальные стоят вокруг, а потом кто-нибудь неожиданно бьет тебя сзади по голове. И понять ничего не успеешь, как окажешься без сознания. А если не рассчитают удара — ты труп. Я-то знаю, я там вырос, — Олег в этот момент говорил совершенно искренне.
Картина, нарисованная им, так точно подходила под обстоятельства смерти Штыка, рассказанные санитаром Серегой, что Лопатин даже на мгновение утратил свою обычную бдительность и поверил в эту картину. Но очень быстро спохватился.
— Да зачем вообще Штыку вступать в разговоры со всякой шпаной? — спросил он недоверчиво, — если можно обойти ее стороной!
— Я тоже, когда вчера вечером шел домой, ни с кем разговаривать не собирался, — возразил Олег, — но, когда заметил гопников, обходить их было уже поздно.
Иван Иванович напряженно пытался разглядеть фальшь в глазах и голосе Кузнецова, но, при всем своем богатейшем жизненном опыте ничего не смог заметить. Его собеседник либо действительно говорил правду, или же очень искусно притворялся. Но секретарь партии никак не мог представить себе Олега в роли хитроумного киллера, не укладывалось у него такое в голове! Да и все поведение Кузнецова свидетельствовало только об одном — перед Иваном Ивановичем сидел обычный маленький человек, случайно попавший в такой водоворот событий, который он себе никогда и представить не мог. А будь этот человек хоть чуточку умнее, то он давно бы сообразил, чем ему грозит убийство Бабушкина. И сейчас он не сидел бы спокойно здесь в подвале, а уже бежал, сверкая пятками, куда-нибудь в Кампучию. Но Олег, непринужденно отвечавший на вопросы секретаря, похоже совсем не понимал, какая буря его закружила.
И тогда Лопатин решился. Ведь ситуация не терпела отлагательств, а ему срочно требовалась новая звезда, которая ненадолго воспарит над черным горизонтом, озарит ярким пламенем синеющий небосвод и тут-же сгорит в холодной бездушной атмосфере. И звездой этой окажется Олег, а если он что и скрывает, то через несколько дней его секреты никого уже волновать не будут. Особенно, когда новоявленная звезда исполнит свою главную и последнюю в жизни роль. А он, Иван Иванович, станет режиссером той лебединой роли.
Разговор продолжался еще минут десять. А потом Лопатин, заранее велевший принести ему крупные фотографии монумента Первым вакцинаторам, попросил Олега отметить на них места расположения монтажных скоб, дабы иметь в будущем возможность подъема на памятник. Ведь секретарь вполне справедливо полагал, что через несколько дней Кузнецов уже не сможет этого сделать, и тайна скоб уйдет вместе с ним в могилу.
По окончании аудиенции будущая звезда поплелась домой, а Иван Иванович развалился в любимом кресле с бутылочкой минералки, и мечтательно потянулся — ведь все его планы складывались как нельзя лучше. Правда, секретарь антиваксеров даже и не подозревал о том, что ушедший гость два часа назад доложил майору Антонову о своем участии в операции устрашения, что полковнику Котову прекрасно известно о том, кто на самом деле является заказчиком убийства Бабушкина, и что версия смерти редактора, рассказанная Олегом в полиции, совершенно не стыкуется с версией, озвученной ему Штыком, да и с реальной картиной преступления тоже… Ничего этого Лопатин не знал, иначе он сам, со всей возможной скоростью, уже бежал бы куда-нибудь в Кампучию, сверкая пятками и визжа от страха. Но ему не у кого было это узнать, а сам Кузнецов в беседе с секретарем скромно умолчал о своем недавнем визите в полицию.