Почему жертва не может выпрыгнуть из своих штанише

Ее бы приголубить, прижать к себе, напоить любовью и теплом. Она бы отогрелась, наконец, но не суждено. Я про свою мать, которая прожила с тиранами 60 лет.

Сначала это был мой отец. Он бил ее даже тогда, когда она была беременна моим братом. Бил ногами. Брат родился тихим болезненным мальчиком с родинкой слева на подбородке в виде спекшейся крови.

Потом - ее двоюродный брат, за которого она вышла замуж, уйдя, наконец, от отца. Мы – дети – к этому времени выросли. Мать освободилась от родительских обязательств и смогла подумать о себе. А до этого она все говорила: «Ну, куда я могла уйти с тремя детьми»? Куда? Да, жилье всегда давали отцу. Деньги тоже у него были. Мать была рабой. Но шло это изнутри.

С новым мужем сначала все было неплохо. Мать звала его «солнышко», мыла ему ноги и разве, что воду эту не пила. Угождала, как могла. Накрывала на стол, готовила так, как он хотел и то, что он хотел.

Весь дом держался на матери. И огород, 20 соток - на ней. «Копеечку» в дом тоже она приносила, потому что на рынке умудрялась продавать излишки своего садово-огородного труда. Словно тичка. Трудилась весь день, рук не покладая. А муж становился все ворчливее и ворчливее. Перестал говорить ей спасибо и воспринимал все, как должное. Ему все не нравилось и все было не так, неидеально как-то. У нее не получалось ему угодить, хотя она очень старалась.

Со временем, они долго жили, три десятка лет, он перестал вкладываться в общий котел. Пенсию получал, за электричество, которое было дорогим, не платил, денег на продукты не давал, но ел. Каждый день ел и очень вкусно. Мать хорошо готовила, как на праздник. Короче, сел ей на шею, и ножки свесил. А она все терпела и все несла эту ношу. Своей, видимо, считала или привыкла к такому существованию.

Но и жертва иногда бунтовать начинает. Сбежала однажды мать от него ко мне. Убрала весь огород, закатки сделала, в погреб овощи заложила и приехала ко мне поздней осенью. Решила так: «Пусть, мол, муж почувствует фунт лиха»!

Он почувствовал. Как же без служанки? Это неудобно. И непривычно. Трудно это. Звонит, плачет ей в жилетку.

Много ль советской женщине надо? Мать услышала то, что хотела: «Она ему нужна. Он без нее страдает. Ему плохо. Он все понял. Ему нужна помощь».

И скорая помощь, включив сирену, устремляется вперед, чтобы сделать клиенту искусственное дыхание. Однако. клиент жив, здоров и невредим. Ему хочется привычного комфорта и, чтобы рабыня, которая принадлежит ему, была подле, рядом и служила дальше, как прежде.

Все возвращается на круги своя. Ничего не меняется. Но и рабы бунтуют по-настоящему. Вспомним восстание Спартака в Древнем Риме. Рабы устали быть вещами, игрушками в чьих-то руках, устали от бесправия и унижения. Им надоело получать объедки с чужого стола. И в самых умных головах зародилась сакраментальная мысль: только я сам смогу освободить себя.

И тогда мама сжигает мосты. Отправляет мне посылки со своими вещами. Рвет все связи и в свои 82 меняет место жительства, страну, дом и все-все-все.

Мы начинаем жить вместе, и я, наконец, понимаю, что мама по жизни является жертвой. Такой у нее статус.

Она взваливает все на себя: ходит в магазин, покупает продукты, платит за квартиру, то есть сама сажает человека себе на шею. А еще готовит, стремится угодить и заискивает. Она превращает себя в служанку и отрабатывает свою карму, что механически поднимает партнера на пьедестал почета. Он начинает понимать, что находится выше нее, упивается своей властью и далее, как по маршруту, следуют злоупотребления. Сначала на уровне высказываний, потом претензий и капризов, а, если жертва «не понимает», то в ход идет физическая сила, чтобы напугать; второй муж однажды выстрелил из дробовика вверх или наказать путем избиения по почкам, чтобы писалась кровью и чтоб неповадно было.

Мать была до безобразия терпелива. Она плакала, жаловалась нам, таила злобу, но жила дальше, ничего не меняя и не понимая своей проблемы. Рабство было заложено в ее натуре, достаточно свободолюбивой, но очень покорной, настырной, но насквозь зависимой, умной, но недопонимающей главного, этой сути: не хочешь быть служанкой, не служи. Выстраивай паритетные отношения, становись равной. Но созависимость – ее вторая натура. Она страдала и несла гордо свою боль, считая, что кто-то должен изменить ход ее следования.