Жила-была Наша-Бригада - милый такой коллектив...

Жила-была Наша-Бригада - милый такой коллектив древне-каменных, лесных монстров. О монстрах, камне и лесах позже, подробнее и по порядку потом расскажу. А сама же Наша-Бригада на свете была, наверное, всегда и выжить могла, пожалуй, везде. Недаром состояла она из неприхотливых и умнорукастых бородачей. Прозывалась же она хитр'о и имён имела множество. Тут и ЯРОХРУЖИР монументалисты (монументалисты, это которые живопись на стенах храмов реставрируют) и мальчики Зои Васильевны, и Чижовско-Крыловские парни, и художники-реставраторы монументальной живописи, или просто ярославцы (это если на выезде). Бригада же занималась тем, что обрастала себе, потихоньку опытом трудным, да делами славными, да традициями добрыми, да разным, барахлом нужным (последнее - святое, без него никуда). И была Бригада родимая весела, вынослива, да легка на подъём. На подъём во всех смыслах.
Ибо монстры её бородатые, чуть чего будет нужда, легко срывались в любую тьмутаракнь, лишь бы стенка стояла какая нинаесть. Хоть в пыли, хоть в грязи, лишь бы с краскою, да штукатуркой, да подревнее и с любой мал-мал художественной закорюкою. А уж если дорвутся дядьки ейные, бородатые до стенки, то уж тогда держи их тама. Тут же в леса уходят с кистями да вёдрами. И чем выше заберуться, тем лучше. Ибо процесс реставрации истекает сверху вниз, согласно закону земного притяжения. Вот так в любой дали, на любом расстоянии от славного нашего города. Дороги далёкие, верхушки высокие, объекты древние. Вот и выходит, что монстры бригадные - мужики всё дикие, от жён да детишков ушедшие, от остального мира в лесах скрипящие. Бурчат да завывают себе под нос всякие шлягеры песенные, на свой вкус, но тихо. Это стиль такой - тишком, да особнячком. Всяк со своим ящичком священного инструмента: своего выстраданного и навострённого, да усыновлённого несвоего. Ведь добрый мастер любит весь инструмент, как родной и расстаётся с ним со слезами и корвалолом.
Сидит бывалочи при стеночке, на под(пардон)жопничке: скамеечке (если спёр где, да  сохранил во всяких переездах), а-то и на ведёрочке гнутеньком, или просто на картоночке серенькой, валеночком-ли, берцем-ли покачивает (в жару тапочком но это реже). Сам весь софитом осиянный, с ведёрком же воды, а под рукою драгоценный инструмент разложен. Во взгляде его осмысленность диковатая зреет и с древностями он общается. Борода-то у него щетиною, фуфаечка-то у него с дырочкой, а в глазоньках-то усталых вечное наличие отрешённости и плечи ноют и шерстистость с хвостом отваливаются. Тьфу! Это из другого, но в пору иной раз подвыть (см про шлягеры). И вот выбрал, скажем, он себе участочек отдельный, от начальства уединённый, от товарищей укрытый, ибо суета, ну и инструмент, опять таки, любит уходить сам по себе и под руку с тоже жалостливым товарищем, а начальство любит тихо подкрадываться и из-за плеча,  так ласково прикидывать - то-ли просто одобрительным хмыком поруководить, то-ли сделать втык, вплоть до оргвыводов. Но народ у нас умудрён до библейских глубин и фарисейской схоластики. Опять же, уходит, чуть-что: в тень, чтоб и там сидеть себе и всенепременно с поколениями времён общаться. Иной раз волосы дыбом от осознания, что ты на самом, что нинаесть мостике связующем сидишь. А под тобой небытие чавкает поколениями жизней. Вот эту вот красоту в цветах, да линиях четыреста лет назад мастер оставил нам. Небытиё уж давно тело его поглотило, а мысли его, радость его и печаль вот они. Дышат каждым мазком. А ты бренный помогаешь мазку тому сохраниться. А вот тут уже реставратор двадцать пять лет назад вставочки на выгрызенные временем картины ладил, утраты восполнял, чтоб жили для всех понимание, радость и печаль древнего мастера. Уж реставратор тот и не работает в Бригаде и даже не живой уже, а труд его вот. И сколько времени люди сюда приходят, любопытствуют, любуются, ловят нечто от мерцания гармоний красок и историй изображённых о жизни и думах ещё более древних прапрапращуров. И дышет их мысль через небытие. А ты на мостике сидишь. И нечего никому тебя отвлекать на этой шаткой досточке над тьмой. Ты сидишь и сражаешься волшебным своим инструментом с временем неумолимым. Вот и  ценен потому инструмент-от. И кисточки и скальпеля, да шпателя, да прочее под работу специально навострённое. А знаете, как краски волшебно в банках иной раз светятся, если луч на них упал среди сумрака и пыли? Будто лава цветовая готова горячо выплеснуться в темноту неживую и создать в ней людей, города, горки, травы,да цветы! (Вот раскудахтался!) Но так остро здесь порой бытие с небытиём сталкиваются. И силы их космически всемогущи. А ты слаб, кашляешь и полежать желаешь, а какой там полежать? Пахота! Вот и уходит реставратор в леса от суеты с отвлечениями сиюминутности, чтоб никто не топал, не раскачивал, да не задевал нечаянно, да и вообще (типа чёй, ты милок, тута?). А то и вовсе товарищ наш линяет покурить, позвонить, в туалет,  или снова выше ярусом, оставляя лишь дух святого присутствия и временной барьер. Типа вот вам века, да века на стенах, да дух святой в виде луча или голубя по сюжетам библейским вокруг, а меня ловите майками. Вот как ребятки наблатыкались. И было тако - долго, да прилепо, пока на всех, блин, не рухнул рынок. Долго Наша-Бригада с того обрушения болела да помирала, возрождалась да процветала циклически. Ну, как Феникс-Птица. Меняла оперение, название, статус, место прозябания или процветания, даже состав слегка изменялся, но воскресала она таки! И опять появлялись объекты и опять шла оплата за труды, не только шапками, или растительным маслом, или просто обещаниями. И люди опять пахали, сдавали объекты, принимали всякострогие комиссии.  И всё дядьки- монстры бородатые превозмогали. И авторитет имели надёжный, как из большемерного кирпича честн'ых дел сложеннный. Теперь вот опять времена трещат, не хуже нынешних эконом-лесов. Но Наша-Бригада жива пока. А как там дальше будет? Что там дальше будет? Время покажет. Ушлимво времена оны, как канули многие люди. Монстры! Легенды! Работяги! Мастера! И хочу я вспомнить их правдивым словом, изобразить, закрепить их лица и характеры. Иначе останутся, как тени на фресках. И не поймёшь - где люди, а где солнечные зайчики с листвой живут-играют. Записать хочу про то, что вижу и люблю. Если кому интересно, прочитаете. Может надо это кому? Верю, что надо.