Не подумала

     В доме Вячеслава Геннадьевича и Ольги Петровны поселилась хорошенькая девушка – дочь близкой подруги Ольги Петровны Ирины.
     Ее звали Настей, ей недавно исполнилось 17 лет, она была умница, и если и не красавица в классическом смысле этого слова, то приятные черты круглого личика, а главное его свежесть с лихвой искупали отдельные недостатки.
     Настя недавно поступила на дневное отделение полиграфического института, находившегося буквально в двух шагах от дома Ольги Петровны и Вячеслава Геннадьевича. Сама девочка жила в дальнем Подмосковье с любящими родителями и бабушкой. Жилось ей дома очень хорошо. Но теперь, в связи с изменившимися обстоятельствами, ей нужно было вставать в 5 утра, чтоб успеть к первой паре, а возвращаться иногда затемно в полупустой электричке, досадуя на затянувшиеся лекции и лабораторки.

     Поэтому-то, ни мало ни сумняшись, Ольга Петровна сама предложила Настиным родителям, чтоб девочка пожила у них. Валерий Павлович и Ирина Олеговна были рады, что так славно разрешилось их затруднение. Их только одолевали сомнения, удобно ли, что Настя стеснит семью подруги. Ночевать, правда, Настя будет раза два, от силы три в неделю, но все равно неудобно.
     Ольга только посмеивалась:
     – Что ты, Ирочка, какие хлопоты. Настя – отличная девчонка, опять же не чужая нам. Пусть живет! Или у Вас есть другой вариант?
     – Нет, какой другой, а все же…
     – Да, не волнуйся ты. Все будет хорошо. Ну, может, когда попрошу картошки почистить или в магазин сходить, может, полы когда помоет.
     – Ой, она у нас неприспособленная, с утра до вечера учится, – сомневалась Ирина Олеговна.
     – Вот и приучится что-нибудь по дому делать. И нам хорошо: будет Илюшке помогать с английским, а то он Дашуню не больно слушает.

     В семье подрастало три отпрыска: восьмилетний Илюша, тринадцатилетняя Даша и двадцатилетний Митя, студент третьего курса того же полиграфического института.
     Квартирка у Ольги Петровны была небольшая, но удобная: три изолированные крохотные комнаты. В одной жили они с мужем, в другой мальчики, а в третьей, после того как туда подселили Настю, девочки.
     Никаких глобальных преобразований не потребовалось. У Даши в комнате стояла свободная кровать, на которой частенько ночевала бабушка или другие заезжие гости. Если нужно было уложить дедушку, то его укладывали в комнате с Митей, временно перемещая Илюшу к сестренке.
     Ольга Петровна освободила пару полок в шкафу для вещей, выделила Насте пару вешалок. Напоследок они с мужем повесили книжные полки над письменным столом для Дашиных и Настиных учебников. В два дня все было готово.
     Приехали Настины родители, привезли ее вещи, постельное белье, – хотя Ольга Петровна и возражала, с бельем проблем не было, – какие-то продукты. Ситуация была неловкая, предлагать деньги было неудобно, приехать с пустыми руками тоже.
     – Не волнуйтесь Вы так. У нас с голоду еще никто не умер, – опять очень весело смеялась Ольга Петровна.
     Родители уехали, а Настя осталась. Оказалось, что поехать домой засветло она могла только в среду, даже по субботам занятия заканчивались поздно. Такое в этом семестре получилось расписание.

     Они зажили дружно одной семьей. Дружно вставали по утрам и отправлялись кто на учебу, кто на работу. Дружно делали уроки, дружно ужинали и ложились спать. Если кто-то припозднивался, засиживался с уроками или хотел почитать, то делал это на кухне за плотно зашторенной дверью при свете уютной настольной лампы, чтобы не мешать остальным спать – такое было неписаное правило.
     Дома оставалась только Ольга Петровна, она была химиком-технологом на вредном производстве и недавно вышла на пенсию – в 45 лет, но и она иногда подрабатывала редактором в химическом вестнике. Вольготнее всех жилось Мите, его расписание было составлено так удачно, что спать он мог до отвала – раньше двенадцати его лекции и семинары не начинались. Исключение составлял только вторник.
     Так прошел месяц.

     Стояло долгое бабье лето. С двух недель оно растянулось на полтора месяца. Так и подмывало воспользоваться теплом и солнцем и вырваться на выходные за город «в багрец и золото, одетые леса». Дети сопротивлялись как могли. Они уставали за неделю, им просто хотелось отоспаться и ничего не делать, никуда не торопиться, тем более тащиться куда-то за город.
     – Пусть отдыхают! – решили родители и покатили в сторону дачи за город одни.
     В лесу было чудно, тихо и прозрачно. Ласковый золотой свет струился отовсюду. Золотым было солнце и листва на деревьях и под ногами, золотыми были кусты и трава, золотые паутинки цеплялись за одежду. Они попробовали искать грибы, но попадались только старые переросшие опята, да и грибов, по правде говоря, не хотелось. Хотелось надышаться этим чудесным, чуть горьковатым воздухом, насмотреться на эту тихую красоту, просто побыть вместе.
     Вячеслав Геннадьевич, для Ольги Петровны просто Слава, ее Славочка, всегда сетовал на то, что им редко удается побыть одним – всю жизнь они обречены растить детей и решать их детские и не очень детские проблемы.

     Ольга Петровна вышла замуж, как только ей исполнилось 20, прожила с мужем 25 лет, и ни разу об этом не пожалела. Разве можно пожалеть о счастье, длящемся 25 лет? За долгие годы они сроднились, и даже, как это нередко бывает, стали похожи внешне. Муж был для нее всем, но, прежде всего, другом. Он был тонким умным собеседником, они часто думали одинаково, он понимал ее с полуслова – с ним было хорошо даже молчать.
     Ольга не просто любила мужа, она обожала его. Любила легкую шероховатость его щек по вечерам, любила его теплые сильные руки и маленькую родинку на виске. Он был неисчерпаем. Всякий раз как он клал ей горячую руку на плечо, она отправлялась в увлекательнейшее приключение. Это была жаркая знойная пустыня или бушующее море, или невесомый полет. Чудесная партитура, где были и щемящие нежные звуки, и водоворот, шквал аккордов. Появлялись и исчезали цивилизации, а потом постепенно в сладкой истоме, возвращаясь в реальный мир, она только изумленно спрашивала: «Что это было? – счастливо улыбалась и говорила, – Не могу жить без тебя, совсем не могу, без тебя пропадаю. Солнце мое!» Ей и вправду казалось, что с ним всегда светлее. Тепло и защищенно.
     Он был отличным отцом, внимательным и заботливым. И ей хотелось, чтобы было больше детей, которым повезло с папой. Ей было интересно, что они возьмут от него на этот раз: широко открытые глаза, пушистые ресницы, веснушки или длинные голенастые ноги. Поэтому с завидной периодичностью у них появлялись детки. И каждый раз, видя малыша на руках у отца, Оля удивлялась, почему все время воспевают материнство, ведь отцовство – это так красиво!
     Они были вместе много лет, приросли друг к другу. И все равно им было вместе интересно: они много читали, путешествовали, выбирались в театры.

     А сейчас, оставшись вдвоем, они говорили о том, как грустно, что никто из ребят не согласился поехать, – такая кругом красота! жили по принципу, когда мне очень хорошо – мне грустно оттого, что я не могу поделиться радостью или открытием с близкими и любимыми. Поэтому раньше всегда везде ездили всей семьей, и никогда порознь, разве что в редкие командировки. Как все изменилось…
     – Видно, вырастают детки, скоро мы им совсем уже не нужны будем и останемся совсем одни, – с сожалением сказал Вячеслав Геннадьевич.
     Ольга Петровна засмеялась:
     – Ты же сам горевал, что нам не удается побыть вдвоем. Бог услышал твои молитвы.
     – Опять ты передергиваешь! Я хотел, но не так! Всегда ты надо мной подсмеиваешься. Хотел в 20, 30 лет, а в 45, согласись, грустно, что дети вырастают.
     – Да, Слава Богу, пусть вырастают, это же хорошо, это замечательно. Так и должно быть. Нам бы еще Митю выучить и женить на хорошей девочке. Да, кстати, что ты думаешь о Насте? Ты тут на два дня уезжал в командировку, я отводила детей в школу. А Насте не нужно было к первой паре. Представь, в одной комнате спит двадцатилетний Митя, а в другой семнадцатилетняя девочка в соблазнительной пижамке. Мне как-то не очень приятно было их оставлять одних в квартире. А что делать? На работу же не будешь опаздывать!
     – Да, я тебя понимаю. Но, если что, я не против такой невестки – девочка серьезная.
     – Я тоже, но согласись, ситуация довольно пикантная.

     Вдруг, откуда ни возьмись, налетел ветер, нагнал облака, повеяло холодом и ненастьем.
     – Поедем домой, и дождь кстати – не жалко уезжать, – предложила Ольга Петровна.
     – Опять же, пораньше приедем, а то сидят там, наверно, наши гаврики одни, голодные. Митя-то, наверняка, с друзьями гулять ушел. А, может, до дождя проскочим?
     Они направились к машине. До дождя все-таки не успели, слишком далеко в лес ушли, на последних метрах их уже нещадно колотили холодные струи. Казалось, где-то наверху прорвало, дождь хлестал изо всех сил. За одну минуту они вымокли до нитки.
     – Ничего, я сейчас печку включу. Пока доедем – обсохнем.
     Вячеслав Геннадьевич включил зажигание, они выехали на шоссе. Не доезжая до знакомого поворота на трассу, он увидел, как индикатор топлива переместился на красное, и озабоченно заметил:
     – Придется ехать по старому шоссе через поселок, у меня, похоже, бензин на исходе, а по трассе заправок мало, боюсь, не дотянем.
     – Ой, как я не люблю старое шоссе, узкое, забитое, а в поселке – лежачих полицейских не счесть, ненавижу их – все время головой бьюсь, – подосадовала Ольга Петровна.

     Но выбора не было, и они поехали по старому. Хотелось добраться до поселка побыстрей. Погода стала отвратительной. Дождь заливал стекла, дворники не успевали за струями, видимости никакой. Они ехали по пустому шоссе. Лишь изредка мимо проносились встречные машины, обдавая их ворохом брызг. Они молчали, задумались, как вдруг прямо перед ними возник лежачий полицейский. Он возник так неожиданно и несся навстречу им так стремительно, что казалось – это конец. Он был неправдоподобно высокий, как ступенька, как будто перевернутое корыто лежало на дороге, и до него оставались считанные метры. Сейчас они перевернутся и расшибутся вдребезги. Инстинктивно Вячеслав Геннадьевич нажал на тормоза. В ту же секунду их бросило вбок в воздух на встречную полосу, и навстречу им стремительно понесся металлический забор. Изо всех сил Слава вывернул руль, машина чуть изменила направление, теперь она неслась на бетонный столб освещения. В каком-то ужасе Ольга увидела, как под ними пронеслась встречная машина. Муж пытался что-то сделать, еще одно усилие, поворот руля, их бросило на шоссе, навстречу им неслась еще одна машина. В ее кабине они увидели белые от ужаса лица. «Наверное, такие же сейчас у нас самих, – подумала Ольга и зажмурилась, – все, конец!»

     От страшного удара раскололась машина и голова Ольги Петровны. Она лежала, уткнувшись головой в приборную доску, когда услышала Славин голос: «Ты жива?» «Жива», – выдохнула она, соображая, что жива, раз слышит. С трудом подняла голову. Безумно болела, раскалывалась голова. Она боязливо пощупала ее рукой. Ей казалось, там кровавая каша. Пальцы остались сухими. Попыталась открыть дверь.
     Та не открывалась – дверцу заклинило.
Слава вышел из машины и с недоумением разглядывал их «жигуленок», как бы видя его в первый раз. Переда не было, какая-то жидкость, булькая, лилась из-под капота на землю, превращаясь в черную лужу. Вся округа в радиусе трех метров была засыпана осколками. Посередине валялась странная железная галочка – их буксировочный крюк.
     С трудом выбравшись из машины через водительское кресло, Ольга на полусогнутых ногах – жутко болела разбитая коленка – нетвердо направилась к встречной машине. От удара их машины выбросило на обочины и развернуло в противоположные стороны.
     – Слава Богу, там живые люди! Видимо, в последнюю минуту водитель успел вывернуть машину, потому что удар пришелся вбок. Она увидела мужчину лет 35-ти и женщину с белым лицом, державшуюся за голову.
     – Ой, у Вас все как у нас. Вы тоже расшиблись головой и коленом, и дверь заклинило как у нас, – почему-то обрадованно сказала Ольга Петровна. Наверно, она просто радовалась, что все остались живы.
     – Зачем Вы так неслись? – спросила слабым голосом женщина и отвернулась.

     Радоваться и впрямь было нечему. Разбитая машина, моросящий дождь, надвигающиеся сумерки, авария, где они виноваты на 200 процентов. А дальше ГАИ, протоколы, страховщики – и нещадно болит колено, но еще хуже раскалывается голова.
     Приехала скорая помощь, женщин осмотрели, установили сотрясение мозга, сильные ушибы мягких тканей – предложили госпитализацию. Они дружно отказались – дома дети.
     На их счастье мимо ехали соседи по даче, живущие в этом поселке. Они гостеприимно пригласили их в дом переночевать. Помогли дотолкать разбитую машину до своего гаража. На следующий день мужчины полдня возились с ремонтом машины. Конечно, при этом собралась целая толпа автолюбителей с ценными советами, у кого-то нашлись какие-то запчасти, что-то купили. И худо-бедно к вечеру они доехали на своей побитой ласточке домой к неописуемой радости детей, которые были изрядно напуганы.

     Три дня Слава жалел жену и винился. Через три дня сказал:
     – Если бы ты сильно ударилась о лобовое стекло, ты бы его вышибла. Оно держится еле-еле.
     – Если бы я его вышибла, я бы уже была на кладбище, – пыталась защищаться Ольга Петровна.
     Внешних повреждений у нее не было, если не считать раздувшихся серо-буро-малиновых коленей. Но голова болела так нещадно, что ей было обидно. Ей казалось, что в голове у нее постоянно кружатся хороводом звездочки, точно как в диснеевских мультиках про Тома и Джерри, и еще она все время куда-то летела. Как тогда взлетела вместе с машиной, так и летела все время, хотя внешне это было не заметно, так – внутреннее состояние.
     Ходить ей было трудно – все кругом качалось. Бюллетень был не нужен, и поэтому к врачу она не пошла. Сама понимала, что с сотрясением нужно лежать, отлежаться. И что врач сделает? В мозги ей заглянет, что ли? К тому же была мнительной, вдруг он ей скажет что-нибудь ужасное о ее состоянии, так ей от этого еще хуже сделается на нервной почве.
     В общем, не пошла к врачу, а достала лекарства, оставшиеся от сына, которые ему выписали в больнице, где он лежал с сотрясением мозга, изучила инструкцию, проверила срок годности и стала принимать. Потихоньку приходила в себя. А как не прийти, когда забот полон рот, и полон дом народа.

     Потихоньку по стеночке начала выходить в магазин, сначала в ближний, потом в дальний. Потихоньку что-то готовила, стирала, убирала. Очень испугалась, когда обнаружила, что не может читать. Любимым занятием Ольги было чтение. Читала она всю свою сознательную жизнь, как только выучилась читать, ухватилась за книгу и уже не выпускала ее из рук. А тут… Строчки плывут, и смысл убегает. Было от чего отчаяться. Единственное – что она могла – листать глянцевые журналы. Теперь она окончательно поняла, для кого они написаны.
     Хорошо еще хватало сил домашние уроки с Ильей делать. Он был такой торопыга, что половину букв пропускал. И на страдальческий стон Ольги Петровны: «Ты, хоть проверяй что пишешь, думай!» Ответил: «Нет, мамочка, так не получается, нужно или писать, или думать, вместе я не успеваю». Приходилось все контролировать. Одно хорошо – английский Илья теперь делал с Настей, старательно повторял слова, старательно писал и получал законные четверки и пятерки. Все легче. Вот так они и жили.

     Тот знаменательный день с утра начинался как самый обычный, никаких катаклизмов не предвещающий день. Просто день, ничем не примечательный в череде подобных. День как день, с привычной повседневной круговертью дел.
Каждое утро начиналось так: мир наполнялся звуками. Сначала – противный звук будильника. Нет, он, конечно, мелодичный, но все равно противный, потому что вытаскивает тебя из сладкого сна и заставляет вылезать из-под уютного одеяла. Тихонечко будишь семейство. Прошлепали ноги по паркету: почти неслышные – Митя, стремительные – Даша, легкие – Илюшка, уверенные – муж. Хлопнула дверь – туалет, журчащий шум воды – ванная. Скрипнула и звякнуло – дверца шкафчика с чашками на кухне. Тугая звонкая струя – чайник. Зашуршал пакет – достают хлеб. Еле слышный хлопок – дверца холодильника. Завтрак, сборы, поцелуи, напутствия. В заключение – щелчок замка. И звуки стихли. Звенящая тишина в квартире – дом опустел.

     В тот день Ольга Петровна осталась дома одна. Она неспешно убрала со стола. Прошла по квартире, прибирая разбросанные вещи на место, загрузила в стиральную машину накопившееся белье. Попробовала отредактировать отложенную статью, но голова ныла. Она решила немного пройтись – подышать свежим воздухом, авось, и голова пройдет, а заодно сходить в магазин за продуктами. Придя домой с полными сумками, вспомнила, что давно не плачено за междугородние переговоры, и решила оплатить квитанции. Пошла вновь, простояла в очереди и вернулась домой совершенно разбитая. С трудом развесила белье – голова кружилась.
     – Что-то я перенапряглась сегодня. Нужно полежать, – решила Ольга.
     Она нарезала салат и поставила его в холодильник. Прилегла – «ах ты, моя душечка, мягкая подушечка» – стало легче. Вернулись из школы дети. Илья успел сделать уроки на продленке, тихонько устроился собирать конструктор. Даша села заниматься в своей комнате. Вскоре пришла из института Настя.
     – Настюша, там салат возьми в холодильнике. И в морозилке упаковка котлет, пожарь сразу все. Митя с папой, наверняка, придут голодные, – подала голос страдалица.
     – Хорошо, Ольга Петровна, я сделаю, – отозвалась Настя, через несколько минут по квартире поплыл ароматный запах.

     Ольга Петровна задремала, а проснулась от звука любимых шагов. Лежа, приподнялась и выглянула в коридор. У входной двери стоял Вячеслав Геннадьевич, высокий, подтянутый, в строгом темно-синем костюме с портфелем и пакетом яблок в руках.
     – Пап, пап, у меня две пятерки – по английскому и физре, – Илья повис на шее у отца.
     – Молодец, сынок. Не позоришь фамилию. Дай-ка, я пойду, переоденусь.
     Ольга Петровна с любовью смотрела на мужа. Вьющиеся волосы слегка посеребрились, но его это ни капельки не портило, скорее наоборот, придавало значительности. Как она любит это умное интеллигентное лицо. Единственное в мире.
     – Милый, мне нездоровится, там вам салат и котлеты, возьми сам.
     – Хорошо, конечно, лежи, не беспокойся.
     Она услышала, как Вячеслав Геннадьевич пошел умываться, потом ужинать. Звякнули тарелки. Настя в шелковом домашнем халатике прошла на кухню попить чаю.
     Через несколько минут послышался голос мужа:
     – Спасибо, очень вкусные котлеты.
     Нимало не задумываясь над своими словами, Ольга Петровна ответила:
     – Скажи спасибо Насте, это она их пожарила. Хотела добавить «а я только купила и принесла», но почему-то не добавила.
     – Спасибо, Настя!
     Пауза, наверно, он церемонно раскланялся. Он мог быть очень галантным, когда хотел.
     Послышался веселый Настин смех, как будто рассыпались тысячи весенних колокольчиков. И со смехом сказанное:
     – Не стоит, на здоровье.
     Вячеслав Геннадьевич был воодушевлен. Ольга услышала:
     – Вот как наша мамочка здорово устроилась. Ударилась головой и теперь все за нее все делают, – они опять засмеялись, дружно засмеялись… над ней.

     И от этого смеха Ольга Петровна окаменела и схватилась рукой за шею, чтобы не закричать, не возмутиться. Кто разбил ее голову? Кто у них любитель скоростей? По чьей милости она не может спать по ночам из-за дикой головной боли и ест таблетки пригоршнями. Кому она отдала 25 лучших лет своей жизни? И кто принес, в конце концов, эти паршивые котлеты?

     Но она молчала и с ужасом слушала, как увлеченно рассказывает муж Насте о своих делах на работе. Та что-то весело отвечает. И в этом оживленном разговоре ей нет места. Дальше Ольга Петровна уже ничего не слышала.

     Все плыло перед глазами. Она думала, что сама подсунула мужу эту спелую тугую ягодку, поселила в своем доме семнадцатилетнюю девочку, приветливую и ясную, у которой нет других забот, как только учиться, наряжаться и делать маникюр.

     Сколько прошло времени она не знала, с кухни доносился оживленный разговор. Тогда Ольга Петровна усилием воли заставила себя встать. И пошла на кухню.
     – О чем это Вы так весело беседуете? Как у тебя на работе?– как ни в чем не бывало, спросила она.
     Они сразу замолчали. Настя порывисто встала, сполоснула чашку и вышла. А муж недовольно сказал:
     – Ну, зачем ты пришла? Лежала бы. Рассказывать нечего, дела, дела, очень много дел. Ты, извини, мне еще поработать надо. Ты, иди, ложись.

     У него было такое чужое злое лицо, что она так и сделала. Закусила губу, вздохнула тяжело и вышла. Ей было обидно и больно. Неужели права подлая пословица «брат любит сестру богатую, а муж жену здоровую»? Попыталась рассуждать здраво. Ничего еще не произошло, мужу просто приятно видеть в доме эту милую девочку, почти родственницу, а той в свою очередь интересно общаться со взрослым умным человеком. То, что он умница и начальник крупного главка только усиливает его привлекательность. Да, ничего пока не произошло.
     И только Ольга Петровна слышит первые громовые раскаты где-то в отдалении. Смеялись над ней! Замолчали, когда вошла! Не к добру это! Темная волна захлестнула Ольгу Петровну. Она волновалась за сына, а о муже даже не думала. Что теперь делать?
     Счастье, любовь – такие эфемерные субстанции… Их не потрогать, не схватить. Их только чувствуешь. Вот они есть! И вот их нет! И ничего не сделать, не вернуть. Все те же люди вокруг, а как все изменилось. И вновь не завоюешь, ведь, знает тебя как облупленную. Все, что скажешь, наперед знает. И что можешь сделать – тоже. А как хорошо все было!
     Что делать? Воевать с этой девочкой? Соревноваться с ней? Доказывать всем и ему, что она успешная, самодостаточная – и все ей ни по чем? Зачем? С детьми проще – для них она мама, родная и единственная, им все равно, как она выглядит и сколько ей лет. Мам не меняют, а жен меняют, к сожалению. Как больно!
     Такие плохие мысли лезут в голову!
     Наверно, на причастие пора! На исповедь уж точно, решила Ольга Петровна. И на следующий день пошла в ближайший храм на исповедь и за советом. Она всегда так делала, когда не знала, как поступить правильно.

     День был солнечный и погожий. На душе у Ольги Петровны холодно и черно, химеры свирепствовали в ее голове. Ей повезло – на ступенях храма стоял батюшка Сергий и разговаривал с дьяконом. Она дождалась, когда батюшка освободится, подошла под благословение.
     – Батюшка, мне нужно исповедаться и спросить Вашего совета. У меня мысли очень плохие.
     Она объяснила свою ситуацию. Ей было очень стыдно за свои мысли, она смиренно опустила голову, ожидая, что батюшка сейчас обрушит на нее свой гнев, приготовилась стерпеть громы и молнии и уже готова была покаяться, и выбросить черные мысли из головы. Но ошиблась. Батюшка вздохнул и спросил:
     – О чем же Вы думали, когда приглашали ее пожить в своем доме? Пожить приглашать можно только кровных родственников, или если бы у Вас в доме мужчин не было, одни женщины. Так о чем же Вы раньше думали? Вы что же ее на четыре-пять лет пригласили пожить?
     – Простите, батюшка, но раньше я об этом не думала. Просто обрадовалась, что мы рядом с институтом живем, и девочке не нужно будет в поздней электричке ездить. Вы понимаете, батюшка, если бы они вчера не стали надо мной подсмеиваться, я бы и до сих пор об этом не думала. Ведь эти мысли только в моей голове. Может, мне просто причаститься и выкинуть их из головы? Ничего же еще нет!
     – Да, когда что-то будет – уже будет поздно. И зачем вводить во искушение? Такая ситуация: посторонняя молоденькая девушка и двое взрослых мужчин. Это не годится. Вы скажите ее родителям, чтобы они что-то другое придумали для нее. Пусть поживет, но временно, пока ищут. Дом нужно беречь. Думать прежде, чем говоришь и делаешь.
     Батюшка еще раз благословил Ольгу Петровну, и она пошла домой.

     «Повинную голову меч не сечет», «семь бед – один ответ». «Сама заварила кашу – самой и расхлебывать». Она позвонила Настиной маме, сказала, что батюшка не благословил жить Насте у них, поэтому на будущее она просит подыскать что-то другое для девочки, а временно пусть та поживет у них, ее никто не гонит. Но получилось все скверно. Родители очень обиделись, ни в какие объяснения пускаться не стали и в тот же день забрали дочь со всеми вещами и книжками. И опустела пара полок в шкафу и две вешалки.

     Ольге Петровне было жаль Настю, но себя было жальче. Она корила себя за легкомыслие. Опять она кругом виновата, «хотела как лучше, а получилось как всегда» – по-черномырдински. Все-таки гениальный мужик! Еще она вспоминала Штирлица. «Прежде, чем войти, подумай о выходе!» О чем она только раньше думала? Ведь слышала же, что даже на доброе дело нужно брать благословение, а не взяла. Самовольно все управила! И что получилось? Ничего хорошего! Только со всеми поссорилась! Хотя могло быть хуже! Какие же все-таки прозорливые батюшки! Господь им дает мудрость видеть на несколько шагов вперед! Хорошо, что она верующая! Всегда есть к кому обратиться за помощью, за советом! Она пошла и причастилась. Но сердце все равно болело…