Наказание без преступления

- Встать! Суд идет! – привычная реплика заставила роящийся  зал замолчать.
На мгновение воцарилась наконец тишина. Зал суда Замоскворецкого района Москвы в этот будний день был непривычно пёстр. На этом слушании было много представителей прессы. Узнать их легко даже в толпе, а уж в таком месте, как зал суда, и подавно. В их взглядах - профессиональный азарт, стремление выжать из ситуации максимум, даже если она того не стоит вовсе, любопытство. А еще их выдает манера одеваться, точнее, полное ее отсутствие… Здесь смешались  и строгие деловые костюмы, и толстовки с джинсами, и шедевры ручной работы…
- Иванова Пульхерия Пантелеймоновна!  Обвиняемая, вы приглашаетесь для дачи показаний!
Все взгляды обратились на перепуганную до смерти сухонькую старушку, сидевшую на отведенном месте. Невысокого роста, худенькая, с седенькой головкой, в сереньком поношенном, но вычищенном и выутюженном костюмчике, она напоминала маленькую аккуратненькую птичку, которая увидала удава и с  ужасом осознает масштабы угрожающей ей опасности. Старушка с готовностью встала и исполнительно подошла к кафедре, куда указывал ей совсем еще юный ее государственной защитник .
- Пульхерия Пантелеймоновна, - усталым и привычным тоном, произнес судья, господин лет пятидесяти, в темно-синем пиджаке и ослепительно-белой рубашке. Лицо его выражало невероятную утомленность; глаза, украшенные умело подобранной дизайнерской оправой, выдавали  природный ум и проницательность. Однако выражение их именно в этот момент было полно той безнадежной тоски, которая неизбежно накатывает на развитые натуры при столкновении с крепчающим маразмом…
- Признаете ли Вы себя виновной?
- Нет, благодетель мой, ни в чем я не повинна, вот вам крест, - слабым,  но уверенным голосом произнесла старушка, совершая при этом аккуратное неторопливое крестное знамение.
В этом момент засверкали вспышки, по залу пронесся гул и плохо сдерживаемые смешки…
- Просьба к  залу -  соблюдать порядок, иначе слушание будет объявлено закрытым…
После этой угрозы, тишина снова вернулась в помещение.
- Пульхерия Пантелеймоновна, выходили ли Вы на свою смену, вечером в пятницу?
- Да, благодетелями мои, выходила, как не выходить. Я, слава Богу, на своем веку всегда к службе своей исправно и по совести подходила. Выходила.
- Убирали ли вы в тот день музейные залы?
- Убирала, благодетели мои, ни пылиночки, ни соринки не ставила…
- Убирали ли вы в числе прочих  зал № 13?
- Убирала, как не убрать? Как же я могу, вот уж 40 лет, как я служу на этом месте и ни разу никаких не то, что выговоров, но даже и упреков  в свой адрес я не заслужила, Вы это можете у любого спросить, как Пульхерия Пантелеймоновна, служит, Вам каждый скажет. Прежний директор-то вообще кроме меня никого подпускать к картинам не хотел, но теперь-то уж и стара стала, со всем не справляюсь, да и галерея-то из 7 залов превратилась вон в какое учреждение…
- Будьте добры, не отклоняйтесь, и отвечайте по существу.
- А я что? Я разве не по существу? Я  по существу. Правда  истинная. Только хвалили меня прежде. А теперь вот дожила до какого позора и лжесуда… Вы я вижу человек умный и образованный, так восстановите ж вы мое имя честное, Христом Богом молю, век за вас буду я молиться…
- Пульхерия Пантелеймоновна, расскажите, как убирали Вы в тот день музейный зал №13? Не заметили ли чего подозрительного? Постарайтесь вспомнить…
- Да чего уж… Все как обычно. Знаете, это раньше, в былые времена, надо было прийти да воском паркетик натереть, к венику, да влажной тряпочке лишь изредка, разок в 2-3 смены приходилось прибегать. Чистота была такая… Публика-то какая была…. Эх… Современной-то не чета. Теперь вот, кажется, как проносят-то и через охрану проходят, и пакеты, и пластиковые стаканы, банки, бутылки разные… и сору всякого тьма… сначала крупное соберешь, потом пылесосиком пройдешься, потом шваброй, а потом я еще рученьками паркетик весь протираю… Да, не то, что раньше при Михаиле-то Павловиче….
- То есть ничего необычного не было? Вспомните?
Старушка помолчала… Напряжение было в ее честном взгляде… Однако после минутной заминки ответила она бодро:
- Да, кажется, ничего… Не помню я, может, только больше обычного-то сору выгребла, впрочем, что ж мне жаловаться-то, служба у меня такая…
Вот передо мной протокол, где зафиксировано, что после вашего вечернего дежурства в пятницу 13 ноября этого года, смотритель зала №13, заступивший на свою смену утром 14 ноября, делая привычный обход зала перед открытием музея, не обнаружил на положенном месте произведения Марселя Дюдюшана и Сары Гольдшмидт «Куда мы идем танцевать этим вечером».  Накануне инсталляция была на своем месте, именно после вашего ухода арт-объект из экспозиции исчез. Как вы это объясните?
- А как же я объясню. Бог им всем судья. Я никак не объясню…
- На камере наблюдения удалось обнаружить  кадры, на которых зафиксировано, как Вы разбираете инсталляцию… Они прилагаются к делу…
На них четко видно, как именно Вы совершаете разбор инсталляции, все это отмечает прокурор. И материалы здесь. Пульхерия Пантелеймоновна, ну зачем Вам отпираться, ведь все факты и улики на лицо. Ну, какой смысл? Неужели Ваш защитник не смог Вам объяснить, что отпирательство теперь вовсе не в ваших интересах, что ваше признание теперь – это единственно выгодная для вас линия поведения…
- Господи!!! Да толковал мне что-то этот малец. Да, почему я признаваться-то должна в том, в чем неповинна-то!!! Господи, что творится на свете…  Вот как на честных людей-то клевещут!!! Никогда ни в чем уличена-то не была… Да и, по совести-то говоря, что ж и взять-то там?... И взять-то там нечего… В зале-то том…
- Ну хватит. Включите запись…
По залу пронесся удовлетворенный гул публики…
На установленном экране начали мелькать смазанные кадры… и вот в какой-то момент все присутствовавшие отчетливо увидели, как старушка,  ползая на коленках по полу собирает сор, бутылки, конфетти в пластиковый пакет… Затем сворачивает узел. Отставляет пакет в сторону и принимается пылесосить… Тщательно… Затем берет швабру… Заканчивается запись тем, как старушка, осмотрев все удовлетворенно, забирает свои орудия и пакет  и покидает зал, неторопливой походкой.
- Ну что вы на это скажете? Это вы?
- Ну как же не я? Я, как есть, я самая! Вот Вам и правда! Есть Бог на свете!
- Что вы сделав с содержимым пакет?
- Что??? Что???
- Что вы сделали с содержимым пакета??
- Как что? Известно, что мы делаем, в контейнер отнесла, что у пожарного входа стоит. Всегда туда мы сносим. К  кого хотите спросите…
- Что ж… Пульерия Пантелеймоновна, Вы признали сейчас себя виновной в уничтожении инсталляции  Марселя Дюдюшана и Сары Гольдшмит «Куда мы идем танцевать этим вечером», стоимостью в 10 миллионов долларов. Работа эта была предоставлена Третьяковской галерее на Крымском валу Нью-Йоркским музеем современного искусства специально для выставки работ  Марселя Дюдюшана…  Суд объявляет двухчасовой перерыв для вынесения решения. Просьба всех покинуть зал.
- Благодетели мои!!! Ничего-то я не признавала. Ничего-то я не уничтожала. А ли креста нет на Вас? Вы же видели все!!!  Что ж это делается на свете-то… Старушкины вопли еще долго раздавались в зале.