Седовая падь. Глава 20

АРХАРОВЦЫ

От станции Тайга, на перекладных, до станции Промышленная — дорога не легкая. Долгий день Аким и Сивый парились под жарким солнцем выходя на трассу ведущую из районного центра к поселку.

— Ох, и забрался, этот деловой! — ругался Аким, сплевывая свое недовольство на сторону пыльной дороги.

На редкость жаркий день загнал приятелей в сосняк, обильной зеленью опоясывавший окрестность. От долгого и утомительного переезда решили отдохнуть, разумеется, под огурцы и водку. Сивый, осторожничая, вышел из сосняка к дороге — оглядеться, да путь наметить.

— Хватит пялиться, сядь выпей, отдохни и не суетись, — подозвал приятеля Аким, — доберемся до Петра, не отделается…

Сивый охотно подсел к застолью на траве, что Аким ладил.

— Погоди, Сивок, — разливая водку по стаканам, уверенно настраивал подельника Аким, — свалить ему некуда, здесь он; от золотишка своего далеко не уйдет, жадность не пустит. Вот и сделаем ему — «было ваше, стало наше».

Сивый довольно улыбнулся, выпил, расслабляясь перевел дух.

— От моей злости на Петра, Акимушка, только пика острее становится. А вспомню, кто бедолагу Моргуна с лодки снял, так мне этому мусору ох как перо в бок сунуть хочется! Может доведется и свидимся еще, как думаешь? Он точно по следу пойдет, мент липучий.

— Типун тебе! Остынь и забудь — прошлое это.

Аким устало откинулся навзничь, хмель приятно кружил голову.

— Значит, так; на попутке до поселка добраться надо, там его мать. Только, я думаю, вряд ли какой водила решится, глядя на нас, остановиться, — рассудил Сивый.

— Да куда он денется; мужики на селе простые, с совестью…

Он оказался прав, и вскоре, зеленая как лист «летучка» остановилась сразу, обдав путников клубами серой пыли.

— Куда пылишь, водила?..

— Здорово мужики! — приветливо улыбался шофер. — Отбились чего-то вы! Автобуса, что ли, не было? Садись уж, подвезу.

— Привет, коли не шутишь! — отозвался настороженно Аким. — Нам вот тут… — замялся он, — словом, через два села на третье надо.

— В самый раз будет, я туда же, — шустро ответил парень, словно того и ждал, — ну, бросайся в будку! В кабине-то, вон, все завалено, не повернуться. Посевная скоро, запчасти из района везу. Хлопоты сельские, нет им конца. Только и мотаемся, без продыху.

Шустро выпрыгнув из кабины, водитель отворил заднюю дверь фургона.

— Ну, добро, хозяин! — немного колеблясь, скуповато выдавил из себя Аким.

— На, вот, что есть, хорошему человеку не жалко.

Аким протянул скомканную в кармане голубую пятирублевку.

— Да брось, куда там: на добром деле не разживаются, ему другая цена, — отстранился водитель.

— И то верно, — осторожно согласился Аким, не собираясь вступать в беседу.

Оба приятеля юркнули в фургон.

— Останови на подъезде, — успел бросить Аким, прежде чем дверь закрылась, — пройтись хочется.

— Как скажешь. Ну, поехали…

Тряслись не долго. Неровная, в ухабинах и ямах дорога растрясла и укачала не совсем еще окрепшее тело Сивого. Едва грузовик удалился, он отвалился на траву у обочины, с трудом переводя дух заговорил:

— Ох, тошно мне Акимушка, ноги не держат, водки бы стакан, опохмелиться, иначе не дойдет до мозгов; сообразить надо…

— Тут ты прав, да и башка за целый день солнцепека ссохлась, вон до самой кости, — Аким сочувственно щурил глаза, — сообразим Сивый, сообразим, дай только оглядеться. Что-то я вижу здесь тайгой и не пахнет, а ты мне суровые края рисовал.

Сивый, пошатываясь поднялся на ноги.

— Будут тебе еще и озера и болота. До тайги дойти надо… А пока, может, повеселимся, в деревне одиноких баб полно.

— Вот когда Петра прижмем, тогда и веселиться будем. А сейчас мы по делу здесь, — тут же посерьезнел Аким.

Время не позднее, и работавшее до восьми сельпо было пусто.

— Нам бы водочки, хозяюшка, не откажи. И покушать чего, — любезно попросил Аким, обратившись к скучавшему продавцу.

Сивый счел остаться снаружи, зачем лишний раз перед людьми мелькать. Женщина молчком, быстро отпустила товар, не обратив особого внимания на заезжего.

«Баба замужняя, — вскользь подумал Аким, забирая товар, — эти все в себе держат или гордячка, а то бы заговорила».

Отыскали на сушильном дворе пустой, заброшенный склад, стены которого, будучи изъедены крысами, да двухвостками, лучили изнутри заходящим вечерним светилом, в нем и расположились на привал.

— Как стемнеет, до матушки Петра пройдемся. Старуху будем на испуг брать. В сельском клубе любой пацан тебе ее крышу укажет. Заночуем там до зорьки, подкормимся и старушку заодно разговорим, ее в страхе держать надо. Страх он язык быстрей развязывает.

— Лады! — согласился Сивый, все более хмелея.

Ему нравилось, когда за него думали, а он исполнял. Вот и теперь мог спокойно дернуть еще полстаканчика для дела, а уж Акимушка знает, что предпринять.

Ночной поселок был тих и молчалив, светил редкими огнями одиноких, одноногих столбов, в беспорядке разбросанных по кривым улицам и ничуть не освещавших окрестности. В сельском клубе закончился фильм; люди расходились по домам после последнего сеанса. Юркий и шустрый пацан не обманул ожидания, ему попросту не удалось отвертеться.

«Логово старухи», — как грубо выразился Аким, было не так далеко, у озера, второй дом от проулка.

Отойти ко сну Агриппина долго не могла, не спалось и все тут; то ли старость покоя лишила, то ли волнения да беспокойство последних дней. Однако с тех самых пор, как Петруша вновь воротился, с материнской любовью приняла она натерпевшуюся кровинушку, да во всем угодить старалась. Знала мать, что недобрые гости всегда пожаловать могут, за Петра допытаться. Боялась, но ради сына готова была и это снести. Только бы Петру выгода была, да и в помощи ее он теперь нуждался. А себе решила; значит, и ей в этот раз благо от жизни отпущено, а, может, и Богом дано, коли сына от беды уберегло, свидеться на старости лет дозволило. Решилась даже, со всем своим злым, колдовским делом прикончить, и с матушкой о том поделилась. Та и слушать не захотела: «Вся ты в том, и не гневи меня, а покаяние твое Бог все равно не примет. Душегубство — смертный грех, проси не проси, а ежели ведьма тропою смерти пошла, нету ей свертка, а назад глянешь — кладбище, тобой же сотворенное, да воронье, что во след кричит. Забудь и не смей!.. Вся силушка после смерти моей к тебе одной воротится. Не отрекись от нее, по недоумию злодейство-то пущее — материно не принять!»

Не стала Агриппина на своем стоять, все одно матушку не своротить с колдовского пути. Уж лучше в мире жить, с Петром ладить, а там — как судьба положит: «Как отвести злодеев от сына, чем помочь ему?» — Над этим думала и денно, и нощно.

Не ожидала, однако, Агриппина, что так-то вот, скоро постучат недоброжелатели в ее дверь. Верно, не зря Петруша ее предостерегал. А по стуку поняла: и впрямь они! Нетерпеливые удары в дверь, и больно тревожные. Не успела и отозваться, как застучали с силой, требуя отпереть. Пугаться что? Отворила, стенкой, тихо да беззвучно до печи проползла, припала без слов к стулу скрипучему, как и сама, заводила беспокойно малыми глазенками. Однако же брови нахмурила, уставившись на двух пьяных, взъерошенных мужиков. Переведя дух, все же решилась на ум лиходеев наставить.

— Вы чего, белены объелись? Ломитесь к старому человеку, пугаете, стыда в вас и совести, видно, не стало! Пьяны, вон, в стельку… Кто такие? Чего явились? Нету у меня для вас выпивки, болтаетесь по селу…

— Молчи, старая! — бросил сурово Аким, не вникая в бабкины реплики. — Запри дверь! — тут же обратился к Сивому. А ты оставь дребезжать! Мы погреться зашли, а заодно и покалякать.

Осмелевшая вдруг старуха не унималась.

— А то водка вас не горячит, греться им! На танцах, вон, в клубе грейтесь, там девки молодые, горячие.

— Ты, бабка трухлявая, не бойся, мечи лучше, старая, на стол чего, а то мы толком еще не закусывали после долгой дороги!

— Отворяй давай подполье! — вмешался молчавший доселе приятель, — все одно тебе более не понадобится.

— Ты не грозись, бесстыдник, стара я слышать такое!

Одобряя решительные действия приятеля, Аким гаркнул грубым, издевательским хохотом.

— Не смекаешь ты видать, по старости своей, бабка, о чем я толкую или мхом поросла?

— Может, ее пикой приткнуть? — вступил в роль Сивый, нервно дергаясь и подступая шаг за шагом к Агриппине.

Та сразу смекнула, догадалась, что за ее Петром явились архаровцы. Вспомнился отец; по молодости то же звериное и в нем было, только пострашнее, пожалуй. Агриппина молчала, выжидая.

— Погоди, остановил Аким, — не гони, вся ночь впереди. А калякать с бабушкой по-умному надо. На испуг мы ее позже брать будем. Напугать ведь до икоты можно. Она с нами, Сивок, по-доброму поделится, правильно излагаю?

Сивый с неудовольствием, нехотя отступился от испуганной старухи.

— А теперь ступай и мечи все, что есть на стол, с дороги мы. Сивый, когда голодный, ой, бабка, какой злой бывает. Видишь, уже за пику ухватился. Не сдержу — вмиг прикончит! — Аким грузно опустился на стул.

Агриппина, не переча пьяным и злым гостям, принялась по- скорому собирать на стол. Без лишних слов достала из подполья, огурцы и капусту домашнего засола. Порезала хлеб, да сало, как и положено хозяйке. Быстро и вкусно получилось; бандиты поедали предложенное, облизывая жирные пальцы. Нашлась и бутылочка самогонки в подполье, припрятанная для Петра; не убереглась от пытливого глаза домогавшихся пьянчуг. Булькая тесным горлышком, она опустела быстро. Тепло, скоро разойдясь по телам, ослабило напряжение и тревогу полуночных гостей. Бородач отодвинулся от стола, сбоченился на сторону.

Сивый сыто уставился на хозяйку.

Аким обвел пьяным взглядом тесную кухоньку: голые, беленые стены, два вбитых гвоздя под полотенца. В дальнем углу, на табурете, по сельскому, бак с водой для питья. Под грубо сработанной лавкой, за шторой, чугуны, да ведра.

— Небось и хозяйство ведешь? Не тяжко? Или стараешься для кого?

— Эх, касатики, — перевела дух Агрепина, пытаясь смягчить беседу, — если бы так-то.! Стара я уж хозяйство осилить. Кто поможет? Да и много ли мне, старухе, надобно… Больше вот в сельпо заглядываю.

— А что сын, не подсобит?

— Какой сын? — насторожилась Агрепина, пытаясь неумело изобразить недоумение. Старалась, как выходило, при ее таланте.

— Сивый, — обратился Аким, — давай-ка делом займись. А то я гляжу, не припомнит она Петра. Может подсобить ей?

Сивый оживился.

— Ты, старая, не дури, — продолжал Аким. — Петр твой уж с осени на свободе. И чтобы к родной матери не заглянуть?

Агриппина затихла, хлопая иссушенными, слезливыми глазами.

— Что ты уставилась, старая? Врать не учили тебя, по всему видать. Говори, где Петр прячется? — грубо рявкнул Аким.

Старушка боязливо отпрянула.

— Да какой сын, что ты несешь? — защищалась Агриппина. — Я Петра, почитай, уж четверть века как похоронила. Грешно вам прошлое ворошить. Под расстрельным он был, только и знаю. А там, должно быть, в исполнение привели. Более я о нем ничего не слышала, надежд не питала; так вот и живу здесь одна- одинешенька. Так что вы напутали чего-то, ребятки, или сболтнул кто зря, по черной душе.

— Ах вон ты значит как! Не из пугливых? А ну-ка, Сивый, приткни своей пикой эту рухлядь старую, поглядим, как она запоет!

Аким, с силой ухватив старуху за шиворот, бросил ее к ногам приятеля. Попривыкшая уж было к угрозам хозяйка решила играть до конца:

— А режь, чего уж мне! Давно к сыну пора, зажилась я что-то. Вот уж и беду ненароком накликала. И вправду пора свидеться, как он там?..

— Говори, где Петр? — с угрозой двинулся на старуху Сивый, — не то к утру я из тебя кровушку отолью, а мало будет, дожму удавкой. Все скажешь…

— Ты поняла, грымза старая? — заорал, негодуя Аким. — Давай режь ее, Сивый, только рот заткни, чтобы не шибко верещала!

Старуха напряглась, нервно дергаясь и вырываясь.

— Ну что, бабка, вынуждаешь идти на крайности. — Сивый сверкнул острием пики, словно давно заждался момента, но тут же до Акима долетели неразборчивые вопли.

— Погоди! Постой, не убивай!..

Сивый ослабил руку. Аким замер в ожидании.

— Скажу я, скажу! — сорвавшимся голосом, задыхаясь, отозвалась испуганная мать. — Только Петра жизни не лишайте, вся надежда моя в нем. Все забирайте, только не губите кровинку мою! Посулите, что не тронете его, тогда все скажу, чего хотите, — жалостливо умоляла она.

— Ну вот, сразу бы так, — смягчился Аким, — а то перечишь…

Агриппина ловко схитрила, заботясь о сыне. Однако поверили, бандиты, что Петр в село через пару дней наведаться обещал; за продуктами из тайги явится. Первачка прихватить, да из одежонки чего-нибудь. Без этого в лесу никак…

— Вон, уж в подполье все в аккурат и приготовила, — для большей верности добавила мать.

— А чего это он в тайгу ушел, почему здесь его нет? От кого прячется? — Аким всячески пытался выведать подробности у старухи.

— Да ты слушай далее, врать-то не стану. Только в доме его дожидаться — зря время терять. На тропе, за селом мы условились встретиться. Туда все и снесу. Милиция его разыскивает, да и за усадьбой моей следят. Петра видать караулят. Вы, вот, только как сюда вошли? А то глядите, может, и вас кто у порога дожидается… Так что, если все по-хорошему, то до света вам отсель убраться надо. Я вам правду сказала.

Агриппина с трудом поднялась на слабые, трясущиеся ноги, — Сивый выпустил.

— А куда же он из тайги заявится?

— Сведу вас, коли уж так сложилось, только обещание дайте, что сына моего не тронете, не-то сами через свое же зло лиха хватите.

— Никак грозишься, старая, а ведь только что верещала? — Аким на секунду притих.

— Прощаясь, Петруша мне так сказал, что домой не явится; на тропе встретимся. Послезавтра и придет, а ждать его на тропе надо, что по краю села у черной балки. Там кусты, да камыш, по утру укажу вам. Люди того места сторонятся, особливо весной. Болото там вкруг жуткое: редкий человек сунется, а ночью тихо. Стало быть, и опасаться некого. Вот, в аккурат по полуночи Петр и явится. Я с собой и припасы захвачу. А там далее сами кумекайте.

— Правду ли звонишь? Гляди бабка, если соврешь, по любому достанем.

— Ежели не веришь, то и сказать более нечего. Режьте, как наметили, мне все равно. Я и без ваших ножей, вон, не сегодня- завтра преставлюсь. Так что пугайте не пугайте одно скажу: явитесь к сроку, с Петром увидитесь, а нет, то и пытать меня более не заявляйтесь. Я все, что знала, поведала, а в милицию не побегу, не переживайте; самой дороже станет…

— Ладно, старая, посиди покуда, нам до ветру надо…

Аким позвал Сивого выйти во двор. Низко пригибаясь в дверном проеме, приятель торопливо последовал за ним. Жарко после выпитого, а в сенях сыро, да сквозит.

— Пойдем за дом! — буркнул он сухо. — Как думаешь, врет старуха?

— Петра и вправду легавые пасти могут, опасно здесь оставаться. За село надо, амбар какой брошенный найдем или в лес, пока он не заявится. Пусть бабка тропу укажет, там его и повяжем. А соврет, позже и ее достанем, теперь не отвертится.

— За бабкой днем не проследишь, выходит дожидаться надо, — только и добавил Аким.

— А вдруг предупредит, соскочит Петр?.. — переступал с ноги на ногу Сивый, явно волнуясь.

— Не думаю, куда ей, старой, деваться, ведь достанем, тогда все!.. Скажем, что за домом присмотрим, чтобы лишнего не удумала.

На том и порешили кореша, а на утро, когда Агриппина тайком, по темноте еще сопроводила их до тропы, отпустили бандиты ее до срока, пригрозив спалить вместе с усадьбой, если что не так пойдет…